Яшка

     Телега медленно катилась по грунтовой дороге среди поля озимой в сторону деревни. Возок был набит сухим сеном, аромат которого пьянил двоих седоков - пожилого, Ивана Трофимовича, и подростка семи лет, по  имени Яшка. Оба седока сидели рядом, прижавшись, друг к другу.
       - Но-о! Воронок! Но-о! Любезный! – изредка подгонял коня пожилой седок и подергивал вожжами.
     Яшка помогал деду и тоже вторил его команды.
     Конь, как бы отвлекался от своих дум, несколько ускорял шаг, но вскорости, входил в прежний ритм и продолжал движение.
       -Дедуль! Расскажи мне чё-либо! – нарушил молчание Яшка.
       - А что тебе рассказать, внучок!? Жизнь моя прошла в труде: землю пахал, добывал хлебушек, скотиной занимался, да хаты строил.
       - А много хат ты построил?
       - Много! Много, внучок! – ответил дед. – Была у нас хата на Украине из глины и соломы слеплена, а потом, вишь, пришлось бросить всё хозяйство и уехать в эти края, которым название Забайкалье.
     Иван Трофимович задумался. Перед его глазами промелькнуло нелёгкое путешествие, как все считали, на край света, ужасный труд освоения жизни на новом месте. И, как ножом, резанула по сердцу тоска по Украине, где прошли его детство, юность и сознательная жизнь.
       - Дедуль! А были у тебя там лошадки?
       - Были и лошадки, и коровы, и хрюшки – всё было! Подрастешь трошки, я тебе обо всём расскажу, внучок.
       - Дедуль, смотри, какая большая птица кружит!
       - Это коршун! Видать где-то увидел добычу – вот и кружит над ней!
     Коршун, расправив крылья, парил над их головами, но вдруг камнем стал падать в колосистую пшеницу. Через короткое время он взмыл вверх с добычей в когтях.
       - Дедуль! Дедуль, смотри у него что-то в когтях! – изумленно закричал Яшка.
       - Молодец разбойник! Поймал вредителя! Молодец! – радостно ответил Иван Трофимович, который тоже наблюдал за охотой. Он рассказал внуку о вредителях полей, которые уничтожают посевы и доставляют большой вред хозяйству.
     Солнце готовилось к закату. Его лучи не были уже такими жгучими, как в полдень, но прогретая за день земля парила. Низко над землей носились ласточки, что предвещало перемену погоды. От испарения становилось парко и душно. Лошадь покрылась белой пеной, но продолжала исправно выполнять свои обязанности.
       -Но-о! Но-о, Воронко! Уваж, милый! Потерпи  трошки, скоро будем дома, там отдохнёшь и остынешь! – ласково вёл разговор с конём Иван Трофимович, у которого от жары взмокла рубашка и он, как никто другой, понимал коня.
     Телега приближалась к искусственным водоёмам, которые были вырыты селянами для вымачивания лыка и пеньки. Водоёмы тянулись вдоль дороги, почти до самой деревни. Обильные дожди заполнили их и на поверхности воды торчали только головки от кольев, к которым привязывался материал для вымочки.
       - Дедуль, можно я трошки побегаю! – спросил Яшка.
       - Что засиделся! Устал, родимый! Побегай! Побегай! Полови бабочек и стрекоз – вишь, сколько их много летает над полем! – он остановил Воронка, помог внуку слезть с телеги. – Да, гляди не отставай!
     Иван Трофимович дернул вожжи, Воронок натянул поводья, и телега медленно покатила в сторону деревни. На пожилого человека нашла пелена воспоминаний. Перед глазами мелькали картинки нелегкого деревенского труда, постоянная забота о хозяйстве, о детях и внуках, тяжелый труд батрака у помещика, учёба в церковно-приходской школе. Ему вспомнился строгий учитель Григорий Иванович Стоян, который за плохие знания или шалости на уроках бил детей большой линейкой по мягкому месту, приговаривая: «Получай, лентяй, шлепка по заднице! Получай! Голове вольно – заднице больно!» На учителя он не помнил зла и был ему благодарен за то, что учеба пошла на пользу: теперь он умеет читать, писать и считать.
       - Вот и Яшку нужно бы грамоте научить! Без грамоты тяжело в этой жизни! Ох, как тяжело! – он тяжело вздохнул, в полудреме посмотрел на дорогу, предаваясь воспоминаниям, и был уверен, что Воронко не собьется с пути, доставит сено во двор, а Яшка не отстанет от телеги.
     А, между тем, Яшка, следуя за телегой, ловил бабочек, стрекоз, затем выломал прутик и, как саблей, стал сбивать шляпки с придорожных цветков. Он  представлял себя воином, сражающимся с полчищами врагов, о которых ему рассказывал отец Василий, и который сейчас воевал с какими-то врагами и неизвестно где.
       - Получайте, гады! Получайте влаги! – выкрикивал мальчишка, как Дон ки Хот воюя с ветряными мельницами. Эти воинственные выкрики доносились до слуха Ивана Трофимовича и убаюкивали его бдительность.
     Незаметно телега въехала в зону водоёмов. Внимание ребенка переключилось на воду, и он стал бросать на её поверхность соломинки и щепки, представляя, что это кораблики, плывущие по океану. Набрав комья земли, Яшка начал бомбить щепки, представляя, морское сражение с пиратами. Одна щепка, попав под обстрел, скрылась под водой, но вынырнув, оказалась у самого берега.
       - На тебе! На тебе! – злобно выкрикивал малец, бросая в щепку комья земли.
     Обстрел был неудачным, «снаряды» ложились рядом, поднимая вверх и в стороны брызги. Это начало злить Яшку и он, подойдя близко к берегу, стал прутиком наносить удары по щепке, пытаясь её потопить. Брызги поднимались столбом, разлетались в стороны и обильно смачивали прибрежную траву, которая стала скользкой, как ледяной каток.
     Наступив на мокрое место, мальчишка в одно мгновение оказался в воде.
      - А-а! А-а! Де-е! Де-е! – только и успел выкрикнуть Яшка, но его выкрики не достигали слуха Ивана Трофимовича, который на телеге удалился уже на определенное расстояние, предаваясь дрёме и своим воспоминаниям.
     Ужас охвати мальчугана, он не умел плавать и неистово стал бултыхаться, теряя с каждой секундой свои силы, захлёбываясь.
       - А-а! А-а! По-о! По-о! – раздавались над поверхностью воды звуки о спасении и с каждой секундой становились всё реже и тише. Всё существо ребенка сопротивлялось, боролось с этой случайной смертельной ловушкой, но это было напрасно, силы медленно покидали его. Правая ножка, как на зло, лаптем зацепилась за что-то и не давала возможности всплыть, сделать вдох, набрать спасительный глоток воздуха, громко крикнуть дедушке, призвать его на помощь. Он почувствовал какую-то серую пелену, затягивающую его сознание, движения становились всё слабее и слабее, реже и реже. Звуки от брызг и трепыхание ребенка в воде стали стихать и, наконец, совсем исчезли. Он потерял сознание. Поверхность воды успокоилась, скрыв тельце ребёнка. На ней, ещё некоторое время, колыхались  соломинки и щепки, но и они, вскоре, пришли в полный покой. Пространство поглотила тишина, нарушаемая отдаленным скрипом колес телеги, жужжанием насекомых, да щебетанием птиц.
     Природа, сделав своё чёрное дело, как ни в чём не бывало, продолжала жить. Ещё светило солнце, приближаясь к закату, на горизонте стали формироваться тучи, низко летали ласточки, предвестники дождя, по дороге спокойно двигалась телега, приближаясь к деревне.
     До усадьбы оставалось расстояние «рукой подать». Лай собак, крик петухов привели в чувства Ивана Трофимовича.
       - Где же Яшка? Где же внучок? – оглянувшись, забеспокоился дед. Ужас охватил его. - Что случилось? Куда девался малец? – неустанно задавал он себе вопросы, испарина покрыла все тело.
     Не раздумывая, Иван Трофимович свалил у первой хаты сено, опрокинув телегу, и развернув её на 180, помчался в обратном направлении, покрикивая и подхлёстывая коня. Волнение хозяина передалось животному. Воронок, несмотря на усталость, мчался в обратном направлении, как будто чувствовал, что спасение ребенка зависит от его бега. Каждая секунда была дорога. Каждая секунда могла быть спасительной.
       - Быстрее! Быстрее! От меня зависит спасение ребенка! – как бы говорило всё существо животного, из ноздрей со свистом валил горячий воздух, грива и хвост развивались на ветру.
       - Боже! Где может быть Яшка? Может быть, его задрал волк? Что случилось? – как молнии проносились в сознании деда эти вопросы. – Яша-а! Внучо–ок! – начал кричать Иван Трофимович, подъезжая к тому месту, где он ссадил мальчишку с телеги.
       - Внучо-ок! Яшуня –я! – кричал пожилой человек, готовый растерзать себя на части за такую оплошность, но ответа не было, везде господствовала тишина и покой.
    Собрав свои нервы в кулак, Иван Трофимович развернул коня и помчался в обратном направлении вдоль водоёмов, подозревая, что только они могли похитить ребенка.
       - Где он? Где он? Внучо-ок! Внучо-ок! Где ты? – кричал до охрипи дед, но на его крики отзывалось эхо и тишина. Нигде не было видно следов, оставленных ребенком. Он уже не сомневался, что малец мог оказаться в воде, но в каком водоёме? Их здесь больше десяти! Вновь, развернув телегу, Иван Трофимович стал придерживать коня и более внимательно рассматривать поверхность воды в каждом водоёме, надеясь обнаружить хоть какой-либо след, оставленный ребенком. Неожиданно его внимание привлек водоём, на поверхности которого плавало много соломинок и щепок. Среди них Иван Трофимович увидел предмет, похожий на лапоть. Приглядевшись, он убедился, что это лапоть ребенка.
       - Тры-ы! Тры-ы, Воронок! Стой, родимый! – Иван Трофимович осадил коня и соскочил с телеги. Не раздумывая, он бросился в воду, нырнул и обнаружил ребенка. Тело его было бездыханно, ручки раскинуты в стороны,  болтались, как плети, а ножка как будто кем-то привязана к колу. Отцепив ножку, Иван Трофимович нащупал ногой дно и с силой толкнул тельце ребёнка к берегу. Подплыв к нему, он приподнял мальчишку и уложил на берег. Тело малыша обмякло и было безразлично ко всему земному.
       - Яша-а! Внучо-ок! Не умирай! Боже, сохрани и помилуй Яшку – внучка моего! – шептал пожилой человек, интенсивно делая манипуляции над утопленником и искусственное дыхание, чему когда-то в жизни он был обучен. Со стороны могло показаться, что его усилия были напрасны, тело оставалось неподвижным и не проявляло никаких признаков жизни.
       - Яша-а! Яша-а! Очнись! Очнись, внучок! – выкрикивал Иван Трофимович, продолжая делать искусственное дыхание рот в рот, нажимать на грудную клетку, пытаясь запустить сердце и лёгкие в работу. От этого напряжения тело его взмокло, с носа струйкой стекал пот, орошая обмякшее, бездыханное тело ребёнка. Рядом стоял Воронок, он похрапывал, бил копытом о землю, как бы помогая этим своему хозяину и торопя Яшку очнуться.
     В какой-то момент, внутренний голос подсказывал Ивану Трофимовичу: «Остановись, не трать силы – всё бесполезно, мальчишка умер, и его не вернёшь на Этот Свет!».
       - Нет! Нет! Уйди прочь, сатана! Яшка будет жить! Будет жить! – выкрикивал он протест, продолжая сгибать тело ребенка, выжимать из его внутренностей воду, делать искусственное дыхание, похлопывать по щекам, растирать своими могучими, мозолистыми руками всё тело, передавая ему свою жизненную энергию и заставляя сердечко начать биться.
       -Господи, помоги мне! Молю тебя! Не забирай Яшку у меня! – перекрестившись, Иван Трофимович с новой силой принялся растирать тело малыша и проделывать различные манипуляции. Он не сдавался и, как лев, сражался со смертью, спасая ребенка.
    Выбившись из сил, Иван Трофимович остановился, чтобы перевести дыхание и вдруг ему показалось, как будто дернулась жилка на шейке ребенка. Приложив ухо к груди, он услышал слабенький удар маленького сердечка. Иван Трофимович не поверил этому, посчитал, что утомлённость была причиной отголоска жизни, мираж, галлюцинация, желание услышать то, что он хотел услышать. Пожилой человек с новой силой принялся теребить тело ребёнка, разогревая его своими мощными растираниями и искусственным дыханием.
     Борьба за жизнь продолжалась уже около часа. Солнце коснулось горизонта и этот огненный громадный шар, как бы застыл на месте, пытаясь досмотреть этот самоотверженный бой за жизнь, поединок со смертью. С каждой минутой освещенность местности становилась всё меньше и меньше. Полчища мошкары и комаров, тучей налетели на бедолаг и безжалостно впивались в их тела. Воронок хвостом, как веером, отмахивался от них, мотая головой, фыркая и судорожно нанося удары копытами по земле.
     Иван Трофимович опять приложил ухо к груди ребёнка, и уже более чётко  услышал удары сердечка. Сомнений не было, сердечко забилось. Не теряя времени, он уложил малыша в телегу на небольшую подстилку сена и укрыл его мешковиной. Вскочив в неё, он выкрикнул: «Воронок, родимый спасай!»
     Конь будто ждал этой команды, с места рванул в галоп и помчал телегу по грунтовой дороге в деревню. Телегу подбрасывало на ухабах, а вместе с ней Ивана Трофимовича и тело Яшки.
     Молнией, влетев в деревню, они распугали всех дворовых собак, которые неистово стали лаять, извещая жителей деревни о каком-то ужасном событии. Некоторые выбегали из своих дворов, удивленно смотрели на несущуюся телегу, задавали друг другу вопросы и не могли понять, что случилось с Иваном, почему он, как оглашенный, летит по деревне?

     Федосья Григорьевна, с утра почувствовала какое-то недомогание и душевное томление. У неё всё что-то не клеилось: то споткнулась о порожек и набила на ноге синяк, то, чистя картошку, порезала руку, то уронила ведро с кормом для свиней. Её раздражал писк и вой дворового пса Тумана и вызывал нехорошие предчувствия. Отправляя свёкра и сынишку на делянку за сеном, она была подавленной и грустной. Её материнское сердце не хотело ни на секунду отпускать от себя Яшку, но дед был неумолим. Он стремился передать своим детям и внукам опыт нелегкой сельской жизни, воспитать в них лучшие человеческие качества: смекалку, доброту, честность, трудолюбие, силу и смелость.
       - Не ной! Не ной, Федосья! Мужику нечего отираться возле мамкиной юбки! Пускай привыкает к мужским обязанностям! Яшка хороший мальчишка, он всё должен уметь! – ответил Иван Трофимович, когда невестка робко заикнулась оставить сынишку дома.
     Целый день она не находила себе места и с нетерпением ждала возвращения свёкра и сына с делянки. Федосье Григорьевне казалось, что время остановилось. Она ходила по комнатам, заглядывала в окна, в надежде увидеть мужичков, услышать ржание Воронка, радостный лай и писк Тумана, но всё выражало грусть и печаль. Она не обращала внимания на беззаботную игру у курятника своих младших дочерей Насти и Ксении, которые строили какие-то городушки и вымазались до неузнаваемости. Подойдя к иконе, она стала молиться, прося у Господа Бога прощения за грехи, помилования и спасения душ.
       - Федосья, что с тобой? На тебе лица нет! Что за кручинушка у тебя на душе? – спросила свекровь, Варвара Никифоровна.
       - Ой! Не знаю, мама! Сердечко разрывается, как будто хочет выскочить из груди! Места себе не нахожу! Хоть бы скорее вернулись с делянки наши мужики! Плохой сон снился мне сегодня! Хоть бы чего не случилось с Васенькой! Давно не было от него весточки! – ответила невестка и подолом фартука смахнула со щеки слезу.
       - Успокойся! Успокойся, детка! Возьми себя в руки, не терзай свою душу! Иван Трофимович крепкий и надёжный мужик, он не даст себя в обиду ни плохому человеку и никакому зверю! – успокаивала свекровь молодую женщину, но волнение невестки передалось ей, и она с тревогой стала часто подходить к воротам и выглядывать на дорогу.
     Когда вечерняя мгла начала заволакивать округу, неожиданно послышался ужасающий, бешеный лай собак во всей деревни. Такое иногда случалось, когда в деревню забредал медведь-шатун и тревожил её жителей и всех собак.
       - Свят! Свят! Свят! Господи, сохрани и помилуй! – запричитала свекровь,  и стремглав бросилась к воротам.
     За ней, расхлестанная и бледная, устремилась Федосья. Перепуганные девочки Настя и Ксенья забежали на крыльцо, забились в угол, тесно прижавшись друг к другу. Туман поддерживал лай собак, грыз цепь и скулил.
       - Что случилось, мама? – заголосила Федосья.
       - Не знаю, доченька! Но вроде, по дороге, как бешенный, летит наш Воронок, а отец стоя управляет им! Господи праведный, сохрани и помилуй! Сохрани и помилуй! – ответила свекровь и трижды совершила крестное знамя.
     Телега быстро приближалась ко двору, поднимая за собой тучи дорожной пыли.
       -Тры-ы! – послышалась строгая, тревожная команда Ивана Трофимовича.
     Конь, как вкопанный, остановился, выпуская из ноздрей горячий воздух, тяжело раздувая бока. Всё его тело было покрыто белой пеной от напряженного бега.
     Не успели женщины открыть рты, чтобы голосить и задавать вопросы, как услышали повелевающий, строгий приказ хозяина: «Федосья! Бегом в дом, расстели тулуп! Мать, набери в бутыль тёплой воды!».
    Женщины опрометью бросились в дом выполнять команду хозяина, крестясь и нашептывая молитву.
    Иван Трофимович взял на руки тело Яшки и бегом внёс его в дом. Тулуп был расстелен на печи.
       - А-а! А-а! – вырвались вопли из груди, перепуганной матери.
       - Не вопи! Не вопи, Федосья! Помоги мне поднять Яшку на печь! – зарычал свёкор.
     Федосья Григорьевна, как белка, запрыгнула на печь и, ухватив под руки бездыханное тело сынишки, помогла Ивану Трофимовичу уложить его на тулуп.
       - Мать! Давай бутыль с теплой водой! – скомандовал муж. Он тут же уложил её в ногах  внука и укутал малыша полами тулупа.
     Переведя дыхание и перекрестившись, Иван Трофимович осторожно откинул  одну полу и приложил ухо к груди малыша. Сердечко билось, подавая слабые, еле уловимые признаки жизни. Пожилой человек приложил руку ко лбу ребенка, он как бы хотел передать свою энергию, этому неподвижному тельцу, согреть его, заставить выполнять жизненные функции.
       - Согревайсь, милый! Согревайсь! – шептали его губы, а руки поглаживали голову.
     Смахнув с лица пот, Иван Трофимович тяжело спустился с печи,  подошел к иконе, опустился на колени и начал молиться. Слова молитвы, как отзвуки сердца, были обращены к Богу, прося у него прощения и помилования. Он просил вернуть им Яшку, простить его оплошность, за которую был готов понести любую кару.
     Женщины и девочки сидели на лавке, как загнанные зверьки, тесно прижавшись, друг к другу, тихо всхлипывали и вытирали слёзы. Они не могли прервать молитву хозяина, не могли задать ему вопросы. Их существам было понятно: произошло что-то ужасное, но что за причина этого несчастья, они не знали.
     В доме воцарилась гробовая тишина, нарушаемая шепотом молитвы, тихим всхлипыванием женщин, да нетерпеливым, тревожным попискиванием Тумана, доносившемся со двора.
   
      Испуганные и удивлённые жители деревни сбежались к усадьбе Ивана Трофимовича. Они перешептывались между собой, задавали друг другу вопросы, но войти во двор и в хату не могли, зная строгий нрав хозяина. Единственный свидетель ужасного происшествия был Воронок, который послушно стоял у ворот, тяжело дышал, грыз удила и судорожно грёб копытом землю. Животное не могло поведать людям о несчастье, постигшем семью Ивана Трофимовича. Женщины крестились, посылая в небесную даль слова молитвы и душевные просьбы.
     Начало темнеть, небо заволокло тучами, блеснула молния, прогремел гром. В полном неведении о случившемся, селяне стали расходиться по домам, в надежде, утром узнать все подробности.
    
     Закончив молитву, Иван Трофимович подсел к женщинам и рассказал им о трагедии. Рассказ его был скупым, но все понимали, что излишние вопросы были не уместны и могли вызвать раздражение хозяина. В хате совсем стало темно, но никто не осмеливался зажечь свечку. У всех градом катились слёзы, и слышались тихие всхлипывания, нарушая тишину. Блики молний освещали лица  женщин и детей, но они каждый раз прятали их от Ивана Трофимовича. Семья была в напряженном ожидании. Федосья Григорьевна крутила себе руки, сжимала пальцы в кулаки так, что хруст костей нарушал воцарившуюся тишину.
       - Сыночек, родненький мой! Кровинушка моя! Солнышко моё! За что Господь послал тебе такие муки? За что!? – шептали её губы. – Чувствовало моё сердечко беду! Ох, как чувствовало! Зачем я отпустила тебя!? Зачем оторвала от своего сердечка? Зачем доверилась деду! – казнила она себя и в душе посылала упрёки в адрес Ивана Трофимовича.
     Варвара Никифоровна, женщина, повидавшая много превратностей в жизни, сидела молча, до боли стиснув зубы. Она понимала, что в случившемся, лежит вина на её муже.
       - Ах, Иван! Иван! Почему же ты не доглядел Яшеньку? Почему допустил беспечность? Почему такие страдания и горе легли на наши души? – думала она, покачивая головой. Казалось, что всё её существо сейчас взорвётся от накопившейся душевной боли, огорчений и досады.
     В таком напряжении прошло несколько часов, наступила глубокая ночь. Семья сидела на лавке, устремив свои взоры на печь, где лежал, закутанный в тулуп, Яшка. Все надеялись на чудо, на милость божью. И чудо свершилось!
     Ровно в полночь тишину нарушил стон, и еле улавливаемая ухом просьба ребёнка: «Хочу пить! Хочу пить!». Это стонал и просил Яшка. Все бросились к печи, но первым возле Яшки оказался дед. Он отбросил полы тулупа, прижался своей щекой к щеке внука и почувствовал слабое дыхание и теплоту, излучаемую детским тельцем.
       - Яшенька, внучок! Это я, твой дед, Иван! Ты слышишь меня?
       - Слышу! – послышался еле улавливаемый голос ребёнка.
       - Варвара! Быстро тепленькой водицы, да не забудь бросить туда сахарочку! – скомандовал Иван Трофимович. Он прижал мальчишку к своей груди и начал ласкать его, поглаживая своими мощными, мозолистыми руками.
     Мать, Федосья Григорьевна, стояла у Яшки в ногах, она прижалась к ним обветренными губами, гладила их и омывала своими слезами.
       - Голубчик ты мой! Кровинушка моя! Дыши! Дыши, родненький! – причитала женщина.
     Варвара Никифоровна зажгла свечку, расколотила сахар в кружке, заполненной настоем из трав, и стремглав подала её мужу.
       - Попей! Попей, родимый, сладенькой водицы! – прошептал Иван Трофимович.
     Яшка открыл глаза, обвёл всех тусклым взглядом и сделал несколько глотков.
       - Хочу спать! – произнес он и, откинувшись на подушку, засопел, бантиком сложив губки. 
    
     Дальнейшая судьба хранила Яшку, он вырос, батрачил, зарабатывая тяжелым трудом на жизнь, женился, был на лесоразработках на Сахалине, воевал с немецко-фашистскими ордами, участвовал в боевых операциях, попадал под обстрел, но пули и осколки пролетали мимо, награждён орденами и медалями, более тридцати лет работал на гражданском предприятии. За доброту, честность, трудолюбие, снискал к себе уважение и почёт у сослуживцев, друзей и родственников.
     Спасибо тебе, Господи, что сохранил нам отца и деда - Якова Васильевича Пастернака!
     Спасибо тебе, отец, что ты был на Земле!


                23.02.2009 года.