Семья

Однажды наступает день, когда ты остаёшься один. Теоретически – ты молод, здоров, полон сил. Ты многое можешь – действительно, многое. Ты многое делаешь – действительно, многое. Хотя в глубине души совсем не понимаешь, зачем.

Наверное, было бы легче жить сегодняшним днём, но ты – это ты. Ты – тот парень, который двадцать лет назад прыгнул с парашютом. Ты – тот профессионал, который четырнадцать лет назад спас большую фирму. Ты – тот студент, который двадцать пять… блин… уже двадцать пять лет назад писал дипломы себе и подруге. Ты – тот тихий спокойный родитель, который шесть лет назад вдруг встал и построил как маленьких классную руководительницу, социального педагога, школьного психолога, завуча, милиционершу из детской комнаты и директора школы вместе взятых. Ты – тот, кто заставил их проглотить свои неуклюжие оправдания, вынудил сделать то, что они должны были сделать и исправить то, чего они вообще не должны были допустить. И не потому, что вопрос как-то касался твоей дочери, вовсе нет; потому, что ты сидел, слушал, как они пытаются перевалить ответственность на кого угодно, как рассказывают, что в происходящем в школе нет их вины и повлиять на это они не могут, и тебе стало до того противно… противно и обидно. За державу обидно. Ты – призёр городской олимпиады. Ты – трёх- или четырёхлетка, впервые в жизни с дедом рыбачивший с лодки. Ты – школьник, который предпочёл избежать странного знакомства, а потом, уже взрослым, в другой стране, где о таком писали, однажды вспомнил, задумался, порылся в интернете – и понял, что разминулся с маньяком, которого расстреляли пять лет спустя. Всё это – ты, ты чувствуешь своё родство с каждым из них. Ты вне времени. Гвоздь, забитый из настоящего в прошлое. И этот гвоздь вдруг остался без шляпки.

Наверное, было бы легче, будь у тебя семья. Семья ведь тоже вне времени. Каждый из нас с детства воспринимает в себя что-то от старших, а потом передаёт это детям и внукам. Твоя мама узнавала в тебе твоего дедушку. Ты сам видишь в себе отца. Но у тебя семьи нет. Некому передать. Тоже странно, если подумать. У тебя есть дочь. Есть сын. Есть пасынок. Есть жена. А семьи – нет. Твоей семьи, той, которую ты всегда называл своей – её больше нет, и какой-то другой – тоже нет. Остался лишь ты, а ты – не семья. Нет мамы. Нет папы. Нет дедушки с бабушкой. Нет никого, кто помнил бы тебя маленьким. Никого, кто с полуслова понял бы и подхватил твой рассказ. Никого, кто объяснил бы тебе то, что так и осталось не понятым. Есть только ты, а ты – это ноль. Тебя тоже нет.

Лишь дочь – спасибо ей – пытается иногда разделить твоё одиночество. Но ты сделал ошибку, большую ошибку. Ты разрушил преемственность. Тебе казалось – сто лет впереди, тебе казалось – лучше детям с родителями не толкаться на считанных метрах, а в итоге – она не получила, катастрофически недополучила этой вот общности. Она хорошая девочка, но не из этой семьи. Она тебя не понимает. И тем более, тебя не понимает жена.

Наверное, было бы легче развестись, но ты – это ты. Да, было легче бы развестись, тогда не так мучительно быть одному. Но на плече синеет выбранный тобой же девиз: «Unus sed leo». Ты – это ты. Ты не умеешь выбирать лёгкий путь. Ты не умеешь сдаваться. Ты как Бог создал неподъёмный камень и как Сизиф тащишь его к вершине. Впрочем, нет, не как Сизиф – он всегда был слишком для тебя пораженцем. Из всех литературных персонажей ближе всего тебе всегда был Боксёр, и ты привык верить, что любая преграда рухнет, если приложить ещё больше усилий. Поэтому ты – молод, здоров, полон сил – можешь и делаешь многое, ты пашешь так, словно хочешь прорыть Гранд Каньон, и хоть это, хотелось бы надеяться, передаёшь своей хоть самую малость семье. И однажды, когда у тебя кончатся силы, может быть, кто-нибудь из них почувствует, что остался один.

(c) Softwarer,
январь 2018