Прощай, Америка!

– В помещении дежурной боевой смены ничего руками не трогать! Приказываю сидеть рядом с оператором, смотреть и запоминать. Понятно? – угрюмо закончил вводный инструктаж начальник, майор Фирсов, рассеянно глядя куда-то мимо худенького лейтенанта-двухгодичника, к которому он, собственно, и обращался. – Сами понимаете: боеголовка – двадцать мегатонн «термояда» в тротиловом эквиваленте, – добавил он чуть мягче и занялся своими делами, потеряв к молодому офицеру всякий интерес.

Витька Коростелёв окончил истфак с красным дипломом и, как прошедший подготовку на военной кафедре, был направлен в РВСН*.

В «кадрах», вполне предсказуемо, определили его на вакантную должность комсорга стартового дивизиона межконтинентальных баллистических ракет.

Устав требует, что все политработники обязаны знать деятельность расчётов ШПУ** и нести боевое дежурство. Командир полка приказал вводить, так сказать, товарища в курс дела. И вот теперь товарищ сидел в святая святых и вникал…

Витька внимательно наблюдал за действиями оператора, старшего лейтенанта Александра Петрунова, положив ладони, в которых он держал несколько скреплённых листов служебной инструкции, на худенькие коленки. Изредка, когда не происходило ничего, заслуживающего особого внимания, он разворачивал листы и читал, шевеля складчатыми бледными губами.

Через час-полтора Коростелёв наконец заскучал и стал с вялым любопытством рассматривать окружающую обстановку: пульты управления со зловещими гнёздами стартовых ключей, металлические шкафы с мудрёной аппаратурой, мигающими транспарантами и индикаторными лампочками; стрелки на приборах, подрагивающие в разных положениях.

Где-то в дальних отсеках подземного комплекса мерно гудел какой-то агрегат. Офицеры дежурной смены деловито переговаривались между собой, «старшой», периодически снимая телефонную трубку, получал какие-то команды от руководства и зычно докладывал обстановку.

Шла рутинная повседневная работа офицеров-ракетчиков.

До обеда был час, и тут Витька захотел в туалет. Дождавшись, когда начальник отговорит по связи, он отпросился по нужде, и оператор сопроводил его по коридору, показав отхожее место.

Прошло минут сорок или больше. А Витёк из уборной всё не возвращался, но этого никто не замечал – все были заняты. Наконец, через час, перед самым обедом, Фирсов, машинально повернув голову и скользнув взглядом по пустому стульчику, на котором должен был сидеть стажёр, спросил у коллеги:

– А где лейтенант? – фамилию его он ещё толком не успел запомнить.

Оператор посмотрел на «осиротевший» стул и рассеянно переглянулся с начальником. Он вспомнил, что Коростелёв отпрашивался по естественной надобности, что он довёл двухгодичника до туалета и вернулся, и больше его не видел.

Холодок какой-то смутной тревоги, подстрекаемой озабоченным видом командира, прошёл по помещению:

– Саша, – каким-то напряжённым тоном «завёл» шеф, – сходи посмотри, где он…

Старлей встал и вышел в коридор.

Поиски ожидаемо привели к запертой изнутри уборной. Оттуда не доносилось ни звука.

– Витя, – вспомнил Саня имя комсорга, – ты там жив?

Прошло несколько медленных и томительных, как раздумье картёжника перед трудным ходом, мгновений.

Офицер-ракетчик «превратился в слух».

– Ж-жив, – заикаясь, совершенно изменившимся, каким-то дрожащим голоском едва слышно ответил изнутри Коростелёв.

– Чего ты там закрылся, вылезай. Ты что там канат проглотил, что ли?  Откусывай на середине! - Сашка, облегчённо вздохнув, сыпал в его адрес солёные подколки.

Засов наконец металлически лязгнул, дверь осторожно приоткрылась. Заглянув внутрь туалета – маленькой, похожей на пенал, комнатушки, в которой помещался только замызганный металлический унитаз – оператор стартового расчёта увидел сидящего в позе «орла» Витю. Вид у него был, как у человека, пережившего нечто страшное. Он был бледен и трясся всем телом, в глазах навыкате стоял ужас и какая-то смертельная тоска:

– Что? Улетели??!! Да?! Америке что – пи*дец??!! Да?! – лепетал он голоском, прерываемым частым и каким-то поверхностным дыханием, похожим на всхлипывания.

– Кто улетели? – Санька недоумённо смотрел на сидящего в жалкой позе совершающего дефекацию Витька и ничего не мог понять.

– Ракеты улетели?! Да?!

– Какие ракеты? Витя, что с тобой? Что случилось?

– Я хотел смыть. Я хотел смыть. Я повернул рычаг. А оно вд-друг как всё затряслось, как затряслось! Я подумал – ракеты полетели. Мне же сказали: руками ничего не трогать!

Весёлый смех вывел бедолагу из оцепенения. Глядя на своего патрона, он, наконец, стал слезать со стульчака, потом прикрыл дверь и через минуту вышел и, поправляя обмундирование побрёл в сопровождении старшего товарища на рабочее место. В его глазах всё ещё бегал огонёк страха, и он пытался по разным признакам убедиться, что всё вокруг в полной целости и сохранности, на лицах окружающих нет следа тревоги, а только спокойствие. Он и сам вскоре успокоился.

А произошло следующее: Коростелёв, не предполагая никакого подвоха, сделал своё немудрёное дело и дёрнул за похожий на рукоятку лётной катапульты красный рычаг сбоку унитаза; так случилось, что он попал в туалет именно в то самое время, когда расположенный где-то внизу фекальный бак после смыва наконец переполнился; датчик уровня воды перемкнул контакты и включился насос, который откачивает нечистоты на поверхность в канализационную ёмкость. Насос этот, надо сказать, очень мощный, потому что загрязнённую субстанцию надо выбросить на высоту 60 метров. В этот момент вся уборная действительно трясётся довольно сильно.
 
Витя Коростелёв принял эту вибрацию за последствия работы ракетных двигателей, которые понесли ядерную смерть на США. Поняв, что вверг мир в атомную катастрофу, бедолага, от ужаса, уже не мог встать – ноги не слушались.

После этого случая Витю начали посещать ночные кошмары: ему снилось, что он дежурит сразу на двух пультах и, получив команду на пуск, пытается повернуть сразу оба ключа.

Вскоре его перевели куда-то в штаб дивизии, а потом, по окончании военной службы, благополучно уволили.

*РВСН – ракетные войска стратегического назначения.

**ШПУ – шахтная пусковая установка.