4. Чёрный мёд

– С меня хватит! Я хочу экскурсию по Венеции. На гондоле.
– Вика, но это же пошлятина, – вкрался Альдо в её план.
– Именно! – Вероника была настроена по-боевому. – А то приехала и даже «Золотой дом»  не видала. Он круче нашего?
– Вряд ли…
– Я хочу посмотреть.
– Ты намекаешь, что я должен составить тебе компанию?
– Папочка, ну мне же без тебя будет скучно. – Раз уж прошлое изменить нельзя, она воспользуется своим положением маленькой девочки как оружием.
Альдо собирался с ворчанием.
– Боже, что я делаю. Я, коренной венецианец, прусь кататься на гондоле. Это последняя степень маразма. После такого не живут.
Вероника злорадно промолчала.
– Моя дочь хочет экскурсию на гондоле, – с обречённым видом сообщил отец молодому улыбчивому гондольеру. – Она – новообращенка, но я – местный, поэтому попрошу не драть втридорога.
– Для вас, сеньор Боначелли, хоть бесплатно, – ещё шире улыбнулся молодой человек.
– Бесплатно тоже не надо. Садись, грызунья, – добавил он по-русски.
Однако по мере заплыва Альдо оттаял, и они с гондольером, перебивая друг друга, не только посвятили её в таинства малоизвестных достопримечательностей музея на воде, но и всю дорогу развлекали пением на два голоса удивительно привольных местных песен, подтвердив тем самым расхожие слухи о врождённой музыкальности итальянцев: парень оказался студентом консерватории, подрабатывающим на выходных, а у Альдо обнаружился бархатно-приглушённый обволакивающий баритон, которому даже аплодировали с проезжающих мимо лодок. Вероника увлечённо крутила головой.
– О какой мафии они говорят? – удивилась она, указывая на растяжку неподалёку от моста Риальто: «Stop mafia, Venezia ; sacra!» .
– О китайской. Китайская диаспора сотнями скупает сумки известных брендов, шьёт подделки и лепит на них вожделенное «Made in Italy».
– На совершенно законных основаниях: произведено-то и правда здесь.
– У нас, как везде в Европе: эмигрантов больше, чем местных. Вон, видишь ресторан традиционной венецианской кухни? Хозяин – иранец. Просто на местную кухню быстрее дают аккредитацию. А там – магазин венецианского стекла. Знаешь, кто мастер? Негр!
– Ты хотел сказать: афро-венецианец.
– Точно… чёрных чёрными нельзя называть. А как тогда называть белых?..
– А белых можно называть как угодно!
«Да уж вы-то оба смуглые, как черти», – подумала про себя бледнолицая Вероника, а вслух сказала, провожая взглядом вереницу одичалых дворцов:
– Неужели ни у кого из толстосумиков нет денег на ремонт?
– Это официальная политика муниципалитета. Облезлые фасады – поэтичнее.
– Хорошо, что я у себя успел ремонт сделать до того, как архитектурное бюро ударилось в поэзию… А вот, видишь, зловещая башка непонятного мужика над тёмными воротами? Здесь когда-то жил Казанова.
– Боже, это позорное пятно в истории нашего города. Беспутный был человек.
– Если верить городским легендам, он до сих пор жив.
– Ужас какой, в Венеции и одну-то жизнь прожить трудно.
– Да, молодёжь эмигрирует отсюда табунами…
– Кстати, почему гондольеры – исключительно мужчины? – кокетливо уточнила Вероника.
– Всё в мире имеет свою противоположность, – безмятежно улыбнулся уличённый шовинист. – Например, в Шанхае, который тоже славится своими каналами, это чисто женская профессия.
Улицы постепенно гасли, фонари из знаменитого розового стекла разгорались, обнажённые проблески солнца терялись в гипсовых нагромождениях моллюскообразных святых. Вероника выбралась из лодки, качаясь от неизбежности всё нарастающего очарования.
– Добро пожаловать в Светлейшую, сеньорита, – прокричал, отталкиваясь веслом от пристани и растворяясь в закате, как в расплавленном золоте, сегодняшний чичероне . Вероника махнула ему рукой.

***

– За тобой приехал твой вчерашний поклонник, – сообщил наутро Альдо, выглянув в окно.
– О ком ты говоришь? – искренне удивилась Вероника.
– Марко. Гондольер, – пояснил отец, видя, что Вероника всё ещё не въезжает.
– О… не знала, что он мой поклонник, – Вероника тоже выглянула в окно. В самом деле, возле причала покачивалась гондола, и в ней сидел их вчерашний улыбчивый проводник.
– Теперь знаешь, – философски заметил Альдо.
– Наверное, надо выйти, – растерялась Вероника.
– Рано или поздно выйти всё равно придётся, – согласился Альдо тоном, на который Вероника предпочла не обратить внимания.
– Пойду, поздороваюсь. – Она накинула ветровку.
– Иди-иди, – тем же тоном спровадил её отец.

***

Вероника вышла на пристань.
– Ты что здесь делаешь?
– Привет, – парень смущённо улыбнулся и, замешкавшись, протянул руку. Она смеясь пожала. – Извини, я не побеспокоил?
– Нет, – Вероника оглянулась на окна.
– Ты вчера была такая счастливая!.. Хочешь… ещё покатаемся?
– Прямо сейчас? – Вероника в притворном ужасе округлила глаза. Юноша с типично венецианским изяществом замахал руками.
– Нет, конечно, не обязательно сейчас… Просто… Захотелось ещё раз тебя увидеть. Давай сходим куда-нибудь вечером? – его улыбка стала теплей. Веронике захотелось согласиться. В конце концов, не прикована же она к отцу?
– Давай, – легко сказала она.
Вернувшись в дом, Вероника промолчала. Альдо тоже промолчал.

***

День спустя Вероника уже с удовольствием уплетала пасту с мидиями в студенческой кафешке на площади Мизерикордия. Неподалёку играл молодёжный джазовый оркестр. Марко помахал знакомым музыкантам.
– Обычно я с ними, – кивнул он. – Это консерваторские.
– Подрабатывают? – понимающе хмыкнула Вероника.
– Приходится… Не у всех есть родственники – князья, – он сказал это так легко, что прозвучало не обидно. Вероника рассмеялась: впервые в жизни её корили знатным происхождением, – потом заметила уже строже:
– Отец тоже работает, как проклятый. Хоть и князь.
– Я знаю, – серьёзно сказал Марко. – Наверное, нет итальянца, который не восхищался бы им.
– Мне это очень приятно слышать, – призналась Вероника.
– Но ты ведь впервые в Венеции?
– Да, я росла у родственников, далеко отсюда, – дипломатично сформулировала Вероника.
– Да уж я слышу твой русский акцент, – успокоил её Марко с ласковой усмешкой. Вероника рассмеялась. – Для приезжих Венеция – мечта, а для местных – захолустье, – с лёгкой горечью заметил он, глядя сквозь каменный проём на облачную воду.
– Расскажи мне, – тихо попросила Вероника.

***

– Думаешь, это легко – жить в городе-музее? – Марко невесело усмехнулся. – Если ты всё трезво взвесишь, то сама поймёшь, что Венеция – далеко не сказка. Здесь всё заточено под туристов, рекламу люксовых брендов и пиар знаменитостей, а для простой молодёжи – полный бесперспективняк… Мы даже машину купить не можем – на ней негде ездить. Ездят только кинозвёзды, десять метров на лимузине от отеля до красной дорожки… я не твоего отца имею в виду, – спохватился он. Вероника безнадёжно отмахнулась: мол, проехали.
– Коренные жители переезжают на материк – в Местре, квартал со всеми современными удобствами… Содержать дом в условиях постоянного наводнения обывателю не по карману. Половина квартир в городе сдаётся, причём в объявлениях пишут: «только не венецианцам». Туристы-то платят больше. В результате юные венецианцы расстаются с невинностью прямо в лодке, под брезентом – больше идти некуда, а дома – родители… Ой. Наверное, не стоило этого говорить? – он снова по-мальчишески залился краской. Вероника махнула рукой, подумав при этом: что у меня, на лбу для мужиков написано, что со мной можно всё?
Марко взглянул на часы.
– В пятом часу в наших школах заканчиваются уроки, – извиняющимся тоном пояснил он. – Зайдём за моим братом?
– У тебя есть брат?
– Луиджи. Ему десять. Отведём его на ближайшую площадь – гонять мяч, и я снова твой.
– Уже хочу с ним познакомиться, – засмеялась Вероника. – Подумать только: простой венецианский школьник!
– Он тоже рад будет поглазеть на простую русскую журналистку, – улыбнулся Марко.
Они прибыли на школьный двор, держась за руки. С массивного готического крыльца уже сыпалась визжащая детвора.
– Луиджи! – Марко высмотрел в толпе обаятельного белокурого пацана. – Познакомься, это Вероника, моя… новая русская подруга.
Вероника засмеялась такому определению. Пацан подошёл, энергично жуя жвачку и деловито оглядываясь по сторонам.
– А, – сказал он. – Ну, я пойду?
– По географии спрашивали?
– Нет. Повезло.
– Ладно. Не позже семи часов – домой, – изобразил строгость Марко.
– Ага, – бросил через плечо пацан, убегая, и парочка вновь оказалась предоставлена сама себе.
Чуть позже, сидя на ступеньках набережной, они уже потягивали фирменный венецианский коктейль с колючим для русского уха названием «шприц» из вермута, белого вина и газировки.
– Поверить не могу, что ты ещё не пробовала шприц! – Марко с волнением наблюдал её первое причастие. Вероника постеснялась сказать, что в доме отца было только вино с виноградников семьи. С Марко она чувствовала себя раскованной, никому ничем не обязанной и свободной. Только сейчас она со стыдом и страхом поняла, насколько отец её подавлял, как её тяготило само его присутствие. С Марко ей открывалась совсем другая Венеция: слегка неприбранная и трогательная, как молодая мать.
– Ну как? – встревоженно спросил Марко, глядя на её обуреваемое откровениями лицо.
– Обалдеть, – признала она.

***

– Его фильмы, это просто… как обухом по голове. Иногда сидишь и сам себе не веришь: неужели я правда вижу такое? Как я жив-то ещё? Потом встаёшь, осматриваешься и думаешь: где я? Это всё тот же мир? Как будто внутри шторм прошёл. И начинаешь понимать, сколько же в тебе на самом деле запретов… страхов… всякого барахла… Как далеко до подлинной, совершенной красоты. Он абсолютно свободен в творчестве… Бросает краски на плёнку, не глядя, а получается шедевр…
Вероника готова была собственноручно подписаться под этими словами. Фильмы Альдо производили на неё точно такое же впечатление. Гулкими закоулками они с Марко шли к Ка’Луна, и Вероника сама не заметила, как разговор перешёл на отца.
– А пустыня с красными змеями!..
– А эти сущности, которые откачивали сперму как топливо для радиаторов своих кораблей?.. Но до чего красиво снято! Я где-то читал, что для этих сцен размешивали клубничный сок в сгущёнке.
– Не настоящую же сперму и кровь они туда лили.
– Кто знает? От твоего отца всего можно ожидать. Говорят же, что его фильмы – это разрозненные куски одной большой чёрной мессы.
– О, боже! Смотри, при нём такое не скажи: его удар хватит от зрительской «проницательности».
– Я в первый раз половину сюжета не понял, думал, что это инопланетяне. А сейчас вижу: как просто! Кары – дочери Ночи, внучки Хаоса… Это богини боли, впивающие кровь из ран!
Вряд ли Альдо знал родословную второстепенных античных божеств так же хорошо, как Марко, но Вероника оставила это замечание за скобками и сказала:
– Да, в русском языке тоже есть слово «кара», что значит: наказание. – В конце концов, подлинный художник иногда не ведает, что творит.
Их всё замедляющиеся шаги затихли в узкой трапеции каменных заграждений. Вероника остановилась напротив двери в сад и вдруг почувствовала укол совести. Не её вина была в том, что ей так легко с Марко, и всё же…
– До завтра?..
– До… свидания.
Она уже видела укоризненные чёрные глаза отца и не знала, как будет оправдываться. Я тебе не принадлежу? Он тоже твой поклонник? Мы ничего друг другу не обещали?
«В другой раз… – подумала Вероника, – в другой раз он сам поговорит с Марко и поймёт, что так лучше для всех».

***

– Нет, – резко перебил отец молодого человека, очевидно прежде, чем успел подумать, как это прозвучит в ответ на шутливую, в общем-то, фразу Марко насчёт позволения украсть дочь. Марко взглянул на него с неподдельным изумлением, отчего Альдо, по-видимому, только ещё больше разозлился. Он посмотрел на Веронику с ненавистью, прошёлся мимо неё туда-сюда, как зверь в клетке, и, поскольку реплик от неё так и не поступило, бросил с тем же остервенением: – Ну хорошо, иди, куда хочешь!
Вероника нерешительно покосилась на Марко, подобрала ветровку и тихонько выскользнула наружу. Марко в недоумении последовал за ней. Уже в лодке он оглянулся на дверь, словно гадая, что произошло.
– Он тебя ко всем, что ли, ревнует? – смущённо предположил он.
– Он не ревнует, – машинально ответила она и тут же поняла, как неестественно это прозвучало: словно отрицать ревность отца для неё – вполне привычное дело. Марко внимательно посмотрел на неё и больше ни о чём не расспрашивал.
Взявшись за руки, они бродили по стеклянным книжным лавчонкам, по скрипучим лодочным стоянкам, по безлюдным дворикам, центрированным, как маленькая, поросшая травой вселенная вокруг промёрзших колонок с питьевой водой… То и дело в небо взмывала то кампанилла, то печная труба. Прилепившиеся, как птичьи гнёзда в недрах скалы, церквушки без предупреждения раскрывали объятия из-за старинных кованых оград, безликих кирпичных заборов, вездесущих лестниц, чьих-то нескромных мансард, углов и стен. Ступив под очередные расширяющиеся, как круги на воде, своды, Вероника и Марко переговаривались свистящим шёпотом:
– Смотри, смотри… Это герцоги Барбаро, прямо рядом с Мадонной…
– Что они тут делают?..
– Они спонсировали строительство храма, скорее всего…
– Ничего себе… Купили место на небесах…
– Да… неплохо устроились…
– А это Тинторетто!..
– Правда…
– Обручение дожа с морем…
– Какая красивая традиция… Но ведь сейчас нет дожей?
– Сейчас обручается мэр.
– Ясно. Море без мужа не осталось…
– Опять чьи-то портреты… Вероника, смотри сюда!
– О, боже, – Вероника сразу почувствовала, как кровь отхлынула от щёк, и возблагодарила полутьму. Из старинной каменой ниши на неё смотрел отец. – Не может быть… – машинально пролепетала она, хотя дурные предчувствия разом усилились. Казалось бы: случается, совпадение… Но Вероника невольно опустила голову, словно желая скрыться от пронизывающего взгляда: Тинторетто удалось идеально передать этот угрожающий багрянец, просвечивающий сквозь обманчивую тьму. Марко не заметил её смущения: он рассматривал полотно, не менее потрясённый, чем она сама.
– Никогда ничего подобного не видел! Просто одно лицо…
– Да уж. Пойдём отсюда.
– Погоди… Это… – он всмотрелся в табличку. – Это ведь шестнадцатый век!.. Неужели так бывает?.. Ходишь среди полотен, написанных классиками, и вдруг встречаешь безусловно знакомого тебе человека!
– Вероятно, у мироздания иногда кончается фантазия, и случаются повторения, – Вероника принуждённо улыбнулась.
– Похоже на то… – Марко, увлекаемый Вероникой к выходу, наконец отвлёкся от портрета. – А ты веришь в двойников?
– Нет.

***

Альдо ровным голосом попросил проводить его в Лидо, взял у знакомых машину и погонял Веронику по адресам, после чего вернул винтажный дымчатый «шевроле» в гараж, опустил железную штору и подтолкнул дочь к машине.
– Я хочу тебя, милая.
– Ты шутишь? Что, прямо здесь?..
– Да. Я всё сделаю быстро. Не спорь со мной.
– А если нас будут искать?..
– Я запер дверь. Давай, детка, я не могу терпеть. – Развернув её спиной к себе, он приспустил её джинсы на бёдра и овладел ею сзади, но через некоторое время отстранился. – Нет, я хочу тебя спереди. Снимай всё ниже пояса.
– Ты совсем спятил?..
– Раздевайся, я сказал. Быстро.
Вероника сняла ботинки и джинсы. Он опрокинул её на капот машины, задрал блузку ей до груди и овладел ею грубо и жёстко, но далеко не быстро – чтобы дойти до разрядки, ему потребовалось минут пятнадцать. Вероника за это время успела возбудиться, но не успела кончить, и когда он наконец отпустил её, вся дрожала от неутолённого желания.  Господи, как  она в таком виде вернётся к хозяевам?.. Волосы у неё растрепались, лицо горело. Она прислонилась спиной к машине, стараясь унять дрожь.
– Когда зайдём в дом, отправляйся сразу в уборную, приведи себя в порядок – ты выглядишь ужасно, – отец достал из машины упаковку влажных салфеток и швырнул ей.
– Ты, вообще, себя слышишь? Разговаривай нормально, – сердито откликнулась Вероника, вытирая сперму с ног. Отец наблюдал за ней с отчуждённым выражением лица.
– Что у тебя с этим молокососом?
– С… кем?.. А… – Вероника запнулась. Её разозлило, что он вынуждает её оправдываться. – Бурный роман.
– Я серьёзно спрашиваю!
– А что ты хочешь услышать? – она тоже повысила голос. – Хочу ли я сбежать от тебя? Да! Да! Хочу!
Отец так надолго замолчал, что Вероника успела не только одеться, но и пожалеть о своих словах, однако злость взяла верх, и она так же молча пошла к выходу. Он догнал её у двери, развернул к себе и обеими ладонями сжал её лицо, заставляя взглянуть ему в глаза.
– Это неправда. Скажи, что это неправда.
Вероника поначалу испугалась, что он её ударит, но в его лице было столько боли, что она даже растерялась. В конце концов, она действительно сказала неправду, сгоряча. Она ещё не думала о будущем.
– Это неправда, –  наконец одними губами вымолвила она в ответ на его настойчивый взгляд, но он ещё долго не отпускал её, выискивая на её лице каждую тень каждой мысли. В итоге, очевидно прочитав, что он её измучил, он ослабил хватку. Вероника отошла и только тут вдруг отчётливо поняла, что влипла в переделку, которая может окончиться для Марко смертью. Отец – преступник. И дело не в сексе.
Лицо, в которое она только что смотрела, было лицом убийцы.

***

Вероника прекратила встречи с Марко, сказавшись простуженной. Отец, подальше от соблазна, предложил ей пожить на яхте, стоявшей возле острова Пеллестрина к югу от Венеции. Визит на яхту обернулся для Вероники новым наплывом убийственных дежа-вю.
Она прихватила с собой новоявленного котёнка, поскольку тот был ещё мал и требовал забот, и стоило ей шагнуть в салон плавучего дома, как она будто воочию увидела, что когда-то кормила здесь Луну и Антона разогретым молоком из бутылочки. Сонный Алистер потягивался и зевал, показывая нежно-розовую пасть в крошечных кинжалах зубок. Веронике захотелось сесть и расплакаться.
В её каюте всё осталось в точности, как было. На яхте она жила, по большей части, когда была ребёнком. Детские вещи почти все были убраны, но в секретере лежала стопка её рисунков, а рядом – дневник в розовом кожаном переплёте, с застёжкой в виде поросячьей мордочки. Вероника с трепетом ужаса взяла его в руки; казалось, эта невинная вещица обожжёт пальцы, смеющие касаться самых непонятных, самых запрятанных воспоминаний. Вероника трясущейся рукой раскрыла первую страницу и вспомнила сразу всё. 
«УЧЁНЫЙ ТРАКТАТ О ВНУТРЕННИХ СВИНЬЯХ И КАБАТЫЧКЕ».
Ребёнком она бывала в гостях у вельможных родственников. Бывала и на самых настоящих балах. Конечно, ей и в голову не приходило причислять элегантных снисходительных старичков и старушек к «чёрной аристократии». И она не подозревала, что большинство её сверстниц видят балы лишь на картинах в книжках сказок.
Однажды её внимание привлекла одна родственница – немолодая уже дама, с виду самая обычная, но что-то с ней было не так. Позже Вероника узнала, что дама периодически ложилась в психиатрическую клинику. А ребёнком она просто почувствовала, что женщина была «замороженной», могла много рассуждать о тепле, но её буквально выворачивало от мысли, что ей придется выразить тепло каким-то образом. Убийственное самобичевание из-за несоответствия идеалу. И девочка придумала обманку.
Рисовала нелепых и несколько уродливых животных и сочиняла про них сказку. А поскольку взрослые придавали большое значение учёности, она замаскировала свою сказку под учёную книгу. Так родился её главный труд.
«Есть существа, которые вызывают умиление и приятие, стыдливость и доверительность.
Они делятся на особей, сущей и тотемы.
Особь – грубая, земная часть, она – из тени, должна быть трансмутирована (внутренняя свинья, капибара, тапир, вомбат). Особи обладают качеством ЧВАНСТВА.
Сущь скорее имеет отношение к внутреннему ребенку, она трогательна, наивна, непосредственна, беззащитна (альпак, жирафчик, обезьяна мармозетка). Сущи обладают качеством НИЧТОЖНОСТИ.
Изначально особь и сущь рассматривались как дополнение к тотему (одно – агрессивно-теневое, другое – инфантильное).

Самое главное, к ним всем нужно относиться очень серьёзно и почтительно, вообще нельзя смеяться, можно смеяться над богами и демонами, над героями и антигероями, но вот над этими странными созданиями – никогда. Табу. Хомяка нельзя обидеть. У него можно только учиться набивать свои внутренние щеки припасами.
Особое значение придаётся пяте ежа (пятке). Её значение важно в устройстве мироздания.

(Далее следовали иллюстрации:
1. Раздутая «классическая особь» с треугольным рылом и лоснистыми чёрными боками;
2. рядом – сморщенный «ТОТЕМ» размером с зерно, которое грыз, в нежно-персиковых складочках на длинных боках и с мягкими обвислыми ушками;
3. и далее – нечто белокурое и длинношеее, с пушистым круглым хвостом и выпуклыми глазами в длинных ресницах, подписанное: «А это – утырочная сущь, превратившаяся в особь»).

Внутренняя свинья – особо должна чтиться. Мы обнаружили разные виды свиней, одна из которых была названа «кабатычка». Про внутреннюю свинью писали персидские поэты, ведущие учёные советуют ей подбирать рацион, а олимпийские боги от нестерпимости кидались свиньями в людей.

Пути исследования их таковы:
Особь как составная системы субличностей. Взаимодействие особи и личного тотема. Интеграция особи в психике. Образы особей в мировой мифологии.

Всё это потешные существа, которые требуют к себе почтения и учтивости, над ними вообще нельзя потешаться. Для них существует специальный язык, своя интонация, ритм стихосложения, внимательность к жестам и частям. Если ты думаешь о божестве и забываешь о пятке ежа, как о пяте Ахилла – то никакой ты не подлинный, а вымышленный человек. Всё можно обсмеять – но только не сущей и особей. Их нужно вскармливать участием. Всё очень серьёзно. Никто не смеет нарушать серьёзность всего происходящего и игнорировать их. Самое страшное в том – неучтивость.

Особи умильны как и сущи, но сей факт до конца не проработан в нашем сознании – мы просто принимаем его как должное.
Иногда приходится загонять их в стойла, не теряя учтивости к ним.
Божеств и демонов можно обсмеивать, сущей и особей – никогда, табу. Их нелепость может быть только воспета.

Через время мы поняли, что всё величие идей и людей держится на учтивости к кабатычке. Это перевернуло наш мир».

Девочка показала книжку даме. Та долго изучала чрезмерно аккуратный («квадратный», как говорил отец) детский почерк, и вдруг улыбнулась. С того момента она ожила. Многолетние визиты к психиатру наконец возымели эффект. Год спустя оказалось, что дама ещё может танцевать и хохотать; взрослые, случалось, вопросительно переглядывались у девочки за спиной, а отец порой дразнил её «кабатычкой».

***

– Вика, ты купишь коту корм? – отец заглянул в её комнату, когда она, в расстроенных чувствах, сидела над своим старьём. Смахнув непослушные слёзы, Вероника попыталась незаметно вернуть тетрадь в общую стопку, но отец заметил её страдальческое лицо.
– Да не прячь, я тоже это помню. Кабатычка, – усмехнулся он.

***

Сочинять сценарий для отца на бумаге Вероника отказалась, а ставить её вновь перед камерой отец не решался. В результате Вероника проводила дни в блаженном безделье, вскармливая кота и перебирая выцветшие рисунки разнообразных «сущей, особей и кабатычек». Как-то вечером они болтали в салоне и, по их меркам, ещё не делали ничего предосудительного: просто на Веронике не было кофточки, она в одном бюстгальтере лежала между раздвинутых ног отца, и он слегка поглаживал её плечи, когда она отчётливо ощутила на себе потрясённый взгляд, омывавший её откуда-то со стороны, повернула голову и встретилась глазами с Марко, стоявшим за стеклянной дверью. Вероника вскочила, как ужаленная, но размытый силуэт молодого человека уже скрылся из сумеречной рамы в бисеринах дождя.
– Ставлю сотку, что тебе не удастся его задержать, – ядовито прокомментировал отец, пока Вероника ныряла головой в кофту и выбегала под дождь. Марко быстро шёл к выходу с пристани. 
– Подожди! – Вероника нагнала его на набережной. Он резко обернулся.
– Ты что, спишь с родным отцом?
– Он мне не отец, – выпалила Вероника первое, что пришло в голову. Марко ответил ей взглядом, полным презрения.
– Неужели?
Не дожидаясь от неё неизбежных глупостей, он повернулся и зашагал прочь. Веронике больше ничего не приходило в голову. Признав поражение, она вернулась под крышу.
– Ой, как интересно, – прокомментировал отец услышанный диалог. – И как ты собиралась закончить фразу? Он мне не отец, а – кто?
– Получи, распишись… – достав из кармана сотенную бумажку, она протянула ему выигрыш.
– Купи себе сигарет, – он непринуждённо оттолкнул её руку. – У тебя кончились.
Вероника проверила – правда, – и тихо выругалась себе под нос.
– Что делать будем?..
– Ножницы бери!..

***

– Как он узнал-то, что я здесь?.. – Вероника мрачно просматривала плёнку.
– Сказал кто-то…
– Он, наверное, спросил, не где я, а где ты. Тебя же мог узнать кто угодно.
– Ну да…
Вероника впервые участвовала в таком диковинном деле – вырезании куска чьей-то жизни, и чувствовала себя странно, однако отцу деликатную операцию не доверила: сама промахнулась, самой теперь и отвечать. Ножницы аккуратно щёлкнули над парой ночных планов.
– И что с ним теперь будет?..
– Теперь этого момента не было. Он сюда не свернул и нас не видел. И мы свободны, как ветер…

*** 

Отец уговорил её продолжить с того, на чём они остановились, и Вероника соблазнилась ощущением полной безнаказанности, которое возникло после монтажа. В самом деле, если худшая версия событий уже исключена… Отец сбросил бретельки с её плеч и впился губами в набухшие соски, показавшиеся над тёплым кружевом, шепча, что у его доченьки самые сладкие ягодки на свете… В этот раз не было ни сомнений, ни угрызений… Вероника заснула рядом с отцом совершенно счастливая, а наутро почувствовала в себе достаточно сил, чтобы позвонить Марко и проверить, как он после вчерашнего.
Они встретились, но молодой человек держался до странности отчуждённо, а Вероника, чувствуя себя виноватой, была нежна как никогда. Посреди какой-то ни к чему не обязывающей болтовни он резко развернулся к Веронике, посмотрел ей в глаза и вдруг заявил:
– Я не верю, что Альдо Боначелли – твой отец.
От неожиданности Вероника растерялась, хотя это было именно то, в чём она безуспешно пыталась убедить его в прошлый раз.
– Почему?.. – только и сказала она.
– Я видел вас… вместе, – он договорил взглядом, полным отвращения.

***

Час спустя Вероника снова сидела с ножницами в руках.
– Слушай, Марко вернулся. Он вернулся уже после того, как мы его вырезали.
– Странно… – неопределённым тоном заметил отец, – что так быстро.
– Что ты имеешь в виду?
– Если интенция сильна, событие может повториться. Но, как правило, не сразу.
– Нам надо ещё раз переиграть этот день.
– Может, оставить всё как есть? – неуверенно возразил отец. Вероника посмотрела на него, как на живодёра. – Если долго резать одно и то же место, события могут сложиться не лучше, а хуже, чем должны были, – пояснил он.
– Почему «долго»? Всего лишь второй раз.
– Второй раз почти на том же самом отрезке времени.
Вероника прикинула риски и решительно взялась за плёнку. На всякий случай она убрала отрезок длиннее, чем прежний.

***

Она заметила светлый силуэт Марко в стеклянном прямоугольнике прежде, чем он заметил её. За дверью струился серебристо-сиреневый полдень; дождь ещё не начался; отца не было дома. Вероника поспешно поднялась гостю навстречу, одновременно махнув ему рукой, чтобы заходил. Марко смущённо приоткрыл дверь и остановился на пороге.
– Прости, что я тебя преследую… Случайно увидел тебя, проплывая мимо на лодке. Подумал – это судьба.
– Так и есть, – Вероника даже рассмеялась от облегчения.
– А твой отец?..
– На работе. Хочешь чего-нибудь выпить?..
– Не откажусь. Но вообще-то я хотел пригласить тебя на прогулку, – Марко пустил в ход свою обезоруживающую улыбку.
– И куда же?.. По-моему, в прошлый раз мы облазили весь город!
– Туда, где никогда не скучно. В море!

***

Погода была солнечная, и наклонное зеркало вод то и дело обливалось золотом. Вероника лежала в гондоле, откинувшись назад, и кончики её волос, как водоросли, свивались кольцами в буро-бирюзовой пене.
– Вот здесь, в проливе Лидо, и проходила церемония обручения дожа с морем. Этот праздник возник ещё в XII веке. Ежегодно в течение веков дож бросал с корабля золотое кольцо со словами: «Обручаемся с тобой, о море, в знак истинного и вечного владычества».
– Не слишком ли самонадеянно?..
– Наш город обручён с морем с самого рождения… и до самой смерти.
– Прекрасный и мучительный союз… Странно, что праздник дожил до нынешних циничных дней.
– Традицию продолжает мэр Венеции, но золотом уже не швыряются.
Вероника расхохоталась, представив себе прижимистый штат чинуш, подсчитывающий убытки от сумасбродной помолвки со стихией.
– А ты хотел бы обручиться с кем-то неземным?
– Да.
Вероника украдкой вздохнула.
– Это может быть чисто физически неприятно…
Пора было наводить разговор на тему, ради которой всё затевалось: переписывать начисто черновики, выброшенные из жизни. Вероника подтянула колени к груди, села, глядя в своё змеиноволосое отражение, и взяла предельно элегический тон:
– Знаешь, я себя часто чувствую этакой папенькиной дочкой. Я так привыкла к заботе отца…
– Вы с ним очень близки?
– Наверное, он слишком долго был главным мужчиной в моей жизни. Иногда мне кажется, что он представить не может, как это – отдать меня кому-то другому.
– Рядом с такой сильной личностью, как Альдо, легко потеряться… Кстати, помнишь, мы видели в церкви «его» портрет?
– Да, – к Веронике закралось нехорошее предчувствие.
– Ты не представляешь. Я вернулся туда ещё раз – хотел сфотографировать, так вот, этого портрета уже нет! Там совсем другая картина, на религиозную тему. Я спросил у настоятеля, и он подтвердил, что никакого портрета никогда не было!
Вероника сочла, что иногда тупое молчание – лучший ответ на факт, и вернулась в прежнее псевдо-исповедальное русло.
– Порой мне хочется сбежать. Но кажется, что взгляд этих глаз найдёт меня повсюду.
– Ты хотела бы жить отдельно от него?
– Да.

***

Честно выполнив норму свежих поцелуев в гулких нишах засиженных голубями готических церквей, Вероника спешила домой, чувствуя, как сами собой, расслабляясь, сдвигаются брови и выражение умелой влюблённости сползает с лица, словно резиновая маска. Она ввалилась в салон, чувствуя себя совершенно вымотанной, так что даже отец, не говоря уж об Алистере, посмотрел на неё с сочувствием.
– Ужас… Меня как будто долго били по всему телу кирпичом…
– Иди ко мне, я сниму тебе стресс, – кто бы сомневался, что он это предложит.
Ну нет, в третий раз вот так по-глупому попадаться Вероника не желала.
– Только если мы уйдём в мою каюту. И я выключу везде свет. И запру дверь. – Вероника обезвредила все возможные улики, но чуть позже, когда она со спокойной душой отдалась во власть его чутких рук, и он делал ей свой божественный массаж, способный даже полумёртвую неудачливую актрису воскресить к жизни, послышался стук в стекло и размытый мелким дождём голос Марко:
– Вероника! Ты здесь?..
– О, нет… – прошептала она.
– Выйдешь? – она услышала его улыбку даже в темноте.
– Я больше не могу…
Спустя пару натянутых, как струна, минут её неискушённый преследователь, как она и рассчитывала, пришёл к выводу, что их нет дома.
Отец наклонился и поцеловал ей спину между лопаток, потом стал спускаться ниже вдоль позвоночника.
– А знаешь, зачем он приходил? Подарить тебе обручальное кольцо.
– Ты что, смотрел…
– Варианты вашего разговора. Да.
– Ах, ты… подлюга!..
– А ты бы хотела за него замуж?
– Боже, нет…
– Я бы посмотрел на тебя в свадебном платье…
На следующий день Вероника вспомнила фразу, обронённую отцом.
– Получается, Марко может заговорить о свадьбе?
– Ты сыграла свою роль слишком убедительно.
Вероника почувствовала, что увязает в напластованиях новой реальности. Однако Марко не позвонил ни утром, ни днём, а ближе к вечеру чей-то упругий голос представился полицейским инспектором и сообщил, что она последняя, кто видел Марко живым.

***

На коротенький формальный допрос ушло не больше десяти минут. Ясно было, что Вероника ничего не знает. Да и поймали уже этих уродов. Какие-то обкурившиеся бездельники, по-видимому, напали на случайного прохожего с целью ограбления, завязалась драка, необъяснимо жестокая, в результате – труп. Следователь сам, казалось, был оглушён, на его растерянном лице читалось, что такого в Венеции давно не видели. Вероника заикнулась было про опознание, но полицейский рьяно заверил её, что тело уже опознали родственники, и поспешность, с которой он проскочил этот вопрос, вызвала у Вероники мурашки озноба. Она будто увидела на искажённом то ли каким-то протестом, то ли отвращением, то ли поруганной деликатностью лице следователя отражение бессмысленных увечий, созерцанием которых не хотелось пятнать совесть и сон.
Едва за полицейскими чинами закрылась дверь, Вероника буквально сложилась пополам: её затошнило в прямом смысле слова. Альдо в продолжение всего допроса держался где-то вне зоны видимости, а Вероника так и не смогла заставить себя повернуть голову и на него посмотреть.
– Это я убила его? – полувопросительно простонала она.
– Не льсти себе. Не всё в этом городе в нашей власти.
– Может… ещё раз переиграть?..
– Хватит.
– А если… а если заранее позвонить в полицию? Они же остановят этих подонков?
– Да не мельтеши ты. Это судьба. Камера здесь ничего не решает. Он сам выбрал свой путь. Он мог просто проигнорировать нас, но ему стало интересно. Он захотел взять эту высоту и не справился. О его чувствах к тебе никто не знает – пусть не знают и дальше…
– Ты пойдёшь на похороны?..
– И тебе не советую.
Вероника тяжело вздохнула и обернулась, будто преодолевая сопротивление невидимых сотен тонн.
– Ты знал заранее?
– Нет.

***

Когда схлынул первый порыв, Вероника сама поняла, что лучше послушаться отца и не привлекать к себе ненужное внимание, напрашиваясь на похороны. Идти на суд тоже не имело смысла. Смерть Марко осталась где-то за гранью реальности, которую она так бездарно старалась изменить.
Она так и не услышала хрестоматийного «я же предупреждал» – отец воспользовался законным правом промолчать, и вряд ли из благородства: похоже было, что он и впрямь не ожидал такой развязки.
«Интересно, а если бы ожидал, то вёл бы себя по-другому?» – засомневалась Вероника и сама себе ответила: нет.

***

– Я хочу уйти в Настоящую Венецию, – выдохнув, как боксёр перед поединком, объявила она.
Отец, конечно, понимал, что вся эта история даром не пройдёт, и отреагировал даже спокойнее, чем она ожидала – или его насторожил бессонный огонь её глаз.
– Признайся честно, ты придумал про места, где можно постареть прежде времени, чтобы меня запугать?
– Нет. – По тому, как спокойно он встретил её взгляд, она поняла: правда.
– Тогда скажи мне, как их обойти. Сам-то ты, насколько я понимаю, выглядишь намного моложе своего реального возраста, – она не удержалась от издёвки, но он смотрел на неё по-прежнему серьёзно.
– Объясни мне, или я уйду наугад.
– Хорошо. – Отец помедлил, как бы подыскивая слова. Потом взял лист бумаги и нарисовал на нём знак: нечто, похожее на флюгер с завитушками. – Смотри на стены. Этим знаком отмечены области пространства с аномальным – ускоренным либо замедленным – течением времени. Не приближайся к ним. Но это… – он опустил веки, – для тех случаев, когда ты пойдёшь туда в собственном теле. Можно сделать иначе. Если ты скажешь: «общий план», то увидишь всё… как бы с высоты. Глазами бестелесного существа. А если скажешь: «крупный план», то войдёшь в тело кого-то из местных жителей. Тогда ты получишь его память в дополнение к собственной, и будешь больше знать о его мире.
Всё это звучало зловеще, к тому же слишком головоломно, и Вероника засомневалась, не слишком ли много на себя взяла – у неё ведь уже был опыт неудачного обращения с арсеналом отца. Словно чтобы подтвердить её мысль, отец добавил:
– Только учти, что… – он замялся, – местные жители… они принимают меня… как бы… за бога.