Кушай, кушай, дорогой товарищ

                КУШАЙ, КУШАЙ, ДОРОГОЙ ТОВАРИЩ

Зима 1956 года. Пыхтящий паровозик натужено тянет скрипучие пассажирские вагончики, медленно и нудно. Вечереет. Наконец, коротенький гудок и остановка.
           – Выходим, – скомандавал сопровождающий.
Мы быстро выпрыгиваем, именно выпрыгиваем, так, как никакого перрона нет, в глубокий, рыхлый снег. Сгрудились по колено в снегу, растаптывая, хоть, какую-то площадку. Осматриваемся. Темень, пустота. И только метрах в десяти-двадцати, еле различаются очертания, какого-то строения и кажется, еле светящиеся окна.
          – Машина за нами приедет утром, а теперь идём в помещение  станции, громко объявляет сопровождающий.
  Мы толпой пробираемся к барачному зданию, старинной постройки, обходим и с обратной стороны входим. Приличная по размеру прямоугольная комната, вдоль стен несколько деревянных скамеек, в двух углах, друг против друга белеют изразцовые печки, рядом на гвоздях, вбитых в стенку, две керосиновые лампы. Странно, но печки, хотя и не горячие, а всё же немножко тёплые.  Значит «живые», и мы отправляемся на поиски дров, находим и растапливаем. Ура, не замёрзнем.
Мы, это группа человек около тридцати, едущая по оргнабору на лесоразработки в леспромхоз Коми АССР.
  В послевоенные годы, в период активного восстановления народного хозяйства, повсеместно нужны были трудовые ресурсы – так это называлось. С этой целью в районных центрах были отделы по оргнабору, которые набирали, в основном, сельское население. В то время, сельское население не имело, ни паспортов, ни даже, свидетельств о рождении, и покинуть колхоз, где кроме «палочек» в учётных книжечках, на которые в итоге выдавались «нолики», не имело возможности. Единственное, это заключить договор на определённый срок по оргнабору, как это называли в народе – уехать по вербовке. При этом выдавался временный паспорт, который по истечении срока, удавалось заменить на другой, постоянный. Многие затем оставались на постоянное проживание, перевозили семьи, женились, выходили замуж, или уже по своей воле, уезжали и обосновывались в других местах. Как правило таким образом уезжали бедняки, люди не обеспеченные. Были они плохо одеты, обуты. Даже ходила частушка:
         
                Посмотрите, молодые,
                Как вербованный «сечёт» –
                Сапоги его худые,
                Еле ноги волочёт.

придуманная, как бы для отпугивания от оргнабора. Но люди уезжали, в поисках лучшей доли. Вот так и я, молоденький деревенский паренёк, ухитрившись, с помощью того же уполномоченного, получить паспорт, ехал навстречу своей судьбе.
 Пока топились печки, пока мы согревались, наш сопровождающий прочёл нам, прямо, этак сказать, лекцию  о нашей предстоящей работе, о порядках и правилах, суровых условиях жизни в северной тайге. Особенно отметил, как важна дружба, выручка, взаимопомощь и даже пожертвование собой ради товарища. После чего, велел сдвинуть вместе скамейки и раскрыв, небольшой чемоданчик, выложил небогатые съестные запасы, короче, остатки. Тут же зашевелились и другие, зашумели и стали выкладывать всё, что у кого было, правда было не много, и не у всех. А всё-таки получился общий, коллективный стол. После трапезы, кто, где и как, устраивались ко сну.
 Утром, кому досталось, доели скромные крохи, вышли осматривать окрестности, а вернее искать дорогу и не нашли. Несколько смельчаков отправились искать и вернувшись доложили, что она есть в мерах пятистах от станции, однако машины пока нет. Было решено установить дежурство у дороги, по три человека и сменяться через двадцать минут, больше выдержать на таком морозе было невозможно. Часа через четыре, очередной «караул» сообщил, что машина есть и она проехала вперёд в поисках разворота. Все, прихватив свои вещички, отправились к дороге. Скоро подошёл и автомобиль – трофейный студобекер, с крытым брезентом кузовом и крепкими скамейками в нём. Дружно уселись, водитель уместил в кабине четверых девушек, и в путь. Дорога – это узкая траншея с метровыми снежными стенами в притирку к автомобилю. Разъехаться со встречной машиной невозможно, да и случись заминка, неполадка с попутной – не объедешь. Как у А. Твардовского:

                Едут, курят. Гроб – дорога,
                Меж сугробами – туннель,
                Чуть ли что, свернёшь немного,
                Как свернул – снимай шинель.

                Грузовик гремит трёхтонный
                Вдруг колонна впереди.
                Будь ты пеший или конный,
                А с машиной стой и жди.

Вдруг и наша машина остановилась, глядь – впереди навстречу, такси – «Москвич 403», с тремя пассажирами. Стоп, где-то встречались «карманы» для разъезда, но они очень далеко друг от друга и найти их затруднительно. Делать нечего, вылезаем, расчищаем площадку напротив москвича, скопом все, кто за что смог взяться, поднимаем машину и ставим на площадку, студобекер проезжает вперёд, а мы снова поднимаем москвича и ставим на дорогу. Едем дальше, опять – встречный, но уже студобекер, с прицепом и гружённый древесиной. Это уже посерьёзней. Выйдя из машин, водители спокойно рассуждают, именно –  спокойно, без взаимных обвинений и упрёков.
           – Всего метров сто-двести, как проехал «карман», знал бы – подождал, – говорит водитель лесовоза, – а теперь, что делать, не знаю, задним ходом с прицепом не выверну, – тебе задним ходом до кармана, тоже не вытянуть – далеко.
 И снова вылезаем мы. Сменяя друг друга расчищаем необходимый карман, куда заходит наш студобекер, лесовоз свободно проезжает, но теперь наш не может выбраться.  Пытаемся гурьбой вытолкать, не получается. Связываем два троса и цепляемся к прицепу лесовоза. В две тяги, да плюс наши и машина на дороге. К середине ночи, впереди замаячили тусклые огоньки. Подъезжаем, стоп, выгружайся. Околевшие ноги и тела слушаются плохо, пытаемся размяться. 
          – Берите вещи и заходите в клуб, – вещает наш сопровождающий.
 Заходим – теплынь, натоплено, значит ждали.
          – До утра отдыхайте здесь, утром придёт комендант и расселит по квартирам.
 Расселили.  В основном, всех прибывших, по желанию, селили вместе, а меня, почему-то, подселили к трём, как потом оказалось, З.К. , бывшим на вольном поселении.  Приняли, вроде, дружелюбно, и даже вечером предложили выпить:
          – Подваливай к столу, садись-ка. Прими за знакомство, –  сразу же предложил один из них.
          – Спасибо, я не пью – рано ещё, – отказался я.
   Все зашумели, приводя наперебой доводы, убеждающие меня,  –  выпить. Но я отказался и улёгся спать, чем очень огорчил, а может и обидел своих новых друзей, которые всю ночь ходили по квартире, громко разговаривали и пили чай.
 А на следующее утро были сформированы бригады и началась трудовая жизнь в таёжном краю.
 Бригада, в которую был зачислен я, состояла полностью из вновь прибывших, и только бригадира нам дали из местных, опытных лесорубов. Это был молодой парень, китаец, семья , которого во время японской войны перебралась в СССР, сначала, на дальний восток, а затем в поисках лучших жилищных условий, в Коми АССР.
 Лей, так звали нашего бригадира, что означает – гром. Большинство так и звали его, кто – Лей, кто – Гром, и даже на русский манер – Лёня, Леонид. Мы же в бригаде договорились звать – Лей.
 Лей, был настоящим лесорубом, трудолюбивым, опытным, добрым, но требовательным организатором. Он всегда, как вальщик, шёл впереди, возглавляя цепочку. Местные говорили, что кто попал в бригаду к Лею, тому повезло. Повезло и мне. Поначалу откапывал снег от деревьев, был, так сказать, первым кто шёл вперёд по пояс в снегу, открывая тайгу, к весне – сучкорубом, но меня влекла техника. Трактористом, вот кем я хотел стать. Ведь, ещё в своем совхозе, немного работая прицепщиком, с разрешения тракториста, иногда садился за рычаги. Как только объявили набор на вечерние курсы трактористов, я записался и был переведён в тракторную бригаду чекеровщиком. Окончив курсы, уже полноправным трактористом, сел за рычаги трелёвочного газогенераторного трактора КТ-12, а спустя непродолжительное время  – новенького, дизельного ТДТ-40. Попросился обслуживать бригаду Лея. Тралевал, таскал хлысты с их делянки  на берег Вычегды, по которой лесок сплавлялся по назначению. Вот и состоялся я, как специалист, положительный работник, да и окреп, возмужал не только телом, а и духом, так сказать окреп морально.
 А поначалу-то, чуть было не пошёл не по той дорожке. Чуть не направили меня «дружки» по жилищу в другую сторону. Стали старательно приобщать к их образу жизни. Испробовал спирт, которым изобиловала торговая точка посёлка, и даже два раза – чефир. Не скажу, что мне это нравилось, но как бы стал втягиваться в это «болото», «дружки» стали казаться, этакими вольными, независимыми, разухабистыми, а главное стал перенимать их поведение, подражать им, даже быть на них похожим. Когда они предложили сделать татуировки, я согласился. И однажды, когда вечером меня усадили на табурет, разрисовали грудь и руки, вошёл участковый. Я сидел повёрнутый к висящей лампочке, а из другой комнаты выходил «художник», с пучком связанных иголок в одной руке и флакончиком туши в другой. На минуту установилась тишина, участковый несколько раз переводил взгляд с меня на «художника» и назад. Что творилось в его душе, можно было только догадываться по выражению лица.
              – Наколоть не успели? – спросил, стараясь говорить спокойно.
  Мы оба отрицательно помахали головами.
          – Идите в комнату, – сказал участковый «дружку», – а ты тут же смой всё это.
 Участковый пошёл в комнату к «дружкам», а я принялся выполнять команду, хотя это было не так просто.
 Я ещё оттирал полотенцем остатки художеств, как вышел участковый и, как мне показалось, злобно рявкнул:
             – Одевайся, собирай вещи и пошли.
             – Куда?
             – Там узнаешь. Быстро.
             – Вы меня хотите арестовать? – заволновался я.
             – Не болтай глупостей, – улыбнулся участковый, – на новое место жительства… здесь тебе делать нечего. И запомни, чтоб ноги твоей здесь не было никогда. Конец дружбе. Узнаю, что будешь корешиться с ними, вот тогда арестую, понял.
 Я быстро собрался и мы вышли, направляясь в старую часть посёлка, где жили местные жители. Зашли в коридор большого, старинной постройки дома, где по сторонам располагались четыре двери, в одну из которых зашёл участковый. Дверь осталась .приоткрытой и я услышал разговор:
              – Валентина, ты дома? 
              – Что случилось, Федотович?  – подойдя спросила та.
              – Что случилось, то случилось, главное, чего не случилось. У тебя третья квартирка пустует?
              – Пустует.
              – Тогда вселяй жильца.
              – Какого жильца?
              – Парня молодого из недавно прибывших.
              – Ты же знаешь, что для этого нужна команда Кулешова.
              – Будет тебе команда. Это я беру на себя. Будет тебе и  ещё,  кое что. Как ты могла поселить молоденького, чистого паренька к этим. . . , этим уголовникам?  Но это потом, бери ключи и открывай.
 Слушая разговор, я понимал, что речь обо мне и что Валентина, это комендант, которая выйдя, как-то по особому, оценивающе осмотрела меня. В домашнем халатике с немного растрёпанными волосами, сейчас она выглядела ещё моложе и привлекательнее, чем когда я видел её   первый раз. Она открыла дверь и мы вошли.   
                – Располагайтесь, –   сказала Валентина, вышла и вскоре вошла опять, положила стопку белья  и ушла.
 Квартирка оказалась небольшой, но довольно уютной, а главное тёплой, обогревалась от небольшой котельной. Так обогревалось, только несколько домов, в остальных было печное. Повезло.
 Участковый задержался и мы проговорили допоздна. Расспросил о доме, семье, учёбе. Похвалил, что записался на курсы трактористов, а как узнал, что сочиняю стихи и вообще расположился ко мне. На прощание сказал:
           – Главное будь человеком, для этого у тебя всё есть.
На протяжении всей жизни я помнил то наставление и стремился следовать ему.
 Вечером следующего дня, придя с работы, я застал в своей квартире Валентину, которая вооружившись ведёрком и тряпкой, наводила чистоту, а в воздухе стоял аромат съестного.
                – Здравствуй, Володя. Вот решила помочь тебе, – как показалось мне, слишком ласково, произнесла камендантша.
                – Добрый вечер. . .  Валентина. . . ,  – замялся я, –  Зачем Вы, я могу всё сам.
                – Не мужское это дело, Володенька, – бросила тряпку в ведро, отряхнула руки, – Остальное доделаю завтра. Ужинай и отдыхай, –  быстро вышла.
 На плите, которая ещё теплилась, стояла сковородка с жареной картошкой и чайник. «Да, подумал я – странная забота», но не стал задумываться, опыта общения с женским полом у меня не было. В следующий вечер Валентина так же встретила меня – у меня. Поздоровалась и убежала, а на плите стояла кастрюля с борщом. Утром, встретив Валентину в коридоре, я поблагодарил, её проходя мимо, и мне показалось, что она рассчитывала на продолжение разговора, но я спешил мне нужно было успеть на грузовик, который возил нас в тайгу на делянку.
 С тех пор и повелось – вечером Валентина встречала меня в квартире и сразу убегала, или не встречала, но всегда на плите был ужин.
 Один раз, спустя некоторое время, когда она, таким образом, уходила от меня, я задержал её неуклюжим вопросом:
             – Скажите, Валентина, Вам участковый поручил следить за мной?
             – Никто мне ничего не поручал.
             – Тогда, почему Вы так добры ко мне?
             – А ты не понимаешь?
             – Объясните.
             – Подрастёшь - поймёшь, – зарделась и убежала?
 Спустя день, встретив вечером в коридоре, она робко спросила:
             – Не зайдёшь?
 И опять мой глупый вопрос:
             – Зачем?
             – Поужинаем у меня, я тебе сегодня не готовила.  Поговорим.
             – Хорошо, сейчас приду, –  пообещал я.
 Дома умылся, переоделся и постучал. Дверь открылась и я вошёл.
             – Идём на кухню, – Валентина взяла меня за руку, – садись за стол.
 На столе не замысловатая, но добротная еда, две стограммовки и бутылка водки. «Белоголовка», называли её в народе за то, что картонная пробка была облита белым сургучом. Скорее всего привезённая с «Большой земли» и припасённая для случая. В посёлке водка не продавалась, только бочковой спирт, который и пользовался некоторым спросом.
              –  Открой и налей, давай выпьем за наше знакомство.
              – Спасибо, Валентина, но я не пью.
              – Что, совсем не пробовал?
              – В деревне нет. Пару раз здесь, у этих ребят выпил спирт,  было очень плохо.
              – Это не спирт, это водка. В прошлом году из отпуска привезла, из Украины. Я из Полтавщины. Скоро четыре года будет, как приехала, тоже, по вербовке.
              – Всё равно не буду. Поесть, поем, а водку не буду.
              – Ну, как знаешь. «Просить можно – неволить грех». А мне налей, выпью.
Последние слова её звучали, как бы, не очень охотно, не похожа была Валентина на пьющую.  Нет, не жажда выпить руководила ею.  Что-то другое. Она выпила морщась и это подтвердило мои предположения. Мы поужинали, пили чай, разговаривали – выпить больше Валентина не просила. Из её рассказа я узнал, что живёт она с подругой, с которой приехали вместе, и которая завтра возвращается из отпуска с той же Полтавщины.
 Наговорившись, и достаточно узнав друг о друге, я решил уходить.
               – Спасибо Вам Валентина, за всё, за доброту, за заботу. Пойду спать, устал я, – при этом я взял её за руку.
 И это послужило, как бы толчком, она резко повернулась, глянула мне в глаза, всем телом прильнула, обхватила другой рукой и тихо прошептала:
                – Останься.
 То ли от чувств, то ли от волнения, она вся дрожала, волнение охватило и меня, я растерялся. Впервые в жизни так близко ощутил женское тело. Другой, имеющий мало мальский опыт, воспользовался бы, а я спасовал. Я отпустил её руку, высвободился из объятия и быстро вышел. Дома в постели долго не мог уснуть, обдумывая случившееся и не случившееся, то хвалил себя за выдержку, то укорял за нерешительность.
 Утром проснувшись, вставать не стал, воскресенье, полежал и ещё уснул. Разбудил дверной скрип, следом резкий и, как показалось, грубоватый говор:
               – Ну, показывай, где наш юный сосед?
 Из двери появилась крепкая женская фигура, с крупным лицом, из-за неё выглядывало, прямо, детское личико Валентины.
              – Сколько можно спать, – раздался громкий голос вошедшей «фигуры» и приблизившись продолжился, – я – Люся, только вернулась с отпуска. Вставай и к нам, отмечать мой приезд.
 Приблизившись, она ухватилась за край и резко дёрнула одеяло.
             – Спасибо, я сегодня хочу сходить в баню, – как-то неуверенно промямлил я, удерживая одеяло.
 Это, ещё более подзадорило Люсю и она уверенней стала  пытаться обнажить меня приговаривая:
            – Смотри на него – ему баня, а то что две девушки его ждут в гости, ему – побоку?  Быстренько вставай и к нам, ждём.
 И я поддался такому напору, – согласился, ответил:
             – Хорошо, приду.. . Но . . . дайте мне. . . одеться, –  выдавил, заикаясь.
             –  И не вздумай увильнуть в свою баню, догоним, –  расхохоталась  Люська, выходя. За ней, взглянув на меня, вышла и Валентина.
 Делать нечего, пообещал – надо идти.
  В одной из комнат уже был накрыт стол и даже обильный. В центре стола бутылка вина, но почему-то уже открытая.
 Люська хозяйничала уверенно и даже слишком. Валентине велела сесть напротив, а сама села рядом со мной, налила вино и:
            – Ну, выпьем – громко, как бы скомандовала, протягивая ко мне стаканчик.
            – Извините, я не пью, – тихо  сказал я.
 Видимо, мои слова прозвучали не уверенно не убедительно, так как  Люська тут же парировала:
            – Здрасте – не пьёт, а кто пьёт? Тебе же никто не заставляет пить, мы предлагаем выпить.
 И я выпил. После первой последовала вторая, за ней третья, а дальше уже и не помню сколько их было и как всё было дальше. Я захмелел быстро, скорее всего в вино был добавлен спирт, а может просто, так отреагировал непривычный к алкоголю, молодой организм.
 Открыв глаза увидел – лежу в одежде на кровати в комнате, где стоял, с остатками пиршества стол, а за стенкой слышны женские голоса. На цыпочках подошёл  и через щель увидел и услышал, как лёжа на кровати, мои подруги делят меня – кому я должен достаться. Что-то, не громко сказала Валентина, но её достаточно резко перебила Люська:
         – Упустишь. Отдай мне, я сделаю из него мужчину – что надо.
 Взяв в руки ботинки, я тихонечко приоткрыл входную дверь, рванул в свою квартиру и впервые за всё время закрылся изнутри. Несколько раз раздавался стук в дверь, то робкий, то настойчивый, но я молчал, притаившись, «как мышь под веником».
Следующим утром тихонько проскочил коридор и на работу, а вечером пошёл искать участкового, который по вечерам, как правило находился в клубе, где я его и нашел. Встретил меня радушно, о том, о сём побеседовали, после чего я приступил к делу:
          – Василий Федотович, хочу поменять место жительства.
          – Что, донимают? – с улыбкой спросил.
 Я промолчал.
          – Насколько мне известно, свободных мест нет, а к твоим бывшим друзьям не пущу. Так, что не знаю, как быть. Ходатайствовать за тебя нужна причина, да надо что-то предлагать конкретное. Это не такая простая задача. Думаю, будет возражать комендант, – с ухмылочкой  закончил.
           – А решение есть, которое будет очень кстати, – запальчиво высказался я и дальше продолжил:
 –  В бригаде Лея, работает вальщиком Кужель Антон, один из двух братьев, прибывших вместе со мной из Белоруссии, оба парня хорошие, отличные работники, можете узнать у Лея. Живут вместе, вторая квартира седьмого дома. В той же бригаде сучкорубом работает замечательная девушка Катя Маркова, тоже приехавшая вместе. Ещё в дороге Антон и Катя приглянулись друг другу и полюбились. Готовы пожениться – а где жить? А походатайствуйте, поселить в моей квартире молодожёнов, а я пойду на его место.
            – Ну, ты и стратег, а сам потом не пожалеешь?
            – Нет. Мне ещё в армию, жениться рано. И, Василий Федотович, я не хочу сегодня возвращаться туда. Давайте сейчас пойдём к Антону и пусть он уже ночует в квартире, а я примеряюсь к его кровати.
 Как порешили, так и сделали, а на следующий день вечером Антон перенёс мои вещи, а сам окончательно
переселился в квартиру. Вот так я ещё надолго остался не соблазнённым девственником.
 В бригаде мой поступок был воспринят, почти как геройский, все восторгались, при встрече, в глаза, и за глаза, расхваливали, да и в поселке  пошёл слух, мол, какие эти  белорусы дружные.
Отпраздновали скромную свадьбу Антона и Кати, где я был дружком, где несколько раз вспоминали моё переселение, как очень достойный поступок, как будто я им пожертвовал квартиру, и только я знал истинных виновниц этого.
 А дальше жизнь пошла своим чередом, спокойно и размеренно. Окончил курсы, стал трактористом,полгода работал на газогенераторном тракторе КТ12, после получил
новенький дизельный ТДТ40, работал старательно, вышел в передовики, участвовал в художественной самодеятельности, и даже стал кое-что сочинять. И хотя числился теперь в мехотряде, в бригаде Лея был своим желанным человеком.
 Шёл второй год жизни в Коми АССР.  Февраль месяц.  Бригада Лея, по результатам года была признана победителем в социалистическом соревновании, им вручили переходящий вымпел, благодарности, премии. Кто-то внёс предложение отметить это застольем, а Лей предложил приурочить мероприятие к новому году по китайскому календарю и не где-нибудь, а у него дома. Мол, давно хочу познакомить вас всех с моей семьёй. Все согласились и вызвались помочь с подготовкой, но Лей запротестовал, мама и сестрёнка справятся сами.
 Вечером назначенного дня все собрались, в довольно просторной комнате, где уже были столы, уставленные закусками и дружно уселись. Всего нас было человек около двадцати.
Выпивали, говорили тосты, рассказывали анекдоты и смешные истории, застолье было шумным, весёлым.
 В середине вечера мама внесла огромное блюдо с пельменями и поставила со словами, с каким-то тоненьким сипением:
            – Кусяй, кусяй, толёхой сафались, твяцяць сесинь севаль.
В шуме и гаме никто не разобрал этих слов, да и не было когда.
Новый тост и все накинулись на пельмени. Ели, восторгались, очень уж были вкусны и скоро поднос опустел.
Снова появилась мама и со славами:
           – Сисясь есё пинесю,  – взяла поднос и ушла.
И принесла, и снова, то ли про себя,то ли нам, просипела:
          – Кусяй, кусяй, толёхой сафались. Кусяй, фхусьий пельмеська, кусяй, твяцяць сесинь севаль.
 Как и всё хорошее, вечер заканчивался. В последнем тосте самый старший из нас, Кирилл благодарил Лея  за гостеприимство, за хороший стол, и особенно отметил великолепные пельмени.
          – Спасибо за такие добрые слова – сказал в ответ Лей, - мама очень старалась, она гордится, что смогла пригласить из посёлка, двадцать женщин  жевать мясо на пельмени!?