15. Голод 1933 года. Святой и клятый

- Мой дед почему-то сник и вроде как  ссутулился. Глаза помутнели, лицо стало каким-то усталым. Я даже подумал о том, чтобы закончить беседу, но он, вздохнув тяжело, продолжил.

Перезимовали с Божьей помощью, кто как. Ещё была у людей солонина и своя картошка. Жили скудно, как при помещике в голодные годы. Прятались друг от друга, да готовили так, чтоб запах не сильно из печи исходил. Появились у нас некоторые, кто власти помогал. В основном из молодёжи. Комсомольцев настраивали на то, чтобы они не любили нас крестьян. И хоть из наших были эти комсомольцы, только задурили им головы  всякой политикой. Такие ходили по улицам и приглядывали, кто и как живёт. Ну да Бог с ними. Весной  стали мы готовиться к пахоте, да только чего пахать, если семенного зерна-то и нету.  Но пахать начали, а председатель поехал в район семян просить. Как он там расстарался уж не знаю, но семян он привёз через три дня. Мы в аккурат до половины полей вспахать успели.  Только семена не ахти оказались. Зато в долг. Отдать с урожая.  Ну что делать?  Допахали мы и начали сеять, помолясь.  Сделали всё, как надо.

До урожая никаких непреодолимых трудодней не ожидалось.  Мы ждали, что выделят что-то из урожая, но когда его собрали, то и на отдачу семян не хватило, не то что на задание. Год был неурожайный, а тут ещё и семена неважные.   Зерно, какое собрали всё увезли в район и никаких трудодней в этом годе нам не дали вообще.  На одной картохе без хлеба   целую зиму надо было продержаться.  Я рад был, что внуки в городе учатся. Хоть как-то прокормятся в ремесленных училищах. Уже и паспорта получили.  Жалко, только, что не все. Ещё шестеро, которые поменьше, в деревне с нами остались.   Нам-то что, а их жалко, поди.

Многие думали, что крестьянская работа только летом, а зимой крестьянство отдыхает, да отъедается. Это неправильно. Скотину  кормить и обхаживать нужно всегда. У баб работа не заканчивалась никогда. Зимой помимо всего ещё и пряжу пряли, всякие ткани домашние ткали, много всякой работы. Мужики на зиму всякое строительство переносили. Если избу строить, или ещё чего. Весной, да летом, понятно не до того. А когда в колхоз всех согнали, то дел изрядно добавилось. Теперь управляться надо было и в колхозном коровнике, и в свинарнике. На конюшне, опять же. И кроме всего и коровник, и конюшню, и свинарник нужно было для колхоза построить. А там и много чего ещё колхозу понадобилось. Бригадиры, которые трудодни отмечали, бывало по пол трудодня за день писали. Чтоб норму растянуть. Поначалу сказали, что в год сто трудодней  с человека будет в колхозе, а на самом деле чего только не делало начальство, чтобы людей не отпустить после выработки. Потом ещё трудовую повинность выдумали, дороги строить, да много чего ещё. Предлагали и за следующий год трудодни выработать, да только чем больше работали, тем меньше получались трудодни. Крестьяне-то люди не глупые.  Один к одному прибавить умеют. Если с весны и до осени работа от зари и до зари, а ночь всего шесть часов, то о каком трудодне за сутки можно говорить? Это в городе по 8 часов 5 дней работали и два выходных. А в селе в страду какие выходные? Бабы на прополке свеклы под палящим солнцем  не разгибаясь работали, а тут ещё и есть  нечего.  Люди падали прямо на грядках. А кому какое дело?

Когда зерно собрали и  отправили, стали люди по ночам на поля ходить колоски собирать. Чтоб хоть какое-то зерно собрать. Всегда колоски на полях оставались. При любой косьбе. Никто никогда их не собирал. Разве что в голодные годы. Тут и вспомнили про это, да только  ждали нас там. В колхозе трудодни не только крестьяне зарабатывали. И охранники тоже на трудоднях сидели.  Они-то и стали нас с полей кнутами гнать. Мол не положено. И ведь все из наших сельских. Как раз из тех, кто работать не работал. И откуда в людях злость такая? Им и трудодни писались полностью.  И заработок их тоже зависел от нашего урожая. От того, как мы сработаем. И всё же били они нас нещадно.  Как при помещиках. Сбежать как и при помещиках было нельзя. Паспортов-то не было. Дальше района не поедешь, да и туда ехать, справку нужно от председателя, что отпустил он. Ну, или послал за чем.  В общем, зерна мы в 1931 году после урожая не получили совсем. Скот в колхозном коровнике наполовину на убой отправили и у нас ничего не спросили. Сказывали, у рабочих и работников разных продовольственные карточки завели. Если не работающий человек объявлялся, то ему особый паспорт выписывали. Чтоб все видели, что он не получает продукты по карточке.  Ну хоть какой-то паспорт. Да только и в городе на те карточки не очень-то разъешься.      

ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА:

С 1925 по 1930 годы  товарооборот зерна в СССР регулярно увеличивался. в интервале 1925-1929гг. - сборы зерна стабильно держались на уровне за 70 млн. тонн. В 1930 было собрано даже 83,5 млн. т. зерна, но в 1931 – 69,5 млн.т., ( сказалось отсутствие раскулаченных крестьянских работников) а в 1932 – уже 50,1 млн.т. ( И это зерно было выметено из колхозных амбаров подчистую обрекая крестьян на голодную смерть).  Иными словами, экономической необходимости в проведении коллективизации практически не было. Коллективизация подрывла экономику сельского хозяйства и лишала страну возможности развиваться более быстрыми темпами.

 Около 40 миллионов человек пострадали от голода и лишений.

 В сельской местности вокруг Харькова, смертность в январе и июне 1933 года увеличилась в одинадцать раз по сравнению со средней смертностью: 100 000 похоронено в июне 1933 года в районе Харькова против 9 000 в июне 1932 года

Из воспоминаний людей, переживших голод 1931-1933гг.
Материалы Википедии.

С теми, кто работал в колхозе, расплачивались зерном, семечками, но приходили люди в кожаном пальто и все забирали до последнего зернышка, ничего не оставляли нам.
Старшая сестра работала в Харькове, где старалась собирать продовольствие для нас. Отец ездил к ней и возвращался с сухариками, картошкой, буряком. Мама не ела, всё, что привозил отец, оставляла детям и умерла весной 1933 года от голода, а отец умер в конце 1933 года. Все еле передвигались, ходили опухшие от голода. В голод поели всех кошек и собак. Ловили диких птиц, и это было большое счастье, тогда варили вкусный обед.
Весной появилась зелёная травка, которую мы ели: лебеду, крапиву, но у некоторых не было сил её собрать, не слушались руки. Кто пережил весну, потом было жить легче.
В селе очень многие умерли, по селу ездили повозки, собирали умерших и даже тех, кто ещё еле дышал, и вывозили за околицу и там хоронили в общей яме
Письмо из станицы Ново-Деревянковская, Северо-Кавказский край в городШахты красноармейцу Юрченко. Пишут родители.
«…Людей много мрет у нас с голоду, суток по 5 лежат, хоронить некому, люди голодные, ямы не выкапывают, очень мерзлая земля, хоронят в сараях и в садах. Люди страшные, лица ужасные, глаза маленькие, а перед смертью опухоль спадает, становится жёлтой, заберется к кому-либо в дом и ложится умирать. Молодые девчата ходят просят кусочек кабака или огурца. Не знаем, что будет с нами, голодная смерть ждет…»
Спецсводка СПО ПП ОГПУ по НВК (Нижне-Волжскому краю) о продовольственных затруднениях в крае по данным на 20 марта 1933 года.
«28 марта 1933 года.
Продовольственные затруднения продолжают захватывать новые районы и колхозы: на 10 марта… было учтено 110 колхозов в 33 районах, испытывающих продзатруднения семей — 822.
…В большинстве употребляются в пищу различные суррогаты (примесь в муку и хлебные отходы мякины, лебеды, тыквенной и картофельной кожуры, просяной шелухи, толченых корней растений „чакан“, употребление в пищу одних суррогатов без примеси муки, питание исключительно капустой, тыквой, другими овощами), а также употребляется мясо павших животных и, в отдельных случаях, людоедство.
ПП ОГПУ по НВК Рудь
Нас. СПО ПП Якубовский»

В надежде добыть пропитание колхозники устремились в города. Но 22 января 1933 года было издано подписанное Сталиным и Молотовым распоряжение, которое предписывало местным властям и в, частности, ОГПУ запретить «всеми возможными средствами массовое передвижение крестьянства Украины и Северного Кавказа в города. После ареста „контрреволюционных элементов“ других беглецов надлежит вернуть на прежнее жительство». В этом распоряжении ситуация объяснялась следующим образом: «Центральный комитет и Правительство имеют доказательства, что массовый исход крестьян организован врагами советской власти, контрреволюционерами и польскими агентами с целью антиколхозной пропаганды, в частности, и против советской власти вообще». Во всех областях, пораженных голодом, продажа железнодорожных билетов была немедленно прекращена; были поставлены специальные кордоны ОГПУ, чтобы помешать крестьянам покинуть свои места. В начале марта 1933 года в донесении ОГПУ уточнялось, что только за один месяц были задержаны 219 460 человек в ходе операций, предназначенных ограничить массовое бегство крестьян в города. 186 588 человек были возвращены на места проживания, многие арестованы и осуждены[33].
За неделю была создана служба по поимке брошенных детей. По мере того, как крестьяне прибывали в город, не имея возможности выжить в деревне, здесь собирались дети, которых приводили сюда и оставляли родители, сами вынужденные возвратиться умирать у себя дома. Родители надеялись, что в городе кто-то займется их отпрысками.  Городские власти мобилизовали дворников в белых фартуках, которые патрулировали город и приводили в милицейские участки брошенных детей. В полночь их увозили на грузовиках к товарному вокзалу на Северском Донце. Там собрали также и других детей, найденных на вокзалах, в поездах, в кочующих крестьянских семьях, сюда же привозили и пожилых крестьян, блуждающих днем по городу. Здесь находился медицинский персонал, который проводил «сортировку». Тех, кто ещё не опух от голода и мог выжить, отправляли в бараки на Голодной Горе или в амбары, где на соломе умирали ещё 8 000 душ, в основном дети. Слабых отправляли в товарных поездах за город и оставляли в пятидесяти-шестидесяти километрах от города, чтобы они умирали вдали от людей.  По прибытии в эти места из вагонов выгружали всех покойников в заранее выкопанные большие рвы.

ПРОДОЛЖЕНИЕ РАССКАЗА:

Весной 32 года не все смогли выйти на пахоту.  Умерло за зиму 9 мужиков не считая женщин. Детей всех уберегли в этом году. Ждали, что в новом году хоть какие-то трудодни дадут. Потому на работу вышли все, кто только мог работать. Наши внуки писали, что у них там в городе голодно, но в ремесленном кормят в столовой.  Они не знали, что творится у нас. Мы съели все припасы. Остались деньги, да золотишка мал мал. Колечки обручальные, цепочки у баб, да по мелочи всяко. Не одним поколением собиралось. Матери дочкам передавали. Да только что толку, если  купить на них негде было. Ни одной лавки в деревне. Продукты только на колхозном складе, а и там шаром покати.  За еду всё бы отдали, да не тут-то было. Зимой ходили пацаны на рыбалку, что могли наловить, приносили. Всё больше плотву. Так такой вкусной ухи, как с той плотвы никогда в жизни не едали. А варили так, чтоб никакой запах из печной  трубы не вышел. Охранники колхозные, да комсомольские активисты тоже голодные были и запах пищи за версту чуяли. Понятно, что их подкармливали, но голод не тётка. Бывало, что и вламывались они в избу, да к печке. А не варится ли там что? Если варится, значит и продукты могут быть в семье. Значит обыск. Что найдут, отнимут. Вот и вари в печи.  Бывало  кипятили воду и кипяток выливали в отруби, или что варилось, а потом воду сливали и заливали новым кипятком. Не доваривали, но и так съедали с охотой. Было бы чего есть.

Землю вспахали и засеяли. На время пахоты и посева по пол кило зерна на трудодень дали. Не написали, а дали. Чтоб работать могли.  Мы и работали. Семена снова привезли. Как  мы поняли  не в долг. Так председатель сказал, что советская власть, мол, позаботилась о колхозе. Семена были неплохие. Не то, что в прошлом годе.

ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА.
Правительство Сталина закупил в Иране больше 3 миллионов пудов пшеницы для посевной.

 Пока мы пахали и сеяли, дети на огородах картошку сажали. Каких сил нам стоило сохранить хоть что-то на семена, но сохранили. Картошку не клубнями, а глазками сажали. Свекла, репа, брюква, то проще, семенами, а картоху сохранить в голодное время ой как непросто. Особливо, когда голодные дети в рот заглядывают.  Зерно с полученных трудодней наполовину стали прятать. Я с женой в семье старшего сына жил.  Я, да сын с жёнами нашими, да внук старший по 5 трудодней получали. Аж по 1 килограмму в день откладывали и прятали, чтобы не нашли невзначай. А детей у сына трое душ мал мала. Ещё сын и дочь в ремесленных училищах в городе.  Когда урожай убрали о выдаче трудодней председатель сразу же забыл.  Палочки за работу писали, а продуктов не выдавали.   Мы поняли, что больше в этом году ничего не дадут. И вспомнил я про тот голод в Поволжье в 1881 году когда всё зерно на продажу забрали. Ну вот-подумал – и до нас докатилось. Да ещё как. Через две недели после сбора урожая пришли комсомольцы и  милиция зерно, которое на трудодни выдали, забирать. Так и говорили, где мол, зерно за трудодни? Кто не отдавал, того начинали мучить всяко. Я наш мешок с зерном закопал не просто глубоко. Да и  не в сарае.  Просмолённым рядном закутал и накрыл, чтобы не только не намокло, но и мыши не сразу, чтоб нашли. Понятно что я не показал, где зерно. Меня  били. Били и других, но не в избах. Чтоб без свидетелей.  В правление колхоза отводили. Мужиков  попросту раздевали и в холодную. Раздели и меня. Сидел я там в одном исподнем всю ночь и со мной ещё четверо.  Сидим и тихо так толкуем про то, как картошку спрятать. Её то тоже могут забрать. Ну, свеклу, да морковь и прикопать можно, а картоху нужно в сухом. Её-то неплохо уродило, почитай с глазков. Обо всём говорили, только не о том, где прятать кто будет. Иди знай как до пыток дойдёт. Или кто струсит. Утром нас выпустили. Домой пришли, а там сказывают, что всё перерыли, а зерно не нашли. Хорошо хоть картошку не тронули. Не нужна она им пока оказалась.  Её и решили есть в первую очередь. А ну как вернутся за ней.  Несколько мешков на чердаке спрятали, да прикрыли , чтоб не помёрзла в морозы. Но хорошего было мало. На одной картошке долго не протянешь.

За картошкой пришли  в декабре. За это время  мы успели что-то съесть, что-то спрятать. Что не было спрятано, 3 мешка картошки, забрали не глядя на наших голодных детей.  В деревне не осталось ни одной кошки и собаки. Вороны и голуби тоже пошли в пищу.  Но худшее было впереди.  На конец  января в деревне умерло почитай половина людей.  В основном старики и дети. Дети хуже всех переносили голод. Понятно, что старики и родители отдавали голодным внукам всё, что могли, но им нужно было больше.  Народ ослабел настолько, что никто не в силах был выкопать могилы для покойников. Земля-то мёрзлая. Её только кайлом, а кто в силах это кайло поднять?  Покойников порой в хлевах хоронили, а чаще складывали на колхозном дворе, перед правлением. Только и могли, что погрузить в повозку покойника и выгрузить из неё.  Многих мужиков не досчитались, потому что ушли они в город. В Ленинград  25 вёрст, но там у людей хоть по карточкам, да есть хлеб. Может кто даст, если попросить. Может кто и не доест чего? Или поработать дадут за еду. И шли они туда, и останавливали их милицейские кордоны, да заворачивали назад.  А как дойти домой голодному, слабому  человеку, который на таком морозе 25 вёрст пешком прошёл.  Вот и умирали на дорогах мужички, которые хлебом кормили и власть и город и милицию. Кто в живых остался, рассказывал, что много лежало на дороге мёртвых людей. С тех пор, у кого из сельских не спроси, каждый скажет, что голод сделал Сталин. По всей стране, где голод людей косил, скажут так не сговариваясь, потому как каждый видел и труд свой, и урожай собранный, и как его полностью забирали, обрекая людей на голодную смерть.      

ИСТОРИЧЕСКАЯ СПРАВКА:
Михаил Шолохов  в письме к Сталину от 04.04 1933 года.
….
Но выселение — это ещё не самое главное. Вот перечисление способов, при помощи которых добыто 593 т хлеба:
1. Массовые избиения колхозников и единоличников.
2. Сажание «в холодную». «Есть яма?» (С зерном. Ком. автора) — «Нет». — «Ступай, садись в амбар!» Колхозника раздевают до белья и босого сажают в амбар или сарай. Время действия — январь, февраль, часто в амбары сажали целыми бригадами.
3. В Ващаевском колхозе колхозницам обливали ноги и подолы юбок керосином, зажигали, а потом тушили: «Скажешь, где яма! Опять подожгу!» В этом же колхозе допрашиваемую клали в яму, до половины зарывали и продолжали допрос.
4. В Наполовском колхозе уполномоченный РК, кандидат в члены бюро РК, Плоткин при допросе заставлял садиться на раскалённую лежанку. Посаженный кричал, что не может сидеть, горячо, тогда под него лили из кружки воду, а потом «прохладиться» выводили на мороз и запирали в амбар. Из амбара снова на плиту и снова допрашивают. Он же (Плоткин) заставлял одного единоличника стреляться. Дал в руки наган и приказал: «Стреляйся, а нет — сам застрелю!» Тот начал спускать курок (не зная того, что наган разряженный), и, когда щёлкнул боёк, упал в обмороке.
5. В Варваринском колхозе секретарь ячейки Аникеев на бригадном собрании заставил всю бригаду (мужчин и женщин, курящих и некурящих) курить махорку, а потом бросил на горячую плиту стручок красного перца (горчицы) и приказал не выходить из помещения. Этот же Аникеев и ряд работников агитколонны, командиром коей был кандидат в члены бюро РК Пашинский при допросах в штабе колонны принуждали колхозников пить в огромном количестве воду, смешанную с салом, с пшеницей и с керосином.
6. В Лебяженском колхозе ставили к стенке и стреляли мимо головы допрашиваемого из дробовиков.
7. Там же: закатывали в рядно и топтали ногами.
8. В Архиповском колхозе двух колхозниц, Фомину и Краснову, после ночного допроса вывезли за три километра в степь, раздели на снегу догола и пустили, приказ бежать к хутору рысью.
9. В Чукаринском колхозе секретарь ячейки Богомолов подобрал 8 чел. демобилизованных красноармейцев, с которыми приезжал к колхознику — подозреваемому в краже — во двор (ночью), после короткого опроса выводил на гумно или в леваду, строил свою бригаду и командовал «огонь» по связанному колхознику. Если устрашённый инсценировкой расстрела не признавался, то его, избивая, бросали в сани, вывозили в степь, били по дороге прикладами винтовок и, вывезя в степь, снова ставили и снова проделывали процедуру, предшествующую расстрелу.
9. (Нумерация нарушена Шолоховым.) В Кружилинском колхозе уполномоченный РК Ковтун на собрании 6 бригады спрашивает у колхозника: «Где хлеб зарыл?» — «Не зарывал, товарищ!» — «Не зарывал? А, ну, высовывай язык! Стой так!». Шестьдесят взрослых людей, советских граждан, по приказу уполномоченного по очереди высовывают языки и стоят так, истекая слюной, пока уполномоченный в течение часа произносит обличающую речь. Такую же штуку проделал Ковтун и в 7 и в 8 бригадах; с той только разницей, что в тех бригадах он помимо высовывания языков заставлял ещё становиться на колени.
10. В Затонском колхозе работник агитколонны избивал допрашиваемых шашкой. В этом же колхозе издевались над семьями красноармейцев, раскрывая крыши домов, разваливая печи, понуждая женщин к сожительству.
11. В Солонцовском колхозе в помещение комсода внесли человеческий труп, положили его на стол и в этой же комнате допрашивали колхозников, угрожая расстрелом.
12. В Верхне-Чирском колхозе комсодчики ставили допрашиваемых босыми ногами на горячую плиту, а потом избивали и выводили, босых же, на мороз.
13. В Колундаевском колхозе разутых добоса колхозников заставляли по три часа бегать по снегу. Обмороженных привезли в Базковскую больницу.
14. Там же: допрашиваемому колхознику надевали на голову табурет, сверху прикрывали шубой, били и допрашивали.
15. В Базковском колхозе при допросе раздевали, полуголых отпускали домой, с полдороги возвращали, и так по нескольку раз.
16. Уполномоченный РО ОГПУ Яковлев с оперативной группой проводил в Верхне-Чирском колхозе собрание. Школу топили до одурения. Раздеваться не приказывали. Рядом имели «прохладную» комнату, куда выводили с собрания для «индивидуальной обработки». Проводившие собрание сменялись, их было 5 чел., но колхозники были одни и те же… Собрание длилось без перерыва более суток.
Примеры эти можно бесконечно умножить. Это — не отдельные случаи загибов, это — узаконенный в районном масштабе — «метод» проведения хлебозаготовок. Об этих фактах я либо слышал от коммунистов, либо от самих колхозников, которые испытали все эти «методы» на себе и после приходили ко мне с просьбами «прописать про это в газету».
Помните ли Вы, Иосиф Виссарионович, очерк Короленко «В успокоенной деревне»? Так вот этакое «исчезание» было проделано не над тремя заподозренными в краже у кулака крестьянами, а над десятками тысяч колхозников. Причём, как видите, с более богатым применением технических средств и с большей изощренностью.
Аналогичная история происходила и в Верхне-Донском районе, где особо-уполномоченным был тот же Овчинников, являющийся идейным вдохновителем этих жутких издевательств, происходивших в нашей стране и в 1933 году.
… Обойти молчанием то, что в течение трёх месяцев творилось в Вешенском и Верхне-Донском районах, нельзя. Только на Вас надежда. Простите за многословность письма. Решил, что лучше написать Вам, нежели на таком материале создавать последнюю книгу «Поднятой целины».
С приветом М. Шолохов

ПРОДОЛЖЕНИЕ РАССКАЗА:

 У нас ещё оставался прикопанный мешок пшеницы. Выкапывали ночью с большим трудом. Сил не было. Старались копать по тихому, но один сосед всё же доглядел. Как увидел, что мы мешок тащим в дом, тут же прибежал и говорит, что расскажет, если не поделимся. Пришлось поделиться. Дали ему килограмма два, но на следующий день он пришёл снова. Мы поняли, что его придётся кормить, пока не закончится пшеница. Стали давать ему по пол кружки. Он не возражал. Молча брал, сколько давали и уходил. Понятно, каждый думал плохое про соседа, злились на него, да только каждый знал, что такое голод. Не трогали его. Он был, как умалишённый. Одной пшеницей тоже сильно не наешься. Хлеб из неё не испечь, потому как проросшая она была. Но всё же пища.  Похлёбку варили, но не в печи. Чтоб запах не разносило. Просто кипятком заливали и заворачивали в тёплое. Без масла и соли, но какая она была вкусная. С каким аппетитом её ели. Как хорошо, что удалось спрятать эту пшеницу, а главное собрать этот мешок.  Целый месяц мы держались на ней и к концу месяца уже норму себе стали уменьшать.  Сосед не возмущался, не угрожал. У него тоже семья. По нему видно было, что хуже и хуже ему становится. Словно сам он не ест. Молчали. А что мы могли? Кто-то сказывал, что в соседних деревнях и людей ели.  А что хитрого, если детей в семье куча, а продуктов нет? Человек от голода дурным становится. Ни о чём, кроме еды думать не может. Вот кто-то и не выдерживает. А иди знай, может кто и из нашей деревни человечины  попробовал?  Разве кто сознается. Только если видел кто.

В апреле появилась первая трава. Понятно, люди стали её щипать и есть. Не то что разнообразие в еде, а просто еда. Кого сейчас обрадуешь обычной травой, а тогда оставшиеся в живых ползали по оттаявшей земле и  медленно собирали молодые зелёные ростки. Сколько нужно травы, чтобы наесться голодному человеку? От той травы животы у людей пухли, да только умирать стали реже. Может от травы, а может потому, что и так почитай половина крестьян уже умерли. Перестали люди так часто умирать, как зимой. Берёзовый сок стали добывать. Проку с него мало, но каким вкусным он казался. С теплотой весенней и взрослые пошли  в поле и лес силки ставить на птицу и зайца, хоть и обессиленные все. Что-то и попалось, да донести до дома целое дело. Могут и отнять голодные соседи. Не по злобе. От голода. У всех мысли только о еде, а глаза всё съедобное замечают вокруг. 
Перед пахотой выдали нам зерна на трудодни. Чтоб могли начать пахать. Пахать начали, а сил надавить на плужные ручки и нету. Смотрим на сытых колхозных лошадей и завидуем. Мы того зимой не ели, чем кормили их. В мае 1933, в аккурат на 65 году жизни я умер. Сердце не вынесло. Не проснулся поутру и всё. Ты, если что захочешь узнать, как дальше там было, в деревню нашу поезжай и правнука моего Ивана найди. Он многое тебе расскажет.