Мишень. Глава VII. Нас будут резать

           Уже и не помню, сколько мы провалялись с Абду в темноте, сначала мы попытались исследовать погреб, но, как я уже сказал, руки у нас были в наручниках, и каждое движение приносило невыносимую боль, к тому же вонь в погребе стояла невыносимая, будто там испражнялось год стадо слонов, меня несколько раз вывернуло наизнанку прямо под себя, и теперь ко всему примешивался еще и запах рвоты. Когда я струганул первый раз, Абду выругался, но потом сплюнул и притих, а еще ко всему, нас до костей пробирал холод, да, холод в погребе был жуткий, и чтобы хоть как-то согреться, мы прижались друг к другу лопатками, потому что руки мешали, и так и лежали скрючившись на цементном полу, как два зародыша-эмбриона.
- Как думаешь, где ми? – спросил он вдруг.
- Не знаю, - отозвался я, исследуя языком место, где еще недавно рос у меня клык. – Это наверное бойня.
- Что-что? – не понял он и шевельнулся.
- Через плечо, - ты же слышал, один из них сказал: «Баранов привезли». Мы с тобой бараны, понимаешь, и нас будут резать.
- Не говори так, пожалуйста, не надо, у Абду есть маленький дочка в Алжире, мама, папа, две жены, - заерзал он на полу.
- Две жены? А зачем эту Зою клеил, что не мог просто подрочить, что ли? Или других мало в общежитии, где живешь? Баран, самый настоящий ты баран и сеть, зачем за теткой гнался по пляжу?
-Не правда это все, не правда, она сама сказала сначала двадцать долларов и все, а потом отказалась, вот я и просил её, ты не понималь, что значит долго без жены, ты еще молодой.
- Не понималь, я не понималь, зато я хорошо знаю что такое баран, понятно? – ткнул я его локтем. – И ты скоро узнаешь, когда тебя резать будут, - угрюмо сострил я.
- Резать, зачем?! – приподнял он голову.
- Зачем, не знаю, может, объяснят потом, на том свете - я хотел еще развить эту мысль, но в этот момент дверь наверху открылась и  двое мужиков, лиц их видно не было, потому что свет ослепил нас, приволокли еще кого-то и бросили его на пол рядом с нами.
Это была Зоя. Она, как упала, так и не поднималась, лежа в нескольких метрах от нас. Рыдания душили её.
- Ты чего, ты чего? – подполз я к ней.
Но она оттолкнула меня, руки у неё были развязаны, и дико заверещала:
- Ненавижу, ненавижу, ненавижу вас мужиков, я бы вас всех кастрировала, всех, всех, всех!! Гады проклятые.
- Не трогай её, видишь, ей плохо, - сказал Абду.
Я оглянулся, но его совсем не было видно в темноте. Я вновь прилег на бок, прислушиваясь к звукам снаружи. Но из-за её рыданий слышно ничего не было; вскоре она успокоилась и всхлипывала долгими протяжными всхлипами, как ребенок, чего трудно было ожидать от такой крупной дебелой тетки. Наверное, тогда впервые за последние два месяца я, что называется, «протрезвел» и вернулся в свое обычное состояние ума, в котором и пребывал все последние годы жизни, до того вечера в воскресенье, как мы с мачехой трахнулись. Да, именно эти всхлипывания женщины, которую я увидел впервые всего несколько часов назад, заставили меня встряхнуться, собраться и думать, думать, думать…
Я умный, да, так всегда говорили учителя, родители, мои одноклассники, я могу в уме решить любую математическую задачу, я могу четко объяснить экономическую тенденцию, я играю вслепую в шахматы в силу перворазрядника, я очень люблю технику, компьютерные технологии, программы, я обожаю все эти самые современные фишки, смартфоны, всякие  технические прибамбасы, я очень люблю наше время, люблю современную жизнь, с её скоростью, постоянно изменяющимся ритмом, динамикой жизни. Да, я обожаю такую жизнь, я человек будущего, я всегда был таким, и мама и отец всегда мной в этом смысле гордились, уж насчет чего-чего, а будущего своего бизнеса отец мог быть спокоен, да он и сам повторял всегда: «Вот моя смена, вот это настоящий бизнесмен растет, вот кто продвинет наше семейное дело!» И я готовился к этому, да я готовился к этому, я читал книжки и по управлению, и по психологии, изучал математическую статистику, готовился поступать на экономику управления, или на международные отношения, но, честно говоря, всякая политическая или внешнеэкономическая дребедень меня не особо прельщали, а вот деньги я любил очень, но только я никому не говорил об этом, откуда во мне была эта страсть к деньгам, сам не знаю, предки-то у меня были из самых простых людей: один прадедушка железнодорожник,  одна прабабушка учительница, остальные все были либо ремесленники, либо рабочие, либо крестьяне, ну, отец с мамой сколотили небольшой капитал, но, понятно почему, попали в струю и все. Сами они к деньгам относились небрежно с легким презрение, или с иронией. Ну, зарабатывали, ну, тратили, ну отдыхали. Нет, для них деньги были средство, это я понял давно. А вот для меня – это была главная цель жизни. Причем, нужны деньги мне были не для славы, не для того, чтобы манипулировать людьми, не для того, чтобы я мог красоваться перед девчонками на самой дорогой машине, нет, вовсе нет, это все не имело значения. Главное, для меня был сам факт обладания большой суммой денег, само ощущение того, что у меня много денег, ощущение того, что я могу купить все, что захочу, вот это ощущение, что я могу именно купить все, приносило мне ни с чем несравнимое даже удовольствие. Никто об этом не знал, но одним из моих самых любимых занятий было ездить по ювелирным магазинам, и прицениваться к самым дорогим часам или драгоценностям, еще я любил ездить по автосалонам, так просто посидеть за рулем нового «Ягуара» или «Бентли», и сходить в обувной магазин и примерить себе новые туфли из крокодильей кожи, которые, конечно, я мог купить, но не делал этого, да, многие вещи, собственно я мог купить, но не делал этого, чтобы не возбуждать нездоровый интерес у друзей или родителей. Да, деньги мне были нужны, прежде всего из-за этого острого чувства, иметь возможность купить все, и я уже прикинул, что сумма, которая мне позволит чувствовать относительно спокойно в этом смысле – это одиннадцать миллиардов долларов. Эту цифру я записал на бумажке, потом сжег и съел. Сделал так, как было написано в одной книжке по магии, но потом забыл об этом, а вот жажда денег во мне усиливалась, и еще, я хотел как можно быстрее самому делать деньги, хотел как можно быстрее стать взрослым, и иногда отец мне разрешал приезжать в офис, так сказать просканировать атмосферу. И еще я понимал, что для того чтобы стать богатым, нужно было помимо ума быть еще сильным и волевым человеком, ничего не бояться. И, надо сказать, я не боялся ничего и никого, и тренировался уже третий год, занимаясь айкидо, и умел терпеть боль, и умел спокойно выйти из конфликта, просто отойти в сторону, как нас учил тренер и смотреть на свой гнев, да я был такой: умный, цепкий, жесткий, смелый, целеустремленный, знающий себе цену, свободный, коммуникабельный, пока с нами была мама.
Да, я был такой, и на мой правой руке не было линии сердца, а была только длинная линия головы и я читал в одной хиромантии, что такая линия на руках бывает только у великих людей, например, у философа Жирара, и я понял, что нужно следовать этой линии, которая предначертывает мне мое будущее, то есть идти по пути «ума», по пути знания, информации, технологии, что, впрочем, мне всегда очень нравилось, и я с презрением всегда относился ко всяким гуманитариям, которые восторгались там стишками, птичками, бабочками. Может, поэтому у нас и не складывались отношения с Малышевой, потому что она-то как раз любила все эти книжки и все такое, а я над ней подсмеивался, да, может это была причина, мы были разные, а не то, что я подозревал, будто она тащится с того, что я богатенький и ей просто это как-то льстило.
  Но потом однажды мамы не стало, и  что-то во мне вдруг хрустнуло, треснуло, и сломалось. Она заболела неожиданно, и буквально за год истлела, деньги не помогли, не спасли ее. Что мы только не делали, сколько отец не тратил, каких только лекарств он не покупал, в каких только клиниках Европы её не лечили, ничего не помогло, ничто ее не спасло, деньги её не спасли, и для меня это был настоящий удар. Нет, я не распустил сопли, когда смотрел, как ее опускают в яму и засыпают черной жирной землей с червями, нет, я стоял с каменным лицом и не плакал, хотя отец рыдал, как дурак, таким я его никогда не видел. Нет, я твердо стоял и смотрел, и мне плевать, что сзади шептались мамины родственники: «Смотри, смотри, а сын-то, как каменный», мне было все равно, да в тот момент я стал камнем, да нет, блин, я всегда был камнем, твердым как гранит, потому что на руке моей не было линии сердца, да, я все вынес спокойно, но потом когда все поехали жрать и пить, я вызвал такси и уехал на море, был октябрь, море уже штормило, и я сидел на пирсе и рыдал, и волны обдавали меня брызгами, за два часа я промок, но я не обращал внимания, я рыдал, я рыдал, как маленький, не знаю, что-то во мне, наверное, тогда надломилось, крякнулось, впервые моя концепция жизни дала трещину, впервые жизнь меня предала и я получил удар под дых, и не мог подняться после этого несколько месяцев, не ходил в клубы, отключил телефоны, почти не ходил в колледж, валялся дома целыми днями, да сидел иногда за компом, а потом, и пол года не прошло, отец привел в дом мачеху, и мне стало совсем худо, потому что это был второй удар под дых, а я еще от первого не оправился, тогда, правда, выручили тренировки, на которых я превращался в светящийся шар, и, наполненный энергией, потом жил до следующей тренировки, но все-таки это была другая, отдельная жизнь, а жизнь семьи, учеба, успехи мои и цели все это как-то деформировалось, а потом у нас это случилось, и река жизни вновь меня понесла, пока не выбросила на этот черный берег, рядом с черным человеком, где, если я хотел выжить, я должен был вновь стать на путь ума, потому что только теперь я осознал, что дело мое совсем край, и придется использовать все свое искусство, весь свой ум и волю, чтобы выбраться из этого дерьма, в которое я сам вляпался по своей собственной воли, к тому же, как я понял, с этих двоих было толку, как с козлов молока, черного молока…Но пока нам предстояло  еще отыграть роль баранов.