Глава 13 Выхода нет?

В последний раз прошлась по пустым комнатам, увидела желтое пятно на стене, равнодушно подумала, что не надо ломать голову, чем его закрыть, Понаблюдала из кухонного окна, как во двор въехал камаз, долго пятился задом к крыльцу, из кабины вылезла Фенька, путаясь в длинной юбке. Вытеснили, подумала она, сильные изгоняют слабых,  спасибо, что не убили.
         Она уже перенесла вещи в квартиру соседки. Их было немного, всего две дорожные сумки обуви и одежды и кейс с бумагами, еще посуда, которой пользовалась в последние дни: кружка, ложка, чашка, миска, ковшик вместо чайника, и паралоновый матрац, на котором спала. Больше ничего.
        Не дожидаясь звонка, открыла дверь, ключ бросила на пороге и скорым шагом спустилась по лестнице, боком пройдя мимо Фени, будто боясь заразиться стыдной болезнью. 
         
         Шла, не разбирая дороги, и не заметила, как оказалась у школы. В вестибюле прохладно, непривычно тихо и так же чуждо,  как бывает, когда навсегда покидаешь место,  по своему ли желанию или по чьей-то воле. Без сил опустилась на стул у гардероба и расплакалась, навзрыд,  не пытаясь успокоиться.
     По лестнице спустилась уборщица Надя, еще нестарая женщина с теплой улыбкой на белом лице. Иногда, очень редко, собачилась со школьниками, но не злобно, а как-то обиженно. Когда она начинала ругаться крикливым голосом, дети замечали ее и всегда извинялись.
    
               - Ах, надо же, да как это так, ну, что же вы, идемте ко мне, у меня комната пустует, нет, никаких денег не надо, у меня пенсия, да, слава богу, еще работаю, - причитала Надя и осторожно вела Софью, поддерживая под локоть.   
   
     Софья не сопротивлялась и не следила, куда ее ведут, пока не ощутила подъем в гору, -остановилась и огляделась.

               - Я тут живу,  на улице Энтузиастов, три жилых дома, остальные – развалюхи. За моим огородом строят девятиэтажку, пока только фундамент, я так уматываюсь за день, что шум спать не мешает, объясняла Надя.

         Длинный домик на два хозяина, внутри  просторная комната с низком потолком, печка  и два оконца. Под ними были батареи.
              - Печь не топите? – спросила она.
              - Топлю, милая, а как же, топлю, и летом топлю, холода не люблю, кости болят от холода. Идем, покажу вам, где спать будете, - через комнату она провела Софью  в каморку, прилегающую к печи. Из маленького оконца видно было, как суетились строители среди бетонных плит, очень близко, почти вплотную к забору.  - Приносите вещи, устраивайтесь. Денег не надо, - повторила она, - Печь протопите, и на том спасибо. Я часто к дочери уезжаю и переживаю, стоит ли еще моя изба, или снесли ненароком. Вы будете за сторожа. Так что  я должна приплачивать. Вещи несите и устраивайтесь.

       Софья постояла на улице, поискала отличительные знаки, чтобы потом  найти калитку к Наде, и заметила косо приклеенную  рекламку: «Выхода нет? Выход есть!» красными буквами на желтом экране монитора.
         
        Свернула к  школе, закончить все дела сразу и начать с чистого листа. От себя не уйти, но пытаться надо, воспринять случившееся, как шанс к изменению, - внушала она себе, смутно представляя, как ей изменяться.
        Рывком открыла дверь в учительскую, почти пустую, только  за дальним столом у окна сидела преподавательница математики. Софья кивнула ей и попросила ручку и чистый лист бумаги, можно тетрадный. В клетку? сойдет,  быстро написала заявление и понесла завучу. Та была на месте, покрутила заявление, пристально  посмотрела на Софью:
                - Я вас понимаю, но надо добиваться, подайте в суд, в конце концов, надо что-то делать. Уволиться всегда успеете.
                - В суд подавать не буду, работать в школе не смогу.
    Завуч вздохнула и поставила размашистую подпись.

        На выходе из школы кто-то ее окликнул: «Софья Леонидовна, постойте!» К ней спешила  Ирина, мама Вики Сидоркевич,  ученицы теперь уже девятого  класса, в котором Софья была классухой  четыре года.  Будущая красавица – блондинка в маму, кареглазая в папу, высокая, стройная,  воспитанная.
   
        Вика  в восьмом классе писала незатейливые стихи с глагольными рифмами. Затейливо украшала их  фотографиями, рисунками и прочим,  была в курсе возможностей компьютерного дизайна.
      Понятно, девочки предпочитали цветы и котят, мальчики – монстров и вампиров.
        Яков ворчал: чудовищно, никакого вкуса.  Никакого желания учиться живописи, только кнопки нажимать, а то еще  легче: слегка касаться экрана, - это вам не кистью писать. До кровавых мозолей.
        «Какие у художника мозоли? Ты путаешь живопись  с малярными работами», - возмущалась Софья. «Эх, Софьюшка, я ведь до сих пор так и не понял, где заканчивается художник, и начинается малярщик».
      Хотелось возразить, что нет слова «малярщик»,  но  оно подходило по смыслу.
    
     Дети с большим желанием читали рассказы, особенно короткие, но прозу не писал никто. Начала Вика. И не фэнтези, не сказку о Золушке,  написала реалистический рассказ.
      На нескольких страницах набранного на компьютере текста списанные с натуры диалоги мамы и бабушки, монологи дедушки. Потом присоединился папа с парой реплик, когда вечером вернулся с работы, он единственный ходил на работу. Когда вся семья объединилась, увлеченно рассуждая о   воспитании главной героини Виолетты, восьмиклассницы – блондинки с карими глазами и летящей походкой, девочка незамеченной  уходит из дома.  Виолетта стоит глубокой ночью под окнами своего дома и понимает, что никогда туда не вернется, - на этом рассказ заканчивается.

         Ирина прочитала,  расстроилась и пришла в школу.
                - К нам родители переехали, мы с мужем уделяем им много внимания, дочь почувствовала себя одиноко, - объяснила она Софье. -   Я  не сдержалась, когда прочитала рассказ, назвала дочь эгоисткой, она теперь ни с кем не разговаривает. Боюсь, что уйдет из дома, как в рассказе. Что делать?
         Софья обещала поговорить с Викой.
       
            - Приходила жаловаться? - девочка покраснела и упрямо сжала губы.
           - Мама переживает. Но вы сами разберетесь, давай обсудим твой рассказа, неплохой, кстати. Но оборвался на самом интересном. Твоя героиня ушла, и что дальше? Ведь где-то жить надо. Человек так устроен, он не улитка с домиком, и вить гнезда не умеет.
                - Бездомные где-то ведь живут.
                - Как это себе представляешь в нашем холодном климате?
                - Но ведь есть дома, в которых никто не живет. Мы ездили в лес за грибами и видели избушку на поляне.
                - Вот и напиши подробно об этом. Твоя героиня живет в этой избушке. Утром встает, готовит завтрак  и прочее. И вспоминает  своих родителей. Или нет? Это сложно описать, надо иметь хоть какие представление о такой жизни. Но ты можешь  переписать конец рассказа: родители стали волноваться, пошли искать тебя, ты пряталась поблизости, слышала, как они страдали, и поняла, что тебя любят.
                - Мама уже предлагала.
         
        Сейчас Ирина улыбалась во весь рот, обнажая безупречные зубы.
                -  Спасибо вам, Софья Леонидовна, спасибо, вы мне очень помогли, у нас все прекрасно. Вика ждет не дождется встретиться с вами. Она написала несколько позитивных рассказов, хочет вам показать.  Я слышала, что вы  к сыну собрались переезжать. Это хорошо. Вы не знаете, кто вас заменит?
                - Не еду я никуда, сын не хочет, - Софья чуть не зарыдала. 
                - Как? – ахнула женщина.
                - Там негде жить.
                - Все уладится, всего вам хорошего, - женщина улыбнулась, и, обогнав ее, легко зашагала  в сторону дороги, не догнать.
               
                - Софья Леонидовна, - кто-то позвал ее, - она повернулась и увидела преподавательницу математики. – Я слышала разговор.  Уезжайте к сыну, вдвоем снимете  жилье. Там тепло, можно найти какую-нибудь времянку дешево. Делайте что-нибудь.
       
          Перед домом камаза уже не было.  Сумки с вещами она перетащила двумя ходками.   
          Печь топилась, было тепло, Надя спешила к дочери.
            После ее ухода Софья прилегла, но  лежать на  кровати с растянутой сеткой было неудобно.
          Вместо стола, в каморке он бы не поместился, Надя поставила  табурет,  писать на нем неудобно.  Зато порадовали шторы в оранжевых ромашках. 
          Шум со стороны стройки не раздражал, ей было хорошо, как будто она выбралась из холодного прошлого в теплое настоящее.
       
      Жизнь  Нади была насыщенной под завязку, семья дочери жила в городке у аэропорта. Экономная Надя старалась добираться до дочери льготным транспортом, за это время можно долететь до Москвы и вернуться назад, - смеялся зять.
       Зять - лентяй, каких свет не видывал, раздражал ее, но дочь разводиться не собиралась, кто ее возьмет с двумя малышами, и предостерегала мать от скандалов, поэтому Надя приезжала к ней, когда он   был в командировке. Дочь не могла вразумительно объяснить, что за командировки, куда и зачем, - деньги привозил и ладно. 
         Зять являлся, как будто нельзя было предупредить по телефону, теща подхватывала сумку, держала наготове,  и уходила, бывало, глубокой ночью, до утра сидела в аэропорту, чтобы уехать домой с первым рейсом автобуса.
       Весной и осенью  дочь с мужем уезжали за границу, была такая возможность, детей оставляли дома, и Надя переезжала в их квартиру.
    
        Лес подступал  к дому, но прогулки не удавались, Софья бродила по опушке, не углубляясь далеко, боялась, и это было новое. Раньше уходила далеко, до ручья, ни разу не заблудилась, ориентиром был шум от  железнодорожной линии за лесом с интенсивным движением.
   
      За строящейся девятиэтажкой обнаружился целый район высоток с  тонированными стеклами. Их отзеркаливающая   голубизна пугала, как очки, скрывающие выражение глаз, зато  заметнее  жесткая линия рта.  Высотки производили неприятное впечатление: будто  город захвачен  безжалостными монстрами - великанами. Иногда окна лоджий были открыты, виднелись белье на веревках и обычное барахло, - просто жаль выбрасывать. Но обыденность не примиряла  с современной архитектурой, несоразмерной  человеку.  Пугали непроницаемые стекла проезжающих автомобилей, - казалось, что вот-вот высунется дуло пистолета, и ее расстреляют. Потому что кому-то скучно.
               
     Не  хотелось верить, что останется в этом, уже не родном городе, и мечтала жить с сыном, в солнечном и теплом городке с широкими малолюдными улицами и приветливыми прохожими,- никто никуда не спешил. Как будто возвращалась в детство.
      Звонила ему, говорила, что готова  приехать  и купить хоть развалюху, вместе бы жили, а там, кто знает, может, ему повезет. В чем повезет,  не договаривала.  Миша терпеливо объяснял, что это другая страна, работать в школе она не сможет,  неважно, какое образование и стаж, потому что здесь она иностранка.
                - Ты тоже иностранец? – спросила она.
                - Нет. Но это неважно там, где я работаю.
                - А где?
                - Официально нигде.
                -  Мне так одиноко.
                - Сходи в храм, помолись, легче станет.
   
        И сходила. Поставила  свечку за упокой души Якова, огляделась:  в стороне  молилась плохо одетая женщина, рядом с ней худой мужчина с затуманенным взором.
       Что-то смущало, она посмотрела наверх, на стены, завешанные иконами, опустила глаза и увидела  новенький  кафельный пол. Точно такая же плитка для ванной понравилась Якову в магазине стройматериалов. Когда посмотрели на цену, ушли из магазина.
        Суета сует, - подумала она, если и есть бог, то не здесь.

     На крыльце Надиного дома  ждали приблудные пес и кот. В ее прошлом не было ни кошек, ни собак. А сейчас радуется,  зверьки скрашивают  одиночество.
    Нет,  не считает, что жизнь прошла мимо, как из окна вагона. Жила, не прячась, не лелея независимость, как Григорий, который упрекал, что она сама ничего в своей жизни не решала, решали за нее. Теперь решать ей, но в глубине души  надеялась на большого и сильного, как раньше, когда был Яков. Кого ждать теперь?    
    Если история повторяется, то по закону кругового движения  явится помудревший Григорий, с желанием создать семью.
       
      Надя поселилась у дочери смотреть за внуками, пока родители отдыхали заграницей.
Страхи отпали, и Софья углублялась  в лес, к ручью, туда, где тишину нарушали редкие звуки поездов. Брала с собой блокнот и пыталась делать наброски деревьев, листьев, цветов.  Никому не надо объяснять, что она делает и зачем. Она впервые почувствовала облегчение.
      
     Одиночество прервала Марго, пригласила к себе, хотелось поболтать, есть бутылка шампанского.
               
                - Ты, наверное, удивилась, что я с коммунистами? - спросила она, доставая хрустальные фужеры.
              - Да нет, как-то. Мы ведь с тобой нахлебались в перестройку. Видимо, у истории возвратно-поступательное движение, только под пресс не попадать. Да и вообще, всех тварей по паре, чем больше партий, тем лучше нам.
               - Да, ты точно сказала, всех тварей по паре запомню, передам другу, он ведь в нашей городской думе.
              - Ты кем при нем?
              - Всем, - коротко ответила она.
              - Не жалеешь о школе?
                - Я? – Марго подняла брови. – Нет, конечно, тепло вспоминаю физрука, помнишь? Он ведь жениться на мне хотел, если бы не директриса Нинель Александровна.
                - Где она кстати?
                - В Москву перебралась вместе со своим любовником. Но я тоже выиграла. Разве нет?
                - Все хотела спросить, почему ты не венчалась с мужем? Ведь ты  верующей была.
                - Мне даже в голову не пришло венчаться, - она пожала плечами и придвинула ей кусок шоколадного торта.
         Софья только откусила кусок пирожного, вдруг зазвонил телефон,  голос сына:
             - Мама, здравствуй, как ты?
              - Все нормально, сынок, - ответила она, пытаясь прожевать  пирожное.
         Сказала  и пожалела, разве нормально, но жаловаться при Марго не хотелось. Да и привыкла отвечать детям: «У меня все хорошо, и у вас тоже, надеюсь», как благословляла.
             - Григорий Григорьевич приезжал, он знает о тебе.
             - Григорий Григорьевич? – опешила она. – Приезжал?
       Лицо и шея  Марго заливались краской, и даже грудь порозовела, надо же, а ведь ненатуральная.
      Сын молчал, и Софья  переспросила:
               - Так что Григорий Григорьевич?
     Краснота багровела.
               - У него есть план, устроит всех. Только он пока просил не делиться с тобой, чтобы не давать надежду. Думаю, план осуществится. Он вполне реальный.
                - Да, да, все будет хорошо, и у меня, и у тебя, - формула благословения в будущем времени.          
       От шампанского Софья  не опьянела, хотя выпила полбутылки, на равных с Марго.
                - Пора спать, - Марго широко зевнула, взглянув на часы, было одиннадцать.
      Остаться в ее хоромах не предложила. Но Софья сама бы не осталось: надо было кормить пса и кота.