Лапландия

               
Хорошо когда стране родной ты нужен. Военком в било бьёт служить завёт. Родине матери нашей крепкие парни нужны, я там, где парни молодые в строю стоя командира, теребят; «Ты не ловок, дай мы». Плох, тот солдат кто за спину командира хоронится. Жизнь штатского парня, это не жизнь парня военного. Штатский от драки под мамкину юбку хоронится, а военный парень всякую драку на штык пробует. Повестка пришла, сердце моё радостно взыграло, вот как бывает, когда по строю воинскому скучаешь. Сборы не долгие, харч на тое суток, и за порог, а то когда с котла кашки ячневой по жоркаешь не известно. На пустой желудок хорошо воевать, но не спать на полке плацкартного вагона. Сродники не понимают, войны нет, а он воевать собрался, то есть я. Сестра меня увещевает; «Брат ты куда собрался? Твоя сожительница на сносях, а ты воевать собрался!». Одна надёжа это мой брат Борис, он старый воин и от воинских сборов не бежал, он меня в этом деле поддержал. Брат, пожав мне руку, велел, что бы я баб не слушал и военкома не подводил, если он без тебя обойтись не может, то ему помоги. Хорошо когда  для тебя такая подпорка есть, как мой брат. На дворе 1975год июль месяц мне двадцать девять лет ещё пять лет упорного труда,  я вступлю в коммунизмы и со мной все народы моей любимой родины Союз Советских Социалистических республик. Шагну в коммунизму, и буду я лёжа на печи, не вставая жёркать калачи. Пока я мечтал о коммунизме, на сборном пункте парни с округи собрались все как на подбор крепко стоят на ногах и провожающих как на осеннем призыве, не протолкнутся. Меня как обычно провожал Борис мой брат. Московский вокзал в вагонах плацкартных не отказал, чтобы нам велело было разбавили нашу ватагу попутчиками карелами да поморами, людьми добрыми советскими. Ночью Россию миновали и в Карелию вошли, кроме карельской тайги в окно ни чего не видать пора разговор начинать. Я из рюкзака на стол вывалил все, чем меня сродники и в путь дороженьку снабдили. Брат портвейну пузырь тайно сунул в суму, сестра печенье положила, она знает, что я сладко с детства ем не запивая. Сожительница отваренную курицу в пергамент завернула, в руки дала, ешь милый. Я же сало, чтобы всё на место встало и ржаной хлеб, лук, и чеснок в придачу всё это добро я в мешок заплечный клал. А сожительница не жена, да потому что живу с нею без записи по уговору. Когда её живот на её нос полезет, тогда я её поведу ЗаГС, вот будет потеха, жених пьян невеста на сносях. Гости рядком стоят к столу тянутся, а я их не пускаю, пока законную жену в дом не приведу я их к столу не пущу. Но это так отступление, у столика, что у вагонного окна собрались все, кто в купе поместился, смели всё в один присест. Дед карел от выпитого портвейна осмелел и стал нас резервистов стыдить, мол, вы такие сякие живёте в своём Ленинграде как у Христа за пазухой. Магазины у вас полны всякой всячины, а мы карелы еду получают по талонам, проходимцев своих у себя не держите, к нам сиротам в Карелию определили жить. Слушали мы его, а возразить нам ему было нечем, особенно я не мог этому деду возражать. Ведь именно для меня через пять лет наступит коммунизм, но не для этого деда по роду карела. Карелия особая страна она богата лесами и бродячими собаками, которые корки хлеба рады, если им получится добыть, а карелу кусок хлеба по талону в радость, лишь бы не было войны. На полустанке дед сошёл с поезда, оставив нам пол-литра водке Петрозаводского разлива, на дне которой лежал белый налёт; « Что это? Спросил я деда» он пояснил, что это известь, которой очищают водку от сивушных масел, и  если не увлекаться это водка вреда не принесёт. Карелию миновали, вошли в Кольский полуостров. Кольский полуостров поморов сторона, в России он отдельное стоящее дерево, со своим укладом и обычаем.
Город морской боевой славы Мурманск северный порт, встретил нас ненастьем было холодно и сыро, но когда нас переодели в морской прикид нам всякая погода стала хороша. Казарма койки в два яруса тёплая и дневальный на посту, и комбат майор с нами сиротами занимается с утра до позднего вечера.  Жёнка его воюет, ищет, а он у нас в казарме хоронится, не желает к ней идти греть её широким поясом. А  нам сказывает что он рад побыть по доле у нас в казарме, теперь он не один, за ним мы его бойцы добрые молодцы и с жёнкой он справится . Вот она, родная армия то есть флот всё на виду ни чего не скрыть одно слово семья. Офицер перед жёнкой оправдывается, что он службу несет, а не лебёдушек под крылышки на сеновал ведёт. Морячёк на узле связи включил, громкую связь и радуется, что нам резервистам весело, а офицеру сердито. Хваленый флотский харч себя не оправдал себя, из столовой вышли резервисты без настроения, где макароны флотские, где наваристый борщ. Белый хлеб масло яйцо, кок обозначил и развёл руками, что наряд на камбуз доставил то и выдано. Кок из резервистов ему вера есть, одна надежда на меня, знаю в наряд я на кухню ходил, покуда в армии служил. Мичман из резерва внёс мою фамилию в список матросов назначенных в наряд на камбуз. Склад продуктов находился не далеко от столовой, мичман завсклада встретил нас хорошо, сам бери сам на весы клади,  всё наше, что записано в требование насыпай сыпучее в тару и ставь на весы. Настроение у мичмана ушло как вода в песок, когда он увидел, что я велел, взвесит тару и только тогда разрешил сыпать в тару сыпучее и от общего веса вычел вес тары. Начкамбуза мичман из резерва проследил за закладкой в котлы. Моряки из столовой выходили и прямиком направлялись туда, куда Макар телят не гонял. Не каждый донёс, боцман на этой тропе установил указатель с надписью «Обход». Вечером в клуб перед фильмой личный состав батальона обратился к начпроду батальона, с просьбой, вернутся к прежнему меню, а также резерв отправить в шхеры на манёвры. Резерв после завтрака построили, объявили, по машинам прощай теплая казарма, нас ждёт автомат и холодная палатка.
Палатка вместила наш взвод связи, печки нет, сыро, матрасы влажные, не согрется. Не долго я лежал, ёжась от сырости, скинув с себя солдатское одеяло, я занялся своим мешком выгреб из его глубин все, что  я там нашёл а нашёл флакон одеколона «Рига» и пачку пилёного сахара. Всё это наблюдала моя команда. И когда я на их глазах глотнул из флакона и заел выпитое куском сахара, все разом скинули с себя эти влажные одеяла и занялись своими сумками. Я же согрев нутро накрылся одеялом, оно было  тёплее тёплого, и я заснул сном праведника. Утром побудка я в строю, на моих плечах шинель моряка северного флота. Кудри мои русые заправлены под бескозырку, в такой одёжке не страшна мне жара и перед хладом  не стану дрожать как осиновый лиcт.
Завтрак для нас накрыт в столовой командного состава столики на четыре бойца, и не мудрено мы взвод связи в подчинении зам по тылу северного флота. Что положено нашему адмиралу все это положили и на наш стол ешь матрос, но не забывай что не от щедрости адмирала, а по продовольственному аттестату. Разочек стрельнули, разочек в противогазе на ветру постояли, два раза в бане сменили исподнею. Политпросвет раз в неделю, вечером кино, месяц пролетел как один день. Настал день, прощайся  моряк с Лапландией скорей на базу скинь робу, сдай шинель в штатское облачись красного вина напейся в плацкартном вагоне выспись. Дома сестра брат и девушка на сносях. В расположении батальона без нас резервистов как пионер лагере всё по уставу; подъём, построение завтрак, занятия, обед, полдник, вечером ужин, после ужина в клубе фильма. А тут прибыла команда резервистов все загорелые и весёлые, сейчас они робу скинут шинели cдадут и денежное довольствие получат, а магазин им не чём не откажет одно слово партизаны спроса с них нет, штатские они в войну сыграли за это им спасибо. Они вина молдавского купили и в казарму мимо штаба гурьбой без строя в вразвалочку шли хоть в трусах, но всё же моряки, и я  среди этой шумной  ватаги. Морячёк прибился к нам, нашей ватаге он был не знаком. Он, адмиралу подмигнув, вскинул руку правую к солнцу, прокричал; «Hail Hitler». Адмирал много в жизни встречал, но такого впервые. В казарме тепло и молдавское вино как виноградный сок закусывать нет смысла и так хорошо. Скрипнула дверь  в казарму и на пороге появился офицер шинели серой не морской,  явно из внутренних войск. Вскинув руку он пальцем на меня указал, я дожидаться судьбины не стал, опорожнив стакан молдавского вина вышел через форточку. Дюжие парни из внутренних войск выносили матросов и кидали их в трёхоску как куль с углём. Остался я один одинешенек среди пустых коек, вино в наличии, а сам на сам я пить не мог, компания нужна. К вечеру казарма наполнилась весельем, всех резервистов с миром отпустили, но штраф выписали за нарушение общественного порядка. Утром подали состав из плацкартных вагонов, ура пора до дому, в гостях хорошо, а дома лучше. Комбат на построении перед строем поблагодарил нас бедолаг за службу и отметил, что мы ни кого не потеряли на учениях приближённых  боевым. Поступила команда по вагонам, брали вагоны по скорости кто скорей того и купе. Дорога всех мирит всё общее вино и сухпай, только сосед на нижней полке к вину не прикасался, только за сердце держался к утру остыл. Вынесли мы это тело в тамбур, и обрели мы порог, на пороге не стой через порог не общайся, кто порог переступит тот его и окрестит.