Папа Симона. Мопассан

Заканчивал звонить полуденный звонок. Дверь школы открылась, и мальчишки поскорее побежали на улицу, толкаясь. Но, вместо того, чтобы быстро рассеяться и идти на обед, как они делали каждый день, они остановились, собрались группками и начали шушукаться.
В это утро Симон, сын Бланшот, пришёл в класс в первый раз.
Все слышали разговоры о Бланшот у себя дома, и, так как ей был оказываем тёплый приём, матери семейств относились к ней с некоторой презрительной симпатией, которая нравилась детям, хоте те не знали – почему.
Что касается Симона, они его не знали, так как он никогда не выходил из дома и никогда не скакал с ними на улицах города или на берегу реки. Они и не любили его, и приняли с определённой радостью, смешанной с заметным удивлением, и повторяли между собой:
- Вы знаете… Симон… у него папы нет.
Сын Бланшет, в свою очередь, появился на пороге школы.
Ему было 7-8 лет. Он был слегка бледен, очень чистенький, с робким, почти неловким видом.
Он возвращался к матери, когда группа мальчиков, которые всё ещё шушукались и смотрели на него хитрыми злобными взглядами детей, которые что-то задумали, окружила его и преградила путь к отступлению. Он стоял среди них, удивлённый и смущённый, не понимая, что с ним будет. Но мальчишка, который принёс новость, довольный достигнутым успехом, спросил его:
- Эй, ты, как тебя зовут?
Он ответил:
- Симон.
- А дальше как? – спросил другой.
Мальчик в полном смятении ответил:
- Симон.
Мальчишка крикнул:
- Его зовут «Симон и как-то там дальше»!.. Это не имя… Симон.
Тот ответил в третий раз, готовый заплакать:
- Меня зовут Симон.
Мальчишки начали смеяться. Первый крикнул, повышая голос:
- Теперь-то вы видите, что у него нет папы!
Воцарилась глубокая тишина. Дети были изумлены этой чудовищной, невозможной вещью: у мальчика нет папы, - и смотрели на него как на феномен, как на что-то сверхъестественное, и чувствовали, как в них растёт то презрение, которого они раньше не понимали: презрение их матерей к Бланшот.
Симон опёрся на дерево, чтобы не упасть, и оставался в таком положении, сломленный непоправимым горем. Он хотел объясниться. Но он ничего не находил, чтобы ответить им и отрицать то, что у него нет папы. Наконец, смертельно побледнев, он крикнул наудачу:
- Есть у меня папа!
- И где же он? – спросил мальчишка.
Симон замолчал. Он не знал. Мальчишки смеялись, и эти сыновья полей, более близкие к животным, испытывали ту жестокую потребность, которая заставляет кур в птичнике добивать раненую товарку. Симон вдруг заметил маленького соседа, сына вдовы, которого всегда видел только с матерью.
- У тебя тоже нет папы, - сказал он.
- Нет, есть, - ответил тот.
- Где же он? – усмехнулся Симон.
- Он умер, - сказал мальчик с победной гордостью. – Мой папа на кладбище.
Среди мальчишек пробежал шумок одобрения, словно этот факт – мёртвый папа на кладбище – возвысил их товарища настолько, что тот мог раздавить мальчика, у которого совсем не было папы. И эти озорники, чьи отцы были, по большей части, пьянчугами и ворами, колотившими своих жён, начали толкаться и тесниться, словно захотели задушить мальчика, который был им чужероден.
Внезапно один из них, который находился напротив Симона, высунул язык и крикнул:
- Папы нет! Папы нет!
Симон вцепился ему в волосы и начал бить ногами и кусать обидчика. Началась заваруха и сумятица. Дерущихся разняли и начали бить Симона, рвать, катать по земле среди кучки аплодирующих мальчишек. Когда он встал, машинально отряхивая рубашку, которая совершенно посерела от пыли, кто-то крикнул:
- Пойди, расскажи папе!
Тогда Симон почувствовал в сердце огромную слабость. Они были сильнее его, они его избили, а ему нечего было им ответить, так как он понимал, что у него действительно нет папы. От гордости он боролся со слезами, которые душили его. Затем начал рыдать.
Его враги испытали огромную радость и, взявшись за руки, начали водить хоровод вокруг него, подпевая, как припев: «Папы нет! Папы нет!»
Но Симон внезапно прекратил плакать. Им овладел гнев. У него под ногами были камни. Он схватил их и начал метать изо всех сил. Они попали в двух мальчишек, и те убежали, воя от боли. У Симона был такой свирепый вид, что паника овладела его врагами. Они струсили, как всегда трусит толпа перед обезумевшим человеком, и разбежались.
Оставшись один, мальчик без папы побежал к полям, так как ему на ум пришло страшное воспоминание: он решил утопиться в реке.
Он вспомнил, как неделю назад один нищий бросился в воду, потому что у него не было денег. Симон был там, когда его вытащили, и печальный человечек, который всегда казался ему жалким, грязным и уродливым, внезапно поразил его своим спокойным видом, бледными щеками, мокрой бородой и открытыми безмятежными глазами. Вокруг говорили: «Он мёртв». Кто-то добавил: «Теперь он счастлив». И Симон тоже захотел утопиться, потому что у него не было папы, как утопился нищий, у которого не было денег.
Он подошёл к воде и начал смотреть на неё. Рыбки резвились в светлом течении, прыгали и открывали рты, показавшись близко к поверхности. Он перестал плакать, глядя на них, так как ему было интересно смотреть. Но иногда, как это бывает при успокаивающейся буре, когда порывы ветра ещё налетают на деревья и ломают их, к нему возвращалась острая мысль: «Я утоплюсь, потому что у меня нет папы».
Было очень жарко, очень хорошо. Тёплое солнце нагревало траву. Вода блистала, как зеркало. Симоном овладели минуты блаженства и усталости, которые бывают после горьких слёз, и ему захотелось уснуть прямо на траве.
Большая зелёная лягушка прыгнула ему под ноги. Он попытался её схватить – она ускользнула. Он побежал за ней, но не мог поймать. Наконец, он схватил её за задние ноги и рассмеялся, глядя на то, как она извивается. Она поджимала под себя лапы, затем внезапно выпрямляла их, жёсткие, как жерди, и билась в воздухе передними лапами, блестя жёлтыми глазами. Это напомнило ему игру с дощечками, которые клали крест-накрест, зиг-загом, а наверху стояли оловянные солдатики. Тогда он вспомнил свой дом, маму, и, объятый сильной грустью, вновь начал плакать. По его ногам и рукам пробегала дрожь. Он встал на колени и прочёл молитву, как перед сном. Но он не смог закончить её из-за рыданий, которые сотрясали его. Он всё забыл и уже ничего не видел вокруг.
Внезапно ему на плечо легла тяжёлая рука, и громкий голос спросил:
- Что тебя так опечалило, мальчуган?
Симон обернулся. На него добрым взглядом смотрел рабочий с бородой и чёрными вьющимися волосами. Он ответил со слезами:
- Меня побили… потому что… у меня… у меня… нет… нет папы.
- Как так? – спросил с улыбкой мужчина. – У всех есть папа.
Ребёнок еле-еле ответил из-за спазмов в горле: «У меня… у меня… нет».
Тогда рабочий стал серьёзным. Он узнал сына Бланшот и, хотя был новым человеком в этих краях, он смутно знал её историю.
- Тогда, - сказал он, - вытри слёзы, и пойдём к твоей маме. У тебя будет папа.
Они отправились в путь, взрослый держал ребёнка за руку и улыбался, так как был непрочь увидеть Бланшот, которая считалась одной из самых красивых женщин в округе.
Они пришли к маленькому, очень чистому белому домику.
- Мы дома, - сказал ребёнок и крикнул: «Мама!»
На порог вышла женщина, и рабочий внезапно перестал улыбаться, так как понял, что нельзя шутить с этой высокой бледной женщиной, которая строго стояла у двери, словно стараясь защитить свой дом от незнакомца, где её уже предал другой. Рабочий робко сказал, теребя кепку в руках:
- Видите ли, мадам, я привёл вашего мальчика, который заблудился у реки.
Но Симон бросился матери на шею и начал плакать:
- Нет, мама, я хотел утопиться, потому что меня избили… избили… потому что у меня нет папы.
Щёки женщины залила алая краска, и она обняла сына, пока по её лицу бежали слёзы. Смущённый мужчина стоял и не знал, как уйти. Но Симон внезапно подбежал к нему и спросил:
- Вы хотите быть моим папой?
Наступила глубокая тишина. Немая пристыженная Бланшот оперлась на стену, прижав руки к груди. Ребёнок, видя, что ему не отвечают, сказал:
- Если вы не хотите, я пойду утоплюсь.
Рабочий обратил всё в шутку и ответил со смехом:
- Да нет же, я хочу.
- А как тебя зовут? – спросил ребёнок. – Что я скажу, когда меня будут спрашивать, как зовут моего папу?
- Филипп, - ответил мужчина.
Симон помолчал секунду, чтобы имя лучше уложилось в его голове, а затем протянул руки, утешенный:
- Хорошо! Филипп, ты – мой папа.
Рабочий поднял его с земли и расцеловал в обе щёки, а затем быстро ушёл.
Когда на следующий день мальчик появился в школе, его встретил злой смех, но на выходе, когда мальчишки опять хотели начать заваруху, Симон бросил им слова, словно камень:
- Моего папу зовут Филипп.
Отовсюду послышались взрывы смеха:
- Филипп?.. А дальше как?.. Что это ещё за Филипп?.. Где ты его взял?
Симон не ответил, непоколебимый в своей вере, и смотрел на них, готовый скорее терпеть мучения, чем убежать. Проходивший мимо учитель спас его, и мальчик вернулся к матери.
На протяжении трёх месяцев рабочий Филипп часто проходил мимо дома Бланшот и иногда смелел настолько, что заговаривал с ней через окно. Она отвечала ему вежливо и серьёзно, без шуток и не позволяя входить. Однако он был немного тщеславен, как все мужчины, и ему показалось, что в разговоре с ним она краснела немного больше обычного.
Но репутация падшей женщины так стойка и хрупка, что, несмотря на сдержанность Бланшот, о ней начали судачить в округе.
Что касается Симона, он очень полюбил своего нового папу и прогуливался с ним почти каждый вечер. Он по-прежнему ходил в школу и проходил среди мальчишек с гордым видом, не отвечая им никогда.
Однажды, однако, мальчишка, который напал на него первым, сказал:
- Ты соврал, у тебя нет папы по имени Филипп.
- Почему это? – взволнованно спросил Симон.
Мальчишка потёр руки и сказал:
- Потому что если бы у тебя был папа, он был бы мужем твоей мамы.
Симон растерялся перед этим неопровержимым доказательством, но всё равно ответил: «Тем не менее, он мой папа».
- Может быть, - усмехнулся мальчишка, - а может быть, и нет.
Мальчик наклонил голову и пошёл по направлению к кузне папаши Луазона, где работал Филипп.
Кузня была скрыта под деревьями. Там было очень темно, только красное пламя огромной печи освещало пятерых кузнецов с голыми руками, которые били по наковальням. Они стояли, освещённые, словно демоны, устремив глаза на плавящееся железо, и их мысль падала и поднималась вместе с молотом.
Симон тихо вошёл и потянул Филиппа за рукав. Тот обернулся. Работа прервалась, и все начали смотреть на них. Среди этой тишины раздался звонкий голосок Симона:
- Скажи-ка, Филипп, мальчишка Мишод только что сказал мне, что ты мне не папа.
- Почему же? – спросил рабочий.
Мальчик наивно ответил:
- Потому что ты – не муж моей мамы.
Никто не засмеялся. Филипп стоял, опершись лбом на руки, которые поддерживали рукоять тяжёлого молота. Он думал. Его коллеги смотрели на него, а Симон ждал. Внезапно один из кузнецов озвучил мысль всех:
- Бланшот – хорошая женщина, несмотря на своё несчастье, и была бы достойной женой честному человеку.
- Да, это так, - сказали трое других.
Рабочий продолжил:
- Разве это её вина, если она пала? Её соблазнитель обещал жениться на ней, и я знаю много таких женщин, которых уважают и сейчас.
- Да, это так, - хором согласились трое кузнецов.
Рабочий сказал:
- Бедняжке тяжело одной воспитывать сына, и она плачет с тех пор, как ей некуда идти, кроме церкви, потому что теперь она нужна только одному Богу.
- И это правда, - согласились другие.
Они ещё подождали, пока печь шипела. Филипп внезапно наклонился к Симону:
- Скажи маме, что я собираюсь поговорить с ней сегодня вечером.
Затем вывел мальчика из кузни за плечи.
Он вернулся к работе, и 5 молотов застучали снова. Они работали до позднего вечера, сильные и радостные. Но так, как главный колокол собора звонит громче других в праздничные дни, так и молот Филиппа бил сильнее остальных. Он работал с горящими глазами среди красных искр.
Небо было покрыто звёздами, когда он подошёл к двери Бланшот. Он сменил блузу и рубашку на воскресные и расчесал бороду. Женщина появилась на пороге и сказала:
- Нехорошо приходить ночью, господин Филипп.
Он хотел ответить, смущённый.
Она продолжила:
- Вы понимаете, я не хочу, чтобы обо мне судачили.
Тогда он внезапно сказал:
- И не будут, если вы будете моей женой!
Ответа не послышалось, но ему показалось, что он слышит шум падающего тела. Он быстро вошёл, и Симон, который был уже в постели, услышал звук поцелуя и несколько слов, произнесённых матерью. Затем он внезапно почувствовал, как его поднимают руки кузнеца, тот посадил его себе на могучие плечи и крикнул:
- Скажи своим друзьям, что твой папа – Филипп Реми, кузнец, и что он оборвёт уши каждому, кто обидит тебя.
На следующий день, когда занятия начались, маленький Симон встал, бледный и с дрожащими губами, и сказал:
- Мой папа – это Филипп Реми, кузнец, и он обещал оборвать уши каждому, кто обидит меня.
На этот раз никто не смеялся, так как все хорошо знали Филиппа Реми, кузнеца, и таким папой мог бы гордиться каждый мальчишка.

1 декабря 1879
(Переведено 11 января 2018)