Струны понимания. Глава 27

1. В двух предшествующих главах мы рассматривали вызов, брошенный Макиавелли в его книге Государь (1512), иерархическому антропоцентризму Возрождения с его идеей связи микрокосма и макрокосма и единства между сущим и должным, идеальным и материальным. Этот антропоцентризм, нашедший свое концентрированное выражение в известной речи “О достоинстве человека” (1478) Джованни Пико делла Мирандолы, в свою очередь пришел на смену теоцентризму позднесредневековой мистики (философски переосмысленному и подытоженному Николаем Кузанским в 15 веке).

2. И хотя Возрождение отталкивалось от средневековья и выдвигало идеал творческой реализации личности в этом мире, оно, как и средневековье, верило в то, что мир устроен и осмыслен Богом и для человека главное следовать этой глубинной гармонии и сообразовываться с ней в своих действиях. Но Макиавелли описывает совсем другую действительность, в которой человеческие действия направлены не на благо мирового целого, общего, а на благо отдельного, будь этим отдельным властолюбивый тиран или ориентированный на самоутверждение гражданский коллектив итальянского города госудаства (Венеции, Флоренции и пр. ). а иерархия небесная и земная является лишь досадной помехой на пути такого самоутверждения в схватке между доблестью индивида и превратностями судьбы/фортуны.

3. Не случайно, что когда Макиавелли описывает, как папа Юлий II, человек воинственный, храбрый и горячий, отправился вместе с кардиналами лично низложить обосновавшегося в Перудже жестокого тирана, не позаботившись даже дождаться собственных солдат, он упрекает подчинившегося папе тирана Перуджи в трусости и душевной низости. Для Макиавелли власть и ее сохранение вопреки всем иерархиям и авторитетам это главное благо, особенно, если в конечном счете общество получит пользу от действий этой власти.

4. За этим стоит новый подход к жизни индивида и общества, новое видение мира, в котором динамика преобладает над статикой настолько, что в обществе и в культуре не остается ничего устойчивого и надежного, а насилие, жестокость, цинизм, обман и предательство, как средства личного и политического самоутверждения, признаются допустимыми и уместными, если их употребление позволяет кратчайшим путем достигнуть поставленной цели.

5. Шекспир в своей пьесе Троил и Крессида в речи Одиссея (акт первый, сцена 3, перевод Т. Гнедич) противопоставляет друг другу традиционный иерархизм и новый релятивизм с его катастрофическими последствиями:

На небесах планеты и Земля
Законы подчиненья соблюдают,
Имеют центр, и ранг, и старшинство,
Обычай и порядок постоянный.
И потому торжественное солнце
На небесах сияет, как на троне,
И буйный бег планет разумным оком
Умеет направлять, как повелитель
Распределяя мудро и бесстрастно
Добро и зло. Ведь если вдруг планеты
Задумают вращаться самовольно,
Какой возникнет в небесах раздор!
Какие потрясенья их постигнут!
Как вздыбятся моря и содрогнутся
Материки! И вихри друг на друга
Набросятся, круша и ужасая,
Ломая и раскидывая злобно
Все то,что безмятежно процветало
В разумном единенье естества.
О стоит лишь нарушить сей порядок,
Основу и опору бытия
Смятение,как страшная болезнь,
Охватит все и все пойдет вразброд,
Утратив смысл и меру. Как могли бы,
Закон соподчиненья презирая,
Существовать науки и ремесла,
И мирная торговля дальних стран,
И честный труд и право первородства,
И скипетры,и лавры и короны.
Забыв почтенье, мы ослабим струны,
И сразу дисгармония возникнет
Давно бы тяжко дышащие волны
Пожрали сушу,если б только сила
Давала право власти;грубый сын
Отца убил бы,не стыдясь нимало;
Понятия вины и правоты-
Извечная забота правосудья
Исчезли бы и потеряли имя,
И все свелось бы только к грубой силе,
А сила к прихоти, а прихоть-к волчьей
Звериной алчности,что пожирает
В союзе с силой все,что есть вокруг,
И пожирает самое себя

6. Этот новый разрушительный релятивизм был не выдумкой драматурга, а повседневной реальностью в охваченной религиозными и династическими войнами Европе 16 века. Шатались троны, разрушались вековые устои, архиепископов отправляли на костер (сожжение архиепископа Кентерберийского вместе с сотнями членов англиканского духовенства во времена Марии Кровавой Тюдор), погромные толпы уничтожали гугенотов и топили анабаптистов, наемные убийцы или воодушевленные религиозными убеждениями фанатики убивали принцев и королей (Генрих III Валуа, Вильгельм Оранский), общество делилось на враждующие лагеря, циничные и жестокие наемные армии грабили и пытали мирных горожан, если те оказывались на другой стороне или просто, чтобы возместить давно не плаченное жалование (разграбление Рима немецкими ландскнехтами в 1527 г., разрушение испанскими солдатами в ходе “Испанского неистовства” крупнейшего торгового и финансового центра тогдашней Европы Антверпена в 1575 г. ). Он мучил Монтеня, бывшего мэра Бордо, укрывшегося в своем поместье посреди гражданской войны и предавшегося скептическому созерцанию мирового хаоса и своенравного собственного “я”, и излюбленного Бродским “метафизического” поэта Джона Донна с его известной жалобой о том, что научная картина мира находится в разброде и разуму не на что опереться: “Все относительным отныне стало”.

7. И в этих условиях проповедь Макиавелли находила отклик и понимание: и для сторонников (большей частью тайных) и для противников она звучала как надгробная критика похороненного идеального целого и обьявление о том, что отныне “все позволено”. Гугенотские критики Макиавелли конца 16 века например были убеждены, что его идеи, распространение которых во Франции связывали с правлением королевы матери Екатерины Медичи,  оправдывали и обосновывали организацию знаменитой Варфоломеевской ночи, т.е. убийства тысяч гугенотов в Париже и других французских городах в 1572 г. Замечательный немецкий историк Фридрих Майнеке в своей ключевой работе “Идея государственного разума в новой истории”, законченной вскоре после того, как нацисты в 1935 г. добились его отставки с поста редактора
главного немецкого исторического журнала Historische Zeitschrift, писал: “ Теория Макиавелли была мечом, который вонзили в бок западному человечеству, заставив его вскрикнуть и обернуться. Это должно было случиться, ибо не только было серьезно ранено подлинное нравственное чувство, но смерть также угрожала христианским воззрениям всех церквей и сект и следовательно сильнейшей связи, соединявшей людей и народы, высшей духовной силе, которая властвовала над ними.” (Meinecke, 1957, 49).

8. Это кошмар смерти, развала, вражды и хаоса, который для Майнеке был также повидимому связан с предчувствием надвигающейся мировой войны, преследовал и людей середины 16 века, чья молодость была связана с идеальными устремлениями и надеждами Высокого Возрождения и которым приходилось доживать свою жизнь в "преступный и постыдный" (по выражению старого Микеланджело) век политических распрей и религиозной ненависти. Картина Питера Брейгеля Старшего Триумф смерти, созданная в 1560е годы в предчувствии 80 летней войны между маленькими Нидерландами и мировой Испанской империей хорошо выражает это чувство ужаса перед надвигающейся неотвратимой бедой.

9. В основе этого кризиса лежал разрушивший иерархическую гармонию новый разрыв между общим и отдельным и человеческий разум поэтому должен был сосредоточиться на осмыслении этого разрыва и способах его преодоления или по крайней мере локализации. Утраченную гармонию нужно было найти вновь: в человеческом сердце и в движении светил.

10. Никто не искал ее с большей страстью, чем астроном и математик Иоганн Кеплер, в поисках природного символа динамического (а не статического, как во времена Ренессанса) равновесия, обратившийся к идее эллиптических орбит, которую, по его словам, ему "открыл Бог". Так действие, динамика жизни, разрушавшая гармонию, теперь сама должна была привести к обретению той же смысловой гармонии на новом, более глубоком уровне. "Господи, не дай мне прожить жизнь напрасно", восклицал перед смертью учитель Кеплера астроном Тихо Браге, чьи астрономические таблицы, послужили основой для открытия Кеплером законов небесного движения, которые в свою очередь стали одной из отправных точек для рассуждений Ньютона.