По Фрейду

  Они дружили с первого курса.  К экзаменам готовились по записям её лекций, но на практике у него получалось лучше. После института оба работали в хирургии: он стал ведущим хирургом, она ему ассистировала. Это устраивало обоих. Он женился раньше.   Через пять лет в его семье уже росли трое детей. Брак, по мнению окружающих, был удачным. Она вышла замуж позже. И этот брак тоже был удачным. После рождения сына вышла на работу сразу, как только закончился декретный отпуск. Друг часто говорил, что ему с другими ассистентами не так спокойно работается. И всё пошло по-прежнему, он проводил самую ответственную часть операции, она ассистировала и заканчивала. Сама бралась только за самые простые случаи. Его слава, как великолепного хирурга росла, она оставалась в тени этой славы, но не завидовала, что самое ценное в дружбе. Её всегда восхищало настроение друга перед началом операции. Чтобы не происходило, любые неприятности, а он перед операцией был собран, спокоен. Его глаза над маской начинали блестеть по-особому, когда он начинал оперировать. И так, на подъёме,  виртуозно проводил самую ответственную часть. После операции долго сидел в кресле с закрытыми глазами, иногда даже не сняв перчатки  и маску. Отдыхал, восстанавливался после напряжения, и никто его не беспокоил в эти минуты. Но, однажды, он сбился с привычного ритма. В самом начале всё шло, как и прежде. Операция была полостной, пациентка – пожилая женщина с очень дряблым животом. После вскрытия брюшной полости хирург как бы замер на мгновении. Словно, не знал, что делать дальше. Ассистентка посмотрела на его, над маской увидела пустые, потухшие глаза. Операция прошла мучительно, уже не понятно было, кто кому ассистировал. После операции хирург заперся в кабинете. Она несколько раз, с тревогой,  подходила к двери, не решаясь постучать. На следующий день хирург не вышел на работу, сообщил, что взял больничный на неделю. Она посчитала, что это очень верное решение, ему нужно отдохнуть.  Через три дня  позвонила его жене, они дружили, правда, в последнее время встречались не часто. Спросила, как доктор себя чувствует.  Жена неожиданно сухо ответила, мол, чего с ним может случиться, здоров, разве, что на голову. Такой ответ озадачил, но лезть в семейные дела, она не собиралась и не стала больше задавать вопросов.

   Поразмыслив, она решила, что друг таряет кураж. Возможно, это связано со здоровьем  или с какими-то домашними неприятностями. А может быть, он просто устал, в последнее время много оперировал,  это большая затрата , и физических, и нервных сил.  Нужен отдых. В отличии от друга, для неё  всегда были трудными первые минуты операции, когда нужно разрезать кожу. Кожа казалась ей защитным барьером организма, который жил отдельно от тела. Если ей приходилось начинать операцию, то было чувство, что нарушается эта защита, и она вторгается в запретное. При этом всегда легонько закусывала нижнюю губу, словно, преодолевала сопротивление. Беспокоило то, что пожилая пациентка, которую последней оперировал хирург , не приходит в сознание.

  Ночью постучали. Это была соседка. По её взволнованному лицу сыщик понял -  что то случилось . Но внятно она не могла объяснить. Наконец выяснилось, в чём дело. На дочь, когда она  возвращалась из колледжа через парк, кто-то напал сзади. Ей накрыли лицо тряпкой,  с пахучим веществом, очнулась она на скамейке. Очень болела голова. Нижнее бельё в крови, на бедре глубокая царапина. Девушку тут же отвезли в больницу.  Установили, что изнасилования не было, кровь из раны на бедре, а сама рана, вовсе, не царапина, а разрез с ровными краями, который, скорее всего, нанесён острым режущим предметом. Чувствуется запах хлороформа, и в анализе мочи хлороформ тоже обнаружили. Получалось, что девушку усыпили, а потом разрезали кожу на бедре. Зачем? Девушка с матерью остались в больнице до утра, а сыщик с Боем поехали в парк , где было совершено нападение. Нашли  ту скамейку, но ничего, что могло бы навести на след нападавшего, тут не было.  Обошли вокруг. Возле стоянки, рядом с парком  Бой нашёл пузырёк из тёмного стекла.  По остаткам жидкости можно было определить, что в нём был хлороформ.  Пузырёк лежал прямо на асфальте, скорее всего, нападавший его потерял. Это улика. А улики, как правило, прячут, или выбрасывают в мусорники, урны. Больше ничего собака найти не смогла, запах хлороформа притупил нюх.

   Прошла неделя. Хирург не появился в отделении, подруга решила позвонить, узнать, может быть, больничный продлили. Он ответил, но говорил каким – то потухшим голосом. Сказал, что позвонит позже и всё объяснит. На следующий  день  его нашли на даче повешенным. Нашли случайно. Соседка  приехала на свою дачу, полезла в подвал, оступилась и свалилась с лестницы. Кое как выкарабкалась, ползком добралась до стола, на котором лежал фонарик. Стала светить в окно соседней дачи. На мигающий свет обратили внимание, женщину нашли. Вспомнили, что рядом дача доктора, его видели накануне вечером. Зашли внутрь, доктор висел под лестницей на второй этаж, на верёвке, перекинутой через ступеньку.   Вызвали полицию. В предсмертной записке доктор просил прощения у жены, у детей и у родителей, написал, что сил,  бороться с собой,  у него больше нет. А с чем бороться, не написал. Жена сказала, что она с детьми последние три дня была у родителей, и о том, что муж уехал на дачу – не знала. При осмотре трупа на теле нашли глубокие порезы на бедре.   Возникли подозрения в том, что доктору помогли повеситься, возможно, и записку написать.  Допросили жену, она неохотно шла на контакт, отвечала односложно, чувствовалось, что ей было, что скрывать. Допросили её мать, которая сказала, что её удивил внезапный приезд  дочери с детьми, и ещё сообщила, что на теле у дочери видела глубокий порез на бедре.  На вопрос, о том, что это за рана, та не захотела отвечать.

   Ему было пятнадцать, учился в восьмом классе. Перед прездничным концертом в актовом зале десятиклассницы репетировали танец.  Он отвечал за музыку, смотрел как девчонки танцуют и влюбился в одну из них. Это было первое чувство, скрывать он ещё не умел, девчонка сразу поняла и подыграла. Он принял  это, как надежду на ответное чувство и совсем потерял голову. На концерте, и сам не понял как, перепутал музыку, включил не то.  На следущий день, когда девчонки обсуждали  свою неудачу с номером и не скупились на эпитеты для  виновника, та, что была для него почти богиней, обозвала ушлёпком. Мир рухнул, он решил отомстить.  У деда взял опасную бритву, положил её в карман брюк и, выследив свою обидчицу, решил вскрыть себе вены прямо у неё на глазах. Нашёл её за кулисами в актовом зале и стал доставать бритву. Бритва была в футляре. От волнения быстро достать не получалось, вытащил крышку от футляра, потянул бритву за ручку, заторопился и вонзил лезвие себе в бедро. Разрез получился глубокий, почувствовал боль и тепло от разливающейся крови. И в этот момент произошла эрекция. Увидев кровь на брюках, девчонка испугалась, побежала за медсестрой.  А он, испытывая, и боль, и восхитительное чувство удовольствия, убежал. Этот случай положил начало его осознанному желанию причинять себе боль.

   Раны на бедре у трупа, и предположение о насильственной смерти дали основание для возбуждения дела. Дело отдали сыщику, который уже занимался случаем с ранами на бедре. Вроде, и совпадение, и уж очень  разные люди с похожими ранами. Сыщик с Боем приехали на дачу, где нашли доктора. Собака показала, что здесь есть знакомый запах. В саду была свежевскопанная земля, сверху прикрытая большим камнем. Бой указал на это место. Под камнем и слоем земли лежала ученическая тетрадь, а в ней записи.

   - Пишу, и сам не знаю – зачем. Может быть эту тетрадь никогда не найдут, и она сгниёт в земле. А может быть, кто-то найдёт,  прочитает и поймёт меня. Уйти  из жизни, ничего не объяснив, не могу. Умирать очень страшно, но другого выхода не вижу. Чувствую себя одновременно, и пострадавшим, и преступником. Это началось с пятнадцати лет, с первой, детской влюблённости. Так получилось, что я нанёс себе рану на глазах у девочки, в которую был влюблён. И, к моему несчастию, боль, волнение, вызвали эрекцию и поллюцию. Тогда я не знал этих слов, но то чувство, которое испытал, запомнилось.  Всё осознал и научился управлять этим процессом  уже взрослым. Странно, но мне это даже помогало в работе. Когда приступал к операции, делал первый разрез, возникало чувство возбуждения, эмоциональный подъём. В эти минуты я чувствовал, что операция должна быть успешной, что всё могу, всё получится. И получалось.  Иногда мне казалось, что удачи в медицине, это, как бы плата за сговор с пороком. Успокаивал себя мыслями о том, что приношу пользу. В остальном вёл нормальную жизнь, с нормальным сексом. Всё изменилось со дня последней операции. Пациентка была очень пожилой, операция предстояла полостная. Когда делал первый разрез, не почувствовал обычного сопротивления кожи, скальпель как бы тонул в мягком месиве. И во мне, как будь то, что-то оборвалось, вместо чувства подъёма навалилась усталость, апатия. Уже тогда понял, что операция бесполезна, пациентка умрёт. Как проходила операция, даже не помню, а после долго сидел, запершись в кабинете. Сверлила мысль, что это расплата за греховную зависимость. Через несколько дней немного успокоился и стал искать способ, как вернуть прежнее состояние. Снова попробовать оперировать, боялся. И тогда решился на эксперимент с женой. Хлороформом ввёл в наркоз.  Сделал разрез на бедре.  В начале, вроде, почувствовал возбуждение, но увидев бледное лицо жены, испугался. Ничего не получилось. Решил проделать эксперимент с посторонней женщиной. Выследил молодую девушку в парке, усыпил, сделал надрез, но и тут не получилось. Однажды утром, жена, которая с той злополучной ночи была необычно молчаливой, сказала, что подробностей она не знает, но о происхождении пореза на её бедре догадывается. Сообщила, что она с детьми уезжает к своим родителям. У неё медицинское образование, поэтому и стала подозревать.  А тут ещё  узнал, что прооперированная пациентка скончалась. Почувствовал себя как зверь, загнанный в угол. Признаться во всём не было сил, и жить с этим на душе, тоже не могу. Единственная возможность, хоть как – то вернуть себе самого себя, это -  уйти из жизни. Так сложилось, пусть простят меня родные, и та девушка  из парка.

   Сыщик, прочитав тетрадь, хотел передать её жене, но потом передумал, отдал женщине, коллеге хирурга. Пусть она решает, кому передать эти откровения.