повады

Растаяли снега, отзвенели жаворонки. Отсеялись, отсади-лись, отпахались. Весна уступала права лету. Впереди сенокосы, впереди де;ла невпроворот, а пока... Пока была передышка между посевной и сенокосом. Я как-то не врубился - что предстояло праздновать, а все были заняты ещё более, чем на посевной - все варили пиво. Варили в буквальном смысле: по берегам рек (а их тут было две) жгли костры, над которыми висели огромные чёрные котлы. Варили су;сло, пиво. И все ходили, пробовали, и стар, и мал. От костра к костру, от ковша к ковшу; сначала сусло, потом пиво. Пиво кипело на кострах, плескалось в котлах, ковшах, текло по усам, лилось рекой. – «Хошь жопой хлебай!» - смеялись довольные мужики. В воскресенье в нашу деревню хлынул народ (со всего района, похоже!), ехали на машинах, санях, шли пешком. «Ойи!» - радовалась удивленно Марфа: «Настояшши пова;ды. Она с соседками-товарками суетились целый день, принимая, размещая родных и знакомых. И в наш дом набилось народу: и в зимней избе, и в ле;тнике - в верхних комнатах, и в светёлке, даже на сарае под крышей были брошены одеяла, ряднюшки, тулупы - всё, чем можно было укрыться спящему люду. Определившись с ночёвкой, народ пошёл улицей. «Впрохо;дку, взать-наза;ть», - сказала Марфа. Все ходили под ручку, компа-ниями туда-сюда и обратно. Приглядывались, знакомились. Мне показалось, что, в основном-то, народ между собой знаком давно, и проходки эти вдоль деревни - как по Невскому - были своеобразной демонстрацией красоты, одежды, силы, возмож-ностей. Возле сельмага собралась небольшая толпа. Старичок в валенках с галошами прошелся по кругу, веселя народ, и явно рассчитывая на успех, подмигнул зрителям и  проскрипел рас-певной скороговоркой:  «За Анютой волоцилсе, путалсе с Анфисою,  топере докатилсе -  тольке пью да писаю.»
 И  всплеснулись над толпой смех , шутки и  праздник пока-тился по деревне, набирая силу. Скрипели, олицетворение солноворота солнца, круговые качели у околицы -  девки с песнями в санках, парни с хохотом, скользя и падая, бежали сзади, разгоняли скорость круга на ледяном раскате. Последний зимний праздник кружил, пел, ел, плясал… Детвора не отставала, тоже веселилась среди взрослых. С утра и до вечера народ веселился, гостевал из дома в дом, с горы на качели…к вечеру обстановка накалилась. Напробовавшись вволю хмельного, гости возжелали зрелищ. Праздник заиграл  стёпкиной гармошкой, зазывая народ в клуб. Начались танцы. Девки наши - нарасхват, парни - настороже: «танцевать – танцюй, но не смей лапать!» Пока всё было прилично, все придерживались норм неписаного закона «со своим уставом в чужой монастырь не суйся». Но вот уже кому-то показалось, что гость слишком сильно поприжал в углу на;шэнску девку и… «Коззёл! Я тя умою!..» И вмиг всех как ветром сдунуло: ребятишки, бабки и прочий скромный народ юркнули за порог на улицу; девки шустро мотнули подолами за сцену. А наши мо;лодцы-комсомольцы, зорко поглядывая по сторонам, заняли оборону по углам, освободив середину зала для зрелища. Чужаки, поняв маневр, пошли в обход: «АА! Твою!..» - И хрясь, хрясь! - затрещал плетень, расставаясь с родимыми кольями - народ вооружался. И вот уже лужайка перед клубом машет  кольями, охает, матерится – это, конечно же,чужаки, наши-то так (с оружием, и матом) не дрались. «Дай ему по сопа;тке!» «А-аа!.. Н-на! Тт-твою!..» «Поймай свою!» - успевал кто-нибудь ещё сострить. «Куд-да-а? Хха-а!» Стараясь не попадаться под пьяный размах кольев, мы хватали драчунов, связывали, броса-ли в бурьян- крапиву за клубом, где они, матерясь, пытались освободиться. Но мы умели вязать морские узлы. (Стёпка служил во флоте, спасибо, научил). Девки и бабы приносили нам верёвки. Мы трудились серьёзно и планомерно: вы-хватывали из бучи намеченную жертву, и несмотря на сопротивление, вязали, относили, укладывали. Бунт погасили скоро, без большого кровопролития и без вмешательства властей. Танцы продолжались прямо на месте побоища. Вальсы, кадрили сменили поло;гие песни. С рассветом пленников развязали, все разошлись по домам за самовары, спроворенные хозяйками. Новое утро заиграло веселыми гармошечными переборами, разбудило деревню всплеском озорной частушки, опередив изумлённо-торжественное «кукареку» заспавшихся петухов.