По святым местам марзов Ширак и Арагацотн.
(( снимки – https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236323/ ))
*
Отправляясь в путь за тонкой пищей,
Отыскать ли то, чего не ищем?
*
Паломничество в сторону Востока.
Оно – по части внутреннего смога.
Оно – как пирожок без ничово.
Оно – аннигиляция всего.
*
Стекленеют не дожди, а лужи.
Суть свою – собою протори.
Ощущенье бренности снаружи –
Проясненье вечности внутри.
*
ЗДЕСЬ
Немолчным шквалом мега-тарарам.
Давление всеобщего ням-ням.
Спасительная ниточка к горам.
Спасительная ниточка к камням.
*
К чему так далеко?
На это есть ответ.
В монастыре, который рядом, Бога нет.
*
ТАМ
Пусть днём жара, а ночью холод, стынь.
На горных тропах обостряют слух
Отчётливые шорохи святынь,
Манящие взыскующий их дух.
*
Вот и сошелся с краями, к которым давно приглядывался.
Гюмри, Мармашен, Артик, Арич, Пемзашен, Аракелоц.
Северо-запад Армении, наименее посещаемая туристами ее часть.
Хотелось навестить и места, что поселились в сердце со времён беззаботного житья на склоне Арагаца под Катнахпюром летом 1988-го, на археологических раскопках.
Мастара, Гарнаовит, Катнахпюр, Ашнак, Ехник.
*
Право же, что здесь такого?
Стоит ли верить причине?
Отрезать себя от мирского.
Жить от святыни к святыне.
*
7 окт 2016, пятн. С пятницы до пятницы у меня шесть дней. По пятницам лекции.
Улетаю сразу же после занятий, в ночь на субботу.
Как показал прошлогодний блиц в Гехам, шести дней вполне достаточно... достаточно... для чего?..
*
Рассвет, закат... – всего одно мгновенье.
Миг, не больше, длится воплощенье.
Жизнь без нас идти не перестанет.
Сколько возвращений нам достанет?
*
Беру с собой байк, безотказную складную «Альпину», побывавшую в Армении в 2010-м.
Байк даёт свободу и независимость неспешного перемещения от села к селу, от святыни к святыне в своем темпе и своими собственными усилиями.
Раньше – «Аэрофлот», а теперь благодетельный «Ю-Тэйр» перевозит одно место багажа и плюс велосипед – бесплатно.
Говорят, что подлинное паломничество – это не поклонение святыням.
И уж тем более не набор дорожных впечатлений.
Это утрата себя.
Самоумаление, растворение, распыление.
Очередная переплавка неугомонно нарастающего «Я» в ничто.
Не пустоту ли этого «ничто» ныне мы наивно именуем «вечностью», «раем», «блаженством», «царствием Божьим»?
*
Вера, может, тем и хороша –
Ею утешается душа,
Видя, как встаёт волна от Рая,
Знаки жизни не спеша стирая.
*
Вот тут-то и уместен дискомфорт, самоизнурение, угнетенность тела, уединение, пост, аскеза.
Походно-кочевой образ жизни, байк и многочасовая ежедневная езда не в самых комфортных условиях – здесь как раз на своем месте.
Такой стиль поездки позволяет избежать ненужных контактов и часами сохранять внутреннюю сосредоточенность.
Он помогает поддерживать чувство одинокого стояния перед лицом вселенной, заключенной внутри тебя же – и ввернутой наружу твоим восприятием окружения.
Небольшой сдвиг – и езда на байке превращается в бесценную психотехнику.
*
Прошептал,
Ковчег зачалив, Ной:
«Это всё
Когда-то было мной!»
И в ответ
Шепнули офанимы:
«Слава Богу,
Все мы невредимы».
*
Мой маршрут яснеет в последнюю минуту перед отъездом: из аэропорта «Звартноц» такси до Армавира, затем электричка до Гюмри, оттуда на байке Мармашен, потом Артик-Арич, и постепенный откат обратно к аэропорту с заездом в Мастару и Гарнаовит, из Гарнаовита дрейф на юг через Зовасар-Воскетаз-Кармрашен-Ехник-Катнахпюр-Ашнак. Реки в этом ареале текут с севера на юг, так что подавляющая часть обратного пути – спуск.
Военная топографическая карта-километровка этого маршрута, скачанная давным-давно, где-то затерялась, спряталась в электронных залежах.
Поэтому более точный рельеф дороги для меня – тайна.
Где-то там на пути могут быть и перевалы, и подъемы.
Но я спокоен на этот счет, не собираясь впадать в крайности штурма на байке заоблачных высот, зная, что мою надежную и вовсе не маленькую «Альпину» легко уложить при надобности в любую попутную легковушку.
*
ДОРОГА ДО ГЮМРИ
7 ОКТ 2016, ПЯТН.
20.40 московского времени. Вывожу байк из подъезда в Москве. Притягиваю резинкой рюкзак на багажник. Неторопливо и внимательно еду до ближайшего метро. Ясно осознаю, что на самом деле всё уже началось, что это первый шаг моего шестидневного странствия в неблизкие горние края армянских святынь.
*
Пайщик обращается к паям,
А сердечко льнёт к своим краям,
Смелостью смущения играя,
Зная, что края его – без края.
*
21.40. Я на Юго-Западной. Игнорируя маршрутки, жду обычного городского автобуса № 611. Теперь нигде не указано, что именно он идет во Внуково, в аэропорт (вместо аэропорта на этом маршруте значится некий Внуковский завод). По социальной карте проезд на нем бесплатный, как и на метро. Так что неблизкое перемещение от дома до аэропорта мне ничего не стоит.
22.40. Я во Внукове. На входе и рюкзак, и отдельно велосипед просвечивают. После контроля тщательно пакую сложенный велосипед – прокладываю тремя квадратными пенками (на них я буду спать в палатке), заворачиваю в плотную материю, затем в полиэтиленовый мешок. Его проклеиваю скотчем. Сиденье опущено. Педали у меня складываются, руль я снимаю и удачно притягиваю скотчем сбоку-снизу к задней вилке, так что уязвимые тросики тормозов плотно прилегают к раме и прячутся за ней. Получается закрытый со всех сторон обтекаемый куль, в котором трудно угадать его содержимое. Лишь с одной стороны выступает некая странная железяка. Это верх рулевой колонки. У стойки приёма негабаритного багажа приёмщица недоуменно спрашивает меня, указывая на нее: «Это что за часть?» – и я понимаю, что, сняв руль, слегка погорячился.
Сдав рюкзак и велосипед в багаж, пройдя досмотр, с легкой сумочкой слоняюсь по пустому ночному аэропорту.
Отлёт – в два ночи.
Ночной перелет очень удобен – не теряется день приезда. Под утро ты уже на месте.
Среди бесконечных бессонных Duty Free вдруг обнаруживаю чудесную заводь – огороженную сеткой обширную детскую игровую площадку с деревянными игрушками.
Считается, что лучшие в мире игрушки – именно деревянные.
Ну конечно, это так, ведь ближе всего нам сознание дерева, мы ведь и сами на тонком плане – деревья. Не случайно же самые первые изображения Будды – именно в виде дерева.
Ребенок резонирует на близкое ему по типу сознание, заключенное в деревянной игрушке.
Это его развивает так же, как и общение с людьми.
Прилипнув к сетке, созерцаю сложные извивы, стрелки и развязки деревянной железной дороги, самолетики, выстроенные в ряд (аэродром!), суда и кораблики (водный заливчик и порт!), железнодорожные станции, мосты, рощицы деревьев, домики, группирующиеся там и здесь – передо мной моделька всего того, что скоро я увижу под крылом самолета внизу, в Араратской долине. Только здесь, в этой игровой модели, нет ни храмов, ни монастырей, ни часовен-матуров. Она не безбожна. Она просто внерелигиозна.
Детская площадка закрыта. У нее перерыв.
Впрочем, вокруг в пределах обширной видимости нет не только детей, но и просто кого-либо.
Редкостное безлюдье. Некому катать паровозики.
Обхожу сетку по периметру, не отрывая глаз от чудесного деревянного мини-ландшафта, воспроизведенного на полу за сеткой.
А вот и смотрительница, мирно почивает в укромном уголке на подобии раскладушки.
Вылет слегка задерживается.
В 3.15 ночи взлетаем. В шесть утра садимся в «Звартноце».
Боинг 747 – тесный самолет. Сидеть неудобно.
Весьма развлекающий пассажиров сеанс кормёжки здесь тоже не предусмотрен.
Мое место 17F у окна занято пожилым армянином.
Без разговоров занимаю свободное 17Е.
Сжатый с боков двумя армянами, провожу скучный перелёт в полудреме, откинув столик, упершись лбом в спинку переднего кресла и подперев голову руками.
*
8 окт 2016. Суббота. 1-й день в Армении.
6.00 утра. Садимся в «Звартноце».
Тут еще ночной сумрак, но светает, +6о.
А днем на солнце будет +25, вернется чудесное лето.
6.15. Меняю рубли на драмы.
6.30 Выезжаю из аэропорта на такси в Армавир (33 км, 8.000 драм, соглашаюсь не торгуясь, это около тысячи рублей).
Перевожу часы на час вперед. Так что теперь уже сразу 7.30.
В Армении по-прежнему принято носить часы на руке, и я поддерживаю эту традицию.
8.15. Станция электрички в Армавире. В пустом зале ожидания распаковываю и привожу в рабочее состояние велосипед. Касса еще закрыта.
8.30. Открывается касса. До эл-ки полчаса. Беру билет до Армавира (100 км, 1.000 драм, два часа дороги).
Платформа в Армавире без всяких изысков – просто асфальтовая полоска вдоль рельсов, на уровне земли. На платформе через строго определенные интервалы – аккуратные пирамиды картонных коробок и мешков с овощами и фруктами. Это местные торговцы едут в Гюмри на субботнее торжище. А интервалы строго отвечают топосу дверей в вагонах эл-ки.
9.00. Я в эл-ке, в последнем, 4-м, моторном вагоне. Трогаемся. Двое солидных мужчин с добрыми лицами проверяют билеты и обилечивают безбилетных. Сама эл-ка эксклюзивного, просто-таки доисторического вида. Удивительного, непередаваемого цвета. В Гюмри на вокзале я делаю ее снимок на память. Эта эл-ка – первая весточка того, что я попадаю в область остановленного, законсервированного времени. Глубокий консерватизм – обычное дело в глухих горных областях. И я, оставляя за спиной современность, намеренно забрасываю себя именно в такую зону. Современность меня волнует мало. А вот, скажем, пятый век меня бы очень устроил.
9.18. Даларик. Перед ним два знакомых матура на трассе, которым я отдал дань в 2010-м, возвращаясь в аэропорт на байке из Талина.
За окном – ужасающая разруха.
Раньше можно было говорить – «как во время войны».
Сейчас «как» можно смело опустить. У Армении теперь есть неиссякаемый Азербайджан, у России – Украина и Сирия.
Грань между войной и миром стёрта.
Тление мира. Тление войны. Слава Богу, что не буйное жгучее пламя.
Все места у окон заняты, на остановках бегаю в тамбур, чтобы выглянуть наружу в открытые двери и запечатлеть местную экзотику.
Экзотика эта лапидарна в самом прямом смысле (lapida – лат. «камень»): окрест сплошь ломаный и битый камень, осыпи и оскалы щебня, ощеренные острыми изломами и гранями гряды взгорий.
Пейзаж дополняют скупые на выразительность туфовые домики селян и пустые коробки остановившихся четверть века назад разорённых заводов со слепо зияющими проемами окон.
Всё это я мрачно и с подробностями созерцал в 2010-м, спускаясь на байке из благословенного горнего Талина до Армавира и дальше через Вагаршапат до «Звартноца».
Изменений за 6 лет никаких. Разве что одно: в районе Ацика за это время на дороге поставили новый, очень аккуратный матур с ярко-зелеными туями и густо-алыми розами у входа.
*
В вагоне шумно. Из Армавира едет большая группа молодежи. Народ духарится. Раскаты хохота. Женские взвизги. Громкие реплики. Говорят все разом. Шумный галдёж. Что-то не припомню такого сумасшедшего по накалу говорливого базара в российских эл-ках.
После Каракерта автотрасса на Талин-Гюмри, идущая до этого в параллель с эл-кой, постепенно отходит в сторону. Начинаются незнакомые места.
9.38. Артени. Бешеные навороты каменных гряд и взвалов чередуются с фруктовыми садами регулярной посадки.
Огнистые, ярко-оранжевые вспышки крон абрикосовых деревьев радуют взгляд.
Справа в окно вдалеке на изломе горного хребта примечаю старых знакомых – абрис ванка Сурб Христофор и недалече от него темную полоску Даштадема.
9.45. Станция Арагац. Прямо напротив тамбура недействующий родник неопределенного возраста и браво бодрящееся ветхое станционное строение.
Слева проплывает загон для скота у тоннеля водостока под шоссейкой, огороженный по кругу поставленными на бок ржавыми остовами легковушек. Выглядит как изысканное творение junk-культуры.
Эл-ка идет вдоль границы. Пустое ровное поле огорожено сеткой. За сеткой на отдалении зеленые редкие вышки пограничников. За ними невидимая, но ощущаемая каким-то образом большая пограничная река Ахурян, и далее плавные безлесые гряды турецких гор.
10.10. Ани. Смотрю из тамбура на двух мужичков, жмурящихся на утреннем солнце. Они, как и дежурный по станции в фуражке – готовые персонажи фильмов 1960-х. Откат в прошлое продолжается.
Уж не Ереруйкская ли базилика маячит темной громадой на отдалении среди безликого колхозного пейзажа с редкими равнинными то ли коровниками, то ли птичниками?
10.23. Станция Баграван – без остановки.
10.30. О.п. Джрапи.
2048-й км. Интересно, откуда идет отсчет. Уж не от Москвы ли, через Тбилиси?
Вот и Ахурянское вдхр. призывно засияло, потянулось слева голубой полоской.
10.45. Безымянная платформа. Скоро будем в Гюмри. Можно бы и подкрепиться, чтобы не терять время в городе и сразу же включиться. Достаю сыр и хлеб, пару яиц вкрутую и литровый пакет с взваром из груши-дички – мои московские припасы.
10.48 – еще одна платформа.
10.55 – ст. Баяндур. Наконец-то зелень после каменных ландшафтов. Словно оазис в пустыне.
Через десять минут мы в Гюмри.
*
ГЮМРИ. МАРЗ ШИРАК
( снимки 1-го дня – https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236510/ )
Неяркое ласковое солнце. Тихо и мягко.
Такая воистину благословенная погода будет стоять все эти дни.
Зеленая, желтая, оранжевая, ярко-малиновая, едва заметно редеющая листва крон и вьюнковых лоз.
На улочках по-провинциальному малолюдно.
Одно дело – просто ходить в Гюмри по улицам, лицезрея фасады.
Совсем другое – заглядывать во дворы, шнырять по задам и запутанным узким пешим неожиданным проходам между стенами, заборами, оградами.
От вокзала интуитивно сразу ныряю за фасады домов на противоположной стороне привокзальной площади – и оказываюсь в поразительной по фактурности и неприглаженности, непричесанности и странности среде.
Сверху пучки из десятков тонких проводов сходятся-расходятся как паутина. Наверное, это телефон.
По вертикалям уличных ущелий лепятся друг к дружке стены и окна, углы и консоли, сарайчики и балконы, антресоли и лестнички, галерейки и крыльца.
Целые каньоны длинных улочек, залитые контрастным горным светом – наполовину густая тень. наполовину слепящая белизна. Цифровик просто бастует на таких композициях.
Держа в памяти план города, просмотренный перед поездкой, постепенно смещаюсь по невообразимой сетке запутанных переходов, улочек, тропок вдоль железной дороги назад, к югу, чтобы в конце концов выйти к кладбищу, расположенному вдоль Ереванского шоссе – моей первой цели в Гюмри.
Что на кладбище? Большая часовня 19 века, псевдорусского стиля,, вертикальные, довольно помпезные и громоздкие надгробные памятники 19 века, потемневшие от времени, и современные хачкары. (снимки кладбища – https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236507/ )
Захожу через пролом в ограде со стороны Ереванского шоссе.
Здесь могилы невообразимо скучены, тесно придвинуты друг к другу, размещены хаотично, между ними можно с трудом протиснуться. С байком, да еще с увесистым рюкзаком на багажнике, по кладбищу (по крайней мере, в этой его части) передвигаться вообще невозможно. Никаких вам аллей и тропок. Приходится байк приткнуть у внешней стены и походить окрест пешком, прыгая с основания одной могилки на другое и искоса поглядывая, по-прежнему ли на месте верный конь.
Далее заглядываю в музей народного быта на углу проспекта Победы и ул. Теряна.
Там снимают кино, со съемочной площадки (одна из музейных экспозиций, попросту комната-интерьер) потягивает церковным ладаном, как при каждении во время службы.
В прохладных анфиладах комнат с интерьерами и аксессуарами народных ремёсел всего не так уж и много.
Рядом с музеем – новый, круглый в плане, ярко-оранжевый католический храм, отчасти похожий на предполагаемый облик Звартноца. Напротив храма, в скверике на проспекте Победы – обелиск с интересным узорчатым крестом.
*
Бросается в глаза сходство архитектуры старого Гюмри, к примеру, с Дербентом, или Махачкалой.
Колониальный стиль. Он космополитичен. Он типичен для колоний всего мира. В нем нет ничего сугубо армянского или там дагестанского. Надежные и удобные дома из местного камня. Большие окна. Высокие двухстворчатые двери. Просторные входы во дворы.
Собственно, Александрополь и был русской колонией, военным аванпостом у границы с турками.
Помимо обширных жилых кварталов старой застройки, в Гюмри сохранилась целая длинная улица огромных основательных казарм 19 века, из черного туфа.
До сих пор в них стоят русские воинские части.
*
В этом ареале близ границы население, в основном, пришлое из Турции, беглецы от геноцида 1915 г.
Многие думали вернуться обратно в свои дома, надеялись, что времена смягчатся, поэтому не уходили далеко от границы, да так тут и остались.
Как перекати-поле. Как кочевники.
Может, поэтому до сих пор в Гюмри немало жилищ и целых улиц, похожих на времянки.
Кое-где у пострадавших во время землетрясения 1988 г. домов до сих пор стоят вагончики, в них живут люди.
*
ГЮМРИ. ЧЁРНЫЙ ЦВЕТ ДОМОВ И ЧЕРНО-КРАСНЫЙ ХРАМ АМЕНАПРКИЧ.
От музея двигаюсь к центральной площади с храмами Аменапркич (Всеспаситель) и Йот Верк (Семь Ран).
В городе немало домов, сложенных из туфа черного цвета.
Выглядят они мрачно, и этот выбор мне непонятен.
Как можно мирно жить в таком доме?
Каким сознанием нужно обладать?
С точки зрения нормального человека это просто невозможно.
Это извращение. Продукт болезненной психики.
Храм черного цвета – совсем другое дело. Для реставрации огромного центрального храма Аменапркич, почти полностью разрушенного в 1988 г. землетрясением, не просто избрали черный туф, а еще после восстановления, похоже, намеренно зачернили стены (видимо, их окрашивали специально. На снимках, сделанных в ходе восстановления, видно, что изначально туф имел всё же не глубокий черный, как сейчас, а пепельно-серый цвет).
Черное – цвет небытия, Абсолюта, Бога-Отца христиан.
Вспоминается пещерный мемориальный Гегард прошлого года с его мрачной эстетикой чернильной потусторонности, в которой утопает всё мирское, всё посюстороннее – memento mori!
Черный храм (к примеру, Тгер, или Техер, близ Амберда и Бюракана) являет ч-ку грозный лик мира иного, ничего общего с земным не имеющего, полностью отрицающего и исключающего его.
А черная громада Аменапркич еще и дополнена контрастирующими ярко-красными элементами и приобретает от этого просто устрашающий вид.
Увидев храм впервые, я просто инстинктивно отшатываюсь от него.
Инстинктивно объезжаю его стороной.
Гюмрийский храм Аменапркич – это шок.
Это душераздирающий вскрик.
Но может, таким и должен быть главный храм в городе, жители которого в 1988-м практически пожали свою карму – сами похоронили себя под руинами рухнувших словно картонки некачественных современных домов, развалившихся из-за тотального и беззастенчивого всеобщего воровства.
Воровства, ставшего нормой. Ставшего образом жизни.
Под руинами погибло не менее 25.000 человек.
А старый город почти не пострадал.
До сих пор памятником этой всеобщей нечистоплотности и коррупции армян доблестного конца ХХ века в окрестностях Гюмри стоят целые кварталы многоэтажных, треснувших по швам недостроенных жилых коробок. Стоят с 1988 года.
Разорённые пчелиные соты зарвавшихся, залгавшихся пчёл.
*
ГЮМРИ. ХРАМ ЙОТ ВЕРК (СЕМЬ РАН).
Меня интересует храм Йот Верк, «Семь Ран». Изначально он имел семь приделов, каждый посвящен отдельному изводу христианства – армянскому монофизитству, католицизму, православию, грузинскому диофизитству, сирийской вере и т.д. Я побывал в четырех приделах. Плюс центральный алтарь. Два оставшихся, видимо, размещены на галерее 2-го этажа. Туда хода нет.
Йот Верк – помпезная, чисто имперская (в колониальном духе) апология христианства, с безапелляционной доминантой русского православия – этот колоссальный по размерам храм имеет роскошный многоярусный иконостас. Иконостасы в монофизитстве не приняты. По этому признаку заключаю, что его центральный придел – православный.
Остальные изводы оттеснены в узкие боковушки, больше похожие на каморки для хранения облачений и переодевания служек. Нынешнее убранство этих «каморок» однообразно и убого.
Йот Верк – явление, вполне отвечающее рангу русифицированного Александрополя 19 века.
Для того времени и уровня сознания это, видимо, верх изъявления веротерпимости.
После недавней поездки в Казань мне невольно подумалось: насколько же этот храм и его замысел пигмеистее Вселенского Храма Всех Религий, возведенного частным лицом(!) под Казанью на станции Старое Аракчино, куда естественно вплетен и индуизм, и буддизм, и ислам.
*
К северу от Йот Верк – старые кварталы, старые улочки. Скорее туда!
Они чуть-чуть горбятся, то поднимаясь в горку, то спускаясь вниз.
Некоторые из них сохраняют мощение обработанным камнем.
Замечательна ул. Руставели с храмом Сурб Ншан 1872 г. Перед храмом в скверике совр. хачкар, а на углу улиц, где стоит храм, две полукруглых памятных плиты с птицами по бокам креста, 1957 г.
Постепенно ухожу улочками и проулками всё дальше на север, и вот бережок некоего арыка или канальца. В таких местах постройки обретают особую живописность. Дома здесь имеют более сельский вид. Среди домов близ канальца новый матур Мерелоц (часовня Усопших, или погибших). Новые матуры строят из туфа, с гладкими стенами с плотной пригонкой швов, в виде аккуратных небольших домиков с крестом на крыше, и они сразу узнаваемы. Конечно же, заглядываю внутрь, крещусь на иконки и распятия. Это ул. Абовяна 136.
Далее вдоль канала прохожу чуть западнее, под эстакаду, к оранжевому храмику-матуру Сурб Минас.
Он сразу за эстакадой, в ее тени. Отсюда наверх на эстакаду идет длинная пешеходная лестница.
Окрест симпатичные домики, утопающие в зелени, вьющиеся грунтовые улочки, невысокие оградки и симпатичные терраски, стенки которых сложены всухую из дикого камня. Словом, идиллия. Праздник для глаз.
Мне нужно на эстакаду. Штурмовать подъем по лестнице не решаюсь – пришлось бы на руках затаскивать на эту высоту велосипед с рюкзаком. Долго ищу тропку либо дорогу наверх, по которой смогу закатить байк на гору. Наконец мне показывают узкую неприметную тропинку, ненавязчиво забегающую за запущенное здание давно закрытого магазина. Да-да, именно эта неприметная тропка с разбитым асфальтом полувековой давности, затейливо петляя, быстро и ненапряжно выводит меня наверх. Двигаюсь по ней урывками – меня то и дело останавливают поразительные по неожиданности и остроте ракурса ландшафты окружающей застройки, которую я вижу, поднимаясь по склону. Приходится то и дело притормаживать и щелкать цифровичком.
Наверху вываливаюсь из узких проулков на широкий асфальт.
Не знаю, может, это особенность Гюмри – резкое и свободное совмещение овражистости и равнинности, предельно скученных построек – и современных просторных площадей, по-азийски запутанных улочек – и регулярных, вполне нормальных по ширине улиц, где дома выстроены в строгую линейку, временных развалюшек со стенками, как кажется, из картона – и основательных «колониальных» домов, которым нипочем никакие землетрясения.
В угловом магазинчике на Ширакаци 7, что возле родника на углу улиц, у двух дам, сошедших с полотен 19 века, покупаю четыре свежайших треугольничка хачапури за 1000 драм. Не знаю, дорого это или дешево. Здесь, же, на лавочке у родника, отдаю им должное.
Отсюда еду на Мармашен. На 5-м км, слева, у самой дороги, перед отводкой влево на село, вижу матур. Это небольшая совр. скромная постройка в виде домика. Рядом с входом пара обломков хачкаров и, как ни странно, у задней стенки – целый ряд таких же обломков. Почему их так прячут, не знаю.
Мне хочется проехать к ванку не кружным путем через Ваграмаберд (это еще 5 км), а напрямик, через село. Сворачиваю на отводку в село.
Еду по ней вглубь, прочь от шоссе – ищу приключений на свою голову.
Почти на дальней околице поворачиваю направо и проселком, идущим параллельно трассе, не спеша проезжаю насквозь все село, напитываясь картинами сельского житья-бытья.
Но вот село кончается. На дальней его окраине, ближайшей к ванку, вопрошаю о дальнейшей дороге у молодой женщины, гуляющей с двумя детьми. Они все трое берутся проводить меня.
Мы не спеша двигаемся в путь. Через четверть часа оказываемся на высоком мысу над крутым обрывом.
Внизу, на берегу реки виден ванк. Он еще так далеко, что кажется игрушечным.
Далее заросшая горная дорога спускается уступами среди скал вниз, на частную территорию с прудами, где разводят рыбу на продажу. Прохода через эту территорию нет. Но нам-то отступать некуда. Спускаемся к прудам, как раз удачно натыкаемся на хозяина и просим дозволения пройти сквозь. Нам дозволяют. Указуют узкую петляющую тропку, которая, круто спускаясь вниз, временами просто теряется среди выступающих из земли валунов. В таких местах невозможно даже просто провести байк по земле – негде, приходится поднимать его и перетаскивать на весу, прыгая или переступая с камня на камень.
Наконец тропа выныривает на последнюю петлю изрядно разбитой дороги с остатками асфальта, по которой добираются до Мармашена (через Ваграмаберд) нормальные люди и экскурсионные автобусы. После нашего скалолазания уже совсем короткий спуск по ней кажется райской забавой.
*
МАРМАШЕН, МАРЗ ШИРАК (снимки – https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236484/)
Мармашен – это три крестово-купольных храма краснокирпичного цвета, разного размера, стоящие в линейку, рядышком друг с другом, протянувшись с севера на юг.
Средний, самый большой из них – с редким, зонтично-складчатым куполом. Это главный, или соборный храм, кафедрал – Катогике (иногда пишут Католике), 11-й век. Копия одного из храмов Ани, древней столицы Армении.
Перед этой троицей – очень выразительные и лаконичные остатки фундамента круглого храма, когда-то бывшего здесь. Окрест два-три обломка старых хачкаров, один-два новых – теперь их начали устанавливать рядом со старыми памятниками.
Ничего такого особенного во всем этом нет.
Разве что когда оказываешься в узком зазоре между храмами, в расщелине между высокими оранжевыми стенами... Словно на дне колодца... Небо стягивается в узкую полоску. По сердцу проходит некая волна.
Вбок, на север, метрах в двухстах, через распадок, по другую сторону небольшого ручья, на вершине травянистого холма – небольшая руина в виде каменной ниши, остатки Кармирванка («кармир» – «красный», «ванк» – монастырь). Вокруг руины в траве скромное старое кладбище, обломки хачкаров, надгробья-саркофаги и древние плиты без резьбы.
(снимки Мармашена – https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236483/
Место красивое, с этим не поспоришь.
С юга и севера зеленые острова фруктовых садов.
На западе, совсем близко, каменистый каньон реки.
Чуть дальше к югу плотина (она хорошо видна сверху, с последней петли серпантина).
На западе распадок с ручьем, водопадиком спадающим в Ахурян.
Холм с руинкой Кармирванка и могильными плитами добавляет пейзажу гармонии.
Милость места особенно заметна с высоты, с дороги, изгибающейся по склону перед тем, как спуститься к берегу реки.
А в распадке у ручья... Тут беседки, кострища, дымы, запах жертвы. Здесь стоят авто и микроавтобус. Отсюда доносится трансовая музыка. Это люди отдыхают. Сегодня же суббота.
Так что я созерцаю Мармашен под субботнюю трансовую музыку.
*
Хоть раскрыта голубятни клеть,
Голубь не торопится взлететь.
Целый день на черепичной крыше.
И ему не хочется повыше.
*
У самих храмов разбиты сувенирные палатки.
На пути к храму молодая торговка заступает мне путь, указуя на свои сувениры.
Приходится мягко ей пояснить, что хотелось бы сначала в храм. Она отлипает.
С противоположной, южной стороны доносится уже другая музыка, тоже бойкая, там тоже люди отдыхают.
На закате успеваю отснять храмы, берег реки, могильные камни Кармирванка.
Самая внушительная церковь в Мармашене называется Католике – «кафедрал», или соборная. Она расположена посередине, между двумя другими храмами. Многие камни ее северной стены, как и полуколонки, на высоту до четырех метров (!) испещрены насечками «ёлочка». Насечки сделаны тщательно и скрупулёзно. Покрывают большую площадь. Смешно думать, что они «для красоты», и только.
На хачкарах и надгробьях такие насечки не редкость. Полагаю, что это отсылка и к полю-кшетре, и к «древу жизни», и непосредственно образ потоков сознания, или энергетических каналов тонкого плана. «Мир» есть сеть таких каналов. И тогда покрывающий узор из множества «ёлочек» на северной стене Катогике – это пространство, заполненное «галочками»-векторами, говорящим о всеобщей подвижности, это маркер дискретных импульсаций, образ духовной вселенной, образ тонкого плана.
*
Даёт себя знать бессонная ночь, усталость от перелета и дневных гюмрийских впечатлений.
И потом, я сегодня целый день в седле.
Ставлю палатку на травянистой лужайке к северу от храмов, между ними и распадком с ручьем.
С заходом солнца сразу ощутимо холодает. Надеваю свитер и куртку. Еще есть шерстяная зимняя шапка плотной вязки и шерстяные вязаные носки. Я вполне готов к тому, что утром будет +5о.
Остается нырнуть в пуховой спальник и залечь.
Но не получается – ко мне подходит армянин из распадка, приглашает присоединиться к матаху в честь счастливой судьбы своего сына, который в апреле все пять дней доблестно сражался в Карабахе – и ни одной царапины.
А я уже падаю от усталости. Предельно вежливо объясняю товарищу, почему не могу присоединиться к празднику. Да я и мяса к тому же не ем. Неудобно будет за общим столом, где главное угощение – конечно, мясное.
Армянин исчезает и через четверть часа приносит целую коробку c угощением.
В коробке зелень, помидоры, огурцы, домашний сыр, лаваш и две бутылки газировки.
*
9 окт 2016, воскр. 2-й день. Ванк Мармашен.
Семь часов утра. Рассвело, но солнце еще не показалось. Выбираюсь из палатки.
Холодрыга снаружи будь здоров. Очень даже похоже на горные +5о.
Окрест ни души.
Вечером все компании разъехались, все торговцы испарились.
Из села доносится приглушенный расстоянием лай собак, обостряя утреннюю тишину.
Поднимается солнце – чистый серебряный расплав.
Вот я и вновь в благословенных краях, где речку надо переходить по камушкам, где на улицах городов из родников течет питьевая горная вода, а утром принято поливать тротуар и мостовую перед домом водой, чтобы не поднималась пыль.
Трапезничаю вчерашним подношением.
Попутно выясняю, что молодой невыдержанный сыр мало съедобен.
Палатка внутри мокрая, собрала конденсат моего дыхания, а снаружи сухая.
На траве тоже нет росы.
Придется найти днем время, чтобы просушить палатку на веселом полуденном солнце.
Еще раз обхожу храмы и уезжаю в Гюмри, теперь уже по дороге через Ваграмаберд («берд» – крепость, крепость Ваграма).
Вверх, по петлям серпантина, поднимаюсь от реки пешком.
Наверху, уже на плато над Ахуряном – море высохших, выцветших на солнце бессмертников среди живописных камней, выступающих из земли и украшенных мхами.
Среди тысяч высохших золотистых стеблей бессмертника вижу вдруг несколько ярких, пронзительно синих, только-только распустившихся цветов.
Удивительны эти природные исключения из общего правила.
Незадолго до отъезда, где-то в конце сентября мы с женой вдруг видим у стен Новодевичьего монастыря в Москве куст цветущей сирени. Распустившиеся грозди благоухают как ни в чем не бывало, наглядно являя собой, что даже так называемые природные закономерности – не для всех.
*
Не безошибочно любое мненье.
Всегда возможно исключенье,
Отсчет иной
Сезонов и годов,
Пора цветения в преддверье холодов.
*
Трасса совсем близко, но я как-то упускаю из виду идущие напрямик проезды по межам между делянками и двигаюсь согласно петлям дороги не к Гюмри, а от него, но наконец впадаю-таки в село, сделав изрядный крюк.
Вот и выезд на трассу. На развилке указатель поворота к ванку. Он на арм. и англ. яз.
Русских дорожных указателей в Армении больше нет.
В селе Waghramaberd на дороге застаю остановившуюся у очередного двора молоковозку и вижу, как водитель, вспрыгнув на бортик, идущий понизу цистерны, принимает ведро с парным молоком утренней дойки у хозяйки и опрокидывает его в цистерну.
*
Хочется подольше здесь побыть.
Не пора ли чуть притормозить?
Тянет за спиною всё оставить.
Не пора ли скорости прибавить?
*
ГЮМРИ, 2-Й ДЕНЬ
На въезде в Гюмри из Мармашена слева-справа долго тянутся двухэтажные исторические казармы, основательно сложенные из черного туфа. Здесь стоят русские военные части.
Пользуясь утренним безлюдьем, петляю по узким запутанным улочкам, насыщаюсь уголками, где ходят только «свои», местные. Попадаю в такую городскую глушь, что здесь с прежних времён сохранились на домах «вечные» дюралевые таблички с параллельными названиями улиц на двух языках – армянском и русском. К примеру, «Переход А. Сарксяна». Видно, «переход» – не слишком удачно найденный аналог слова «проулок» или, может быть, «пассаж», хотя передо мной самая обычная улица.
((снимки Гюмри 2-го дня – ))
Вновь оказываюсь на ул. Руставели, Чикернадзе, Чераз, Свердлова, Туманяна, Акопа Акопяна, Джапаридзе, Анесотяна. Ул. Энгельса, как и спуск на ул. Руставели, замощена гладким камнем.
Каменное мощение имеет особое воздействие.
Оно иное, чем улица, залитая асфальтовой массой.
Впечатление от застройки в этих кварталах целостное, прямо-таки 19-й век.
Разве что шифер на крышах дает привязку к 20-му веку.
И этот век уже в прошлом, но не для Гюмри.
Всё же, набравшись сил на 2-й день, подъезжаю к черно-красному храму Аменапркич, который отбросил меня от себя вчера. Западный, основной, вход заперт. Объезжаю храм с севера и вижу... Ух ты! На площади с восточной стороны установлены в ряд 32 хачкара.
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236297/
На двух из них – крайне редкие изображения «двутела» – существа с двумя телами и одной головой.
На Руси фризы из двутелов можно видеть разве что на арках порталов входов в Дмитриевский собор во Владимире. Из Ирана через Армению-Грузию эти образы докатились до Руси.
Их изначальный смысл – условная отсылка к двухипостасности воплощенных существ и явлений мироздания, этакий логотип мирового устройства по типу инь-ян. Один из владимирских князей взял в жёны грузинскую княжну. С ней на Руси появились и мастера-камнерезчики с Кавказа. Они принесли на Русь эти необычные образы, украсившие храм на Нерли, храм в Юрьеве Польском и Дмитриевский собор. Об этом писал в специальной статье архитектор Якобсон, издавший книгу и о хачкаре, в которой он уже об этом упоминать не стал.
Хачкары у храма Аменапркич изготовлены по сохранившимся фотографиям, это копии хачкаров с знаменитого кладбища в Старой Джуге, в Нахичевани, где было несколько тысяч памятников, в основном 16-17 века, украшенных богатой и изысканной резьбой. Все они в начале 2000-х методично уничтожены азербайджанцами. И никакие международные вопли о варварстве и антигуманности сего деяния не помешали акту вандализма.
Хачкарный ряд разрезает изящный кофейный павильончик. Возле павильончика курит молодой человек.
Видно, он тут при деле.
Спрашиваю у него, как бы мне осмотреть закрытый храм Аменапркич.
Он с видом глубокого знатока интимно сообщает мне, что сегодня воскресенье, рабочие ушли.
А вот ежели я приду завтра, то рабочие будут, и я смогу осмотреть храм.
Очень хорошо, спасибо большое. только вот завтра меня здесь уже не будет.
Поблагодарив молодого человека за исчерпывающие объяснения, возвращаюсь к храму.
Что-то такое промелькнуло, когда я ехал вдоль северного фасада...
Да, вот оно. Полукруглая ниша северного входа в храм, закрытая фотопостером такого же размера.
Но постер слегка отодвинут от стены. Сантиметров на сорок.
И в этом зазоре видно, что проём за ним пуст.
Там нет двери.
На моих глазах седая дама элегантно вдвигается туда и исчезает. Она внутри.
Вот оно что!
Не нужно ждать понедельника и рабочих, которые откроют мне западный вход.
Нужно просто скользнуть в узкий зазор за фотопостер.
Миг – и я внутри.
Огромное пространство храма сверху донизу пронизано ортогональной тонкой сеткой металлических лесов.
Они ажурны, но густы, и перекрывают собою весь огромный «корабль», не давая возможности толком разглядеть ни задней стены храма, ни алтарной части.
Зато рядом со мной в стене – традиционная крещальная ниша.
В ней несколько фотоиконок и распятий. Огарки свечей.
Она работает как алтарь, замещает его собою.
Почему же молодой кофейный товарищ только что столь веско и деловито навешал мне лапши?
Зачем?
*
Отсюда неожиданно выезжаю к рынку.
Лавочки под открытым небом протянулись во все стороны. Делаю несколько снимков.
От развала с арбузами ко мне тотчас подходит увесистый товарищ.
Обильно и умело чередуя обычные слова матом, довольно агрессивно требует, чтобы я стёр снимок с его арбузным развалом. Попутно грозится выбить спицы у велосипеда.
Пытаюсь стереть снимок, по ходу дела вспоминая, как же это делается, ибо стирать во время поездки сделанные снимки у меня не в традиции.
Одновременно стараюсь успокоить товарища.
Ведь нет причин для конфликта! Нет противостояния. Что мне его арбузы?
Дело-то не стоит и выеденного яйца.
И вдруг такая экспрессия, столько неподдельного чувства...
Убедившись, что снимок наконец с третье попытки стёрт, увесистый товарищ отходит, что-то грозно бормоча.
Слава Богу, мои спицы целы.
*
За рынком отыскиваю столовую. Захожу.
После постоянных походных перекусов хочется нормальной, горячей еды.
Макароны, яичница, блинчики, картошка. Прошу что-нибудь без мяса.
Но сегодня воскресенье, готовить некому, все отдыхают.
Предлагают только котлеты и сосиски.
Не подумав, отказываюсь. Может, напрасно?
Может, в местных котлетах и сосисках мяса нет? – точно так же, как не было ни должной арматуры, ни нужной крепости цемента в домах, которые армяне строили для себя же до 1988-го, до землетрясения, разрушившего новые кварталы тогдашнего Ленинакана-Гюмри и унесшего 25.000 жизней? – Щекотливые, неудобные вопросы. Кто на них ответит?
*
Несколько раз в запутанных хитросплетениях дворов я попадаю в тупички дворов, откуда нет выхода – и меня тут же приглашали на чашечку кофе местные жители, воскресный покой которых я невольно нарушал своим вторжением.
При всей своей нелюбви к кофе пару приглашений я принял.
Пожилая семейная пара потомков переселенцев из Турции времён геноцида балует меня кофейком в уютной квартирке, густо заставленной антиквариатом, хотя снаружи дом напоминает, скорее, незатейливую дачку в окрестностях Одессы.
Немецкое пианино светлого дерева, старой работы, с поворотными подсвечниками, большие напольные часы в углу с медным циферблатом, массивный стол с пузатыми резными ножками (за таким в последний раз я сидел в Мышкинской библиотеке-музее), мягкие стулья с гнутыми ножками эпохи одного из Людовиков.
На верхней крышке пианино по углам вделаны две небольшие пузатые медные вазочки.
В одной – крошечный букетик высушенных цветов.
В другой вазочке из слегка расширяющегося горлышка выпукливается маленький стеклянный шарик, округло дополняя собою форму вазочки, завершая ее собою и как бы являясь неотъемлемой частью.
Крышка уставлена безделушками.
Среди них – два орла с лежевесно простертыми крыльями, из темного дерева, образуют зеркальную композицию.
Не удержавшись, прошу разрешения и сажусь за пианино.
Крышка предупредительно поднимается.
На клавиатуре, как водится, лежит узкая длинная салфетка из мягкой ткани.
Клавиши мягкие, слоновая кость чуть помутнела от времени.
Действительно, звук безупречен. Лишь пара клавиш слегка не строит.
Видно, что инструмент не используется.
Он – просто элемент обстановки.
Спохватившись, меня угощают картошкой и какой-то весьма костистой рыбой.
Попутно рассказывают о бедной жизни.
В разговоре выясняется, что моя московская пенсия чуть меньше, чем у почтенной хозяйки дома.
*
После полудня, насытившись улочками и памятниками Гюмри, выезжаю на Артик по ул. Лазо.
Еще в Москве я выбрал путь до Артика через Аревик, а не по основной трассе через Лусакерт – чтобы оказаться в большей глубинке и здесь осмотреть памятники в придорожных селениях.
Уже вывернув с Лазо на шоссе к Аревику, на выезде из города вижу слева под высокой насыпью давно не действующей жел. дороги на Артик, идущей в параллель, современный матурик.
Кран с водой, скамейки, чуть подалее детский городок.
Две мамочки сидят на лавочке в тени, глядя, как их детки катаются с горки.
Мирно зависаю здесь на часок, чтобы просушить палатку и спальник, и заодно перекусить.
*
Еще желудок не протёрт до дыр.
Здесь подошел к концу спасительный московский сыр.
*
АЙГАБАЦ AIGABATS, МАРЗ ШИРАК https: //fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236474/
После Гюмри моя ближайшая цель – Айгабац.
Это большое селение, вытянувшееся вдоль трассы.
Въехав в село, слева, к востоку от дороги, вижу совр. матурик.
Его называют просто Сурб (арм. «святой», в данном случае «святилище»).
Путь к нему по сельской усадьбе.
Хозяин, мужчина средних лет, как раз собирает в кучу отсохшую картофельную ботву, и охотно проводит меня к матуру.
Внутри пустовато, незамысловато, без затей.
Подходит и сосед с соседней усадьбы.
Селяне рассказывают, что в селе церковь и семь матуров.
*
АЙГАБАЦ, МАРЗ ШИРАК. ЦЕРКОВЬ СУРБ ГЕВОРГ (СВЯТОГО ГЕОРГИЯ) 1887 ГОДА
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236473/
Чуть проехав вперед, вижу справа у дороги вытянутое каменное строение из темного туфа, с крышей на два ската. Это церковь Сурб Геворг. Над входом дата постройки – 1887 г.
Внутри три ряда деревянных колонн держат балки и стропила крыши.
В южной стене у алтарного помоста – два небольших хачкара, один из них закрашен зеленой краской. Это редкий случай. Хачкары окрашивать не принято.
Однако ж мне сразу припоминается роскошно раскрашенный хачкар в Неркин Геташене, в руине храма под холмом близ Котаванка, на дороге в Мартуни.
Он резко выделяется из всех и запоминается именно своей раскраской.
Он как зацветшая осенью сирень или горный бессмертник, цветущий в октябре.
*
АЙГАБАЦ. МАТУР СУРБ НИКОГОСЯН (СВЯТОГО НИКОЛАЯ)
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236472/
У церкви ко мне привязывается старик в легком, а пожалуй, даже и в среднем подпитии.
Говорит он громко, язык у него слегка заплетается, понять его не так просто.
Зубов у него осталось мало, и при разговоре воздух с присвистом и шипом находит себе путь между ними наружу.
Он уговаривает меня пойти с ним и сулит показать замечательный матур.
Доверия старик не вызывает.
Я не слишком верю его словам. Мало ли что он считает исключительно-замечательным....
У меня сильное побуждение, не теряя времени, двинуться дальше, на Вардакар.
Старик не отцепляется, уговаривает, улещивает меня.
Уверяет, что матур рядом, и мы не потеряем много времени.
К нам подходит второй мужчина.
Заговариваю с ним, чтобы проверить слова старика и понять, стоит ли мне поддаваться на его уговоры.
Мужчина подтверждает, что матур действительно близко.
Ближайший горный склон штурмовать не придется.
Его подтверждение сдвигает дело с мертвой точки.
Что ж.... Раз уж я здесь.... А вдруг!
И мы со стариком идем прочь от церкви, углубляясь по проселку между домами в западном направлении.
Через пять минут подходим к железным воротам одной из усадеб.
Возле ворот несколько пожилых женщин.
Старик что-то говорит им по-армянски.
Я не могу уловить, одобряют ли они его слова или осуждают – а вместе с ним и меня.
Судя по всему, отношение у них ко мне сдержанное, где-то посерединке – то есть самое продвинутое из всех.
Так или иначе, старик отворяет решетчатую створку ворот, мы заходим на пустой просторный двор.
В его дальнем углу невысокое приземистое строение, выглядит неказисто, как овин или телятник.
Впрочем, точно так же выглядели и традиционные жилища армян, в которых они жили вплоть до начала 20 века, а во многих местах и позже.
В «Путешествии в Арзрум» Пушкин очень точно описал эти уплощённые, прижатые к земле, полуподземные обиталища с едва возвышающейся над землей каменной кладкой «всухую» – издалека они просто незаметны и выглядят как груды камней.
Но это не совсем овин или телятник. Плоская крыша увенчана крестом.
Старик открывает дверь и предлагает мне зайти первым.
Вхожу. Внутри полутьма. Это как бы прихожая или предбанник.
Отсюда ведут три ступеньки к левой двери, причем на каждой ступеньке лежит домашний вязаный половичок овальной формы, идеальной степени чистоты.
Вправо идет отводка куда-то вглубь. Эта часть тонет во тьме.
Поворачиваю туда и пытаюсь разглядеть, что там, подсвечивая автоэкспонометром цифровичка (фонарик-то остался в рюкзаке на багажнике).
У стен на полках навал покрытых пылью фотоиконок, целые пачки вырезок, поделок. – Обычное дело в крупных матурах, где за годы скапливаются десятки абсолютно одинаковых подношений такого рода, так что возникает необходимость их как-то обновлять, убирая и складируя старые, помятые, пожелтевшие от времени и влаги, где-нибудь в укромном уголке.
Понимаю, что заглянул в «нерабочую» часть матура.
Сверху кое-где – узкие тусклые глхатуны самого что ни на есть натурального вида.
Глхатун это небольшое световое оконце в центре потолка, образуемое самым доисторическим способом – путем постепенного симметричного надвига (или так называемого «выпуска») друг на друга «уголком» каменных плит потолка с каждой из четырех сторон к центру. Вместо плит используются и деревянные балки.
Всё это выглядит как древнее пещерное жилище, что уже любопытно.
Возвращаюсь из неосвещенной части матура к ступенькам с половичками.
Поднимаюсь по ним к двери.
Здесь на стене два новеньких белых выключателя.
Щёлкаю ими туда-сюда – свет не загорается.
Открываю левую дверь. Ого!
За ней просторная комната, более-менее освещаемая лампочкой с абажуром.
Свет уже включен! Меня опередили.
Комната идеально чистая, прибранная.
Напротив входа в нише кровать, застеленная персидским ковром.
У другой стены кушетка. Несколько разносортных стульев.
Персидские ковры на стенах и на кровати.
Фотоиконки и гравюры во множестве где только можно.
А можно не только на стенах, но и на полочках, и на деревянных колоннах, поддерживающих свод из деревянных балок и переводов, каждая и каждый из которых – просто древесный стволик подходящей толщины.
Алтаря здесь нет. Поэтому я и называю это комнатой.
Более всего она похожа на обитель истового богомольца.
Отсюда еще одна дверь, вбок, в комнатку меньших размеров, примерно два с половиной на два с половиной метра, убранную чуть иначе, с еще большим тщанием и любовью.
Здесь уже нет ничего бытового.
*
В России, Китае, Польше
Дух зовёт нас, маня
К тому, что намного больше
И тебя и меня.
*
Восточную стену занимает тщательно отделанный деревянный алтарь, похожий на макет театральной сцены.
Он моделирует нишу (дух как женская ипостась мироздания, матка), украшенную сверху портиком (Крыша-Крышень-Кришна как гармоническое равновесие двух крайностей, двух «ипостасей» в воплощенном человеке – духа и тела).
Алтарь помещен на широкую горизонтальную полку, идущую вдоль стены (горизонталь – образ земной юдоли), и густо заставлен фотоиконками с образами святых (каждый образ – канал связи со святостью, с сетью мирового сознания) и ярко горящими свечами (образ горения нашего сознания, незримо полыхающего пламенем чистоты).
Здесь светло как днем – то ли от свечей, то ли от электричества, то ли от избытка тонких энергий.
И от этого празднично.
По стенам много изображений. Столько, что собственно стен и не видно.
Отмечаю повторяющиеся образы Николы Угодника в прорезном венце.
*
В укрывище, на редкость потаённом,
В тихом прозябании духовном,
В каменном мешке, каких немало,
Пестуется вечное начало.
*
Возле алтаря у дальней стены – мягкое, хорошо насиженное кресло в нарядном шелковом чехле домашнего шитья, с подушкой-думочкой.
Оно обращено ко входу.
Видно, что в этом кресле кто-то проводит многие часы.
Кто же занимает это почетное место у алтаря, в сокровении тайного матура?
Местная провидица?
*
Под толщей камня, в теле тленном
О будущем в матуре сокровенном
Словами говорить, чтоб не обидеть.
Незримое незрительно провидеть.
*
Ошеломленный, выхожу обратно во двор, на свет Божий.
Я как всплывшая из глубин подводная лодка.
Я словно побывал в ином измерении, соприкоснулся с совершенно особым слоем сознания.
После этого действительно замечательного матура, пока я отхожу и не в силах сопротивляться, старик показывает мне еще два матура, расположенные в ближайших дворах – Аменапркич («Всеспаситель») и Кармир Аветаран («Красное Евангелие»).
Это новые, отдельно стоящие небольшие домики, незатейливые и безыскусные.
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236471/
Он грозится показать мне и оставшиеся три, но, наконец слегка придя в себя, я благодарю его и отправляюсь дальше, на Вардакар.
После села выезжаю на раздольное горное плато.
Боже, как здесь чудесно!
*
Ни о чем премудром не толкуя,
Ничего особо не взыскуя,
Подпадаю ветреной езде
В безначальной горней пустоте.
*
На востоке по горизонту кайма травянистых горных гряд обтекаемых форм.
С другого бока – такие же гряды на турецкой стороне.
Передо мною, на юге две снежные вершины Арагаца.
Даже на расстоянии ощущается их огромность и величие.
Вообще-то вершин четыре, они окружают жерло древнего вулкана, но две другие совершенно не видны.
Над Арагацем висит половинка растущего месяца.
День мягко клонится в вечер.
Я еду прямо к Арагацу. Дорога слегка под уклон. Ветра нет.
От Арагаца ощущается мощный встречный поток по-прежнему истекающей из жерла вулкана праны.
Замечаю, что он чуть тормозит мое движение.
Пытаюсь, прилепившись к нему, отбрасывать этот поток сквозь себя реактивно назад – так чтобы он толкал меня вперед.
*
Горный месяц
Правой половинкой
Жалует мистической искринкой.
Отраженный свет зеркально чист.
В зазеркалье
Кто из нас не мист?
*
ВАРДАКАР, МАРЗ ШИРАК https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236465/
Горное плато кончается спуском в распадок. В низочке – Вардакар.
Вард – розовый и роза; кар – камень.
Туф в этом районе имеет розовую или нежно-сиреневую окраску.
Даже пыль на дороге слегка розовеет.
На спуске вдоль дороги, слева, еще вверху, на плато – новое сельское кладбище, живописно обнесенное невысокой оградкой. У оградки одинокое дерево с округлой кроной.
Со спуска видна между домиками слева от дороги в низочке островерхая башенка церкви.
Начинаю спускаться.
На левой обочине возле огромной ступенчатой пирамиды из прессованного сена вижу старые надгробья в виде саркофагов с полукруглым завершением, с интересной резьбой.
Они полузасыпаны при недавнем строительстве то ли сарая, то ли склада.
Для него понадобилось место – и надгробья на краю старого кладбища бесцеремонно сдвинули и сгребли грейдером, словно это ненужный хлам.
Отснимаю то, что осталось на поверхности.
Здесь уцелел фрагмент надгробья или может быть столба, едва ли не сплошь покрытого символами.
На видимых мне гранях я легко насчитал шестнадцать круговых розеток разного вида.
Судя по всему, это опорный столп дохристианского храма либо раннехристианского святилища.
Схожу с дороги и по тропке среди плит старого кладбища провожу байк вниз, напрямик на улочку с церковью.
Мимо индюшек, обходя текущий по улочке ручеек, спускаюсь к церкви.
Аккуратный новодел. Местные называют ее жам.
Внутри – две картины-примитива, или, может быть, иконы (если они освящены), наивного стиля.
Одна – Бог-Отец с треугольным нимбом, 2-я – некий всадник на коне.
В ограде два новых хачкара.
С левой (северной) стороны к оградке церкви прижался неприметный новый матур.
Входом он на улице, а его задняя часть на усадьбе.
Селянин, который показывает мне матур, заходит на усадьбу, я за ним. И не зря.
К задней стенке матура, невидимое с улицы, прислонено надгробье в метр высотой в виде плоской вертикальной плиты, довольно широкой, с вырезом килевидной арки внизу.
На плите круговая розетка, заполненная пересекающимися шестирадиусными розетками, образующими «ковровый», покрывающий узор, изображающей «весь мир» как всеобщее поле сознания-кшетру. На плите выбит год: 1906.
*
Вечереет, а я всё еду и еду. Усталость нарастает.
В Нор-Кянке с дороги вижу кладбище слева за глубоким распадком, которое планировал осмотреть, но силы на исходе, и я еду мимо.
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236464/
Вдали на склоне горы уже виден Артик. Он все ближе.
По виду это довольно большое поселение. Вроде бы там рудник, промышленность.
Ясно, что устраиваться на ночлег нужно до него, где-то в поле.
Начинаю присматривать удобное место.
Вдоль дороги справа-слева ряд зеленых посадок, дальше – поля.
Спокойнее будет уйти куда-нибудь в сторону от трассы.
На окрестных полях видны железные вагончики сторожей (заперты, конечно).
Урожай снят, как и охрана.
Но вот метрах в ста от трассы интересная постройка из кубиков прессованного сена – в виде сторожевого навеса.
Он даже накрыт сверху голубым пластиковым полотнищем.
Сворачиваю и подъезжаю посмотреть.
Земля под навесом буквально изрыта норами. Скорее всего это мыши. А если змеи?
Ночью тут будет просто кишение.
Но что за поле охранялось сторожами?
Подхожу ближе к весело зеленеющим посадкам. Похоже на чеснок.
О нет, это не чеснок. Это гладиолусы.
А вот и распустившиеся цветы, несвоевременно зацветшие. Белые и бархатисто-алые.
Посадки уходят к горизонту. Листья весело зеленеют.
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236450/
Пока достаю цифровичок, чтобы заснять на память поле с гладиолусами, с трассы ко мне подкатывается авто.
Выходит дядька с лопатой. Он из Нор-Кянка.
Он по делу. Приехал регулировать полив соседнего поля с саженцами абрикосов.
Вода идет по сложной сети каналов с перемычками.
Его задача – переставить перемычки, чтобы оросить другие участки поля.
Рассказываю ему, что подбираю место для ночлега. П
опутно узнаю, что в Нор-Кянке, безответственно пропущенном мною, много матуров, около десяти.
Дядька предлагает мне переночевать в железном вагончике, стоящем недалеко от нас.
Это его вагончик.
Показывает, как он открывается и как мне утром вновь закрыть его без ключа.
Я рад такому обороту дела. Вагончик прогрелся за день, внутри тепло.
Это кузов военного автомобиля, по идее он должен быть даже герметичным.
Здесь кровать, кушетка, столик, даже бутыль с питьевой водой, что вовсе нелишне.
Возле вагончика скамейка и столик.
Тут я и перекусываю в сумерках чем Бог послал – мармашенским подношением и гюмрийским треугольничком с сыром.
Устраиваюсь на кушетке, подстелив пенки и полиэтилен.
До Артика два километра. Немного я не доехал.
Над кушеткой овальное оконце, обращенное к трассе.
В него мне даже видна яркая звездочка на темном небе.
Проходящие к Артику машины в какой-то момент засвечивают оконце фарами, и яркий луч скользит по противоположной стене вагончика, на несколько мгновений аннигилируя тьму.
Как обычно, улегся я рано – сразу после семи, как стемнело.
Но несмотря на усталость, долго не могу заснуть.
Прямо подо мной назойливая возня и шуршание. Эти мыши.
Непривычно засыпать в такой компании.
*
10 окт 2016, понедельник. 3-й день
Утром ловко запираю вагончик снаружи на железный болт, как показал мне дядька из Нор-Кянка, и по безлюдному шоссе двигаю в Артик.
На улицах при въезде ни души.
Часам к восьми начинают появляться люди.
*
АРТИК, МАРЗ ШИРАК. ТРИ ЦЕРКВИ – ГРИГОРИЯ-ПРОСВЕТИТЕЛЯ, БОГОМАТЕРИ И ВАРАГА.
Артик находится на слегка вогнутом склоне горы и потому весь обозрим.
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236449/
Еще не успев въехать, я уже увидел Лмбат чуть к югу, справа на высоком склоне.
Это небольшой (так видится издалека) темно-коричневый храм.
Решил оставить его на потом (это «потом» так и не наступило), а начать с двух древних храмов Артика, расположенных рядом друг с другом. https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236448/
В путеводителе их именуют Геворг и Маринэ. Местные называют их Сурб Лусаворич (Григория Просветителя) и Майрам Аствацацин (Богоматери). На самом деле церквей три: чуть ли не вплотную к двум древним величественным руинам построена третья, новая, церковь Варага.
Она несколько эксцентрична снаружи, но очень уютна внутри.
На всех картах Артика в Сети (на ноябрь 2016) обозначен некий храм Сурб Геворга, причем на том месте, где в действительности ничего нет, кроме арматуры, торчащей по периметру из первых рядов кладки некоего сооружения.
Может, это и есть будущий храм Сурб Геворг?
При этом хорошо различимая на картах гугл впечатляющая руина Сурб Аствацацин (она рядом, чуть севернее) не обозначена вовсе, как и церковь Варага.
Путь к этим храмам – на восток, через эстакаду над железной дорогой, с эстакады прямо, чуть вверх, через центральную площадь с круговой развязкой, где здание администрации. И там уже два шага еще вверх.
Опознавательный знак, видимый издалека – высоченный строительный кран с длинной стрелой, вот уже 18 лет как застывший над храмом Лусаворича.
Лусаворич потрясает огромностью и мощью.
Он как неприступная крепость.
Как создание титанов.
*
Здесь текут потоки горной праны,
Мудростью чреваты наги-змеи.
Эти церкви строили титаны,
А теперь вокруг живут пигмеи.
*
Храм Лусаворича заперт.
Хотелось попасть в храм, но не удалось, хотя я осведомлялся о ключе и утром, и затем днем, возвращаясь из Арича.
В принципе можно по выбоинам в вертикальной стене алтарной абсиды добраться до оконных проемов.
Пробовать я не стал. Я не альпинист.
Храм Майрам Аствацацин сложен из таких же циклопических квадров, что и Лусаворич.
Они как близнецы, как брат с сестрой.
Храм Майрам больше обруинен, выглядит более интимным. Нет сводов.
Стены – лишь до половины высоты. Чудовищный пролом в алтарной апсиде.
Зато руина Майрам доступна, функционирует как матур.
Она жива для людей снаружи и внутри.
А Лусаворич жив лишь своей внешней оболочкой.
Вот она, обычная разница между мужским и женским.
У ее западной стены – два очень важных для моих тем хачкара, сплошь заплетенные разнообразными сетками. Их снимки я нашел в Сети давным-давно, но думал, что они где-то в Гюмри.
И вот наконец увидел их въяве, в Артике.
*
Склон горы.
Ни высоко ни низко.
Рядышком друг с другом,
Близко-близко,
Вне забвенья,
Как и вне смотрин –
Лусаворич
И Аствацацин.
*
Эти храмы –
Матери-отцы,
Веры и безверия
Истцы.
Принимают
Неподъемный вес,
Дух сгущают,
Чтобы не исчез.
*
Камни
Скреплены не в наши дни.
Силой духа
Собраны они.
Им под стать
Мистический атлант,
Словно их святил
Иерофант.
*
Профиль стен
Колоссами взращён,
Циклопизмом
Четырёх сторон.
Будет ли нам горько
Или сладко,
Если вдруг исчезнет
Эта кладка?
*
Внеархитектурна
Духа взвесь.
Эти двое –
Рядом, но не здесь.
Пестуют
Собою окоём.
Потому
И живы, и живём.
*
АРИЧ HARICH И АРИЧАВАНК HARICHAVANK. МАРЗ ШИРАК
От храмов Лусаворича и Аствацацин в Артике по террасирующей склон ул. Октемберян выбираюсь на апаранскую трассу Н-21, идущую на восток, к Алагязу. По ней сначала поднимаюсь в горку пешком с километр, а потом и еду до правого поворота на Арич. На повороте – мастерская камнереза. У вагончика-времянки стоят на траве образцы изделий. Что сказать об образцах... Лучше промолчу.
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236439/
Отсюда до ванка около километра.
В Ариче прокатываюсь мимо входа в ванк, беря левее и огибая его вдоль стен, и делаю утренний привал на траве возле изгиба сельской грунтовки (она же улица), перед замкнутыми на цепь ажурными восточными воротами ванка, сквозь которые прекрасно виден восточный фасад храма – он прямо передо мной, строго анфас.
Из-за украшений и зонтично-складчатого купола храм выглядит несколько изнеженным.
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236447/
Сидя в позе лотоса на травке и созерцая окрестную сельскую статику, а потом отчасти и динамику (селянки появляются из соседнего двора и проходят мимо), мирно завтракаю банкой с консервированной кукурузой.
Банка уходит легко.
Вот только ложки у меня нет, использую вместо нее широкое лезвие столового ножа, заменяющего мне походный.
Удивительно , но мне не хочется подниматься с травы.
Горные дороги незаметно и уверенно приморили меня.
И я, откинувшись на спину, полностью расслабляюсь и бездумно гляжу в синее армянское небо.
Оно сегодня с удивительными растёками облаков.
По форме облаков можно легко определить, насколько гармонично там, над нами – и соответственно, здесь, под небесами, в данном конкретном месте.
*
Тающие в небе облака –
Это настоящая река,
Мы же – берега, что к ней пришли,
Мы же – вёсла, лодки, корабли.
*
Вдруг ясно ощущаю, насколько просто можно закончить любой путь, в любой точке.
К примеру, здесь, на веселой зеленой травке возле ажурных восточных ворот Аричаванка.
И не только путь к армянским монастырям или любым иным внешним святыням.
Пришедшее ощущение наполняет меня бодрой силой.
Окрест снова сельская статика.
И даже кажется, что всё идет по-прежнему.
Многих это успокаивает. Что ж...
*
Заезжаю в монастырь.
Здесь духовная школа, и я разговариваю с одним из русскоговорящих послушников, Артёмом. Он здесь уже третий год. Собирается продолжать учебу в Эчмиадзине. Но вардапетом стать не желает. «Семья и дети для меня важнее». Рассказал, что зимой здесь бывает до минус тридцати, а сугробы больше метра.
Я спросил его о духовных побегах на хачкаре. Он сказал, что это «пасак», арм. венец.
О том, что Дух исходит от Отца и Сына истечением, как после долгих поисков и уговоров согласились армянские святоотеческие книги, он, может, и знал, но с хачкаром это не связал.
Что если побеги-отрасли от основания креста как раз и есть условный образ оного истечения? А число параллельных «веточек» в побеге (а он всегда представляет собой многосоставной «пучок») связано с числом духовных даров (число их в Библии как раз колеблется от пяти до семи).
Я бы еще согласился с ним, если бы он сказал мне, что перевязь в виде ленты, иногда перехватывающей поперек духовные побеги на хачкаре, это «патив», повязка, почетный знак отличия нахараров, перенесенный на хачкар и нередко украшенный имитацией в камне крупных жемчужин. Но Артем не сказал мне этого.
Спросил его о лунках в стилобате храма – он их даже и не приметил.
Пришлось пойти, показать ему лунки.
Обычно люди несведущие говорят, что это якобы вода проточила, падающая с крыши многие столетия.
А на горизонтальные могильные плиты с лунками она тоже падает с неба в одно и то же место?
А на древние кресты на балке, встроенной в западную стену храма 7 века в Гарнаовите?
Там две неглубокие, но отчетливые лунки прямо под горизонтальными крыльями равноконечного креста, расположены симметрично.
Спросил я и о перевернутом хачкаре, встроенном в Аричаванке «корнем вверх» в стену корпуса для занятий.
Он начал уверять, что хачкар встроен вроде правильно, вот же армянские буквы, которые обозначают вроде бы дату. Или, может, враги перевернули хачкар... Словом, ответы его были детскими.
Но других ответов, кого бы я ни расспрашивал в Армении о том, что меня интересует, я никогда и не получал, будь это пастух, гл. редактор журнала «Св. Эчмиадзин» или специалист по средневековому арм. искусству.
*
Я молчу,
Безгласен, скромен, нем.
Что мы знаем –
Знаем не совсем.
*
Быть как эхо –
Делом, словом, взглядом,
Двойником
Того, кто с нами рядом.
*
Быть собою
Вовсе не накладно,
Чтобы было
Каждому повадно.
*
Мы идём
В аскезе и в гульбе
К ощущенью
Вечности в себе
*
В аричском храме я увидел уникальный и изысканный мотив, словно бы принадлежащий самому наисовременнейшему дизайну нашего времени.
Это круг вечности, обозначенный слегка врезанным в толщу камня широким конусом.
При этом конус срезан по диагонали и профилирована лишь его половинка.
Этот гениально простой, тонкий и впечатляющий мотив повторен дважды над входами в боковые нижние приделы , под консольными лестницами, ведущими в верхние приделы.
Кладка всех сводов в храме символична.
Это разные изводы поля-кшетры, то есть, в нынешнем монотеизме, «бога» как всеобщего, вечного и несотворенного сознания. Только не в виде человека, а в виде части поля, которое мыслится не имеющим начала и конца, и потому изображается так называемым ковровым орнаментом.
Я сделал снимок одного из сводов с ортогональной сеткой.
У Матфея (13:47) говорится, что «Царствие Небесное подобно неводу», то есть сети.
*
Воистину народ впал в детство.
Как низко пало вардапетство!
Где мудрецы, трактующие тонко
О том, как нас окутывает духа плёнка,
О том, как нам обняться тесно с ним,
Как упразднить всё то, что кажется «иным»?
Как вывернуть себя своей изнанкой,
Как огранить себя алмазной гранкой?
Как в замкнутом кругу циклических юдолей
Гармонию скрестить с земной неволей?
*
Я поленился спуститься в ущельице, на краю которого стоит Аричаванк.
Именно оттуда, со дна ущельица, а также с его другого края Аричаванк смотрится наиболее впечатляюще.
В Сети немало таких снимков, и я не стал утруждаться и множить их число.
Меня неприятно поразили огромные подземные то ли вино-, то ли зернохранилища, говорящие о том, сколь много земель принадлежало монастырю и сколько монахов кормилось на этих землях.
Ныне – чудовищный по резкости и тем самым весьма красноречивый откат, запустение, длящееся уже много столетий. История как бы заравнивает случающиеся перегибы.
*
Жизнь отарой и сейчас в чести.
Нужен ли пастух всех нас пасти?
От отары можно ли отбиться?
В одиночку в духе заблудиться?
*
Официальная церковь весьма ощутимо умалилась в своих правах на душу человека.
Вера стала делом более личным и интимным.
Пожалуй, это правильно.
Это говорит о внутреннем росте каждого, отдельно взятого человека.
Философ Владимир Соловьев писал, что идеальным является относительное противоборствующее равновесие между светской и духовной властью.
Когда одна из них резко натягивает вожжи (неважно какая) – дело плохо.
*
Чуть меньше воли – человеку душно.
Чуть больше воли – человеку скушно.
Чуть меньше веры – подчиняет тело.
Чуть больше веры – догма закипела.
*
В Ариче два кладбища, старое и новое.
Старое – чуть к востоку от ограды ванка, среди усадеб.
Оно небольшое. Тут всего понемногу.
Надгробья-саркофаги с традиционной протосимволикой, несколько хачкаров, памятник в виде четырехстолпной беседки, четырехгранный столп.
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236440/
Я спугнул здесь степную лисицу-корсака – она поднялась из травы между могилами и, посмотрев на меня, не спеша скрылась, горделиво неся над землей прямой длинный хвост.
По этому пушистому хвосту, ровно стелющемуся за ней, ее не спутаешь с собакой.
Не заглянув на новое кладбище, откатываюсь обратно на Артик, теперь уже вниз, скоро и весело, с ветерком.
На выходе из Аричаванка мне показали гнездо ласточки, прилепившееся в самом верху под потолком над серединой арки выходных ворот ограды.
Оно настолько незаметно, что мастера-реставраторы арки не заметили его и не тронули.
Я долго вглядывался в пустую гладкую стену с легкими белыми разводами раствора по швам, пока вдруг гнездо неожиданно не проявилось передо мной там, где за мгновение до этого ничего не было.
Гнездо окутывал очень мягкий и тонкий кокон, не дающий его увидеть.
Удивительно, что именно тонкость-невидимка застевает нам глаза.
*
Всего лишь тонкости объятье...
И где же наше восприятье?
*
Вновь проезжая через Артик, захожу в церковь Варага, спрашиваю ключ от Сурб Лусаворича.
Но уборщица, у которой ключ, как раз ушла на обед.
Через пару часов, может, вернется.
В магазине на центральной улице по старой памяти прошлых приездов в Армению целенаправленно начинаю искать – и наконец нахожу – пирожки с картошкой. Еда!
По местной традиции они, конечно же, жареные, а не печеные.
Здесь же, на небольшой площади с круговым движением, в центральном скверике напротив здания администрации, отдаю им должное – и, войдя во вкус, докупаю пирожков, чтобы обеспечить себе ближайшее едальное будущее.
*
Дорога идет под уклон, и я на скорости проскакиваю поворот к Лмбату.
А возвращаться уже нет сил...
После Артика шоссе около километра идет на подъем (иду пешком), далее до Маралика равнина либо пологий спуск.
*
АРАКЕЛОЦ БЛИЗ ПЕМЗАШЕНА. МАРЗ ШИРАК
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236438/
Перед Пемзашеном трасса Н-21 образует Т-образный перекресток, расходясь вправо и влево. Влево – через Пемзашен на Лернакерт-Сарнахпюр, вправо – на Маралик.
С перекрестка мне становится видно, что левая дорога на Лернакерт поднимается вверх, на гребень перевала, и там, на гребне, километрах в трех, ясно рисуется силуэт лернакертской церкви. Где-то между нею и Пемзашеном, на склоне – невидимый Макараванк.
С грустью смотрю на высокий гребень, ощущая, что подниматься туда с велосипедом, пешком – выше моих сил. Придется Макараванк, Лернакерт и Сарнахпюр оставить на другой раз.
Ну а если смотреть с перекрестка вперед и чуть правее, то нетрудно заметить темную громаду Аракелоца. До него меньше километра.
Он стоит на том же уровне, что и я (никаких подъемов!), у подошвы невысокой травянистой горной гряды.
Это слегка обруиненный мощный храм из темного базальта, барабан его купола наискось срезан временем и обрушен.
Если свернуть налево, к Пемзашену, тотчас же будет мостик через небольшую речушку. Надобно мостик переехать и сразу же свернуть вправо на грунтовку, идущую вдоль речушки в сторону Аракелоца.
Через четверть часа, идя в параллель с железной дорогой, грунтовка приводит через очередную заброшенную каменоломню с громоздящимися отвалами камня прямо к храму.
Добираюсь до Аракелоца в два часа дня, в самую жару, и прячусь от ощутимо припекающего солнца в его густой, ясно очерченной тени. Как хорошо – ни души!
Ни трансовой музыки, ни запахов жертвы.
Только я – и он.
Когда нет помех, легче ощутить, что на самом-то деле нет ни «я», ни «он».
Свиристенье ласточек, оттеняющее тишину.
Чертополохи. Кизяки.
Травка коротко выстрижена коровками.
Кто-то очень точно сказал, что достаточно увидеть один армянский храм – и ты видел их все.
Да, действительно, центральнокупольный храм, к примеру, Аракелоц, – это модуль.
И он един для всех таких храмов.
Но это может смутить, лишь если вы пришли просто поглазеть на храм, пощекотать созерцанием свои чувствилища.
У паломников иное на уме.
Они приходят к святому месту, чтобы отрешиться от своих чувств, предать их забвению, возвыситься над ними.
Внешняя форма здесь важна разве что как адхара, опора для отрыва и скачка внутрь.
*
Здесь мы ненадолго, мы транзитно.
Чем насытить то, что ненасытно?
Вычерпать всё то, чем быть посмел?
Где опустошенности предел?
*
ПЕМЗАШЕН. МАРЗ ШИРАК. ЦЕРКОВЬ ЕРАХОРАН, 6-й ВЕК.
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236436/
От Аракелоца той же грунтовкой вдоль реки возвращаюсь в Пемзашен и заезжаю дальше в село, к церкви 6 века.
Она справа у дороги.
За 15 веков образовался немалый культурный слой, метра два с половиной, поэтому грунт вокруг церкви аккуратно вынут, чтобы освободить ее из уз нападавшей окрест культуры.
Сделано это давным-давно, видно, много лет назад, археологами, так что искусственная выемка имеет симпатичный, естественный вид, заросла травой.
Здесь же основания фундаментов древней базилики.
В ее алтарной абсиде на месте престола выросла чудесная слива, усыпанная замечательными по сладости желтыми плодами.
И я не пренебрегаю ими.
Какое удивительное, незабываемое причастие!
*
В гаме разносходных тяготений
В пользу сил армянских сопряжений
Безотчетно заношу стопу,
Вкусом кармы пробуя тропу.
*
Церковь Ерахоран имеет неповторимую особинку.
Видно, что ее многажды перестраивали, и варианты перестроек, вскрытые естественной (ли?) руинизацией, живописно и алогично наслаиваются друг на друга.
Ее восточный фасад обруинен так, что в нем ясно видны скрытые в толще стен двухэтажные тайные убежища, искусно встроенные строителями то ли для схоронения церковной казны и книг, то ли для укрытия людей.
При этом церковь видится довольно целой.
Разрушения в ней очень красноречивы, но всё же частичны.
Прямо какое-то пособие по самой изощренной раннехристианской архитектуре, с точно встроенными разрезами, словно нарочно сделанными для наглядности.
На стенах церкви несколько tabula ansata (лат. «доска с креплениями») – имитаций формы вотивных (обетных, посвященных богам, молитвенных) надписей греков и латинян в виде «конфеты» в фантике, закрученном с обеих сторон.
Это прямоугольник, с узких сторон зажатый остриями двух треугольничков.
Видимо, треугольнички эти изначально были поворотные, на шипах, они при повороте зажимали табличку на доске своими остриями и позволяли при необходимости легко заменять одну дощечку на другую.
Такая «конфета» была формой подачи светской информации, затем захватила и религиозную сферу и здесь обрела особую значимость.
Со временем сама «конфета» превратилась в message, пропиталась семантикой вотивности, сама по себе стала знаком, надпись на ней стала необязательной.
Именно так, уже без надписи, как внесловесную хвалу Господу, армяне встраивали «конфеты» в стены своих храмов в 7 веке –– в эчмиадзинском кафедрале, в церкви Рипсимэ в Вагаршапате, здесь, в Пемзашене.
Как обычно, пытаюсь выяснить, что означает название храма – Ерахоран.
«Ер» – три, «хоран» – неф, арка, свод). Мне поясняют, что «хоран» здесь связан с «герезман» (арм. «могила», захоронение). Может, быть, в церкви было три придела с надгробьями?
*
Из Пемзашена до Маралика все время уклон.
А вот дальше... Дальше три-четыре километра подъема.
На бензоколонке пытаюсь найти попутку на перевал – не выходит.
Что ж, иду пешком.
Иду, иду, иду.
Но вот и гребень, или, точнее, плато.
Здесь поток праны с гор, уже в спину, при полном безветрии теперь уже сам взносит меня и на те участки, которые идут с легким повышением рельефа.
Перед Мастарой – головокружительный спуск по серпантину с перевала в колоссальную долину.
Бог мой! Какая высота была незаметно, по крупицам набрана в моем муравьином пешем восхождении!
Меня сильно раскатывает, но приходится притормозить – в самом низу после хорошего асфальта вдруг метров тридцать плохой, разбитой дороги.
Потом опять всё гладко.
*
МАСТАРА MASTARA, МАРЗ АРАГАЦОТН
На закате я в Мастаре, у церкви Сурб Ованес (Святого Иоанна) то ли 7, то ли даже 5 века.
Когда-то, давным-давно, я побывал здесь, но воспоминания крайне смутны...
Селение расположено внизу, в долине, на равнине, у подножья невысоких и плавных, безлесных горных гряд.
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236427/
Оно первое после перевального спуска с севера, со стороны Гюмри.
Мастара постепенно утягивается от трассы в распадок между двумя невысокими пологими безлесыми грядами и неспешно поднимается своей дальней окраиной в горку вместе с дорогой на Гарнаовит, до которого 15 км.
У оградки церкви сидит несколько мужчин.
Один из них ключом открывает мне церковь, а затем любезно проводит по селу.
Захожу в церковь. Она величественна и снаружи, и внутри.
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236419/
Над входом в правый придел – крест в круге и рядом ангел. Они примерно одного размера, это уравнивает и их значимость.
Поднимаюсь на деревянные хоры, под куполом храма ощущаю мощь древней веры.
В ступенчатом стилобате храма множество лунок, в незапамятные времена высверленных по обету.
В ограде церкви несколько фрагментов старых хачкаров образуют подобие альпийской горки.
Вертикальная надгробная плита с вырезом внизу в виде килевидной арки очень похожая на плиту 1906 г., которую я позавчера видел в Вардакаре, марз Ширак.
Саркофаг с прямоугольником на боковой грани - образ Гроба Господня.
*
До захода солнца благодаря своему провожатому успеваю дойти до знаменитого большого хачкара на юго-восточной околице села, поснимать хачкары на кладбище, и уже в темноте заглянуть к древнему строению Тух Манука, расположенному на одной из усадеб, в саду, под раскидистыми кронами грецких орехов.
Это довольно внушительная, хорошо сохранившаяся часовня, целиком из базальтовых плит, крыта на два ската.
На строении висит проржавевшая табличка на двух языках (включая русский), еще с прошлых времен, удостоверяющая, что здание Тух Манука – памятник архитектуры, 16-17 века.
Рядом несколько обломков хачкаров и длинная широкая плита с двумя рядами характерных, высверленных по обету лунок.
Умелые люди выбивали на стенах храмов и ванков обетные кресты.
А люди обычные по обету высверливали лунки, при этом непрестанно творя молитву или каясь в чем-то, отмаливая грехи.
Это могло занимать дни, недели, может, месяцы.
Но вот мы вновь у церкви Сурб Ованес, где в ограде меня мирно ждет мой верный байк.
Уже стемнело.
Один из мужчин очень взвешенно и вежливо предлагает переночевать у него.
Живет он один, дом пустует.
Обычно я уклоняюсь от подобных предложений – они негласно предполагают проявление с моей стороны ответного гостеприимства.
И я уже присмотрел славное местечко для палатки – в ограде храма, в правом дальнем (юго-восточном) уголке, под раскидистым орехом.
Но мне не помешало бы подзарядить батарейку для фото.
Что ж, принимаем приглашение.
Дом на западной окраине села, у подножья холма, на вершине которого находится небольшой, похожий на матур, оранжевый храм Сурб Степанос Нахавка, вроде бы 16 век – в Мастаре он хорошо виден едва ли не с любой точки.
На кухоньке, что во дворе, при неярком свете электрической лампочки без абажура, свисающей сверху, мы вместе чистим картошку, пока две двухцветные кошки боязливо и деликатно заглядывают в раскрытую дверь кухоньки, но не заходят внутрь.
Хозяину 57 лет. Он строитель. Хочет всё оставить и перебраться в Россию, потому что здесь, в Армении, работы нет. Думает даже жениться на русской женщине и жить нормально.
Дом его построен его отцом в 1926-м году.
Всё очень патриархально. Возле дома небольшой сад.
Ветви яблонь отягощены крупными краснобокими яблоками.
Они еще не совсем дозрели – зимний сорт.
Сготовившуюся картошку запиваем газировкой, которую днем по жаре я купил в местном магазине.
Чая нет, а от крепкого армянского кофе я отнекиваюсь.
*
11 октября 2016, вторник, 4-й день. Мастара. Утро.
Встаём рано – договорились с утра подняться к Сурб Степаносу Нахавке на горку.
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236411/
Как переводится «Нахавка», никто мне сказать не может.
Выпиваем по чашечке кофе со вчерашними чудесными пирожками с картошкой из Артика.
Шутя-играя поднимаемся напрямик по склону к Сурб Степаносу.
И внешне, и внутри он мало примечателен.
Спустившись, повторяем вчерашний путь – хочется увидеть и переснять при дневном свете удивительный по милости ландшафт с речушкой, горкой, рядами пирамидальных тополей и вьющимися там и здесь низкими каменными оградками вокруг большого хачкара (https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236416/), а также неважно получившиеся в сумерках хачкары на кладбище.
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236413/
Заглядываем еще раз уж и к Тух Мануку. https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236412/
Напоследок решаю заснять огромный грецкий орех, растущий в юго-восточном углу ограды церкви Сурб Ованеса.
Вдруг выясняется, что компактное строеньице под орехом – матур, часовня, где оставляют на ночь умерших перед отпеванием.
Об этом мой вчерашний провожатый забыл упомянуть.
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236418/
*
ШЕНИК, МАРЗ АРАГАЦОТН. ДВЕ ЦЕРКВИ
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236405/
От Мастары до Гарнаовита 15 км вверх, в горы.
Мой хозяин звонит знакомому, и загрузившись в видавшую виды «Ладу», за 5.000 драм я еду в Гарнаовит.
По дороге, между Дзорагюхом и Зовасаром (на удалении примерно двух км от каждого из этих селений), осматриваем две церкви Шеника – исчезнувшего селения, от которого ничего больше не осталось.
Обе церкви справа, метрах в ста пятидесяти от дороги, метрах в пятидесяти друг от друга.
Они хорошо видны на травянистой безлесой равнине, чуть в низинке, по которой течет небольшой ручей.
Внешне они не слишком отличаются.
Обе с обрушенными сводами.
На картах обозначена лишь одна из них, та, что ближе к Зовасару.
На одной из церквей, той, что ближе к Мастаре, сохранилась дата постройки – 1903 год.
Ее почти полностью исчезнувший свод когда-то удерживался двумя рядами деревянных колонн.
Внутри – следы перестройки церкви в хлев, сохранились кормушки.
В алтарной абсиде по краю алтарного помоста также идет невысокая стенка, что говорит о том, что и алтарную абсиду использовали для содержания скота.
Именно этой церковью пренебрегают ценители древностей, составляющие туристические карты.
А между тем внутри церкви в северную стену вмонтирован горизонтально древний резной камень необычной, слегка округлой формы (9-й век?).
На нем в двух квадратных «ковчегах», помещенных рядом друг с другом, изображены ступенчатая голгофа и равноконечный крест с широкими крыльями, узкие бороздки между которыми образуют отчетливый косой крест (красноречивая амбивалентность!).
Возле церкви стоит одинокий хачкар.
По дороге, проезжая Зовасар, водитель по моей просьбе показывает мне нужный поворот на Воскетас – сюда я вернусь после Гарнаовита.
*
ГАРНАОВИТ, МАРЗ АРАГАЦОТН. ЦЕРКОВЬ СВ.ГЕОРГИЯ, КЛАДБИЩЕ, МАТУРЫ
В десять утра я уже в Гарнаовите, в центре села, у древней церкви Св. Георгия, 7-й век.
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236404/
Вот уж не чаял так быстро и беструдно тут оказаться!
Это горная глубинка, какой поискать!
Окрест ни души.
Церковь на взгорке.
Перед ней шоссе опускается в живописную лощинку, в коей у дороги трансформаторные будки, пара допотопных столбов с проводами, невысокие межевые стенки границ усадеб, делянки, домики, какие-то мелкие хозяйственные постройки.
Всё это негусто подсеяно по склону и как бы вывернуто наизнанку, приближено к моему взгляду, придвинуто вплотную своей открытостью, выпукленностью, близостью.
Сквозь плотную высокогорную бытовую экзотику прохожу к церкви.
Окрест сеновалы, сушится кизяк, слеги, проволока, битый камень, железяки, валуны, остовы автомобилей, стропила из-под крыш, руины жилых домов, мусор.
Вдоль проулков вьются, прихотливо изгибаясь, бесконечные невысокие каменные оградки.
Мне еще не верится, что удалось сюда добраться.
Я настолько потрясен этим, что даже забываю фотографировать.
Это наиболее труднодоступная, глубинная точка моего маршрута.
Дверь в церковь плотно прикрыта, но не заперта.
С трепетом захожу внутрь.
Я в одном из древнейших крестово-купольных храмов.
В 1988 году мне довелось побывать здесь.
Долго помнилась эта мощь, эти древние стены, эти тройки равноконечных крестов и шестирадиусных розеток западного фасада.
Когда попадаешь внутрь – архитектура просто захватывает тебя.
Особенно поражают четыре почти полностью круглых ниши внутри церкви, врезанные в стены по углам и идущие от пола до свода, на высоту около восьми метров.
Эти цилиндры пустоты в толще камня – безупречные резонаторы-завихрители тонких энергий, что-то наподобие круглого дольмена-колодца в небеса в долине реки Жанэ под Геленджиком.
*
Гарнаовит
Аскеза древней веры
Гарнаовит
Предел земной химеры
Гарнаовит
Гончарный круг обточки
Гарнаовит
Доводка нас до точки
Гарнаовит
Зиянье пустоты
Гарнаовит
Изнанка «я» и «ты»
*
Далее осматриваю местное кладбище, беспамятно брожу среди могил.
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236402/
Меня провожает сюда местный селянин, и я прошу его прочитать даты на могилах. Цифры здесь, как и у славян, изображались буквами.
Он сообщает мне, что внушительный памятник в виде церкви поставлен на могиле 1927 года, а изрядный по высоте ступенчатый стилобат перед ним с двумя саркофагами наверху – на могиле 1968 года.
Лишний раз убеждаюсь, как мало зависит символика, основанная на древних архетипах, от времени.
Она – вне времени, и по одной простой причине: для сознания, для его глубин – времени не существует, ведь сознание вечно, и его глубины знают об этом.
Что тут у нас на плитах, какие графические напутствия уходящим?
Всё знакомое-презнакомое.
Вот на двухскатной кровле (Крышне-Кришне) саркофага длинный-предлинный прямоугольник длительной земной жизни с килевидными арками входа и выхода по узким концам – это образы порталов, ограничивающих текущее воплощение.
Вот на боковой стенке саркофага храм – отсылка к Небесному Иерусалиму как упование на попадание в Рай Господень.
По углам четвертинки «небесного света» – маркер вечного, незримого света абсолютного, чистого сознания.
Это и есть «бог».
Кайма тяготеет к зубчикам – образу кристаллизованного сознания, дублируя семантику уголков вечного света.
А вот сразу, в куче, едва ли не все основные дохристианские протосимволы – тут и поле-кшетра в виде косого креста с ромбическими делянками, и шестирадиусная розетка как иной образ того же поля, и круговая розетка – отсылка к чакре, с зубчатым орнаментом кристаллизованного сознания по периметру, и четвертные уголки вечного света.
Такое многократное дублирование как отсылка к одному и тому же – типичнейшая черта древнейших систем сохранения важнейшей, базовой информации о человеке, его устройстве, его структурах и приемах работы с ними.
А вот и гладкая плита, на которой ничего нет, кроме изображения квадрата.
Это квадрат «земли» как отсылка к тленному, временному телу ч-ка.
На плиту кто-то положил камень. Это вряд ли случайность.
Такое ненавязчивое, почти и незаметное в своей естественности вотивное проявление я встречал не раз на могилах и в матурах.
Камень – древнейшая отсылка к крепости, «кристаллизованности» (ваджрности, как говорят индусы и буддисты) сознания, ставшая в хр-ве маркером Иисуса.
А вот на плоской плите контур человеческой фигуры с обозначением круговыми розетками чакры сердца (анахата) и головной чакры (это либо аджна, либо сахасрара).
Конечно, ни о каких чакрах резчик ведать не ведал, он наносил символы автоматически, интуитивно, по наитию, вне их осознавания.
А наитие в таких случаях обычно даёт попадание прямо в точку.
А иногда чуть в сторону.
Поэтому топосы протосимволов чуть «плавают», и головная чакра в нашем случае не имеет точной привязки.
Фигура дана с четвертными уголками по углам, т.е.в вечном свете.
Нет места лучше древних кладбищ.
Их энергии мягко убирают нашу самость и эгоизм.
*
Люди,
Что себя с травой равняли,
Умирая,
В Боге исчезали,
Обратив
При жизни то и это
В антрацит
Прессованного света.
*
Мы живем,
Себя познать не смея,
Низведя
Сознанье до пигмея,
Откатившись
В бытие тюленье,
Упражняясь
В самоистребленье.
*
Расспрашиваю о самом старом в селе матуре.
Меня отправляют за село, наверх по ущелью.
От церкви примерно с километр на восток.
Провожатого не находится, и я слегка плутаю по околицам, пока не нахожу нужное направление.
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236403/
За село, чуть заметно поднимаясь в гору, прямо вдоль ущелья (ущелье по правую руку) по его кромке ведет каменная дорога на заброшенный карьер, то есть на каменоломню.
Добываемый камень, туф, в этом ареале начинается сразу, прямо с поверхности.
Поэтому разработка его выглядит очень просто и в то же время очень странно: это более-менее углубленное (в зависимости от длительности выемки камня), идеально ровное плато, аккуратно рзграфлённое на прямоугольнички.
Камень срезают (выпиливают) горизонтальными слоями, сразу готовыми кирпичиками нужного размера.
По бокам плато образуется ступенчатый амфитеатр.
Именно такой, классический, неглубокий карьер пришлось мне миновать на подходе к дальнему матуру.
Дорога до карьера каменная в самом буквальном смысле.
Это некое волнообразное русло, словно промытое горным потоком, скользящее по неровным бугристым выходам скальных пород. Уж не знаю, на чем же тут ездят, по этим каменным буграм.
Карьер заброшен.
От него впереди уже виден матур, он находится в ущелье, уютно умещается на невысокой зеленой терраске, прилепившейся к травянистому склону.
Состоит из двух каменных домиков на два ската, большого и маленького, интимно прижавшихся друг к другу.
Тут же бежит ручеек, у ручья несколько деревьев, под деревьями сварной стол и скамьи для трапезы.
Место удивительной милости и теплоты.
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236400/
*
Крыши на два ската крыты Крышнем.
Здесь я буду третьим, но не лишним.
В тихом омутке – уединенье.
В полумраке – тонкости сгущенье.
*
11.10. Покидаю ущелье с матуром.
Возвратившись в село, начинаю скатываться вниз, под горку, в Зовасар.
Едва отъехав от церкви, вижу справа у дороги под грецкими деревьями крошечный аккуратный домик с крестом – матур. А в нем – впечатляющий фрагмент хачкара.
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236399/
*
ЗОВАСАР, МАРЗ АРАГАЦОТН. МАТУР СУРБ ГЕВОРГ В РУИНЕ ДРЕВНЕЙ ЦЕРКВИ
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236372/
11.45. Я в Зовасаре.
На главной улице, в низинке, где шоссе делает петлю, рядом с автогаражом, чуть-чуть не доехав до поворота на Воскетас, осведомляюсь, нет ли в селе древнего матура.
Оказывается, есть, и совсем недалеко.
Нужно чуть пройти назад в горку и завернуть налево в первый узкий проулок.
А там подскажут.
Оставив байк у гаража, иду куда сказано.
Улочка настолько узка, открыта и интимна, что мне не по себе.
Здесь ходят только свои, здесь все друг друга знают.
К счастью, кругом народ, селяне обихаживают свои делянки, осень же.
И мне легко корректировать свое перемещение к матуру по их указаниям.
Без этих точных наводок найти матур просто невозможно.
С улицы, которая к нему ведет, он невидим и никак не обозначен.
Можно спокойно пройти мимо, и не подозревая о его существовании.
Мне прямо указали, куда надобно зайти – и я прохожу как бы в прогал между двумя высокими стенками, сложенными из дикого камня – и вдруг оказывается, что я внутри руины древней церкви.
От нее уцелели стены полуциркульной алтарной абсиды на высоту около двух метров и два боковых притвора.
Это и есть матур Сурб Геворг Зовасара.
Он очень хорош. Уединен. Намолен.
Достоен сдержанной, скупой красотой.
Под ногами мурава, а не камень.
Справа от алтаря, у южной стены роскошный куст шиповника.
Матур просто-таки вплавлен, впаян в свое окружение.
Он и есть оно. Оно и есть он.
Его северная, южная и западная обрамляющие стенки невысоки, около двух метров.
Это просто пограничные оградки соседних усадеб, традиционно сложенные едва ли не «всухую» из слегка тронутых обработкой валунов.
Эти оградки принадлежат и матуру, и усадьбам селян.
Они – и то и другое.
Они снимают границу между бытом и святостью.
На северной стене стоят пчелиные ульи.
Напротив входа возвышается огромная ступенчатая пирамида прессованного сена.
*
Сурб Геворг – мембранка и врата,
Чтенье вслух с заветного листа,
Отвечая духу моему
Теплотой раскрытости всему.
*
ВОСКЕТАС, МАРЗ АРАГАЦОТН https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236371/?p=0
12.20. Въезжаю в Воскетас. Сюда из Зовасара ведет грунтовка.
Село открывается в низинке, куда я, оказывается, спускаюсь с горы.
Окрест экзотичный «каменный» пейзаж, да еще и отчасти диагональный, ибо размещен на склоне. Восхищенно застываю на спуске, щелкая цифровичком.
Встреченные ребята говорят мне, что у них есть только «маленькая церковь», которую я увижу дальше по дороге.
Поэтому, спускаясь дальше и попадая как бы уже на равнину, не задерживаясь проезжаю село насквозь, оставляя по правую руку большое озеро.
И действительно, на выезде вижу слева у дороги небольшой матур, внутри непритязательно.
Где-то с середины села начинается асфальтовое покрытие дороги.
*
КАРМРАШЕН. МАРЗ АРАГАЦОТН
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236356/
12.37. В Кармрашен заезжаю с севера, из Воскетаса.
Перед селом балочка, над ней выровнена делянка в виде искусственного плато, стенки которого выложены диким камнем. На плато селянин собирает свеклу.
Северная окраина села ничем особым не примечательна и интересна мне своей лаконикой и минимализмом.
Обшарпанные стены. Запустение всегда очень фактурно. Длинный низкий барак.
Ржавый запертый вагончик заброшенного вида, в нем когда-то чем-то торговали.
У входа перед дверью – камень, на нем сидел хозяин лавочки, скрываясь от солнца под деревом у невысокой оградки.
Делаю несколько снимков всей этой более чем непритязательной натуры, чтобы запечатлеть именно эту накопившую знаки достаточно протяженной жизненной истории запустелость, щемящую патину простоты и незамысловатости местного бытья.
Однако пора бы чем-нибудь и перекусить.
На завтрак в Мастаре утром у Захара был мой вчерашний пирожок с картошкой под крошечную чашечку крепкого кофе.
Мой запас еды сошел на нет.
Так что надобен магазин.
Еду по главной улице, но магазина не видно.
Начинаю расспрашивать местных.
Мужчина с двумя мальчиками года по четыре берется проводить меня.
Через пару минут блужданий по узким каменистым проходам между дворами, заросшими крапивой и сорняками (внимательно смотрю под ноги, чтобы не дай Бог не наткнуться на безжалостные к велопротекторам грнуки) я понимаю, почему он не стал объяснять мне дорогу и вместо этого повел меня сам.
«Здесь», – наконец кивает он мне на двухэтажный жилой дом среди огородиков и делянок соседних усадеб.
Железная дверь заперта. Он громко стучит. Ответа нет.
Сквозь редкую тюремную решетку открытого окна внутри виден прилавок с нищенским набором продуктов.
Кивнув мне, чтобы я стучал дальше сам, мужчина с мальчиками уходит.
Дверь открывает пожилая полная женщина.
От нее узнаю, что магазин в селе закрыли, а она распродает остатки.
Захожу внутрь, а там ровно ничего особо съедобного.
Приходится на крайний случай обойтись шоколадным батончиком-пралине и последним на полке литровым пакетом яблочного сока.
Возвращаюсь назад, к ржавому вагончику, и трапезничаю, неохотно жуя тугой холодный шоколад, усевшись на тот самый камень у запертой двери, что под деревом у невысокой оградки.
Яблочный сок, снимая приторную сладость шоколада, служит утешительным призом.
*
Так и не осилив шоколадный батончик, поборов искушение тотчас выбросить оставшуюся половинку, всё же заворачиваю ее в фольгу и закладываю в карман рюкзака – а ну как и дальше с едою будет туго?
И в самом деле шоколадка пригождается.
Я приканчиваю ее и сок через пару часов на просторной в тени Аракелоца у Пемзашена.
*
КАРМРАШЕН, МАРЗ АРАГАЦОТН. ЦЕРКОВЬ МАЙРАМ АСТВАЦАЦИН 1860 г.
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236355/
Покидаю наконец северную окраину села и по центральной улице, спускаясь дальше, выезжаю к церкви.
Она при дороге. Длинное приземистое здание.
Стены на месте, крыши нет. Внутри крапива.
Вход с южной, вытянутой стороны.
Точно такую же церковь, точно такой же степени руинизации я видел в 2011-м г. в Ланджахпюре на Севане близ Гавара, марз Гахаркуник (жам 1877 г., см.
В южной стене возле входа несколько резных камней, явно из более ранних построек.
Один из них поистине уникален, находится над входным порталом чуть справа от него.
На камне плавные пересекающиеся переплетения, образующие асимметричную композицию то ли из растительных мотивов, то ли из языков огня.
Подобная намеренная размытость и неопределенность предметной отнесенности изображения обычно вводится для снятия «языческих» аналогий с земными реалиями.
Это типичное свойство изображения «побегов духа» или «духовных даров» на хачкаре.
Но они всегда парные, исходят обычно из основания креста вниз, затем полукружьями отгибаясь в стороны и затем поднимаясь вверх, с тяготением возврата к ножке креста в районе средокрестья.
А здесь, на этом камне – и в помине нет парной симметрии.
При этом очевидно, что камень вмурован боком, ибо слева видна «ступенчатая голгофа» – один из традиционных образов, служащих основанием креста воскрешения на хачкаре.
«Голгофа» сразу определяет верх и низ композиции.
Но тогда отрасли-языки пламени про-из-растают от Земли к Небу, обозначая тяготение прочь от земного, они являются вектором, градиентом, стрелой, путевым столбом.
Их плавные извивы – маркер их подразумеваемой динамики, нахождения в движении.
Значит, то, что мы видим – извод мотива свободного ухода сознания прочь с Земли, куда-то в иные, горние миры.
Не это ли и есть «воскресение»?
Если да, то перед нами своеобразный, нетрадиционный извод главного мотива хачкара.
Этакая указующе поднятая вверх пальмовая ветвь вечной жизни не на Земле.
*
Пережив
Согласие и спор,
Просто падать
В небо без опор,
Просто видеть,
Что миров не счесть,
Просто отвечать
Тому-что-есть.
*
Но можно сказать, что это и аналог растительных мотивов как древа жизни.
С такой же степенью уверенности можно предположить, что этот «пламенеющий» мотив духовных произрастаний-отраслей – отсылка-призыв к утончению, к просветлению ауры, к восхождению в плане чистоты сознания в нас.
Этот крайне редкий для армянской христианизированной культуры случай асимметричной композиции, которая практически не поддается адекватному описанию словами и какими-то более-менее точными терминами, вряд ли случаен.
Вполне возможно, что асимметрия, вводящая «неописуемость» композиции, преследует особую психотехническую цель: вывести, выбить восприятие за пределы логики, за пределы всех слов и описаний – ибо Бог (или иначе, вечная и несотворенная природа в каждом из нас) неописуем.
И не христиане до этого додумались.
Вот ведь и «дао смутно и неопределенно». И буддийская нирвана.
Вечное начало в нас неописуемо, нелогизируемо, невыразимо в словах – и тем не менее постижимо, раскрываемо, тонко-ощутимо и инструментально.
Асимметрия подобного рода – это визуальная уловка, качалка-эксцентрик, которая намекает на раскрепощение, снятие всех пределов, исчезновение границ.
Это приглашение к открытию всевозможности всебытия, или, по крайней мере, предложение направить себя, свой тонкий план от земного к горнему.
Композицию можно сблизить по принципу построения с «камнями-лабиринтами» (Варденик на Севане, у Ишханаванка и с «крестами-лабиринтами»
Это, безусловно, самая редкостная и весьма значимая находка моей нынешней поездки 2016 года.
Пожалуй, она заслуживает не только прозы, но и стихов. А вот и они.
*
КАМЕНЬ-ОБРАЗ СВОБОДНОГО ПРОИЗРАСТАНЬЯ
В ЮЖНОЙ СТЕНЕ ЦЕРКВИ МАЙРАМ АСТВАЦАЦИН 1860 г. В КАРМРАШЕНЕ, МАРЗ АРАГАЦОТН
*
Путь не прям произрастанья веры.
Нет здесь ни креста, ни полусферы,
Ни розетки о шести концах,
Нет и ромбов на косых крестцах.
Поле расширения сознанья –
Смутное, неясное камланье,
То, что вне любых определений,
Выше слов, суждений, взглядов, мнений.
Здесь ветров изменчивы мотивы,
Гряд непредсказуемы извивы,
Борозды идут как им вольготно,
Вперехлёст и ровно, редко-плотно.
Множество возможных средостений
Обнимает розу направлений,
Расширяя сферу, где живём,
Правя невместимого объём,
Прикасаясь в духе, что нетлен,
К таинствам миров и ойкумен.
*
С другой стороны дверного проёма – еще один значимый фрагмент: часть арки, где пространство под аркой заполнено покрывающим орнаментом из шестирадиусных розеток – образ кшетры, всеобщего поля сознания, «Бога».
Прилегающие к церкви дома и проулки необыкновенно своеобразны.
Всё здесь немного не такое, как везде.
Заборы, дома, сараи, проулки.
Вроде бы всё узнаваемое и вполне понятное – а не такое.
Да, всё подчеркнуто каменное.
Да, кругом каменные стены домов, каменные кладки границ усадеб, объемлющие земельные участки либо каменисто-гравийные улочки-дороги.
Земля и камень в чистом виде, без добавок.
Но дело не в этом. А скорее в своеобразии энергетики.
Словно ты вдруг очутился на другом континенте. Или даже на другой планете.
Не она ли породила эту самую асимметрию – уникальную, необычайно редкостную вещь?
Или это случайно уцелевший остаток каких-то древних эксцентричных культов, обладавших колоссальной внутренней свободой, немыслимой в христианстве? – и взывающих к этой свободе, таящейся в глубинах каждого из нас?
*
Он без недостатка, без избытка,
Текст меня в пределах тела свитка.
Говорят, что в нем – благая весть.
Кто бы только смог его прочесть?
*
Местный селянин охотно показывает мне близлежащий матур Сурб Нарек, посвященный Григору Нарекаци, автору религиозных гимнов и «Книги скорбных песнопений», которую знает и почитает каждый армянин.
Матур на усадьбе, без опознавательных знаков, похож на хозяйственную постройку, без провожатого найти его невозможно.
Внутри непритязательно, висят белые полотенца с нашитыми на них красными крестами. Спрашиваю, как такого рода подношения называются по-армянски. Оказывается, шушпа.
*
Метрах в ста на восток от церкви, на усадьбе одного из домов, на меже стоит большой приметный хачкар высотой более двух метров.
Рядом с ним маленький хачкар. Рядом с маленьким – крестик-невеличка.
А на улице перед домом... как бы это выразить... просится слово «помол»...
Видно, здесь было старое кладбище, а теперь здесь подобие пустыря.
Наверное, место решили освободить, немного потеснить старые камни.
И так слегка отодвинули их на периметр.
Здесь, по периметру, в хаотичном невысоком навале что-то из уцелевшего более-менее доступно обозрению.
Понимая, что эти фрагменты явно на грани, я бы сказал, естественной убыли, отснимаю всё, что на виду.
*
Из Кармрашена я хотел проехать на Ехник, но где-то сбился с нужной дороги, взяв южнее, и выбранная мною грунтовка закончилась у одинокого жилого дома, стоящего на отшибе, на краю небольшого ущелья с отвесными стенками, с речушкой на дне.
На другой, южной его стороне, на травянистом, чуть всхолмленном плато, примерно в шестистах метрах, мне уже виден матур Сурб Ншан, за которым еще в полукилометре южнее из-за гряды выглядывают верхушки пирамидальных тополей Шгаршика.
А Ехник остался где-то западнее.
Раз так получилось, двигаемся в Шгаршик.
Дорога туда идет как раз мимо одинокого матура посреди безлюдного плато.
Но как же перебраться через ущелье?
Вышедшая из дома девушка любезно показывает мне полуразрушенный арочный мост, под которым я могу перейти на ту сторону ущелья.
На той стороне едва заметная тропка выводит на едва заметную грунтовку к матуру.
По камням выволакиваю велосипед наверх.
Наверху можно даже ехать.
Люди тут явно ходят, но редко и мало.
А вот насчет велосипедистов – очень сомневаюсь.
*
МАТУР СУРБ НШАН (СВЯТОГО ЗНАМЕНИЯ) НА ПУСТЫННОМ ПЛАТО,
В 600 МЕТРАХ СЕВЕРНЕЕ ШГАРШИКА, МАРЗ АРАГАЦОТН
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236351/
Небольшое, но достаточно вместительное, по виду новое строение с крышей на два ската, без всяких изысков.
Захожу внутрь. Ого! Сразу видно, что новая эта постройка возведена над древней часовней.
Здесь находится фрагмент раннехристианской стелы с крайне редким изображением царя Трдата с песьей головой.
За Трдатом и над ним – сирийский равноконечный крест в круге, над крестом парит ангелочек и грозит Трдату занесенной над ним рукой.
Близкий извод Трдата с кабаньей головой (у Агатангелоса описано, что Бог обратил его в дикого кабана) можно видеть на одной из стел в Талине, возле храма Мариам Аствацацин
Аналогичный мотив в православии – изображение Св. Христофора с головой то пса, то коня
(см. об этом http://www.pravoslavie.ru/put/070522120099.htm).
Армянский царь Трдат, гонитель и истязатель христиан, был обращен в кабана из-за своего нечестия, а Св.Христофор якобы происходил из страны кинокефалов – людей с песьей головой. Согласно Константинопольскому синаксарию собакоголовый облик святого следует понимать символически, как состояние грубости и свирепости во время пребывания его язычником. На самом деле идея таких изображений очень проста: человек становится божьим, лишь преодолевая, превозмогая свою животную ипостась, от которой здесь, на Земле никому из нас все равно никуда не деться.
Вот и приходится носить на себе животные черты.
*
Пол восточной части часовни приподнят, вверху профилирована полуапсида-конха.
Переднюю, вертикальную стенку подиума образуют части древних хачкаров с архаичными мотивами резьбы.
При бетонировании пола их нижние части – увы – ушли в бетон.
Но это никак не повлияло на дух, витающий в этих стенах...
*
От матура по прямой до Шгаршика уже рукой подать.
Но этот путь – пеший.
Он даже не для велосипеда – из-за густых каменных гряд, не дающих возможности провести велосипед напрямик по полю до близкого Шгаршика. Каменные гряды вынуждают меня держаться грунтовки.
А грунтовка-то идет не в село, а в ближайшую каменоломню, уводя прочь от села.
Близ каменоломни вижу собрвшихся в кружок, мирно трапезничающих вокруг большого камня рабочих.
Подхожу, чтобы спросить, нет ли здесь других матуров.
Они не местные, не знают. Приглашают к трапезе.
Подсаживаюсь. Еда принесена из дома.
Очень аккуратно поджаренная картошка, без пригарок.
Домашний сыр, лаваш, помидоры, огурцы, яйца вкрутую, зелень.
В разговоре выясняется, что каменоломня частная.
Что налоги таковы, что если их выплачивать, останешься на нулях.
Поэтому откупаются взятками. Что хозяин сидит напротив меня - крупный полноватый мужчина.
Что этот мужчина – сын знакомого мне археолога из Неркин Базмаберда, который нередко приезжал к нам на раскопки под Катнахпюром памятным летом 1988-го. Он в свое время давал мне почитать замечательную и редкую книгу Луконина о сасанидской нумизматике – просто-таки эталон глубокого и захватывающе интересного научного исследования символики и истории монет того времени.
Его сын теперь занимается каменоломней, ведет бизнес.
А я вот бездельно качусь мимо них на велосипеде.
*
Между теми,
Кто со мной вошёл,
Я не представитель, не посол,
Не любимец масс и не изгой.
Я такой же, как любой другой.
*
С сердцевинкой дней своих анфас,
Много ли я лучшести припас,
Растянув шатёр себя по кругу,
Чтобы жить и недругу, и другу?
*
Густо посыпанная мелкой туфовой пылью розового цвета грунтовка с каменоломни выводит наконец на асфальтированную дорогу, соединяющую Ехник и Шгаршик.
Выезжаю на нее где-то посередине, оказавшись на равном удалении от обоих сёл.
Куда же двинуться? Хотелось бы заглянуть в Ехник.
Но туда надо спускаться под горку, терять высоту – а значит, потом опять пыхтеть пешим на подъеме. А я сейчас наверху, на ровном плато, без уклона.
Поэтому, махнув рукой, поворачиваю на Шгаршик.
*
ШГАРШИК, МАРЗ АРАГАЦОТН
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236350/
15.10. Я в Шгаршике. Оставив байк в одном из крайних дворов, поднимаюсь на горку над селом к матуру Сурб Аствацацин.
Мне объяснили, что матур рядом с памятником в виде стоящей мужской фигуры.
Наверху трава по пояс, но в целом всё вроде бы очень обозримо, довольно гладко.
Памятник со стоящей фигурой, несколько могил, сварная беседка, строительный запертый вагончик – а матура нет.
Рядом с фигурой довольно высокая кладка древнего прямоугольного фундамента, метра в полтора-два высотой.
Забираюсь наверх.
Наверху гладкая травянистая лужайка.
Хожу. смотрю вокруг – ничего.
Матур так хорошо замаскирован, что без провожатого обнаружить его мне не удается.
Спускаюсь вниз. Жалуюсь встреченному селянину, что вот, не смог найти матур.
Он мне: «Он там, красная дверь».
Никакой красной двери мне не попалось. Как же так?
Уж не ходил ли я по потолку матура, а он был как раз подо мной?
Полностью обойти кругом фундамент я не догадался, понадеявшись, что сверху всё увижу. Но ничего не увидел.
*
Словно чуть присыпано песком,
Знание мерцает маячком.
Нам пример – умеет в небе птица
Без него прекрасно обходиться.
*
Армяне говорят по-русски всё же неважно, но мне показалось, исходя из услышанных смутных и сумбурных объяснений, что матур этот непростой.
Я так начал понимать в конце концов, что под матур использовали опустевший за ненадобностью военный подземный дзот, расположенный на вершине этой горы.
В дзот ведет один-единственный люк.
И этот люк мне найти не удалось.
А может, это всё мои фантазии.
Подъем на гору и спуск занимают у меня всего-то двадцать минут.
Я огорошен неудачей. Впору хоть опять подниматься наверх.
Но я не уверен, что при повторном подъеме сумею отыскать матур.
И я уезжаю из Шгаршика, не побывав в матуре Сурб Аствацацин.
Дорога из Шгаршика к Катнахпюру ровная и прямая, идет под гору с хорошим уклоном и раскатом, я проношусь по ней как ветер, безвозвратно теряя высоту.
Где-то на середине пути слева у дороги новый скучный матурчик, внутри безыскусно.
*
КАТНАХПЮР, МАРЗ АРАГАЦОТН
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236349/
15.47. Я в Катнахпюре. «Катн» – молоко, «ахпюр» – источник.
16.00. Церкви в селе нет. Но в центре села, у дороги крохотная руинка из камней, едва ли не «всухую» сложенных довольно ровным прямоугольником вокруг святого места и накрытых сверху листом гофрированной металлической кровли.
Руинка эта – типичный старый матур.
Однако ж, возможно, для защиты находящейся в нем древней стелы здесь имеет место ржавая доска на двух языках, свидетельствующая, что это охраняемый памятник архитектуры, древняя церковь, 7-й век.
Внутри руинки фрагменты закопченных хачкаров и раннехристианская стела, на лицевой грани которой равноконечный крест в круге изображен на длинном цветочном стебле, стоящем на ступенчатой голгофе.
Обычно такие стелы датируют 4-5-м веком.
*
В 1988 году где-то между Катнахпюром и Ириндом, на грунтовой дороге, по прямой соединявшей в то время оба села, на удалении и от того и от другого, на каменистом пустынном плато, похожем на пустошь, во время неспешной пешей прогулки я вижу примечательную вещь.
У самой дороги стоят в ряд три или, может, четыре хачкара.
Еще два хачкара, стоящих по бокам и смотрящих внутрь, образуют две перпендикулярные, короткие стенки. И еще пара хачкаров, также смотрящих внутрь образуемого прямоугольника, добавляет четвертую стенку.
Эта домушка из хачкаров чем-то еще накрыта сверху.
Она низкая, примерно 180 см высотой.
При своем росте 190 см мне пришлось чуточку пригнуться, чтобы заглянуть внутрь.
На скамеечке в центре Катнахпюра сидят мужчины.
Описываю им свой памятник.
Да, говорят тотчас же, есть такой.
При въезде в Иринд надобно, не доезжая первых домов, свернуть влево.
И там, отъехав от села, в поле, можно найти то, что вы ищете.
Окрыленный, лечу в Иринд.
Да только дорога теперь туда новая, идет вверх, петляя.
Приходится попыхтеть. Наконец первые дома.
Сворачиваю влево, стучусь в последний дом.
Спрашиваю, нет ли там дальше в поле хачкаров?
Да. говорят, как раз есть.
Оставив байк у дома, отправляюсь искать.
Высокий мой склон далее спускается в ущельице к реке.
По другому берегу ясно прослеживается старая, прямая дорога из Катнахпюра на Иринд, по диагонали, полого снижающаяся к речному броду.
С моего склона мне видно далеко окрест.
Ничего похожего на свой памятник не вижу.
Впрочем, я ведь не знаю, как он сейчас выглядит.
Кроме того, в видимом пейзаже масса каменных гряд и отдельных груд камней – какая из них моя? Которая из них – хачкары?
Возвращаюсь через полчаса, излазив весь ближайший склон и найдя лишь новый безыскусный матур, в котором стоит небольшой закопченый хачкар.
В Иринде у местных стариков и мужчин начинаю спрашивать насчет своего памятника, описываю, делаю рисунок.
Нет, говорят местные, никогда мы ничего похожего здесь не видели.
А я почему-то думал, что уж здесь-то без труда найду своих прежних знакомцев.
Неужели я ошибся?
Я исходил здесь в 1988-м все дороги.
Вполне возможно, что мои хачкары стоят на другой дороге, дороге из Катнахпюра в Ехник.
*
ХРАМ В ИРИНДЕ, 21-й ВЕК
Ныне в него вкраплены несколько камней от храма 5-го века.
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236348/
В центре села Иринд находится древняя церковь.
Она упоминается во всех книгах по армянской архитектуре.
И я, хоть и выдохся нимало, добравшись до окраины Иринда, всё же нахожу в себе силы и еще с километр устало бреду вверх по селу до церкви, ведя байк.
И вот я вижу ее. Возле стен шурует желтый японский грейдер.
Вокруг всё взрыто и на ушах.
Внутри реставрация, стоят леса.
В алтарной апсиде лежат навалом мешки с цементом, хотя вокруг немало свободного места, более подобающего мешкам с цементом.
*
Не сносили
Даже и подков
Рьяные носильщики мешков.
*
И самое главное: в церкви не осталось церковного духа.
Ничего не осталось. Просто мертвая скорлупа.
Выхожу наружу обескураженный.
Древнюю оболочку каким-то образом удалось резко осовременить.
Точнее, обезбожить.
Как им это удалось?
*
Разошлись с собой в земной невстрече
Право же, не так уж и далече.
А сойдясь нос к носу, без истца,
Не приемлем своего лица.
*
Внимательно смотрю на храм и вижу, что передо мной новодел.
Всё заменено. Всё упрощено.
В стенах осталось лишь несколько древних камней.
Они наперечёт. Они изъедены временем и сразу различимы.
И это всё. Они не делают погоды.
Вот тебе и храм 5-го века!
*
Долго выбирал к святыне путь я.
Под ногой – дорожка лилипутья.
Видишь камень, тронешь – прах, гнильё.
А окрест – пигмейство, гномовьё.
*
Храм в Иринде, двадцать первый век.
Он – как современный человек
Он – затерян в каменной глуши
Он – окаменение души
Он – как грёза стихнувшего эха
Он – пустая скорлупа ореха
Вроде бы стоит себе как встарь
Он теперь – безбожия алтарь
*
Наверное, после завершения всех обезбоживающих реставраций, после всех этих мирских обработок храм вновь осветят по установленному обряду.
Храмом пятого века он от этого не станет.
Но в нем хотя бы опять поселится Бог.
*
Пробираясь
Краем ойкумены
Как паломник, вижу только стены,
Скорлупу,
Укрывище пустот,
Тех, что тело бренное несёт.
*
Потрясенный увиденным, бегу из Иринда как от чумы.
Со свистом на скорости пролетаю Катнахпюр.
В пекарне на пересечении с аштаракской трассой покупаю свежий лаваш и несусь дальше, всё вниз и вниз, до Ашнака.
Ветра нет, но от скорости воздух свистит в ушах.
*
Весь этот шум и гам
Можно считать искусом.
Я – по-прежнему там,
В первом веке, с Иисусом.
*
АШНАК, МАРЗ АРАГАЦОТН.
ДВУХСЛОЙНАЯ ЦЕРКОВЬ АСТВАЦАЦИН (СУРБ КАРАПЕТ?) 15 И 21 ВЕКА
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236347/
«Ашнак» – так называют коренных жителей Афганистана, селян.
В Ашнаке ищу двухслойную церковь, которую видел в 1988 г.
О ней мне рассказал тогда археолог Есаи из Неркин Базмаберда.
Храм 10 века в 15-м веке был обложен новыми стенами.
В одном месте в первом храме в стену был встроен хачкар.
В этом месте строители 15-го века оставили окошечко, чтобы хачкар был виден.
Церковь эта произвела на меня неизгладимое впечатление.
Она не была похожа на традиционную храмовую постройку, а скорее напоминала хорошо укрепленное жилище, крепость, сложенную едва ли не «всухую» из квадров, ничем не скрепленных.
Была в ней удивительная мощь и потаённость, возникавшая как раз от двухслойности, от того, что хачкар 10-го века проглядывал на свет Божий сквозь проём в толще более поздних стен.
Да это и не было проёмом – просто небрежный прогал между камнями, который как-то умудрились оставить строители.
От этой церкви исходило ощущение глубокой природности – будто ее строили не людские руки, а словно бы гигантские муравьи сложили ее своими лапками.
Этот удивительный храм неотступно был со мной все эти годы.
И потому я вновь здесь, спустя 28 лет.
Церковь стоит на крутом обрыве, на самом краю ущелья.
Но вот сюрприз! Я не узнаю знакомых форм.
Передо мной что-то совсем иное, невиданное.
Может, я ошибся местом?
В середине композиции теперь царит новодельная часовня на два ската с гладкими стенами из оранжевого туфа.
С севера и юга она, как клычками, сжата двумя угловыми руинами стен из темных крупных квадров.
Эти две руины – всё, что уцелело от той, старой двухслойной церкви.
Первый слой 10-го века полностью испарился, от второго остались рожки да ножки.
Уникальное сооружение попросту уничтожено.
Сделано это вроде бы в прошлом, 2015 году. Немного я не успел.
И ведь наверное местные гордятся произведенной «реставрацией».
С грустью смотрю на новодел.
Вокруг церкви оградка, калиточка с задвижкой, посажены туи, из шланга течет вода для полива, травка зеленеет.
Более чем скромные обломки хачкаров прислонены к стене напротив входа в церковь.
С соседних участков через низкие оградки сюда свободно простираются кроны огромных ореховых деревьев.
На траве скошенное и уже высохшее сено, густо усыпанное нападавшими с деревьев орехами, настолько спелыми, что они уже выскочили из своих зеленых шкурок.
В дальнем укромном уголке церковной ограды решаю поставить палатку и заночевать под роскошной греческой кроной.
Долго разбрасываю в стороны орехи. Сгребаю сено.
Но вот палатка поставлена. Как раз и сумерки подошли. Остается мирно залечь.
Сижу на балюстраде на краю ущелья.
*
Мы – жилища сущего, дома,
Знаки нелинейного письма
Вне конца, начала и движенья.
Мы – стоячая волна забвенья.
*
Смотрю на север, на горы, с которых спускаюсь вот уже четвертый день.
На небо над горами.
На звезды над земным небом.
Смотрю на них, стараясь ощутить на себе их ответный взгляд.
*
Что там, за щемящей пустотой?
Может быть, невидимый устой?
Может быть, всё то, о чем мечталось?
Может быть, всё то, что в нас случалось?
*
Через калитку на территорию торжественно входит целая процессия молодежи.
Почему-то с сувенирными рюкзачками за плечами.
Направляются ко мне.
Приглашают в дом, видно, увидели всё же меня через низкую оградку.
Говорю им слова, что вот, мол, оказался здесь не случайно, что просто-таки нацелен провести ночь именно здесь, у святого места.
Что не мыслю себе ну просто-таки ничего иного.
Молодежь ретируется.
*
Шелестом осеннего листа
К праху ниспадает высота.
Так и мы, побыв в своем «нигде»,
Прахом ниспадаем к высоте.
*
Ночью преходящей, но нетленной
Осенён космичностью вселенной.
Мы с тобой – вселенной алтари.
То, что есть снаружи – всё внутри.
*
Забираюсь в палатку.
Из ближайшего дома начинает доноситься музыка.
Армянские песни.
По сопровождающему их шуму понимаю, что там празднуют, хоть день и будний.
Вот куда меня зазывали, на праздник!
Музыка не дает уснуть, слышна прекрасно.
Вновь является делегация, уже в сгустившейся тьме.
Светят фонариками, ходят вокруг, окликают: «Эй друг!»
Лежу не шевелясь, не откликаясь.
Надеюсь, что за ноги на праздник меня выволакивать из палатки не будут.
И действительно, походили, посветили, поаукали – и ушли восвояси.
А музыка играет еще часа три, до полуночи.
Серьезные сосредоточенные вещи постепенно сменяет эстрада, а потом и блатной шансон, русский извод.
Засыпаю за полночь, лишь когда торжество отгремело, песни и подпевки, приветственные клики и ритмические хлопки смолкли.
*
12 окт 2016, среда. 5-й день. Утро у храма Сурб Аствацацин (или Сурб Карапет?) в Ашнаке, под ореховым деревом.
*
Словно моего сознанья эхо,
Желтый лист прошелестел с ореха.
Звук как паутинка средостений
Внемлет отраженью отражений.
*
АШНАК, МАТУР ГРИГОРА ЛУСАВОРИЧА (ГРИГОРИЯ ПРОСВЕТИТЕЛЯ)
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236335/
Сняв палатку, отправляюсь к матуру Григора Лусаворича.
Он построен недавно, чуть севернее, в том же ущельице, на краю которого зависла церковь Аствацацин.
От церкви его даже видно.
Если смотреть вдоль ущелья на север, заметна оранжевая постройка на взгорке.
У матура характерный вход в виде широкого, почти замкнутого круга.
Вокруг матура несколько хачкаров почтенного возраста.
Возле стен матура, на склоне – почитаемая выемка-пещерка, закопченая пламенем свечек, обложенная обломками хачкаров.
Здесь, в числе прочего, есть небольшой плоский камень квадратной формы, теплого коричневого цвета, на нем в «ковчеге», обозначенном валиком, помещен плоский полурельеф – эллинизированное изображение женской головки в профиль (правый), в зубчатом венце.
Перед профилем, чуть наверху – равноконечная крестообразная звёздочка.
Уж не Астхик ли это (арм. «Звёздочка», богиня любви, красоты и небесного света), уцелевшая здесь с дохристианских времён?
Крестообразная форма звезды допускает восприятие композиции и в контексте христианства. Тогда перед нами еще и дева Мария.
Словом, это один из синкретических образов, столь типичных для народных верований, мирно сплавляющих воедино сходные мотивы и образы разных конфессий, подменяющих друг друга.
*
АШНАК. МАТУР ДАВИДА ТАМАНЯНЦА 1994 г.
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236331/
Местные показывают мне еще один матур.
Он построен местным жителем Давидом Таманянцем в 1994 г.
Я прошел мимо него раз шесть, стоял рядом, снимал стенку, увитую малиновым плющом, прямо примыкающую к нему – а на сам матур не обратил никакого внимания, хотя здание увенчано крестом, а также имеет окно в виде врезанного в толщу стены креста, и тем самым маркировано.
Что отвело мои глаза? – Архитектура.
Очень современная, вполне модерновая.
Оказывается, внутренне я нацелен на строго определенные формы матуров, уже знакомые мне.
Поэтому сознание просто вычеркнуло это зданьице из моего поля зрения.
Мы ведь обычно видим не то что есть, а то что привыкли видеть.
Внутри матура стильно, аккуратно, свежие побеленные стены, висит несколько картин с храмами Армении.
Прямо-таки матур-вернисаж.
*
АШНАК. КЛАДБИЩЕ 10-15 ВЕКОВ И РУИНА ЧАСОВНИ НА КЛАДБИЩЕ.
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236332/
До кладбища пять минут ходу на запад – и вот уже край села.
Местность окрест кладбища удивительно живописна.
Для кладбищ всегда выбирали самые красивые места
Золотистые репейники в рост человека.
Милые каменные терраски. Одинокие купы деревьев и кустов.
Телята мирно пасутся.
Спинки старых кроватей, уютно заменяющие калиточки.
Здесь очень просторно.
Сознание необъяснимо ликует, следуя за взглядом.
Среди травы несколько хачкаров, или, скорее, фрагментов. Старые надгробья.
Они сгруппированы вокруг внушительной, бесформенной руины старой церкви либо часовни.
Окрест – новые могилы.
На надгробьях традиционные мотивы и протосимволы, предшествующие христианству и усвоенные им.
Шестирадиусная розетка.
Птицы на живых ветвях веры, в вечном свете, по сторонам храма – души, внимающие своей несотворенной, вечной природе.
Такие же птицы по сторонам тонкой поросли древа жизни.
Рамка из зубчиков – образ «кристаллизованного», «алмазного» (ваджрного) сознания.
Их двойной ряд образует узор из взаимоналагающихся шестирадиусных розеток – образ дхарм, которые и есть и нет, существуют и не существуют в одно и то же время.
Ряды полусфер – образ множества циклических миров пребывания душ.
Ряды прямоугольников, заостренных на узких сторонах – образ перевоплощений в тело, их длительности и входа-выхода.
Длань руки тянется вверх и соединяется вверху с трилистником Троицы, из основания которого, словно хвост павлина, расходятся радиальные лучи круговой розетки вечности.
*
АШНАК. МАРЗ АРАГАЦОТН. СЕЛЕНИЕ. https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236329/
Я не тороплюсь уехать из Ашнака, ведь здесь заканчивается горно-паломническая часть моей поездки. Далее воспоследует элементарное физическое смещение к аэропорту и обратный перелет. Чистое дело техники.
Я не тороплюсь. И всё же надо уезжать.
Делаю это,, бережно свертывая и увозя с собой всё виденное.
Ощущаю внутри себя эту прозрачную армянскую осень.
Эту ласку предзимнего солнца, эту прелесть предутреннего горного холодка.
По совету местных стариков выезжаю потихоньку на трассу напрямик, через село.
Еду неохотно, то и дело приостанавливаясь и тормозя, оставляя себя этой благодати мирного сельского житья.
Завораживает это удивительное кино текучих истечений меня, обостренных близким отъездом из мест, которые, скорее всего, в этом воплощении уже не удастся увидеть.
Величественные и выразительные абрикосовые деревья на южной окраине Ашнака, огороженные колючей изгородью из лоз ежевики, приостанавливают меня и дают возможность сказать всей этой мирной армянской благодати сельской горной глубинки еще раз «прости!».
Здесь пустынно и одиноко. Просторно и привольно.
Здесь я не просто чуть приподнят над собой – здесь меня почти нет.
Всё остальное есть, а меня нет.
Над кронами абрикосов вечное небо отрешенно глядит на землю.
Вроде бы что ему до нас?
Но нет. Знаю – оно прекрасно видит каждого.
Оно видит всё. Слышит нас. Ощущает.
Тысячью незримых нитей мы ввязаны в Одно.
Тысячи незримых глаз ласково следят за нашими неловкими ковыляньями по этой земле.
Тысячи незримых рук готовы в любой момент с лаской коснуться наших плеч.
Тысячи тонких сердец бьются в унисон с нашими сердцами, готовые в любой момент поддержать наши биения.
Поэтому мы не можем уйти.
Не можем исчезнуть.
Нам просто некуда исчезать.
*
Лозы ежевики вдоль дороги усыпаны твердыми красными неспелыми ягодами.
Здесь я прощаюсь не только с Ашнаком, но и с горной глубинкой, которая так близко прилегла ко мне.
*
Ничего
Особо не свершив,
Прочертил
Еще один извив.
Без штришка
В картине не убудет,
А быть может,
Он нелишним будет?
*
Дальше – пустынная горная дорога вниз, в обход Даштадема и Сурб Христофора, в Араратскую долину.
Дальше – непрерывный спуск по асфальту отсюда, вот с этого места на окраине Ашнака, до аэропорта.
Дальше – неизбежный вдвиг обратно в урбанизм, прочь от естественности традиционного уклада.
*
Из Ахпата, Суздаля, Герата
В полудрёме растеклись куда-то,
Расплываясь, обратились плавнем.
То, что было духом, стало камнем.
*
КЛАДБИЩЕ 1930-х гг. (?) С ФИГУРАМИ КОНЕЙ В ПОКИНУТОМ СЕЛЕНИИ ПОД АШНАКОМ.
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236325/
Незадолго до слияния ашнакской отводки на юг с Талинской трассой, на пустынном травянистом плато вижу с правой стороны от дороги руины домов и кладбище заброшенного селения.
До него от дороги метров сто.
Никто сюда не ходит, нет ни подъездов, ни троп.
От домов сохранилось несколько нижних рядов камней кладки стен.
А могилы в чуть большей сохранности.
Бреду напрямик среди пучков скудной растительности, с трудом выбившейся к свету среди щебня, камней и ссохшейся земли, по твердости не уступающей камню.
Здесь на могилах на высоких ступенчатых стилобатах более чем в метр высотой когда-то стояли объемные, хорошо профилированные кони на четырех проработанных отдельно ногах.
Их свалили, лишили голов.
Кому-то они не понравились.
Теперь их не просто низвергнутые, а еще и обезглавленные дополнительно крупы валяются внизу, у подножья стилобатов.
Нигде в Армении не видел я надгробных памятников с такими лошадками.
На одной из могил даты. 1897 – 1936.
На поваленном надгробье длань [Господа] простёрта к земле, готовая принять душу усопшего.
Такое же надгробье с дланью я видел в 2010-м недалеко отсюда, у ванка Сурб Христофор близ Даштадема.
*
На земле
Достаточно всего,
А довольных
Нет ни одного.
Свёрткой неба
Катится орех,
Горечь и веселье –
Не для всех.
*
ПАРАКАР. МАРЗ АРМАВИР.
https://fotki.yandex.ru/users/o-r-love/album/236324/
16.00. Я в Паракаре.
Каждый приезд в Армению неминуемо возвращает меня в Паракар, ибо Паракар – селение, ближайшее к аэропорту. Первое армянское селение для прилетевших по воздуху.
Здесь для приезжих, для прилетевших путешественников начинается – и кончается – почвенная, «настоящая» Армения.
Измотанный непрерывной горной гонкой последних дней, в Армавире, на прекрасной равнинной трассе ощущаю убийственный упадок сил.
Мне уже ничего не хочется.
Ни есть, ни пить, ни чем-то впечатляться.
Надобно решительно свернуть этот процесс.
*
Нас ведут бессилие и сила,
Отрешая от всего, что было.
*
В центре Армавира подруливаю к ближайшему такси и за 3.000 драм перемещаюсь сразу в Паракар, в непосредственную близость к аэропорту.
Теперь я уверен, что улечу.
А то ведь мой билет не предусматривает ни переноса времени вылета, ни возврата.
В Паракаре всё почти как в июле, в разгаре лета.
Тротуар южной стороны улицы ощутимо пышет жаром.
Знакомый фонтанчик у знакомой церкви Арутюн («Воскресение») спасительно охлаждает голову.
Потихоньку прихожу в себя.
Покачиваясь от усталости, забираюсь на горку над селением.
Здесь вокруг высокой памятной стелы разбит сад, посвященный американскому дипломату.
Из шланга для полива течет чистая питьевая вода.
Падаю под тенистым деревцем, удобно подложив под голову рюкзак.
Блаженство расслабления. Всё. Всё позади.
До темноты еще три часа.
На голубом небе легкие редкие облачка.
*
ОКТЯБРЬ В ПАРАКАРЕ, АРМЕНИЯ
После четырех жара спадает.
Ветерок турецкий налетает.
Тополёк наряд теряет свой,
Помавая русской головой.
*
Рядом сельский дом.
Дети, мальчик и девочка, носятся под деревьями, играя.
Палками они колотят по деревьям, представляя, что борются с врагами.
Здесь же деловито ходят куры.
Полный мужчина с неподвижным лицом пасёт черную корову.
Корова ходит, волоча за собой длинную толстую цепь.
Между деревьями вьется шланг для полива.
Длина его метров пятьдесят.
Он подключен к декоративному фонтанчику с краником в центре сада.
Из дома появляется женщина в красном и время от времени перекладывает шланг, чтобы охватить другие посадки.
Это ее ежедневная работа. Она оплачивается.
Краем глаза фиксирую красное пятно, рассеянно улавливая непрестанное копошение возле дома.
Здесь, на горе, премирно.
Прибой движения по эчмиадзинской трассе сюда почти не достигает.
За два часа в эту тихую заводь не зашел ни один человек.
Да тут просто-таки омуток блаженного покоя!
Так зачем куда-то еще двигаться?
Не поставить ли палатку для ночлега прямо здесь, под ближайшим кустом?
Вот только как на это отреагируют селяне...
Решаюсь сделать это уже перед наступлением темноты.
Тотчас подходит селянин, предлагает переместиться в дом.
Сетует на ночной холод.
Вежливо отклоняю его приглашение.
На природе мне милее.
После заката любуюсь облаками, принесенными из Турции западным ветром.
В эту поездку мне не встретился ни один армянин в белых брюках, я был единственным исключением.
Пожалуй, это сильный показатель глубины погружения в этнос.
Из предыдущих поездок я вынес устойчивый стереотип, что армяне всегда ходят в светлом.
А мои армяне были в темном, в основном, в синих джинсах.
Днем я ехал в рубашке с коротким рукавом и тем самым был одет легче всех встречаемых мною армян. Вот и еще один мой маркер армянства оказался ложным – легкая одежда, по погоде. А тут... все мои армяне – в теплых куртках.
Как обычно, укладываюсь в сумерках, не дожидаясь полной темноты, сразу после семи.
*
13 окт 2016, четв. 6-й день, день отлёта. Паракар, на горе над селом.
Все эти дни я вставал с рассветом, в семь часов, чтобы по максимуму использовать световой день.
Сегодня некуда спешить, но просыпаюсь как обычно.
Лежу в полудрёме, неспешно вкладываю пережитое в строчки.
Небо плотно закрыто облачной дымкой.
Ночь была теплой.
В половине восьмого в узком просвете на востоке показывается солнце.
Через час небо очищается, открывая прозрачную осеннюю голубизну.
Вокруг трогательно желтеющие кронки небольших ясеней – то ли осень, то ли деревца засыхают от жары.
Вдоль бетонной дорожки, ведущей наверх к монументу с распятой на невидимом кресте женщиной, ряд ярко-зеленых вееров туй.
Долинки зеленых травянистых лужаек чередуются с едва выступающими из земли обомшелыми валунами и взгорбками, выжженными солнцем добела – сразу видно, куда вода полива попадает, а куда нет.
С обрыва среди шиферного прибоя крыш Паракара виден знакомый ярко-оранжевый куполок храма Сурб Арутюн.
Далее аэропорт, видны даже выруливающие со взлетной полосы самолеты. Это вид на юг.
На востоке, далеко – сиреневые многоэтажки Еревана.
К северу, за сельским домиком, памятники нового кладбища.
На западе – край ойкумены, разруха, пустыня, мертвый осыпной склон, застывший экскаватор, кромка карьера, ржавый скелет автобуса.
*
Грезя о царице Хатшепсут,
Облака из Турции плывут,
В медленном земном коловращенье
Заблудившись в вечном возвращенье.
*
Утром, выдвигая из палатки уложенный колёсами вверх велосипед, замечаю в протекторе кое-где небольшие шипы.
Выглядят они несерьезно, не то что грнуки.
Начинаю их выковыривать, подумав, что так будет лучше.
В итоге заднее колесо на глазах спускает – какой-то из шипов достал до камеры и держал точечный прокол собою.
Достаю новую камеру. Еще одна в запасе.
Начинаю ковырять переднее колесо, с опаскою косясь, не спускает ли и оно. Вроде бы нет.
Оно спустит во время полёта, обнаружится это в Москве.
Мой самолет в четыре. В аэропорт положено прибыть за три часа.
В полдень очень медленно, отдаваясь последним в сезоне шелестам армянской осени, схожу со своей горы.
*
Мы собою отражаем свет.
Не ищи – иного смысла нет.
Чтобы подсластить пилюлю эту,
Носит безначально нас по свету.
*
Что бы я делал, живи я в Гюмри?
А нужно ли что-то делать?
Вдох и выдох даются нам помимо нашей воли.
*
Мы судим смело – кто же нас осудит?
И неумело лепим то, что будет.
Что, кроме жизни, света, доли,
Даётся нам помимо нашей воли?
*
Как чудесно, что можно, будучи здесь, уже дома, сознанием быть там, где осталась немалая часть меня.
Да, я по-прежнему там.
В трещинах разбитого асфальта горных дорог.
В лунках стилобатов и настенных крестов древних храмов, высверленных за многие дни по обету с непрестанной молитвой руками истовых верующих.
В шелесте осенних листьев, опадающих с грецких орехов, шурша по моей палатке.
В свете дневной подрастающей луны над Арагацем.
В пране потаённых сельских матуров.
В сухой осенней траве между кладбищенскими надгробьями, над которыми только небо.
*
Нам ли наша будущность видней
В свете убыванья наших дней?
Сколько стоим и кому нужны
В свете подрастающей луны?
*
Вне моих неловких строк остался свист ветра в ушах при спусках и нелегкое дыхание разреженным горным воздухом при пешем подъеме на перевалы, эйфория и опьяненность от горних просторов и неяркого осеннего тепла, теплота камня жилых домов 19 века и излучения искренней веры в народных часовнях, горделивая спесь камня средневековых монастырей и смирение руин.
*
Как обычно, безначальны своды
Нашей отражающей природы.
Всё, что было, без помех прошло
Сквозь моё прозрачное стекло.
*
КОНЕЦ 9-й ПОЕЗДКИ В АРМЕНИЮ 2016 ОКТЯБРЬ.
* * *
Армения 2016. Дневник духовного странствия
© Copyright: Алексей Михайлович Орлов, 2018
Свидетельство о публикации №218011100073
Свидетельство о публикации №218011100073
Рецензии