Есть у революции начало...

                (к 100-летию ВОСР)

  Что вообще принято считать революцией как таковой? Отказ от прежних политических, экономических и социальных приоритетов и установление каких-то новых, — несущих в себе прогрессивные и несомненно гуманистические импульсы, которые должны очистить, просветить, наставить и настроить умы целых поколений для более поступательного движения нашей цивилизации. Или же внедрить в уже существующую инфраструктуру нечто более усовершенствованное, способное внести ощутимые позитивные результаты в развитии, — опять же политическом, экономическом и т. д. История показывает, что нечто похожее уже происходило в ряде стран, начиная с XVI столетия: Нидерландах, Англии, Франции, причём в последней (с изобретением универсального средства от перхоти) несколько раз. Их называли буржуазными по причине отказа от феодально-монархической системы управления и установления более прогрессивной — буржуазно-демократической (либо капиталистической, это уж кому как приятнее её обозвать). Не все они имели характер исключительно конструктивный, однако не хотелось бы заострять на них внимание, тем более что речь пойдёт о другом историческом событии, оказавшем на дальнейший ход развития человечества куда большее влияние. А что же касается России и прилегающих к ней территорий, ныне кромсающих своё политическое кредо в угоду тому или иному популистско-шовинистическому явлению, то гигантский толчок для подобного, по мнению многих, дало как раз то самое революционное явление столетней давности, о коем пойдёт речь.

  Для поколения, выросшего в посткоммунистическое время, понятие марксизма-ленинизма мало что значит: не испытав на собственной шкуре чего-то существенного, трудно по-настоящему воспринять и проанализировать то, что происходило когда-то до твоего рождения. Но поскольку все мы продолжаем ощущать отголоски события, о котором пойдёт речь, не мешало бы всё-таки взглянуть на него с позиции нынешних времён трезво и объективно.

  Начать с того, что к концу XIX столетия Российская Империя как конституционная монархия изжила себя. Народовольческие настроения и брожения в прогрессивной среде разночинцев (термины взяты из марксистских источников, но здесь это вполне уместно) ярко свидетельствовали о загнивании общественной системы. Убийство Александра Второго, черносотенство, антисемитизм словно по нарастающей взращивали в самосознании русского человека новый миф – о возможном выворачивании наизнанку всего того, что накапливалось веками и уже давно жаждало выплеснуться наружу подобно вулканической лаве из треснувшего жерла. Тот факт, что спецслужбы и жандармерия недооценивали деятельность по-грибному растущих «могучих кучек», говорил о явной деградации колосса уже не на глиняных, а на ватных ногах. Политический гений Владимира Ульянова (да простят меня его адепты, я всё-таки буду называть в своей работе этого человека не большевистско-политическим псевдонимом, а фамилией от материнской колыбели) пришёлся как раз впору тем летам, где «верхи не могли, а низы не хотели». Хотелось бы всё-таки упомянуть в нескольких строках о человеке, который силой своего интеллекта перевернул устоявшиеся веками харизмы и догмы, заквашенные по давнему принципу «чем побольше и поплотнее – тем надёжнее».

  Его можно с полным основанием считать гениальной личностью. Слово «гений» может быть применимо к любой ипостаси в шкале оценок нравственности и политической благонадёжности. И потому многим хотелось бы прилепить к вождю мирового пролетариата его харизму как символ предполагаемого гуманизма и общего равенства. Человек мыслящий и анализирующий, свободно владеющий пятью иностранными языками (в то время как нынешние руководители расплывшейся  по шатким колеям политиканства Великой державы и на родном-то языке порой такое отчебучат, что становится грустно как за сам язык, так и за новоявленные суверенные государства), изучивший основоположников новой философии, в те годы не мог не увлечься производными социализма-утопизма и не утопиться (прошу прощения за тавтологию) в бурлящих волнах той же прогрессивной социал-демократии, выдвинутой теоретиками (но не практиками) научного славного будущего. Стоп! Вот здесь и кроется, по мнению многих, главная загвоздка в причинах и следствиях краха предполагаемого светлого будущего. Теория и практика не всегда идут в унисон по причине неохотного желания первой применить себя-любимую во всех отношениях к подружке-бесприданнице второй. Что и произошло впоследствии в великой и могучей державе, выставившей непроверенную в деле теорию научного коммунизма непреложной истиной на веки вечные…

  Впрочем, забегаем вперёд. Итак, начало бурного XX столетия ознаменовывалось кипучими амбициями сверхдержав. Научно-технический прогресс позволил усовершенствовать новые виды вооружений, кои не могли и не должны были не испытать и показать себя в практическом применении: авиация, подводный флот, бронетанковые войска, химическое оружие, etc. Объединившись в политические союзы (общая тенденция всего столетия!), империи, королевства и доминионы Европы, Азии и Северной Америки лишь выжидали повода, чтобы торжественно объявить у себя тотальную мобилизацию и с примкнутыми штыками пуститься в кровавый свистопляс во имя якобы патриотических амбиций, только бы желательно на чужой территории. Таким образом, Первая мировая война явила своё великолепие и гордое шествие по городам и весям упомянутых регионов как следствие проверки на деле средств массового уничтожения. И разумеется, Россия никак не могла оставаться в стороне, когда геополитический суицид овладевал как соперниками (Тройственный союз), так и побратимами (Антанта). К тому же надо было как-то реабилитироваться после провала японской кампании и внутренних кровавых событий 1905-07 годов…

  Именно Первая мировая оказалась последним решающим фактором, каковым было принято некогда считать клинок милосердия, коим добивают поверженного соперника на поле брани. Ибо Российскую Империю к концу войны по всем статьям можно было олицетворить дряхлым гигантом, опрокинувшимся на боевую и политическую арену вследствие заплесневелого монархизма, сбросившего ярмо власти в лужу и не задавшегося вопросом, а кто же эту самую власть потом подберёт. Кстати, подобрать её тогда могли кто угодно, да только большевики оказались наиболее прозорливее, поскольку давно уже рыли подкоп в сторону петербургского трона и параллельно вколачивали в головы изнурённого войной пролетариата идею о возможности перевернуть всё шиворот-навыворот, т.е. дать возможность якобы ему самому взять в мозолистые руки бразды правления шестой части суши и перестать ощущать себя угнетённым сословием. «Мир хижинам, война дворцам!» В очередной раз одурманенный увещеваниями русский мужик, скребанув бороду, охотно внял сей многообещающей перспективе, не подумав о главном: дав пинка буржуазии и заняв её место, кем он сам-то при этом сделается? Большевики и это учли: после захвата власти после штурма института благородных девиц в Зимнем дворце (временная резиденция Временного же правительства после сдачи монархических полномочий в феврале 1917-го) помимо декрета о мире (который, кстати, так и не пришёл), выдвинули декрет о земле (которую мужик по большому счёту так и не заимел в хозяйское пользование). Однако красное полотнище со скрещенными предметами повседневного обихода простых тружеников всколыхнуло сердца многих и многих. Настала эра новых политических и экономических экспериментов, когда видимость движущей силы в развитии играло построение новой формации под руководством уже отменно подготовленных и идеологически подкованных комиссаров-ненавистников прошлого. В считано короткие сроки словно на дрожжах сформировался фундамент будущей инфраструктуры с её упругими кузнечными мехами, крепким молотом и прочной наковальней, в которой принялись выплавлять и закалять сталь для борьбы за равенство и братство (которые, как подтвердила эта самая борьба, так и не наступили и, похоже, никогда не наступят).

  Не настаиваю на единственной правоте своего мнения, но позволю его всё ж таки изложить. Главной ошибкой поборников марксистско-ленинских идей была твёрдая убеждённость в собственной правоте и нежелание считаться с другими (снова-таки тенденция, между прочим, характерная и для кое-кого из нынешних политических миропомазанников). А также не менее твёрдая решимость сохранить на веки вечные идола в лице вождя мирового пролетариата упомянутого Владимира Ульянова (снова прошу прощения за некоторую историческую косность). Пренебрегши христианскими обычаями, выставили забальзамированный труп для обозрения, видимо, подразумевая, что данный артефакт будет вдохновлять и направлять все последующие поколения для завоеваний и построений единого общества бесклассовых и бескорыстных тружеников. И все последующие годы прикрывались его идеями как щитом: мы, дескать, следовали им без отклонений, никакой импровизации и отсебятины! Что вы, как можно! Это же посягательство на святыню!..  А ведь сам Ульянов не раз в своих многочисленных работах указывал, что любая концепция требует постоянного усовершенствования, и сие не есть что-то радикально новое: любое течение, даже в буквальном смысле — речное, требует согласно физическим законам новых источников и притоков, дающих импульс преобразовательно-поступательным процессам для дальнейшего развития.
 
  Этого не случилось: взяв на вооружение не только необходимое, но и не проверенное в деле, большевизм принялся без оглядки орудовать своими идеологическими инструментами налево и направо, не заботясь о качестве и последствиях своих экспериментов. В этом и состояла его вторая главная ошибка: клепая и штампуя раз за разом достаточно прочные, но нечувствительные к модификациям заготовки и детали, машина «развитого социализма», утратив со временем прозорливость и цепкость 1917 года, не учла того фактора, что её соперники в борьбе за мировое господство, пренебрегшие великими идеями и погрязшие в тленном болоте частнособственничества, вполне могли на сей раз оказаться куда расторопнее и сделать полезные для себя выводы на живом примере России. А ведь именно так и получилось: буржуи-эксплуататоры всерьёз задумались о призраке, шагающем грозной поступью уже далеко за пределами Европы. Дабы не лишиться всего, поступились малым: сделали уступки в некоторых политических и экономических вопросах и пошли на компромисс с общественными организациями и профсоюзами. Следствием этих акций стало значительное улучшение жизни, условий труда и быта производителей материальных благ, оптимизация бюджетной сферы в таких аспектах, как образование и здравоохранение, и наконец, отказ от каких бы то ни было притязаний на «экспроприацию экспроприаторов», т.е. материальное и социальное благополучие настоящего перевесило в сознаниях иллюзорно-утопическую идиллию светлого будущего, в котором-де напрочь исчезнут проклятущие деньги и классовое неравенство (при капитализме же, как известно, второе есть производное первого).
 
  Однако марксизм оказался достаточно живучим и продолжал распускать щупальца на достаточно громадной территории в несколько миллионов квадратных километров. Советский Союз (1922 – 1991 г.г.) сделался этаким политическим и экономическим пугалом, кое ставили в пример на предмет устрашения простому люду. К тому же синдром Ульянова — Джугашвили (снова-таки назову своим именем ещё одно «светило» на коммунистическом небосводе) начинал со временем принимать особые формы и перенимать у феодально-монархической системы её методы управления и борьбы с инакомыслием. Упоминать о дальнейших репрессиях и тотальном политическом геноциде не стану, ибо на эту тему наломано столько копий, что было бы милосердно пощадить хоть одно древко: авось процветёт без притязаний на потенциальное оружие взаимоуничтожения. Хотелось бы только отметить, что после куда более жестокой и кровопролитной Второй мировой войны зализывающий раны Советский Союз укрепил-таки свои позиции на международном поприще, ибо оказался сильнее ещё более страшного политического чудовища XX столетия — нацизма, захлестнувшего многие умы в Западной Европе и подтолкнувшего мир в чудовищную авантюру якобы всеобщего господства высшей человеческой расы…

  Следовало бы признать некоторые достижения тогдашней социалистической системы: в области, например, космонавтики, когда именно Юрий-советский, а не Алан-североамериканский, предвосхитил планету своим первым появлением на её орбите. Скромный ижевский оружейник простецкого званья-величья Михал Тимофеич «подковал блоху», пред коей не устоит и по сей день ни один уважающий себя авантюрист, причём «блоха»-АК» практически не модернизировалась и ставилась на вооружении не токмо в Союзе… Не хотелось бы, конечно, акцентировать внимание лишь на ВПК, ибо прогрессирующие идеи время от времени загорались на небосводе уже научно-техническом и могли затмить (или даже заткнуть за пояс) очень многих светил как индустриально развитого Запада, так и предприимчивого Востока. За сравнительно короткое время Советский Союз не только излечился от вышеупомянутого синдрома и кровавых ран Великой Отечественной, но и поднялся на ноги настолько, что у многочисленных политоппонентов затряслись поджилки при виде грозно расправляющего могучие плечи великана-работяги, широкими жестами призывающего к… экспроприации экспроприаторов… Всего лишь, ибо на том и заканчивалась величавость марксистско-ленинских идей по части строительства (однако, и по сей день всё что-то строим и лепим…) новой общественно-экономической формации. Дальше — сплошное многоточие…

  И хотя, помимо работ вождя мирового пролетариата, было изведено столько бумаги, где высказывались конструктивные идеи экономических и социальных преобразований во славу развитого социализма (фундамента для снова-таки построения светлого бесклассового и безденежного общества), ни одна из них на поверку не осуществилась в практическом применении, а то, что и пыталось пробить себе или собой дорогу, ничего нового из себя не представляло: и Рюриковичи, и Романовы подобное уже наблюдали, причём в плане боле идеологическом, нежели созидательном. 

  …Приблизительно к 70-м годам большинство здравомыслящего населения огромной многонациональной державы убедилось в несостоятельности и абсурдности существующей системы. Некогда кажущиеся прогрессивными и гуманными методы экономического и социального развития, оказались на деле догматичными и лишёнными какой бы то ни было перспективы. Сама компартия превратилась из инициатора и вдохновителя в брюзжащее скопище прихлебателей-карьеристов, а её руководство сделалось предметом насмешек и анекдотичных баек, словно грибы произраставших на общенародной ниве политфольклора. К примеру, дали одному из активистов заданьице: решить в стране религиозный вопрос, т.е. установить полное и окончательное превосходство атеизма. Спустя некоторое время убеждаются воочию: соборы и церкви наглухо заколочены, все проходят мимо и даже головы от них воротят. В чём секрет, спрашивают, поделитесь, благодетель наш. А тот: дескать, приказал в храмах иконы святых заменить портретами Политбюро…

  Вторичный за столетие развал государства произошёл в силу ряда причин, основной из которых являлась та же, что и в 1917-м: партруководство не имело понятия, в какую сторону повернуть оглобли экономических и политических преобразований, необходимость коих оно наконец ощутило. Но тришкин кафтан Союза уже было ни заштопать, ни перекроить: всё расползлось быстро и хаотично. Выяснять судьбу золота партии, серебра комсомола и вторсырья пионерии стало как бы некому и незачем: большинство окунулось в пучину обывательского бездорожья, добывая на пропитание всеми возможными способами, ибо очередная экспроприация коснулась именно тех, кто за всю сознательную жизнь так и не осознал, насколько был одурачен революционными теориями о так и не наступившем светлом будущем. Ибо суть их оказалась прежней, едва ли уже не банальной — борьба за власть.

  Отголоски октябрьских событий столетней давности слышны и поныне. Амбиции некоторых политиков привели к не только межнациональным, но и внутренним распрям между славянскими народами. Вспоминается притча Л. Толстого, в которой отец принёс сыновьям веник и приказал его сломать. Ничего, как известно, из этого не вышло. Но когда сыновья стали колупать веник по прутикам, дело пошло…


2017 г.