Я поднимусь, я уже не боюсь высоты...

— Миш, у меня проблемы...
— Я сейчас приеду.

Я не хочу, чтобы ты...

      Лесная трава мягко шелестела под ногами. Тихо перешептывались дубы и сосны Алешкинского леса. Солнце скрывалось за облаками, изредка показываясь и лучиками золотистого света освещая дорогу. Холодный металл в кармане согревал кожу. Серебряные блики скакали на стали в причудливом танце теней. Я шел, закрыв глаза и повинуясь внутреннему голосу. Он вел меня под мост, к МКАДу, в маленькую каморку, к низам общества. В любой другой момент я бы брезгливо обошел это место, по множеству причин. Но только не сейчас.

Я поднимусь, я уже не боюсь высоты…

      Невдалеке, чуть правее меня, шумели машины. Грузовики, легковушки общались между собой, сигналя и отравляя воздух. Между деревьями просвет, освещаемый лучами заходящего солнца, и в этом просвете — серая бетонная конструкция. На ощупь, по тактильным ощущениям мягкого и шероховатого бетона, я шел вдоль центральной колонны опоры моста. Ноги слепо пинают гравий, мусор, бутылки, какие-то тряпки. В нос ударил спертый и затхлый запах человеческого тела, грязи и испражнений. Я пришел. Открыв глаза, я заметил блеск расширенных зрачков в тени. Они моргнули и пропали. Туда мне и нужно.

Я не хочу, чтобы я…

— Время платить по счетам.

      Мой голос гулко отдавался от кирпичных стен этой каморки. Обувь давила шприцы, наступала на запястья и ноги. Единственным источником света в этом помещении была маленькая церковная свеча, стоящая на полу и испускающая призрачное сияние, дрожащее, волнами расходящееся по комнате. Кроме тяжелых вздохов, сладострастных стонов, бессвязного шепота и бормотания я сумел различить здесь ещё один звук. Протянув руку вперед, ладонью вверх, я получил подтверждение своей догадке. Сверху была вентиляционная решетка, единственный источник воздуха и звука падения тяжелых и редких капель. Я коснулся кончиком языка ладони и шагнул вперед. Рядом со свечой, в углу, забился скрюченный тщедушный человек в грязной одежде со спутанными волосами и с испугом в глазах. Я осторожно присел напротив него на деревянную коробку и мягко коснулся пальцами небритого подбородка. Тот вздрогнул и поднял глаза. Даже в полутьме я разглядел дрожь узнавания, которая пробежала по его лицу, едва он увидел меня. Я улыбнулся левым уголком губ.

— Время платить по счетам, Янаш.

Человек снова вздрогнул, на этот раз от моего голоса, вернувшего его из мира грез.

— Что, и ты туда же? — он хрипло рассмеялся, обнажая гнилые зубы, — и на сколько же тебя хватило?

Я молчал и улыбался, терпеливо держа руку на его подбородке.

— Нет у меня ничего, уходи.

— Янаш...
 
— Я уже двадцать лет как Янаш. Думаешь, что-нибудь изменилось?
 
— Подумай о матери. Что она скажет, когда я приведу тебя домой?

— Нашей матери больше нет! — он крикнул, порываясь встать с пола, — и ты это прекрасно знаешь!

     Я молча улыбался, платком вытирая с лица слюну и кровь. Улыбался и продолжал молча смотреть в его карие глаза. Черные, спутавшиеся патлы комками ниспадали на плечи и лицо, мешая глазам и губам.

— Ты виноват в том, что её не стало! Ты виноват! - Янаш низко наклонился к моему лицу и стал жарко шептать на ухо. От него разило и смердило, но я взял его за грязную руку и вновь взглянул в глаза.

— Что? Разве я не прав? Это ты сделал меня таким! Ты! Ты знал, к чему это приведет! Давай попробуем, это ненадолго… А сейчас что? Давай! Давай, закатай рукава и посмотрим, кто кого догонит!

Он зубами рванул рукав. На пол посыпались пуговицы и осколки моей надежды.

— Янаш…

— Закатай рукава!

      Я посмотрел ему в глаза. Вздохнул. Расстегнул белые пуговицы на манжетах моей белой рубашки. Аккуратно закатал оба рукава. Янаш потащил меня к свече, вцепился пальцами с заросшими и поломанными ногтями мне в руку и вгляделся в изгиб локтя. Заходящее солнце даровало мне последний выстрел — его парящий луч пролетел мимо вентиляционной решетки и попал в кровоточащий и пылающий изгиб локтя моего собеседника.

Я так хочу, чтобы ты…

     На улице я отклеил широкий пластырь телесного цвета. В кармане лежало мое сегодняшнее беспокойство, такое маленькое, тяжелое и страшное.

Я так хочу, чтобы я…

     Я медленно шел по коридору общежития. Обшарпанные стены, мигающая лампа, провалы темноты, а под ногами — обломки бывшего паркета. Комнаты, такие разные, но такие одинаковые с виду. Город спит, за мной несколько испуганных взглядов, обжигающих спину. Мой взор устремлен куда-то вперед, за окно — в темноту. Тринадцатый этаж, комната, шаг, шаг… Ещё шаг. Копна ярко-красных волос.

Я не вернусь, и снова не будет весны…

     Её руки обнимают меня, обвивают шею, влажные губы касаются моих сухих, обкусанных. Где-то очень далеко её глаза цвета бездны смотрят на меня, испуганно улыбаются, благодарят, маленький курносый носик смешно хлюпает. Она что-то шепчет, но мой немигающий взор, как маяк по-прежнему устремлен вперед. Пальцы машинально перебирают сигарету, вертят и крутят её. Лера что-то быстро шепчет на ухо, крепко сжимает мою руку. Её запах приятен, он пахнет домом и одиночеством.

— Возьми, - хрипло и медленно шепчу я.

— Нет, она хочет видеть тебя. Спасибо, ты даже не представляешь, как…

Я поднимусь, я уже не боюсь высоты…

     Темнота комнаты сбивает меня с ног, и я падаю на услужливо подставленную мягкую кровать. Дверь мягко закрывается и наступает полная полная испуганная тишина, обремененная лишь глубокими и редкими вздохами одного человека. Комната наполнена женственностью, здесь всё пропитано дымом, алкоголем и сладким шепотом. В такой комнате можно только любить. Я впадаю в транс и начинаю различать предметы. Бра бежевого цвета, мягкая и глубокая софа, тяжелые занавески на окнах, большой и плоский телевизор на стене. К моей голове тянется тонкая рука и начинает перебирать волосы, так, как умеет делать только она. Оборона сломана, линия Мажино нагло обойдена с флангов, я капитулирую и сдаюсь на милость победителя. Пальцы медленно идут, перебираются с волос к ушам, покусывают, шепчут и ласкают, спускаясь по щеке к подбородку. Я повинуюсь и ещё больше тону, тону в кровати и в ней. Я слышу голос, зовущий меня.

— Так это ты приходишь ко мне во снах, — шепчу я, покрываясь мурашками, — так это ты… Не уходи от меня во снах, не уходи от меня, не уходи...

     Руки обвивают мою шею, притягивают к себе и крепко держат. Я провожу ладонью по её худым ногам. Кажется, по её телу можно изучать скелет человека. Дальше — черное платье, темнее самой темноты в этой комнате. Только бы не видеть её лица…

Я не вернусь, и снова не будет весны…

     Её руки спускаются ниже, и скоро я чувствую, как кусает и царапает мою вену острая и приятная боль. Она кладет мою руку себе на бок, сжимает мои пальцы на цепочке молнии. Луна заглядывает в окно, любопытствуя, интересуясь. Когда луч падает на её лицо, я отворачиваюсь. Я не хочу терять последние остатки надежды. Она проводит пальцами по моей рубашке, и пуговицы сами расстегиваются, а она падает на меня, прижимаясь холодной грудью к моим губам. Только бы не открыть глаз, не увидеть рыжий цвет волос… Мои руки скользят по её телу, но сейчас мы оба — где-то очень далеко… Терзающая боль отступает, над нами — звездное небо. Нам дали последнюю ночь перед расстрелом, и мы проведем её, как никогда в жизни. Сколько раз себе обещал, всегда держал слово. Звезды, звезды, мириады звезд и галактик… Мы летим сквозь время и пространство и ничто не способно нас остановить. Мы видим миры и планеты. Весь мир — театр, а мы — на сцене, и весь мир — это благодарные слушатели, замершие в исступлении восторга, но… Ни слова, ни звука, нельзя прерывать действие! Великое действо. Великое в своей мерзкой и безобразной лжи, но разве имеем мы право? Имеем ли мы право? Имеем ли...

Я поднимусь, я уже не боюсь высоты…