Бог Смерти

-роман-

Первая глава

Время повествования - наши дни...

С наступлением октября в Кейптауне становится достаточно тепло для вечерних прогулок вдоль набережной. Хотя внезапно возникающий и так же быстро исчезающий южный холодный ветер Антарктиды никогда не позволяет туристам и жителям города полностью расслабиться, чтобы в полной мере насладиться нарастающими прелестями весны. Возможно, именно поэтому с наступлением сумерек многие с фешенебельной набережной Виктории и Альфреда перебираются в уютные кафе и рестораны старого порта Уотерфронт, переделанного в центр развлечений, или попросту отправляются по домам. Набережная пустеет, бухта и склоны, словно елочная гирлянда, подсвечиваются разноцветными огнями.

Оттого огромный прибрежный город становится еще более загадочным и волнующе таинственным.

Время перевалило уже за полночь, когда мимо отеля «Лонг Бич», бережно отреставрированного в начале двадцать первого столетия, в сторону моря проследовал молодой человек высокого роста лет тридцати. Его неспешная походка выдавала туриста, а одежда и некоторые трудно объяснимые признаки лучше всякого паспорта свидетельствовали скорее в пользу гражданства России, нежели против него.

Трудно сказать, какая необходимость заставила его покинуть отель или гостевую виллу, но вскоре он подошёл к берегу моря и остановился в глубокой задумчивости, скрытый от посторонних глаз хозяйственной будкой смотрителя территории. Если бы рядом оказался кто-нибудь, возможно, любитель поздних прогулок  вёл себя совсем иначе, поскольку неожиданно стал размахивать руками подобно дирижеру симфонического оркестра, как будто бы руководил невидимыми музыкантами в морской пучине.

Он так увлёкся, что не заметил подъехавший автомобиль «БМВ» третьей модели, столь распространенный в Южной Африке, и не увидел двух его пассажиров, которые не направились непосредственно к побережью, а лишь отошли немного от автомобиля. Наш не вполне обычный любитель пеших прогулок не услышал начала ссоры, вспыхнувшей между теми двумя людьми. И обернулся на звуки лишь, когда услышал женский крик. Шум прибоя не смог заглушить ни его, ни хорошо различимые слова женщины, произнесенные громко и четко:

- Let it belong to nobody!* 

Громкую ругань мужчины, хлопок выстрела и всплеск от падения в воду небольшого, но тяжелого предмета достигли слуха нашего героя практически одновременно. Любитель пеших прогулок у моря вышел из-за будки и тут только заметил автомобиль. Возле него никого не было. Однако стоило ему приблизиться и обойти «БМВ» справа, как он чуть не споткнулся о тело молодой девушки в белом свитере, ворот которого, как и соломенные волосы были испачканы кровью. Она еще дышала, и, увидев незнакомца, округлила красивые серые глаза от удивления. И тут же с облегчением, похожим на радость умирающего от прихода священника, выдохнула:

– Вы русский?

Наш герой утвердительно кивнул головой и метнулся к автомобилю в поисках аптечки, но девушка махнула рукой и с трудом выдохнула:

– Оставьте! Ранение смертельно…

Она пыталась приподнять голову, из уголков рта показалась розовая пена: 

– Дайте записную… книжку. В сумочке.

Мужчина быстро выполнил просьбу, и девушка, вырвав из миниатюрного блокнотика листок с единственной записью, с трудом вымолвила:

– Позвоните …  телефон … в Риме.

– Что я должен сказать?

– Все, что видели … как это случилось, когда и где. Вас поймут. А сейчас … немедленно уходите … уходите … до прихода полиции. И еще… я выбросила в море…

Хрип вырвался из горла девушки вместе с потоком крови. Она откинула голову набок и затихла. Мужчина бросился зачем-то к автомашине, затем огляделся в поисках телефонной будки, отступив на несколько метров, как вдруг из-за поворота, визжа тормозами, на высокой скорости вылетела патрульная полицейская машина. Два темнокожих гиганта в форме, выскочив чуть ли не на ходу из автомобиля, наставили на незадачливого пешехода  огромные стволы:
– Don’t move!**

*    Не доставайся никому!   (англ.)
**  Не двигаться!  (англ.)

        ***
– Фамилия – имя – профессия – цель пребывания в стране – для чего находитесь в Кейптауне – с какой целью оказались ночью на месте преступления? Вопросы следовали один за другим, как из пулемета, иногда повторялись и часто тасовались, как карты в колоде. Хорошо, лейтенант предложил отличный кофе, ведь по местному времени было около трёх часов ночи.

– Матвей Крылов? – загорелый крепкий офицер с забавной шкиперской бородкой, невысокий, но широкоплечий, переспросил и улыбнулся, – это Ваш предок писал смешные басни?

– Вы не только хорошо говорите по-русски, но неплохо знаете нашу литературу, – отреагировал с ответной улыбкой Матвей, – хотя фамилия эта у нас широко распространена. Впрочем, мое генеалогическое дерево своими корнями уходит очень глубоко, это так. Простите, Питер, запамятовал Вашу фамилию

– Лейтенант Питер Рипперт, – уточнил офицер, – простите, господин Крылов, у нас мало времени. Давайте по делу. Повторяю вопрос,  как Вы можете объяснить: почему в столь поздний час оказались на месте убийства?

Пожалуй, именно здесь самый удобный момент сделать паузу и представить читателям нашего героя хотя бы кратким языком полицейского протокола. Задержанный – Матвей Крылов. Тридцать один год. Гражданин Российской Федерации. Место постоянного проживания – город Москва. Профессия – частный детектив. Цель пребывания в ЮАР – туризм. И добавить: рост один метр восемьдесят три сантиметра, вес восемьдесят килограммов. Крепкого телосложения, симпатичный шатен с серыми глазами, холост. Образование высшее юридическое. Пожалуй, пока хватит, прозвучал вопрос, и надо отвечать.

– Случайно, совершенно случайно, – честно признался Матвей, – я третий день в городе и никак не могу приспособиться к разнице во времени.  Вышел подышать… Что делал у моря? Стихи читал. Волошина. Лермонтова. Мандельштама. По нелепому совпадению, повторяю, там оказался

– И так же случайно наткнулись на труп, – продолжил лейтенант, – рядом лежал «Магнум» – орудие убийства, на котором, кстати, не обнаружилось никаких отпечатков пальцев. Другое обстоятельство. Согласитесь, русских в Кейптауне, несмотря на разгар туристического сезона, не так много. То, что убитая Ваша соотечественница, пусть бывшая, наводит на определённые и достаточно серьёзные размышления.

– Насчет соотечественников – не удивлюсь. Где их теперь только нет! Про отпечатки. Часто ли бывает, чтобы на оружии находились четко пропечатанные «пальчики», а преступник или преступники дожидались полицейских на месте убийства, – съязвил Матвей, – вот вы упомянули вездесущую русскую мафию. Разве она настолько глупа, чтобы так поступить? Если бы я стрелял, неужели не успел бы свалить …

– Свалить? – переспросил лейтенант, – что есть свалить? Непонятное слово.

– То есть убежать, скрыться, – пояснил Матвей, –  это русский сленг. Я думаю, убитая не случайно оказалась в этом месте. С одной стороны, она не хотела встречаться в ресторане или кафе. Одним словом, не выразила никакого желания светиться …

– Светиться? – перебил Питер.

– Да. То есть выявить своего знакомого или знакомых,  как-то обозначить для широкой публики, выставить на всеобщее обозрение что ли, – подробно объяснил Матвей, – с другой стороны, эта девушка не побоялась привезти своего попутчика или попутчиков на своем личном автомобиле в относительно безлюдное место в поздний час.

– Но это не совсем так, – возразил лейтенант, – ее могли заставить изменить маршрут. Например, угрожая оружием.

– Верно! – согласился Матвей, – но зачем? Кстати, я заметил дорогие швейцарские часы на потерпевшей, золотой браслет и сережки с камешками. Это не ограбление. И еще. Я слышал крики, причем,  девушка кричала не по-русски.

– Вот как! Вы уверены?

– Да! Абсолютно уверен!

– Она звала на помощь? Что именно вы слышали? – спросил лейтенант.

«Сказать?» – мелькнуло в сознании Матвея, – «пожалуй, нет». Он не понял, что за чёртик возник вдруг в нем, и было ли в этом бесовском создании больше простого любопытства, авантюризма или профессионального интереса, но молодой человек просто пожал плечами:

– Знаете, лейтенант, – я не так хорошо владею английским. К тому же находился у самого моря, и шум его не позволил понять, что именно она крикнула. Но это был английский, ручаюсь.

– Плохо знаете язык? – Питер Рипперт не смог скрыть своего раздражения, – позвольте вам не поверить – сержант, который доставил вас в участок, утверждал обратное. Ладно, не хотите помочь следствию – ваше дело. Возможно, вы не были знакомы, никогда не встречались ранее и вообще не знали убитую Серафиму Фогель. Возможно, вы случайно там оказались. И хочется верить,  в нашей стране вас, как обычного туриста из России, интересует лишь наше знаменитое вино, Столовая гора, пингвины, перевал Чампенз Бей, сафари в резиденцию Кагга-Кхама и Аквариум с океаническими рыбами…

– Стандартный набор туриста, – но мне не только это хотелось бы здесь посмотреть. Например, музей русского искусства «Marlot museum»  – единственный в Южной Африке, – улыбнулся Матвей, – назовите еще раз мне имя погибшей?

Лейтенант повторил.

– Я где-то слышал эту фамилию, –  задумчиво произнес Матвей, – кажется, ее муж, крупный бизнесмен из Германии, вложил большие деньги в горнодобывающую промышленность Южной Африки.

– Именно так, – подтвердил офицер, – информация точная, поэтому с нашей полиции по этому делу будет особый спрос.

***
Матвей с аппетитом поглощал суп из креветок и лобстеров в ресторане отеля, где остановился, и приводил в порядок свои мысли. Наверное, звонок из российского посольства в Претории сделал свое дело. С него взяли подписку о невыезде, и к обеду он был на свободе. Наши дипломаты сработали четко и эффективно, всегда бы так, думал Матвей.

Однако ночное происшествие не шло из головы, как и последние слова погибшей Серафимы.

Матвей сидел и размышлял. Ничего себе отдохнул – подальше от Москвы и повседневных дел! И почему ему так не везет! Собрался в позапрошлом году съездить в Грецию – там как раз в это лето случились невообразимые лесные пожары! Взял было тур в Тайланд – как на беду цунами! И вот теперь такое приключение! Притягиваются они к нему что ли? А ведь все так прекрасно начиналось! Как понравился ему Кейптаун! Столько здесь интересного!

«Интересного и опасного! Даже очень», – подумал он. Перед ним встало лицо Серафимы. О чем просила умирающая девушка? Позвонить, только позвонить и рассказать! Надо выполнить ее просьбу и непременно набрать эти цифры телефона в Риме, написанные беглым почерком на смятом листке бумаги из блокнота.

Он хотел вернуться к себе в номер и поступить так с учётом того, что занимал отдельные апартаменты. Однако не относительная дороговизна такой услуги, а плохо объяснимое и непреодолимое опасение подтолкнуло его поступить иначе. Матвей вышел из отеля на улицу. Прошел квартала два по направлению к Национальному ботаническому саду Кирстенбош, и точно удостоверившись, что никто за ним не наблюдает, вошел в будку телефона-автомата. Так будет надёжнее!

К его удивлению на другом конце провода сразу же сняли трубку:

– Buongiorno!*

– Buona sera! – ответил Матвей, посмотрев на часы, – scusi per il disturbo. Mi dispiace molto** …

– Давайте перейдем на родной язык, – голос невидимого собеседника выдавал некоторое волнение, – ведь вы – русский?

– Да! Матвей Крылов из Москвы.

– Очень приятно. Простите, сейчас не могу назвать свое имя. Я так понимаю: что-то случилось!

– Да! С Серафимой. Ее … убили … ночью у моря. Я совершенно случайно оказался рядом и перед тем как …

– …  так и знал! Странно, что она сообщила вам мой номер телефона.

–  Должен рассказать, как это произошло. Она крикнула …

– Слушайте меня внимательно, – голос из Рима приобрел металлическое звучание, – ради вашей же безопасности не говорите сейчас больше ничего. Уходите. Лучше посидите где-нибудь в кафе, в любом людном месте, хотя и там не вполне безопасно… Я завтра прилечу в Кейптаун, найду вас. И тогда вы мне всё расскажете при встрече. И никому не говорите о нашей беседе. Поверьте, это действительно очень опасно. Где вы остановились и когда возвращаетесь на родину?

Матвей ответил. В трубке зазвучали длинные гудки.

*Здравствуйте (до обеда)   (итал.)
**Здравствуйте (после обеда). Простите меня. Я очень сожалею о случившемся… (итал.)

                ***
Матвей повесил трубку и весьма озадаченный побрел в отель. Сегодня по программе экскурсий запланировано посещение музея естественной истории Кейптауна. Он присоединился к соотечественникам и примкнувшей к ней части украинцев, рассеяно слушая объяснения экскурсовода о самобытных племенах, населявших Южную Африку, о ее колонизации и борьбе за независимость. Потом, оказавшись от шопинга, попрощался с основной группой, сославшись на головную боль. Шагая  по знаменитой улице Адерли, всматриваясь в яркие и броские витрины, пытался отвлечься, сосредоточиться на чем-то ином. Однако ни многочисленные исторические памятники, ни красивейшая растительность, ни свежий океанский ветерок не отвлекали от тревожных мыслей, связанных с ночным  происшествием.

По всему выходило: надо терпеливо ждать приезда неизвестного собеседника из Италии. Он не раз бывал в этой стране, был очарован Венецией и Флоренцией,  будучи обыкновенным туристом. И возможно, именно та, первая поездка на родину Рафаэля и Микеланджело послужила толчком к изменениям в жизни и смене работы. Он оставил должность оперуполномоченного в районном отделении полиции. Устроившись в столичную фирму по продаже кондиционеров, которая налаживала контакты с Италией, усиленно штудировал итальянский, брал частные уроки, пытался читать итальянского поэта Джоаккино Белли в оригинале и наслаждался первыми успехами, когда удавалось вполне объясниться с заезжим носителем языка.   

Фирма была создана при большом заводе кондиционеров, как дочерняя, и благодаря родственным связям на уровне высокого руководства, естественно, процветала. Поставки кондиционеров в жаркие страны неуклонно росли. Матвей попал, что называется, «в струю», проявив себя энергичным и предприимчивым сотрудником, точнее, менеджером по сбыту.

Так его должность обозначили в трудовой книжке, но он ненавидел слово «менеджер», понимая, что так много управляющих, в дословном переводе с английского языка, в стране быть не может. Если все будут управлять, кому же тогда работать? Матвей не был первой ласточкой, полетевшей на Апеннины, но он быстро сумел адаптироваться и работал не хуже старого Бориса Моисеевича, давно уже обосновавшегося в курортном городе Римини.

Тот передал молодому помощнику все свои наработанные за два года связи и, не будучи в силу почти пенсионного возраста легок на подъем, охотно посылал молодого сотрудника в самые отдаленные городки Италии для маркетинга или заключения сделок. Матвею такие командировки пришлись по душе, поскольку они как нельзя лучше способствовали изучению всех глубинных уголков полюбившейся ему страны. Крылов скоро обнаружил в чертах характера многих итальянцев что-то родное и свойственное русским: ту же открытость, готовность помочь, а взрывной темперамент и вспыльчивость некоторых потомков римлян уже не казались настораживающим фактором.

Вскоре Матвей понял, что больше всего объединяет его и коренных жителей Апеннин: как и они, он любил Родину и одновременно ненавидел свое государство. Такая диалектика показала первые ростки в студенчестве, но окончательно утвердилась в сознании с первых месяцев работы в полиции, когда по звонку одни дела ускоренно двигались, а другие столь же быстро разваливались. Он нервничал и не понимал, отчего уходит от наказания один, в то время как за то же самое противоправное деяние на всю катушку раскручивают второго гражданина. 

Спустя полтора года Матвею было присвоено звание старшего лейтенанта. Однако не только поездка во время очередного отпуска в Италию, но в значительно большей степени неприятный, даже можно сказать трагический инцидент при задержании опасного преступника заставил уволиться из органов. Это произошло морозным январским вечером. Лейтенант получил оперативную информацию о местонахождении разыскиваемого по ориентировкам подозреваемого в совершении опасного преступления, взял из сейфа табельное оружие, сделал необходимые звонки и немедленно направился туда до приезда группы захвата, чтобы оценить обстановку и определить наиболее оптимальный план действий.

В этом районе преобладали промышленные предприятия, склады и ангары. Матвей сразу сообразил: в таком месте очень удобно скрываться – ведь все подходы к предполагаемой «лежке зверя» просматривались. Он поздно сообразил это, позвонил командиру подразделения с целью оцепить район. Но группа задерживалась, увязнув в очередной автомобильной пробке. Тут и произошло непредвиденное. Заметил, как из одного заброшенного промышленного здания метнулась тень, и, повинуясь охотничьему инстинкту, выхватил пистолет Макарова.      

 О произошедшем трагическом случае впоследствии Матвей долго жалел. Откуда ему было знать, что у трижды ходившего на зону уголовника при себе не оказалось никакого оружия, ни перочинного ножика, ни банальной «заточки». Матвей бросился за подозреваемым, но зацепился за торчащую арматуру. Опер упал и, отчётливо понимая: уголовник скроется за углом, выстрелил по ногам беглеца. Потом в воздух. Наоборот он просто не успевал, как и озвучить положенное по уставу заклинание. Инструкцию надо соблюдать. Хотя бы настолько, насколько это в данной ситуации возможно и целесообразно.

Матвей не попал. То есть попал. Но не туда, куда хотел. Пуля пробила лёгкое беглеца, он упал, и был «задержан», но, попросту говоря, отправлен на операционный стол.

А потом было много бумаг. Жалобы от родственников и адвокатов «беззащитной жертвы полицейского произвола», объяснительные руководству и последующий выговор. Хорошо, как сказал ему начальник отдела, жизнь уголовника оказалась вне опасности, а то не сносить лейтенанту головы. На самого бы уголовное дело завели!
Что ни делается, все к лучшему. Эту пословицу Матвей часто вспоминал в связи с тем дурацким эпизодом. Отец, если был бы жив, сильно бы сокрушался – он всегда мечтал, чтобы сын пошел по его стопам кадрового военного.

Но старший Крылов трагически погиб. Зато матушка Матвея была очень довольна, что после увольнения из органов по собственному желанию единственный сын не задерживается в прокуренном кабинете, не сидит по ночам в засадах и не рискует каждый день на улицах драгоценной жизнью.

Матвей побродил по городу, окончательно решив для себя: ждать!
Он решил посвятить остаток дня знакомству с красивейшим городом мира, а потом воплотить в реальность давнюю мечту прокатиться на канатной дороге и посмотреть Кейптаун с высоты птичьего полета. Как все-таки здорово, что удалось приехать сюда!

Этот день и начало следующего было наполнено потрясающими впечатлениями, которые просто переполняли его. Матвей не успевал поворачивать направо и налево свой цифровой фотоаппарат, понимая, что даже самые качественные снимки не способны в малой мере отразить, и буйство весенней растительности, и неповторимый воздух с моря и его эмоции.

Он ловил в объектив величественный образец старинной архитектуры  – здание Парламента, а потом стены старой крепости и вдруг в объективе среди обступивших гида туристов увидел … Серафиму. 

Конечно, померещилось! Надо хорошенько выспаться, и все пройдет. Разумеется, ему показалось! Тем более, когда он внимательно оглядел толпу, никого из женщин, даже отдаленно похожих на убитую девушку, не было.

Вечером Матвей прокручивал в номере отеля сделанные снимки и от этого испытывал ни с чем не сравнимое удовольствие. Какие редкие виды! А какие великолепные краски! И тут он вновь испытал шок: на цифровом снимке, сделанном у старой крепости, среди туристов он явственно разглядел убитую девушку. Сомнений быть не могло – тот же строгий овал лица, носик с небольшой горбинкой, высокий лоб, соломенные волосы и тонкие губы. Она как будто посмотрела в его сторону. Или ему показалось? Одновременно у Матвея возникло ощущение, выработанное за годы оперативной работы: за ним ведётся скрытое наблюдение.

Телефонный звонок вывел его из оцепенения.

– Алло.

– Господин  Крылофф?

Матвей узнал голос лейтенанта полиции Кейптауна Рипперта.

– Да!

– Добрый вечер! Так говорят у вас в России? Хотя для нашей полиции он не совсем добрый. Только что на шоссе обнаружен труп одного почтенного гражданина. Он был убит выстрелом в лоб. И, представьте, тоже ваш соотечественник.

– Сочувствую, но для чего вы мне это сообщаете? Я здесь не причем, господин лейтенант! – Матвей не сумел сохранить хладнокровие и скрыть внезапно подступившее раздражение, – вы теперь все убийства русских в Кейптауне будете связывать с моей скромной персоной?

– Нет, что вы, – голос в трубке был спокоен и несколько холоден. – Ни в коем случае. Но одно досадное обстоятельство не позволяет оставить вас в покое: в бумажнике убитого профессора Архангельского, прилетевшего сегодня из Рима, обнаружен листок бумаги. Причем, не только с названием вашего отеля, но и с вашей фамилией. Как вы можете это мне объяснить?

Матвей молчал. Он на самом деле не знал, что ответить.

– Хорошо! Я прошу вас никуда не отлучаться из отеля и надеюсь на ваше благоразумие. Полагаю, нам будет полезно побеседовать завтра утром в полицейском участке, – жестко закончил Питер Рипперт, – и не заставляйте меня прибегать к тому, чтобы доставить вас туда силой.

Матвей повесил трубку и хотел уже распахнуть настежь окно номера, так душно вдруг ему стало, но услышал настойчивый стук в дверь.

Горничная или полиция? А если за дверью некто с весьма зловещими намерениями, и Матвея ждет участь несчастной девушки, убитой у моря, и профессора Архангельского, с которым так и не удалось встретиться? Впрочем, с  пятого этажа не спрыгнешь …

Он приготовился к самому худшему:

– Войдите!

Дверь открылась. На пороге стояла… Серафима.
   
               
                Вторая глава

Февраль 1900 года, Южная Африка...

В Африке сумерки быстрые, как газель. Уже стемнело, когда молодой, высокий бур Лоуренс Теллеген спешился далеко от деревни и к хижине на краю поселения темнокожего племени прошел, ведя лошадь в поводу.

Это было выражением почтения к жителям, и многие обитатели поселения, завидев белого гостя, по достоинству оценили проявление такого отношения. Африканцы радушно приветствовали его, как самого дорогого гостя.

– Великий Колдун сейчас же примет тебя, храбрый воин! –  в ответ на просьбу темнокожий гигант вежливо склонил копье и, посторонившись, пропустил Лоуренса в круглую хижину, нисколько не реагируя на винтовку Маузера, висевшую на плече широкоплечего юноши, одетого в военную форму армии буров генерала Крюгера.

Внутри был полумрак. На шкуре леопарда в стороне от входа восседал сам Коломбези.

Он неторопливо курил свою любимую трубку. Лоуренс ощутил привычный аромат, вспомнив прошлые времена, когда он и его отец Филипп Теллеген охотились поблизости и непременно наносили визит дружелюбно настроенному  племени. И, в первую очередь, приносили подарки его главному Колдуну – Великому и Непостижимому Духу Огня.

Впервые Лоуренс пришел сюда один. Без отца, который был тяжело ранен в двухдневной битве с англичанами при Спион-Коп в январе 1900 года.

Прежде чем умереть, старый бур велел позвать сына и сказал:
– Это сражение за родную землю мы выиграли. Для меня оно стало последним. А жаль. Предстоит еще немало битв. Я честно выполнил свой долг, но …

Филипп замолчал, словно собираясь с мыслями или вспоминая дни тяжелых боев, на минутку прикрыл глаза. Но потом открыл их, внимательно посмотрел на склонившегося над ним Лоуренса и продолжил:

– Я доволен жизнью, хотя жаль расставаться со смелыми и отважными бюргерами. Посети Великого Колдуна Коломбези, сынок, выполни мою просьбу.

Не сразу получилось, но наказ отца он постарался исполнить. Несмотря на то, что пришлось добираться тайными дальними тропами, рискуя напороться на английский кордон. Все же  прискакал молодой Теллеген в эту деревню. И вот он в хижине!

Лоуренс поклонился, снял с плеча винтовку, прислонил к внутренней стене жилища и огляделся. Вокруг Великого Коломбези висели маски. Они поражали своим разнообразием. Сплетенные из тростника или лыка, вырезанные из цельного куска черного и красного дерева или составные, в бахроме из волокон  и без них. В глазницы некоторых были инструктированы бриллианты, а другие - с металлическими зубами. Были здесь и маски-перевертыши. Если посмотреть с одной стороны – увидишь человеческий профиль. С другой стороны взглянуть – на тебя посмотрит страшная звериная морда. Иные маски соединяли в себе черты человека и населяющих землю живых существ. Взять хотя бы деревянную маску с ветвистыми рогами!

Коломбези выпустил изо рта клуб густого дыма, и, перехватив заинтересованный взгляд белого гостя, произнес:

– Маски живут с моим народом тысячи лет. В них память предков и их сила.
Он зажег вторую трубку и протянул Лоуренсу. Юноша принял ее и сделал неторопливую затяжку. Коломбези знаком указал на место возле него, приглашая сесть.

– Есть разные маски, но есть такие, что глаза ее  – глаза солнца, огня, змеи и луны одновременно, – сказал он, и есть глаза – порох.

– О да, – согласился Лоуренс, – я слышал немало сказаний вашего племени. Но разреши сначала передать тебе последний дар моего отца.

Молодой бур рассказал о последнем сражении старшего Теллегена, о его смерти и достал из внутреннего кармана мундира золотой браслет:

– Отец говорил, что это амулет, и просил передать его тебе, о мудрейший! Сколько раз он его выручал! Как-то у Наталя я думал, отец уже погиб. Что не прорвется через сильный огонь с двух укреплений англичан, находившихся в трехстах шагах друг от друга. Но две сотни наших всадников вырвались из кольца под страшным перекрестным огнем на глазах у всех. При этом только один человек был легко ранен в руку навылет!

– Явную милость Всемогущего Бога нужно приписать Его неисповедимым путям, а также простертой над нами Его Божественной Деснице, – заключил Коломбези. Бог один, и разные народы, поклоняясь разным богам, просто не понимают этого.

Великий Колдун поднял руки верх и возблагодарил Всевышнего. Он повернулся к Лоуренсу и внимательно взглянул ему в глаза:

– Знаю, о чем хочешь спросить, храбрый воин. Ты заглянул в лицо смерти, но смерть не так страшна. Многие люди, целые племена, населявшие Африку и другие континенты,  за тысячи лет исчезли с лица земли. Но память о них осталась. Ты воюешь за свою землю, и твое имя не будет забыто, как имя многих до тебя.

– Мне отец рассказывал. Будто жили тут давным-давно могучие воины с сияющими глазами, наделенные беспримерной отвагой и открывшие в древние времена неведомые и богатейшие страны. На пороге нашего дома он рассказывал легенды об их сказочных подвигах, которые поражали воображение. Никто не мог выдержать их взгляда, и они были непобедимы, и глаза их сверкали подобно солнцу, – вспомнил старую легенду Лоуренс…

– Это правда! – торжественно вымолвил Коломбези.

Колдун замолчал. Взгляд его устремился куда-то вдаль, как будто Коломбези хотел услышать чей-то далекий голос. Потом он сказал:

– До меня доносится запах гари …

– Это по приказу английского главнокомандующего генерала Робертса горят фермы буров, – объяснил Лоуренс, – а по указанию генерала Китченера  тысячи женщин и детей буров согнаны в концентрационные лагеря. Это больно видеть. Наш народ уничтожают. Но мы должны победить. Пусть английские войска отрезали нас от морских портов, пусть мы ощущаем нехватку продовольствия и боеприпасов, силы еще есть. Многие страны на нашей стороне. А Россия, Германия, Австрия и Голландия прислали своих добровольцев, храбро сражающихся за нашу независимость. Сколько их уже сложило головы.

Лоуренс тяжело вздохнул. Он вслед за колдуном явственно почувствовал запах пожарищ. Много раз он проезжал мимо таких пепелищ. Иные дороги Южной Африки внушали ужас. На обочинах иных путей лежали вздувшиеся трупы лошадей и мулов, кое-где разбитые и сломанные повозки. Лоуренс не обращал на это внимания  после сражения у Никольсон-Нэка в октябре 1899 года. Тогда бурские войска под командованием генерала Жубера наголову разбили англичан и в ноябре этого же года выбили неприятеля из  городка Эсткорт. А вот при отступлении буров почему-то пепелища раздражали.

– Ты хочешь спросить, как победить могущественного врага? – прервал молчание Коломбези, словно угадав мысли юноши.

Тот кивнул.

– За пустыней есть одна пещера. Непросто добраться туда. Дикие звери и жестокие знойные бури преграждают путь смельчакам. Многие сложили свои головы на этом пути. Ты слышал что-нибудь о сокровищах царя Соломона?

– Да, мне говорил об этом отец! Как будто бы древний царь Соломон спрятал в одной из многочисленных пещер в тех горах бриллианты и золото в несметных количествах, – признался Лоуренс, – но это место и пещеру найти не смог никто.

– Золото, бриллианты! Пустое… Так вот. Есть сокровище куда более ценное, чем эти камни и желтый металл, из-за которого начались несчастия этой страны, – сказал Коломбези, – одна сокровенная легенда моих предков гласит: много тысяч лет назад неизвестно откуда здесь появились полулюди-полубоги. Они спрятали в одной из пещер нечто такое, что дает человеку сверхъестественную силу и мощь над людьми.  И не каждому дано подчинить себе это чудо.

– Власть над людьми нужна не нам, но англичанам! Нам же, бурам, дороже всего свобода своей страны, – ответил Лоуренс.

– Правильно, воин – Коломбези с уважением посмотрел на собеседника, – какие сокровища могут сравниться со свободой! И я вижу: настал момент, когда я могу доверить тебе важную тайну. Пришла пора вручить тебе это сокровище. Мне передали его воины той земли.

Он открыл кожаную сумку и достал деревянный предмет:

– Это волшебная маска непобедимого воина. Того, кто оденет её в бою, невозможно одолеть, а сам он становится десятикратно сильнее. Маска будет обладать магической силой при одном условии.

Коломбези достал из сумки крупный алмаз и произнёс:

– В одном из гротов далёкой пещеры ты увидишь брешь и струящийся сверху волшебный свет. Направь его через этот алмаз и тут же надень маску. Запомнил?

– Да, – ответил молодой воин, принимая маску и алмаз из рук вождя.

– Как достичь этой пещеры, я расскажу только тебе, – продолжил Коломбези. – Она находится очень далеко. Нужно пересечь главную пустыню. Найти высохшее русло реки, а потом, пройдя по нему, повернуть на запад, ориентируясь на путеводную звезду в созвездии Южного Креста. Сейчас стемнело, небо безоблачное, и я могу показать тебе ее на небе.

Коломбези поднялся и жестом показал Лоуренсу на выход из хижины.

– Вот, видишь – третья от той красной звёздочки. Я на словах расскажу тебе про приметы, которые помогут найти верный путь.

Колдун коротко рассказал про них. А потом присел, словно утомившись…
Молодой бур понял, поклонился. Он хотел было на прощание горячо поблагодарить вождя. Однако в этот самый момент на входе в нее появился рослый африканец. Лицо его выражало тревогу:

– О великий вождь! Сюда по восточной дороге скачут белые. Много!

– Хорошо, Макатуту! Можешь идти! – вождь Коломбези сохранял невозмутимое спокойствие.

– Мне не следовало приезжать сюда, вождь, – воскликнул Лоуренс, – тебе могут отомстить англичане. Я ухожу, но скоро вернусь. Спасибо!

Лоуренс выскочил их хижины. Он вскочил на жеребца и поскакал прочь из деревни в противоположном направлении тому, с которого могли с минуту на минуту появиться враги. Спустя полчаса, молодой человек, остановился на краю рощи и прислушался. Было тихо. Так тихо, что даже гиены, часто устраивавшие по ночам свои концерты, на этот раз примолкли, давая возможность Лоуренсу вслушаться в ночь.

Молодой бур задумался. Слова Коломбези снова возникли в его сознании. Они были подобны сухому хворосту из буша, который хранится в хижине, высыхая и ожидая своего часа, чтобы вспыхнуть в нужный момент жарким пламенем. Отец Лоуренса рассказывал как-то про некую тайну, окружавшее племя и хранителя секретов Коломбези, который получал их по наследству как и титул. Ведь все в его роду были великими колдунами.

Отец признался, что сам получил такую информацию от старого бура из Зулуленда. Все это очень походило на правду, подумалось Лоуренсу. Сопоставляя услышанное из уст вождя со словами старшего Теллегена, молодой Бур тронулся в путь. Надо было пересечь поле, а впереди предстояла длинная дорога в лагерь бурских повстанцев.

Верный конь, как только Лоуренс вскочил в седло, словно чувствуя нетерпение хозяина, взял неплохой темп по пересеченной местности. Ветки били Лоуренса по лицу, но он не обращал на это внимания. Его жеребец легко взметнулся на один холм, второй, третий. И вдруг, за изгибом дороги, перед четвертой небольшой возвышенностью, захрапел и снизил темп, а потом издал не громкое, но тревожное ржание.

Лоуренс правильно понял своего верного спутника и  моментально выхватил из подсумка верную, не подводившую доселе винтовку Маузера. Он увидел резко взметнувшихся над вершиной возвышенности пятерых всадников, узнал в них своих непримиримых противников и прицелился. Успев заметить, как один англичанин в суконной форме заваливается с седла набок, Лоуренс прицелился во второго врага.

Однако промазал и вторым выстрелом убил лишь лошадь под всадником.

Вдруг земля качнулась под ним.  Его верный Спартак рухнул как подкошенный, а Лоуренс каким-то чудом успел выпрыгнуть из стремян.

Он услышал свист пуль и почувствовал, как одна из них ударила в сумку. Раздался хруст – значит, пуля попала в маску, но Лоуренсу было некогда разглядывать, что с ней произошло. Бежать от конных людей было бессмысленно, но в плен сдаваться он не собирался. Молодой бур выстрелил в надвигавшегося всадника, лошадь которого взвилась на дыбы, но в этот момент страшный удар сзади по голове поверг Лоуренса в  темноту. Это один из подоспевших всадников-англичан с размаху ударил Лоуренса прикладом карабина.

***
– Как тебя зовут? – акцент плохо различимого в темноте собеседника выдавал бура из Наталя, и Лоуренс ответил. Он приподнялся на лежанке из соломы, оглядев полутемный сарай с небольшим отверстием в верхней части противоположной стены и, ощутив страшную боль в затылке, выдохнул, с трудом узнав свой ослабевший голос.

– Где мы?

– Меня зовут Роберт, – сначала услышал Лоуренс, – понятно, где. В плену. Я, например, тут уже три дня.

– А какое сегодня число?

– С утра было двадцатое февраля 1900 года.

– Ничего себе – Лоуренс присвистнул, – получается, сутки провалялся без сознания.
Ему теперь интересно было разглядеть товарища по несчастью. Это был его ровесник, и он сразу же  почувствовал к нему определенное расположение. Может быть, этой слабой симпатии способствовало определенное сходство во внешности. Тот же высокий рост и комплекция.

Возможно, оттого, что этот молодой бур был хозяином таких же небольших,  выгоревших на солнце усов, которые Лоуренс отпустил больше для солидности, чем из желания иметь этот атрибут мужчины. А может, из-за одинаковой, хотя и изорванной военной формы.

Лоуренс назвал себя и, морщась от ноющей боли в голове, встал и прошёлся по затемнённому помещению. Роберт с участием взглянул ему в лицо и, словно угадывая его мысли, пояснил:

– Двое часовых. Один стоит у сарая, второй обходит по периметру все постройки. Меняются через каждые два часа.

– Вот чёрт! А ты наблюдателен, – похвалил Лоуренс юношу.

– Был корректировщиком огня артиллерии, – не без гордости пояснил Роберт, – прямое попадание, из нашего расчёта  я один уцелел. Оглушило, так и попал в плен. По-глупому!

– Я тоже так, – горько вздохнул Лоуренс, – угодил в засаду, но двоих, кажется,  успел уложить.

– Должен тебя огорчить, – бросил Роберт, который любил точность. Когда тебя привезли, я в окошко осторожно наблюдал. И трупа у англичан я не видел. Плечо у одного всадника было недавно перевязано, это точно. И ещё заметил: на одной лошади ехало двое. Выходит, одного из врагов ты ранил, а под вторым застрелил коня.

Лоуренс искренне выругался. Два раза промахнуться ему, сыну старого охотника, не раз охотившегося в саванне, было большим позором. Роберт почувствовал неловкость и поспешил утешить пленника:

– Не огорчайся! Ты же не ожидал такого внезапного нападения! Главное, сам жив остался.

– Не ожидал! – взорвался Лоуренс, – я на войне, а на войне всего можно ожидать. Если бы коня подо мной не убили, может, успел бы уйти от погони.

Он горестно вдохнул, вспомнив своего крепкого скакуна. Его подарил ему отец на день совершеннолетия, купив на дальней бурской ферме. Три года Спартак прослужил ему верой и правдой. Был неприхотливым и выносливым, привязался к Лоуренсу, как к верному другу. Каждый раз при встрече конь приветливо ржал и весело косил выразительным большим глазом. И вот теперь Спартака не стало.
Лоуренс издал хриплый стон и сжал кулаки.

Роберт подошёл и похлопал его по плечу:

– Сочувствую, брат! Но нам сейчас надо о себе подумать. Интересно, что они с нами будет дальше делать? Расстреляют или бросят в тюрьму...

– Во всяком случае, домой точно не отпустят, – усмехнулся Лоуренс. – Это мы, буры, в 1899 году, если помнишь, отбирали оружие у пленных англичан, брали слово не воевать и отпускали с миром. Как бы не так! Они потом снова на нас войной шли! А наших англичане ни одного пока таким же образом  не отпустили. Сколько буров брошено в концентрационные лагеря?  А сколько наших пленных солдат увезли на Цейлон и на остров Святой Елены?

– Так у нас же нет колоний, – привел аргумент Роберт, – потому что нам не надо чужой земли. Помнишь, брат, что сказал президент Трансвааля старик Крюгер? Прежде, чем погибнет Трансвааль, буры удивят весь мир!

– Правильно! – с восторгом отозвался Лоуренс, – так и будет!

Он приблизился к пленнику и, понизив голос, предложил:

– Если подвернётся момент, сбежим?

– При первом же удобном случае! – ответил Роберт, – давай договоримся, если кто-либо моргнет два раза – внимание, три раза моргнёт – бежим! Плен мне не по душе!

– Хм, как будто мне он нравится, – ответил Лоуренс, – значит, договорились.

Обменялись рукопожатиями. Помолчали.

– Мы победим. Это точно. – Нарушил паузу Лоуренс, – Смотри, сколько стран нам помогают. В наших рядах добровольцы из Голландии, Франции, России, Германии. А отец перед смертью мне рассказал, что прочитал в газете:  в столице России, в Санкт-Петербурге создан комитет по оказанию помощи раненым бурам под руководством пастора голландской церкви Хендрика Гиллота. Он в прошлом году собрал 70 тысяч рублей и организовал «Русско-голландский походный лазарет». А потом было собрано еще сто тысяч рублей. А видел русских санитарок на позициях?

– Видел, – подтвердил Роберт, – красивые! Русским мы нравимся, наверное, потому, что бородатые буры на сибирских мужиков чем-то похожи. Тоже крепкие ребята! И природа у них такая же дикая, необузданная. А скажи, может, приходилось тебе слышать, хватит ли нам оружия?

– Кое-что знаю, – Лоуренс вспомнил рассказы командира, – винтовок закуплено много в Германии, есть пулемёты. Про патроны к пулемётам не знаю, а вот насчёт винтовок слышал про большой запас. От шести до семи миллионов штук для каждой из систем. Хоть винтовку Генри-Мартини возьми, хоть немецкую системы Маузера, хоть австрийскую «Гра». Ты заметь, Роб, винтовка Маузера в Европе еще не стоит на вооружении, а мы уже с ней воюем. Хорошая вещь!

– Тут, брат, всё дело в том, кто к какой винтовке привык,  – мне больше Генри-Мартини по душе. Правда, не успел я пострелять из неё. Меня в артиллеристы перевели. Зато одно точное попадание, и сразу какой результат! – отреагировал Роберт, – знаешь, что наши научились в мастерских горного общества делать стальные гильзы и снаряды, а динамитная фабрика теперь делает порох. А, скажи, что насчет продовольствия ты слышал?

– Командир говорил: хватит, – уверенно заверил Лоуренс, – несмотря на то, что англичане вывели из строя часть ферм. Мы же весь прошлый год время даром не теряли и через бухту Делагоа завозили муку, зерно и мясные консервы из Америки. Президент Крюгер ведь заранее чувствовал: дело идёт к войне!

– Да, предвидел! Сохрани его Господь! – Роберт перекрестился.

Лоуренс последовал его примеру.

Внезапно за дверью раздался шум. Она распахнулась, и в дверном проёме показался английский офицер. Он внимательно оглядел пленников, скрылся, вслед за ним зашёл солдат и громко скомандовал:

– Get out!* 
***
Море с утра успокоилось. Их плавучая тюрьма третий день стояла на рейде Коломбо, примерно в четырёх-пяти милях от берега, и англичане комплектовали партии по сто-сто пятьдесят человек на каждый день. Затем шлюпками перевозили арестованных буров на берег. В первую неделю плавания в трюме британского сухогруза, наспех переоборудованного для транспортировки людей, было просто невыносимо. Англичане держали пленников взаперти, никакой естественной вентиляции не было предусмотрено, и лишь после того, как одному из арестованных – пожилому капралу из Стормберга – стало плохо с сердцем, и он внезапно скончался, было принято решение: часть арестантов разместить на верхней палубе.

Тюфяки расположили вплотную друг к другу, но арестованных это не смущало. В числе тех, кто бросился занимать места наверху, были Роберт и Лоуренс.

Эти молодые буры так и держались вместе. Сначала их связали одной верёвкой. И всю дорогу сначала в кибитке до железнодорожной станции, а потом в дощатом вагоне, предназначенном для перевозки скота, они так и не разлучались, соединенные не только привязью, но и одним порывом душ к свободе. Эта мысль не оставляла их и во время остановки судна в Дурбане, но обстоятельства сложились не в их пользу. Трюм закрыли на засов, и часовой выпускал арестантов только по одному и лишь в случае настойчивых просьб последних ввиду необходимости отправления ими естественных надобностей. К тому же во время такой прогулки Лоуренс заметил мелькнувший недалеко от судна чёрный плавник акулы, вспомнив рассказы моряков о том, что воды Индийского океана у Дурбана буквально кишат этими людоедами.

Акулы, как было известно друзьям, водились и в океанских водах вблизи Цейлона, хотя за три дня они не заметили пока ни одного хищника. Это обнадёживало. Радовало и то, что конвоиры буров явно расслабились, видя скорое завершение всей операции по доставке пленных. Они развязали пленных, не так бдительно следили за их перемещениями по верхней палубе. И бурам надо было не мешкать. Не завтра –послезавтра они не по своей воле ступят на землю британской колонии, чтобы работать на чайных плантациях, и кто знает, вернутся ли когда-нибудь на благословенную родную землю Южной Африки.

Во время плена Лоуренс вновь и вновь возвращался к невесёлым размышлениям. Почему так не везёт его народу? Он знал, что первые буры-колонисты нашли своё пристанище на крайнем юге африканского континента ещё в  конце XVII века. Они основали Капскую колонию, но и здесь их не оставили в покое. Во время наполеоновских войн Великобритания захватила территорию, обустроенную голландцами, и превратила её в свою колонию. Потомки голландских колонистов – буры – не захотели жить под властью англичан и, погрузив в фургоны свой скарб, вынуждены были бежать на север. В исторических документах его народа это драматическое событие называлось Великим Переселением.

Путь был долгим и трудным. Впереди буров ожидали суровая африканская природа, враждебные дикие племена, опасные звери и неизвестность.
Но это не испугало стремящихся к независимости буров. Они шли через горные хребты, через безводные пустоши. В фургоны запрягали по 20-24 пар волов. Внутри фургонов сооружались полки, чтобы могли спать женщины и дети, а в голове колонны и по бокам передвигались хорошо вооружённые всадники. Они были всегда готовы к отражению всевозможных нападений, которые нередко случались.

Такие колонны передвигались очень медленно. Места для стоянок выбирались на несколько месяцев, с тем, чтобы посеять и убрать урожай, подрастить скот и запастись провизией для дальнейшего пути на север, в глубь африканского континента. Великое переселение началось в тридцатых годах XIX столетия и завершилось только спустя двадцать лет. В пятидесятые годы XIX века на новых землях были созданы две республики – Оранжевое свободное государство, которое в просторечии называлось чаще Оранжевой республикой и государство с официальным названием «Южно-Африканская республика», которая больше известна, как Трансвааль.

Дед Лоуренса был в числе тех, кто шёл с фургонами, а отец его появился уже на свободной земле. Первое время, когда пахали и находили алмазы на своём огороде, в  прямом смысле перебрасывали их за изгородь, чтобы не мешали работе. Об этом Лоуренс узнал от отца, а тому рассказывал дед, горько сетовавший, что алмазы, а затем и разведанные богатейшие месторождения золота в корне изменят жизнь бурских республик Трансвааля и Оранжевой. Ведь первое десятилетие после Великого переселения никто не докучал бурам, а открытие в 1869 году Суэцкого канала и вовсе должно было обречь их маленькие аграрные страны на забвение от остального мира. Ведь многие суда, следовавшие из Европы в Китай и Индию, уже не должны были огибать Мыс Доброй Надежды.

Страна могла навсегда оказаться на задворках цивилизации, но бурам и не надо было этой самой цивилизации. Строгая, непритязательная и размеренная жизнь земледельцев на лоне природы, прерываемая на молитвы и пение псалмов, их вполне устраивала. Так и получилось бы, если бы, начиная со второй половины столетия, всё чаще и чаще на территории свободных республик не стали находить золото, в корне изменившее жизнь гордых потомков переселенцев!

В церковной школе Лоуренсу рассказывали, что первые попытки захватить Трансвааль Великобритания предприняла ещё в 1877 году, и это удалось осуществить небольшому отряду английских солдат без единого выстрела. Но через три года буры сбросили эту власть, восстановив независимость. Отчасти это произошло потому, что в те годы англичане не рассматривали бурские государства как серьёзное препятствие для своей экспансии в Африке, но к концу столетия обстановка вновь накалилась. Отец сказал тогда Лоуренсу: в воздухе запах войны, и он с каждым днём и даже с каждым часом всё ощутимее.

Так оно и вышло. Лоуренс и Роберт во время своего вынужденного двухмесячного пребывания на борту сухогруза много разговаривали и рассуждали. Но оба горячо поддерживали решение президента Крюгера о начале войны, потому что избежать военного столкновения всё равно бы не удалось. На борту они близко сошлись и с другими пленниками. Двое из них, также находившиеся на верхней палубе, внушали наибольшее доверие и были не менее крепкими на вид. Из разговора выяснилось: плавают они неплохо. Все эти пленные буры взяты были англичанами в плен в дни недавних боев. Тогда небольшое соединение генерала Христиана Девета наткнулось вследствие нелепой штабной ошибки на громадные силы неприятеля и приняло неравный бой. Генерал Девет занял высоты холмов, имея у себя под начальством тысячу человек, англичан же оказалось 20 тысяч при 24-х больших полевых орудиях и 2 пулеметах. Англичане были под командованием известных военачальников – лорда Китченера и лорда Метуэна.

Семь человек буров были направлены в засаду. К ним вскоре был послан посыльный, которого сразила шальная пуля. Оттого они не знали, что генерал принял решение о передислокации и решил оставить свои позиции.  Узнали они об этом только тогда, когда были окружены англичанами, и сопротивляться было бессмысленно. Тем не менее, сдаваться никто не захотел, и завязалась схватка. Пятерых буров убили. А их двоих скрутили, связали, оставили на двое суток без пищи на протяжении всего пути в Кронстадт, где поместили в тюрьму, из которой потом перевезли в Блумфонтейн, а затем в Кейптаун. Так они присоединились к военнопленным, направляющимся на тропический Цейлон.

Третий кандидат на рискованное мероприятие был легендарной личностью – невысокий по сравнению с Лоуренсом и Робертом, но широкоплечий Вилли – уже пытался бежать при погрузке в Кейптауне, но был пойман охранниками-всадниками и за это целую неделю провёл на корабле в деревянных колодках на ногах. Трое товарищей тоже были полны решимости вырваться из плена. Этих молодцов и посвятили в детали предстоящего побега.

Крепыш Вилли немало повидал. Был не раз в горячих схватках и выходил из них целым и невредимым. Но бой у реки Тугеле оказался для него роковым.

– В этот жаркий день нам надо было встретить врага на горном перевале, – поведал Вилли, – жара стояла нестерпимая. Утолив жажду из ледяного родника, пробивавшегося из горной расщелины, мы набили свои патронташи двойным комплектом патронов, сунули вдобавок к этому несколько пачек в карман и стали карабкаться на скалу. Чем выше мы поднимались, тем чаще и чаще стало раздаваться зловещее завывание  снарядов. Иногда слышался свист пролетающих пуль, и тогда наши бравые вояки шутили: «Та пуля, которую слышишь, не твоя. Свою не услышишь». По мере приближения к противнику всё чаще и чаще брызгами летали во все стороны мелкие камни, комья земли.

Как только мы пересекли неглубокую балку, у меня защемило сердце предчувствием страшной близости неминуемой смерти. Я уже приготовился достойно умереть за родину, но вид наших раненых и искалеченных, а также безнадёжных умирающих, вокруг которых уже перестали возиться санитары, вызывал нытьё под ложечкой.

Вилли вздохнул, и окружившие его буры вспомнили подобные сцены, мысленно перенеслись в дни боёв. Всем было знакомо это чувство.

Лоуренс кивнул: продолжай.
 
- А потом наш отряд буров и волонтёров, среди которых было немало русских, спрятался за камнями, мы застыли, слились с выступами земли, скрывающими их от залпов противника, – продолжил солдат, – мы ждали сигнала к атаке, не суетясь, не волнуясь, крепко сжимая приклад винтовки. И потом по команде с флангов справа и слева затрещали частые винтовочные выстрелы, засверкали гильзы, застучали два «Максима», в горле защекотало от едкого порохового газа.

«Komm an, kerls!» – закричал наш командир.
И то же самое по-русски: «Вперёд, братья!»

Я поднялся вместе со всеми. Не помню, как очутился в полосе огня. Там, как мне показалось, даже скалы дрожали и шевелились, готовые рухнуть на землю. Спереди упал наш командир, сражённый наповал, падали мои друзья, у самых ног фонтанчики земли взметали пули, но я, как загипнотизированный, бежал и бежал вперёд, падал, снова прицеливался и стрелял в фигуры в английской форме. И бежал вперёд, не обращая внимание, как рвутся без счета шрапнели и медленно расплываются в воздухе дымки снарядов, затмевая яркий свет солнца пеленой дыма.

Когда англичане были от нас всего в 100 ярдах, я увидел в их среде какое-то замешательство, какие-то нелепые взмахи руками, но, лавируя между камнями, пробирался к вершине. Наших оставалось всё меньше и меньше. Немало русских товарищей также полегло у этих скал. Я прицелился в солдата в форме хаки. Но, как оказалось, магазин был пустой, и в этот момент меня накрыло ударной волной. 

Очнулся я уже в плену. В тот день англичане удержали высоту, потому что к ним подошло подкрепление. Вот так!

Вилли снова вздохнул, и Роберт похлопал его по плечу.

Мол, держись, брат, мы ещё повоюем. После плена все собирались вернуться на Родину и снова драться с врагом. Но для этого надо было воплотить в жизнь их план побега.

Лоуренс заметил: ночной охранник через два часа после начала дежурства и подачи сигнала ко сну уходит пить чай к своему напарнику по караулу на другую сторону сухогруза. По всей вероятности, английские конвоиры совершенно не воспринимали всерьёз мысль о возможности бегства арестантов с судна. Ведь большая часть военнопленных буров уже находилась в бараках Коломбо, остальные окажутся там спустя непродолжительный срок, так чего переживать! Тем более, как поняли молодые буры, до них никому ещё не удавалось убежать с судна.

И ещё одно обстоятельство: куда направятся они без воды и пищи? Если бы сухогруз стоял в Дурбане, тогда понятно: они оказались бы в своей, пусть даже и оккупированной стране. А в колонии английской короны скрыться им некуда! Не в джунгли же к диким зверям побегут?

План был предельно прост: на рейде стояли и другие корабли. Если бы добраться вплавь до них! И надо же случиться такому счастливому случаю: примерно в полумиле от английского сухогруза позавчера бросил якорь русский пароход – по очертаниям большое торговое судно. Роберт разглядел его флаг и не скрывал своей радости. Чуть дальше и ближе к острову стояло другое судно, небольшой флаг которого не удалось хорошо рассмотреть. Было решено: по одному, в ночной темноте, незаметно для часового проскользнуть к канату, спуститься по нему в воду и плыть к русскому кораблю.   

В тропиках темнеет мгновенно, а в вечерней мгле время тянется на удивление медленно. Особенно, когда душа переполнена ожиданием предстоящего освобождения. Буры старались вести себя как можно более непринуждённо, Роберт даже заставил себя сделать исключение и приветливо поговорил с охранником, расспросив молодого матроса про обстановку на острове и условия их дальнейшего пребывания.

Тот отвечал отрывисто, видимо торопился откушать чаю со своим земляком из Ливерпуля.

Выждали минуту. Тихо. Первым пошёл крепыш Вилли.

– Смерть или свобода, – шепнул он оставшимся товарищам по несчастью.

Бесшумно, словно кошка, проскользнул мимо них. Лоуренс прислушался: тихо. Он махнул Роберту. Так, с небольшими интервалами все спустились по канату в воду.
Плыть в одежде было нелегко, но вода была на удивление тёплая. Лоуренс прислушивался к звукам и, стараясь производить как можно меньше шума, плыл, выдерживая курс на сигнальные огни русского парохода.

В темноте он не видел других своих товарищей, кроме Вилли, который плыл очень медленно и поэтому вскоре Лоуренс поравнялся с ним, быстро сообразив, что, говоря о своём умении хорошо держаться на воде, Вилли весьма и весьма преувеличил. Плавал он неважно. Лоуренс приказал сбросить ему всю одежду, сам подал пример. Он решил никуда не отлучаться от упрямого крепыша, которого оставляли последние силы.

Тот захлёбывался. Вот голова его ушла под воду, на мгновение показалась на поверхности и скрылась вновь. Лоуренс нырнул. Каким-то чудом ему удалось подхватить Вилли, подняться с ним на поверхность воды. Лоуренс понимал: у них почти нет шансов спастись вдвоём: до русского парохода было пол пути, но и бросить товарища в беде было не в его правилах. Тот делал руками протестующие знаки, с хрипом призывал бросить его и вдруг исчез в воде.

Страшная догадка пронзила Лоуренса. Вилли понял всё по-своему и принял решение.

Нет, так не должно быть! Нельзя уходить так, когда он ещё в силах помочь! Они выкарабкаются! Лоуренс нырнул, и снова счастье улыбнулось ему. На глубине около двух ярдов он подхватил обмякшее тело товарища и поднял его на поверхность воды. Подхватив под мышки, стал буксировать, думая лишь об одном – как можно скорее достичь спасительного парохода. Кровь стучала в висках. Он захлёбывался солёной тёплой водой и плыл, плыл …

Лоуренс старался держать голову Вилли над водой и начал терять сознание, когда прямо над ухом послышались слова команд на незнакомом ему языке:

– Нечипоренко! Лево на борт! Суши вёсла! Мичман Лурье, боцман Живаго! Принимай!
Сильные руки резко выхватили Вилли и Лоуренса из воды, они очутились в лодке. Она тут же развернулась и поплыла в противоположную сторону.    

***
Российский пароход «Златоуст» возвращался из Владивостока в город русской славы Севастополь. Он был зафрахтован военным ведомством для перевозки военной техники на Тихий океан, а обратно принял груз древесины ценных пород и попутных грузов в северо-восточных портах Китая.

Погода стояла великолепная, и свободные от вахты матросы наслаждались тихим спокойствием тропического вечера, наблюдая фосфоресцирующую поверхность воды и вдыхая полной грудью влажный, тёплый, йодистый воздух южных морей.

– Погляди, Семён, красота какая! – боцман Живаго сделал рукой широкий круг, приглашая стоявшего рядом матроса разделить его изумление,  – а воздух.

– Ага, – кивнул тот, – красота! Но у нас, под Саратовом, воздух не хуже. Особливо на покосе да после грозы. Ты скажи лучше, Петрович, правда ли, что тут, на Цейлоне, в джунглях людоеды живут?

– Брехня! – веско отрезал тот, – про людоедов не слышал, а вот, помнится, стояли тут позапрошлый год, так местные сорви головы – туземцы ночью подобрались к бортам незаметно и много у нас гаек поскручивали.

– На что им гайки, – удивился молодой матрос.

– Вот! На что? – усмехнулся Живаго, – ты сам-то как думаешь?

– На велосипеды?

– Не угадал, брат! Нету у них велосипедов! Ты путаешь! Это в Китае их полно! И гайки-то большие, совсем не годятся они для велосипедов! Соображай, салага!

– А на что?

– Сразу видно, не рыбак ты! – боцман подкрутил усы и важно добавил, – на грузила для рыбалки туземцы наши гайки используют. А мы спохватились, мама дорогая, ещё немного и весь корабль бы растащили. Шучу, конечно.

– А что большая тут рыба водится? – не унимался матрос, – у нас на Волге, знаешь, Петрович, осетры какие и белуги? Два и три метра!

– Два и три метра! – передразнил Живаго, – тута бери больше! Конечно, тут рыба и покрупнее и пострашнее твоих белуг водится. Есть и такая, что человека съест и не подавится! Вот где людоеды-то!

Боцман вытащил из кармана трубку, чиркнул спичкой, не спеша, раскурил, пыхнул клубом дыма в лицо салаги, рассмеялся. Он вспомнил все свои морские путешествия, вспомнил во всех мельчайших деталях, как будто бы память пронесла его по безбрежным просторам мирового океана со скоростью внезапно возникшего цунами.

Вдруг послышались всплески воды. Живаго насторожился и стал напряжённо всматриваться в темноту, потом побежал вдоль по палубе, направил в сторону всплесков прожектор, пригляделся и уже точно рассмотрев то, что находилось в воде, скомандовал:

– Человек за бортом

На его слова по годами отработанному сценарию справа и слева уже бежали люди, Семён прихватил спасательный круг, мичман откуда-то извлёк пробковый жилет. Но никого спасать в этот момент не понадобилось.

Высокий и загорелый молодой человек без рубахи, но в арестантских штанах по канату уже вскарабкался на борт и не скрывал своей радости:

– Robert! May I introduce myself? My name’s Robert Natal!**

Он несколько раз перекрестился и горячо благодарил обступивших его российских матросов.

– Robert! Yes! –  боцман немного понимал международный язык и сам на бытовом уровне говорил по-английски, – I understood you***.

И, повернувшись к подбежавшему первому помощнику капитана Крутогорову, заметил:

– Уголовник что ли? Что с ним делать прикажете?

Первый помощник капитана по-английски говорил ещё лучше. Он вступил в беглый разговор с пловцом. Кто это был, вы, конечно, догадались, и уже спустя короткое мгновение помощник капитана отдавал распоряжение о спуске на воду шлюпки. А затем, внимательно всмотревшись в измождённое лицо Роберта, крепко пожал ему руку. И отдал лаконичное  распоряжение:

– Четверть кружки водки, закусить, горячий чай, тёплую одежду! А потом – в лазарет!

Не знающий ни слова по-русски Роберт, как ни странно всё понял, протестующе замахал рукой, залопотал по-английски, потом в волнении перешёл на экзотический для русского уха язык африкаанс.

Крутогоров махнул рукой, разрешая, и Роберт побежал в сторону спускаемой шлюпки, умудрившись запрыгнуть в неё, когда она уже начала своё движение вниз. Он порывался помогать грести и всматривался в ночную тьму, откуда вскоре луч мощных прожекторов «Златоуста» выхватил Лоуренса, плывущего на спине с бездыханным телом Вилли.

Если бы человек не развлечения ради, а во имя благородной цели спасения жизни других людей мог ускорять или замедлять время! Может быть, тогда он знал бы ответ на вопрос: почему чудеса происходят так редко? Чудо не произошло, и душа Вилли – честного гражданина президента Крюгера и храброго солдата генерала Девета – уже начала свой путь в рай, где, несомненно, успокоится среди душ таких же храбрых защитников своей страны.

Лоуренс натужно закашлялся, пришёл в себя, увидев лицо Роберта.

– Вилли?

– Вилли рядом с тобой, но… он ушёл от нас! – Роберт тяжело вздохнул, – ты сделал всё, что мог.

На пароходе их ожидало другое печальное известие. Ещё двое бежавших буров в темноте сбились с нужного курса и проплыли в сторону от русского парохода, и как было замечено вахтенными, подняты на борт судна, стоящего неподалёку от «Златоуста».

– Чёрт возьми! Как же им не повезло! Ведь это же английский транспорт, – горько вздохнул помощник капитана, добавив несколько крепких выражений.

Он быстро сообразил, что очень скоро о побеге будет известно англичанам, и поспешил в каюту капитана.       

* Выходи! (англ.)
** Роберт! Могу я представиться? Моё имя – Роберт Наталь (англ.)
*** Роберт? Да, я тебя понял (англ.)
 
Третья глава

Девушка была взволнована, но огромным усилием воли пыталась держать себя в руках. Это не ускользнуло от опытного взгляда Матвея. Он шагнул вперед, плотно прикрыл дверь и провернул замок на два оборота:

– Серафима!

– Нет. Она убита. Я ее сестра. Меня зовут Маша Телегина. Между нами разница в год, и мы  похожи. Но это не так важно. Поймите: вам грозит смертельная опасность. Так получилось, одна наша тайна стала известна людям из мафии. Моя сестра сейчас в ссоре с мужем, а он с ней связан.

– Но при чем тут я! – воскликнул Матвей.

– Вы кое-что видели, – проговорила девушка, – то, что никто не должен знать, и теперь стали ненужным свидетелем. Это смертельно опасная игра! Они легко пойдут на преступление и убьют вас, как только что убрали профессора. Вам надо уходить. А точнее, уезжать, уплывать, улетать. Только поскорее, умоляю.

Эти фразы девушка выпалила буквально скороговоркой, и ее расширенные от страха глаза не вызывали никаких сомнений в искренности. 

– Уходить? – Матвей всплеснул руками. – Куда? Кто убьет, почему? И вообще. Мне … только что звонили из полиции …

Он зачем-то продемонстрировал листок, на котором был записан телефон полицейского участка и пожал плечами:

– Увы, я плохо понимаю. Кто эти люди, кто вы? Мне ничего не понятно. А вам … разве вам не грозит опасность?

– Да, грозит. Мне тоже нельзя было приходить сюда, но …

– Ничего не понимаю, – молодой человек внимательно взглянул в расширенные от страха глаза девушки.

– Я все объясню, – горячо перебила его девушка, – но не сейчас. После. У черного хода стоит моя машина.

Матвей пожал плечами. Но что-то подсказывало правильность только что возникшего намерения последовать совету девушки. Он быстро кинул в дорожную сумку паспорт, бумажник, вещи. Они выскочили из комнаты, но Маша потянула его не к лифту, а к пожарной лестнице, по которой они быстро спустились к новому «БМВ». Девушка села за руль, машина свернула в ближайший переулок и помчалась по вечернему Кейптауну.

Только тогда Матвей вдруг вспомнил все детали происшествия на набережной и не удержался от вопроса:

– Это связано с тем, что она бросила в воду? А может …

– Нет. Поздно. – Маша словно прочла мысли Матвея, – то, что Сима выбросила в море, нам не достать. Это уже у них.

– Но там находится полиция, – выпалил Матвей.

И тут же устыдился собственной недогадливости.

– Вот именно, – снова прочла его мысли Маша, – какие проблемы? Уверена: их аквалангист спустя считанные минуты подобрал этот предмет.
Профессор Архангельский совершенно напрасно торопился. Как же я его отговаривала! А он … просто не желал слушать и потерял голову из-за этого артефакта!

– Артефакт? Что это?

– Африканская маска. Точнее, часть ее. Но часть ничто без целого и не дает возможность потенциальному обладателю использовать свойства. Вот если соединить обе части и использовать при этом…

Она не договорила. Сзади послышался оглушительный вой полицейской машины. Маша быстро свернула налево, потом проскочила вверх по переулку и снова тихо поехала вниз, выключив фары, благо от особняков струился слабый свет, и дорога была освещена.

– Мы боимся полиции, – то ли констатировал факт, то ли все еще сомневался в этом законопослушный Матвей.

Маша сначала молчала, но потом тихо промолвила:

– Да…  к сожалению, в полиции у них тоже свои люди. Лучше подстраховаться!

– И что вы собираетесь делать? – Матвей начал ухватывать какие-то куски логической цепи и потихоньку выстраивал между ними связи, и пусть единой цепочки пока не было, он собирал то, что имелось в его распоряжении. Так что получается?

– Профессор Архангельский не зря так спешил в Кейптаун, несмотря на риск, да? – то ли вопросительно, то ли утвердительно сказал бывший оперуполномоченный московского уголовного розыска, – значит, было, за чем спешить. Так обычно сходит с ума коллекционер, у которого для полноты коллекции не хватает сущего пустяка. Но без этой ерунды и коллекция не коллекция.

– Вы правы! У профессора как раз находится другая часть маски, но как добраться до нее? Для этого надо попасть в Италию, а как там мне быть, без языка, без друзей, без знания страны, наконец. И я не могу быть уверена, что они не постараются опередить меня.

Маша внезапно замолчала. Она резко свернула направо, потом налево и остановила машину возле увитого пышной растительностью трехэтажного здания в викторианском стиле. Таких домов немало в Кейптауне. На третьем этаже горел свет. Маша достала мобильный телефон. Но Матвей предостерегающе взял ее за запястье.

– Да, вы правы, – с благодарностью посмотрела на него девушка, – можно легко отследить звонок.

Матвей почувствовал: ему далеко не безразлична эта, до смерти напуганная красивая девушка. Надо же –  свалилась на него, как сосулька с крыши. Матвей считал себя рассудительным и хладнокровным человеком, однако, как говорила прабабушка, были у них в роду и гусары.

Шальная мысль ударила в голову:

– Я могу вам помочь  – все-таки работал в Италии. И шенгенская виза у меня есть, и язык итальянский я знаю. Мне, как я понял, там не так опасно, но …

Девушка так странно посмотрела на него, как смотрят на мужчину, который признается  в пылких чувствах женщине, не будучи знакомым с ней более одной минуты. Но все же отрицательно помотала головой: нет.

Крылов осекся, но взял себя в руки и выпалил:

– … но я хочу помочь вам. Можно?

Короткое порывистое «да», и они побежали дальше. Вот и парадный вход неприметного трехэтажного особняка в викторианском стиле, увитого зеленью, каких немало в Кейптауне.

Маша набрала код, бросила пару фраз по-английски, и вскоре уже сидели в уютном кабинете, а Салман – пожилой, темнокожий и усатый человек, похожий на индийца, поздоровался с девушкой, как с хорошей знакомой, перебросился парой фраз на неплохом английском и быстро защёлкал клавишами ноутбука:

– На Рим – сегодня? Вот…  есть, как раз два билета, в бизнес-класс.   

– Выбирать не приходится, – вздохнула Маша, – заказывай! И сделай нам новые паспорта!

– Хорошо, милая! – улыбнулся индиец, – есть. Надо только подклеить фото. Для чего необходимо всего лишь сфотографировать молодого человека.

Он пристально посмотрел на Матвея:

– А вам, уважаемый, придется побыть гражданином Канады, у которого интересная судьба, как известно, Пьетро Стаччиоле – канадец итальянского происхождения, страстный поклонник Африки. Как и вы, надеюсь.

Матвей кивнул.   

– А мне? – не удержалась от вопроса Маша.

– Тебе повезло больше, несравненная, – ты поближе к родине России и теперь гражданка суверенного Казахстана. Почему повезло? Я тебе даже имя твое оставляю, надо же – совпало, а фамилию, увы, нет. Ты же понимаешь. Так будет безопаснее.

– Маша Казанбаева! – тоном регистратора ЗАГСа произнесла девушка, – ну что же: Казанбаева так Казанбаева! Была Телегина, а стала Казанбаева. Но мне эта фамилия даже нравится, есть в ней что-то гордое и степное, вижу отблески экзотики и кочевой кухни. И звучит лучше, чем, предположим, Кастрюлькина или Тарелкина. Маша Тарелкина! Жуть!

Матвей, которому вдруг пришла на ум фраза: «Как вы яхту назовете, так она и поплывет», неожиданно хмыкнул, а Маша вдруг серьезно сказала:

– Однако некогда обсуждать. Нам надо спешить.

Салман и так трудился настолько интенсивно, что вспотел. Он подышал на фотографию, внимательно посмотрел на свою работу и протянул документы и бумаги:

– Не забудьте расписаться. Вот здесь и вот здесь.

Маша протянула специалисту несколько купюр. Одну он вернул обратно с обиженным выражением лица.

– Много даете, несравненная. Такса у нас твердая. Да … теперь о деле, – вздохнул Салман. – Вылет будущих супругов Пьетро Стаччиоли и Марии Мухамедовны Казанбаевой в Рим уже через полтора часа. Мы даже кофе толком попить не успеем.   

– Так мы жених и невеста? – чуть ли не в один голос произнесли Маша и Матвей-Пьетро.

– Ну вот, – усмехнулся индиец, – как всегда. Есть готовая легенда со всеми документами, а они хотят выдумать что-то свое. Имейте в виду, вы всегда мечтали посмотреть Южную Африку. И такова была цель поездки. Мечта сбылась! Посетили, осмотрели и дальше поехали. Желаю удачи!

– Ладно! Присмотри за машиной, – бросила Маша, – я потом позвоню. Решим, как с ней быть, ладно?

Она кинула брелок с ключами, который Салман ловко поймал на лету, и молодые люди устремились вниз.   
***

Самолет набрал высоту, и огни аэропорта Кейптауна остались далеко внизу, как и Столовая гора, и перевал Чапменз Бей. Там, внизу, в ночной темноте, озаряемой далекими отблесками, осталась и бухта Хаут Бэй со своим недремлющим стражем – мрачной скалой Сентинел.

Оттуда Матвей планировал совершить увлекательное путешествие к одному из островов, расположенных поблизости, где намеревался посетить лежбище морских котиков.

– Что вы так горестно вздыхаете? – мягко, но с легкой укоризной улыбнулась Маша, – расслабьтесь. Сейчас мы наберем высоту, и нам принесут чего-нибудь выпить. У меня предложение: подозрительно, если будущие супруги разговаривают на «вы». Ладно, тут нас никто не понимает. Но вдруг нарвемся на соотечественника или знатока-полиглота. Давай упростим общение!

Матвей благодарно кивнул, а она взяла его за руку, легко погладила, и прикосновение ее теплой, маленькой ладошки вдруг оказалось и приятным и возбуждающим одновременно. Аэробус был полупустым, соседнее кресло и три кресла напротив не были заняты. Сидевший впереди сбоку пожилой, высокий джентльмен сначала, вероятно, хотел немного поработать, но после порции «Camus» свернул свой ноутбук и попросил у стюардессы плед.

Матвей тоже любил этот коньяк и выбрал его из всех напитков, предложенных стюардессой. Они молча и очень осторожно чокнулись. Пригубили. По голубым глазам Маши проскользнул огонек. Спиртное подействовало самым волшебным образом. Приятное тепло быстро распространилось по всему телу Матвея, успокоило червячка сомнения, который начал было напоминать о полиции Кейптауна и о данном им обещании. Заставило взглянуть иначе не только на мир, но, прежде всего, на красавицу, которая сидела рядом. И не просто сидела, но находилась в волнующей близости.

Ладошка ее вновь оказалась в крепкой пятерне Матвея. Ему стало так легко и приятно, что неожиданно он непроизвольно вздохнул:

– Спать хочешь? – поинтересовалась девушка.

Матвей отрицательно покачал головой. Только этого ему не хватало. Давно ему не было так хорошо с девушкой, и от одного лишь прикосновения он ощущал необычайное воодушевление.

Он не мог назвать себя робким в общении с прекрасным полом. Нет, стеснительным он никогда не был. Отсутствию такого комплекса Матвей был обязан генам. Дворянская кровь в большой степени способствовала тому, что он нравился женщинам, а его удлиненное аристократическое лицо с правильными чертами, высокий лоб, серые глаза, волевой подбородок и тонкие, длинные пальцы пианиста в сочетании с атлетической фигурой пловца на длинные дистанции и высоким ростом пользовались бешеным успехом у женщин.

Матвей вдруг вспомнил свое последнее увлечение молодой журналисткой, которая работала в отделе криминальных новостей крупного московского еженедельника с насыщенным желтым оттенком. А, собственно, кто кем увлекся? Его никогда не привлекали курящие девушки, во всех цивилизованных странах на них смотрели как на прокаженных, но в Москве их число росло с каждым днём, и Олеся – именно так звали его пассию – не была исключением. У себя в редакции, куда он заглянул один раз, она курила сигарету за сигаретой, прикуривая новую от выкуренной, потухшей и искренне полагая, что это занятие помогает ей в работе и является необходимым атрибутом ее профессии. 

Как-то все быстро у них случилось – не так, как обычно, когда Матвей, даже будучи на все сто уверенным, что женщина не откажет ему, тем не менее, шел к кульминации отношений полов долго и осторожно. И всегда обставлял это событие приятной музыкой, звучащей из скрытых динамиков, бокалом хорошего вина под приятную и неспешную беседу.

Но с Олесей все вышло … на удивление быстро. Она зашла, как будто бы на сверку материала, который они пробежали за пять минут, внеся незначительные коррективы. Потом буднично и просто поинтересовалась, где ванна, хотя, конечно же, была прекрасно осведомлена о планировке типовой квартиры, потребовала себе полотенце и протянула ему презерватив. Потом вышла голая, и недоуменно посмотрев на не успевшего раздеться Матвея, застилающего чистые новые простыни, жестом опытной медицинской сестры по-хозяйски сунула руку ему прямо в трусы.

А после всего курила, посматривая на настенные часы, а Матвей увертывался, как мог, от клубов дыма, вспоминая мерзкий запах табачных смол, исходящих от рыжих волос журналистки, и искренне удивляясь, как в такой ситуации он еще смог доставить удовольствие обоим, доведя дело до бурного и одновременного оргазма.
Обычно, выкурив две, а то и три сигареты, в зависимости от настроения, пантера пера скользила губами по его груди и животу все ниже и ниже, долго тыкалась языком в пупок, а затем … Она говорила, что делает это для него.

Но Матвей смог поверить бы в это только в том случае, если бы рыжеволосая бестия не умудрялась даже при таких ласках время от времени поглядывать на часы. Она всегда спешила и каждый раз, убедившись в достижении необходимого эффекта, перемещалась на пушистый ковер, вставала на четвереньки и, опираясь на локти, изящно прогибалась в его направлении. Показывала всю себя, а Матвей вновь оказывался под влиянием первобытных инстинктов, сознавая, как, в сущности, похож он на одного из беспризорных кобелей, которые по очереди запрыгивают на свою собачью подругу.

Если все внимательно проанализировать, честно говоря, Олеся была опытной любовницей, а, точнее, умелым руководителем их дуэта, чувствуя партнера и добиваясь поразительной синхронности в получении наслаждения. Отчего тогда он, наряду с глубоким, истинно животным удовлетворением от обладания ее красивым телом и полной разрядкой испытывал невыразимое удовольствие, когда насытившаяся и накурившаяся самка человека включала тут же начинающий пиликать сотовый телефон и, подкрасившись, наконец, убегала?   

Матвей ловил себя на мысли, что испытывает невыразимое облегчение от ее ухода, и вспоминал, как, настежь открыв все окна для проветривания от густого запаха мерзкого дыма, отправлялся тотчас в ванную. И там под душем под тугими струями горячей воды, раз за разом смывающей густую пену, испытывал огромное удовольствие. Он как будто бы отмывался от липкой, вонючей грязи. «И нести тяжело, и бросить жалко» – эту народную поговорку он часто повторял про себя, когда на очередной звонок Олеси не отвечал отказом. А она не переставала удивлять его своим цинизмом.

Особенно в предпоследний день перед его отъездом в Южную Африку, когда он, уже будучи в очередном отпуске, готовился к предстоящему путешествию. Олеся настойчиво просила о встрече, приехав утром и с порога, указав на влажные волосы, заявила, что только что из ванной, и у нее только пятнадцать минут. Она прошла в спальню, откинулась на спину и раздвинула ноги. А Матвей с удивлением обнаружил, что на ней уже нет нижнего белья. Предвидя недоуменный вопрос, махнула рукой в сторону двора, сообщив, что уговорила брата подвезти ее по дороге, и он ожидает у подъезда. А белье (не волнуйся) у нее с собой, в сумочке, что время зря тратить? Давай!

Матвей после ее ухода снова и снова прокручивал назад ленту недавних воспоминаний, выделяя слова Олеси о пользе секса для здоровья, ее азартные телодвижения, жадное дыхание и в который раз уже свою исцарапанную спину. Он понимал: не он, а она имеет его … когда и сколько хочет. Б-р-р-р!

Он непроизвольно вздрогнул, и это не ускользнуло от внимания Маши.

– Ты в порядке? Вспомнилось что-то? – обернулась она к нему, и приятный женственный голос ее тотчас вернул Матвея в салон самолета, летящего в Рим.

– Вспомнилось,  – эхом отозвался Крылов, – да так, ерунда.

Не просто ерунда! То, что происходило на протяжении полугода между ним и Олесей, теперь представлялось ему совершенно жутким наваждением. Он – волевой и не трусливый, далеко не самый плохой мужик, попал под власть обстоятельств и не смог, точнее, не захотел ничего изменить. Его устраивали такие, до предела упрощенные отношения, и только сейчас он стал осознавать, что стал заложником расхожего лозунга, который не уставала повторять Олеся: «Основной инстинкт – это единственный инстинкт, который полноценно удовлетворяется только вдвоем». Надо же, даже сейчас, когда он рядом с такой девушкой, непонятно почему Олеся лезет в голову.

Главный инстинкт – удовлетворяется вдвоем. Все верно! Но и вдвоем тоже можно по-разному. Он на мгновение представил, как обнимает Машу, как его руки ласкают ее ладненькое тело, и устыдился. Вот о чем приятнее думать! А то … вспомнил то былое, которое надо выкинуть из головы и поскорее забыть об этом. Забыть и после возвращения порвать все отношения с рыжей журналисткой, подумал он, и эта мысль принесла, наконец, успокоение.

Матвей допил коньяк. Маша в это время смотрела в иллюминатор.

– Смотри, – в восхищении повернулась она к нему, – серебристые облака!
Матвей всмотрелся в ночную темень и, наконец, своими глазами увидел то, о чем столько читал. Они светились ровным серебристым цветом и окружали их аэробус со всех сторон.

Казалось, самолет плывет не по небу, а по холодному северному морю, заполненному большими айсбергами самых разнообразных и причудливых форм. Он не смог сдержать восторженного возгласа:

– Красота какая!

– Мне бабушка говорила, это души умерших людей, – вздохнула Маша. – И чем лучше и душевнее человек, чем возвышеннее его помыслы, тем красивее его серебристое облако.  Наверное, где-то в этом небе величаво плывет над Южной Африкой облако моего дальнего предка Лоуренса Теллегена.

– Теллегена? – переспросил Матвей, а ты – Телегина? Так, кажется, ты мне представилась?

– Казанбаевы мы, – улыбнулась девушка,  – а, кроме шуток, да, именно Телегина.

Фамилии со временем могут измениться, а времени утекло очень много. Это старая и очень длинная история. Теллегены жили на землях Южной Африки  еще со времен голландской колонизации, Филипп Теллеген, отец Лоуренса был в Голландии, но в Россию попал только один из них, когда совершил побег из английского плена. В Петербурге он познакомился с русской девушкой Сашей, и они полюбили друг друга так сильно, что только смерть смогла разлучить их. Сыграли скромную свадьбу, вместе приехали воевать против англичан. Лоуренс погиб. Но его молодая жена вернулась в Россию, где у нее родился ребенок. Это и был мой прадед – Павел Лоуренсович Теллеген или, как он впоследствии стал называться, Телегин.

– Романтичная история, – не без удивления заметил Крылов, – а про облака даже сказочная. В сказку всегда хочется верить, но на самом деле в Книге рекордов Гиннеса совсем недавно я прочитал другую версию происхождения этого серебра над землей.

– А почему ты узнал это у Гиннеса? – в свою очередь удивилась Маша, – ты ничего случайно не путаешь?

– Именно! – подтвердил Матвей, –  потому что десятилетний мальчик Андрюша Хлюпин из российского города Краснодара  разрешил загадку природы, над которой матерые ученые мужи работали более 150 лет. Феномен он объяснил просто: на большой высоте вода преобразуется в ледяные кристаллы, которые как раз и отражают свет. И эта гипотеза нашла свое подтверждение!

– Так за это Нобелевскую премию надо давать! – восхитилась Маша.

Но потом вдруг погрустнела и задумчиво добавила:

– А со сказкой расставаться все равно не хочется.

– Но почему с ней нужно обязательно расставаться? – мягко сказал Матвей, – давай считать, что души людей выбирают для себя как раз эти красивые облака, и эта мысль нисколько не будет противоречить только что сделанному открытию. Ладно?

– Договорились, – ответила девушка, – а теперь давай немного поспим. Завтра у нас будет непростой день. Я тебе скоро все-все расскажу, а сейчас я действительно очень устала.

Матвей закрыл иллюминатор чехлом, нажал кнопку вызова стюардессы и попросил два пледа, одним из которых бережно укрыл девушку. Маша озорно посмотрела на него и сказала:

– Меня перед сном всегда мама в лобик целует, несмотря на то, что недавно исполнилось двадцать пять.

– Хорошо, – улыбнулся Матвей, – традицию нельзя нарушать. Можно на время полета я буду вместо твоей мамы?

Девушка кивнула. Матвей нагнулся, и вдруг Маша обхватила его своими тонкими ручками,  и сама поцеловала, порывисто, страстно, в губы. А потом смущенно отвернулась. Он подоткнул ее плед, откинулся в кресле и закрыл глаза. Но заснуть сразу не смог. Они летели над Африкой, а он размышлял о том, что точно как же, как и этот древний и в то же время не до конца изученный континент, не изучена и не познана душа человека, не просто толкающая на смелые и решительные поступки, но заставляющая  творить чудеса.

Ранним утром они приземлятся в аэропорте Фьюмичино, расположенном в 30 километрах на юго-восток от центра Рима, и он покажет ей Рим, столицу древней Италии. И хотя перекусить можно было бы в одном из многочисленных баров и ресторанов, расположенных на территории, он непременно предложит ей позавтракать в городе.

В Риме есть маленькие средиземноморские ресторанчики, где вечером сомелье обязательно предложит вам карту и порекомендует к выбранному блюду то или иное вино всех возможных регионов происхождения. От разговора с профессионалом Матвей всегда получал истинное удовольствие.

Вежливый итальянец скажет примерно так:  «Горьковато-перечные тона коронеки сбалансируют сладковато-пряную резкость розмарина и подчеркнут дымные ароматы мяса ягненка». А затем, разговорившись, словно в благодарность за великолепное владение иностранцем итальянским языком, предложит приготовить для гостьи Рима какую-нибудь экзотику. Такие блюда, как цыпленок с прованскими травами, ягненок на гриле с розмарином, греческим йогуртом и медом, тунец с каперсами и томатами  в таких заведениях давно подают как дежурные.

«Утром он непременно порадует Машу чем-нибудь необычным», – подумал Матвей, и спокойно заснул с этой мыслью.

***
Но получилось не так или не совсем так. То есть самолет благополучно совершил посадку в Риме строго по расписанию, они быстро прошли таможенный и паспортный контроль, поймали такси и вскоре, после быстрого передвижения по оживленной автостраде, величественный Вечный город уже поражал воображение девушки. Однако от шикарного ресторана на Via del Corso она отказалась с решительностью постящейся католички. Сослалась на то, что утром после перелета не было никакого аппетита, и поэтому Матвей решил ограничиться чашкой хорошего кофе с круасанами в кафе на красивейшей площади Навона. В свое время в этом кафе любил пить кофе знаменитый Эрнест Хэмингуэй, а будучи в Риме, не раз бывал тут и Матвей, когда находился в Риме по делам.

Матвей устроился со своей несравненной спутницей у окна этого уютного заведения. Со столика открывался вид на один из великолепных фонтанов, украшающих площадь.

Ранним утром разноязычных туристов вокруг было немного, и Маша с восхищением разглядывала площадь и фонтаны.

– Знаешь, что меня в Риме поразило? – спросила она Матвея.

Он отвлекся от бодрящего напитка и заглянул в светящиеся от восторга глаза девушки. Кажется, ничего она еще здесь не видела: ни Пантеона, ни Капитолия, ни фонтана Треви, ни, тем более, соборов Ватикана, а уже неподдельно удивлена:

– Вода в фонтанах. Она такая чистая, что попробовать хочется. Интересно, эту воду можно пить?

– Не только можно, но и нужно, – вспомнил советы итальянцев Матвей, – разумеется, набирать надо из-под крана, которым оборудован почти каждый фонтан, а не из ванны бассейна.

– Я догадалась, – улыбнулась Маша.

Он решил непременно показать ей этот великолепный город, но и другие вопросы продолжали волновать его. Вчера в это самое время он находился на южной оконечности Африки, в Кейптауне и не был даже знаком с этой девушкой. А сегодня, не осознав толком, что происходит, сидит с ней в римском кафе, поглощает круассаны с кофе, как будто так и надо и ничего, в сущности, не произошло.

Матвей усмехнулся, а Маша, как будто уловив его мысли, проговорила:

– Наверное, самое время объясниться и рассказать тебе все.

– Наверное, – эхом отозвался Матвей.

– Только я издалека начну. Можно?

– Конечно, если тебе так удобнее.   

– Хорошо, – Маша сделала рукой странный жест, как будто решительно отсекало все мешающее ей высказаться до конца, – только выслушай. Рассказ мой будет длинным.

– А мы никуда особенно и не торопимся, – Матвей подозвал официанта и вежливо обратился к нему:

– Prego, due panino… per me due espresso*.
 
И весь обратился в слух.

–  Это произошло пять тысяч лет тому назад, начала рассказывать Маша, – на нашей планете произошло важнейшее событие, и жизнь первых людей на Земле подпала под влияние странных существ, о которых мы мало что знаем. И до сих пор трудно было сказать о них что-либо определенное. Иногда их внешний облик был таким же, как у людей, порой он мог быть совершенно немыслимым. Их возможности поражали воображение. Этим созданиям были подвластны непостижимые манипуляции с пространством и временем – они, например, могли полностью трансформировать свое тело в тело любого другого известного или даже неизвестного людям фантастического существа. Кроме того, они обладали волшебным умением менять окружающие их вещи и даже эффективно вмешиваться в причинно-следственную структуру событий. Этих сверхъестественных существ люди называли ….

– …богами, – не удержался Матвей, а Маша шутливо погрозила ему пальчиком:

– Не перебивай! Хотя ты прав. Люди действительно считали и называли этих существ богами. Поскольку они имели поразительные способности. Иногда у этих созданий было много общего с людьми, а иногда они становились достаточно чуждыми, чтобы вызывать у людей недоверие, страх и даже ужас. Тебе, наверное, известно много сказок и  преданий об этих существах, хотя вымысел в них сильно переплетен с правдой.  Так вот, мы подходим к важному моменту. Высшие создания стремились не просто существовать параллельно. Их задача на определенном этапе была созидать новое и направлять народы, а впоследствии и государства идти по предначертанным им путям. И именно для этого в их распоряжении был целый арсенал средств. Они могли управлять жизнью и здоровьем целых народов. Вот, например, слышал ли ты про ген смерти?

Матвей отрицательно мотнул головой.

– А между тем, это научно доказанный факт, – продолжала Маша, – в последние годы в клетках человеческого организма был обнаружен так называемый ген апоптоза или ген смерти. Выяснилось, что смерть заранее запрограммирована в генетической программе человеческой клетки. На самое интересное: возникают два главных вопроса: кто создатель такой программы и можно ли как-то воздействовать на нее?

– Ключ к бессмертию? – живо поинтересовался Матвей.

– Вот именно! Хотя это можно называть, как угодно, – голос Маши стал серьезным, как у преподавателя, предупреждающего нерадивых студентов об особой ответственности при подготовке к предстоящим экзаменам, – ясно одно: если внимательно анализировать древние религии мира, в многочисленных свидетельствах рассказывается о бессмертии человека в то далекое время. О том, что люди каким-то совершенно непостижимым образом могли менять свое тело на другое или обновлять его. Легенды рассказывают, что в очень далекие времена боги за какие-то большие грехи очень сильно прогневались на людей…

– И лишили их дара бессмертия?

– Вот именно, –  Маша подняла вверх указательный пальчик, – а того, кто приближался к разгадке тайны, они сурово карали. Профессор Архангельский исследовал проблемы регуляции жизни через ген смерти, и его исследования касались волновых методов воздействия. Он доказал, что гипотезы русских ученых А.Г. Гурвича и А.А. Любищева, которые еще в 20-х – 30-х годах двадцатого века предсказали, что генетический аппарат организмов Земли работает не только на вещественном, но и на волновом уровне и способен передавать генетическую информацию с помощью электромагнитных и акустических волн, обоснованы.
– Ты хочешь сказать, что можно управлять жизнью и смертью людей извне? – уточнил Матвей.

– Да! – Маша так строго посмотрела на собеседника, как смотрит учительница на  ученика, когда желает удостовериться, выучил тот урок или нет, – и воздействовать на генную структуру тоже. В 1957 году такие эксперименты проводились в Китае. Гениальный исследователь Дзян Кан Джи начал небывалые опыты, а с 70-х уже в лабораториях на российской земле продолжил эксперименты, которые многими учеными были названы супергенетическими.

– Я, кажется, слышал об этих монстрах и жутких растениях-химерах, – опять прервал объяснение Маши Матвей, – это куро-утки, цыплята с человеческими волосами, кролики с рогами козы, кукуруза, из початков которой росли пшеничные колосья и подобные ужастики? И все это правда?

 – Правда! – твердо проговорила Маша, этот Дзян, имевший кроме медицинского образования еще и инженерное, исходя из своих представлений, в какой-то мере совпадавших с генно-биополевой моделью Гурвича-Любищева-Казначеева, сконструировал аппаратуру, которая была способна считывать, передавать на расстояние и вводить волновые супергенетические сигналы с биосистемы-донора в организм-акцептор. В результате были выведены гибриды, немыслимые, «запрещенные» официальной генетикой, которая оперирует понятиями только вещественных генов.

– Но даже не это главное, – кофе у девушки остыл, но она не обращала на это никакого внимания, – ты понимаешь, что тем самым открывается реальная возможность подойти к расшифровке генных программ? И тот, кто может составить алгоритм обращения к геному человека с целью исцеления от болезней, развития уникальных свойств или продления его жизни на неопределенный период, тот и будет владеть миром.Не случайно же за многими учеными нашей лаборатории началась настоящая охота. Их переманивали на работу в западные фирмы, сулили невиданные деньги. А когда они не шли на заманчивые предложения, следовали трагические последствия. При таинственных обстоятельствах в автокатастрофе погиб профессор Меркулов-Майский, а в профессора Архангельского до покушения стреляли. Мимо окна его дачи пролетел игрушечный вертолет, который выпустил далеко не игрушечную автоматную очередь. К счастью, он в момент покушения сидел за своим письменным столом, а не спал в кровати, а жена была в Москве.

– Ты сказала «нашей»? – Матвей сохранил привычку ухватывать ключевые слова, – выходит, ты тоже работаешь в этой области?

– Да, именно так! – подтвердила Маша, и она как будто испытала облегчение от этого признания, – я занималась проблемами теоретического развития модели Волнового Генома, а также физико-математического и теоретико-биологического осмысления работы хромосом и ДНК в волновом и вещественном измерениях.  Под руководством профессора Архангельского изучала принципы когерентных физических излучений, голографии и солитоники, теорию физического вакуума, фрактальные представления структур ДНК и человеческой речи.

– Ничего себе, – Матвей аж присвистнул. В его представлениях красивая женщина и фундаментальная наука никак не могли быть связаны, но тут был особый случай, – вот она сидит в римском кафе и рассуждает о научных материях с таким знанием дела, что всякие сомнения отпадают тотчас же.

– Не свисти, денег не будет, – пошутила красавица, вернувшись к кофе, – я не слишком тебя утомила?

– Нет, – соврал Крылов. Он далеко не все понял из пространных объяснений Маши, но постарался скрыть это.

– Одним словом, суть идеи в том, что геном высших организмов рассматривается как биоголографический компьютер, формирующий пространственно-временную структуру биосистем, – решила подытожить девушка, – при этом в качестве матриц выступает особый вид акустических и электромагнитных полей, продуцируемых генетическим аппаратом самого организма. Они способны к посредническим функциям по обмену стратегической регуляторной информацией между клетками, тканями и органами биологической системы человека.

– Но при чем здесь тот самый предмет, – начал терять терпение Матвей.

– Подожди, мы почти подошли к самому важному, – терпеливо охладила его пыл Маша, – этот предмет и есть ни что иное как устройство, способное восстанавливать человека по кирпичикам.

– Бессмертие?

– Да. И неуязвимость. Кроме того, ученые высказали и такую мысль: на земле существуют объекты, которые излучают волны, безусловно, необходимые для гармоничного развития организма.

– Но где они находятся? В облаках? – снова спросил Матвей.

– Вот мы и подошли к главному вопросу. Если бы они там были, то подобное излучение при современных средствах обнаружения сигналов можно было бы легко зафиксировать.

– Значит, под землей? – не унимался Матвей.

– Возможно, – уклонилась от прямого ответа Маша, – но главное, есть некие источники энергии, управляющие жизнью и смертью, влияющие на развитие человечества. Они способны задержать или ускорить ход эволюции. Есть скрытый геноконтинимум планеты. И общение с ним небезопасно. 

– Значит, необходимы средства защиты? – Матвей устыдился своей глупости: как можно смертному уберечься от бессмертных, но Маша отнеслась к сказанному довольно серьезно:

– Правильно!

– Значит и поэтому тоже нужна маска?

– Маска! Но пуля раздробила ей пополам, теперь она из двух частей, каждая из которых сама по себе – ничто. Эта маска способна изменить мир. Вот только большое значение имеет, в чьи руки попадёт такое оружие. Секрет через мою сестру стал достоянием могущественной международной мафии, и они стремятся заполучить маску, чтобы владеть миром.

* Пожалуйста, два бутерброда и два кофе экспрессо (итал.)

                Четвертая глава

Пароход «Златоуст» готовился к отплытию из Коломбо. Был сделан необходимый запас угля, пополнены запасы пресной воды, закуплены необходимые продукты, свежие овощи и экзотические фрукты. Русские матросы, свободные от вахты, даже сошли в увольнение на берег и долго делились потом своими впечатлениями от посещения чудного тропического острова. Они купались в Индийском океане, поражаясь мелкому песку необычного белого цвета на пляжах, которые казались бесконечными, восторженно оценивали высоту кокосовых пальм. И даже успели подняться в горы, где после лазурного океана окунулись в зеленое море чайных плантаций. Такого сочного зеленого цвета они не видели даже в Китае.

Во время краткого ознакомления с тропическим раем английской колонии русские моряки могли видеть, как тут и там пробегали и скрывались в пышных зарослях дикие обезьяны. Матросы издали наблюдали рабочих слонов с сидящими на их спинах надсмотрщиками, которые были вооружены острыми пиками. Моряки слушали пение удивительных птиц и в который раз за все путешествие поражались многообразию живого мира планеты. 

Но два человека на борту «Златоуста» – Роберт и Лоуренс – напротив, совсем не желали поближе взглянуть на красоты Цейлона и с сильной тревогой поглядывали в сторону острова. Красивый остров для них означал изнурительный рабский труд с утра до вечера на многочисленных плантациях и разлуку со своей милой родиной, родными и близкими. Они отчетливо понимали: убежать с острова можно, если проникнуть на борт иностранного судна, а это было практически невозможно.

Первый помощник капитана Крутогоров разделял их опасения. Он отлично понимал: если два других беглеца, которые по ошибке вместо русского подняты на борт английского судна, значит, бегство обнаружилось, и в самое ближайшее время на английской плавучей тюрьме будет объявлена тревога. И тогда экипажу русского парохода, стоящего на рейде поблизости, не избежать вопросов англичан. Это было чревато международным скандалом. Крутогоров распорядился переодеть буров в сухие тельняшки и матросские брюки, спустить в трюм, налить по двести грамм водки, хорошенько угостить, а сам поспешил к капитану Косолапову.

Он постучал и, услышав недовольный ответ, вошёл в капитанскую каюту, взял под козырёк и доложил обстановку.

Капитан отдыхал, но не курил по обыкновению свою любимую кубинскую сигару, а просто лежал на заправленной койке. По мере доклада старпома дрёма быстро покидала его и, вскоре он уже стоял напротив Крутогорова, возвышаясь над ним всем своим богатырским ростом. И первые слова, которые произнес капитан в ответ на доклад своего помощника, были:

– Не выдавать ни в коем случае!

Он закурил сигару, выпустив такой густой клуб дыма, что некурящий Крутогоров закашлялся. Потом прошёлся по каюте.

– Вся Россия за буров! В православных храмах служат за них и президента Крюгера молебны, молодежь распевает: «Трансвааль, Трансвааль, страна моя», гимназисты сбегают от мамки на фронт, их ловят в портах десятками, даже моего пятнадцатилетнего племянника сняли с парохода в Одессе, а сообщения с театра военных действий публикуют все газеты. Нет, милостивый государь, я не намерен выдавать героев-буров! 

Капитан сел за стол, поднял ворох старых газет, выделив среди них любимое «Новое Время»:

– Вот! «Храбрый бур тщится отстоять свою независимость от прожорливого британца»,

– Косолапов процитировал ещё несколько высказываний. Не преминул вспомнить о высказываниях Государя Императора, поскольку был ярым монархистом:

– Государь наш, милостью божьей, Его Императорское Величество ежедневно требуют к себе сводки с поля боя. Его Величество ищут союзников в Европе. Например,  в лице германского кайзера Вильгельма, с которым у него сложились приятельские отношения. Вот что пишут: Его Императорское Величество кайзер Вильгельм встречал в Потсдаме в ноябре 1899 года, надев русскую военную форму, а затем они вместе охотились на фазанов, куропаток и зайцев. А вот и другое сообщение: «Возросла численность русских военных кораблей в Средиземном море и в Атлантике» это о чём говорит, голубчик? Или это: «В октябре 1899 года во французский порт Брест вошли с визитом четыре русских крейсера». Как это хорошо под носом у владычицы морей, а? И передвижение наших доблестных войск в это же время к Афганистану, где англичане крепко получают по зубам в войне с туземными племенами. Да-с! Так-то, милостивый государь!

Крутогоров усмехнулся, подумав, что вряд ли такой демарш мог напугать сильнейшую державу мира, но высказываться не стал. По большому опыту общения с капитаном он знал: надо дать ему выговориться, а перебивать нельзя ни в коем случае. 

– Международный скандал говоришь? – переспросил Косолапов, – а не будет никакого международного скандала, голубчик!

– Это как, – удивился старший помощник, который тоже был в курсе политических событий и понимал, в какие неприятности могло впутаться и судно, и любимая держава.

– А вот как, – капитан снова выпустил впечатляющее облако дыма, – ты, голубчик, не говорил мне ничего. Ничего-с! Мы о погрузке-разгрузке потолковали, о чудной погоде и всё! Я вовсе не знаю… и знать не желаю пока про буров, которые могли пробраться незамеченными на наш пароход. Ведь они же чертовски ловкие бестии, так?

– Так! – признал Крутогоров, до которого начал доходить замысел капитана. Ведь в случае чего запрос всегда поступает на имя главного на корабле, который ни сном, ни духом не ведает. Но как быть, когда пароход прибудет в следующий порт Аден, который также находится во власти английской короны?

– А как же…  – хотел спросить старпом, который любил предельную ясность во всём, но Косолапов опередил его:

– Да не печалься ты так, голубчик, а лучше окажи нашим храбрецам достойный приём. Идём в Аден! Но на время стоянки в порту извольте спрятать их самым надёжным образом. Да-с! Хотя бы даже и в пароходных трубах. Потом отойдём и отмоются-отчистятся. А перед Севастополем неплохо было бы, если буры вдруг случайно обнаружатся. Я непременно тогда буду настаивать, чтобы меня им представили. А то и не повидаемся. Весьма приятно будет побеседовать. Всё понятно? Вот так-с!

Он внимательно посмотрел в обветренное и загорелое лицо Крутогорова, потом строго добавил:

– И прикажите, милостивый государь, в срочном порядке готовиться и отходить  незамедлительно!

– Слушаюсь! – взял под козырёк старший помощник и, несколько смутившись, произнёс:

– Тут вот какое дело… буров не два, а три. Только один…

Крутогоров вздохнул и рассказал про гибель Вилли, хотел извиниться, что сразу не доложил, но капитан понял всё и махнул рукой:

– Плавать плохо умел, но поплыл, говоришь? Уважаю таких людей! Стало быть, предпочёл свободу! Похоронить завтра в море – и чтоб со всеми воинскими почестями!

***
Спустя час после того, как буры достигли борта судна, «Златоуст» вышел в море. Лишь только самые яркие огни Коломбо стали понемногу исчезать вдали, экипаж и беглецы вздохнули с облегчением. Теперь, по крайней мере, до Адена бурам ничего не угрожает. Боцман Живаго выделил для Роберта и Лоуренса отдельную каюту, и вскоре они ужинали в кают-кампании парохода, нахваливая аппетитные макароны по-флотски.

Кок налил беглецам мадеры, а потом последовал весёлым советам матросов и достал полуштоф сибирской водки, которая произвела на Лоуренса и Роберта небывалое впечатление. 

Они выпили по три стопки и оживлённо заговорили с обступившими их со всех сторон русскими моряками. Живаго еле успевал переводить их рассказы. С восторгом рассказывали буры о своих доблестных полководцах: генерале П. Жубере и Х. Девете.

Христиан Девет, по восторженной характеристике буров, был воистину легендарной личностью. Он был ярким политиком, видным трибуном и в одном из своих воззваний заявил: «Лучше десять лет сражаться с англичанами, чем год прожить под английским владычеством». По поводу того же генерала Девета бурские гости поведали такую историю.

В начале войны, когда еще и в помине не было сообщений об эпидемии чумы, Девет, как бы в предвидении грядущих событий, произнес известную фразу: «Англичане будут изгнаны, и если не изгоним мы сами, то изгонят мыши и чума».
Беглецы рассказали и о своём участии в сражениях. А потом вдруг вспомнили про бедного Вилли, тело которого лежало внизу в трюме, и сразу погрустнели. Боцман предложил выпить по русскому обычаю за упокой души героя, отдавшего жизнь за независимость своей родины. Встали и выпили водки, не чокаясь. Хоронить было решено завтра на рассвете.

Конечно, многие матросы интересовались дальнейшими планами Роберта и Лоуренса. Молодой Теллеген изрядно захмелел. Он начал вставлять в свою речь на английском слова из языка африкаанс. Однако боцману с помощью Роберта удалось практически без искажений передать смысл, и, откашлявшись, Живаго произнёс:
– Он говорит, что высшие силы помогают бурам. Это они послали им русский корабль. И если обстоятельства будут и дальше благоприятны, они постараются снова вернуться к себе на родину, чтобы продолжить борьбу.

Матросы восторженно заговорили. Все выражали своё восхищение. Но, вероятно, буры уловили лёгкий акцент недоумения, и Лоуренс с помощью боцмана пояснил:

– Мы знаем, что это непросто, но, согласитесь, это не так трудно, как убежать из английского плена, а между тем последнее нам удалось.

Моряки горячо зааплодировали.

А потом Роберт взял слово и добавил, что никогда в жизни не забудет тёплый и радушный приём на борту русского корабля. Он сказал:

– Вступив на борт «Златоуста», мы вступили на территорию великой России, и у себя на родине и не подозревали о таких сильных и истинно глубоких симпатиях, которые проявляют народы этой великой страны по  отношению к нам. Мы думали, что проявления дружелюбия и поддержки, достигавшие до нас из Европы, не более, как единичные явления. Знали о помощи России, видели добровольцев из вашей великой страны. И теперь вновь смогли убедиться воочию в искренности чувств, спасибо вам!  – так перевёл его слова Живаго.

Роберт Наталь по просьбе русских моряков рассказал о своём участии в битве у населённого пункта Моддер-Ривер, когда бурские войска в количестве семи тысяч человек под командованием генерала Кронье и де Ла Ри наголову разгромили десятитысячную армию англичан под командованием генерала Метуэна. Англичане тогда потеряли 72 человека убитыми и около четырёхсот человек ранеными, а через несколько дней бурская армия генерала Жубера неожиданным штурмом взяла город Эсткорт. 

Рассказ о войне моряки слушали молча и с огромным уважением смотрели на героев.
– Мы вернёмся домой, обязательно расскажем все это своим соотечественникам, и тем самым подымем их дух. И они с новой силой станут лицом к врагу, гордые правотой своего дела, сильные вашей нравственной поддержкой! – закончил Роберт.

А на следующий день рано утром все русские матросы и офицеры, свободные от вахты, собрались на палубе парохода. Капитан через старшего помощника отдал все необходимые распоряжения. Как и полагается, факт смерти Вилли был зарегистрирован в вахтенном журнале, и по всем правилам было выписано свидетельство о смерти.

Лоуренс расписался за родных погибшего и бережно спрятал бумагу со всеми печатями и подписями, начиная от судового врача до капитана.
Пароход лёг в дрейф. На специальных носилках лежало тело, зашитое матросами в парусину и накрытое флагом свободного Трансвааля, который ночью сделали буры из найденных материалов. Русские матросы во главе с Крутогоровым  выстроились в одну линию. По другую сторону от тела стояли Роберт и Лоуренс. Судовой священник отец Николай прочел молитву. Стали прощаться.

– Эх, Вилли… – тихо проговорил Роберт, – ведь хорошо понимал, на что шёл.

– Моя вина,  – грустно проговорил Лоуренс, – почему не спросил его, не выяснил, сможет ли  доплыть?

Роберт не согласился с ним:

– Ты ни в чём не виноват. Помнишь, какие его последние слова были?  Свобода или смерть!

– Он сказал: смерть или свобода! – уточнил Лоуренс.

– Да!

Только теперь они до конца поняли весь смысл сказанного.

Бур Вилли не случайно выбрал такой порядок слов.

Боцман «Златоуста» Живаго был немногословен. Он редко выступал с речами, но в этот день неожиданно для всех поднял руку и сказал:

– По старинному морскому обычаю мы хороним храброго солдата. Он не был членом нашего экипажа, не был моряком, но мы отдаем должное его мужеству и храбрости и знаем, что он был достойным сыном своей страны, которая с октября 1899 года ведет тяжелую войну за свою независимость. Он предпочёл смерть рабству на плантациях и сделал свой осознанный выбор.

Неожиданно боцман закашлялся. Отвернулся, чтобы скрыть появившуюся в уголке глаза слезу и махнул рукой. Матросы подняли носилки и, поднеся к борту, наклонили их.

Тело скользнуло из-под флага и с глухим всплеском под тяжестью зашитого в парусину груза быстро скрылось в лазурной глубине Индийского океана.

– Товсь, – громко прокричал Крутогоров, и резко скомандовал:
– Пли!

Залп десятка винтовок был прощальным салютом герою. Лоуренс и Роберт, как будто завороженные, еще некоторое время смотрели туда, где исчезло тело крепыша Вилли. Пароход «Златоуст» совершил круг вокруг этого места и пошёл своим курсом.
Осталась лаконичная запись в судовом журнале о совершении морского ритуала, время, координаты и… память.
 
***
Пароход «Златоуст» шёл своим курсом и всё дальше и дальше на север увозил двух буров от их милой родины. Молодые люди довольно быстро пришли в себя и, чувствуя доброе расположение команды судна, ощущали себя почти как дома. Лица их, поначалу измождённые и исхудавшие, посветлели, тела отдохнули, но бездействие угнетало, и они чувствовали себя неловко, когда все моряки вокруг напряжённо трудились . Роберт предложил было старпому от общего имени свои услуги в выполнении каких либо физических работ, но Крутогоров только рукой махнул: отдыхай, мол. Скоро всё равно Аден.

Аден, который находился на южной оконечности Аравийского полуострова и являлся английской колонией, представлял для беглецов вполне реальную опасность и мог сорвать только что разработанный план: Роберт и Лоуренс решили пробираться в Петербург к голландскому пастору Гиллоту, а уже оттуда в Европу, лучше всего, в Голландию.

Гиллот был настоящим духовным вождём общины голландцев столицы Российской империи и славился своими проникновенными выступлениями в защиту свободы буров. Неоднократно пастор руководил сбором пожертвований для армии президента Крюгера и буров и был очень популярен не только в Питере, но в Европе и, конечно же, на земле Южной Африки.

Но до Гиллота еще предстояло добраться. Была и ещё одна мысль, которой Роберт поспешил поделиться со своим новым другом:

– Как думаешь, вступят ли в союз немецкий кайзер Вильгельм и русский царь?

– Не знаю, – задумчиво отвечал молодой бур, – если бы это произошло, соотношение сил могло бы сильно измениться.

Оба отлично понимали, что долгое время их маленькая гордая страна, несмотря на мужество своих солдат, не сможет противостоять английской мощи и тягаться с «владычицей морей» – силы и ресурсы были неравные, но надежда согревала их души. Вот и сейчас они думали об этом.

Пароход стоял в порту Адена. Их спрятали в огромных пароходных трубах, наказав не появляться наверх ни в коем случае, и оба отчетливо понимали: наступило новое испытание. Буры, разумеется, не могли знать, что ни о каких совместных действиях кайзер Вильгельм II с Николаем II не договорились. Они не могли знать о том, что спустя три недели после тёплой встречи и дружеского застолья после охоты с российским императором канцлер с семьёй отбыл на яхте «Гогенцоллерн» в Англию, прибыл в Лондон, где ему был оказан не менее радушный приём в королевском дворце в Виндзоре.   

А 14 ноября 1899 года в английской столице был подписан англо-германский договор о тихоокеанском острове Самоа. Были достигнуты и другие очень важные договорённости. Англия перестала чинить препятствия на пути сокровенного плана кайзера Вильгельма II и «закрыла глаза» на строительство Германией железной дороги из Берлина в Багдад. А 27 ноября с благословения английской короны турецкий султан предоставил немецкой стороне концессию для строительства магистрали до города Басра.

Буры не знали, что английские дипломаты имели все основания праздновать победу. Надо сказать, что Англия была готова и на более значительные уступки: Джозеф Чемберлен во время встречи в Виндзоре пошёл на беспрецедентные шаги. Он предложил Германии раздел Марокко и был согласен уступить канцлеру атлантическое побережье этой страны.

Однако Вильгельм II, как мудрый политик, взвешивающий все обстоятельства «за» и «против» и понимающий, что такой шаг вызовет резкое обострение отношений с Францией, вежливо отклонил предложение. Германские политики и так были весьма удовлетворены, и русская карта, которая понадобилась канцлеру только в качестве средства политического давления, была сброшена в общую колоду.

Разумеется, не только бурам, но и офицерам русского парохода такое положение дел было не известно. Не знали они и о том, что на следующий день же день после получения известия о побеге буров с плавучей тюрьмы губернатор Цейлона генерал-майор Гобсон отправил срочную телеграмму своему начальству в Лондоне по этому вопросу. А губернатор Адена генерал Пентон,  также извещённый незамедлительно, запросил указаний о том, как ему поступить по прибытии корабля «Златоуст» в Аден.

В тот же день он получил ответ из Лондона:

«Следует установить, действительно ли находятся сбежавшие буры на борту Златоуста». Добиваться добровольной выдачи. Не следует принимать никаких насильственных действий с целью возвращения их в руки британцев».

Генерал понимал: политическая ситуация достаточно нестабильна, и английская корона не пойдёт на возможное обострение отношений с Россией из-за двух несчастных военнопленных.  Тем не менее, он получил указание посетить пароход.

Двое суток буры томились в душном пространстве, выпачкавшись в саже и золе, но стойко переносили новые испытания, понимая, что это вынужденная мера поможет им не потерять самое важное – свободу. Им передавали еду и воду, а они перешептывались друг с другом, рассказывая эпизоды своей жизни. Они уже договорились, что в случае чего могут поступить и в русскую армию, коль скоро российское правительство примет решение направить войска в Южную Африку.

– Почему бы нет! Я читал, как русские освободили от турецкого ига Болгарию, – поделился своими размышлениями Роберт, – врезали они тогда туркам!

– Болгары их православные братья, – уточнял Лоуренс, – в той войне была несколько иная  ситуация.

Но ему тоже хотелось верить в поддержку такой страны как Россия. Нравились русские матросы, офицеры и даже таинственный капитан, который знает про них и собирается встретиться с бурами после Адена. Они верили в то, что они непременно окажутся снова на родине.

– Мне обязательно надо вернуться, – задумчиво проговорил Лоуренс, – есть великая сила, которая поможет нам победить… великий африканский колдун Коломбези поведал мне…

Он замолчал. Словно побоялся доверить сокровенное даже своему другу. Не сейчас, после, подумал Лоуренс.

– О чем ты?

– Так, ни о чём, - загадочно улыбнулся молодой бур.

Пароход сильно качнуло. А через короткое время в трубу постучали, и они услышали голос Живаго:

– Вылезай, братва! Скоро отходим!

Роберт и Лоуренс облегченно вздохнули. Вскоре, помывшись и переодевшись, они с аппетитом уплетали на камбузе настоящие русские щи и слушали историю, как капитан Косолапов принимал у себя в каюте британцев – господина губернатора и его помощника. Угощал сибирской водочкой с маринованными опятами и солёными огурцами, хорошими сигарами. А на вопрос о местонахождении буров в недоумении пожимал плечами. Не видел – и всё тут!

Британцы – хладнокровная нация. Ничем не выдали своего волнения. Спокойно приняли угощение, покурили. Поговорили о том, о сём, а потом откланялись. А на следующий день «Златоуст» поднял якорь и взял курс на Россию.

***
  Гостеприимная севастопольская бухта встретила моряков приветливо. Ветра тут не было и в помине. И вода словно спала, отдыхая от волнений и штормов. Лето в городе русской славы давно вступило уже в свои права. Это было заметно не только по жаркому солнышку, свежей и густой зелени набережной, а также по белой и лёгкой одежде гуляющих по пристани.

Не успел пароход «Златоуст» пришвартоваться в гавани порта, как сразу же был окружён шумной толпой встречающих, среди которых были не только родственники моряков. Весть о побеге буров уже достигла журналистов. Несмотря на то, что не все репортёры знали английский, они пытались взять интервью на смеси плохого английского со своим родным языком. Роберт и Лоуренс понимали их с трудом. А буры, несмотря на то, что приняли решение учить русский язык в плавании, добились помощи мичмана Петрова и были усердны в своих занятиях, всё же освоили премудрости сложнейшего языка мира не настолько хорошо.

Помогая себе жестами, они всё-таки донесли до представителей русской прессы главное: они благодарны великой России. Бог на их стороне, страна героически сражается, а буры готовы столь же героически драться до полной победы.
С трудом пробился к бурам представитель голландского комитета, который специально был командирован в южный порт для встречи. Тяжело было прощаться с командой, с которой Роберт и Лоуренс крепко подружились, жаль было расставаться с офицерами и капитаном Косолаповым, который после Адена уделил им много своего драгоценного времени. Но ничего не поделаешь. Впереди был изящный и холодный Санкт-Петербург, и этот город лежал на долгом и трудном пути на родину.

Здесь им предстояло провести десять дней. Надо было уладить все необходимые формальности и приготовить необходимые документы для выезда за границу. Голландский комитет во главе со славным  пастором Г. Гиллотом поместил буров в меблированных комнатах на Малой Итальянской, а секретарь комитета Л. К. Оберберг стал их самым главным гидом. В первые же два дня Роберт и Лоуренс  посетили Императорский Эрмитаж, Музей Императора Александра III (Русский музей), Исаакиевский собор и другие достопримечательности столицы российской империи. Они побывали в цирке, где искренне хохотали над проделками медвежат и даже сообразили без перевода, что сказал один клоун другому.

На второй же вечер они были приглашены в тесный семейный круг членов голландской колонии, хорошо отдохнув после сердечной, но продолжительной трёхчасовой встречи со столичными журналистами. На третий день друзья ездили по магазинам, закупая необходимые для дороги вещи. Когда буры стояли перед Александровской колонной, кто-то сказал дворцовому гренадёру, стоявшему на часах, кого он видит перед собой.

Старый, но ещё бравый герой 1878 года подкрутил ус и важно изрёк:

– Большая честь мне повидать таких героев! Мы все знаем о вас, любим вас! Слава Трансваалю!

И сделал под козырек, молодцевато щёлкнув каблуками. Бурам перевели слова старого солдата, и они были в восторге. Петербург произвёл на буров сильное впечатление.
Но на четвёртый день произошло событие, которое изменило всю жизнь Лоуренса. 

                Пятая глава

Рим, вечный город, обитель величественных цезарей и мудрейших философов, разгорался. Пожар возник в небольшом отеле на тихой, неприметной улочке, но быстро перекинулся на соседние здания, моментально достиг всех холмов, вспенил мелкий Тибр и пошел дальше. Пантеон и фонтан Треви, Колизей и пинакотека, музей Кьярамонти и остатки величественных форумов, собор Святого Петра и замок Святого Ангела, – все полыхало, и не было силы в Риме, которая была бы способна остановить первобытную стихию огня и противостоять ей.

Эта стихия была древнее планеты, и управлять ею было сложно, а порой невозможно. Человек приручал его с незапамятных времен, заключая в очаги и камины, русские печи и японские хибати*, он даже начал дружить с ним в мартенах и домнах, однако огонь то и дело проявлял свою строптивость, демонстрируя мощь и силу.

Эта сила была способна согревать людей, защищая от свирепого ветра в глухих таежных лесах и степных кочевьях. Но она же лишала их крова и обрекала на мучительную смерть. Иногда пламя поглощало целые города, но они восставали из пепла не без помощи этой же великой силы. Она клокотала в кузнечных горнах и созидала новый город. Огонь был видимым, когда находился в руках колдунов и ведьм, пророков и неукротимых мечтателей, вождей и покорителей новых просторов и невидимым – попробуй, разгляди его в сердце!

Рим полыхал. Языки огня достигли самых дальних его окраин и стихия, казалось, проглотит пригороды столицы и прорвется еще на двадцать километров, достигнув берегов Тирренского моря, однако она внезапно начала стихать, и в номере того самого отеля, с которого все и началось, небом были услышаны два голоса.

– Ты так красиво сказал. Но я не огонь. Я – море. А ты – огонь. Ты вошел в меня словно Тибр, горячий от пожара. Пламя было так велико, что море воспламенилось.

Такое бывает при извержениях вулкана, когда вода кипит и клокочет.

Это проговорила женщина, нагая и прекрасная. Она разметалась по смятой постели, а потом  склонила свою голову на плечо мужчины. Он был так же первобытно свободен от одежды, которая беспорядочно валялась рядом  с кроватью. Они были пьяны, хотя не выпили ни капли вина.

– Вода клокочет. И испаряется… – послышался веселый мужской голос, – но я не хочу, чтобы ты испарилась.   

– И я этого не хочу, – прозвучал ответ, – но мы же сейчас вместе.
– Вместе! У тебя такие красивые глаза. А брови стрелочками меня просто заводят… и волосы… они цвета спелой пшеницы.

Девушка засмеялась.

А потом … Маша и Матвей порывисто бросились в объятия друг другу. Время опять потеряло для них свое значение. И казалось, даже если бы римские пальмы по-партизански попадали бы на мостовые вечного города и перегородили все оживленные магистрали, ангелы свалились бы на соборы Ватикана, а воды Тибра ринулись бы вспять через Пиренеи в другое море – Адриатическое, даже такие катаклизмы не могли бы ничего изменить. 

* – Хибати – японская жаровня, представляющая собой сосуд, в который укладывается горящий древесный уголь.

***
– Послушай, Маш! – Матвей сидел уже одетый в кресле, – мне так хорошо с тобой. Очень хорошо! Мне никогда так не было. Поверь, я говорю правду.

– Я верю, – ответила Маша.

Крылов поднялся с кресла, прошелся по комнате, подошел к окну, а затем к девушке и закончил мысль:

– Но не дает мне покоя эта странная история. Ты многое рассказала, но с момента нашего прилета в Рим прошло достаточно времени, и я так понимаю: те люди, которые убили твою сестру и профессора Архангельского, могут добраться и сюда. Сколько «бортов» с того момента в Риме село! Ведь уже вечер.

Маша махнула рукой, словно отогнала наваждение и сонно проговорила:

– Это вряд ли случится. Они не полетят в Рим. По крайней мере, сейчас. Потому что не знают главного. К тому же у них сейчас важнее задача: найти пещеру Коломбези в Африке. Пусть ищут. Только им, помимо пещеры, нужна вторая половина маски

– Как это: пусть ищут? – оторопел Матвей, – насколько я понял, там скрывается что-то очень интересное. Сокровища?

– Сокровища – ерунда по сравнению с этим! – серьезным голосом проговорила девушка, – мафии нужна абсолютная власть. Да, они хотели бы добраться до этого места в Африке и при помощи маски осуществить свои замыслы. Эти подлые люди убили мою сестру… но они способны причинить ещё больше горя. Они – носители зла на земле. 

Она внезапно всхлипнула и зарылась лицом в подушку. Крылов подошел к Маше, погладил по спутавшимся волосам. Если бы он мог хоть как-то облегчить горе, которое переживала девушка?

– Думаешь, как помочь мне? – Маша повернула к нему заплаканное лицо

– Ты умеешь читать мысли? – Матвей вытер своим платком слезы, погладил волосы.

– Мысли? Не знаю. Чувства, наверное. Может быть потому, что мы стали так близки друг к другу. Я вот что думаю. Лучшая память о Серафиме и профессоре – довести их дело жизни до конца, – сказала Маша.

– У тебя есть план? – поинтересовался Ленский.

– Да. Я знаю по рассказам сестры, что она не раз бывала в квартире Архангельского. Консьержка дома, где профессор снимает квартиру, в отсутствие Аполлона Григорьевича, давала ей ключи. Даже если он не дал никаких указаний на этот раз, надо попробовать и попытаться попасть туда. Там, в тайнике, находится вторая часть маски, без которой первая становится бесполезной, – ответила девушка.

– А ты не предполагаешь, что там нас может ждать засада? – попытался проработать возможные варианты Матвей.

– Вряд ли, – решительно сказала Маша, но при взгляде на скептическое выражение лица Матвея, от ее решительности не осталось и следа, – хотя не исключено. Их нельзя недооценивать. Я уже начала сомневаться, хотя буквально только что считала иначе.

– Кого – их?

– Я тебе все расскажу. Но потом.

– Ты думаешь, я испугаюсь, – Матвей даже обиделся, – я же опером работал. Всякое бывало, и стрелять приходилось, и драться…

– Милиция или полиция - это совсем другое. Там хоть какие-то правила действуют. У этих людей игра без правил, – возразила девушка, – они себя чуть ли не богами считают.

– Ну, тогда их постигнет участь жителей древней Лемурии, – улыбнулся Матвей.

– Это ты о чем, – переспросила Маша.

– О том, что гордыня может привести к печальным последствиям, – уточнил он, – был в незапамятные времена такой континент Лемурия, населенный десятиметровыми гигантами. Они были бессмертными, посчитали себя всемогущими, перестали поклоняться богам и незаслуженно возвысились. За это их постигла страшная кара небесных сил, и во время апокалипсиса континент ушел под воду. Как я понимаю после твоего рассказа о новейших исследованиях генетиков и этой информации, именно с этого момента боги сделали жизнь людей смертной. 

– Правильно, – сказала Маша, – и чтобы обеспечить необратимость процесса боги создали особые помещения, укрытые глубоко под землей. В них находятся те самые матрицы с особыми акустическими и электромагнитными полями. Наши недруги как раз и стремятся к обладанию бессмертием, они хотят получить в свои руки возможность управления миром и создать сверх людей. Супер солдат и супер оружие. Ты слышал про путешествия норвежца Тура Хейердала и его исследования?

– Кое-что, – признался Матвей, припоминая знаменитую на весь мир историю про  Кон-Тики, – кажется, еще он организовал плавание по Атлантике на лодках из папируса…

– Да. А про остров Пасхи слышал?

– Нет, – честно сказал Крылов.

– Тогда слушай, – серьезно проговорила Маша, – Тур Хейердал предпринял поездку на загадочный остров Пасхи в Тихом океане. На всей территории этого острова установлены гигантские каменные фигуры высотой от трех до десяти  метров, изображающие людей. Норвежский путешественник попытался раскопать основание одного из таких истуканов, но оно уходило так глубоко под землю, что ему не удалось достичь намеченной цели. А с 2006 году наш, российский ученый Эрнст Мулдашев предпринял туда экспедицию и изучал как наземный так и подземный мир загадочного острова. Участники экспедиции под его руководством выдвинули гипотезу, что остров Пасхи когда-то очень давно населяли миллион двести каменных истуканов, которые передвигались по острову.

– Немыслимо! Трудно поверить! Это просто фантастика какая-то, – не удержался от восклицания Матвей.

– Слушай дальше, – невозмутимо продолжила девушка, – на основании углубленного изучения некоторых трактатов тибетской медицины и многих древних рукописей Эрнст Мулдашев сделал вывод, что гигантские истуканы острова Пасхи это и есть своеобразные «чипы смерти». 

– Каменные фигуры – чипы? – недоверчиво спросил Крылов.

– Вот именно! – подтвердила Маша, – а почему это тебя так удивляет? Подобная гипотеза нисколько не противоречит, а, наоборот, подтверждает многие положения теории жизни и смерти профессора Архангельского, о которых я тебе уже рассказывала. Во многих африканских и азиатских преданиях камень способен запоминать и передавать информацию, как чипы в электронике. Он способен излучать энергию. Эрнст Мулдашев на удивление просто и гениально обобщил многие загадочные факты. Он обратил внимание на то, что у каменных истуканов острова Пасхи нет ног, не показаны контуры спины и руки обозначены еле заметно. Зато рельефно обозначены глаза, нос, уши и рот, а эти органы считаются в тибетских рукописях органами смерти. Потому что именно через них жизнь уходит из тела человека, а смерть входит в него.  И такие фигуры есть не только на острове Пасхи. Ты знаешь, что еще поразило профессора Мулдашева на острове?

– Что?

– Направление их «взгляда», – голос Маши стал еще более серьезным, – он обратил внимание на  каменные фигуры, стоящие в районе вулкана Рано-Рараку. Выяснилось: все истуканы смотрят только на запад, охватывая угол в 180 градусов. Но при этом направление взгляда каждой фигуры составляло примерно градусов пятнадцать.

– Как локаторы? – вырвалось у Матвея.

– Во всяком случае, очень на это похоже, – сказала Маша, – то есть можно предположить, эти каменные фигуры – своеобразные антенны, способные передавать излучение. Наша планета является одной из клеток огромного организма,  управляемого извне…

Девушка вдруг замолчала. В окно влетел чей-то веселый смех и обрывки фраз на итальянском языке. Город жил своей обычной вечерней жизнью. 

– Где жил в Риме профессор Архангельский? – поинтересовался Матвей.

– Минут пять пешком от станции метро «Termini».

– Пора идти?

– Пора!

***
Октябрь в Риме еще летний месяц. Над всеми семью холмами столицы в тот вечер весело перемигивались звезды, но свежий ветерок, долетающий до города с гор Сабатини, напоминал о скором наступлении осени на Пиренеях.  Матвей и Маша спустились в метро и прокатились в вагоне, стены которого были варварски изрисованы из баллончика с краской, потом, добравшись до нужной станции, шли по вечернему городу. Девушка не на шутку беспокоилась, и ее волнение не ускользнуло от Матвея.

– Может быть, я один пойду туда? Ты объяснишь мне, где что искать, набросаешь план квартиры, – предложил он.

– Нет, это невозможно, – вздохнула Маша, – можешь не найти. К тому же, я тебе уже  объясняла: там консьержка, и тебя она точно не пропустит. В случае чего они не церемонятся и нажатием кнопки быстро вызывают карабинеров. Консьержка знает только меня. Да и то, если быть абсолютно точной, то… мою сестру, которая так похожа.

– Как ты с ней будешь объясняться, – улыбнулся Матвей.

– Настя итальянского языка не знала, значит, она говорила с ней по-английски. Или на русском, – заключила девушка.

– Получается так, – согласился Матвей.

Они вместе вошли в роскошное парадное обычного римского дома, каких немало в этом районе.  Консьержка, пожилая итальянка, оторвавшись от телевизора с итальянским телесериалом и строго взглянув на парочку сквозь очки в толстой роговой оправе, вдруг поменялась в лице. Она одарила обоих посетителей дома искренней улыбкой:

– Buona sera*

И не меняя радушного выражения на лице, добавила столь же приветливо на ломаном русском:

– Добри вечир, синьорита Анастасия!

– Добрый вечер, – как ни в чем ни бывало, с не менее доброжелательной улыбкой ответила Маша, – let me introduce my friend from Canada. He’s scientist too. Mr. Arhangelsky asked us for one book.**

– Sure,  – перешла на английский язык итальянка, – but he’s absent.***

– Yes, I know, – Маша продолжала гнуть свою линию, но делала это предельно тактично и непринужденно, – but my teacher is in Southern Africa now. It’s a message from hem, – она вытащила из кармана какую-то бумажку и показала итальянке, – can’t you help me! Please! ****

Девушка посмотрела на консьержку так умоляюще, что пожилая женщина протянула связку ключей:

– OK! I’ll try to do my best.*****

– Grazie!****** – припомнила Маша, пожалуй, единственно известное ей итальянское слово, и ослепительная улыбка консьержки подтвердила, что это был тактически правильный ход.

По широкой лестнице молодые люди поднялись на третий этаж дома. Вот и дверь квартиры профессора. Матвей приставил палец к губам, прислушался. Было тихо. Кажется, никого. Он сделал рукой предостерегающий жест Маше, тихонько повернул ключ, открыл дверь и первым проник в помещение.

Чутье не подвело Крылова. Квартира была пуста. Матвей подал знак девушке и щелкнул выключателем. Мягкий серебристый свет залил коридор, просторную кухню, комнату средних размеров, обставленную просто, но со вкусом, и высветил две двери: в рабочий кабинет профессора Архангельского и в его спальню.

– Там, – махнула рукой Маша, – мне сестра объяснила, как это найти. На всякий случай, если с ней что-нибудь…

Она вдруг поперхнулась, как будто бы не в силах справиться с густым комком, подступившим к горлу, а Матвей в знак поддержки поддержал ее за локоток:

– Нам надо спешить.

– Да!

Они прошли в кабинет и огляделись. Обычный стол черного дерева, на котором стоял  жидкокристаллический монитор с принтером, а под которым виднелся системный блок компьютера, удобное и глубокое кожаное кресло, шкаф с книгами. Второе кожаное кресло, тоже кожаное, но более массивное рядом со столом было привинчено к полу. Стационарный телефон и письменный прибор. Стопка бумаги. На стенах две небольшие картины. Ничего лишнего!

– Вот! – Маша указала на репродукцию с картины Айвазовского. Она подошла поближе, погладила рукой по узорной раме и вдруг воскликнула:

– Нашла!

Она как будто нажала невидимую кнопку, и вдруг массивное кожаное кресло у стола заворчало и стало приподниматься на передних ножках.

– Гидравлика, – восторженно оценил Матвей, – но как тонко и с каким вкусом она вмонтирована в мебель!

– О, профессор был большой знаток техники, и многие вещи делал сам, – прокомментировала Маша. 

Они внимательно осмотрели открывшееся им пространство. Вот дверца с кодовым замком. Маша нагнулась, набрала шифр и открыла ее.

– Вот она!

Девушка держала в руках нижнюю половину маски. Она была искусно сделана из черного дерева. А, может быть, просто потускнела от времени? Она была похожа на типичные африканские маски и в то же время отличалась от них. Узкий разрез глаз и далеко не толстые губы не вызывали сомнений в том, что изделие изображала не коренного жителя древнего континента, но что-то наталкивало и на мысль о том, что возможно, и такие люди жили в Африке и резкие, жесткие татуировки на щеках придавали в этом уверенность.

Подобные рисунки Матвей видел в этнографическом музее. Впрочем, он обратил внимание и на другое:

– Погляди! Там в сейфе еще что-то есть!

Крылов держал в руке несколько пачек евро в банковской упаковке:

– Здесь сто тысяч, – сделал он свое заключение.

– Да что деньги, – махнула рукой Маша, – у нас в руках гораздо более ценное сокровище. Если бы мы владели и второй, верхней половиной этой маски и смогли активировать ее свойства…

– Ну, в нашей ситуации деньги нам как раз не помешают, на моей пластиковой карточке «Visa» их не так много осталось, только-только на неделю проживания здесь и два билета до Москвы и то в эконом-классе, – Матвей вдруг осекся, словно опомнился, – нет... надо отдать их жене, детям покойного. На похороны…

– Эту заботу пока возьмет на себя фирма, но потом мы вернем деньги, конечно, – сказала Маша. Она бережно погладила половинку маски и добавила:

– Или ты говоришь о другом? Если о Насте, думаю, ее богатый муж уже позаботился, а профессор был одинок. Для него наука была и друг, и жена, и любовница в одном лице. Хороший был человек!

– Жаль мужика. Не видел его, один раз только поговорил с ним по телефону, но все равно жаль, – ответил Матвей, – но нам надо спешить. У меня появилось нехорошее предчувствие.

Они сложили деньги и маску в дорожную сумку Матвея. Маша закрыла сейф, снова нащупала еле заметную кнопку на раме картины, кресло пришло в движение, и все встало на свои места.

Потушив свет, вышли из квартиры. Консьержка так же увлеченно смотрела телесериал.

И так же радушно улыбнулась им.

Маша протянула ей ключи и тепло попрощалась:

– Grazie!******

– Good luck!*******!

Матвей и Маша выскочили на улицу. Было совсем темно, и прохожих не было. Они шли по направлению к метро, радуясь этому обстоятельству. Матвей вдруг вспомнил:

– Скажи, что за бумажку ты показала этой добрейшей женщине?

– Это список моих дел в Кейптауне на позавчерашний день, – рассмеялась девушка, – но что было мне делать? Не возвращаться же нам с пустыми…

Маша вдруг остановилась и показала рукой. На аллее из-за кустов внезапно показались двое крепких мужчин в одинаковых темных костюмах.

Они быстро приближались, и их намерения не вызывали никаких сомнений.

– Вижу, – только и успел сказать Матвей, как в спину сзади ему уперся ствол пистолета:

– Без глупостей! Сумку на землю, руки вверх. Оба!

Сказано было по-русски и без малейшего акцента. Двое приближались, а третий противник стоял сзади, приставив пистолет к спине в области сердца. Матвей не оборачиваясь, подчинился. Маша также подняла руки.

Крылов уже знал, что делать, но лениво выдавил:

– Конечно, конечно. Только девушку не трогайте! Маша! Отойди в сторону!

Девушка отстранилась от него, словно поняв замысел Матвея.

Сумка опустилась на землю, и тут же Крылов молниеносно, не опуская рук,  резко повернулся на правой ноге направо-кругом, а потом быстро отбил правым предплечьем руку с пистолетом вправо от себя. Машинально отметил: «Беретта» с глушителем.

Матвей захватил левой рукой предплечье вооруженной руки, а ребром правой ладони ударил нападающего сверху-вниз по большому пальцу, выбивая тем самым оружие. Осталось выполнить болевое удержание рычагом локтя внутрь, удар левой рукой в лицо и резкий, как взмах меча, удар ребром правой ладони по шее.

Человек захрипел и упал. Крылов перекатился, подхватил пистолет и выстрелил в подбежавших, которые, выхватив такие же «Беретты», уже стреляли по нему. Спасибо майору Кравченко – научил «качать маятник» молодого лейтенанта. Хотя это и не входило в его прямые служебные обязанности. 

Одна из пуль ожгла плечо, но ему удалось первым же выстрелом свалить того стрелявшего, что помоложе и поближе, а второй не иначе был «крепким орешком», качнулся крепким и натренированным телом вбок, ушел с линии огня, послав Матвею порцию почти бесшумного свинца.

«Школа ГРУ», – отметил Матвей, выпустив две пули. Стрелял он хорошо, а попасть в своего противника почему-то не смог – тот опять ушел от пули и как акробат, сделал немыслимое сальто вбок, а затем, перекувыркнувшись вперед, выстрелил в Крылова.

«Вот дьявол», – Матвей выругался, сообразив, что дело плохо, а может быть еще хуже.

Он больше всего беспокоился в этой ситуации за жизнь своей любимой, к тому же странный шум в голове и боль плече сделали свое дело. Матвей Крылов буквально озверел. Бросился вправо, превозмогая боль, выполнил перекат и стал стрелять, стрелять, стрелять …

Щелчок! Выстрела не последовало! У него кончились патроны!
«Теперь все. Конец», – промелькнула мысль, и Матвей провалился в темноту…

* – Добрый вечер (итал.)
**– Разрешите представить вам моего друга из Канады. Он тоже ученый. Господин Архангельский попросил нас взять книгу (англ.).
*** – Разумеется. Но его нет (англ.).
****– Но мой учитель сейчас находится в Южной Африке. Вот от него записка. Разве вы не поможете мне? Пожалуйста! (англ.)
***** – Хорошо, я сделаю все возможное (англ.).
****** – Спасибо! (итал.)

****** – Удачи! (англ.)

***
За окном так громко заливались соловьи, что Матвей проснулся. Он открыл глаза и увидел ослепительно белый потолок. Слева стоял столик и два стула. Матвей повернул голову направо. В глаза бросился стандартный встроенный шкаф, телевизор, прикрученный к стене и дверь ванной комнаты. Сам он находился один на широкой кровати, но ему показалось: в ванной кто-то был, по крайней мере, там точно шумела вода. Он хотел приподняться на кровати, но резкая боль в левом плече заставила его издать непроизвольный стон.

Шум воды тут же стих, и из ванной вскоре показалась… Маша с мокрыми волосами в белом халате.

– Лежи. Тебе нельзя подниматься. Пуля прошла навылет, но ты потерял много крови.

– Где мы? – Крылов покосился на окровавленные бинты на своем теле, обвел взглядом стандартное убранство номера типичного европейского четырехзвездочного отеля. 

 – А ты, наверное, подумал, что в раю? – рассмеялась Маша..

– Ну да! Если ты со мной, то и рай здесь, – попробовал улыбнуться в ответ Матвей, и то, что это ему плохо удалось, он понял по встревоженному лицу девушки.

– Шутишь, значит, дело идет на поправку. Мы в безопасности. Это курорт Римини на Адриатическом море. Итальянские соловьи очень голосистые. Разбудили?

– Разбудили, – эхом отозвался Матвей, – но как долго я спал?

– Долго! – Маша приблизилась, села на кровать и подарила ему поцелуй. А затем весело добавила:

– Сутки и одну ночь.

– Ничего себе, – от удивления Матвей попытался изобразить свист, – говоришь, вырубился, потерял сознание. Да, до того момента все помню. Но где тот, третий?

– Он в соседнем номере!

Матвей аж привстал:

– Как это в соседнем номере! Ты шутишь?

– Нисколько!

– Ничего не понимаю, – Матвей с трудом сел на кровати, попытавшись встать, но Маша рукой сделала резкий предостерегающий жест, и он остался в том же положении, – почему он не разделался с нами. Где маска? Деньги?

– Сумка здесь, – Маша поднялась с постели, открыла шкаф, приподняла ту самую сумку, все на месте, уверяю тебя. И ты тоже поправишься.

– А те двое?

– Одного ты застрелил сразу. А второго, который подкрался к нам сзади, ты вначале тоже отключил, но потом он очухался.

– И что?

– Ты потерял сознание, а тот нападавший, который пришел в себя, встал на ноги, схватил пистолет без патронов и хотел ударить тебя им по голове. Я не успела ничего сделать, как этот, третий, одним выстрелом в лоб уложил его наповал.

Протянул сумку мне, вытащил носовой платок, протер отпечатки пальцев с пистолета и мастерски так через платок вложил его в руку человека, которого только что застрелил. Протер также свое оружие. Ловко подбросил его к другому трупу.

– Черт знает что! – не выдержал Матвей, – но в его действиях прослеживается четкая логика. По всему видно: он постарался изобразить типичную бандитскую разборку, какие нередко еще случаются на Апеннинах. Что дальше?

– Дальше? Самое интересное! Если коротко, этот самый человек спас и тебя, и меня, – пояснила девушка, – да, да! Это он привез нас сюда, потом откуда-то привел врача. Тот осмотрел рану, промыл ее, поставил укол. Я сначала вообще ничего не понимала, что происходит. А первые его слова были, что не надо мне его бояться, он друг. Еще он сказал, что скоро здесь могут оказаться карабинеры. Одним словом, нам надо срочно уходить. За углом, сказал, его машина, а его задача, дескать, охранять нас. Вот так!

– И ты поверила? А если бы это была ловушка? – сказал Крылов, – послушай, он же стрелял в меня? А я в него! 

 – Правильно! – глаза Маши сверкнули, – я все видела и тоже спросила об этом. А он странно посмотрел на меня, как на дурочку, и сказал только одну фразу. Что-то вроде: «Если бы я действительно хотел убить вас, то уложил бы сразу двумя выстрелами».

– Да, это так, – вздохнул Матвей, – запросто убил бы! Это профессионал высочайшего класса.

В его памяти всплыли недавние события. Он снова прокрутил в памяти тот вечер и зябко поежился, почувствовав себя мальчишкой. До сих пор он считал себя метким стрелком, а среди оперативников районного отдела полиции ему не было равных. А этот человек как будто посмеялся над ним, «качал маятник», выжидая, пока Матвей расстреляет всю обойму,  а сам хладнокровно стрелял мимо. Точно мимо. Ведь, по словам Маши, он моментально и без всякого труда разделался со своим бывшим напарником, как только это потребовалось.

– Представляешь, стоим мы на пустой улице Рима, – продолжила Маша, – никого, кроме нас двоих, двух трупов и одного раненого, потерявшего сознание. И вдруг отчетливо слышу сирену. Я вдруг испугалась. Стала лихорадочно соображать. Если этому человеку нужна маска, он ее давно бы у меня забрал? Так?

– Так!

– И пристрелил бы, как свидетеля. А если бы сюда прибыли карабинеры, это было бы лучше для нас или хуже? – Маша в волнении прошлась по комнате.

– Гм, – задумался Матвей, – точно задержали бы до выяснения всех обстоятельств и возможно, надолго, два трупа все-таки не мелочь.

– Вот и я подумала, – проговорила Маша, – кивнула я ему: согласна, подхватил он тебя, здоровенного, легко так,  как ребенка, взвалил на плечо и быстро отнес в машину. За углом действительно новенький «Форд» стоял. Тебя загрузил на заднее сидение. Слава Богу, никто не видел. Три с половиной часа по автомагистрали, и мы в Римини.

– Бывал я тут по делам, даже неоднократно, – бросил Матвей, – население города во время наплыва курортников увеличивается  со ста пятидесяти тысяч до полутора миллионов. Это хорошо, легче затеряться. Воздух великолепен, много цветов. А море мутноватое. На любителя.

– Я еще и по городу не гуляла, – вздохнула Маша, – куда я без тебя? Первую ночь сильно волновалась. Врач ушел. А я вслушивалась в твое прерывистое дыхание, ставила компрессы и думала: не дай Бог... Но этот человек сказал: ты сильный, выкарабкаешься.

Крылов взял руку девушки в свою, прижал к груди, потом нежно погладил. Нежно поцеловал кончики изящных пальцев:

– Спасибо!

– Это тебе спасибо, что ты у меня появился.

Они горячо поцеловались, но вдруг Маша, словно опомнившись, отпрянула от Матвея:

– Что же я делаю. Доктор сказал: тебе нельзя пока волноваться!

– Можно, – возразил Матвей и обнял девушку, – мне теперь все можно. И я себя гораздо лучше чувствую.

Он встал с кровати и вышел на лоджию, с которой открывался великолепный вид на зеленую гору с крошечными коробочками домов. Со всех сторон отеля к нему подступали трех и четырехэтажные дома с черепичными крышами.

Благоухали цветы, а с моря доносился свежий воздух Адриатики. Вид немного портила ветка железнодорожного полотна, расположенная очень близко к их зданию. Матвей присел на пластмассовый стул, Маша устроилась на соседнем.

– Странно все это, – задумчиво сказал Матвей, –  а не боится он оставлять нас одних? Не опасается, что удерем?

Дверь лоджии соседнего номера вдруг распахнулась, и в проеме показался высокий, атлетически сложенный мужчина лет сорока в белом наглаженном костюме:

– Нет, Матвей! Этого я совсем не боюсь! 
 
                Шестая глава

Саша Крапивина была убеждена: ей в жизни крупно повезло. И не только потому, что родилась в  дружной семье, где все любили друг друга. И не оттого, что папенька служил по ведомству путей сообщения, и семья была обеспечена. И вовсе не по причине того, что выросла красивой и стройной девушкой, и даже не в свои двадцать лет, а пятью годами ранее уже чувствовала пристальное внимание мужского пола. Конечно, она была копия матери, происходящей из старинного дворянского рода, унаследовав от нее высокий лоб, тонкий носик, ярко-синие глаза и черные волосы – признаки породы.

Но самое главное, в чем повезло Саше, – она жила в таком красивом и большом городе, как Санкт-Петербург! Здесь на рубеже XIX и XX веков творилась история России, особенно чувствовался дух перемен, и даже каменные львы, казалось, подбадривали ее: смелее, девушка, не сдавайся, иди вперед – к своей заветной цели!

А такая цель у Александры в жизни, конечно, была. Еще во время учебы в женской гимназии,  Саша прочитала «Севастопольские рассказы» графа Толстого и твердо решила: стану военным врачом! Ну и что с того, что она девушка? Она каждый день делает гимнастику, обтирается холодной водой и не болеет. Во всяком случае, гораздо реже младшего брата – гимназиста.  Вот и сейчас Петька лежит и хворает – это надо же додуматься: тайком убежать из дома в тринадцать лет, чтобы сражаться за свободу буров! Какой из него вояка? Разумеется, сняли в порту с парохода вместе с двумя такими же друзьями-гимназистами. Как это еще папенька хорошенько не отлупил его? Ведь оба родителя две ночи не спали, дежурили по очереди в полиции, ожидая вестей, и места себе не находили. Впрочем, Саша не припоминала, чтобы родители когда-нибудь наказывали ее и брата, но ведь случай был просто возмутительный!

Нет, Саша, хорошо понимает: для того, чтобы ее мечта воплотилась в реальность, надо много  работать. Из памяти все никак не выходил вчерашний случай. Как папенька привез Петьку, оборванного, запачканного углем, на извозчике. Саша знала характер отца.

Вероятно, в полицейском участке он сохранял хладнокровие, но дома дал выход своему гневу, и первое, что сказал, было:

– Молодой человек! Непростительное безрассудство! Да-с! Вам знакомо искусство держаться в седле? Нет-с! Надо полагать, вы меткий стрелок, сударь? Никак нет-с! Вероятно, прилежно изучали стратегию и тактику, преуспев в этом? Отнюдь! 

Маменька, которая все эти бессонные ночи и сумасшедшие дни не расставалась с платком и постоянно утирала слезы, остановила эту гневную тираду, увела разбушевавшегося главу семейства в кабинет, а сама бросилась к глупому Петьке.

Да и Саша не удержалась, обняла несостоявшегося героя сражений в Южной Африке и отловленного раньше времени скаута-разведчика. Брат Петька отмалчивался, сопел, вихры его торчали во все стороны, но он храбрился. Саша попыталась грозно, как отец, поглядеть на него. А потом не выдержала, рассмеялась. Может быть, потому, что сама выпачкалась об его одежду и стала, как трубочист, а может, потому, что уж очень потешный вид был у младшего брата.

Петька подрастет, все у него впереди! Надо сначала гимназию закончить. А потом уже воевать! Окрепнуть физически, натренироваться. Папенька прав – тоже мне скаут! Как весна или осень, так насморк и простуда. А к лошадям и вовсе подойти боится. Вот Саша выучилась держаться в седле, когда они три года назад были в гостях у тети в ее имении под Вологдой, а Петька мал еще был. Буры же прекрасные наездники и меткие стрелки. Они на львов выходят охотиться и нисколько не боятся.

Маменька ему читала про буров, только Петька ничего не усвоил.
Саша снова вернулась мыслями к себе. Нет, подумать только, как ей повезло: впервые в Российской империи именно в Санкт-Петербурге еще в 1872 году были основаны женские врачебные курсы, а за год до окончания Сашей гимназии, в 1897 году произошло совершенно невероятное событие! Не где-нибудь, а буквально в двух кварталах от их квартиры рядом с Петропавловской больницей для бедных, на Архиерейской улице на частные пожертвования был открыт первый в стране Женский Медицинский институт.

Папенька сказал ей об этом за ужином, особо отметив вклад своего знакомого золотопромышленника из Сибири господина Альфонса Шанявского, который внес сразу 300 тысяч рублей – немалые деньги. Крупные средства вложили господа И.И. Мечников, Ю.Т. Чудновский, Н.Н. Нечаев, семья Тарновских, баронессы Искуль и другие выдающийся личности державы российской.

Саша не сразу и поверила в такое совпадение путей Фортуны и ее собственных, а потом была несказанно счастлива. Не иначе, сам Бог идет ей навстречу! Она хорошо помнит, как тотчас же сбегала и все разузнала по каким наукам предстоит держать экзамены. Занималась старательно и все время боялась не выдержать испытания. Но, слава Богу, все позади, и она успешно зачислена. Этот день был для нее самым ярким из всех дней ее жизни. После напряженной подготовки Саша даже позволила себе немного расслабиться и вернуться к другому очень важному увлечению в своей жизни – живописи.

Часто она вспомнила, как вместе с матерью, которая в юности неплохо рисовала и даже выставляла свои картины на выставках, ездила в Озерки. Там было излюбленное место встреч петербургской богемы, работали концертный зал, летний театр, лодочная станция, рестораны и знаменитый театр «Буфф».  Маменька научила ее некоторым премудростям, и Саша даже написала несколько картин маслом прошлым летом, когда они находились на отдыхе в Крыму.

Жаль, на живопись времени теперь почти не остается. Ведь она – студентка и будущий врач! А какие ученые светила преподают у них в институте! Господин фон В. К. Анреп, который был первым директором, господа Д. К. Заболотный, С. С. Салазкин! Да и еще немало имен Саша с охотой и с восторгом могла бы назвать! Вот хотя бы директор господин Отт Дмитрий Оскарович. Имя его гремело не только по всему Санкт-Петербургу, но по всему государству российскому от Великого Княжества Финляндского до моря Охотского. Знающий врач и известный акушер-гинеколог происходил из немецкой семьи потомственных дворян, с отличием и медалью закончил Петербургскую Медико-хирургическую академию, где учился у выдающегося Кронида Федоровича Славянского.

Дмитрий Оскарович порой рассказывал, как в 1881 году сдавал экзамен на доктора медицины, затем проходил усовершенствование в области акушерства и гинекологии в ведущих европейских клиниках. В 1884 году защитил докторскую диссертацию, а в  1895 году стал лейб-акушером Императорского двора. Саше было известно, что незадолго до того, как придти в их учебное заведение, Дмитрий Оскорович в 1893 году, Д.О. Отт был назначен директором Императорского клинического Повивального акушерско-гинекологического института, открытого еще в 1797 году по инициативе и на средства супруги Императора Павла I Императрицы Марии Федоровны. Параллельно с этим, с 1899 года  Д.О. Отт и был их директором. Под его руководством и в немалой степени благодаря связям этого выдающегося ученого Женский медицинский институт смог добиться статуса государственного высшего учебного заведения.  Это Саша хорошо понимала. Значит, ей повезло и в этом.

Разумеется, Саша отдавала себе отчет и в другом: в первую очередь институт дает возможность окончившим женские гимназии и соответствующие им учебные заведения стать специалистами в области женских и детских болезней. Но она понимала: другого пути получить профессию, чтобы стать военным хирургом, у женщины в России нет. Да что там говорить, она благодарила судьбу и за этот шанс. 

И с каждым годом все больше и больше влюблялась в свой город. Он обладал огромной магнетической притягательностью и Саша любила не Петербург Пушкина или Петербург Достоевского. Она верила в свой Петербург, в котором у нее были свои милые сердцу уголки. Проходя по набережной Мойки или вдоль канала Грибоедова, она отмечала мельчайшие изменения, которые произошли здесь с той поры, когда она была тут в последний раз. И решетка Летнего Сада, и пучеглазые сфинксы, и Медный всадник, и  шпиль Адмиралтейства, – все отзывалось в ее душе особым звуком, и все было окрашено в свои цвета.

Как-то ей довелось совершенно случайно побывать на одном из митингов студенческой молодежи, и один долговязый студент в фуражке с фирменным околышем выразился о том, что Петербург холоден и зол. Он расчётлив и недосягаемый и всех ставит на свои места сообразно богатству и положению в обществе, распалялся юноша. И Саша задумалась. Да, ее город славился стремительными обогащениями и катастрофическими падениями; одних он безоглядно любил, к другим был смертельно равнодушен, одних возвышал и безоговорочно принимал, других отталкивал, как кукушка чужих птенцов. Но ведь ее-то, Сашу Крапивину  Петербург любил всегда и теперь любит!

Часто Саша видела сны, в которых одна бродила по своему городу,  причем совершенно бесцельно. Порой она выходила на Невский, где толпа захватывала ее в свои объятия и несла вперед, и она, влекомая ею, быстро шла, не задумываясь, куда, но Невский проспект вдруг резко обрывался, и она оказывалась почему-то на берегу моря. Море не было по обыкновению хмурым, оно даже цвет свой поменяло от свинцово-серого к лазурному и веселому. Саша смотрела в глаза моря, оно призывало к себе, и она бродила по мелководью, удивляясь, отчего вода вовсе не холодная, а песок такой мягкий и совершенно не колючий.

А этой ночью ей приснилась совсем неизвестная страна. Как будто бы она едет в широкой крытой повозке по дороге, по обочинам которой совершенно незнакомая растительность. И сама дорога пылит какой-то бурой пылью, не то, что привычная российская. А в повозке какие-то женщины, дети, скарб и ящики с патронами и инструментом. И таких повозок много – не меньше сотни. Растянулись они далеко-далеко. А по краям «каравана» – всадники с ружьями.

Вот один из них – в ковбойской шляпе с полями, кожаной куртке и брюках из грубой материи, заправленных в короткие сапоги. Высокий, красивый, а глаза строгие, даже печальные. Смотрит вдаль, как будто ожидает встречи с чем-то тревожным, но в то же время полон решимости – не случайно ружье держит наготове. Поглядел и на Сашу. Но не сурово, а нежно. Будто не в первый раз ее увидел, а словно очень давно они знакомы.

Впереди по ходу движения – небольшая рощица.  Самый главный начальник, находящийся в голове каравана, подал какой-то условный сигнал, повозки остановились, а всадники, в том числе и юноша, который так понравился Саше, поскакали вперед, держа ружья наперевес. Саша увидела, как из густых зарослей прочь от повозок выскочил крупный лев – конечно же, это точно был царь зверей. Всадники, стреляя в воздух, подскакали к нему чуть ли не вплотную. Лев вразвалочку ретировался и вскоре скрылся в густой траве, а старший подал знак продолжать движение.

Отогнав хищника, тот самый молодой человек дал шпоры своему коню, быстро вернулся охранять повозку, заняв свое прежнее положение. Саша хотела спросить, не страшно ли было ему, но неожиданно… проснулась.

– Все не так уж плохо, – с улыбкой констатировала маменька утром, когда Саша рассказала ей этот сон, – давай разбираться, доченька. Если лев, значит, это Африка или Азия. Львы в Америке, насколько мне известно, не водятся. Скажи, люди в тех повозках какого были роду-племени? Белые или туземцы?

– Белые, маменька! Лица очень даже симпатичные. Европейские. Хотя загорелые до красноты,  – ответила Саша. Она вспомнила красивого молодого бура из сна, его волевой подбородок, решительный взгляд, серые внимательные глаза.

– Понятно! Очень похоже на Великий треккинг – массовое переселение буров в северные земли Южной Африки в 1835 – 1836 годах, когда англичане начали теснить их из района Кейптауна и восточного побережья. Буры решили продвигаться на необжитый север страны по Африке, а на их пути были дикие племена, реки, бездорожье и хищные животные. Не всем удалось выдержать несколько месяцев пути, – сделала вывод Елена Аполлоновна, – это я тебе рассказывала, когда ты была совсем маленькая. 

***
Саше сон понравился. А в прошлое воскресенье у папеньки с его братом Владимиром Петровичем за обедом состоялся любопытный разговор, который, как ни странно, оказался связанным с этим сновидением. Потому что была беседа как раз про тех самых буров. Старший Крапивин служил по военному ведомству, но по воскресеньям непременно со своей супругой и двумя дочерьми по старой семейной традиции обедал у младшего брата. И непременно после обеда за десертом спорил по разным вопросам политики и общественной жизни. Начинал по обыкновению хозяин дома – Константин Петрович.

Потрясая очередной газетой или журналом, он сообщал какую-нибудь новость, призывая к ее немедленному обсуждению:

– Вот-с, интереснейшая статейка о пребывании буров в России.

– Весьма и весьма смелые люди эти буры, доложу я вам, – вступал в разговор старший брат.

– Будьте любезны, подробнее, пожалуйста, – попросила  Елена Аполлоновна, которая, впрочем, и сама была в курсе многих последних событий, но всегда внимала с большим интересом.

Да что говорить: даже кухарка застыла в дверях с пустым подносом под воздействием новости, гуляющей по Санкт-Петербургу:

«Недавно в Петербург прибыли два бура Лоуренс Теллеген и Роберт Наталь, бежавших с английского корабля, который стоял на рейде Коломбо. Герои так описывали свое бегство: «Нас везли на пароходе, превращенном в плавучую тюрьму. Всего было около шестисот человек. На суше бежать было совершенно невозможно. За нами бдительно следили английские часовые, но нас не покидала мысль: бежать, освободиться, пусть даже ценой жизни. Пятеро из нас договорились о побеге, когда мы плыли на Цейлон, и мы постарались осуществить наш план, хотя бы даже и с риском утонуть, быть съеденными кровожадными акулами, которыми кишели воды у Коломбо, или быть убитыми часовыми.
Из порта Дурбан нас повезли на Цейлон. Кормили нас очень плохо: мутный кофе, куски хлеба, и мы оплакивая родину, которой теперь не могли помочь, сражаясь с оружием, провели так на плавучей тюрьме 20 суток. Каждый день, вечер, ночь мы проводили в мечтах: бежать, бежать! И когда английский корабль бросил якорь на рейде Коломбо и англичане стали перевозить с судна на берег группы пленников, мы решили, что медлить больше нельзя и надо привести в исполнение наше намерение. Бог послал нам русский корабль, который встал в полумиле от нашего, и темную ночь.
Вечером такой момент представился. Нас было пятеро, кто решился. К сожалению, один наш товарищ Вилли плохо плавал и утонул. Двое других в темноте приплыли на английский корабль, потому что ошибке приняли его за русский пароход», – закончил читать Константин Петрович, внимательно взглянув на присутствующих домочадцев сквозь пенсне.

– А почему храбрые буры пожаловали именно в наш город? – поинтересовалась Елена Аполлоновна.

– Почему? – переспросил  Константин Петрович, – вот, в другой газетке про это и тоже  подробнейшим образом: «Буры, сопровождаемые провожатым офицером, по прибытию в Петербург явились к пастору Гиллоту, молва о котором, как ревнителе интересов их соотечественников, достигла буров еще на морском пути». А вчера я слышал новость. Они собираются через Голландию вернуться на родину для того, чтобы сражаться за свободу и независимость своей страны.

– Браво! – зааплодировал Владимир Петрович, – браво и виват бурам! Положение у них сейчас не очень, доложу я вам, милейшие господа, но они не падают духом. Вот, молодой человек, был по моим сведениям, снят с парохода, а он, вероятно, горел желанием участвовать в битве за столицу Трансвааля Преторию, – Владимир Петрович строго посмотрел на племянника, который густо покраснел, – но должен огорчить вас, Петр, как, впрочем, и всех присутствующих. Пятого июня сего, 1900 года этот город пал!

– Пал? – в один голос спросили Петька и Константин Петрович.

– Да-с, – подтвердил Владимир Петрович, – английским войскам удалось это, а до этого английские войска под командованием генерала Буллера разгромили бурские войска в сражении при Гленкоу и Данди.

– Но ведь в январе в ходе двухдневного сражения у поселка Спион-Коп бурские войска вынудили англичан отступать, – неожиданно подал голос Петька, удивив всех присутствующих, – потери англичан были очень большие.

– А вы неплохо информированы, Петр, – одобрительно отозвался Владимир Петрович, – но, увы, силы противоборствующих сторон неравны. Поверьте мне, молодой человек. Где бурам тягаться с владычицей морей! Падению столицы Трансвааля предшествовали не менее горькие поражения бурской армии.  В середине мая этого года, совсем недавно у Мафекинга летучая колонна английской кавалерии и конной пехоты генерал-майора Мэхона нанесла сильный деблокирующий удар по бурским войскам, осаждающим город, и вскоре английским войскам в ходе кровопролитных боев удалось снять бурскую осаду с этого города. Потом английские войска захватили у буров город Ньюкасл, а в конце мая крупный город Йоханнесбург.

Владимир Петрович потянулся за портсигаром, что делал в минуты сильного душевного волнения, но, спохватившись, что находится за столом, а не у себя в кабинете, оставил это намерение и потянулся к чашке чая.

– Чрезвычайно прискорбно слышать такие новости, – выразил свое мнение младший брат, – вот, опять же в столичных газетах пишут о бежавших бурах, а один морской офицер из команды «Златоуста так говорит», «Они на удивление приятные люди. После близкого с ними ознакомления между нами установилось отношение самое сердечное. О них можно сказать коротко: их жизнь и деятельность – это воочию живая и кипучая идея борьбы с англичанами за свою родину и свободу до последней капли крови. Таковых людей можно сломить силой, но согнуть нельзя, как нельзя уничтожить и саму идею борьбы. Все время совместного пути мы много беседовали с бурами об их борьбе, об их планах и надеждах, об отношениях англичан к бурам».

– Кто же спорит, – вздохнул Владимир Петрович, – и вооружение у них самое современное: пулеметы «Максим», новейшие магазинные винтовки, в основном системы Маузера с оболочечной пулей. Эти винтовки даже без наличия оптики дают серьезное преимущество перед имеюшейся на вооружении британской армии винтовкой системы Энфилда. И тактика действий буров – группами по три-пять человек, тревожащий огонь, охота на офицеров – все это, конечно, благоприятно сказалось на ходе боев, но не стало решающим.

– Владимир Петрович! – с напускной строгостью сказала Елена Аполлоновна, – ну зачем нам, штатским столько военных деталей? Вы же не у себя в военном ведомстве, полноте. А ваши буры, конечно, молодцы, они такие великаны, сомнут кого угодно. Может, военная фортуна им еще улыбнется?

– Я бы очень хотел на это надеяться, – признался Владимир Петрович, но есть серьезные обстоятельства. Не все так просто.

– Ты имеешь в виду политику, – поинтересовался младший брат, а позволь спросить,

– Гучков с какой целью ездил к бурам? Не с тайной ли миссией?

– Как будто ты не знаешь кипучую натуру Александра Ивановича Гучкова! – воскликнул Владимир Петрович, – он не только одержим идеалами свободы, но жить не может без острых ощущений! Будто тебе неизвестно, что еще совсем молодым человеком он совершил рискованное путешествие в Тибет, далекий и загадочный край, где был на приеме у далай-ламы. А пять лет назад, в 1895 году, Гучков не где-нибудь, а в опасном путешествии по провинциям Турции, где шла армянская резня.  Как уцелел только. Оттуда вместо отдыха попросился в Манчжурию, где полтора года он находился на службе в корпусе охранной стражи Восточной железной дороги.

– Я слышал, этот храбрец в Южной Африке воевал не один, а со своим братом Федором, – сказал Константин Петрович.

– Да, это так, – подтвердил Владимир Петрович, – Александр Гучков только что вернулся в Россию. Дело в том, что в марте в сражении под Йоханнесбургом он получил тяжелое ранение. Но это был зов его души и сугубо частная поездка. Не думаю, что он получал поручения от российского правительства  и Его Величества. Во всяком случае, мне об этом ничего не известно.

Владимир Петрович вздохнул:

 – Что говорить – много русских сейчас сражается на стороне буров в Южной Африке, но после размолвки с Германией российское правительство делает вид, что не имеет к отправке добровольцев никакого отношения и проводит сдержанную политику.  Да-с!

– Неужели храбрые буры потерпят поражение? – с досадой проговорил младший брат, – ведь были же в истории примеры, когда бывшие колонии добивались независимости от той же Британии – взять хотя бы успех Североамериканских Штатов.

– В Южной Африке иная ситуация. Не забывай, там много английских поселенцев, делающих ставку на метрополию, а не на отделение, – возразил ему Владимир Петрович, – к тому же президент буров Крюгер очень надеялся, что масштабы помощи извне будут намного больше. Поначалу его обнадежила поддержка Германии, но потом эта страна ушла в сторону от конфликта, ты же знаешь из газет.

– Увы! – вздохнул Константин Петрович. 

Саша слушала их беседу, а сама думала о своем. Ей почему-то сильно захотелось хотя бы одним глазком взглянуть на героев-буров. Может быть, кто-то из них похож на того юношу, которого она видела во сне. Такой же сильный, храбрый и мужественный.

Она вспомнила, как в одной из городских газет прочла песню на стихи поэтессы Галиной о войне буров за независимость. Её поразило сообщение, предваряющее текст самой песни, о том, что слова моментально пошли в народ, хотя и были переделаны. Саша сохранила издание, и перечитывала волнующие строки:

«Трансвааль, Трансвааль, страна моя!
Ты вся горишь в огне!
Под деревом развесистым
Задумчив бур сидел.
О чём задумался, детина,
О чём горюешь, седина?
Горюю я по родине,
И жаль мне край родной.
Сынов всех девять у меня,
Троих уж нет в живых,
А за свободу борются
Шесть юных остальных.
А старший сын — старик седой
Убит был на войне:
Он без молитвы, без креста
Зарыт в чужой земле.
А младший сын — тринадцать лет —
Просился на войну,
Но я сказал, что нет, нет, нет —
Малютку не возьму.
Отец, отец, возьми меня
С собою на войну —
Я жертвую за родину
Младую жизнь свою.
Отец, не будешь ты краснеть
За мальчика в бою -
С тобой сумею умереть
За родину свою!..
Я выслушал его слова,
Обнял, поцеловал
И в тот же день, и в тот же час
На поле брани взял.
Однажды при сражении
Отбит был наш обоз,
Малютка на позицию
Патрон ползком принёс.
И он в пороховом дыму
Дошел до наших рот,
Но в спину выстрелил ему
Предатель-готтентот.
Настал, настал тяжёлый час
Для родины моей,
Молитесь, женщины,
За ваших сыновей.
Трансвааль, Трансвааль, страна моя!
Бур старый говорит:
За кривду Бог накажет вас,
За правду наградит».

Между тем, обед подходил к концу. Сашин дядя уже откушал десерт в виде изящного пирожного, а девушка так и не притронулась к нему.
«Как все-таки несправедливо устроен мир, – размышляла она, – развитая цивилизованная страна, которая дала миру Вильяма Шекспира и Чарльза Диккенса, отправляет на другой конец земли десятки тысяч солдат, чтобы подчинить своей власти другой народ. И ничего нельзя сделать!»

 – Мне вот что обидно, господа, – вступила в разговор Елена Аполлоновна, – один народ подавляет другой, и это происходит не в мрачное Средневековье, а в конце просвещенного XIX века и начале нового столетия.

– Вы известная англофобка, Елена Аполлоновна, – рассмеялся Владимир Петрович, – а что вы скажете на действия нашей доблестной армии против хивинцев в Средней Азии?
– Это так же гнусно, вот что скажу, – ответила маменька своему деверю, – сейчас в России наступила новая эпоха, возникла пора для творчества и для развития личности. Посмотрите, какой поток творческой энергии захватил все сословия без исключения. В театрах, количество которых в столице неуклонно растет, идут пьесы русских и иностранных авторов, среди последних Гауптман, Стриндберг, Ибсен, Метерлинк.

– Ну и что, – недоумевал ее собеседник.

– Как это – ну и что! – воскликнула женщина, – значит, идеология классовой и национальной ненависти, характерная для крепостничества, теряет свое значение. Расслоение общества есть, но налицо и культурный рост его, всеобщее внимание к человеческой личности. В Петербурге сейчас, я читала, живет бок о бок шестьдесят национальностей. Нет примеров агрессии их по отношению друг к другу, проявления ненависти или зависти. Люди живут дружно, работают, обзаводятся семьями, растят детей. И мне кажется, Россия тут может дать пример всему миру и повести за собой. Просвещением и разъяснением можно многого добиться. Почему бы англичанам и бурам не остановить кровопролитие и не сесть за стол переговоров?

– Поздно, – возразил Владимир Петрович, – сейчас на это ни одна воюющая сторона не пойдет. Как мне кажется, у буров большие надежды на партизанскую войну. Тем более, это их страна, и они великолепно знают местность. Однако и у англичан огромный опыт подавления военной силой инакомыслящих выступающих против Британской короны. Мне видится, войска королевы и впредь будут одерживать виктории, как бы мы о поражениях отважных буров в нашем милосердном обществе ни сожалели.

– Жаль! Но у меня появилась одна идея, – вдруг загорелись глаза Елены Аполлоновны, – вы можете организовать мне встречу с этими бурами? Неужели у вашего ведомства нет выхода на пастора Гилота?

– Зачем тебе, Елена? – подал голос муж.

– Как это зачем? Я хочу написать их портреты! Надо увековечить их облик для истории. Эти модные фотографии все равно не живые. Они не в полной мере передают душу человека. Так можете помочь в организации встречи или нет?

– Помилуйте, сударыня! Это не трудно! – сухо ответил Владимир Петрович, – я завтра утром позвоню.

– Спасибо! – поблагодарила Елена Аполлоновна родственника.

– Маменька! Возьми меня с собой. Я буду краски размешивать, – вдруг неожиданно для себя попросила Саша. 

Неожиданно маменька согласилась. Разве знала Саша, что в тот момент ее судьба заглянула в окно просторной петербургской квартиры Крапивиных, и скоро жизнь ее так сильно изменится, как она и предполагать не могла. Саша попрощалась со всеми и удалилась в свою комнату.

И там долго еще размышляла над всем услышанным.
Потом, уже поздно вечером, она попросила своего ангела-хранителя, чтобы ей приснился сон с тем же самым буром, которого она видела. Ведь Саша так хотела спросить его про льва, но не успела. Однако ангел-хранитель не прислушался к просьбе Саши, и, проснувшись наутро в понедельник, она ничего не смогла припомнить. Видимо, ангел-хранитель был далеко.
 
                ***
Может быть, в тех самых номерах, где остановились герои буры. Потому что там в своих мыслях была Саша. Но в эту ночь Лоуренс Теллеген никаких снов не видел. Он обычно крепко спал и в сон погружался быстро – словно проваливался в бездну и ничего не наблюдал.

Однако в эту белую ночь сон не приходил. Лоуренс лежал на кровати, прислушиваясь к похрапыванию и посапыванию находящегося в соседней комнате Роберта,  и видел картины дней давно минувших. Вот он, оставив лошадь в лагере, крадется по склону какой-то неприветливой горы с колючками и острыми камнями, прячась за чахлыми кустиками, исследуя подступы к укреплению врага.  С запада гора круто спускалась вниз, к северу и югу крутизна была меньше, а к востоку довольно отлогий спуск переходил в равнину.

С какой стороны лучше произвести нападение? В памяти Лоуренса всплыл последний военный совет. На нем большинство офицеров предлагало произвести нападение конницей с востока, где было не очень круто, но он возражал: это не самый лучший вариант: скорее всего, англичане именно там сосредоточили все свои укрепления и огневую мощь, и стремительностью атаки не удастся избежать больших потерь. От разведчиков поступило предварительное подтверждение этой версии и информация, что высота защищена хорошо видимыми фортами, расположенными полукругом именно с восточной стороны.

Лоуренс засомневался по причине того, что уж очень все было в данном случае очевидно.  Разведчики доложили: с запада ясно различимых укреплений не заметно. Это выглядело подозрительно: неужели острожные англичане хотя бы на крайний случай не подстраховались? Однако никаких следов, действительно, не было видно. Если он расскажет о том, что увидел и, конечно, командир отдаст приказ штурмовать с той стороны, которая хуже укреплена и с которой их не ожидали.

А если это уловка противника, размышлял Лоуренс. Англичане как будто предлагают им путь. Он вспомнил, как буры штурмовали другую высоту. И она была укреплена равномерно, хотя крутизна склонов также отличалась. На той горе было  четыре форта, по одному на каждой стороне, и каждый мог свободно вместить около 25 человек.

Лоуренс решил подобраться поближе. Вжимаясь в каменистый склон, он подкрался и увидел: вся площадка наверху горы протянулась не более, чем на 300-400 шагов. С восточной стороны стоял в глубине обоз и за кустарником, вероятно, находились редуты и солдаты противника. И только тогда заметил великолепно замаскированные укрепления с запада. Используя естественный рельеф местности, враг так хитро вжался в землю, что его можно было обнаружить лишь с очень близкого расстояния.

Лоуренс засек даже два небольших орудия, поразившись, как англичане смогли поднять их на такую высоту. А, впрочем, по восточному склону и заблаговременно это можно было осуществить, хотя это было не так просто.

Только сейчас, уже находясь далеко от войны, в Санкт-Петербурге, Лоуренс в полной мере осознал, в какой опасности находились буры его соединения. Да и сам он в тот вечер едва спасся. Когда после разведки, он собрался уже было ползти назад, то буквально в двадцати шагах внизу заметил вражеских часовых. Патруль англичан шел своим маршрутом, и можно было, спрятавшись за кустарником разминуться с ним, если бы не предательский хруст сухих веток, которые сильно осложняли задачу. 

К счастью, ему повезло: внизу мерзко захохотала гиена. Она словно потешалась над людьми с их непонятными заботами, презирая их, как только могла. Звуки эти долго не смолкали, и англичане перебросились парой фраз. Лоуренс, улучив момент, скользнул как уж, обдирая руки о колючки, очень быстро ползком миновав опасное место.  Если бы он выдал себя, шансы вернуться в свой лагерь были бы невелики. И самое главное: враг понял, что его диспозиция ясна бурам.

Лоуренс вспоминал, как по возвращении он доложил командиру о том, что увидел. Было решено штурмовать высоту рано утром с двух сторон, с востока и запада. А начинать в половине пятого, когда сон у врага особенно крепок. Задача была поставлена так: как можно выше подобраться с западной стороны, а с восточной чуть раньше пустить конницу. Лоуренс попал в тот отряд, который должен был атаковать с крутого склона.

В кромешной тьме они подобрались очень близко. Решили так: как только англичане заметят их, немедленно штурмовать. Удалось добраться до середины горы незаметно, и буры продолжали  забираться на нее, как вдруг раздался окрик английского часового, заметившего их.

– В атаку! – закричал их командир Ян Деккер. Все бросились вперед. Справа от Лоуренса поднялся на штурм русский волонтер Петр. Он преодолел рывком довольно большое расстояние, укрылся за куст и прицелился из винтовки в силуэт англичанина, высунувшегося из-за бруствера. Выстрел! Лоуренс с удовлетворением заметил, как противник мешком свалился вниз, а ловкий русский устремился вперед под градом пуль.

Однако беспорядочный огонь с горы усилился. Вдруг раздался орудийный выстрел. Стало ясно: англичане подоспели к орудиям и сейчас коннице буров придется нелегко.

– В атаку! – вновь крикнул Ян, и под общие крики они пошли в бой. Гора была страшно крута, и едва ли можно было сказать, что люди бежали, многим пришлось почти ползли наверх. Ноги постоянно срывались, некоторые падали, но тотчас же опять вставали и карабкались изо всей силы, чтобы скорее добраться до вершины. А иные оставались лежать. Раздавались стоны раненых.

Лоуренс вспомнил, как дернулся и затих Петр, как кто-то крикнул, что их командир ранен. С того момента, как караульные увидели буров, прошло не более 3-5 минут, но ему эти минуты показались часами. Лоуренс преодолел самый крутой участок и теперь уже не полз – он бежал вперед, и в голове была одна мысль: от его быстроты зависит многое.

Вот и орудие. Буры открыли огонь по артиллеристам, и по причине того, что с крутой стороны оружие было не защищено, им удалось поразить врага. Та же участь постигла и другое орудие.  Конница буров также добилась успехов тем утром. После непродолжительного, но упорного и кровавого сражения остатки англичан сдались…
Лоуренс вспомнил былое и тяжело вздохнул. Потери были большие. Погиб не только русский волонтер Петр, от двух тяжелых ранений в живот и грудь спустя час скончался еще один русский доброволец – Григорий, совсем безусый паренек из недоучившихся студентов, который просто бредил идеалами свободы и независимости.

Он знал английский и немецкий, и Лоуренс в период затишья между боями часто беседовал с ним на исторические темы, с изумлением обнаруживая, что некоторые страницы истории Трансвааля и Свободного Оранжевого государства Григорий знал гораздо лучше Теллегена, который родился и вырос в Южной Африке. 

Григорий первым ворвался во вражеский редут, успел ударить прикладом одного и застрелить другого англичанина, но в тот же миг попал под огонь сразу нескольких вражеских солдат и был сражен. Однако его отважный бросок сделал свое дело: буры в итоге взяли укрепление.

Надо отдать должное. Англичане, которых удалось застать почти врасплох, сражались очень храбро и в невероятно тяжелых условиях, но и буры показали себя. А русские волонтеры, которых было пять человек из двухсот, были настоящими храбрецами. Теперь в их отряде их оставалось только трое.

Отчетливо помнит Лоуренс зарю того дня. Отчего-то показалась она ему кровавой и как будто вытекала из перерезанного горла несчастного умирающего. Мучительно было слышать стоны раненых в темноте. Их командир Деккер, к счастью, был ранен легко. Пуля пробила ему плечо, но после перевязки он продолжал командовать их соединением, приказал бурам снести раненых в палатки, где им можно было подать помощь, а также поделиться водой и вином из фляжек.

Английским раненым тоже оказали помощь. Лоуренс вспомнил,  как в первые дни войны буры разоружали сдавшихся англичан и отправляли их восвояси. Но ведь это были солдаты регулярной армии, которые при возвращении в свой лагерь вновь становились их противниками. Вскоре такую практику отменили и стали пленных обменивать. Таким образом в армию Девета вернулось немало солдат. Но Лоуренсу не повезло. Хотя в итоге вырвался все же из плена!

Зато попал в Россию. И даже побывал в таком красивейшем городе, как Санкт-Петербург, осмотрев некоторые его музеи. Не только русские братья по оружию и моряки, но и простые жители столицы нравились Теллегену своим дружелюбием и открытостью. Их готовность придти на помощь была поразительной. Город поразил его невиданным расцветом культуры, он своими глазами видел новые летние сцены в Екатерингофском парке и на Петровском острове, Летний театр в Таврическом саду.

Лоуренс бывал не только в рабочих поселках золотоискателей, но и в крупных городах своей республики и должен был признать: в России, которую он по незнанию причислял к азиатским державам, в рабочей среде огромной популярностью пользовались народные университеты. Для рабочих, мещан и мелких торговцев открывались новые театры, а Петербургское городское попечительство о народной трезвости воздвигло театральный дворец – Народный дом императора Николая II. Пастор Гимллот рассказал, что два года уже действовал общедоступный театр на Ново-Адмиралтейской улице в петербургском морском порту, а с 1891 года — театры Невского общества устройства народных развлечений. Он своими глазами видел все это, поражаясь русским. 

Интересно, как там воюют его друзья? Все ли живы? Скорей бы к ним, на милую родину!

Лоуренс закрыл глаза и увидел свой дом и сад, отца, который научил его многому и теперь находится точно в раю, а он продолжает его дело. Бур вспомнил наказ Великого Коломбези. Он должен выполнить свою миссию.

С этими мыслями молодой бур погрузился в крепкий сон.

Утром он проснулся полным сил и в отличном настроении. После вкусного завтрака в русском стиле с осетриной и блинами, Лоуренс просматривал захваченные от пастора газеты, как вдруг в номер постучали. Он отворил массивную дверь.

На пороге стояли две женщины. Та, что постарше, держала в руках мольберт и сумку с кистями, а молодая девушка…

Лоуренс застыл на месте. Судьба никогда прежде не сводила его с таким совершенным созданием природы. Безумство природы и загадочные флюиды солнца, сокровенная мечта богов о сотворении идеала и воплощенная реальность, счастье и печаль, чарующее эхо радости и невидимая даль, – все это было в ней одной.

Если бы прямо сейчас могущественный демиург потребовал у Лоуренса отдать половину сердца этой незнакомке, он сделал бы это, не раздумывая.

И у нее было такое красивое имя – Саша! 

Седьмая глава

– Разрешите представиться? – мужчина в светлом костюме легко, как будто не касаясь перегородки между лоджиями соседних номеров отеля, перемахнул на их сторону и сдул невидимую пылинку с лацкана пиджака, – Юрий Иванович, имя и отчество, как ни странно, настоящие, а фамилий у меня много. Все называть не буду. Скажу ту, которая имеет отношение ко мне по последнему паспорту. Предположим, Васильев. Очень красивая русская фамилия, лично мне нравится.

Теперь Матвей и Маша могли рассмотреть его внимательнее. Это на первый взгляд, ему было не больше сорока лет, и крепкое натренированное тело спортсмена чувствовалось даже в просторном костюме свободного, курортного покроя. Однако, приглядевшись, можно было заметить многочисленные лучики морщинок у проницательных серых глаз, загрубевший на ветрах пергамент скул, глубокую носогубную складку, небольшой шрам на высоком лбу мыслителя. Вопрос о возрасте повисал в воздухе. Этому человеку по его огрубевшему лицу путешественника легко было дать и все шестьдесят, а то и больше.

– Можно присесть? – Юрий Иванович не стал дожидаться приглашения и опустился в пластиковое кресло на лоджии. Потом махнул рукой, приглашая присоединиться. Он был похож в своем курортном костюме на усталого бизнесмена неопределенной национальности, который вырвался-таки на отдых.

У Матвея невольно промелькнуло сомнение: не этот ли человек, так уютно и миролюбиво расположившийся в кресле, несколько дней назад в Риме демонстрировал потрясающее умение уходить от пуль Матвея, «качал маятник» и совершил, казалось бы, невероятное.

– Располагайтесь, разговор будет долгим, – Юрий Иванович широко улыбнулся, обнажив белые крепкие зубы, – сегодня не простой день.

Маша и Матвей переглянулись. Потом присели к столику.

– Какое сегодня число? – поинтересовался Юрий Иванович.

– Четвертое октября, – бросила взгляд на наручные часики Маша.

Четвертое октября! Матвей слегка подскочил на легком стуле. Сегодня же его день рождения! Он чуть не провалялся в постели в такой день! Хотя и немудрено было забыть в такой бешеной круговерти событий!

– Именно так, четвертое октября 2017 года, – чисто риторически подтвердил Юрий Иванович, – выдающаяся историческая дата! В этот день скончались живописец Рембрандт Ван Рейн, композитор Жак Оффенбах и писатель Иван Ефремов. Но был произведен запуск первого спутника Земли, родились такие выдающиеся личности, как великий французский прозаик Луи Анри Буссенар,  писавший про любезную вашим сердцам Южную Африку, советский разведчик Рихард Зорге и… Матвей Крылов.

– Все анкеты просмотрели? – возмущенно привстал со своего кресла Матвей, которому осведомленность его собеседника не очень понравилась, – да, родился, ну и что?

– Анкеты? Ты совсем не то подумал, – как будто нисколько не обиделся Юрий Иванович, – дело в том, что о дате рождения мне стало известно не из журнала  домоуправления по месту вашего постоянного жительства или данных отдела кадров.

Юрий Иванович вздохнул, как бы прикидывая, стоит ли рассказывать дальше, и закончил:

– Мы с твоим отцом отметили этот первый день рождения в Анголе. Я даже имя тогда новорожденному предложил. У нас ведь в этот день друг погиб, подорвавшись на мине, и звали его как раз Матвей. Ваш отец сразу согласился – ваш тезка ему за неделю до этого жизнь спас, успев метко выстрелить в противника, целившегося из гранатомета по нашей машине. 

– Вы были знакомы с моим отцом? –  Матвей совершенно по-иному вгляделся в лицо своего собеседника. Как будто только сейчас увидел в нем что-то важное и сокровенное.

– Знакомы? Были ли мы знакомы? Не то слово, – глаза мужчины заблестели, но лицо его ничем не выдало волнения, – выражения «ели из одной миски» или пили из одной кружки» не более, чем заезженные штампы. Делились патронами, прикрывая друг друга…эти слова, пожалуй, больше скажут о нашей дружбе.
Юрий Иванович вздохнул, потянулся за сигаретами:

– Ты 4 октября родился, а вечером этого дня уже твой отец спас мне жизнь. Правда, сам пострадал при этом. Ему прострелили плечо. Так что получается, это и мой день рождения. И еще выходит: за мной должок. Не успел я отдать его, не успел.

Мужчина закурил. Потом неуловимым движением фокусника вытащил из внутреннего кармана плоскую бутылочку коньяку и произнес тихо, обращаясь непонятно к кому:

– Там, в номере, должны быть рюмки или стаканчики, принесите, пожалуйста.

Маша ушла в номер и молча расставила небольшие рюмки на стол. Юрий Иванович достал из другого кармана шоколадку, распечатал ее, ловко разлил поровну спиртное, жестом пригласил угощаться:

– За твое здоровье, Матвей!

Выпили.

– А теперь чокаться не будем. В этот день, к сожалению, как раз и погиб твой отец. 1993 год! Он был очень хорошим человеком и настоящим патриотом

– Как! – не удержался от восклицания Матвей, – да, 4 октября 1993 года он не вернулся домой. Тело нашли на следующий день. Так нам сообщили. А еще сказали, что он погиб пятого октября от случайной пули.

– Если бы от случайной, – горько усмехнулся Юрий Иванович, – пуля, конечно, дура, но вот какая беда. Можешь верить. Можешь не верить. Но стреляли твоему отцу в спину! И со своей же стороны. За то, что отказался штурмовать парламент, за то, что отказался стрелять в мирных людей. Я расскажу тебе… потом…

***
В восьмом классе учился тогда Матвей, но помнит октябрь 1993 года в Москве очень хорошо. Возможно потому, что это была последняя осень его отца. Тот не только все лето, но и  сентябрь  возвращался с работы поздно и очень усталым. Хмурился, выслушивая сетования матери на художества сына, а Матвей недоумевал: подумаешь, устроил диспут по пустяковой теме: «Правильно ли организовано сексуальное просвещение школьников, и с какого возраста его надо начинать?» Отец хмурился, но потом вспоминал что-то, усмехался, тер подбородок и ничего не говорил.

В сентябре обстановка в городе наэлектризовалась. Наступивший октябрь довел ее до предгрозового состояния. Кажется, дня за три до своего дня рождения, Матвей делал уроки в своей комнате и услышал интересный разговор, происходящий нам кухне.

Мать просила отца, который по делам часто бывал в центре Москвы, занести книгу сестре, работающей стенографисткой в Белом Доме.

– Шутишь, – отреагировал тогда отец, – как же я попаду туда?

Ответная реплика матери потонула в шуме воды. Видимо отец сполоснул чашку из под кофе, который поглощал в неимоверных количествах. Но слова отца Матвей расслышал неплохо:

– Да какой спецпропуск? Какое удостоверение! И удостоверение не поможет. А все виды пропусков еще в сентябре отменили. Предлог? Интересная формулировка: для защиты москвичей от вооруженных боевиков, засевших в парламенте. Так что доступ туда полностью блокирован. Не то что я или кто по делу, вновь прибывающие депутаты уже не могут попасть внутрь. Где собираются? По районным советам кучкуются, по домам.

– Даже тебе - и не пройти! – не унималась мать. 

– Проезжал я мимо, – терпеливо втолковывал отец, – Белый Дом окружен сплошным кольцом поливальных машин, заграждением из спирали Бруно.

– Так они же запрещены Женевскими конвенциями, их нельзя применять в городе и против  гражданского населения, – голос матери приобрел взволнованный оттенок.

– Верно, – подтвердил отец, – но это в просвещенной Европе запрещены. А у нас применяют, как видишь. В общем, Маша, так просто туда не пройти, и проще тебе в Теплый стан в выходные съездить к сестре. У Белого дома сейчас части внутренних войск. ОМОН в бронежилетах. А у них не только дубинки, водометы и знаменитое средство «Черемуха». Есть большая вероятность: не сегодня-завтра к Парламенту подойдут танки.

– Танки? Что за бред? – горячилась мать, – а по телевизору тишь да благодать.
Матвей жадно ловил каждое слово. Ничего себе дела! В центре Москвы не просто бронетранспортеры, но и настоящие танки. Надо будет обязательно посмотреть, когда они туда войдут!

– По телевизору? – рассмеялся отец, – по телевизору балеты скоро, мать, смотреть будем. «Лебединое озеро»! Ты как будто ты не знаешь, на что еще способно наше Центральное телевидение.  На российском канале закрыта телепрограмма Верховного Совета «Парламентский час». Еженедельная авторская программа В. Политковского «Политбюро», ток-шоу А. Любимова «Красный квадрат» и «Времечко», в которых высказывались критические замечания в адрес Ельцина, закрыты по высочайшему указанию свыше. 

– «600 секунд», питерская, еще выходит, – сказала мать, – там ребята, мне кажется, не врут.

–  Раз не врут, недолго выходить этой передаче, – коротко ответил отец.
На кухне наступила тишина. Так бывало, когда отец уходил в себя. По всей вероятности, и на этот раз старший Ленский что-то хмыкнул себе под нос и углубился в чтение многочисленных газет и журналов, а мать возвратилась к кухонной плите.

Вспомнил Матвей, как вечером настроил он приемник и на одной волне поймал репортаж корреспондента, вещающего от здания Верховного Совета, по нелепому подражанию всему американскому прозванному в народе Белым домом. Взволнованный голос поведал Матвею, что туда начали приходить граждане: москвичи, жители Санкт-Петербурга, Нижнего Новгорода и многих других городов и областей России. Вокруг стихийно образовался бессрочный митинг. Среди участников митинга представители различных организаций и общественных объединений, в том числе, представители возрожденного Казачества, чернобыльцы, шахтеры, общественные организации инвалидов, «Союз офицеров», Союз социально-правовой защиты военнослужащих, военнообязанных и членов их семей «Щит», РНЕ, разве всех упомнишь.

И Матвею было не до политики, тогда он был слишком мал.  Вот по радио сообщили: после неудачи переговоров при посредничестве патриарха Алексия в Ново-Огарево, началась блокада Верховного Совета силами ОМОН МВД. В здании Верховного Совета были отключены электроэнергия и водопровод.

Матвей слушал, о чем говорилось в те смутные дни на московских улицах, и не понимал, кто прав, а кто виноват. Одни москвичи роптали на резкие меры Ельцина: вот тебе и демократия. Другие говорили: так им, хасбулатовцам, и надо. Не хотят реформ. Общество не отличалось единством. В центре же столицы противоборствующие стороны сошлись как на Куликовом поле.

Это потом уже, когда «шоковая терапия» с треском провалилась, стало ясно, что эти меры привели страну к дальнейшему развалу, в то время демагогия заводила в непроходимые тупики. Впрочем, знать бы где упасть.

«Обязательно посмотрю, что там творится поближе», – решил тогда Матвей, – «как это: такие события и мимо меня».

3 октября было воскресенье. Матвей и Лешка, который тоже жил на Шаболовке, пошли днем на Октябрьскую площадь, благо это было неподалеку. Там в два часа дня должен быть состояться разрешенный Моссоветом митинг в поддержку Верховного Совета. Собралось  несколько тысяч человек, но по рядам прошел слух: якобы проведение митинга на Октябрьской площади запрещено мэрией Москвы.

Показались омоновцы в касках и со щитами, вооруженные дубинками. Матвей увидел, как они теснят демонстрантов, а потом услышал женский, истошный крик. Откуда-то раздался призыв бить стражей правопорядка, но толпа благоразумно пропустила мимо ушей этот явно провокационный клич. Зато раздались голоса с предложением перенести митинг на другое место.

Зажатые со  всех сторон. Матвей и Лешка решили продвигаться по течению и, энергично работая локтями, устремились в сторону Крымского моста. Толпа несла их все дальше и дальше, и вскоре они достигли Дома Советов. Тут они услышали первые выстрелы, по рядам пронесся ропот «убили, убили». Кого убили, было неясно.
С другой стороны площади Матвей увидел грузовики военного образца и омоновцев, которые отступали к зданию мэрии, в котором в советские времена размещалось руководство СЭВ стран Варшавского Договора. Снова раздались хлопки выстрелов, и вдруг случилось страшное.

Молодой высокий парень лет двадцати-двадцати пяти рядом с Матвеем вдруг рухнул, как подкошенный, на спину. Он не успел даже вскрикнуть. Толпа расступилась.

– Наповал, – констатировал седой мужчина с военной выправкой.

Матвей увидел пулевое отверстие над правым глазом несчастного, совсем маленький кровоподтек на лбу, остекленевшие глаза цвета серого неба, и ему стала жутко.

Он посмотрел на друга и почувствовал: Лешка думает о том же. Решили выбираться назад, благо толпа немного поредела. Лишь когда добежали до своей Шаболовки, Леша выдохнул:

– Слушай, а ведь и нас могли...

Он вдруг замолчал, словно в горле у него застрял тугой комок.

– Могли, – согласился с ним Матвей.

– Давай не будем ничего говорить предкам, – предложил Леша.

– Само собой, – кивнул Матвей, – еще не хватало.

У него перед глазами стоял тот высокий парень. И даже не нелепость этой случайной смерти, а ужасающая быстрота превращения живого и деятельного, полного сил и энергии молодого организма в мертвую плоть поразила Матвея.

Потом ему пришлось наблюдать немало смертей, он повидал много трупов, но этот первый погибший навсегда остался самым сильным впечатлением.    

Матвей выполнял домашнее задание по физике, когда со службы вернулась мать. Опустила сумки на пол и, увидев его в за письменным столом комнате, облегченно вздохнула:

– Как хорошо, что ты дома! Ты не подозреваешь, какой ужас в центре творится! Настоящая стрельба! Говорят, семь человек уже погибло!

Матвея так и подмывало рассказать о том, где они были с Лешкой, но он взял себя в руки. Отвел глаза в сторону, чтобы мать ничего не заподозрила. А она, уже из кухни крикнула:

– Сиди пока дома! Час назад Ельцин подписал указ о введении чрезвычайного положения в Москве.

Взяли-таки парламент штурмом? А он был рядом! И ничего не видел!
Матвей тогда не удержался. Прошел на кухню. Взял для вида холодный пирожок, который мама покупала в соседней «Кулинарии». Начал допытываться

– Здание мэрии, как говорят, занято восставшими, – сообщила мать, – ОМОН и внутренние войска отступили, оставив военные грузовики с ключами в замках зажигания, а демонстранты с Анпиловым и Макашовым во главе, двинулись в сторону телецентра в Останкино.

– Зачем туда?

– Как это зачем? – удивилась мать, – чтобы выйти в прямой эфир. Они теперь не пешим ходом – на оставленных войсками у мэрии грузовиках. И с автоматами. Я видела вчера своими глазами. Сооружены баррикады на Тверской улице и в примыкающих улицах и переулках. У Моссовета проходит митинг. А Гайдар, говорят, получил оружие для раздачи демонстрантам. Боюсь, самая настоящая война начнется.

Она вздохнула, и Матвей понял, что мать знает гораздо больше, чем говорит ему.

Возможно, мать сердцем почувствовала и смертельную опасность, которая угрожала ее мужу,  отцу Матвея, в душе горячо желая, чтобы все обошлось.
В этот вечер обошлось. Отец все же возвратился домой, хотя и заполночь. А рано утром, часов в пять, когда Матвей еще спал и лежал в кровати в своей комнате, его разбудил телефонный звонок. Отец взял трубку и после короткого разговора быстро собрался и ушел, чтобы никогда уже не вернуться.

4 октября было днем его рождения. Обычно мать и отец ночью пробирались в его комнату и на стуле рядом с его кроватью оставляли подарок. А потом дружно заглядывали к нему при пробуждении и поздравляли еще раз лично. В тот день мама поздравила его иначе. Не первый раз приходилось ей поздравлять сына без главы семейства, часто пропадавшего в командировках, но в тот день рождения она явно думала не только о нем. Какая-то печаль терзала ее.

Мать зашла к нему, поцеловала в щеку, и Матвей уловил запах валерьянки и еще каких-то сердечных капель, исходящих от ее домашнего халата.

Он проснулся от этого, увидел подарок: американские очки для плавания с незапотевающими стеклами, но обычной радости почему-то не было.
Матвей вспоминал, как в тот день мать ушла на работу, а он за полчаса до школы крутил ручку настройки своего радиоприемника. Настроился на Би-Би-Си и пользуясь своим знанием английского – не зря же учился в элитной спецшколе – уловил важную информацию.

По сообщениям британских корреспондентов, вечером 3 октября 1993 года в 19 часов 12 минут спецназ и БТРы открыли шквальный огонь из автоматического оружия по толпе, собравшейся у телецентра, что привело к гибели, по меньшей мере, 46 человек. Голос с волнением сообщил: среди убитых были иностранные журналисты. А по московскому радио вечером сообщили, что телерадиовещание в Останкино было временно прекращено по распоряжению руководства.

В этот день в школе на уроке математики он вдруг услышал звук гулкого разрыва, за ним еще и еще. Ни учительница Нина Ивановна, ни ученики не догадывались тогда, что это начался обстрел здания Парламента из танковых орудий. Он еще посмотрел на часы тогда. Было 9 часов 20 минут. Нина Ивановна побледнела, но продолжала вести урок, а он вспомнил вчерашний день, и что-то внутри екнуло: где отец, что с ним?
На перемене все бросились к окнам. Со стороны центра к небу поднимался густой черный дым. Школьники и преподаватели терялись в предположениях и догадках. Но по шуму и разрывам у них складывалось впечатление: идет самая настоящая война в центре столицы!

Такого не было давно. А из танков никогда не палили, это точно!
Лишь потом Матвей узнал, что командой Ельцина ночью с 3 на 4 октября был подготовлен план штурма Белого дома. В нем приняло участие около 1700 человек, 10 танков и 20 бронетранспортеров. Акция была крайне непопулярной, контингент пришлось набирать из состава пяти дивизий, и в 15:00 отрядам специального назначения «Альфа» и «Вымпел» было приказано взять Белый дом штурмом. Командиры обеих спецгрупп перед тем, как выполнить приказ, попытались договориться с руководителями Верховного Совета о мирной сдаче. «Альфа», пообещав защитникам Дома Советов безопасность, сумела к 17:00 уговорить их сдаться.
Спецподразделение «Вымпел», чье руководство отказалось выполнять приказ о штурме, впоследствии было передано из ФСБ в состав МВД, что привело к массовому уходу в отставку его бойцов. Руководители защиты Белого Дома, а также некоторые участники, были арестованы, и, по сведениям правозащитников, подвергнуты избиениям и унижениям.

После школы они с Лешкой пошли домой, поскольку пронеслись слухи, что центр оцеплен. Он тогда сидел и ждал, думая, когда же придет отец. Тупо слушал сообщения правительственного радио.
«…письмо с одобрениями действий президента по разгону представительных органов власти направил Джохар Дудаев: Правительство Чеченской Республики одобряет Ваши действия по подавлению коммунистическо-фашистского мятежа в Москве, имевшего своей целью захватить власть в России и потопить в крови демократию. В этот суровый час, когда решается судьба России, мы еще раз хотим заверить Вас, что мы готовы помочь в любой момент всеми средствами, которыми располагаем»
Джохар Дудаев одобрил стрельбу из танков и подавление инакомыслия в Москве. Знал ли он, что по истечении нескольких лет танки войдут в его город, станут стрелять и там? Наверное, нет. Другие региональные лидеры поддержку действий президента Ельцина почему-то не выразили.

«Когда же позвонит отец?», – думал тогда Матвей. Он чувствовал недоброе предчувствие и старался не показывать это матери. Но телефон молчал. А потом прозвучал звонок другого человека, и мать, выронив трубку, сползла на пол. 

                ***
– Так вы не были с отцом в день его гибели, – спросил Матвей у Юрия Ивановича.

– Нет, я в те дни на Кавказе был. Но на похороны прилетел, – ответил тот, – успел-таки. Выяснил, как было дело на самом деле, подал рапорт и уехал из Москвы, где на ключевых постах оказались приближенные Ельцина, руководящие бестолково и непродуманно. Ясное дело, они заботились лишь о собственных привилегиях, а на страну и народ им было глубоко наплевать.

– Подался я тогда в Сибирь,  – вздохнул Юрий Иванович, – пригласил сослуживец по одной «горячей точке».  Сам-то он в областном УВД устроился. А мне схлопотал должность начальника службы безопасности пивоваренного завода. Знал бы я, что опасностей там не меньше, чем в джунглях Никарагуа. Правда, все равно согласился бы. Характер такой.

Матвей пожал плечами. Не знаешь, где найдешь, где потеряешь. Так говорила бабушка, но его собеседник понял этот жест иначе.

– Не веришь? – Юрий Иванович пристально посмотрел на собеседника и даже слегка обиделся, – хочешь, коротко расскажу?

Матвей кивнул, и Юрий Иванович продолжил:

– Сначала все было вроде бы мирно, но повсюду в стране и в городе началась приватизация. Коснулась она и пивоваров. Львиная доля акций по закрытой подписке была распределена среди членов трудового коллектива и ветеранов, но руководители предприятия в соответствии с планом приватизации получили «менеджерские» пакеты, а небольшой государственный пакет акций пивзавода был продан на чековом аукционе.
Фактически созданное в ходе приватизации ОАО контролировал в те годы один человек – его генеральный директор. Ходили слухи, что этот пивоваренный завод на тот момент «крышевал» один из тогдашних руководителей УВД города, чей сын занимался пивным бизнесом. Разумеется, никакого официального подтверждения эти рассказы не получили.

В те годы объемы производства росли, предприятие активно занималось реализацией своей продукции в густонаселенных районах города, которые было принято называть спальными. Традиционно эта торговля находилась в руках криминала. В 1997 году начались финансовые трудности, и весной пивоваренный завод предпринял попытку взять под контроль продажи собственной продукции.

Именно это обстоятельство, как показали дальнейшие события, сыграло роковую роль в судьбе руководства акционерного общества. Летним утром 1997 года недалеко от проходной предприятия на пустынной дороге преступники расстреляли служебную «Волгу», в которой находились начальник службы безопасности завода и главный инженер Валерий Петров. Оба пассажира и водитель машины погибли.

По официальным сводкам.

На самом деле Юрий Иванович, успевший уложить из табельного оружия двоих нападавших из четырех, выжил. Как важный свидетель, он был скрытно вывезен в тайную клинику, где быстро поправил свое здоровье. Вместо него схоронили бомжа с похожим лицом, скончавшегося в тот же день от сердечного приступа. 

Суд состоялся полтора года спустя. Юрий Иванович воскрес из мертвых, свидетельствуя на суде. Исполнители убийства получили по 15 и 25 лет лишения свободы, однако, по странному стечению обстоятельств, один за другим ушли из жизни в местах заключения от прободной язвы желудка и сердечного приступа.
Криминальный авторитет Виктор Порошин, чья группа, по данным следствия, на момент совершения убийства контролировала Промышленный район, Синий рынок города и реализацию пива на местном пивзаводе, получил десять лет, но в колонии случайно поскользнулся на арбузной корке и ударился  виском об угол стола. Он тоже скончался.

Дерзкое преступление отражало пик борьбы между противоборствующими финансово-криминальными группировками сибирского города за контроль над предприятием. Несколько руководящих работников предприятия решило сформировать крупный пакет акций пивоваренного завода и сместить директора с должности. У главного руководителя предприятия в тот момент было около 25 % акций. Около 40% акций было распылено в трудовом коллективе. Попытка смещения началась именно со скупки акций, но затем она приобрела и более опасные формы.

Надо заметить, что на этапе вторичной приватизации стремительная скупка распыленных в трудовом коллективе пакетов акций была распространенным способом смены собственника на предприятиях. Однако нередко предприимчивые инвесторы, чьи действия вполне укладывались в требования российского законодательства тех лет, сталкивались с давлением со стороны руководителей и оказывавших им поддержку правоохранительных органов. Вышло так, что всего за два-три месяца внешним инвесторам удалось собрать в своих руках около 20% акций предприятия.
Казалось, маятник резко качнулся в сторону. Но в этот момент у деляг начались серьезные проблемы с «силовиками». Несколько  компаньонов были арестованы под различными предлогами. В офисах фирм, которые были связаны с группой финансистов, проводивших скупку, проходили обыски под предлогом поиска «закладок» взрывных устройств и борьбы с терроризмом, их автомашины останавливали и досматривали, после чего отправляли на штрафные стоянки.

Наконец, в квартире одного высокопоставленного директора обнаружили пакетик с героином. Такая ситуация заставила «финансистов» искать союзников в лице криминала, но последствия оказались непредсказуемыми. Гибель главного инженера подтолкнула директора предприятия на сближение с человеком, который был близок к «семье» и держал в своих руках огромные активы.

Этот олигарх и мультимиллиардер сделал эффектную рокировку, предложив директору пивоваренного завода высокопоставленную должность в своей структуре в Москве, обеспечив его московской квартирой, дачей, всеми атрибутами безбедной жизни в обмен на акции и карт-бланш на его предприятии. Акции у «финансистов», которых продолжали трепать правоохранительные органы, были скуплены, контрольный пакет сконцентрирован в одних руках и понятно, в каких.      
 
Однако олигарх неожиданно уступил предприятие другим покупателям, предложившим хорошую цену. Сначала инвестором, а затем собственником пивзавода стала одна из крупнейших европейских пивных компаний – интернациональный концерн Nord West Beverages Holding Ab (NWВН). Пошли крупные инвестиции, и скоро жители города радовались тому, что на прилавках магазинов появились новые виды пенного напитка, почти позабыв о драматических страницах борьбы за завод. Эпоха криминала девяностых годов безвозвратно уходила в прошлое. 

Юрий Иванович закончил свой рассказ, а Матвей не мог отделаться от впечатления, что все это он когда-то уже слышал.

И поделился своим впечатлением с собеседником.

– Да что говорить! В каждом городе могла произойти подобная история. Вероятно, об этом было напечатано в одной из газет, – предположил тот, – после ухода Ельцина порядок в силовых структурах начал восстанавливаться, хотя коррупции там всегда было через край.

– Наверное, – ответил Матвей, – и вы вернулись после того, что случилось, на службу?

Юрий Иванович чуть помедлил с ответом.

– Если бы… Так получилось, в общем, служить мне пришлось у этого самого олигарха. И задание добыть недостающую половинку артефакта и убрать вас  – это тоже его задание.

Он внимательно взглянул в глаза Матвея и закончил:

– Только я не собирался и не собираюсь его выполнять.

***
Если бы Матвей и Маша прилетели в Римини самолетом, при заходе на посадку им было бы замечательно видно, как живописно расположился этот курорт на Адриатике, и насколько растянулся вдоль моря.  Четырнадцать километров пляжей – не шутка! С высоты птичьего полета им было бы также удивительно наблюдать, как варьирует ширина пляжей. В северной части курорта она минимальна и едва достигала полсотни метров, но в районе знаменитого «Гранд-отеля» пляж был поразительно широкий – около двухсот!

Матвей и Маша прибыли не по воздуху, но видели, как время от времени самолеты снижались или набирали высоту, ведь аэропорт находится практически в черте города. Они гуляли по улицам и влились в ряды разноязыкой курортной братии. В курортный сезон население города увеличивалось со ста пятидесяти тысяч до полутора миллионов(!), то есть в десять раз, и все его 1450 отелей разного уровня комфортности были полностью заполнены туристами!

Как только представилась возможность, и раненый Матвей стал чувствовать себя хорошо, они с Машей устремились в город. И первым делом им захотелось осмотреть побережье. Юрий Иванович не возражал. Он обладал особым чутьем, которое подсказывало: на этом курорте их искать не будут. По крайней мере, сейчас. Да и найти человека в вытянутом, как струна, городе гораздо сложнее, чем в небольших компактных городках итальянского побережья. 

– Знаешь, что меня поражает в Римини, в отличие от Кейптауна? – спрашивала Маша, и не дожидаясь ответа Матвея, сама же отвечала:

– Здесь запахи цветов соперничают с запахами моря.

Матвей поднял с песка тонкую ракушку, с радужной внутренней поверхностью и шутливо подарил своей спутнице.

– И вовсе не обязательно быть рядом с Адриатикой, дух морской стихии может застигнуть нас в любом переулке города, – продолжила девушка.

– Точно! – подтвердил Матвей, поразившись, как точно совпали их оценки.

Первое разочарование  – море оказалось не таким лазурным, каким виделось издали. В полосе прибоя оно было мутным, потому что волна вздымала взвесь мелких песчаных фракций. В первой половине октября купальный сезон здесь не завершен, и Матвей с Машей с удовольствием сбросили одежду на первом же пляже. Прежде, чем увидеть относительно чистую воду, им пришлось идти очень далеко, так как глубина увеличивалась медленно.

Ветер в этот день дул с моря. В момент захода в воду они не ожидали, что, продвигаясь по колено в воде, их будет периодически окатывать соленой мутной волной до макушки.

– По полной программе! – воскликнула девушка и устремилась в море. 
Матвей решил доказать, что он ничем не хуже плавающих на глубине купальщиков и купальщиц, и былое спортивное мастерство не пропьешь! Он убедился, что Маша неплохо держится на воде, вспомнив, чему учил его тренер когда-то. Выдох в соленую воду, вдох – из-под мышки, и Матвей молодцевато поплыл кролем к горизонту, где маячила нефтедобывающая платформа. 

Он миновал дальних купальщиков, но порезвиться от души на более чистой воде вдоволь ему не удалось: с курсирующего вдоль берега катера прозвучал грозный глас по-итальянски. Стало ясно: надо грести к берегу. Матвей вспомнил теплое и спокойное Эгейское море в Греции и горячее Средиземное в Турции, где он был никому не интересен, в том числе спасателям, мог плавать, где угодно и сколько угодно. Правда, в Турции волны были подстать адриатическим.

Маша была в восторге. И ее восхищение не могло поколебать второе мелкое разочарование. Разве могли они предполагать, что на пляжах Римини нет отбою от назойливых темнокожих продавцов кокосов, китайского ширпотреба и мастеров татуировок, которые пристают каждую минуту? При этом они совершенно не помнят, что их послали в отдаленное место на нескольких языках десять минут назад и дружелюбно улыбаются вам по несколько раз в час, надеясь непонятно на что. Отогнав очередных продавцов, откинулись в шезлонгах. Попытались закрыть глаза от яркого все еще солнце, но их будоражил не столько прибой, сколько громкие возгласы продавца кокосов: «Коко белло, белло коко!»

По песчаной полосе вдоль моря с рассвета и до заката в Римини всегда гуляло очень много народу. Некоторые бегали трусцой, иные выгуливали собак. Это потом Матвей узнал. Что все пляжи города – это муниципальная собственность, они сдаются властями города в аренду, но есть закон, по которому узкая полоса вдоль моря никому не принадлежит. Именно там расстилают свои коврики и располагают товар те торговцы, которые не утруждают себя назойливым хождением мимо загорающих курортников.

Впрочем, им было хорошо у моря. А потом, неспешно беседуя, они направились в город. Сначала прошли по южной и не широкой его части. Потом двинулись в центр. Разумеется, в Римини не было такого обилия исторических памятников, как в Риме или Венеции. Однако в центре города, в который они прошли пешком от «Гранд-отеля», двигаясь от моря и минуя красивейший парк с фонтанами, воображение поразила чудесная древняя арка императора Августа.

– Это и есть символ города, – объяснил Матвей, – ты только представь: эта арка была построена в 27 году до нашей эры. Она украшена фигурами Юпитера, отца всех богов и самого почитаемого в Древнем Риме, Нептуна, бога морей, Аполлона, сына Юпитера и Минервы, покровительницы искусства.

Маша только головой покачала. Невероятно!
Повернув направо, они вышли к площади Piazza Cavour, вокруг которой находился  неоклассический театр Teatro Comunale и фонтан della Pigna XVI века. Слева от площади находился старый рыбный рынок, а саму площадь окружали великолепные дворцы.

– В древнем Римини был свой Колизей, построенный во II веке до нашей эры, – добавил Матвей, – вот он.

– Эти несколько стен? – уточнила Маша.

– Да, – подтвердил Матвей, – только они сохранились, но, в отличие от римского, местный Колизей был построен из кирпича, а затем облицован мрамором, и он вмещал всего 12 тысяч зрителей.

Солнце садилось. Они шли, и перед ними вставали новые достопримечательности, с той или иной стороны поворачивался волшебный, неповторимый город, в котором пели соловьи, журчали чистейшие фонтаны, а море доносило свои запахи.

Стало смеркаться. Когда они вернулись в свой район города. Поначалу хотели присесть в кафе у небольшого отеля «Daria», но там возбужденные итальянцы смотрели футбол, жестикулируя и вскрикивая так громко, что Маша потянула Матвея вдоль по улице.

– Я проголодалась и хочу отведать настоящей итальянской пиццы, а не такую, как в Москве подают, – призналась она.

– Тогда постарайся не попасть в такую интересную ситуацию, как я, – улыбнулся Матвей, – помню, когда в первый раз я приехал в Италию, со мной произошел забавный случай. Если специально не уточнять, в кафе, скорее всего, подадут пиццу стандартную. Диаметр ее, представляешь, 30-35 сантиметров?

– Ничего себе, – удивилась Маша, – нелегко было съесть ее с непривычки.

Они решили поужинать в ресторане «Auriga», где на столах стояли, как, впрочем, и в других ресторанах, оливковое масло, винный уксус, тертый сыр пармезан.

Маша заметила, что пармезан итальянцы крошили не только в «пасту» – макароны, спагетти, но и куда попало, даже в суп.

– Давай пиццу попробуем в другой раз, я вижу в меню немало вкусных блюд итальянской кухни, – предложил Матвей.

Маша согласилась.

Официант быстро принес заказ на огромных тарелках. Котлета по-милански оказалась тонкой отбивной по размеру чуть уступающей стандартной пицце. «Лазанье» – пирог с овощами и ветчиной, запеченный, вероятно, в духовке, тоже был огромен и великолепен, и цена  € 8,3 за порцию не показалась высокой после дегустации такой вкуснятины. 

– Странно, почему ты изъяснялся на английском, а  не поговорил  с ним на его родном языке? – поинтересовалась девушка.

– Все очень просто, – улыбнулся Матвей, – но национальность от проницательных глаз этих служащих не скроешь. Про другое подумал. Как только мы вошли сюда, я обратил внимание, каким восторженным взглядом на тебя посмотрел один официант, потом второй. Знаю, настоящий итальянец не удержится от того, чтобы не обсудить достоинства русской синьориты друг с другом. Мне очень захотелось послушать. Вот как раз сейчас они говорят, какие у тебя великолепные волосы, какие красивые глаза. Под цвет моря.

Маша не выдержала и обернулась. Официанты притихли, заулыбались.

– А ты меня не обманываешь? –  прищурилась девушка.

– Нет, конечно, – засмеялся Матвей, – но в другом виноват перед тобой. Это я тебе такие слова должен был сказать. И гораздо раньше, чем сейчас переводить с итальянского языка.

Он взял маленькую изящную ладошку Маши в свою, большую ладонь. Внимательно посмотрел ей в глаза и тихо проговорил:

– Знаешь, мне все это напоминает добрую сказку…

– Мне тоже, – тихо ответила она.

Матвей чуть повернулся к замершим у стены официантам и заговорил по-итальянски. Маша вслушивалась в звуки мелодичного языка Данте и Леонардо да Винчи, и ей показалось, что она понимает, о чем говорит ее спутник.

Итальянцы подошли поближе, один из них приложил руку к груди и почтительно поклонился, второй последовал его примеру.

– О чем ты с ними говорил? – спросила заинтригованная девушка.
– Про вино, которым нельзя напиться, но оно пьянит и валит с ног. Про костер, который даже Вечность затушить боится. Про рождение мечты, океан безумства и волшебную скрипку сердца. Про любовь и про то, как я люблю тебя.

– А мне ты это почему не сказал?

Матвей вздохнул. Разве мог он, сильный и крепкий, находчивый и остроумный, признаться, что собирался это сделать, но язык в самый ответственный и важный момент вдруг отказывался подчиняться ему.

– Посмотри! – вдруг кивнула Маша.

У их столика стоял улыбающийся официант, а на подносе его была бутылка шампанского. Он проговорил несколько фраз.

– Просит передать, что это подарок за счет заведения, – перевел Матвей, – извиняется и отклоняет мое предложение выпить всем вместе. Говорит, вы двое так счастливы и так хорошо смотритесь вдвоем, что было бы преступлением вмешиваться.   
–
 Он, наверное, прав, – засмеялась Маша.
 
Восьмая глава

Мы оставили молодого бура на пороге гостиничного номера. Роберт ушел в лавку, и молодой Лоуренс был один. Он открыл дверь и увидел двух русских женщин.  Удивление не смогло укрыться на лице бура, а память подсказывала по-прежнему услужливо. Итак, у одной гостьи, молодой, черноволосой и голубоглазой,  было необычное и красивое имя – Саша! 

Она протянула руку в блестящей перчатке. А вторая женщина, похожая на нее, представилась Еленой Аполлоновной, вот только сможет ли он повторить такое сложное отчество и не забудет ли его по истечении пяти минут?

Лоуренс заговорил по-английски, потом от волнения перешел на африкаанс, однако понял, что его плохо понимают, и снова перешел на английский. Жестом галантно предложил женщинам войти, помог снять пальто и пригласил расположиться в удобных и глубоких креслах, застеленных холщовой материей.

Северный ветер раздвигал трясущимися руками шторы, по паркету стелился холодок, и Лоуренс хотел было закрыть форточки, но Саша сделала легкое протестующее движение рукой: не надо, так приятнее. Свежий ветер весны, младший брат петербургских зимних туманов, уже потерявших немало сил, теперь не морозил – бодрил.

Она объяснила цель своего визита. Лоуренс кивнул, однако посетовал на отсутствие товарища. Тот рискнул в одиночку прогуляться по городу, но обещался скоро вернуться и тоже позировать.

Обменялись мнениями по поводу капризной петербургской погоды. Елена Аполлоновна, между тем, решила не потакать больше непременному этикету и решила: пора заканчивать непременную вступительную беседу и приступать к делу. Она кивнула на свою сумку с кистями. Саша попросила Лоуренса разогнать по углам тяжелые темные шторы, и Елена Аполлоновна не утаила радости и самодовольно улыбнулась: «Дочь мастера понимает с полунамека».

– Пожалуй, удобнее всего вам присесть здесь, мой герой! – улыбнулась художница, указав на венский стул.

Лоуренс осторожно опустился на круглое лакированное сидение и смущенно потупился под взглядами двух красивых русских женщин.

– Смотрите сюда, молодой человек! – скомандовала Елена Аполлоновна, указывая направление. И не шевелитесь!

Бур послушно повернул голову и застыл в ожидании, затаив дыхание.
Сначала художница бегло набросала эскиз. Саша не раз присутствовала при таких набросках, каждый раз поражаясь способности матери ухватывать самое главное в человеке. Вот и сейчас она с удивлением наблюдала, как на плотной бумаге появлялись черты Лоуренса – его высокий лоб, слегка запавшие щеки, прямой нос с горбинкой и выразительные глаза под выгоревшими бровями.

Осталось передать загар этого мужественного лица, но Саша знала: этому придет свой черёд. Ведь главное – сделать первые наброски. Девушка переводила взгляд с эскиза на бура и не могла удержаться от восклицания по-русски:

– Как контрастирует его бронзовое лицо с нами, да и со всем в этом городе. Он словно из другого мира. Смелый. Отважный. Как я сочувствую им…

– Не влюбилась ли ты, милочка? – мягко улыбнулась Елена Аполлоновна, не отрываясь от работы. – Если хочешь знать мое мнение, буры в глазах нашего общества, конечно, борцы. Но надобно хорошо понимать, они в свое время столь же жестоко вели себя по отношению к туземным племенам, как сейчас это делают англичане, притесняя буров. Противоречиво к ним отношусь. Ну, чтобы тебе было понятнее – как к нашему градоначальнику  Клейгельсу.

Николай Васильевич в Санкт-Петербурге был в то время едва ли не самой заметной личностью. Заступив на пост в декабре 1895 года, он первым делом навёл порядок в деятельности канцелярии градоначальства, переложив значительную часть своих обязанностей на городское самоуправление. В результате значительно сократилось число поступивших в канцелярию градоначальства бумаг, равно как уменьшились и суммы, израсходованные на содержание канцелярских чиновников, писцов, на освещение, отопление и канцелярские товары.

Именно при Клейгельсе в городе началась строительная лихорадка. Многие улицы на европейский манер приукрасились торцовыми мостовыми. Вместо малоэтажной застройки все больше стало появляться многоквартирных доходных домов. А для усовершенствования полицейского дела Николай Васильевич учредил в Петербурге конно-полицейскую стражу, которая хорошо показала себя при ликвидации уличных беспорядков. 

Но почти всем жителям столицы империи известно было и то, что бывший генерал от кавалерии, отличившийся в русско-турецкой войне 1877 – 1878 годов и награждённый орденами Святого Владимира, Святой Анны, Белого Орла, Святого Александра Невского и другими, к обустройству личных дел подошел с тем же кавалерийским наскоком. 
Чего стоит один только нашумевший «зеленый скандал», когда Клейгельс, скупив всю зелёную краску в городе, издал указ об окрашивании дверей всех питейных заведений исключительно в зелёный цвет. Были и анекдотичные случаи. Когда градоначальник перевёз речной трамвай на свою усадьбу, горожане только головами качали…

– Так что и буры твои – за свободу, с одной стороны, а с другой – я что-то не слышала, чтобы они африканские племена к себе в армию принимали. Получается, одной рукой буры бросают копья в угнетателей-англичан, а другой душат туземцев. Ведь так? Где, скажите, чернокожие герои?  Один хищник сменяет другого. Так зверь настигает антилопу, а второй пытается отнять у первого добычу, вот они и дерутся за нее.

– Вы, маменька, часом не социалистка? – вместо прямого ответа весело бросила Саша, – погодите с выводами. Не все так просто. Сменилось несколько поколений, выросли селения, а там, где были бесплодные равнины, теперь поля и пастбища. Но Британия, как царица морей, оживилась сильнее, когда все больше и больше алмазов стали находить в бурских республиках. Алмазы на англичан что кровь раненого животного для хищника, идушего по следу. Справедливо ли отдавать освоенные тобой земли?

Саша разгорячено махнула рукой, а Елена Аполлоновна, улыбнувшись загадочно каким-то своим мыслям, продолжала тем временем делать эскиз. Молодой бур вслушивался в незнакомую речь и пытался понять, о чем так оживленно беседуют мать и дочь.

***
– Александровский сад был открыт к 200-летию со дня рождения великого российского императора Петра I, – объясняла по-английски Саша Лоуренсу, и её рука то показывала на дуб, который самолично посадил другой российский самодержец – Александр II, то веранду с резным декором, то один из изящных фонтанов.

Девушка ловила любопытные взоры коренных петербуржцев, не без интереса разглядывающих высокого, загорелого иностранца в одежде голландского покроя и удивлялась своей храбрости. Как это она решилась пригласить гостя российской столицы на прогулку! Даже маменька не смогла возразить ни слова от неожиданности…
Лоуренсу было интересно видеть здесь и помпезные скамейки, и четкие линии дорожек. Конечно, глазу было непривычно отсутствие зеленой листвы и травы, но среди серых тонов попадались во множестве яркие пятна, что он на время забывал о серости и северном дыхании Финского залива. И главное – с ним была такая красивая девушка!

Он искоса поглядывал на её нежное лицо молочной белизны, выразительные и глубокие синие глаза, тонкий нос с чуть заметной горбинкой и высокий лоб. И смущенно переводил взгляд на очередную достопримечательность. 

– Идея обустроить здесь городской сад принадлежала адмиралу Грейгу, – продолжала Саша. – Создание сада было поручено петербургскому ботанику Регелю. Работы по разбивке сада начались летом 1872 года, и в саду были посажены тысячи деревьев и кустарников более, чем пятидесяти видов. На открытие сада приехал сам император Александр II. Выйдя из коляски, он изволил пройти до газона против портала Исаакиевского собора, где лично посадил дуб. Там же дал согласие на название сада своим именем.

Любовь. В свои двадцать лет Лоуренс Теллеген никогда раньше ни задумывался о ней. Хотя далеко не первый год ловил восхищенные взгляды сверстниц. И даже испытал первую страсть с дочерью купца из Трансвааля, друга отца. Его семья переезжала в более безопасное место и пока лошади отдыхали, а работник чинил сбрую, две дочери – Ханна и Виктория отдыхали в гамаках под сенью вековых баобабов.
Черноокая и черноволосая Виктория, которая была на три года постарше Лоу, попросила его сопроводить её к ручью. От юноши не ускользнуло тогда, что она сделала какой-то малопонятный жест младшей сестре, и та, так же странно улыбнувшись, осталась пребывать в гамаке, тогда как Лоуренс с Викторией вышли за ограду.

Разговаривали о тяжелой дороге, о видах на урожай и о войне. Когда довольно отошли уже по течению ручья от фермы Теллегенов, Виктория вдруг остановилась у толстого дерева и неожиданно увлекла его к основанию. Здесь она мягко опрокинулась спиной на землю, подняла тяжелые юбки, и Лоуренс вдруг заметил: ничего под этой бронёй у нее больше не было.

Он тяжело задышал, когда Виктория развела в сторону крепкие ножки в шерстяных гетрах, и под черным мыском он увидел то, что ему видеть никогда раньше не приходилось. Отставив в сторону отцовский карабин, расстегнув ремень и сбросив брюки, Лоуренс бросился к девушке и вошёл в неё, испытав огромное блаженство. Однако к его удивлению пик счастья наступил неожиданно быстро. Его вдруг подхватил бурный смерч, пробил током насквозь, и он ничего не мог с собой поделать. Только ещё крепче сжал постанывающую от удовольствия и страстного желания девушку в объятиях…

В то утро ему показалось: не только Виктория, отряхивающая от соринок свои платья, –даже солнце и сидящий на ветке ученый марабу снисходительно смотрели на первый любовный опыт юного бура, ставшего мужчиной. И хотя девушка, как только могла, утешала грустного Лоуренса, предлагая встретиться завтра, его нечаянная радость от того, что вдруг так случилось, была покрыта толстым слоем разочарования. Виктория по пути домой несколько раз останавливалась и приникала к молодому буру всем гибким жарким телом, покрывая его лицо поцелуями, пытаясь поймать встречный ответ, но Лоуренс сказал себе: всё произойдёт завтра, и он ещё покажет себя.

Однако запланированное свидание на следующий день не состоялось. Прискакал всадник с дурными вестями о продвижении англичан, и повозки тронулись в путь раньше намеченного времени. Виктория помахала белым платочком ему из повозки, и на этом первый роман Лоуренса и закончился. Океан грядущих любовных безумств, вдруг докатившийся до фермы Теллегенов, спокойно отступил и вошёл в свои берега. Да и до любви ли было ему, когда англичане на пороге родного дома. «Вот прогоним врага – тогда» – утешал себя Лоуренс, но нет-нет да и вспоминал страстную Викторию, её жадные губы и румянец на щеках, похожий на спелые яблоки.

«Эта русская девушка совсем другая», – подумал Лоуренс и тут же спохватился, что, погрузившись в воспоминания, пропустил её старательные объяснения о красотах одного из известных мест Санкт-Петербурга.

– … центральная струя фонтана бьёт на высоту двухэтажного дома, – донёсся до бура голос девушки, и он устыдился, как своих старых воспоминаний, так и того, что утратил на какое-то время должное внимание. 

А потом они прошли по аллее, украшенной бюстами известных личностей, и вскоре вышли на одну из оживлённых улиц российской столицы. Саша взяла Лоуренса под руку, и он почувствовал непонятно сладкое ощущение. Ему было хорошо с этой девушкой даже, когда она находилась рядом, и он боялся одного: вот сейчас прогулка закончится, и они расстанутся надолго, а может быть, навсегда. 
Саша расспрашивала Лоуренса о природе далёкой страны, и он рассказывал о вечнозелёных жестколистных лесах, переходящих в кустарниковые труднопроходимые заросли и сухих степях, превращающихся на границах своих на северо-западе в настоящие пустыни. С отцом Лоуренс побывал на склонах Драконовых гор, покрытых смешанными и хвойными лесами, а потом они поднялись выше зоны лесов, где раскинулись альпийские луга.

Он описывал баобабы и различные виды акаций, пытался как можно нагляднее изобразить колбасное дерево, капское красное и эбеновое деревья. Но особый интерес у Саши вызвали сведения о животных Южной Африки – её красивые глаза расширились от удивления при рассказах о сказочном мире, населенном буйволами, слонами, жирафами, африканскими носорогами, антилопами гну, куду, импалами, саблерогими или лошадиными антилопами.

А когда бур стал рассказывать, сколь многочисленны хищники: львы, леопарды, гепарды, гиены, шакалы, а также обезьяны и крокодилы, она не удержалась от восторженного возгласа:

– И вы своими глазами видели львов, антилоп, носорогов? 

Лоуренс едва удержался, чтобы не хмыкнуть – не хватало еще обидеть такую замечательную девушку! Видел ли он?

– Конечно, – с достоинством ответил молодой бур, испытывая сожаление, что тем временем за увлекательной беседой время пролетело так быстро, и они уже приблизились к дому, где проживала Саша. Лоуренс попросил разрешения зайти проститься перед отъездом в Голландию, откуда они собирались пробираться на родину.

***
А потом время для Саши Крапивиной потекло мучительно медленно. Она уже была знакома с этим свойством, когда при подготовке к экзаменам то же время неслось со скоростью курьерского поезда, а вот теперь оно же ползло, как черепаха, про которую ей рассказывал Лоуренс.

Так прошел вечер и ночь. Длинная, как будто зимой. Саша вновь и вновь уже в памяти своего сердца проходила с Лоуренсом теми же петербуржскими улицами, вспоминала его улыбку и то, как оперлась о его твердую руку, когда пришлось пройти мимо большой лужи в сквере. Странно, Саша никогда не считала себя влюбчивой, но уловила странное ощущение: она с удовольствием прошла бы еще раз с молодым героем по городу. И вдруг отчетливо и ясно осознала: пройдет совсем немного времени, и она никогда больше не увидит ни его внимательных и добрых глаз, ни волевого подбородка, ни смешных, выгоревших на чужом солнце бровей, ни милой улыбки. Он обещался зайти проститься. Это будет их последняя встреча. Нет, нет и нет. Как она будет без него? Но решительно ничего нельзя предпринять… решительно ничего… и мысли путаются, как солома на лужайке летней даче…

А если…

Саша нарисовала в воображении такую картину. Она едет с Лоуренсом! Да, направляется в Африку. Кем? Невестой, женой? Ей не сделано предложения! А коли так… она поедет на войну, допустим, сестрой милосердия. Почему нет! Если неразумный братец ее так стремился туда, охваченный порывом благородного сочувствия к бурам, отчего ей возбраняется поступить таким же манером?
Итак, решено. Даже, если маменька и папенька будут против – в этом Саша нисколько не сомневалась – она взрослый человек, и вправе сама решать свою судьбу. Она поедет на войну, потому что нужна там. И к тому же… нет, не к тому же – это самое главное – она сможет хоть изредка, но видеть Лоуренса. Предположим, у молодого бура даже есть девушка… Действительно, почему  такому молодцу не завести себя возлюбленную? Или все-таки нет у него девушки? Мысли Саши все больше и больше становились похожи на объемный клубок пряжи.

Саша долго не могла уснуть, переворачивалась с боку на бок, вставала с постели, подходила к окну и смотрела на грустную луну. Глупый спутник планеты смотрел на нее, будто бы говоря странные слова. Или эти фразы складывались у нее в сознании…  Надо же – она влюбилась. Вдруг стала другой, и та, другая, думала иначе – дни без любимого теперь превратились бы в тяжелую муку. «Ты стала другой»? – спрашивала Саша. Сердце то же, лицо не изменилось, хотя щеки пылали. Как в плен не поймать горный ручей, как не повернуть смерти, так Саше не удавалось справиться с собой.
За окном шумел ветер, доносящий свежесть Финского залива, или это на нее обиделась сама старуха-судьба, которая сердилась, пыталась развеять в прах, разогнать по углам мотыльки иллюзий. «Что ты обижаешься на меня, судьба», – спрашивала Саша, – ты считаешь, здесь, в Санкт-Петербурге мне будет лучше. Ты умеешь быть доброй, хотя бываешь и жестокой. Но ты не понимаешь: моя жизнь теперь с ним, ведь я иначе не смогу».

Что выбрать: риск и опасность рядом с Лоуренсом или два сломанных крыла и тревогу? Ответ был ясен. Саша заснула, наконец, с твердым намерением завтра утром переговорить с маменькой и объявить свое решение. 

Если бы девушка знала, что на другом конце российской столицы в это же самое время не спал молодой бур, который тоже думал о ней. А незадолго до этого был он у пастора Гиллота, и отец Хендрик снова и снова расспрашивал его о Родине, а потом сказал:

– Не от тебя одного слышал я эту правду, не впервые узнал про зверства англичан и героизм наших воинов. Знаешь, вчера ночью мне приснился сам  генерал Девет. Он как будто бы сильно устал, был грустен, как человек, только что похоронивший близкого друга, его худощавая фигура согнулась, словно от непосильной ноши, глубокие морщины изрезали его лоб, как овраги в долинах Трансвааля, но старый вояка был бодр и крепко пожал мою руку. 

«Я пришел передать русскому народу мою великую благодарность», – гулко прозвучали где-то под потолком его слова, – нам так важно ощущать эту поддержку».
– Ты знаешь, мой мальчик, историю этого генерала, – вздохнув, продолжил пастор, – этот человек  счастливо жил на своей ферме в Гонигспрейте, а шестнадцать сыновей и дочерей составляли его радость и гордость. Он не был честолюбив и не состоял ни в какой политической партии – он даже старался сторониться политики. Одно только выделяло этого человека – любовь к своей земле, приверженность свободе и независимости Оранжевой республики, которая недаром носила имя «Оранской», напоминая об истории гугенотов и гёзов.

Он поднялся на защиту своего дома и своей семьи, но его кров был сожжен, страна разорена, а стада скота угнаны или уничтожены. Жена его с детьми скитались долго, пока ее, наконец, взяли в плен, и не выпускали только потому, что она была жена генерала буров. Смерть скосила многих соратников, но он шел к свободе. Иди и ты его путем, сын мой Лоуренс! – закончил пастор, и глаза его заблестели влажным огнем.

Лицо Гиллота, который, вероятно, унеся мыслями в прошлое, омрачилось как от сильной внутренней боли. Он взял библию, прочел молитву и отошел к окну. Лоуренс вспомнил, что говорили о генерале. По его убеждению, Девет был именно тем человеком, который должен был встать во главе восставших буров. Он был прокурором агрессоров и адвокатом обездоленных одновременно. Простой фермер из Гонигспрайта стал символом свободы.

Помолчав, пастор продолжил:

– Послезавтра ты отправляешься в путь. В Роттердаме найдешь по этому адресу Даана Вандербильта, это мой старый приятель, и он поможет тебе и твоему другу добраться домой на одном из судов.    

Придя в свою комнату, Лоуренс лежал на спине и размышлял. О том, что когда-нибудь это время уйдет в прошлое, и многие поступки людей затянет слоем песка и тины. Но останутся в памяти такие генералы, и такие герои, потому что у людей, подобных Девету, течет в жилах пророческая кровь. А потом Лоуренс вдруг вспомнил русскую девушку, и в его сознании промелькнули один за другим все события прошедшего дня.
Интересно, что она о нем думает? Я скоро уеду. А она останется… Будет ли вспоминать? Ее глаза совершенно необыкновенны. Никогда Лоуренс не повстречает уже такое лицо, никогда не услышит ее певучий, неповторимый и приятный голос и не ощутит в своей руке ее тонкую, изящную ладошку. Лоуренс понимал и другое: самое важное сейчас для него – вернуться и сражаться, это его святое дело. А когда выгонят они англичан с родной земли, вот тогда можно будет вернуться с красивый северный город и сделать красивой русской девушке предложение руки и сердца.
Лоуренс поймал себя на мысли: он уже не сможет забыть Сашу.

«Она говорила, снималась на фотографию, вот бы попросить у нее снимок на память», – промелькнула мысль.

Балтийский ветер приподнял занавеску. В углу комнаты заворочался Роберт, что-то забормотал во сне. «Спи, воин, – улыбнувшись, подумал Лоуренс, – даст Бог, будем на родине вместе сражаться, даст Бог – победим».

В эту ночь молодой бур не уснул. Он думал и думал… Какая-то сила вдруг на рассвете подбросила его на постели и понесла к красивому и строгому петербургскому дому, и не иначе, как некто могущественный и всевидящий заставил отыскать из всех одно окошко и бросить туда маленький камешек.

Она будто ждала этого сигнала, занавеска заволновалась, Саша выбежала полуодетая, в накинутом пальто, и он сказал ей самые важные слова. После поцелуя его бросило в жар, и он брел назад совершенно ошалевший.

Спустя два часа уговорились встретиться вновь. А Саше предстоял разговор с родителями.

***
 
Голландский пароход  «Zwarte Zee» по серому Северному морю подходил к устью реки Маас. На верхней палубе в числе пассажиров выделялись двое – молодой загорелый парень и красивая девушка. По их счастливому виду можно было предположить, что они совершают увлекательное свадебное путешествие, и уж никак нельзя даже представить, что эта парочка молодоженов через несколько дней пересядет на другое судно и отправится в самое пекло военных действий.

Как вы, наверное, уже догадались, это были Саша и Лоуренс.

– Смотри: участки, отвоеванные людьми у моря – польдеры, – проговорил взволнованно молодой бур. – А там, где переливаются красные и желтые волны, это тюльпаны. Мне о них отце рассказывал. Здесь когда-то жили наши предки.
Пароход издал протяжный гудок, приветствуя встречное судно, и чайки рассерженно закричав, отпрянули к тяжелым тучам, нависшим над морем. Саша внимательно рассматривала приближающуюся землю и становившиеся все крупнее и крупнее здания большого города. 

– Вот мы почти и добрались до Роттердама, – проговорил молодой бур. – Отличный пароход! Капитан говорил мне, судно в 1898 году спущено на воду здесь, в Голландии, и его паровая машина тройного расширения позволяет легко достигать скорости 13 с половиной узлов!

Саша смотрела на чаек, на мрачное море, которое очень напоминало ей родное, Балтийское, и вспоминала события недавнего времени. Как утром, еще до завтрака, бросилась к маменьке в ее комнатку, а она, словно прочитав мысли дочери, не дослушав до конца ее сбивчивую речь, лишь спросила, любит ли она Лоуренса. Любит ли она? Да она себя уже без него не представляет. Как он не может без нее, ведь только что объяснились…

«Пойду, подготовлю отца», – вымолвила тогда маменька, вытерев слезы, – ты же знаешь, у него слабое сердце».

Но старший Крапивин стойко пережил сообщение, глубоко вздохнув, перекрестившись и философски заметив, что на все воля божья. А может, понимал, что характером дочь в него, и коли не отпустить с добрым напутствием, убежит на войну, как недавно брат ее. Одно просит – повенчаться в церкви, а ежели надобно – он поспособствует. И приказал готовить Сашу в путь. Вот и все.

На венчании, несмотря на скоропалительность церемонии, собралась вся родня. Даже из Москвы тетка успела приехать – вот что значит телеграф. И непонятно отчего все так дружно плакали: то ли от радости видеть счастливые лица молодоженов, то ли от осознания грозящей им опасности. Не на кавказские минеральные воды едут – на войну.   

Роберт стоял рядом с женихом на венчании и сидел рядом же на свадьбе – был его свидетелем. Наталь нисколько не обиделся, что вынужден отправляться один, ведь Саше необходимо было задержаться на неделю для оформления всех документов, а пароход отплывал следующим утром. Следующего судна, отходящего через неделю,

Роберт ждать не захотел – так горел желанием поскорее попасть домой. И друзья-буры договорились встретиться на Родине. 

– А знаешь, кок звучит девиз Роттердама, прервал воспоминания девушки Лоуренс. –  Sterker door strijd  – «Окреп в борьбе».

– Это про нас, – улыбнулась Саша Теллеген.

Пароход причаливал к пристани под шум ветра и крики крупных голландских чаек.   

Девятая глава

– С чего вы взяли, что за нами следят? – Матвей внимательно взглянул на Юрия Ивановича, – я в прошлом опер, и ничего такого не заметил.

– С сегодняшнего дня, мой друг, – уточнил нахмурившийся собеседник, – если точнее, «хвост» я заметил только что. Когда выходил из отеля в супермаркет. Следят умело, почерк профессионалов. И, по всей вероятности, телефоны ваши тоже прослушиваются, чем мы немедленно должны воспользоваться.

– Как? – чуть ли не в один голос воскликнули Матвей и Маша.

– Вы любите играть в шахматы? Твой отец, кстати, обожал эту игру и по праву считался одним из лучших шахматистов в нашем управлении.

– Давненько не брал я в руки шашек, – вспомнил крылатую фразу Матвей, а шахматы тем более.

– Все с вами ясно, молодой человек, – улыбнулся Юрий Иванович, – между тем, несмотря на довольно простые правила, чтобы одержать победу в данной игре, необходимо приложить немало усилий. Надо для выигрыша просчитать десятки комбинаций.

– Не понимаю я эту игру, – пожал плечами Крылов, – наблюдал за пенсионерами в нашем московском дворе. В одну партию они играют часами, и весь мир для них уже не существует. Порой засиживаются допоздна на лавочке. Спорят, ругаются до хрипоты, переживают всерьез. Драматические такие поединки!

– Но раз некоторые люди так увлечены, значит, есть в игре нечто притягательное, – предположила Маша.

– Вот именно! – поднял вверх палец Юрий Иванович, – речь идет об умении, прежде всего, просчитать не только свои ходы, но и ходы противника. Шахматы учат немыслимой выдержке. В процессе игры на шахматной доске часто возникают весьма замысловатые положения. И во многих случаях одинаково трудно, как выбрать лучший ход для себя, так и угадать ответ партнёра. Прелесть шахматной игры как раз и состоит в тайне ближайшего хода!

– Вы хотите разыграть такую интересную партию? – спросил напрямую Крылов.

– Почему бы нет. И выиграть. Но... не сразу.

– В каком смысле?
– Например, я хочу пожертвовать ферзя.

– То есть...

– Артефакт, который у нас.

Маша и Матвей переглянулись.

– Вы сразу же подумали, я хочу отдать его тем, кто нанял меня, так?

Несмотря на предостерегающий жест Матвея и упорное желание высказаться, Юрий Иванович медленно продолжил:

– А почему бы мне это не сделать сразу? Артефакт сейчас в ячейке банковского сейфа. Схема пещеры, как я понял, это теперь секрет Полишинеля – мне известно, что человек мафии скопировал её, выкрав из сейфа Серафимы. Если я на стороне бандитов, то у меня всё есть. Код известен только мне, и для чего тогда тратить время и беседовать с вами? Не проще ли забрать из ячейки то, что вы взяли у профессора, соединить обе половинки и с помощью алмаза в пещере пробудить этого самого мифического Бога Смерти? Так?

– Тогда ваша партия не совсем мне понятна, – честно признался Матвей.

– Хорошо. Вернемся к шахматам. С помощью заранее подготовленного варианта можно переиграть соперника и сразу получить технически выигрышную позицию. Но и тогда партия закончится после сложной борьбы, Надо помнить, часто исход борьбы решает случай, неожиданное стечение обстоятельств. Но что неоспоримо, так это то, что для выигрыша надо уметь длительное время, иногда в течение почти всей партии, балансировать в примерно равной позиции, выжидая миг удачи или подходящий случай для проведения того или иного известного технического приёма. 

– Такой случай нам представился? – поинтересовалась Маша.

– В шахматах есть такое понятие как цунгванг. Дословно переводится как принуждение к ходу, но на самом деле подразумевается, что любой твой ход ведёт лишь к ухудшению твоей позиции на доске. Бывает и взаимный цугцванг – это когда обе стороны не имеют полезных ходов и любой ход ведет к потерям. Вам нравится такая ситуация? Мало кому она по душе!

Юрий Иванович оглядел собеседников, словно сверяясь: поняли ли его мысли, а затем продолжил:

– Чем оставаться в таком положении, предлагаю разыграть комбинацию. Сейчас наши противники имеют половину артефакта. Они не успокоятся, пока не приобретут все. Мы знаем ход их мыслей, можем догадываться также, куда направятся после того, как завладеют второй половиной волшебной маски.

– Откуда вы знаете про карту? – округлила глаза Маша.

– Умница, – похвалил Юрий Иванович. – Вся беда в том, что это секрет Полишинеля. То есть тайна, давно известная многим. Проблема в том, что на карте нет точного обозначения. Там сотни пещер. И я не знаю, какой именно пещеры нужно достичь, в том районе их великое множество. Я точно знаю, наши вороги организовали в тот район множество сафари. Значит, давно исследуют вопрос. Разумеется, они продвинулись дальше нас в этом направлении. Вот я и предлагаю отдать им артефакт, но аккуратно вмонтировать в него микрочип, по которому мы сможем отследить его перемещение. Самое важное: вы должны мне доверять, и вместе мы можем с помощью моего друга в нужный момент вступить в игру.

– Но для этого нам надо будет находиться где-то поблизости! – вступил в разговор Матвей.

– Что мы и сделаем. Район находится в пустынной местности на территории государства Зимбабве, – развернул на столе карту Юрий Иванович. Сюда можно попасть несколькими путями.

Он провел пальцем линию с юга на север, потом медленно прочертил кривую с запада на восток, от Атлантического океана. И после этого – еще одну линию с севера на границы двух государств, окрашенных на карте в разные цвета.

– Наши недруги подумают: вряд ли мы полетим через Южную Африку, где у нас были проблемы с полицией, – продолжил свой рассказ мужчина, – скорее, мы выберем другой маршрут – севернее. Сейчас немало путешественников и туристов посещают Замбию и еще ближе – Зимбабве. Но наша пещера находится в стороне от этих маршрутов, где теперь сафари на диких зверей – раньше об этом могли помышлять только избранные, а сейчас – были бы мани в кармане...

– Так мы полетим туда? – уточнила Маша.

– Вы полетите. Закажем по телефону билеты на Кейптаун или Преторию, а может, Йоханнесбург. Но это для отвода глаз. А сами потихоньку доберетесь на место через Лусаку. Через Хорватию, откуда с вашими-то богатыми кредитками и наличностью через славный город Загреб попадете-таки, куда надо.

Маша и Матвей не проронили ни слова, но чувствовалось, вопросов у них накопилось предостаточно.

– Место встречи изменить будет нельзя, – продолжил Юрий Иванович. – Я вам дам интересный контакт. Это Сет Нобл, бывший коммандос родезийских спецподразделений, которые воевали с бандитами из промарксистских левацких группировок так, что остались в истории непревзойденными солдатами. Он мне обязан жизнью, я обязан жизнью ему. Такое не забывается. Вы произнесете пару фраз, которые я сейчас вам скажу, и этот джентльмен вам непременно поможет. Возможно, его вертолет, на котором он иногда катает туристов, еще не развалился на куски, хотя в его обшивке наверняка сохранились следы от десятков бандитских пуль...    

– А вы? – встревожился Матвей.

– Не смогу составить вам на этот раз компанию, друзья, – рассмеялся Юрий Иванович, – завтра вечером я буду... убит.

***

В час, когда не остывшее на ночь, но ощутившее холодный ветерок море зябко тянуло на себя одеяло рассвета, двое молодых людей выскользнули из отеля и устремились к одному из причалов. Они постарались поскорей пройти аллеей крепких пальм с мохнатыми стволами. Ощущая чередующийся разными оттенками цветочный аромат многочисленных клумб, парочка вышла в пункт назначения.

Матвей постарался тщательно уяснить, как лучше пройти туда, минуя оживленные улицы, тянущиеся вдоль моря на многие километры. Им было известно: в этом курортном городе ночная жизнь на главных магистралях не смолкает даже ранним утром. 

Вскоре зажглась вода. Словно кто-то неведомый чиркнул в глубине ее невидимой зажигалкой. Невидимые светильники распространяли свой свет с такой быстротой, что практически мгновенно осветили все морское пространство от Италии до берегов Хорватии, куда предстояло держать путь нашим героям.
Они быстро нашли нужный причал, и спустя непродолжительное время уже стояли на палубе моторной яхты, которая без промедления снялась с якоря и взяла курс на восток.

– Юрий Иванович... так он себя называет... – наклонилась к Матвею Маша, – не могу не помнить, что он взял всю игру на себя...

– Прикрыл нас, получается, – согласился Матвей, – я тоже беспокоюсь и молюсь мысленно за него.

– Ты веришь в Бога?

– Как тебе сказать... – для Крылова это был непростой вопрос, ведь никто его не крестил, в церковь он не ходил, обряды не соблюдал, – верю в высшую материю, которую на разных континентах и в разных странах называют по-своему. Бог один, и он должен быть в душе у человека, а свои поступки он должен сверять с божьими заповедями. Мне близка православная религия, которую исповедовали мои предки... 

... Матвей вспомнил, как, будучи студентом, готовился к экзаменам у своей бабушки, в тихом подмосковном районном центре, который правильнее было бы назвать большой деревней. Хотя бы потому, что состоял городок в основном из деревянных домов, в которые кое-где, как бы по недоразумению вклинивались то бараки довоенной поры, то щербатые кирпичные пятиэтажки хрущёвской застройки, то панельные творения эпохи развитого социализма.

Находился городок всего в получасе езды от Москвы на электричке, но близость столицы здесь ощущалась только по наплыву «дачников» в летнее время. Столичным жителям здесь охотно сдавали комнаты на лето, при этом местные жители искренне жалели бледнолицых и усталых москвичей, стараясь угостить при случае свежей зеленью и экологически благополучным парным молочком.

По утрам здесь громко орали петухи, по улицам разгуливали куры, а многие жители держали на подворье кто козу, кто корову. Матвей любил заниматься на небольшой, но уютной террасе старого, но ещё добротного деревянного дома. На страницы учебника падала тень от соседней яблони, за тюлевой занавеской жужжал шмель, а в приоткрытое окошечко проникал пьянящий аромат большого фруктового сада.

Бабушка вставала чуть свет, приговаривая свою любимую присказку: «Кто рано встаёт – тому Бог много даёт!» Она давно уже жила одна и была очень рада приезду внука, потчуя того то вкуснейшими ватрушками с творогом и повидлом, то пирогами из русской печи, с пылу, с жару, то наваристыми щами.

– Вот сегодня пирожки, а не покрышки на горшки! – возвещала обычно она, входя на террасу с блюдом румяных свежеиспеченных изделий, – кушай, Матвеюшка.

А он только что возвратился с речки, куда бегал по утрам купаться и делать зарядку. Эта потеря времени возвращалась сторицей, голова была чистая и свежая, не говоря уже об огромном удовольствии от купания.

– Знать, вода сегодня теплая? – оглядывая мокрые волосы внука и, видимо, сопоставляя по времени его отлучку со вчерашней прогулкой, – предположила бабушка.

– Угу, – откликался уплетающий который уж пирожок студент, – очень даже тёплая, баушка!

– Гуси полощутся, жаворонки летают, а Муська – брюхом вверх, – к теплу это! Эва, «дачники» к воде пошли, с надувным матрасом и одеялами, – подметила наблюдательная Анна Ивановна.

«Дачники» – добродушные москвичи, снимающие комнату у соседки, шумно переговариваясь, проследовали мимо окон с сумками и огромным разноцветным мячом в руках у кудрявой  дочурки.

А Матвей углублялся в учебу, с удовлетворением ставя галочку в распечатанной программе или даже обводя особо трудный пройденный вопрос красным фломастером. Он с удовольствием занимался, прекрасно понимая: в душной  и насквозь продымленной Москве он не выучил бы и половины того...

А сейчас Матвей стоял на палубе яхты и вспоминал то время. Обедали они в просторной горнице. Два окна её выходили в сад, и оттого здесь было прохладно. В углу над столом стояла потускневшая от времени древняя иконка, а рядом была укреплена небольшая лампадка. Крылов припомнил как в детстве пытался убедить бабушку в том, что Бога нет, но она уклонилась от дискуссии с юным несмышленышем.

Тихо и одновременно твердо произнесла:

– Для тебя – нет, а для меня – есть!

И продолжала с завидным постоянством посещать церковь и молиться своему Богу.
Она говорила необычным певучим говорком, знала много песен, присказок и прибауток. Вот и сейчас, ловко поймав в ухват чугунок со щами, бабушка сноровисто приземлила его на деревянную подставку со словами:

– Щи да каша – пища наша. Отобедаем, внучок, чем Бог послал.

Анна Ивановна нарезала ароматный ржаной хлеб, зачерпнула половником щи.  Несмотря на мизерную пенсию она искренне считала, что живёт очень даже неплохо.

– В войну, Матюша, хлеба досыти не ели, – вздыхала она, – варили брюкву, лепили лепешки из муки с мякиной, а сейчас всё есть. Только не ленись! Бог даст – выучишься на адвоката. Чай, немного осталось.

– Ничего себе немного: два года! – отвечал он, с аппетитом уписывая горячие щи.

Настоящие щи из русской печи!

Бабушка убирала со стола, обратившись к иконке, вновь шептала что-то своё, сугубо личное.

– Если Бог есть, отчего не покарал он тех, кто в тридцатые годы сослал вас в Сибирь, кто отобрал честно нажитое добро? – поинтересовался он в детстве, когда чуть раньше со слов матери узнал историю раскулачивания, ссылки и возвращения семейства. Но не в просторный, прадедом его срубленный дом, а в другой, более скромный.

– Покарает ещё, Бог всё видит: и добрые дела и недобрые. Всё людям зачтётся, –  уверенно ответила Анна Ивановна, подливая масла в лампадку.

Матвей пил чай, смотря на строгие лица святых и благородное лицо Богородицы. Потом сидел и размышлял. Странный человек его бабушка!

"Презумпция невиновности, – думал он тогда, разбирая свои же каракули в конспекте, – эх, часто ли у нас все делается так, как прописано в кодексах... И где тогда Бог? Отчего не карает убийц? Ждёт, когда они вдруг одумаются?"
 
После проработки намеченных тем, Матвей любил прогуляться на речку, а перед сном такое приятное мероприятие вызывало особое удовольствие.
   
К реке вела улица с вкусным названием «Вишневая». Деревянные одноэтажные дома утопали в зелени яблонь, вишен и слив, а с другой стороны узенькой тропинки как по уговору был посажен шиповник, благоухающий аромат цветов которого не отпускал до самого пляжа. Из-под ног выскакивали белые куры, помеченные синей или красной краской. Они в смятении бежали прочь, и ныряли в узкую дырку в нижней части забора, возмущенно кудахтая.

На речке в тот вечер, кроме трёх мужиков под высокой и толстой берёзой, никого не было. Они пускали по кругу граненный стакан, и одна пустая бутылка «Русской» валялась уж рядом на траве. Матвей разделся и бросился в воду. По глади реки скользила на подводных крыльях водомерка, но и она скоро скрылась. 
Смеркалось, и не было видно ни бакланов, ни чаек. Матвей поплыл кролем вдоль речки, потом перевернулся на спину, наслаждаясь приятной прохладой. Так он полежал минуты две, а затем медленно поплыл обратно...

Он увидел, как от троицы отделился худой мужичок в черных трусах до колен и, пошатываясь, побрёл к воде. Один собутыльник пытался удержать его, но не сумел и махнул досадливо рукой. А незадачливый купальщик зашел в воду и, к удивлению Матвея, поплыл размашисто саженками.

Чувствовалось, что на воде он ощущает себя гораздо увереннее, чем на земле. Ничего удивительного, подумалось Крылову, когда тот поравнялся с ним, вырасти у реки, да не уметь плавать!

Мужчина достиг середины реки, но не повернул обратно, а поплыл дальше, шумно рассекая темную уже гладь. Матвей ощутил под ногами дно, но, словно какая-то сила заставила его обернуться. Там, где только что энергично работал руками купальщик, уже никого не было. Только легкое волнение воды выдавало это место.
Матвей быстро поплыл туда и нырнул. Он лихорадочно ощупал илистое дно, затем вокруг себя. Никого! Вынырнув, набрал побольше воздуха и снова погрузился в черную воду. Есть! Рука его коснулась волос утопленника, он потянул за них, перехватил затем под мышки и вытянул на поверхность.

Вот где пригодились навыки, полученные в секции плавания! Крылов захватил тело за голову с обеих сторон так, чтобы основание ладони покрывало часть уха и, лежа на спине и, что есть силы работая ногами, отбуксировал утопленника до твердой почвы под ногами.

Хорошо помня, что нельзя терять ни минуты, он вытащил худое, не по сезону белое тело на песок и, не обращая внимания на суетившихся вокруг мужиков, начал делать искусственное дыхание.

На удивление скоро утопленник очнулся, натужно закашлялся и, мутно глянув снизу на юношу, вдруг грязно выругался и сильно ударил его по лицу. Крылов находился близко к нему, и удар оказался так же внезапен, как и силен. Из рассеченной губы юноши вытекла струйка крови, он зажал её ладонью, а коренастый и лысый сотоварищ спасенного не мог сдержать своего изумления:

– За что, Колян? Он тебя спас!

– Зачем?

Это простое слово зависло в теплом, напоенном ароматом вьюнков и васильков воздухе. Оно преследовало Матвея по пути домой и в горнице, куда он тихонько, не тревожа спящую бабушку, зашел слегка перекусить. Осторожно двигая разбитыми губами, он цеплял вилкой аппетитную жареную картошку со сковородки, дополняя трапезу ядреными грибочками.

«Зачем? – подумал тогда Крылов, – а может, не стоило?»

И было непонятно, кому адресовал он этот вопрос: спящей ли бабушке, пьяной ли троице на берегу или смотрящему на него с иконы  всё видящему Иисусу Христу.

Крылов долго думал тогда, правильно ли поступил. Он потушил свет, пробрался на террасу и ещё долго не мог уснуть на мягкой перине, вдыхая аромат фруктового сада и прислушиваясь к мерному тиканию старинных часов, неумолимо отсчитывающих мгновения его жизни. Как и мгновения той, чужой жизни, спасённой час назад на берегу...

Спасение чужих жизней ценой своей – в этом он поначалу видел благородную суть работы опера. А потом подмечал, как иные его коллеги не принимают заявления от пострадавших под надуманными предлогами, подтасовывая отчетность или выбивают показания, косясь на честно работающего Крылова. Матвей задавал себе вопрос: а надо ли оставаться белой вороной?

И отвечал: надо. Иначе некто невидимый не даст покоя, замучает сомнениями и вопросами. Может, именно в то время он почувствовал необходимость жить, согласуясь с Богом – своим Богом, которого он признал существующим.
Матвей любил грозу.

Хотя однажды в Турции его ударило током во время очередного марафонского заплыва, и ощущение было сильным и жутким. Гроза началась внезапно, духота, конечно, предвещала её, но он уже привык к душному воздуху и не придал этому обстоятельству никакого значения. И вот – небо разгневалось. После первого удара, он ожидал, что последует второй, третий разряд, и молния, наконец, поставит быструю и жирную точку в его жизни. Однако он был жив и плыл дальше, разрезая вспененную дождём воду. Хотя тряхануло так, как будто взялся рукой за оголённый провод под током.
 
Оставаться на месте нельзя! Значит, вперёд! И он плыл. А когда спустя пять минут в небе воцарилось солнце, на душе ещё была гроза. К тому же электричество словно вошло в воду, наполнив его ощущением скрытой угрозы. Оно через воду входило в пловца, как бы наэлектризовывая. Он плыл по-прежнему шестиударным кролем, чисто механически: выдох в воду, вдох из-под мышки, старался отвлечься, думать о женщинах, иномарках, далёких любимых странах – отвлечься и забыть то, что случилось. Но не получалось. Думал только о грозе и о море. Она была велика и могуча, он же был один в море.  На берегу знал, что силён, в воде же был мал и слаб.
   
В такие минуты обращаешься к высшим силам, к Богу, понимая: есть ты, слабый и хрупкий и есть она – Природа и Высшие силы! Наедине с ними сознаешь, что понимаешь далеко не всё, и Природа всегда будет сильнее, как бы ни куражился над ней человек... Её тайны никогда не будут исчерпаны.

Эти мысли пронеслись в голове у Матвея за считанные мгновения, но ему показалось, что он снова прожил те эпизоды...

Маша стояла рядом. «Наверное, пытается угадать, какие мысли у меня», подумалось Крылову.

– О чем ты задумался? – спросила девушка.

А он не мог сдержать улыбки...

– Чему ты так загадочно улыбаешься?

Маша пыталась прочесть его мысли в глазах. Яхта летела, разрезая воды Адриатического моря. 
 
  Десятая глава

 Не верьте тому, кто говорит, что дворец Бленхейм, расположенный неподалеку от  деревеньки Вудсток в графстве Оксфордшир, что в средней Англии, красивее всего при взгляде от Вудстокских ворот. Возможно, этот человек имеет в виду лишь панораму, захватывающую дух, но не все чудо, сотворенное на грешной земле великим архитектором прошлого Джоном Ванбру. Потому что оно, это чудо, можно оценить по достоинству только при обходе его по периметру.

Хотя один ли мастер Ванбру воздвиг это сокровище? Не помогала ли ему сама природа? Ведь дворец неотделим от Королевского озера, которое так же удачно гармонирует с колоритным древним парком, как ливанские кедры, посаженные тут некогда, блестяще сочетаются с бархатными газонами. 

Если бросить взгляд от Вустокских ворот вправо, нельзя не отметить особенную элегантность Большого каменного моста того же Джона Ванбру, а слева на холме величественно покажется сам дворец, не столь высокий как иные замки, но устремленный ввысь и ввиду многочисленных колонн фасадов кажущийся легким.
Лучи холодного ноябрьского солнца давно перестали ласкать изящные окна этого здания, когда в большом холле дворца, получившем такое название за особенно высокий, двадцатиметровый потолок, украшенный великолепной каменной резьбой, ярко вспыхнули огни, и зазвучала живая музыка оркестра.

В этот день 30 ноября 1874 года Рэндольф Черчилль, герцог Мальборо, давал в своем родовом дворце Бленхейм званый бал для именитых гостей. В середине вечера леди Джейн Черчилль, находящаяся на восьмом месяце беременности, вопреки советам родных, решила принять участие в празднике. Она спустилась к гостям, успела переговорить с некоторыми из них, и, возможно, собиралась даже потанцевать, однако неожиданно почувствовала себя плохо. Так плохо, что ее еле успели сопроводить в ближайшую комнату, по случаю бала превращенную в дамскую раздевалку. В этой необычной обстановке на грудах пальто, шляп и горжеток и появился на свет младенец.

Семимесячный ребенок был рыжий, неистово кричал и своим несколько вздернутым носом походил на своих предков из рода Мальборо. Его назвали Уинстоном Леонардом Спенсером Черчиллем, и мы не случайно так подробно описываем все обстоятельства его появления на свет, ибо этому человеку предстояло сыграть большую роль в судьбе своей страны. Он поспешил появиться на свет и со дня своего рождения, казалось, спешил быть впереди всех. Четверть века, прошедшая с того ноябрьского дня, входила в золотой век владычицы морей Великобритании.
 
Евгений Максимович Савельев, полковник русской армии в отставке и  корреспондент известной российской газеты «С.-Петербургскія В;домости» никогда не был в Бленхейме и не знал родословной Уинстона Черчилля. Зато Евгений Максимович был осведомлен о том, что британский журналист был не робкого десятка и за месяц пребывания в Южной Африке успел повоевать, отличившись на бронепоезде, который курсировал по тылам буров до тех пор, пока они не устроили засаду и не захватили в плен бронированное чудовище. Надо ли объяснять, что не просто расспросить очередного интервента-британца, захваченного в плен, но поговорить с коллегой по перу и таким же военным в прошлом для Савельева представляло огромный интерес.  Положение на фронте изменилось теперь в пользу англичан, но он помнил и свое первое путешествие, когда осень 1899 года была в военном отношении удачным временем для буров, и то необычное интервью. 

Ситуация была драматичной. Тогда 9 октября жесткий президент Трансвааля Крюгер предъявил ультиматум правительству Великобритании с требованием прекратить военные приготовления в Натале против бурских республик и отвести английские войска от бурских границ. Срок для ответа был определен в 48 часов, и по истечении этого времени 11 октября 1899 года Трансвааль и Оранжевая Республика объявили войну Великобритании.

Уинстон прекрасно запомнил этот день. 11 октября 1899 года в редакцию газеты, где он работал, ворвался курьер. Сбивчивым голосом он сообщил горячую новость: объединенная армия бурских республик под командованием генерала Жубера – а это 40 тысяч человек, 80 орудий и 40 пулеметов –  вторглась на территорию британских колоний в Южной Африке – Наталь и Капскую колонию. Там Жуберу противостояли английские колониальные войска численностью до 30 тысяч солдат Ее Величества.
Разумеется, исход этих сражений можно было предвидеть заранее. В середине октября 1899 года в сражении у Лэингс-Нэк в Натале бурская армия генерала Жубера разгромила английские войска генерала Вайта, а в Капской колонии в это же время бурские войска генерала Кронье осадили город Мафекинг, обороняемый английским гарнизоном полковника Баден-Пауэлла. Буры, воодушевленные первыми победами потеснили англичан и в Оранжевой республике – осадили город Кимберли, обложив его плотным кольцом.

Вскоре бурские войска Трансвааля взяли город Ньюкасл.
День 20 октября без сомнения войдет в историю борьбы британской короны с гордыми повстанцами – в Натале бурская армия генерала Жубера наголову разбила английские войска генерала Вайта в сражениях у поселков Талана-Хилл и Никольсон-Нэк. Днем позже, закрепляя успех, войско Жубера разбило английские войска генерала Вайта и в сражении у населенного пункта Эландслаагт.

Эти факты были известны собеседникам. Однако каждый смотрел на них со своего берега неистовой и сварливой реки Времени.

– Неужели вы, в самом деле, считаете войска повстанцев сильнее армии Её Величества? – озвучив этот вопрос, корреспондент «Морнинг пост», постарался запрятать иронию как можно глубже.   

– Когда люди дерутся за свою свободу, они способны на многое, – Савельев внимательно вгляделся в лицо собеседника, как бы желая понять, насколько тот уверен в своей правоте.

Но Уинстон Черчилль не блефовал. Он был прекрасно осведомлен о положении дел на театрах военных действий, вместе с тем он не был бы англичанином и представителем одной из самых прагматичных наций, если бы не верил в победу армии Её Величества. 
Уинстон боготворил наиболее яркого выразителя британских имперских идей того времени – предприниматель и политик Сесил Родс был для него своеобразным гуру.

«Я утверждаю, – говорил Родс, – мы – лучшая нация в мире, и чем большую часть мира мы заселим, тем лучше будет для человечества».

Уинстон был прекрасно осведомлен: еще в 1877 году Сесил Родс обнародовал программу для реализации своих планов: постоянная экспансия власти британской короны на весь мир, колонизация всей Африки, Ближнего Востока, Кипра, долины Евфрата, островов Тихого океана, всего Малайского архипелага, береговой полосы Китая и Японии. Он даже выдвинул такой совершенно немыслимый план – возвращение Соединенных Штатов Америки в Британскую империю.

– Считаю, мир на планете возможен только при создании глобальной империи такой сильной державы, как наша, вспомнив основные принципы доктрины Родса, заметил Черчилль Савельеву, – под эгидой Великобритании малочисленные дикие племена перестанут враждовать между собой, а мы предоставим этим народам все условия для экономического и культурного развития.

– Это буры, по вашему, дикие племена? – не удержался от едкой ухмылки Савельев, – а вам не кажется, основная причина того, что Британия затеяла войну, самые обыкновенные деньги, иными словами – бизнес? Не нашли бы в бурских государствах алмазы в таком количестве, не было бы такого пристального интереса Британской короны.

И по выражению лица своего собеседника понял: попал в точку. Конечно, нажива и только она была главным двигателем агрессии.

– А как вы относитесь к идее создания глобального парламента? – как будто пропустив мимо ушей реплику Савельева, пытливо взглянул ему в глаза Черчилль, – вот когда войны станут невозможными!

– Сомневаюсь, – бросил Савельев, – ваш парламент станет проводить только ту политику, которая выгодна вам, а не народам Африки или Азии. Вы же не будете  спрашивать каждого коренного жителя, хотите или нет такой закон? Я еще понимаю, если бы люди получили возможность выбора, когда проект выносится на всеобщее обсуждение, но это и в цивилизованной стране невозможно, так что говорить об Африке... вряд ли…

Уинстон не зря поднаторел в искусстве ведения дискуссий, выудив из новейшей истории нужный факт. 

– Бывает, цивилизация насаждается силой, разве не так? Усмирение кочевников кыргыз-кайсацких степей Российской империей разве не такая же военная акция? – парировал Черчилль.

«Удар ниже пояса, по манере диалога сразу видно опытного политика», – подумал Савельев. А вслух сказал:

– Вы путаете совершенно разные вещи. Буры живут за тысячи миль от Англии. Они свободны и миролюбивы. У них свои государства. А упомянутые вами кочевники разоряли земли нашей западной Сибири, угоняли скот, сжигали села и посевы, наконец, убивали мирных земледельцев.

– Хорошо, – милостиво и даже наивно, как показалось Савельеву, улыбнулся Уинстон, – а Хорезм?

– Хорезм мы бы оставили в покое, если бы не были уверены: не придем мы в Хорезмское ханство, туда тут же ступит нога британского солдата, – честно высказался Савельев, отлично понимая уязвимость своей позиции.

Черчилль отметил про себя располагающую откровенность русского журналиста. Однако решил не перебивать его речь.

– Но давайте вернемся на ту землю, на которой сейчас находимся, – продолжил русский журналист, – да, да – на землю, которые  буры считают родной. Ваш Сесиль Родс имеет, как говорят русские, рыльце в пушку – в молодые годы, как мне известно, он приехал сюда, в Южную Африку и начал с работы на алмазных приисках, добившись большого успеха. Ваш Родс стал основателем алмазной монополии «Де Бирс» и совладельцем золотопромышленных компаний, а потом был премьер-министром Капской колонии, так что ему положено иметь такие мысли по чину.

Савельев был прекрасно осведомлен: Родс еще в 1889 году получил от правительства её Величества эксклюзивное право на освоение и управление территориями в районе рек Замбези и Лимпопо. И не случайно эти земли получили его имя – Северной и Южной Родезии.

– Фактически, Родс – один из главных подстрекателей англо-бурской войны, – откровенно высказался Савельев.

– Кто спорит, – пожал плечами Черчилль, – но я лично за его идею образования британского пояса, то есть цельной полосы британских колоний – от мыса Доброй Надежды до Александрии в Египте. Для меня он – такая же великая историческая личность. И, наряду с Редьярдом Киплингом и генералом Китченером, покорителем Египта и Судана, Родс – такой же символ британского флага и величия.

– Киплинг, Киплинг… – задумчиво проговорил Савельев, – певец колониализма, друг Родса, а тот, по его же собственному выражению, прибрал бы к рукам звёзды, если бы смог, – с улыбкой закончил Савельев.

– Звёзды далеко, а британцы – люди практичные, – четко произнес Черчилль, – вспомните: мощные империи пытались создать и Александр Великий, и Рим, и Наполеон. Но они не довели дело до конца, а у нас это получилось, и не то еще будет – ведь это только начало. Вот вы, например, знаете, что когда группировка Родса направилась осваивать земли будущей Родезии, самый первый, хорошо укрепленный форт, который они оборудовали за пределами белых поселений, колонисты назвали Фулой?

– Слышал, – коротко отреагировал Савельев, – сходство с легендарной «Последней Фулой» ¬– островком и оплотом на краю земли и на границе миров из древних европейских сказаний  североевропейских средневековых мифов, действительно, есть. 

– Так вот, дело не только в этой любопытной параллели… – продолжил Черчилль, – после открытия месторождений золота в Южной Африке мне довелось услышать легенду, будто эта земля и есть волшебная страна Офир, из которой легендарный древнееврейский царь Соломон привез золото для  украшения храма в Иерусалиме. И в этой мистической стране свои законы и свои правила игры. Что вы скажете на то, что в этой стране сокрыты секреты древних об эликсире вечной жизни земного человека, а я слышал, что там есть амулет, делающий воинов непобедимыми.

– Любопытный вариант комбинирования старых и новых сказок для создания мистической библейской преемственности, – съязвил Савельев, – звучит загадочно, но и только. Тем более, репутация Сесиля Родса далеко не такая безупречная, как у библейских апостолов. Многие газеты открыто обвиняли его в коррупции, подкупе политиков и журналистов, и самое главное – в жестокости по отношению к африканцам. Именно ваш Родс выдвинул идею апартеида, то есть проживания африканцев в резервациях, отдельно от белого населения. В Капской колонии и Родезии он создал поселения для чернокожих, которые имели свое автономное управление. 

– Это так, но и буры не любят коренных африканцев, – парировал Черчилль выпад Савельева, – не любят, хотя и многое унаследовали из их культуры. Мы недавно взяли в плен одного бура, а у него в сумке нашли две половинки африканской маски и алмаз. Странное сочетание, не правда ли? Он ничего не сказал, разумеется. Но от лояльных к нам африканцев я слышал, что существует поверие. Якобы есть некий могущественный африканский Бог смерти, благодаря покровительству которого они непременно нас победят. И еще, что нужно для этого исполнить некий ритуал в какой-то тайной пещере. Какая чушь! Вот только проведут буры некий обряд, освятят чудесную маску – и тут же к ним придет победа. Просто смешно! Нас целая армия, а у них – ничего почти нет.

«Ничего почти нет», – повторил про себя Савельев, – … тут ты, приятель, не прав, у них есть жажда свободы и готовность отдать за неё свои жизни».

– А маска, что маска… – продолжал размышлять Черчилль, – надо взять её на складе, склеить и отдать в какой-нибудь лондонский музей. Алмаз, пополнивший нашу казну, – другое дело, это реальная ценность. Однако мне кажется, любой алмаз подойдёт для активации магического поля. Это необразованные африканцы выдумали магию и колдовство. 

– Слышал об этом феномене, – сказал Савельев, который не верил ни в какую мистику, но признавал главенство физических законов. – Но не согласен, между тем, с выводом о низком уровне развития африканских народов. Не верю, что они совершенно неспособны использовать потенциал природы.

– А как же слова нашего исследователя Таунсенда, который об чернокожих аборигенах сказал: «Они не смогли основать каменных городов, не создали литературы, не построили ни одного корабля, не предложили какой-либо идеи»? – внимательно посмотрел в глаза своему собеседнику Черчилль.   

– Всему свое время, – возразил Савельев, – приходилось слышать обвинения такого рода. Нежелание работать, лень, отсутствие у туземцев элементарных научных знаний – вот те черты, которые выделяли практически все английские путешественники. Но они подходят со стандартами своей цивилизации к изучению общества с совершенно иными принципами. Ваши идеологи твердят о великой миссии просветителей и цивилизаторов. Вы хотите навязать африканцам свою модель поведения, но на самом деле просто стремитесь прибрать к рукам богатейшие природные ресурсы. Говорите о прогрессе, а под предлогом развития промышленности и внедрения лучших достижений западной цивилизации, современной техники и системы организации труда только и желаете – добиться новых сверхприбылей.

Черчилль хмыкнул. Он вдруг вспомнил карикатуры в сатирическом журнале «Punch», которые изображали обнаглевших в последние годы «лягушатников» – французов, педантичных немцев и злобных русских, в облике которых карикатурист воплотил характерные черты бурых  медведей.

– Чему вы улыбаетесь? – спросил его тогда Савельев, словно прочитавший его мысли, – да все ваши газеты, журналы, общественное мнение, наконец, – все нацелено на формирование из других наций врагов, и мы – подданные Российской империи – не исключение. При обсуждении любой проблемы Индии постоянно возникают намеки о русской угрозе, а наши военные действия в Средней Азии традиционно рассматриваются в качестве угрозы британским интересам.
Уинстон знал: вихри антироссийских настроений возникали в Соединенном Королевстве в предвоенное и военное время, при этом Российская империя рисовалась одним из самых вероятных врагов, который всегда старается, где только можно, наступить на пятки Британии. 

Савельев вспомнил слова британского министра колоний Чемберлена: «Я верю в то, что британская раса является самой великой из всех правящих рас, которые когда-либо видел мир». Спорить с человеком, который полностью разделяет такое мнение? Попытаться его убедить в обратном? Не пустая ли трата времени?

Русский журналист глубоко вздохнул.

Черчилль по-прежнему загадочно улыбался.

***

Савельев направлялся в Южную Африку второй раз, и в памяти его всплыли события  поздней осени 1899 года. Сейчас же он стоял на палубе торгового судна. И мысленно переносился в то время, вспоминая разговор с Черчиллем.  С того дня ситуация на англо-бурском фронте изменилась коренным образом. Войска Великобритании разбили основные силы буров, и война приняла партизанский характер. 

Рядом  с ним у поручней судна, идущего из Голландии Южную Африку, стояла влюбленная парочка. Высокий парень был очень похож на многих из буров, с которыми ему доводилось встречаться в Трансваале, а девушка... она была явно не из тех мест. Да по виду – типичная молодая петербуржская курсистка. Что свело вместе этих молодых людей, куда и зачем они направляются?

Савельев прислушался к их беседе – обычное любовное воркование. Странный английский у парня – бурский акцент выдавал его с головой. Точно бур! Надо будет при случае заговорить с ним. Журналистская натура в сочетании с любознательностью, как свойством характера, не давали Савельеву покоя.

Такой случай скоро представился в кают-компании. Надо же было так получиться – свободных мест за обедом не было, кроме двух мест напротив Савельева, и парочка вознамерилась сесть как раз там.

Молодой бур по-английски испросил разрешения сесть. Савельев, разумеется, не мог возражать ни ему, ни его очаровательной спутнице.

Лоуренс и Саша – а это были они – поблагодарили, и девушка первая не удержалась от вопроса, презрев все приличия, которые с таким трудом и настойчивостью культивировала маменька.

– Простите... Вы верно господин Савельев? – немного покраснев, проговорила она на родном языке, – я фотографию вашу недавно в ведомостях видела.   

– К вашим услугам, сударыня, – утвердительно кивнул и почтительно приподнялся со стула журналист.

– Разрешите поинтересоваться, вы снова на театр боевых действий? – продолжила девушка.

– Так точно, – коротко ответил Савельев.

Он не терпел, когда дамы задавали конкретные вопросы такого рода, но как воспитанный человек был не способен не отреагировать на прозвучавший вопрос. По глазам молодого бура журналист понял, что тому непонятно содержание разговора, и собрался было обратиться и к нему, но тот опередил вежливым обращением.

– Sorry, may I introduce my wife? Alexandra Tellegen*.

Саша спохватилась – они вели беседу, не будучи даже представлены друг другу.

Слышали бы этот разговор ее родители! Что сказала бы маменька, трудно даже представить!

Смущаясь, девушка протянула изящную тонкую ручку Савельеву, и тот почтительно пожал ладошку. 

– Полно, сударыня, чай не на светском рауте, – улыбнулся журналист.

Тем не менее, собеседники представились, назвав свои имена, фамилии. Дальнейшая беседа продолжилась на языке захватчиков бурских земель. Очень скоро стороны поняли – их конечный пункт путешествия совпадает.

Савельев рассказал, что боевые действия переместились вглубь африканского континента. Лоуренс был информирован об этом – пастор получал свежие известия с фронта.

Молодой бур сжал кулаки, выразив намерение сражаться до конца, а Савельев подумал: «Хорошо, что я не рассказал ему про новые концентрационные лагеря, в которых англичане сгоняют мирное бурское население, про многочисленные жертвы среди них. Парень просто рвется в бой, и каждая минута на пароходе дается ему очень тяжело. Он – бур, это понятно. Он должен быть сейчас со своим народом. Но куда направляется она, молоденькая и хрупкая девушка? Отдает ли себе отчет, что ждет ее на земле, опаленной солнцем и войной?»

Эти мысли пронеслись в голове журналиста, и он отвернулся от Саши в сторону, словно опасаясь, что она почувствует его тревогу. Искоса бросив взгляд, Савельев заметил, с какой нежностью смотрит Саша на своего возлюбленного и понял: нет, она не смогла бы остаться в Санкт-Петербурге без любимого!

Разговор продолжился на верхней палубе, где многие пассажиры с удовольствием прогуливались, вдыхая ароматы моря. Пароход плыл на юг, и с каждым днем становилось все теплее и теплее.

Савельев расспрашивал бура о впечатлениях от российской столицы, слушал его рассказы о боях с англичанами и напряженно размышлял: «А что, если мне поехать вместе с ними. Ну, кому нужны репортажи, сделанные вдали от линии боевых действий? Да и пришло, наверное, время сделать решительный шаг – уже столько русских сражается за буров против англичан, смогу ли я оставаться теперь в стороне, имея такой опыт? Это будет невыносимо: смотреть, как на передовой бьются с врагом Лоуренс и Саша, оставаясь равнодушным статистом».

– Я решил, – немногословно, даже жестко сообщил он молодым о своем намерении оставаться с ними до конца.

Лоуренс молча пожал руку. Саша отчего-то приложила платочек к глазам. А до порта назначения оставалось три дня пути. 

Савельев был рад новому знакомству и с удовольствием прогуливался по палубе вместе со своим новым другом. Мог ли он предполагать, что тот молодой бур, о котором ему поведал Уинстон Черчилль, и его новый друг – одно и то же лицо.
Евгений Максимович и думать тогда не мог, что молодой бур проживает последние дни не только своей счастливой семейной жизни, но и жизни вообще.

Спустя месяц Савельев выберется из кромешного ада последних боёв бурских повстанцев, противостоящих английской армии, усиленной артиллерией. И при первой возможности русский корреспондент передаст в Санкт-Петербург такое короткое сообщение:
 
«Пожалуй, последний эпизод войны буров – это их отчаянный бой с английскими войсками в Западном Трансваале у посёлка Родеваль в апреле 1902 года. Он, несомненно, войдёт  в историю невиданной дерзостью и героизмом повстанцев, когда небольшой конный отряд буров атаковал во много раз превосходящие его силы английской армии. Буры дрались самоотверженно, но все конники были полностью уничтожены ружейными залпами и вступившей в бой артиллерией противника».

Савельев до самого последнего своего часа помнил тот день и чистейшее голубое небо, на котором грифы рисовали замысловатые фигуры – своеобразные вензеля на визитке смерти. Этим мудрым птицам сверху было прекрасно видно, насколько неравны силы англичан и буров. Это было понятно и отставному полковнику Максимову.

 Он даже не попытался отговаривать Сашу и Лоуренса, единственное, что у него получилось – убедить молодую женщину не идти со всеми в отчаянную конную атаку, а остаться в засаде.
 
Сам же Лоуренс, похоже, правильно оценил шансы буров. Он отвёл Сашу в сторонку и сказал:

– Есть у меня важное дело. Хотел сам добраться туда, но не уверен, что получится. Схему рисовать не буду, постарайся запомнить всё, что я тебе сейчас скажу, а потом уже ты можешь отразить это на бумаге, когда будешь в безопасности.
Лоуренс коротко, насколько это было возможно, рассказал о тайне великого Коломбези и о маске.

– Я почему-то уверен, что эта маска ещё проявит себя…
Приблизившийся Савельев, который был послан командиром буров с известием о скором начале штурма, уловил обрывки разговора и не удержался от вопроса:
– Простите меня великодушно, разрешите поинтересоваться: не та ли это маска Бога смерти, который приносит победу? Так мне говорил Черчилль при беседе, хотя сам скептически относился к подобному поверию.

– Да, – подтвердил Лоуренс, – она самая. Но пуля расколола её на две части, и где они теперь, неизвестно.

– Черчилль  говорил, что кто-то из высших офицеров хотел эти обломки просто выкинуть, – отметил Савельев, – но было и другое мнение: отдать их в музей… а алмаз – так тот, наверное, уже в казне королевы. У англичан с этим строго. Но позвольте, Вы – тот самый молодой бур, о котором мне говорили англичане? Так это вы бежали из английского плена? Что же раньше молчали?

Лоуренс кивнул. Да, это он. Так. Но о чем говорить? О своей личности? Кто он? Хвалиться нечем и недостойно бура. А похвастаться успехами на поле боя он не мог – их пока не было.

Разговор их был прерван гортанным криком совки – это был условный сигнал буров к началу атаки. Лоуренс вскочил на коня и присоединился к отряду, выстроившемуся вдоль рыжей дороги.

Ещё один тревожный крик той же птицы, и буры расчехлили свои карабины. Они пришпорили своих жеребцов и понеслись на врага так стремительно, как это только было возможно. Английская пехота у зданий посёлка залегла и дала первый ружейный залп, который не нанёс урона всадникам. Второй залп был успешнее для обороняющихся, один бур был выбит из седла, у второго свалилась лошадь.

Кони без всадников дико предсмертно ржали, а всадники неслись и неслись к укрытиям, стреляя по английской пехоте. В этот момент в дело вступила английская артиллерия. Залпы нескольких орудий нанесли коннице буров особенно большой урон, а непрекращающиеся ружейные залпы приводили к тому, что все больше буров лежало недвижимыми на земле.

Савельев заметил, что англичане предприняли обходной маневр, заходя с тыла. Саша также заметила это, рванулась было, но Евгений Максимович удержал её в последний момент:

– Тут ничем уже не поможешь, скоро будет всё кончено.

– Нет, нет… – горячо проговорила Саша, но Савельев просто молча сжал её локоть.

Отставной полковник сам был не в своей тарелке, наблюдая за трагическим развитием событий и понимая, к чему она может привести. Англичане, находящиеся за мешками с песком, понесли незначительные потери, но быстро подтянули резервы, и их залпы вместе с артиллерией выбивали буров одного за другим. Вскоре последний бурский всадник был сражён осколком снаряда.

– Он там, там… – плакала Саша, – он жив.

Савельев хорошо видел, как пуля настигла Лоуренса в самом начале атаки, как он упал, сраженный несколькими пулями, Но Евгений Максимович промолчал. 

– Надо срочно уезжать отсюда, иначе нас захватят, – бросил он. 

Африканский закат в тот вечер тронул землю яркой кровавой лапой. Он рассыпался лучами по земле Южной Африки и словно зажёг мёртвым бурам поминальные свечи. Почему-то это зрелище было невыносимым для скачущих по дороге двух всадников. 
Они скакали всю ночь, сбились с дороги, попав в выжженную пустыню. Потом всё же обнаружили русло высохшей реки и поскакали по нему.

Вода была на исходе, лошади страдали от жажды, но под утро им невероятно повезло. Услышав топот копыт и укрывшись в зарослях, вскоре поняли: скачут свои. Им посчастливилось наткнуться на отступающий отряд буров – в противном случае, неизвестно, смогли бы они добраться невредимыми до ближайшего крупного города. Буры с удивлением узнали, что эти двое – русские. Отставной полковник с прискорбием сообщил про последний бой конного отряда буров и гибель его у Родеваля.

Спустя неделю Максимов и Александра Теллеген отплыли на голландском пароходе в Роттердам. 
 
* Простите, могу ли я представить мою супругу? Александра Теллеген.
 
                Одиннадцатая глава

Юрий Иванович давно приобрел такую привычку – ставить себя на место противника, разыгрывая ход за ходом, подобно опытному шахматисту. Поэтому включил планшет, нашел карту города и задумался.

Он попросил о консультации видного римского специалиста по археологии и нарочно сделал звонок работнику музея со своего телефона. Просто потому что понял: его аппарат с огромной вероятностью прослушивают. Кроме того, Юрий Иванович намеренно уточнил, как лучше добраться до места встречи, засветив свой маршрут перемещения.

Теперь он был твердо уверен: его противники не преминут воспользоваться такой прекрасной возможностью.

Хорошо: место, где на него будет совершено нападение, также с высокой вероятностью ему известно. Зная противника, его возможную тактику, Юрий Иванович продумывал ход за ходом в будущей партии. Разумеется, опытный шахматист, играющий заранее продуманную партию, имеет все шансы  победить в этой ситуации, просто надо чётко и последовательно реализовать свой план.

Отставной офицер мог бы расставить фигуры на доске и просчитать партию до последней пешки, но пока что противник был ему неизвестен. Слаб он или силён?

Значит, надо было ориентироваться на самый худший вариант.

Хотя трупом становиться Юрию Ивановичу совсем не хотелось. Да и какой прок его друзьям от трупа! Надо постараться поставить противника в такую ситуацию, когда у него не будет множество вариантов, и он не будет располагать достаточным количеством времени.

Юрий Иванович изучил примерную схему патрулирования города итальянскими полицейскими и нарочно постарался держаться поближе к их маршруту. У его противника на вооружении пистолеты, вряд ли они станут пользоваться автоматическим оружием и тем более, использовать гранатометы: Если бы это случилось, шансов у него практически не оставалось бы.

Он вовремя заметил за спиной автомашину и подсознательно почувствовал: это они.

Один человек? Нет, двое. Это хуже. Вышли из машины. Юрий Иванович убыстрил шаги. Незнакомцы поступили так же. Он развернулся на пустынной улочке и пошел навстречу, не доставая оружие. Когда между ним и противником расстояние сократилось до 10 метров, два незнакомца практически одновременно выхватили пистолеты.

Юрий Иванович сделал широкий шаг влево, уходя с линии огня и быстро извлекая пистолет. Он успел мгновенно послать пулю в лоб первому стрелку, снижая варианты развития ситуации и укрывшись за старенькой машиной. Второй противник был не робкого десятка. Он спрятался за другим автомобилем, продолжая стрелять уже из-за импровизированного укрытия. По всему было видно: его руководством поставлена задача: во что бы то ни стало, невзирая на жертвы, раздобыть артефакт.

Юрий Иванович услышал сирену приближающейся полицейской машины и не мог сдержать довольной улыбки. «Теперь только грамотно сыграть в поддавки», - подумал он. 
Намеренно опустошив обойму, Юрий Иванович дал противнику возможность понять это, показав ствол. Его противник моментально воспользовался ситуацией, приблизившись и потребовав на ломаном английском отдать сумку.

Изобразив готовность расстаться с половинкой артефакта – а его противник удостоверился в его наличии – Юрий Иванович сделал шаг вперёд, протягивая сумку и в то же время сближаясь. Угрожающий маневр подействовал, и враг, разумеется, выстрелил. Юрий Иванович ощутил ужасной силы толчок и упал, выронив сумку . Его противник подхватил её, быстро побежал к машине и умчался, нисколько не заботясь о трупе товарища. А бывший офицер ГРУ успел оценить достоинства бронежилета последнего поколения.

Надо было срочно уходить, и Юрий Иванович поспешил покинуть поле боя до приезда полиции. Ему совсем не хотелось объясняться с итальянскими стражами порядка. Как хорошо, что многие действия доведены до автоматизма, и порой достаточно нескольких заранее заготовленных маневров для разных ситуаций.
 
  ***
 Бывший коммандос родезийских специальных антитеррористических подразделений Сет Нобл был из той породы людей, которую можно назвать железными. На его теле, казалось, не было ни одного места, не отмеченного шрамом, рубцом или иным следом боевых действий.  И при этом ветеран прекрасно помнил, вплоть до мельчайших деталей, обстоятельства каждого ранения.
 
Как и лица тех, с кем пришлось воевать или столкнуться лицом к лицу. Кто-то уже покинул этот мир, а некоторые до сих пор здесь.

Звонок из тех времён вернул Сета в прошлое.

– Мы хотели бы заказать сафари в Карри-Карри, – прозвучал голос на английском, но с характерным русским акцентом, и Нобл сразу вспомнил своего названного брата – Юрия.

Организовать сафари в Карри-Карри было равнозначно тому, что проводить сафари на луне, ведь так местные называли одну из крупнейших пустынь Африки – Калахари.

Но Сет ответил:

– Конечно, мистер...

– Зовите меня Мэт.

– Хорошо, Мэт. Друг Юрия – мой друг. Давайте встретимся и обсудим все подробности. Я могу забрать вас прямо сегодня. Где вы находитесь?

Сет посмотрел на часы…

… А потом память оживила в его сознании ту неизгладимую встречу. Выгоревшую полупустыню с клочками скудной растительности и палящее солнце. Его вертолёт, сбитый повстанцами,  но который ему удалось всё же посадить; погибшие товарищи, которых он вынужден был похоронить неподалёку, знойное марево… Странно, сам он лишь поранил руку, пуля прошла навылет, а другая пуля пробила обшивку в дюйме от его головы.

Как хорошо, что он успел сделать вираж и очередью поквитаться с бандитами, иначе они точно пришли бы за ним.  Одна из пуль пробила фляжку с водой, но на донышке она оставалась, и Сет растягивал её по глотку.

Прошли сутки, помощь не приходила. Война в Родезии, которая теперь называлась Зимбабве, велась в буше и саванне без фронтов и правил, и выживание, свое и своих товарищей прежде всего заботило родезийских солдат и офицеров. Сет знал, что для патрулирования на тысячи миль границ Родезии и 150 тысяч квадратных миль ее глубинки порой  элементарно не хватало людских, материальных и прочих ресурсов для патрулирования. Он потерял немало крови, но ему удалось остановить кровотечение и сделать перевязку. А вот воды не было.

 К исходу следующего дня у Сета от жажды начались галлюцинации. Но хуже всего была неизвестность. Это было страшнее подводной схватки с кровожадным крокодилом-людоедом, из которой Сет вышел победителем. Там, по крайней мере, он видел врага и знал свои возможности, а тут неизвестно, когда придёт и придёт ли вообще помощь… 

Он потерял сознание, а когда пришёл в себя, увидел крепкого, загорелого, но белого мужчину в камуфляже, занятого перевязкой раны Сета.

– Don’t move!* – улыбнулся незнакомец и поднёс флягу с водой к губам родезийца, объяснив, что надо торопиться и уходить отсюда поскорее, потому что сюда движутся повстанцы, у которых приказ на захват и уничтожение Нобла. 

Незнакомец говорил на чистейшем английском, причём, на том самом диалекте, на котором говорят родезийцы. Он помог Сету выбраться из покореженной машины и кивнул на стоящий рядом вертолёт советского производства.
Нобл похолодел, но выхода не было. Но как же чисто говорил на местном английском тот русский. Не иначе, долго жил здесь, в Южной Африке, адаптировался на все сто процентов.

– Юрий, – протянул руку советский военный, добавив, что не надо беспокоиться – он доставит Сета не в его часть, но достаточно близко к ее расположению. И уж точно не станет передавать повстанцам, которые точно сначала подвергли бы захваченного родезийца нечеловеческим пыткам, а потом казнили бы. Это была обычная практика бандитов.

Так он познакомился с Юрием. Тот сдержал слово. А на прощание они обменялись телефонами для связи. И надо же: через некоторое время случайно встретились уже в Солсбери, в одном уютном кафе. Не иначе судьба…

Сет потом долго размышлял над этим. Русские офицеры помогали мятежникам, это факт. Но русские коммандос, прекрасно понимали, что те из себя представляют, и тем не менее не могли ослушаться приказа сверху. Такова была их судьба.   

* - Не двигайтесь! (англ.)
***

 – Пещера находится вот тут, – молодая девушка развернула истлевший листок и карту, посмотрела внимательно на листочек, сверила одной ей понятные значки и показала тонким изящным пальчиком на карте.

Сет внимательно вгляделся в карту и рисунок, отметив про себя, что схема была начерчена совершенно неумелой рукой и очень давно.

– Это моя прапрабабушка Саша нарисовала, – улыбнулась девушка, уловив его взгляд,

– со слов прапрадедушки, погибшего почти в тех местах.

– Маша, не отвлекайся от темы.

– Хорошо, Матвей. Главное вот в чём – моя сестра не смогла уберечь этот листок от копирования, она обнаружила, что кто-то брал его из сейфа и теперь я уверена: наши недруги знают, куда им идти.

– Итак, там находится пещера, – продолжил Матвей, – нам предстоит пересечь главную пустыню. Найти высохшее русло реки, а потом повернуть на запад, ориентируясь на путеводную звезду в созвездии Южного Креста.

– Всё понятно, – ответил Сет.

– А скоро Юрий к нам присоединится, – добавил Матвей, уловив искреннюю радость на лице родезийца. 

Это случилось даже скорее, чем можно было предположить. Юрий прибыл и тут же сказал, что электронный чип пока не засветился, но им лучше выдвинуться к пещере заранее и хорошенько там осмотреться и подготовиться.

– Мой геликоптер в вашем распоряжении, – доложил Сет Нобл.   

Лететь решили ночью, тем более команда теперь располагала лучшим пилотом Южной Африки. Погрузили воду, снаряжение, запас еды. Юрий с удовлетворением отметил, что Сет взял с собой две автоматические винтовки, потёртый автомат Калашникова китайского производства и патроны – это правильно: международная мафия не из тех, кто ходил на такие дела с пустыми руками, и произойти могло всякое.

Впрочем, общий план был такой, что по возможности избегать кровопролития, а похитить артефакт и алмаз тайно. Здесь команда друзей всецело полагалась на умение Сета передвигаться бесшумно и его боевые умения драться без оружия.
Африканская ночь закрасила все вокруг такими густыми чернилами, что казалось невероятным, что пилот найдёт дорогу и посадит вертолёт точно в назначенном месте. Вертолёт летел, а Маша напряженно вглядывалась в черноту африканской ночи и прошептала Матвею:

– Где-то там, на земле Южной Африки – вон там, внизу, сражался за свободу своего народа мой далекий предок Лоуренс Теллеген, он там погиб и там же похоронен. А прапрабабушка пробиралась по дикой выжженной земле с одним героическим полковником, добралась до России и там зарисовала ту самую схему…

– Которую мы недавно рассматривали? – уточнил Матвей, – тот древний листочек, похожий на папирус?

– Да, он самый. Представляешь, больше ста лет никому дела не было до маски, до её волшебных свойств. Военачальников англичан она не заинтересовала, ведь в любой деревне можно было купить целую маску, а не обломки, которые тем не менее сохранились и попали в разные музеи. Пока профессор Архангельский не заинтересовался именно этой маской, а потом разыскал её.  Беда случилась, когда моя сестра, работая в его лаборатории, не рассказала своему мужу, который решил завладеть артефактом.

Сет Нобл, которого Юрий ввел в курс дела, уверенно вёл машину, а Юрий Иванович не терял времени – возился с каким-то небольшим прибором, и снаряжал рожки автоматических винтовок.

Вертолёт сел неподалёку от зарослей, и Юрий Иванович сказал:

– Необходимо замаскировать машину, чтобы её не было видно, но Вы оставайтесь пока тут, мы этим займёмся с Сетом. В зарослях могут скрываться хищники и ядовитые змеи.

Впрочем, всё обошлось, и вскоре их небольшой отряд выступил вслед за надёжным проводником по едва заметной тропке.

***
А спустя несколько часов Сет дал команду на привал на границе буша и небольшого лесочка.

Перекусили галетами и консервами.

– Предположим, мы завладеем маской, – поделился Матвей с Машей своими мыслями, что мы с ней будем делать?

– Я тоже много размышляла над этим, – призналась девушка, – главное, чтобы она не попала к международной мафии, ведь это те же террористы. Ты ведь не хочешь, чтобы на земле победило зло?

– Риторический вопрос, – усмехнулся Матвей, – хотя пока зло одолевает добро повсюду.

Их диалог был прерван сообщением Юрия Ивановича:

– Заработал маячок, двигаются по направлению к нам, через час я прикину среднюю скорость и уточню вектор движения.

Сет невозмутимо ответил, что самое правильное – подождать тут. И добавил:

– Я знаю на местности только одну удобную дорогу, если мои предположения верны, они сделают привал вот здесь, – родезиец показал на карте, – а на поиски пещеры наши противники отправятся засветло.

– Согласен, – подтвердил Юрий Иванович, – так может…

Он оборвал свою речь на полуслове…

– Понял, – кивнул Сет, на лету поймавший мысль коллеги, – мы сделаем всё ночью.

– Я пойду с вами! – предложил Матвей, – говорят: неплохо стреляю.
– Спасибо, мой друг! – улыбнулся Сет, – но у тебя будет другая важная задача: охранять прелестную мисс Машу. Вот тебе автомат. Хотя надеюсь: он не понадобится. Поверь мне: каждый родезийский и русский коммандос, получивший опыт на этой земле, десятерых бандитов стоит. А стрельба – это последнее, к чему мы должны прибегнуть.

– Он прав, – подвёл черту Юрий Иванович, рассматривая свою финку. Наши друзья – точный расчет и тишина.   

Через час по сигналу маячка Юрий Иванович уточнил координаты. С той минуты потянулось томительное ожидание. Недруги расположились практически там, где предполагал Сет, и теперь всё зависело от того, насколько чётко сработают два отставных коммандос.

Пока не стемнело, они время даром не теряли: что-то чертили на песке, обсуждая детали предстоящей операции. А потом расслабленно отдыхали на брезенте, словно собираясь с силами для броска. И даже вой гиен не вывел их из спокойного, расслабленного состояния. Такое впечатление: два усталых туриста отдыхают в Африке после сафари и баночки-другой хорошего пива.

Глубокой ночью Юрий Иванович и Сет нанесли на лица черную краску, проверили экипировку и словно растворились в темени африканской ночи.

Матвей и Маша остались вдвоём, и можно только догадываться, какие мысли возникали в их воспаленном воображении. И хорошо, что девушка не видела, как Сет бесшумно скользнул сзади к одному часовому – бритологовому верзиле, свернув ему шею. Юрий Иванович, которому не удалось подобраться так близко, высунулся из-за дерева и метко кинул финку, покончив со вторым часовым.

Нападавшие заранее определили, в какой из двух палаток находится то, за чем они пришли.  Так же точно они знали: раритет им так просто не отдадут. Будет схватка. И точно: на шум от падения грузных тел и бряканье металла из палаток выскочили вооруженные пистолетами бандиты, и поэтому пришлось не мешкать, быстро залечь и несколькими очередями завершить операцию.

Услышав стрельбу, девушка резко вскочила на ноги, но Матвей жестом остановил её:

– Это не перестрелка, слышишь: две очереди, редкие хлопки, а потом тихо. Значит, все в порядке.

Наступила тишина. Только гиены выли ещё громче, чем прежде. А может, так казалось. Когда Сет и Юрий Иванович возвратились, Матвей, который не выпускал из рук автомат, и Маша изрядно переволновались.

– Операция завершена успешно, – проговорил Юрий Иванович, – вот то, из-за чего убили твою сестру, Маша, и профессора.

Он соединил воедино две части деревянной маски воина. Маша вздрогнула: ей показалось, что коричневое лицо исказилось гримасой злобы и ненависти. Жуткое впечатление.

– Вы нашли алмаз, необходимый для активации артефакта? – не удержался от вопроса Матвей.

– Сразу чувствуется школа оперов и привычка расставлять все по местам, – улыбнулся Юрий Иванович, – нет, друзья мои, он мне не нужен. 

– Почему? – упорствовал Матвей.

– А потому что не нужно пробуждать Бога смерти, ведь на земле и так хватает зла, – неожиданно жестко проговорил Юрий Иванович.

– Так вы с самого начала так решили? – догадалась Маша, – и вели за нашей спиной свою игру? Это подло!

– Да, милая девушка, – вздохнул Юрий Иванович, – может, это подло, но так будет лучше для всех.

– Желаете… уничтожить Бога смерти? – предположил Матвей.

– Зачем усложнять? – резко бросил Юрий Иванович, – хочу, чтобы этот бог вообще не появлялся на свет. Никогда, нигде и ни при каких обстоятельствах. Попрошу всех лечь на землю!

Он достал из кармана гранату, обмотал её и две половинки маски скотчем.

Удостоверившись, что все, включая удивлённого Сета Нобла, легли на теплую землю, выдернул чеку. А потом бросил так далеко, как мог, и также прильнул к земле.
Граната разорвалась в саванне, разбудив четвероногих её обитателей. С деревьев в глубину ночи тут же поднялись сотни потревоженных птиц. Они долго ещё кружили по черному небу, не понимая, что происходит, и в очередной раз поражались непредсказуемости и дерзости и силе человеческого племени…
    
Сентябрь 2016 г.