216. Школа даосов о милосердии

216.

О МИЛОСЕРДИИ

О беседах с монахом Досином из храма Ниндзя-дэра я рассказывал своей возлюбленной цветочное фее Ханако, и она, комментируя его слова, говорила мне: «Обычно сам человек формируется в результате своего поведения, потому что мы представляем собой то, что мы делаем. Наши поступки в жизни имеют определяющее значение, так как создают наше будущее, но человек должен помнить, что, чтобы правильно организовать себя, ему необходимо стремиться избегать крайностей аскетизма, с одной стороны, и полного отказа от всякой тренировки – с другой, а в своей практике психотренинга пытаться выработать сбалансированный подход, в котором усиленное напряжение воли сочеталось бы с релаксацией, дисциплина чувств и эмоций – с естественностью психических проявлений. Под воздействием дзэнского психотренинга такие важнейшие психические процессы, как сенсорное восприятие, представления, мышление, эмоции и память, отнюдь не подавляются или искажаются, а скорее, наоборот, развиваются и усиливаются, поднимаются на качественно новый уровень, в результате чего повышаются регулятивные способности всей психики в целом, при этом основной акцент, как в даосизме так и в дзэн-буддизме, делается на «методе естественности», но в дзэн-буддизме уделяется более пристальное внимание, чем в даосизме, тому, чтобы определённым образом организовать естественные психические проявления, обуздать их в рамках самодисциплины и самоконтроля. Поэтому в отношении дзэн-буддизма и даосизма к конфуцианским нормам «культурного» поведения, к правилам «ли», превратившимся в орудие противоборства двух начал – «природы и культуры» и подчинение природного начала культурному, наблюдаются некие существенные различия, хотя в целом подход этих двух учений к проблеме психического развития человека имеет много общего. Отражая в себе антитезу «культурного» и естественного» поведения, конфуцианский ритуал налагал очень жёсткие ограничения на проявления стихийной «неупорядоченности», «необузданности», спонтанности и неистовой эмоциональности, свойственные естественному поведению, воспитывая в «цзюань-цы» - благородном муже такие психологические качества, как сдержанность, серьёзность, внутреннюю собранность и самодисциплину, чувство ответственности за свои слова и поступки. Последовательное соблюдение правил «ли» вело к явному преобладанию рассудочного начала, порождая привычку к дискурсии (речевому рассуждению) и вербально-словесной мотивации действия (Я совершаю это действие). Конфуций учил, что любое дело нужно «обдумывать» по меньшей мере два раза, и что «благородный муж» должен быть рассудительным и осторожным, ибо «осторожный человек редко ошибается». Однако, по общему мнению дзэнских буддистов и даосов, дискурсивное мышление, основанное на принципе бинарной оппозиции, видит дуальные отношения там, где их в действительности нет, расчленяя целое на части и противопоставления их друг другу, в результате чего разрушается гармоничное единство и целостность бытия и человек отчуждает себя от своей внутренней природы, одновременно отчуждаясь от окружающей природной среды и противопоставляя себя (точнее, своё индивидуальное «я») всей объективной реальности, которая начинает восприниматься как объект (или сумма объектов) деятельности этого «я»; так человек утрачивает целостное видение мира, частью которого является он сам, и природной среды как целостной и взаимосвязанной системы, с которой он связан множеством теснейших уз и во многом зависит от неё, несмотря на все своё могущество. Человек, отделяющий себя от мира, становится эгоистом; в нём зарождаются такие негативные качества, как жадность, агрессия к своему окружению, стремление доминировать над всем, поэтому многие такие основополагающие понятия конфуцианства, как милосердие и справедливость, уже рассматриваются совсем под другим углом».

Случая её слова, я вдруг вспомнил один текст, который старик Накамура, хозяин гостиницы «рёкан», где я жил, предложил моему вниманию, который я перевёл в стихах. 


МИЛОСЕРДИЕ ЛИСЫ
 
Чэнь Чжу-инь как-то снял в семье богатой помещенье,
Служанка маленькая там уборкой занималась,
Узнав, что мать больная по дорогам побиралась,
Три тысячи украла чохов (1) для её спасенья.

И отдала их матери, но слуги всё видали,
И донесли хозяевам, и к общему несчастью,
Её в горячке той плетьми жестоко наказали,
Хозяин принял сам в той экзекуции участье.

Лиса у них жила в одном из верхних помещений,
Которая зла никому из них не причиняла,
Когда пороли девочку, просящую прощенья,
Услышав крики той несчастной, громко зарыдала.

Хозяин задрал голову, - «В чём дело?», - вопрошая.
А сверху голос вдруг раздался: «Вас я беспокою,
Простите, ход, размеренный, я в доме нарушаю,
Но терпит ради матери та девочка побои.

Хоть мы другой породы, и на вас всё ж не похожи,
Простите вы великодушно, что не удержалась,
Но сердце есть у нас, как и у вас, людей всех, тоже,
Поэтому не вынесла я крика, разрыдалась».

Хозяин бросил плётку на пол, выскочив за двери,
И не было лица на нём в течение недели.
Он понял, что безжалостен, жалеют даже звери,
И в доме после этого все девочку жалели.


Примечание

1. Чохи – медные монеты самого низкого достоинства; в старом Китае, монеты имели квадратное отверстие, сквозь которое продевался шнур. На шнур нанизывалось до тысячи монет. Тысяча чохов равнялась примерно восьми дореволюционным рублям.


(продолжение следует)

Власов Владимир Фёдорович