Подруга из Припяти

  За окном мелькали незнакомые станции, поля, леса. С воем проносились мимо металлические опоры мостов над большими и малыми реками. Тёмное небо цвета мокрой штукатурки низко нависало над землёй. Беспросветная мглистая серость простиралась на многие километры. Нестройными рядами стояли корявые чёрные деревья, раскинув в недоумении своими руками-ветками и как бы удивляясь тому, что их некогда красивые листья опали и превратились в коричнево-бурый унылый ковёр. Колючей потрёпанной щетиной торчали из мокрой земли стебли трав, полевых растений. Вдали сухая трава была уже неразличима под серым покрывалом дымки.
  В приоткрытое окно купе попадал аромат осенней увядающей природы. Средь горьковато-сладких запахов опавшей листвы и сухих трав угадывался дымок далёкого костра. Унылый осенний пейзаж довершала мелкая холодная морось...
  Вдали пронзительно засвистел электровозный тифон, и картину туманных задумчивых полей стремительно накрыло тёмное грохочущее пятно товарного состава. С тяжёлым лязгом и гулом проносились мимо ржавые, грязные вагоны; мелькали узкие полоски света между ними. И вот, шум смолк, и за окошком опять привычная тишь, безмятежность и красота осенней природы... Поправив подушку, я улёгся поудобнее, глядя на давно не мытый серый потолок вагона. С решётки дефлектора вентиляции медленно падали на пол мутные задумчивые капли воды. На соседней полке дремал какой-то старик, судя по всему, находящийся под градусом. Внизу, подо мной, увлечённо целовалась и о чём-то шепталась влюблённая парочка молодых людей. Откуда-то издалека доносилось негромкое, но неприятное сопение, чей-то болезненный храп. Во всём, в каждой детали, в каждом образе было что-то неприятное, мрачное, неуютное. Стараясь не прикасаться к стенке, по которой было размазано нечто, похожее на сопли, я укрылся пахнущей хлоркой простынкой и стал думать о своём...
  По коже бежали мелкие мурашки, воздушный поток неприятно холодил ухо и часть шеи. Окно в купе закрывалось не до конца. Вертясь с боку на бок, я уже представлял себя вдали от всех этих кошмаров цивилизации, в объятиях безмятежно тихой природы на улицах мёртвого города. Воображение рисовало виденные лишь на фотографиях огромные многоэтажные дома, широкие проспекты как в Москве, характерные столбы освещения, сужающиеся кверху. Буйство природы: заросли, деревья, кусты, бурьян выше человеческого роста – и ни души! Да, эвакуированный в далёком 86-м, обезлюдевший город Припять манил меня очень давно. И вот, я наконец-то нашёл время и средства, чтобы посетить этот памятник жуткой техногенной катастрофы, заповедник советской эпохи. Поезд уже мчал меня туда, на Украину, в Киев, откуда я один, безо всяких экскурсоводов направлюсь в манящую неизвестностью таинственно-прекрасную Зону! В мои планы входило пробыть там несколько дней, побродить пешком по окрестностям атомной станции, по жутким безлюдным деревням, загадочным таинственным лесам, и, наконец, посетить город Припять!
  Бесконечно тянущееся время в поезде медленно, подобно кислоте, начинало разъедать мой оптимизм и радужный настрой. От безделья в голову начинали просачиваться ручьями всевозможные жуткие мысли. Нет, мутантов никаких я не боялся, и подобные сказки всерьёз не рассматривал. Больше пугала радиация. Имея всего лишь скромненький радиометр и весьма схематическое представление о районах заражения, я мог вляпаться куда угодно. Конечно, смертельных доз в закрытой зоне получить уже невозможно. Но облучиться и схватить потом осложнения вполне реально... К тому же, пугала и неизвестность населяющей Зону разнообразной фауны. Перспектива встречи с дикими собаками и кабанами как-то не радовала...
  Прокручивая в голове все эти мысли, я медленно уснул. Снилась всё какая-то бессвязная чушь. И вот, наконец, наступило утро. Поезд прибыл к перрону Киевского вокзала. Столица Украины встретила меня тёмно-серой равнодушной толпой. Народ суетился, все куда-то торопились. Кое-как прорвавшись со своим внушительным рюкзаком через людскую пробку, я вышел на площадь. Народу там ещё больше. Полно машин, все суетятся, торопятся.
  – Диман! – окликнул тут меня невысокий паренёк в камуфляже, стоящий возле видавшей виды «копейки».
  – О, Витёк, здорово! – воскликнул я.
  – Здорово-здорово! А я думал, ты стройнее и ростом ниже.
  – Ну, по интернету сложно понять, как на самом деле выглядит человек! Я тебя вообще представлял суровым таким воякой!
  – Да какой я вояка?! Лейтенант милиции... Ладно, садись, времени мало.
  Старая потёртая «копейка» завелась с пол-оборота и быстро влилась в пёструю стальную реку машин. Ловко лавируя в бесконечных киевских пробках, Виктор выехал за город. Машина устремилась в Иванковский район. За окнами – всё та же пасмурная серость, унылая осенняя природа средней полосы. Изредка лобовое стекло окропляется мелкой сетью капелек – морось то начинается, то прекращается. Вокруг всё какое-то мокрое, неуютное. Даже в машине было грязно, холодно. По всему салону в беспорядке разбросаны гаечные ключи, какие-то железки, запчасти, сигаретные бычки и сухие листья. Сиденья драные, из дыр в чехлах проглядывает коричневый трухлявый поролон. Но, надо отдать должное, мотор у «копейки» весьма бодр! Машина летит на приличной скорости, лишь покачиваясь на неровностях дороги.
  – Ты не обращай внимания на весь этот бедлам! – сказал Витёк. – Машина не моя. На ней обычно возят нам на КПП продукты. В своё время эту «копейку» изъяли из гаража на заражённой территории, и вот она до сих пор служит персоналу Зоны.
  – А она не фонит?
  – Да не, что ты! Дозиметрический контроль и всё такое, проверяем...
  На самом деле верилось в это с трудом. Старый автомобиль был весь забит пылью, мусором. В ржавых дырках на крыльях и под днищем наверняка скрывалась вся таблица Менделеева.
  Время в пути пронеслось стремительно. Витёк рассказывал мне о Зоне, об аварии на АЭС и просто о своей милицейской службе. Молодой лейтенант был родом из Донецка. Сюда его привело то же самое, что и других энтузиастов – некая непреодолимая тяга к этим жутким местам. Отслужив в армии, Виктор сам напросился сюда, в охрану Зоны отчуждения. Его давнишняя мечта сбылась – он не просто побывал в Чернобыле, но и остался там работать. Как говорит сам Витёк, до сих пор ощущается некий внутренний восторг. Уже три года он имеет возможность любоваться безлюдными пейзажами мёртвого города, заброшенных деревень и сёл. И, по словам Виктора, все эти жуткие, мрачные и смертельно опасные места ничуть ему не надоели. Его постоянно тянет бродить там, среди опустевших домов, заросших лесом улиц...
  – Ну вот, приехали! – воскликнул Витёк. – Сейчас отмечусь, и вперёд! Ты пригнись на всякий случай. А то Михалыч докопается ещё, кого я там везу...
  Лейтенант выскочил из машины и скрылся в будке КПП. Я пока что перебрался на заднее сиденье и, немного наклонившись, чтобы из будки не было видно, стал оглядываться по сторонам. Вокруг было несколько небольших построек, какая-то башенка и шлагбаум, загораживающий дорогу. Всюду стояли яркие щиты с надписями на украинском языке и с символом радиационной опасности. Этот пост – граница 30-километровой Зоны отчуждения, КПП «Дитятки». Достав из рюкзака свой маленький радиометр, я измерил фон. Прибор показывал всего 7 микрорентген. Даже ниже нормы.
  И вот, наконец, появился Витёк. Открыв шлагбаум, он запрыгнул в машину, и «копейка» устремилась на закрытую территорию. Пока что ничего особенного не заметно – обычная дорога. По обочинам идут корявые голые деревья лесополос. За ними виднеются какие-то поля, перелески.
  – Сейчас ещё один пост проедем, – сказал Витёк. – Там до Копачей тебя довезу и всё, мне надо будет дуть обратно. Служба...
  – Замечательно! Я там один поброжу, да всё погляжу!
  – Про радиацию не забывай только. Она не везде, а местами, пятнами. Тут может не быть вовсе, а через два шага – запредельный фон. Держи радиометр включённым, короче.
  – Хорошо! О правилах-то я осведомлён, читал в интернете.
  Миновав аналогичным образом КПП «Лёлев», потёртая грязная «копейка» добралась, наконец, до выселенной деревни Копачи. Вокруг были дремучие заросли, какой-то бурелом, посреди которого виднелись разрушающиеся постройки. Над мрачным лесом грузно нависало тёмно-серое холодное небо. Жуть постепенно начинала пронизывать до самых костей... Но, справедливости ради стоит отметить, что сохранялся ещё в моей душе и некий восторг! Радость от исполнения мечты переполняла.
  – Ну давай! Я погнал обратно! Мой номер знаешь, как надумаешь обратно – звони!
  С этими словами Витёк хлопнул дверцей, и его «копейка», сорвавшись с места, стремительно скрылась за лесом. Звук двигателя плавно растворился в ужасно непривычной, полной тишине. Я огляделся. Вокруг были только заросли, разруха и запустенье. Вдали виднелись осыпающиеся каменные домишки. Деревянных построек не видно; говорят, они не сохранились – всё было снесено и захоронено...
  Постояв у дороги, я нерешительно двинулся в сторону домов. Приборчик в моих руках заметных отклонений от нормы не показывал. 24мкР. Под ногами хрустели ветки. Обшаривая взглядом каждый сантиметр земли, я искал мох, боясь случайно на него наступить. Но пока что никакого мха не было. Только ветки, сухие стебли травы, листья... То и дело останавливаясь, я с опаской глядел по сторонам, по привычке ожидая встретить людей. Однако, безлюдье было полное. Лишь слева, недалеко от дороги, стоял старый памятник героям Великой Отечественной войны. За многочисленными ветками угадывался каменный солдат с автоматом, выше человеческого роста. Осенний безлистный лес просматривался на многие десятки метров. Вернее даже не лес, а просто заросли, выросшие тут уже после аварии на АЭС. И всюду безмолвие, тишь. Даже ветра нет, и все ветки до тончайшего прутика замерли в тревожном ожидании чего-то страшного. Тревога была и в моей душе. От приближающихся зданий веяло чем-то жутким, леденящим. Неприятный холодок прополз змеёй по моей спине. Поправив воротник камуфляжной ветровки, я продолжил путь к зданиям. И вот, впереди каменный дом. Детский садик. Кругом поваленные заборы, переломанные ветром ветки деревьев... Покрытая облезлой синей краской, дверь здания была приоткрыта. Как ни странно, но стёкла на окнах целы. Перед входом стояло несколько толстых белых колонн, подпирая карниз. По виду, конструкция внушала доверие, обрушиться не должна. И я медленно, крутя головой как китайский болванчик, вошёл в дверь.
  В небольшом холле наблюдался жуткий беспорядок. Вперемешку с пылью, осыпавшейся штукатуркой и мелким бесформенным мусором валялись какие-то доски, осколки стекла, запылённые детские игрушки. По стенам стояли ящики для детской одежды... Захрустев стеклом, я внезапно замер, прислушался. Но вокруг по-прежнему была мёртвая тишина. Через запылённые окна в помещение детского сада попадал тусклый дневной свет. Слева и справа от холла были коридоры с множеством распахнутых настежь высоких белых дверей. За ними какие-то служебные помещения и группы. Заглянув в одну из больших комнат, я увидел множество железных кроватей без матрасов, кучи каких-то бумажек, разбросанных по полу, журналов, детских рисунков. Шкафы с игрушками были опрокинуты на пол и частично кем-то разломаны. Все стены до середины покрыты светло-зелёной краской, изрядно потрескавшейся за столько лет. Краска эта вспучилась и лоскутами отставала от штукатурки.
  Пройдя несколько комнат, я попал в помещение без окон. На специальных полочках стояли детские горшки. Их с далёкого 86 года никто не трогал. А вот расположенные рядом раковины и унитазы варварски разбиты. Ручонки у кого-то чесались повандалить...
  Осмотрев все комнаты, сделав множество фотографий, я отправился дальше – глядеть оставшиеся постройки. Однако, кроме детского сада в заброшенном селе смотреть было особо и нечего. На месте стоявших тут когда-то домов возвышались лишь холмы – дома были разрушены и засыпаны землёй. Немногочисленные уцелевшие постройки были давно разграблены и развандалены.
  «– Надо ещё технику посмотреть на площадке МТС, – подумал я, направляясь к видневшемуся вдали ржавому металлу. – И пора бы двигать на Припять...».
  Осмотр остатков различных машин затянулся надолго. Давало о себе знать моё давнишнее увлечение техникой. Каждый ржавый агрегат был сфотографирован и осмотрен мной со всех сторон. Железо всё сплошь изъедено ржавчиной, покрыто мелкими колючками. На некоторых образцах даже следов краски не осталось... Убрав в карман радиометр, чтобы не мешал, я благополучно забыл про него и лазил по «грязному» металлу как по обычной технике. И только через пару часов, облазив и осмотрев всё, я вспомнил о невидимой угрозе. Усевшись на металлический остов сиденья в одном из комбайнов, я достал прибор из кармана. Однако, радиометр особого повышения фона не показывал. 57 микрорентген в час. Железо, конечно, фонило намного сильнее, просто этим прибором загрязнение предметов измерить нельзя.
  «– Чёрт, ну почему я хороший дозиметр не купил?! – подумал я, громко чихнув. – Теперь нахватаюсь тут высоких доз и даже не узнаю об этом...».
  И тут неожиданно у меня началось лёгкое головокружение, слабость сковала всё тело, в правом виске появилась пульсирующая боль. Оглядевшись испуганными глазами по сторонам, я резко обернулся. Дверца кабины комбайна, казалось, даже начала светиться.
  «– Кошмар! – подумал я, выскакивая из ржавой техники. – Какой же я баран!.. Всё, получил уже свою порцию радиации... Симптомы похожи на лучевую болезнь».
  Однако, испуг длился недолго, и вскоре здравые мысли вытеснили все глупости из моей головы:
  «– Да какая там лучевая болезнь... Простуда самая обыкновенная. Всю дорогу ведь в поезде под открытым окном лежал...».
  Тем временем небо над посёлком начало медленно темнеть. На мрачные лесные края надвигалась долгая осенняя ночь. Самочувствие ухудшалось, смертельно хотелось спать. Перед глазами в вечернем полумраке плыли какие-то разноцветные волны, круги. Боль мощно пульсировала в виске. Забыв всякий страх, я пошёл в здание детского сада, выискивая уставшим взглядом, где бы тут прилечь. В больших комнатах подходящих мест не оказалось – кроватки только детские. Да, к тому же, тут слишком много окон, некоторые ещё и разбиты. И вот, в левом крыле здания я обнаружил небольшую комнатку с одним маленьким окном и старым деревянным диваном. Мусора тут почти нет, только пыль. Возможно, раньше в этой коморке обитал сторож. Аккуратно, чтобы не поднимать пыль, я расстелил на диване тонкую покрывалку, взятую с собой, подложил под голову рюкзак и завалился спать, предварительно подперев дверь найденной тут же шваброй.
  Во сне, да ещё под действием простуды, можно увидеть всё, что угодно. И реальность происходящего в мире грёз ощущалась стопроцентная... Сомкнув глаза, я тут же провалился куда-то глубоко-глубоко. Пыль, грязь, облезлые стены и неуютная до ужаса обстановка растворились, улетели прочь. И вот я вижу коридор детского сада. Сверкает и блестит яркая, зелёная краска на стенах. Всюду висят какие-то рисунки, плакаты, стенгазеты. А по зданию мелодичным эхом разливается негромкая песня в исполнении множества детских голосов:
  – Чей портрет мы видим дома в светлой комнате своей? Чьё лицо нам всем знакомо, кто был лучший друг детей? Это Ленин дорогой, это Ленин наш родной...
  Из открытых окон в здание проникает яркий солнечный свет. Белые световые столбы ниспадают на пол, освещая новый чистый линолеум. И ни одной пылинки не летает в воздухе в свете солнечных лучей. Медленно, на носочках, я подошёл к двери одной из групп. Белая дверь с витражом была плотно закрыта. Взявшись за старую, выкрашенную свежей эмалью ручку, я легонько потянул её на себя. Дверь стала бесшумно открываться. И вот, предо мной помещение группы. Яркие игрушки, картинки, детские рисунки, большое лучистое солнышко с весёлой улыбкой, нарисованное на одной из стен жёлтой краской, широкий шерстяной ковёр на полу. Но... где же дети? Приглядевшись, я увидел проявившиеся из ниоткуда, из воздуха едва различимые тени. Они размахивали ручками, водили хоровод, пели ту самую песенку про Ленина. В центре хоровода находилась немолодая женщина, воспитатель. Тоже полупрозрачная тень. Глядя, как заворожённый, на этих призраков, я вдруг заметил, что они становятся всё плотнее и плотнее, наливаются естественными цветами, теряя прозрачность. И тут стоящая ко мне спиной воспитательница резко обернулась. Вместо лица я отчётливо увидел череп с чёрными пустыми глазницами и редкими зубами на челюстях. Открыв свой костяной рот, женщина-призрак зашипела как змея, заглушая детскую песню. Мгновенно исчез солнечный свет, всё сразу же потускнело. Невесть откуда посыпалась на пол серо-белая пыль, стены стали покрываться трещинами. Скручивались и деформировались картинки, плакаты, детские рисунки. Тускнели, падали на пол игрушки. С грохотом переворачивалась мебель. Вот уже нет никаких теней, призраков. Только пустота и льющийся рекой из окон жуткий, леденящий мрак. Стало так страшно, что я аж вскрикнул, и, оглядывая пустые, заброшенные помещения, отскочил назад...
  Открыв глаза, я увидел всё ту же комнатку. В окнах уже был неясный свет пасмурного, серого утра. Я привстал. Голова страшно кружилась, смертельно хотелось пить. Но некий внутренний страх всё ещё не отпускал. Казалось, что там, за дверью, меня ждут те самые тени-призраки, та жуткая женщина с черепом вместо лица...
  Немного отойдя ото сна, я всё же сумел вернуть в свою голову здравый рассудок. Все эти ночные кошмары даже вызвали у меня лёгкую усмешку. Однако, задерживаться в заброшенном жутком садике я не стал. Перекусив на скорую руку консервами, выпив горячего кофе из термоса, я отправился дальше, в сторону Припяти.
  «– Эх, ну подвело меня здоровье... – думал я. – Теперь придётся смотреть на все эти красоты через болезненную пелену некоего простудного «опьянения», терпеть слабость, головные боли и прочие «прелести»... И чего я там, в поезде, не попытался закрыть это чёртово окно?..».
  Село Копачи оставалось позади. Взглянув на карту, я решил «срезать уголок» и пройти напрямик через лес. Так получалось намного ближе, нежели по дороге. Включив радиометр, я углубился в чащу. Прибор сначала показывал норму, затем резко начал пищать. На табло высветилась цифра в 134 микрорентген в час. Показания радиометра стали расти. Ступая осторожно, обходя мох и стараясь ни к чему не прикасаться, я держал направление и больше глядел на прибор, нежели по сторонам. Пока что показания были в пределах 200мкР/ч. Чтобы прибор не пищал, я решил установить порог в 250мкР/ч. Как назло, ничего не получалось. На табло мелькали какие-то непонятные цифры, включались другие, ещё не изученные мной функции. Остановившись, я полностью «ушёл» в свой дозиметр с небывалой беспечностью, будто нахожусь не в жутком радиоактивном лесу Зоны отчуждения, а в своей квартире. Простуда сделала своё дело – внимательность притуплялась, всё происходило словно во сне.
  Внезапно откуда-то сзади раздалось громкое рычание. Звук был настолько жуткий, что я мгновенно «протрезвел» и обернулся навстречу этому рыку. Ужасу моему не было предела, когда я увидел перед собой трёх здоровенных дворняг. Нет, конечно, это были не уроды-мутанты, а самые обыкновенные собаки. Та, которая стояла ближе ко мне, лохматая и чёрная, подняла верхнюю губу, обнажив свои острые жёлтые клыки, и громко рычала. Две другие, поменьше размером и грязно-коричневого цвета, стояли чуть поодаль, наклонив головы и приготовившись к нападению.
  Ещё толком не сориентировавшись, я инстинктивно стал искать пути спасения. Но, крутанув головой вправо, заметил ещё несколько псов. Грязные, злые, худые, они бежали ко мне из чащи леса. Сделав шаг назад, я мельком огляделся. Собак было уже больше десятка.
  «– Сожрут ведь... – подумал я со страхом. – Надо что-то делать...».
  Как научил меня один товарищ, к собакам нельзя поворачиваться спиной. Чтобы отпугнуть их, необходимо сделать вид, будто поднимаешь с земли камень и кидаешь его в них. Выбора у меня не оставалось, и я последовал этому совету. Резко нагнувшись, я сделал в воздухе хватательное движение, распрямился и бросил в сторону собак невидимый камень. Чёрная лохматая псина, видать, самая главная у них, с испугом крутанула мордой и отпрянула назад. Остальные рассредоточились, боязливо отбежав на несколько метров. Инициативу пора было брать в свои руки. И я, отломив сухую толстую ветку, медленно пошёл задним ходом. Собаки поначалу уселись на грунт, а потом, позволив мне отойти на несколько десятков метров, как по команде встали и молча, безо всякого лая, пошли за мной. Их намерение было очевидно – просто меня сожрать. Одичавшие, голодные, они, возможно, уже пробовали где-то тут человечину. Может, кого из самосёлов слопали, а может такого же горе-туриста вроде меня. Перспективы были более, чем безрадостные. Поначалу я хотел позвонить товарищу, но какой-то внутренний стыд меня остановил. Что он подумает? Собак испугался, сталкер хренов...
  Пока я пятился как рак, мою голову посетила и другая мысль оборонного характера. Немного отошедший от шока мозг подсказал мне достать из рюкзака ножик. Конечно, если эти звери нападут всей кучей и будут грызть, он не спасёт. Но всё же...
  Шагая задним ходом и уворачиваясь от препятствий в виде деревьев и веток, я потерял счёт времени. Казалось, эта тихая погоня длится уже несколько часов. И вот, в кармане запищал радиометр – порог превышен.
  «– Фон растёт, а этим тварям пофиг» – невольно подумал я.
  Внезапно сзади деревья стали редеть. Мельком глядя туда, вертя головой, я держал в поле зрения всех псов. А собаки неотступно шли за мной, как за раненным зверем, надеясь, что я когда-нибудь упаду и стану их добычей.
  Лес кончился, остались только редкие деревца, кусты. Показалась асфальтовая дорога. Значит, вышел верно. По правую руку – направление на Припять. Выбравшись на асфальт, я огляделся. Сзади была лесополоса, за ней – то ли поле, то ли луга какие-то. Справа, метров эдак через триста, дорога круто поворачивала ещё правее. И напротив поворота стояла какая-то непонятная конструкция в виде факела. Высокий бетонный столб с чашей, из которой вверх вырывались языки пламени. И даже на этом бетонном «огне» краска облезла, потускнела. Символ света, символ мощной советской энергетики, как, собственно, и сама энергетика, находился в глубоком упадке... Радиометр тут замолчал, и настала тишина. Неспешно из зарослей вышли все собаки. Рассредоточившись, они окружили меня полукольцом и сели. Уставший и измученный, я тоже сел, положив свой рюкзак прямо на асфальт и приземлившись на него. Псы восприняли это, как послабление, как близкий конец их долгожданной жертвы, и стали подходить ближе. Не выдержав, я тут же вскочил.
  «– Что же делать? – думал я. – Идти до КПП задом? Хорошо же менты надо мной посмеются, а потом ещё и арестуют за незаконное проникновение... В мародёрстве ещё обвинят... А если начну сейчас отбиваться от собак, распугивать их, то неизвестно, чем это кончится. У них лучшая защита – нападение...».
  Внезапно одна из собак встала и рысцой побежала обратно в лес. Тут вскочила ещё одна, будто в неё бросили камнем. Третья собака как ошпаренная бросилась бежать по дороге в сторону Копачей, а затем резко свернула в заросли и с громким шумом, хрустом и треском удалилась в лес. Странным образом и чёрная собака тоже почувствовала какое-то беспокойство, встала и, боязливо оглядываясь, в припрыжку поскакала в сторону леса. Оставшиеся члены стаи убежали вслед за ней. От сердца сразу отлегло...
  Тяжело дыша, постепенно отходя от жуткого напряжения, я снова уселся на свой рюкзак. Опять вернулась головная боль, слабость... Опустив голову, я подпёр её ладонями и тяжело вздохнул. Сейчас не хотелось уже ничего: ни бродить по жутким местам Зоны отчуждения, ни смотреть таинственный «мёртвый город». В голове были лишь две мысли: «Какой же я дурак!» и «Как я хочу попасть домой!».
  Вокруг стояла просто гробовая тишина. Тяжёлые грозные тучи висели очень низко, усиливая и без того жуткую обстановку. Слабый-слабый ветерок неприятно холодил лицо, начинался лёгкий озноб. Сколько я просидел посреди дороги, пытаясь придти в себя, неизвестно. Может, минуту, а может и час. Вдруг всем своим телом я буквально ощутил какой-то обжигающий взгляд, почувствовал явный эффект присутствия.
  «– Собаки вернулись...» – за доли секунды выдал мой мозг заключение. Тут же, перебивая эту мысль, родилась вторая:
  «– Нет, это милиция, охрана Зоны...».
  Резко повернув голову направо, я вздрогнул от неожиданности. Внутри всё похолодело, по телу побежали ощутимые мурашки. Там, на дороге, в сотне метрах от меня стояла фигура во всём белом. Вытянув руки в стороны и немного вперёд, она медленно шла ко мне! И теперь я был готов бежать куда угодно: хоть к собакам, хоть к милиции, лишь бы подальше отсюда. Но ноги, словно отлитые из свинца отказывались повиноваться. Попытавшись встать, я остался недвижим. Открыв рот, я даже не смог закричать. Дыхание просто перехватило от страха!
  А загадочная фигура меж тем приближалась. Идя спокойным, медленным шагом, она опустила руки и продолжила сверлить меня взглядом. Ближе я разглядел, что это была женщина, возможно даже девушка. На ней был надет снежно-белый плащ до самых щиколоток, белые носки и чёрные туфли без каблуков с ремешками. Вокруг неестественно бледного лица девушки было облако воздушных, кудрявых рыжих волос. Причёска «химия», модная в 80-е годы...
  – Здравствуй! – сказала незнакомка тоненьким, звенящим и каким-то неестественным голоском.
  – З-з-з-здравствуйте... – выдавил я из себя, глядя на девушку квадратными от ужаса глазами.
  – Ты ведь в Припять идёшь? – продолжала она.
  – Д-д-да, а что?
  – Пошли со мной! – произнесла девушка, протягивая мне свою тоненькую бледную ручку.
  Как загипнотизированный, я дал ей свою руку. Кожа девушки была не тёплой, но и не холодной. Едва она коснулась меня, радиометр в кармане истошно запищал. Встав, я подхватил свободной рукой свой рюкзак и пошёл рядом с незнакомкой. Её длинный плащ с широкими рукавами развевался на ветру; ветер шевелил и ласкал пышную причёску девушки. В воздухе стоял сладковато-приторный запах каких-то недорогих духов. Подобный запах я помню ещё с детства – в старом трюмо, где у бабушки хранилась косметика, пахло точно также.
  «– Духи «Красная Москва», – невольно подумал я. – Или польские «Быть может».».
  – Как тебя зовут? – вдруг произнесла девушка, повернув ко мне своё бледно-белое лицо.
  – Это... Дмитрий, – ответил я, едва не забыв, как меня звать. – Ефимов... Дмитрий Ефимов.
  – А я – Инна Квитка, – представилась призрачная незнакомка.
  Спросить у неё ещё что-нибудь я не решался. Некий внутренний страх буквально парализовал мои мыслительные процессы, и я лишь шарил вокруг испуганными глазами. Пройдя стелу-факел, мы свернули вправо. Впереди на пригорке замаячили типичные припятские столбы освещения: бетонные, зауженные кверху и с характерными прямыми кронштейнами для плафонов, приподнятыми вверх градусов на 45. Справа стоял треугольный дорожный знак «пересечение с второстепенной дорогой». Миновав его, мы прошли перекрёсток и вышли к мосту через железную дорогу. Девушка молчала, я тоже.
  «– Там же КПП, как мы пройдём?» – подумал я.
  Но никакой милиции возле шлагбаума не было. Спустившись с путепровода, мы добрались до КПП. Двери маленькой металлической будочки были плотно закрыты, окна наглухо зашторены, света не видно. Словно все умерли... И дальше начинался Город.
  Инна вела меня прямо, через проспект Ленина. За стеной серых, мрачных голых деревьев виднелись дома. Уцелевшие окна пятиэтажки слева зловеще поблёскивали в призрачном свете, отфильтрованном толщей облаков. Поднявшийся ветерок слегка покачивал корявые ветки деревьев. Мы шли не по дороге, где обычно ездят экскурсионные автобусы и редкие машины патрулей, а прямо по пешеходной аллее, сильно заросшей кустарником. Асфальт тут скрыт под толстым зелёным ковром мха. Уже смирившись с тем, что идти приходится по этому опасному радиоактивному покрытию, я вдруг замечаю нечто странное. В то время, как мои ноги буквально увязают в пышном мхе, Инна идёт по нему как по асфальту, с характерным цоканьем каблучков. Не обходит она и торчащих с разных сторон корявых веток... Но думать и осознавать дальше, почему так происходит, я не мог. В голове словно был какой-то туман. Мысли приглушены, думается с трудом. Лишь познавательная активность оставалась такой же острой. Я отчётливо видел мрачные, жуткие дома за стеной зарослей. Вот слева возвышается девятиэтажка с огромной надписью во всю стену «Партия Ленина – сила народная, нас к торжеству коммунизма ведёт». Краска сильно облезла, слова уже читались с трудом.
  И вот, проспект позади. На огромных просторах площади показалось здание ДК «Энергетик», много раз виденное мною на фотографиях. Огромные окна без стёкол и даже без рам зияли жуткой чернотой. Справа вдалеке высится белая громада гостиницы «Полесье». Многие окна выбиты, внутри темно и жутко... Обернувшись, я увидел угловой дом с большим магазином на первом этаже. С угла стояли две жёлтые телефонные будки, также знакомые по фотографиям.
  – А... куда мы идём? – нарушил я тишину, шёпотом спросив свою спутницу.
  – Ко мне домой, – уверенно ответила девушка. – У тебя же всё равно в Припяти никого знакомого нет.
  – Верно... А далеко ещё?
  – Уже почти пришли. Я живу на улице Лазарева, 9.
  Оглядываясь по сторонам, я буквально ел глазами красивейшие пейзажи опустевшего города. И даже страх от встречи с призрачной девушкой отошёл куда-то на второй план. Безропотно идя за ней, я крутил головой в разные стороны, всё порываясь достать фотоаппарат. Однако, руки не повиновались. Всё было, словно во сне. И тут, в доказательство того, что это не сон, по лицу меня больно хлестнула ветка, не замеченная вовремя.
  Свернув на улицу Лазарева, мы прошли у подножия величественных 16-этажек с гербами на крышах и повернули во двор стоящего за ними дома. Девятиэтажка была в довольно неплохом состоянии. Целы многие окна, относительно чисты стены, даже табличка с номером с торца висит. А вот и подъезд. Первый от края. Инна поднялась по лесенке почти бесшумно, точно паря над грудой штукатурки и битого стекла. Подо мной же мусор захрустел, как под трамваем.
  Все стены в подъезде были покрыты колючками облезающей краски. Местами частично обнажена штукатурка. Щитки электросчётчиков открыты нараспашку, от них по стене вниз тянутся бурые ржавые потёки. А вместо самих счётчиков виднеются лишь варварски выдранные провода. На полу, присыпанные порядочным слоем пыли и штукатурки, валяются выбитые дверцы лифта. Чёрным прямоугольником зияет страшная шахта, откуда пахнет сыростью и плесенью.
  И тут Инна, нажав на чудом уцелевшую после погрома вандалов кнопочку вызова лифта, останавливается перед шахтой. Внезапно на фоне тьмы открываются едва различимые, прозрачные дверцы. В жутком мраке угадываются неясные очертания кабины лифта. Но сквозь все эти призрачные предметы отчётливо видно грубые бетонные стены шахты, идущие там остатки кабелей, какие-то металлические рейки. Шагнув во тьму, Инна никуда не провалилась, а осталась висеть в воздухе, вернее, стоять на полу лифта-призрака.
  – Ты что, лифта никогда не видел?! – сказала девушка, сделав удивлённое лицо. – Иди сюда, тут нет ничего страшного!
  Страх холодными мелкими мурашками с новой силой пробежал по всему телу. Подойдя к краю, я увидел внизу, примерно в полутора метрах, страшную, чёрную и ржавую пружину, на которой должен останавливаться лифт. В приямке шахты стояла тухлая, грязная вода.
  – Идём, идём! Сейчас же дверцы закроются! – говорила девушка.
  И я, словно сам не свой, шагнул... Но под ногой почувствовался твёрдый пол. Мельком глянув вниз, я понял, что стою буквально на воздухе... Полупрозрачные дверцы тут же проворно закрылись, и «лифт» поехал вверх. Прямо перед моим лицом проплывали ржавые конструкции привода дверей, какие-то кабели, торчащие в разные стороны провода, бетонные стены. А сверху едва различимо слышался звук работающего лифтового мотора.
  Наконец, пятый этаж. Дверцы открываются, и мы выходим на площадку. Мусора тут уже поменьше, но всё равно запустенье ощущается. Такие же выдранные счётчики, стены в потёках, облетающая краска. Повернув налево, Инна прошла к своей квартире. Дверь, обитая кожзаменителем, истерзана вандалами. Из порезов свисает грязно-белая вата. Дверная ручка болтается на одном шурупе. Достав ключ, девушка сунула его куда-то в дыру на месте выбитого замка. Послышался характерный скрежет. Инна взялась за ручку и потянула дверь на себя.
  «– Что я там увижу? – промелькнули в моей голове обрывки мыслей. – Шабаш нечистой силы? Вурдалаков и оборотней?..».
  Но я глубоко заблуждался. За дверью была... абсолютно нетронутая вандалами и мародёрами квартира. Более того, в ней было электричество! Войдя в коридор, Инна щёлкнула выключателем, и под потолком загорелся желтоватый абажур, осветив уютненькое помещение. Коридорчик был небольшим, узеньким. Прямо напротив двери – зеркало. В нём, как ни странно, отражался не только я, но и призрачная Инна Квитка. Слева стоит на ножке вешалка, на ней – куртка и длинное пальто. Внизу, на коврике, несколько пар старомодных угловатых женских туфель. Справа от двери – маленькая полированная тумбочка с телефонным аппаратом.
  Войдя в квартиру, я сразу же почувствовал приятное тепло домашнего уюта и ни с чем не сравнимый аромат жареной картошки. Судя по звуку, блюдо ещё шкворчало на сковородке.
  – Мама! – громко сказала Инна. – Я пришла!
  Из кухни, что направо по коридору, показалась немолодая, но приятная на вид полноватая женщина в фартуке и с лопаточкой в руках.
  – Знакомься, это Дима! – сказала девушка. – Дима, а это моя мама – Галина Сергеевна.
  – Очень приятно... – произнёс я удивлённо-испуганным голосом.
  – Мойте руки, сейчас кушать будем! – произнесла Галина Сергеевна спокойным голосом, даже не поинтересовавшись у дочери, что за гостя она привела.
  Справа по коридору, не доходя кухни, были санузлы. В ванной скромная серенькая плиточка с цветочками; всё чистенько, уютно. В углу стоит круглая стиральная машинка «Ока». Над раковиной – зеркало с полочкой. На полочке стоят в стакане две зубные щётки – красная и синяя, какие-то большие, с толстой щетиной. Рядом – маленький металлический тюбик зубной пасты «Жемчуг».
  Открыв кран, я с удивлением увидел воду! Разум мой отказывался уже что-либо понимать, и я просто шёл на поводу неких инстинктов, управляющих мной... Вода тут была холодная и горячая, самая обыкновенная, что называется, мокрая! Умывшись и вымыв руки с мылом, я вытерся об свежее мягкое полотенце и прошёл на кухню. А там тем временем Галина Сергеевна уже накрыла на стол. Поверх тонкой белой скатёрки стояли тарелки с блестящими золотистыми каёмочками, в центре стола – плетёная хлебница с аккуратно нарезанными ломтиками хлеба. На кухне светло и уютно. Мы с Инной сели за стол, и её мама тут же наложила нам в тарелки жареной картошки. И на вид, и на запах блюдо было настоящим! Несмотря на лёгкий страх, всё ещё сочащийся из-под какой-то пелены полусна, я решился попробовать угощение. На вкус картошка так же была настоящей!..
  Тревожные сигналы моего материалистического разума глушились и отодвигались куда-то далеко-далеко. Оглушённое, сонливое состояние то ли от простуды, то ли от радиации, не позволяло чётко определить, что же со мной происходит, сон это или реальность. Но некоторые яркие моменты, как то вкусы, запахи, тактильные ощущения, говорили о том, что всё происходит на самом деле.
  Гостеприимные хозяева были немногословны, и это настораживало. Но добрая, притягательная улыбка Инны снимала всякие подозрения... За обедом реальность окончательно перемешалась со сном. Встав из-за стола, я почувствовал сильное головокружение. Инна и её мама, уютная кухонька с красивым гарнитуром – всё завертелось вокруг меня с неистовой силой.
  – Ой, что-то нехорошо мне... – проговорил я.
  Ни слова не говоря, девушка аккуратно взяла меня за руку и повела в комнату. В глазах всё рябило, мелькали фрагменты интерьера квартиры, отдельные вещи. Вот отчётливо виден выключатель света, вот телефонный аппарат на тумбочке. И тут, свернув в маленькую комнату напротив входной двери, я увидел диван. Обыкновенный раскладной диван старой конструкции, какой был у нас на даче. У изголовья лежала пёстрая подушка, сшитая из ярких лоскутов. Рядом тонкая покрывалка с заботливо отвёрнутым краем.
  – Ложись! – сказала Инна.
  Едва я коснулся лицом подушки, как сознание моё вылетело вон... Вокруг замелькало что-то яркое, какие-то круги и волны. Всё рябило, мельтешило, сверкало... Затем калейдоскоп ярких вспышек стал отдаляться, таять в непроглядной, холодной тьме...
  Почувствовав резкий запах плесени, сырости, я проснулся. Первое, что бросилось в глаза – страшная, серая бетонная стена. Внизу валялись сморщенные, скукоженные обои, отвалившиеся от сырости. Дверь в комнату, покрытая истрескавшейся белой краской, приоткрыта. За ней виден полумрак.
  Я привстал, огляделся. Диван, что был подо мной, весь покрыт серой едкой пылью, местами обшивка его была порвана, и из дыр проглядывал гнилой, заплесневелый поролон. А вот и подушка из лоскутов. Яркие цвета потускнели, швы кое-где разошлись... Резко встав, отряхнувшись, я вспомнил все последние события. Слабости, пелены дурмана и торможения уже не было – однако, мой разум по-прежнему отказывался что-либо соображать. На этот раз по другой причине – происходящее не укладывалось ни в какие рамки...
  Осторожно ступая по хрустящей штукатурке, я подошёл к окну. На пыльном, потрескавшемся подоконнике стояла грязная банка. Сквозь давно не мытое стекло я увидел мрачные заброшенные постройки, корявые заросли деревьев и кустарников, характерные припятские столбы уличного освещения... Пройдя обратно, я вышел в коридор. Ни тумбочки с телефоном, ни вешалки нет. Обои ободраны, пол покрыт слоем осыпавшейся штукатурки. Входная дверь прикрыта, в узкую щель видно подъезд... Иду дальше. Дверь ванной комнаты отсутствует, во тьме помещения санузла белеет ванна. Раковина разбита, кран, под которым я мыл руки, вырван с корнем. Из дыры в стене торчит кривая ржавая труба... Кухня также разорена. На полу обломки мебели. По полированному покрытию на досках угадывается кухонный гарнитур. Посреди помещения стоит развороченная газовая плита с распахнутой настежь духовкой. Кухонная мойка сорвана кем-то с кронштейнов и, полная мусора, валяется на полу...
  «– Что же всё-таки произошло? Откуда же тут, посреди мёртвого города, взялся весь тот уют? – напряжённо думал я. – Неужели всё это было лишь видением? Но кто тогда меня сюда привёл, кто такая эта Инна Квитка?..».
  Ответов не было. Глядя на полнейшую разруху, пыль и грязь, я всё больше убеждался в том, что никаких призраков, никаких перемещений в прошлое не было. Всё привиделось мне от усталости, от жуткого недомогания, вызванного простудой. Сейчас же болезнь странным образом отступила. Никаких симптомов более не ощущается.
  Обнаружив на полу в спальне свой рюкзак, я повесил его на плечо и пошёл прочь из странной квартиры, в которой я проспал неизвестно сколько времени... Подъезд был всё таким же жутким. Зияла чернотой страшная лифтовая шахта. Повсюду сырость, мусор, запустенье... Спустившись вниз, я быстрым шагом направился в сторону КПП. Желания бродить по городу, фотографировать и искать приключения уже не было. Позвонил товарищу, дождался пока он приедет. И вечером я уже отъезжал от Киева, уютно устроившись на нижней полке купе...
* * *

  Прошло около года. Странное происшествие в Припяти, так и не нашедшее вразумительных объяснений, стало забываться за чередой работы, домашних дел. Все те жутковатые события интерпретировались мной исключительно как бредовый, болезненный сон. Иногда я корил себя за то, что не уберёгся и простудился, из-за чего испортил такую увлекательную поездку. Однако, желания повторить визит в Зону не было. Но всё изменил случай. Один мой товарищ, историк-краевед, пригласил меня съездить в Припять на экскурсию. На этот раз уже официально, с сопровождающими-экскурсоводами, с обязательным дозиметрическим контролем.
  Снова знакомый киевский поезд, вокзал. Ныне середина августа, на улице тепло. Кругом всё зеленеет, воздух полнится теплом, ароматами растений. И настроение соответствующее: от того уныния с прошлой поездки не осталось и следа. Всю дорогу мы болтали с товарищем, играли в домино, любовались пейзажами за окном. А в Киеве нас уже ждал автобус, идущий прямиком в Зону отчуждения. В экскурсионной группе было около двадцати человек. Экскурсовод, мужчина лет тридцати пяти, взялся рассказывать правила поведения в Зоне, плавно переходя на историю взрыва на ЧАЭС. Автобус тем временем выехал из Киева и устремился в сторону Чернобыля. За окнами мелькали зелёные пейзажи полей, лесов, посёлков... Несмотря на то, что я уже был в Зоне, ощущалось лёгкое волнение.
  И вот, проехав КПП, остановившись в нескольких местах для фотографирования, наш автобус въезжает в Припять. Чувства тут смешались: и вроде уже видел я эти заросшие улицы, эти жуткие дома, но всё равно было чувство чего-то нового, неизведанного, пугающе-интересного. Прошлый визит в город вспоминался лишь как некий сон.
  – Итак, друзья, мы прибыли на главную площадь города! – торжественно произнёс экскурсовод. – Перед вами знаменитый Дворец Культуры «Энергетик». Осмотр достопримечательностей города мы начнём с него...
  Экскурсионная группа обошла всю площадь; вместе с остальными туристами я осмотрел ДК, побывал в его жутких, заброшенных залах. После «Энергетика» наша группа пофотографировалась у «Белого дома» - угловой девятиэтажки с магазином «Радуга» на первом этаже. Затем, осмотрев горисполком, гостиницу «Полесье» и кинотеатр «Прометей», мы прошли через парк аттракционов, попутно щёлкая затворами фотоаппаратов, и вышли обратно к ДК. Экскурсовод повёл нашу группу дальше – к 16-этажным домам с гербами. На первом доме, по улице Лазарева, 1, красовался уже изрядно поржавевший герб СССР. На втором небоскрёбе – Лазарева, 7 – герб Украинской ССР. Сделав на фотоаппарате максимальное приближение, я сфотографировал эти величественные конструкции на крышах. Подниматься же на саму крышу, как оказалось, теперь запрещено. Все здания в Припяти признаны аварийными...
  – А теперь мы посетим городской узел связи, ГПТУ и плавательный бассейн «Лазурный»! – объявил экскурсовод.
  Группа направилась дальше по улице Лазарева. Вот по правую сторону показалось здание почты. На торцевой стене висел яркий, выглядящий довольно свежо барельеф. На нём, в классическом советском стиле, изображалась женщина в наушниках на фоне некоего сияния. Сфотографировав интересное изображение и задумавшись над тем, что имел ввиду его автор, я вдруг увидел вдали тот самый дом, в котором произошло со мной то странное событие. Остановившись, я замер. Группа же увлечённо фотографировало здание узла связи, пейзажи, заросли.
  – Диман, гляди, какой прибор валяется! – воскликнул тут мой товарищ. – Похоже на штемпелевальный аппарат!
  Выйдя из некоего оцепенения, я снова с интересом продолжил фотографировать, осматривать заброшенное здание. Затем наша группа медленно двинулась дальше. Вот уже и знакомый мне дом по улице Лазарева, 9. Окруженный пышной зеленью, он как будто бы притаился в зарослях. Заглянув в кусты, я сделал несколько шагов по высокой траве в сторону здания. Группа же тем временем фотографировала заброшенное училище.
  Места показались мне до боли знакомыми. Вот торец дома с табличкой и номером. Завернув за угол, я увидел и тот самый подъезд. Засняв его, я стал догонять группу. И, уже почти выбравшись из зарослей, я решил оглянуться напоследок. Подняв взгляд на оставшуюся позади 9-этажку, я резко вздрогнул. В окне пятого этажа я увидел её – Инну Квитку! Кудрявая рыжая девушка, стоя чуть поодаль от оконного стекла, в глубине комнаты, улыбнулась мне и помахала ручкой. Открыв рот от удивления и испуга, я тоже поднял руку, чтобы ответить на приветствие, но со стороны улицы до меня донёсся окрик:
  – Эй, Дмитрий! Не отстаём от группы!
  Бросив взгляд туда, я увидел экскурсовода с мегафоном в руках. Махнув ему и крикнув, что я уже иду, оборачиваюсь назад. Но в окне на пятом этаже уже было пусто...
  Дальше уже никакая экскурсия меня не интересовала. Я шёл за всеми, как стадное животное, а сам всё думал и думал о Ней...
  «– Значит, это был никакой не сон! Но что же это за загадочная девушка? Откуда она взялась? И почему показалась только мне?..».

* * *

  Уже дома, вернувшись из поездки, я нашёл в интернете ответы на некоторые вопросы. Загадочная девушка по имени Инна Квитка действительно существовала, и жила она в том самом доме, в той квартире. Работала Инна на атомной станции, оператором на пульте главных циркуляционных насосов, в 4-м блоке. И в ночь аварии на её рабочее место пришёлся основной удар взрыва... Тело молоденькой операторши так и не нашли. А её мама, Галина Сергеевна, узнав о гибели дочери, бросилась к станции, попытавшись проникнуть вовнутрь. Получив смертельную дозу облучения, она скончалась спустя трое суток...
  «– Не может быть, – подумал я, закрыв страницу интернета. – Она пропала, её же не нашли... Значит, Инна жива».
  Разгорячённый своими мыслями, я лёг спать. Желание на данный момент было только одно – поехать снова туда, в Припять, найти девушку и забрать её оттуда. Милая, рыжая украиночка Квитка крепко запала мне в душу...
  Сон всё не шёл. То и дело порываясь начать складывать рюкзак, я полусидел-полулежал на своём диване. От волнения и напряжения в глазах потемнело, поплыли какие-то яркие круги... И вот, Она снова предо мной! Полупрозрачная девушка-призрак висела в воздухе прямо около моего дивана. Лежащий в столе радиометр громко запищал.
  – Дима! – сказала она ласково. – Не стоит никуда ехать, я погибла, меня не существует. Ты мне уже ничем не поможешь... Мы можем лишь изредка с тобой встречаться, ибо время моего пребывания в этом мире ограничено... Я жду тебя следующим летом, адрес прежний! А сейчас ложись спать, время позднее...
  Наклонившись, Инна поцеловала меня в щёчку и медленно растворилась в воздухе... На душе наступило некое сладостное умиротворение, и я, уже предвкушая свой следующий визит в Припять, сладко заснул.

Автор – Очкаев Д.С., 2013г.