Xxxviii глава

Голова пульсирует, будто кто-то колотит в затылок молотком, а в безвольное тело по капле возвращается сила. Я начинаю чувствовать себя, но ничего приятного в этом нет. Всё окатывает боль. Одно радует: я выжил, и моя битва ещё не окончена, но где я могу быть? Лагерь русских. Судя по тому, что я связан накрепко, это наверняка так.

Я сижу, опираясь спиной о главную опору шатра – достаточно толстый и прочный шест из шлифованного дерева. Руки связаны за ним между собой и для верности повторно привязаны к самой конструкции. Удушающие объятия верёвки удерживают шею рядом с палкой так, что я даже не в состоянии повернуть голову. Если её затянут хотя бы на крохотную долю туже, не смогу дышать. Рот заклеен скотчем. Что ж, хорошо они позаботились о своей безопасности, раз уж решились притащить меня в импровизированный Штаб. Самому мне не отвязаться.

Обнаруживаю ещё один неприятный момент: куртка и майка из моей экипировки пропали в неизвестном направлении. Черти, догадались, что стандартными потайными карманами новый комплект одежды не обойдётся и, чтобы перестраховаться, раздели меня до пояса. Плюс пять очков Штабу Громова за сообразительность. Вещи я себе потом как-нибудь верну, сейчас меня больше всего интересует: зачем я здесь, чья это палатка и как я смогу сбежать.

Мозговой штурм отменяется. При любой попытке интенсивно анализировать – голову пронзает новая боль, раз от раза становясь сокрушительней предыдущей. Остановлюсь на самом лёгком. Окидываю взглядом шатёр.

Он явно слишком велик для одного человека, да и на песке расстелено два спальника. Скорее всего, это командирские апартаменты, вряд ли у младших чинов настолько роскошная обстановка. А ведь я ещё многое не могу разглядеть из-за этой чёртовой верёвки на глотке. Чувствую себя щенком на привязи.

Закрываю глаза и пытаюсь угомонить шальные мысли. Спокойствие, Рик, нет ничего невозможного. В моём положении есть один огромный минус: я не смогу увидеть их лагерь, сидя в палатке, не смогу оценить свои шансы на побег и построить хотя бы какой-то план спасения. Придётся опираться только на разговоры обитателей этой палатки и искать зацепки о лагере из их уст.

Совсем скоро я слышу голоса рядом с тканевыми стенами, плотная дверь шатра откидывается и пропускает внутрь палящий солнечный свет. Я на секунду слепну от ярких лучей и смутно вижу лишь тёмные силуэты. Когда зрение проясняется, передо мной предстаёт Алексей Громов и, очевидно, женишок.

– Надо же, выспался, герой?

А вот и Павел Рокоссовский собственной персоной. И как он мог хотя бы немного нравиться Ольге? Хотя, надо сказать, на внешность он хорош. Крепкое телосложение удачно гармонирует с жёсткими чертами лица, светло-русые волосы оттеняют глубокий карий цвет глаз, он практически черноглазый. Да, знает, на что купить девушку, на пламенные речи о старой любви, которая никогда не угаснет, и притягательную внешность. Интересно, рыженькая знала, насколько он груб, или это показная спесь перед чужим Наследником?

– Уважительнее, Паш, он всё-таки Наследник, пусть и Американский.

А вот Громова я представлял себе не так. Мне всегда казалось, что он жесток, хамоват и одарён беспредельной самоуверенностью. Возможно, местами это так и есть, но пока он не проявляет этого.

Алексей брюнет, такого же спортивного телосложения. В описании любого шпиона это первая черта, на которую обращают внимание. Каштановый цвет волос и голубые глаза скрашивают жёсткий овал лица. Да, уверенность в нём чувствуется, но вот насколько велики её рамки, мне, видимо, только предстоит узнать.

Странно. Всегда нам говорили, что мы враги, но я не чувствую ненависти к нему, в отличие от Рокоссовского. Да, причина моей неприязни кроется в Ольге, но даже сам по себе он неприятный человек. Как она не видела в нём этого? Или он искусно скрывается за маской пай-мальчика? Если бы у меня были развязаны руки, я бы быстро научил его общаться уважительно, но, увы, такой роскоши мне не предоставили.

– Да мне плевать, кто он. Камикадзе, решили чужой лагерь вчетвером взять с балластом в белом халате на руках? Что ж, твой блестящий план сгубил их, а ты выжил только из-за своего титула.

Во мне всё вскипает. Значит, Маргарет для него балласт? Медик, которая не имела отношения к происходящим событиям, которая призвана спасать жизни, в том числе и таким ублюдкам как он, ненужный элемент? Либо Ольга слепа и глуха, либо он – двуличная сволочь и прячет своё истинное лицо только при ней.

Вина. Вот, что я сейчас чувствую. Как бы он ни пытался меня задеть, но в его словах есть рациональное зерно. Их смерти – действительно, моя заслуга. А ведь их наверняка кто-то ждёт в Штабе, у Маргарет и подавно, скорее всего, семья. Что, если я своим шагом оставил детей без матери? Мысленно добиваю себя. Я не убивал сам, но это ничего не меняет, мои руки уже обагрены кровью, и самое мерзкое в этом всём то, что это кровь моих людей, тех, кто доверял мои приказам, кто был послан сюда ради спасения моей жизни. И только одно успокаивает меня. Я благодарен Девингему за то, что он забыл про вылазку, за то что договорился о свидании, за всё это стечение обстоятельств. Хотя бы их жизни своим решением я смог уберечь.

– Ты решил его допечь?

– А что, пусть знает, какой он командир. Если бы ты был таким же бестолковым, то тебе бы ни одного задания не доверил твой Отец. Интересно, чем думал Райан, когда отправлял его в пустыню? У него ж молоко ещё не обсохло. Любопытно, он хоть в одной вылазке до этой был или только теоретическими навыками шпарит?

– Вряд ли, его не засекали ни в одной из операций. Да и видеть его никто не видел до нас. Мы бы знали, если бы он так же подставился под удар, сейчас-то мы владеем информацией.

Вот, что значит русские. Нацепили венок и сели почивать на лаврах, а ведь я, на секундочку, до сих пор жив и на слух не жалуюсь. Значит, всё-таки мои догадки были верны, их предупредили о моём появлении. Если бы они ещё любезно подсказали, кто, я был бы вообще благодарен и, так и быть, не стремился бы перерезать глотку Павлу.

– Да, видимо в Американском Штабе совсем по экзотике соскучились. Устроили игры на выживание для Наследника. Хотя его и Наследником назвать стыдно. Ну вот, а твой отец всё вынашивает планы по развалу Натовского ядра, осталось только подождать, когда этот юный талант придёт к власти, всё само развалится.

Держу пари, выражение лица у меня крайне недружелюбное. Громов мельком бросает взгляд на меня и ухмыляется. Ему явно доставляет удовольствие эта травля.

– Ладно, Паш, хватит, пошли, погоняем по лагерю любителей азартных игр, а то они совсем страх потеряли.

– Нет, погоди, тут есть человечек поинтереснее, – ехидно протягивает Рокоссовский, наклоняясь ко мне. – А что, если я тебе открою рот? Много ты скажешь в своё оправдание?

О, да, детка, ты даже не представляешь, сколько.

– Лучше не надо.

– Да, ладно, Лёш, что может случиться? Сейчас промямлит типа: ой, да, я виноват, опустите, ради Бога, не бейте меня, я Наследник, мой папа вам устроит. Хоть посмеёмся.

И тут он совершает одну из самых крупных ошибок за день – срывает у меня скотч с лица. Теперь-то я наговорюсь вдоволь.
– Наконец-то, я смотрю, ты догадливый до ужаса. Только дошло, что я хочу что-то сказать?

– Ого, а ты говоришь, картёжников гонять, ты посмотри, какой он смелый.

– Добро пожаловать, Рик, – любезно говорит Громов.

– Спасибо, всю жизнь мечтал здесь побывать. Сижу у себя в Штабе и думаю: как бы к русским попасть. Вот, решил скататься в круиз, на вас посмотреть, себя показать. Надо сказать, что пока видом не обрадован. Видимо, не всё включено.

– У, Паш, а вы подружитесь, – смеясь, замечает Алексей.

– Конечно, пару раз в нос словит, и подружимся, – язвит Павел.

– Смотри не промахнись, а то опозоришься хуже меня, – замечаю я и натягиваю на лицо свою фирменную улыбку а-ля «сукин сын».

Хохот Громова наполняет палатку, а из ушей Рокоссовского вот-вот пойдёт пар. Да, я, безусловно, доволен собой, какой я молодец, парочкой фраз разгорячил такого элитного бойца. Плюс сто очков, Рик.

Противник по словесному спаррингу молча делает шаг ко мне. Его глаза мечут гром и молнии, на лице застыл гневный оскал. В абсолютной тишине он заносит кулак и бьёт меня в лицо. Алексей вскакивает на месте и срывается на крик:

– Ты что делаешь?! Как я, по-твоему, его привезу отцу в таком виде? Это, в первую очередь, трофейный подарок.

– Ничего себе подарок, давай я отрежу ему язык, этого никто не заметит, зато нервные клетки будут целы! А ты, Наследничек, уж извини, мимо носа всё-таки промахнулся, зато в челюсть попал.

– Ну, хоть куда-то попал, слава Богу, всё не так безнадёжно с тобой.

– Я сейчас его убью! – кричит главный шутник шатра.

– Смотри, хоть на этот раз не промахнись, а то я опять съязвлю.

Он бросается на меня, но дорогу ему перерезает Громов, закрывая меня грудью.

– Только попробуй его ещё раз тронуть. Сам предложил ему рот открыть. Если с него упадёт хоть волос, отвечать перед моим отцом будешь сам, если сможешь, так как мало тебе не покажется от меня лично.

Подавляя собственный гнев, шпион опускает готовые к удару кулаки и делает глубокий вдох. Он уже успокоился? Нет, так не интересно.

– А до десяти посчитал? Говорят, помогает.

Он рычит и гневно сверкает на меня глазами, а Громов издаёт короткий смешок.

– Что ты мне глазки строишь? Не знаю, как ты, а я натурал. Точно, – с напускным ужасом вскрикиваю я, – теперь я понял, кто меня раздевал!

Ну всё, сейчас он точно меня убьёт, и никакой Громов его не остановит. Сквозь дикий смех Алексей вновь затыкает мне рот. Ну вот, а я только размялся, столько всего ещё просится в его адрес с языка.

– Громов, как хочешь, а ночью я его убью и скормлю труп пустынным волкам.

– Боюсь, отравятся, смотри какой он ядовитый. Ты тоже хорош, такой бешеный в последнее время. Проблемы?

– Да, есть одна, не важно, сам разберусь.

– Нет, так не пойдёт, мы же друзья, верно? Я могу помочь?

– Твоя помощь не помешала бы, - гнев сменяется печалью на лице Павла.

– Рассказывай.

– Несколько месяцев назад у меня пропала девушка. Точнее её кто-то похитил. При этом выкуп никто не требует, да и мотивов ни у кого из окружения их семьи на это нет.

Я всегда и везде появляюсь вовремя. Наверняка, он ведёт разговор об Ольге. Она пропала около трёх месяцев назад. Да, плохой из него шпион, раз он до сих пор не нашёл её, хотя под моим крылом её невозможно найти. Какой быстрый, уже записал её в свои девушки, интересно, у него ничего от наглости не треснет? Она моя.

– Она красивая?

Она не просто красивая, она совершенство.

– Да, достаточно красива.

И всё? Это все, что ты можешь сказать?

– Пробовал проверять бордели, арабских шейхов? Они падки на красивых девочек.

– Уже всё проверил, мне кажется, что я уже перетряхнул все подобные заведения мира, не то, что России.

– Понятно. Значит, у тебя была девушка, а я не в курсе? Молодец, друг.

– Ну, как девушка…

Вот именно, что никак!

– Рассказывай, раз уж заикнулся.

– Она моя бывшая одноклассница, мы с ней всегда хорошо дружили. Я предложил ей встречаться в тот день, и мы пошли на пикник, а по пути её похитили прямо из-под моего носа.

Я не в силах сдержать смешок. Такого стыдно назвать шпионом. Громов и Рокоссовский одновременно с недоуменными выражениями лица оборачиваются на меня. Я моментально успокаиваюсь и принимаю серьёзный вид, чуть заметно кивая им головой. Павел закатывает глаза, а Алексей вновь хихикает.

– Ладно, пошли обедать, там расскажешь подробнее.

– Пошли, а то меня уже от этого шпиона тошнит.

Взаимно. Так, что мы имеем? Теперь я точно знаю, что меня кто-то сдал. Притом не просто то, что я буду в пустыне, а даже с моими фотографиями, раз они знают, как я выгляжу. Возможно, были слиты и личные данные. Не радужный расклад. Кто бы это мог быть? Сообщить о том, что я двинулся в пустыню, мог кто-то из Штаба. Джейсон, конечно, сволочь, но вряд ли он будет связываться с русскими. А вот о том, что я вышел к их лагерю, мог сообщить только шпион, находящийся в лагере и знающий о том, куда я направляюсь. Значит, возможно, это один и тот же человек, просто попал под отбор отца. Но это меньшее из зол.

Рокоссовский ищет Ольгу, а теперь ему будет помогать ещё и Громов. Так они быстро смогут сузить поиск. Вряд ли они узнают о том, что она в нашем Штабе, никому это не выгодно, в том числе и Найту, тем более, что он сам не дал её депортировать, и сейчас она их источник информации обо мне. Она в безопасности. Но что, если они всё же найдут её? Тогда я могу потерять рыженькую. Не допущу этого. Сделаю всё от меня зависящее, но не отдам её никому.

Но для начала мне нужно выбраться. И как же мне сбежать отсюда? У меня нет оружия, и я намертво привязан к этому чертовому столбу. Выходов нет. Хотя нет. Есть одна лазейка. Вспыльчивость Паши может сыграть мне на руку, нужно только грамотно вывести его из себя. Если я постараюсь сделать так, чтобы он отвязал меня, то у меня будет шанс взять его в плен и за счёт этого балласта выбраться из лагеря. Главное, чтобы Громова не было поблизости, иначе весь план пойдёт прахом.

Но как я выберусь, если до сих пор не знаю, где донесение? Моё пребывание здесь не должно быть бесполезным, мне нужно хотя бы узнать, где оно лежит, в идеале, конечно, желательно его выкрасть, но это невозможно. А тут мне снова поможет мой вспыльчивый друг. Громов всё за него отдаст, хотя на его месте я бы ещё попросил его застрелить.

Дверь палатки вновь пропускает разгорячённый воздух пустыни внутрь. Они что, не ели, а заглатывали? В шатёр входит неизвестный с флягой в руках. Неужели они решили меня хотя бы напоить? Вряд ли они хотят, чтобы я схлопотал обезвоживание. Это действительно кстати, так как я давно не пил, а в пустыне это смертельно опасно. Незнакомец склоняется надо мной и шепчет мне в самое ухо:

– Сэр, шпион-разведчик США, идентификационный код: ноль пять двести семьдесят семь восемьдесят три. Донесение хранится в сейфе комода Громова, код от сейфа: четыреста тридцать девять и пять.

Я киваю ему головой, и он отклеивает скотч. Жадно глотаю воду, осушая флягу до самого дна. С удовольствием выпил бы ещё столько же.

– Сколько их здесь? – осведомляюсь у шпиона-крысы.

– Триста пятьдесят человек, сэр.

– Ты здесь один?

– Нет, нас трое, мы поможем вам с побегом, но немного позже, когда бдительное внимание к вам ослабнет.

– Хорошо, спасибо.

Он улыбается и снова цепляет на меня скотч. Не подавая вида, шпион выходит из командирской палатки, а я вновь прокручиваю мысли в голове.

Их больше, чем нас. Как такое могло произойти? Выходит, что даже отец располагает неверной информацией насчёт лагеря русских. Их данные с самого начала были неверными. Нет, это невозможно, шпионы-крысы сообщили бы об этом, по крайней мере, этот, так как он до сих пор работает на нас. Слишком много вопросов заполняет мою голову, и ни один ответ не приходит на ум. Здесь что-то не чисто.

Они знали, что я буду в этой вылазке, располагали данными о том, как я выгляжу, были предупреждены, что я иду к их лагерю, им даже удалось раздобыть данные о том, сколько нас будет в этой операции. Нет, слить такое, будучи рядовым боевиком, невозможно, это дело рук кого-то из тех, кто занимался подготовкой операции, как максимум, свои руки к этому приложил Джейсон.

Слишком опрометчивый шаг для него. Ведь русские могут спокойно воспользоваться его данными и затем сообщить об этом отцу. Хотя, как знать, что он пообещал им в случае своего восхождения в кресло Главы. От бессилия мне хочется выть.

Отбросив все второстепенные мысли в дальний угол, берусь за самую важную. Где донесение, я теперь знаю, мне известен даже шифр от сейфа, осталось лишь выгадать подходящий момент. Надеюсь, что Громов и Рокоссовский расстаются хотя бы ненадолго. Если мне не удастся выловить Пашу в гордом одиночестве, то весь мой план побега полетит к чертям.

Надеюсь, что Девингему хватит благоразумия не сообщать об этом в Штаб и не сеять панику. Моя бедная рыженькая, что будет с ней? Сознание заполняют её колдовские изумруды глаз, до краёв наполненные слезами в день моего отлёта, крепкие объятия и тот поцелуй. Он был неимоверно многообещающим. Манящий нежный запах её тела тихим эхом отдаётся где-то на задворках разума. Я бы отдал всё, что имею, чтобы избавить её от слёз и боли в этой жизни. Однако, в последнее время только я и становлюсь причиной её постоянных расстройств. Чёртов везунчик, вляпываться – это по твоей части, Рик!

В шатёр спешно залетает Алексей, развеивая образ Ольги в моём сознании. Наскоро он продвигается в ту часть палатки, которую мне не доведётся увидеть из-за этой привязи на шее, будь она неладна.

– Не думаю, что тебе удобно в таком положении, – огибая меня, сочувственно отзывается Громов. – Верёвка на шее не сильно давит?

Киваю ему в ответ головой, она здорово стесняет моё дыхание и раздражает. Он наклоняется ко мне и осторожными движениями ножа вспарывает, очевидно, узел. Объятия верёвки облегчаются, и я, наконец, могу вдохнуть полной грудью. Блаженство.

– Думаю, так будет лучше, в конце концов, даже если надумаешь бежать, то это тебе не поможет. Хотя, я бы не советовал, всё равно далеко не убежишь.

Это мы ещё посмотрим.

– Ну и где ты застрял? – входя в палатку, спрашивает Рокоссовский.

– Тебе рассказать забыл. Нам надо знать координаты их лагеря. Мы не можем упустить такой шанс, надо сократить ряды боевиков Америки.

Интересный момент. Выходит, наши координаты им не известны? Значит, мои мысли о том, что данные были слиты кем-то из лагеря, не оправдан, информация была предоставлена им откуда-то сверху. Из Штаба. Хорошо, хотя бы пока мой лагерь в безопасности.

– Так давай выбьем из него эту информацию.

– Он должен выжить и в более-менее сносном состоянии прибыть к нам в Штаб. Подарок должен сохранить приличную упаковку.

– Доверь его мне и будут тебе координаты лагеря – хитро прищурившись, продолжает Павел, – и обещаю, ни одного синяка на видимых из-под формы частях тела.

– И что же ты собираешься с ним делать?

– Сейчас увидишь.

Он вспарывает верёвки на моих руках, и на секунду я ощущаю свободу. Сейчас или никогда. Собрав все остатки силы в кулак, я бью Рокоссовского ногой в грудь, отталкивая его и выигрывая для себя время. Алексей вскакивает на ноги и порывается вмешаться, но женишок останавливает его.

– Ах, ты падла! Не лезь, Лёх, он мне сейчас за всё ответит.

Пользуюсь протяжкой, которая необходима Рокоссовскому, чтобы встать. Резким движением ныряю за столб и срываю скотч с лица. Так-то будет лучше. Тело отказывается повиноваться мне, но я привожу себя в чувства, перебрав все самые грязные ругательства в своей голове. Соберись, Рик! Это твой шанс.

– Не промахнись, снайпер! – язвлю в ответ.

Мой оппонент рычит и срывается с места. Насилу успеваю увернуться от его удара в голову. Злить его – опасное занятие, в пылу боя он совсем не контролирует себя. Гнев ослепляет его, а натянутая на лицо ухмылка больше напоминает хищный оскал. Вот ты какой в битве, Павел Рокоссовский. Теперь я понимаю, почему именно он напарник Громова, женишок для Русского наследника серьёзная опора в любой схватке.

Серии ударов, серии блоков. Я лихорадочно извлекаю из памяти необходимые комбинации, изредка переходя в атаку. Нужно нащупать его слабое место, понять, что он оставляет без прикрытия. В один из моментов я понимаю, что медлить больше нельзя, будь как будет.

Яростно перехожу из глухой обороны в атакующую позицию. Игра в лоб с ним не действует, зато он легко пропускает обманные манёвры. Заношу ногу для удара, как только он бросается блокироваться от неё – делаю чёткий удар корпусом в грудь и заваливаю его на песок.

К бою подключается Громов. Дело дрянь. С ними двумя мне точно не совладать, слишком хорошо оба обучены, а я слишком измотан. Из последних сил отбиваюсь от них, чувствуя, как вся бравада испаряется. Я знаю, как справиться с Пашей, если нам удастся остаться один на один, нащупал его слабое место. Но представится ли мне такая возможность? Если нет, то всё будет кончено, я не смогу выбраться отсюда, а что ждёт меня в России, одному Богу известно.

Громов подсекает меня и я падаю лицом в песок. Один из них садится на мне верхом, держа мои руки за спиной. Бьюсь, как рыба, выброшенная из воды, в тщетных попытках избавиться от них, не дать связать себя снова.

– Угомонись же ты! – рычит Рокоссовский, всё крепче сжимая мои запястья за спиной. – Давай, Лёха, вяжи его!

Громов накрепко связывает мне руки и отходит в сторону. Рокоссовский вскакивает с моей спины и рывком ставит меня на ноги. Рукой он прижимает меня за шею к своему корпусу так, чтобы я больше не мог вывернуться.

– Спокойно, Рик. Ты всё равно не вырвешься. – равнодушным тоном, словно оглашая приговор, говорит русский Наследник.

– Пока я жив, я буду бороться, – настырно отвечаю я.

– Это дело поправимое, – отвечает женишок.

Он волочит меня на улицу. Здесь уже вечереет, воздух не жжёт лёгкие, лишь обдаёт кожу приятным теплом. Русские боевики заворожённо наблюдают за тем, как меня протаскивают через лагерь. Следуя за нами, они удивлённо перешёптываются. Я не слышу их разговоров, да мне и не до них. Гораздо интереснее, куда меня тащит Рокоссовский.

Не успеваю я подумать об этом, как перед моим взором появляются большие поилки для лошадей. Очевидно, что мы проходим мимо конюшенного шатра. А может быть, и не мимо.

Он перекладывает свои руки мне на плечи, и, придав мне ускорения, толкает корпусом в поилку. За шею он удерживает меня в воде, перегнув моё тело через борт корыта. Извиваюсь в его руках, норовя вырваться и вдохнуть воздух, а он взамен старательно притапливает меня. Драгоценного кислорода, на силу запасённого перед незапланированным погружением, становится всё меньше. Теперь я уже не так активно бьюсь, всё тело начинает обмякать, пребывая в беспомощном состоянии, близком к обморочному.

За плечи он вырывает меня из воды, и я делаю глубокий судорожный вдох. В тщетных попытках отдышаться, мой разум проясняется. Я открываю глаза и вижу перед собой воду. Как только я вновь делаю вдох, Паша вновь окунает меня головой в поилку. Он снова старательно удерживает меня за шею тем, а я опять пытаюсь вырваться. Когда силы окончательно покидают меня, я открываю рот, в безнадёжной и отчаянной попытке издать хотя бы звук, но всё это действо не венчается успехом. Я лишь безвольно хлопаю ртом и заглатываю грязную конскую воду.

Резкий рывок, когда я на волоске от смерти, меня вновь вырывают из этого ада, но на этот раз яростнее и ожесточённее. Я падаю на песок, и, что есть силы, откашливаюсь, выплёвывая воду и пытаясь вдохнуть хотя бы немного драгоценного воздуха.

– Ты с ума сошёл? Тебе кто давал право его убивать? – в порыве ярости, Громов отчитывает женишка перед всем лагерем.

– Я не собирался его убивать!

– Заметно. Ещё чуть-чуть и он бы захлебнулся. Включай иногда голову, Рокоссовский, он что по-твоему, через зад дышит?

Павел виновато опускает взгляд в пол, а Алексей, ни слова больше ему не говоря, подходит ко мне.

– Вставай.

Я настырно продолжаю лежать на спине, стабилизируя собственное дыхание. Не собираюсь делать то, чего они от меня хотят. Пусть топят, пусть режут, пусть жгут, но я никогда не подчинюсь их воле.

– Я не буду повторять дважды! – кричит Наследник.

– Ну, так заставь меня, у вас двоих, я смотрю, это хорошо получается.

Мой голос звучит отрешённо, а ярости Громова нет предела. Вот он, такой, какой есть. Без напускных масок воспитанности и уважения к противнику. Лёгким движением руки он сдёргивает со столба хлыст, предназначенный для коней, и щедро одаривает меня ударом по телу.

Протяжно скулю и пытаюсь увернуться от следующего удара. Надо сказать, успешно. Бинго, детка, тебе ещё нужно будет по мне попасть.

– БДСМ по-русски? Нет, ребята, я в такие игры не играю.

И кто меня тянет за язык? После последних слов он звереет ещё больше, и мне всё чаще приходится избегать встречи с хлыстом.

– Рокоссовский! Живо подними его на ноги и к столбу в центре лагеря!

– Есть.

Они вновь куда-то меня тащат, а толпа русских ротозеев шагает за нами. Вот это шоу мы им устроили. Паша, развернув меня спиной к «зрителям», старательно привязывает мои руки к столбу. Они что, задались целью привязывать меня ко всему, к чему возможно, и что попадается на глаза?

– Я это тебе припомню, Пашенька, – цежу сквозь зубы.

– Если успеешь, из России ты вернёшься домой в цинковом гробу, тогда уже припоминать будет поздно.

– Не волнуйся, я злопамятный, с того света достану. Даже интересно, что ещё вы практикуете в своих застенках?

– Сейчас я тебе покажу, что мы тут практикуем, – гневно рычит Громов.

Ухмыляюсь, он рассчитывает меня напугать? Ежу ясно, что он собрался со мной сделать. Держу пари, что он выпорет меня перед всеми, как истинный папочка, и скажет несколько пафосных фраз в назидание остальным, даже скучно. Такие методы не практикуют со времён средневековья, а русские до сих пор чуть что, хватаются за плеть. Извращениями пахнет, господа.

– Я прошу тебя по-хорошему и в последний раз, скажи нам координаты твоего лагеря и ты избежишь этого.

– Предлагаешь мне продать своих людей с потрохами ради того, чтобы сейчас уберечь свою шкуру? А ты пойдёшь на это, Громов? Ты сдашь чужие жизни в обмен на свою?

– Никогда. Пусть я не узнаю координаты, но дурь я из тебя выбью, – мягко улыбается Алексей.

– Давно пора, – подначивает Паша.

– Перед вами Американский Наследник, Ричард Райан О’Хара. Сегодня на заре, в результате успешной операции «Перехват», наши бойцы доставили его в лагерь.

По толпе проносится восторженный шепоток, а я уже представляю, как этот чёртов хлыст будет полосовать мою спину. Интересно, что Громов понимает под «дурью» во мне, или это ненормально, бороться и пытаться вырваться, если попал в плен? Ничего не понимаю. Возможно, действительно сказывается моя неопытность в плане заданий Штаба и проведения операций.

– Он пришёл за нашим донесением практически в одиночку, но не стоит расслабляться. Его людей в пустыне много, и они в любой момент могут прийти за ним. В этот момент мы все с вами должны быть готовы к бою, в котором будем стоять насмерть плечом к плечу! Каждый, кто придёт к нам – будет повержен. Наследник будет доставлен в Россию на суд нашего Главы. Рик, я в последний раз обращаюсь к тебе. Укажи координаты лагеря. В этом случае я гарантирую, что убит никто не будет, лагерь будет взят в плен. Медицинские работники будут немедленно депортированы в Америку, а все боевики, в том числе и ты, будут возвращены на Родину по договорённости Глав Штабов.

Сохранят жизнь всем моим людям? Тогда почему же сегодня они уже убили медика, которых в дальнейшем готовы сразу депортировать? Уловка? Может быть. Но я не буду рисковать своими людьми. Каин обязательно сообщит в Штаб, отец придумает, как обезопасить их всех и вытащить меня отсюда. Даже если они не успеют ничего сделать, и мы уедем в Россию, то пострадаю только я один.

– Нет, я своих людей не выдам.

В ответ на мои слова, он одаривает меня щедрым ударом хлыста по спине. Сквозь зубы я рычу, в тщетной попытке выпутать руки из верёвок. К коже будто приложили раскалённый металл. Чувствую, как след от удара пульсирует, наливаясь кровью. Я должен выбраться, во что бы то ни стало. Слишком паршивое положение вещей здесь наклёвывается.

Ещё удар. Новой волной боли он раскатывается по телу, пробирая каждую клеточку, словно электрическим разрядом. Снова мой отчаянный рык и новая порция пустых попыток освободиться. Если бы я хотя бы мог видеть, в какой момент он замахивается, я пытался бы уклониться. Но мне не хочется плясать под хлыстом и подставлять под его удар что-то иное, кроме спины.

Он активно испещряет кожу всё новыми и новыми ударами, не оставляя на спине живого места, а я всё больше приспосабливаюсь к этой боли. Со временем я совсем оставляю попытки освободиться, это лишь усугубляет моё положение. С каждым новым моим порывом к освобождению, Громов вкладывает всё больше силы в удар, принося им неимоверную боль. Сейчас, когда я покорно повисаю на верёвках и начинаю стойко выносить каждый жалящий укус хлыста, подавляя в себе даже малейший звук, русский наследник сбавляет темп. Теперь он стегает меня, скорее показательно для остальных, нежели для борьбы со мной.

Хлыст со свистом рассекает воздух и больно жалит кожу. Мощный удар окатывает жаром спину и разрядом расходится по сознанию. Я обессиленно стону, опустив голову на грудь. Нет, Громов. Я не смирился. Тешь своё самолюбие, думай о том, что я подчинился и обессилил. Выкраду донесение и уведу отсюда своих людей, тогда посмотрим, кто кого.

– Пусть это будет вам уроком. Каждый, кто не станет подчиняться и противопоставит себя нам, будет растоптан. Мы заберём его волю, отнимем все силы, но получим то, что нам нужно. Идите по своим палаткам, отдыхайте. Если он не выдаст нам свой лагерь, то скоро его боевики придут за ним сами. Мы должны быть готовы.

Вся толпа зевак, что окружала нас, начинает расходиться, напоследок одаривая взглядом мою спину. Девушки-медики морщатся и не скрывают жалости. Видимо, там всё очень и очень плохо. Чёрт с ним. Самое главное – показать этому великому карателю, что с рук ему это не сойдёт. Теперь моей спеси и желания мстить хватит на то, чтобы испепелить лагерь Громова к чертям собачьим вместе с ним самим.

– Первый урок, О’Хара, никогда. Слышишь? Никогда не противопоставляй себя тому месту, в которое попал. Угодил в чужой лагерь? Будь добр играть по нашим правилам, иначе можно поплатиться собственной шкурой, которую я с тебя запросто спущу, – медленно цедит каждое слово Алексей.

– Ты же всё трясся, чтобы Рокоссовский мне, не дай Бог, презентабельный вид не попортил, а сам? Как папочке объяснять будешь?

– Мне-то легче объясниться перед своим отцом, чем тебе. Не вынуждай меня повторить это или придумать что-нибудь похлеще. Лучше скажи мне координаты лагеря.

– Да хоть убей меня, я не выдам их.

– Хорошо. Пашка, потащили его в палатку. Надо вызвать медиков.

– Нет, мы сейчас сами его вылечим, – ехидно отзывается женишок.

Не нравится мне этот тон Рокоссовского. Они отвязывают мои руки от этого чёртового столба, и я чуть не падаю на песок. Бессилие сковывает всё тело, а рассудок пронзает адская боль. Даже не хочу видеть, что он сделал с моей спиной, я чувствую, что там всё плохо. Держу пари, останется куча шрамов.

– Так, кладём сюда. Надо привязать лицом к балке и покрепче.

– Что ты задумал? – изогнув бровь, интересуется Алексей.

– Увидишь. Сделай это, я сейчас вернусь.

Олин друг детства выходит из шатра, а Русский Наследник принимается старательно привязывать меня. Я даже не реагирую, нет смысла препятствовать. Их двое, а я один, они всё равно сделают то, что им необходимо.

– Сделал? – интересуется Паша, вернувшись в палатку.

– Да, что это?

– Сейчас увидишь. Ну что, остряк-самоучка, мы дождёмся координаты лагеря? Если не ответишь на наш вопрос, то будешь всё на свете проклинать.

– Я не пожертвую жизнями своих людей ради собственной шкуры, если ты этого ещё не понял, то мне нечего больше сказать.

Какое я имею право уничтожить стольких людей, чтобы временно избавиться от их пыток? Да даже если нужно будет пожертвовать всего одной чьей-то жизнью. Прикрыть себя другими людьми. И как потом с этим жить? Как смотреть в глаза родственникам погибших людей? Да всем, кто знает об этом. Нет, моя жизнь не стоит таких жертв. Кем бы я ни был. Мой титул Наследника Династии не делает мою жизнь дороже чьей-то чужой, и за свои промашки я буду отвечать своей шкурой.

– Леха, принеси ведро воды, а лучше два.

– Хорошо.

– Ну, с Богом, – с явной издёвкой говорит Паша.

Чувствую, как он перетаптывается за моей спиной, и через пару секунд спину прожигает неимоверная адская боль. Кричу настолько громко, насколько я могу, вслух перебирая все самые изощрённые и грязные ругательства, которые знаю. Собрав все остатки сил, я, что есть духу, извиваюсь и силюсь вырваться из привязи, но даже этих нечеловеческих усилий мало. Спину жжёт так, будто меня запихнули в преисподнюю, доводящая до исступления боль затуманивает рассудок, и я не чувствую ничего, кроме неё.

– Ты что сделал? – влетев в палатку с ведрами воды наперевес, кричит Громов.

– Воду, скорее!

Они вдвоём окатывают меня из ведра прохладной водой, и мне становится легче. Всю спину продолжает щипать и жечь, но это уже не настолько нестерпимая боль, как прежде. Все эти метания, боль и крики окончательно вымотали меня. Я безвольно прижался к балке, служащей опорой шатру и мне, и не шевелюсь. На это просто нет сил. Пусть делают, что хотят, я больше не могу терпеть.

– Что вы с ним сделали? – мягкий женский голос слышится в палатке.

Медик? Скорее всего. Эти чёртовы профессионалы, видимо, натворили дел.

– Я высек его хлыстом, а потом мы попытались промыть рану водой, – объясняется Наследник.

– От воды он не стал бы так кричать. Этот поток мата и дикий ор слышал весь лагерь. Чтобы помочь ему, я должна знать, что с ним делали.

– Я посыпал ему немного соли на свежие раны. Думал, он расколется, – виновато продолжает напарник Наследника.

– Ах, ты сукин сын, я тебе что, рыба к пиву? Угораздит тебя оказаться в Америке. Клянусь, я с тебя всю шкуру сниму и в соли обваляю, – в полубреду шепчу я.

– Что ты сказал, бессмертный, что ли? – рычит Рокоссовский.

– Тихо, заслуженно. Лена, сделай, пожалуйста, всё как надо.

– Хорошо, Алексей Михайлович.

Голоса Громова и Рокоссовского исчезают. Может быть, они в палатке и молча наблюдают за процессом, быть может, покинули её. Я не берусь гадать, шальной и измотанный всеми навалившимися событиями, мозг отказывается обдумывать что-либо.

Врач осторожно колдует над моей спиной, то прикладывая что-то к ранам, то тихонько охая. Я лишь изредка протяжно и жалобно скулю в ответ на её действия. На большее меня просто не хватит. Когда она заканчивает с обработкой моих ран – принимается распаковывать что-то шуршащее. Очевидно, бинты. Старательно наложив повязку на всю мою спину, она молча удаляется из палатки, и всё окутывает гробовая тишина.

Я должен собираться, должен вырваться отсюда. Если здесь в лагере со мной такое проворачивают, то что могут сделать в русском Штабе? Страшно представить. Силюсь следить за ходом своей мысли, но мне это не удаётся. Я всё больше и больше теряю связь с реальностью. Сознание рассеивается, и всё накрывает благодатная тьма, которая приносит с собой покой.