Буржуи в стране сюрреализма

Соцреализм в стране большевиков крепчал. В этом Митрофан Андреич Рубель убедился лично, выбравшись под рассвет на крыльцо собственной усадьбы. Усадьба взросла на столичной окраине с подачи Рубеля старшего - малоимущего помещика - лет сорок тому назад, и теперь представляла собою добротный кондоминиум на сорок с лишним человек челяди, не считая хозяев. Однако, судя по всему, Соцреализм жаждал отжать этот кондоминиум себе, преобразовав его в Кондоминимум ВЧК.

Рубель уставился сквозь прутья забора: по улицам сновали тени, силуэты, подобия людей; раздавались выстрелы, крики, и вся эта бесовщина изрядно растормошила тихую окресть. Везде, куда б ни впился взгляд, происходили удивительные вещи: молочные бидоны дрались с пивными бочонками, скрюченные и раздутые эмбрионы будущих пятилеток гонялись за тунеядцами и алкоголиками, серповидные существа размахивали молотками и находу вколачивали в длинные языки бюрократов толстые  проржавленные гвозди, капиталисты всех вероисповеданий прятались в своих портфелях - а некоторые вовсе стремились втиснуть потные грузные телеса в собственные кошельки. Где-то под кучамалой выл и конвульсировал очередной генерал-губернатор. Весна рдела краснотою по всем фронтам.

Рубель, облачённый в одни лишь трусы семейного покроя, суетливо потянулся, скользнул с крыльца и плюхнулся животом на груду мешков с прошлогодним хлебом. "Никому не отдам. Моё!" - только и сумел он выдохнуть. В городе Митрофан Андреич прослыл зажиточным кулаком.

За усадебной оградою не унимались, и Митрофан Андреич погрозил в сторону улицы крепко сжатой ладонью.

- Ишь, чего надумали, олухи! Знаем вас! Токмо отбирать и способны. Выкусьте-ка от чего; накася!

Откуда не возьмись на участок обрушилась среднебольшая лапа пятилетки и больно стиснула кулак Митрофана Андреича, изобразивший кукиш. Рубель взвыл, сорвался с хлебов и, чудом высвободив ладонь, припустился к дому. Как назло, у крыльца поджидал трактор, радиаторная решетка коего была хитроумно переплавлена в увесистую дулю, несоизмеримо большую дули зарвавшегося владельца усадьбы. Пришлось скрыться на улицах.

Столичная окраина напоминала театральную постановку сумасшедшего драматурга. Тут и там на крестьянах восседали царские служки, отчаянно молотившие нежными белыми ладошками по здоровущим неуклюжим лапищам, медленно спускавшимся с алых небес и старавшимся согнать монархическую сволочь с трудового народа. Те же лапищи пригнетали к земле одиноких чиновников бетонными копилками, какие были забиты рулонами сорокарублёвых "керенок" и тугими пачками бесполезных "пятаковок", а местами реяли в багряных красках восходящего солнца, распрямив пятерню и подёргивая за нити статных марионеток в звездастых будёновках и тёплых шинелях на босое тело. Марионетки клацали затворами винтовок и целили в лбы врагов народа, болтавшихся на телеграфных проводах и на мощных ветвях тополей в чаяньях спастись от антиимпериалистического террора. Земля становилась всё более горькой.

Какой-то марионеточный красноармеец повернулся в сторону Рубеля и передёрнул затвор. Следовало бежать, без оглядки, что Митрофан Андреич с успехом и проделал, ринувшись в толпу, сбивая в кровь ноги о старый булыжник мостовой. На выстрелы он не оборачивался, несколько раз отмахнулся от очередной пятилетки, расшиб колено о чьё-то лежавшее на дороге одеревенелое синюшное тело, но спасся, затерявшись в узком пустом переулке.

В глубине переулка Митрофан Андреич приметил высокую тучную тень, напоминавшую клистир, и два щуплых силуэта, следовавших от тени по обе стороны. Подбежав ближе, Рубель спрятался в алькове полуразвального дома и лицезрел довольно привычную картину: двое рабочих поддерживали необозримых размеров живот важно глядевшего впереди себя субъекта, утрамбованного в крепкий смокинг. Субъект курил толстую сигару и тройной подбородок его сотрясался всякий раз, как струи белого дыма из зиявших ноздрей устремлялись к небу. Лицо толстяка походило на оплывшую грушу, пухлые губы его обсасывали древко сигары с неописуемой жадностью, а сухие агаты глаз посверкивали опасеньем. Клубы табачного дыма отвесно взнимались над шедшими, образуя плотную завесу, и вряд ли всевидящее око большевизма могло разглядеть процессию с высоты. Митрофан Андреич тут же решил воспользоваться остроумным укрытием богатого и, очевидно, весьма влиятельного аристократа.

Оставив альков, он прибился к странного вида троице, следуя на цыпочках позади и стараясь не шуметь. Аристократ перестал дымить, пытливо обернулся к подоспевшему Рубелю и подбородок его без удержу затрепыхался:

- Поди прочь, голодранец.

Митрофан Андреич возмутился высокомерием толстяка, отпрянул было в недоумении, но спустя мгновенье выпалил:

- Я не голодранец! Как и вы-с, я хочу скрыться!

- А что, - изумился аристократ, - теперь это мода такая - в чём мать родила по городу бегать? Впрочем, мне и одному здесь, в укрытии, тесно.

- Хуперт Арнольдович, - произнёс работяга, колотясь от усталости, - пускай он тоже Ваше Величавое Бремя поддерживает... А то тяжковато...

- Ну, это можно, - ответил толстяк. - Хочешь спрятаться - полезай мне под пузо.

Митрофан Андреич хмыкнул и скрестил руки на обвислой груди.

- Вот ещё! Мы с вами не мальчики, чтобы в такой вот ситуации друг друга притеснять. Мне нужно укрытие-с, и я готов заплатить вам.

- Не думаю, что это возможно, - взнял подбородьище Хуперт Арнольдович. - Я больше твоего имею, да и не верю таким. В неглиже-то...

- А-а, вот оно как, - разозлился Рубель, - на бельё глядите! Воля ваша! Я б вам имение своё отдал, будь вы чуточку сговорчивей и доведи вы меня до вокзала...

- Что ж имение-то? Я и сам хочу отсюда убраться, да поскорее. И не нужно меня сопровождать, мне всякие хвосты без надобности.

- Но... погодите!

Хуперт Арнольдович, словно не слыша, последовал сквозь переулок, бросив на прощанье гордое "пшёл вон" и сгущая над собою амбразурное белое облако, в коем, казалось, можно зарыться с головою, точно в снегу.

- Ах, так! - вскрикнул Митрофан Андреич, бросился к толстяку и выхватил из его трепыхавшихся уст беспрестанно чадившую сигару.

- Подлец! - вознегодовал Хуперт Арнольдович. - Мошенник!.. Василий! Пётр! Да не стойте же! Этому негодяю жить надоело!

- Но Вы же упадёте... - возразил рабочий, и солёный пот из-под кепки залил ему глаза.

- К чёрту! - вопил толстяк. - Верните мне моё укрытие! У меня каждая сигара на счету!

Рабочие отпустили живот Хуперта Арнольдовича, и тот неуклюже осел на землю, обхватив седовласую голову руками.

Рубель бежал весьма прытко для своих сорока восьми лет, натужно затягиваясь добротным табаком, но к концу переулка-таки был настигнут - рабочие оказались не в пример здоровее, хотя усталость их сомнений не вызывала. Закашлявшись, Митрофан Андреич упустил сигару и кубарем покатился по булыжной дороге, орошая воздух проклятьями.

С улицы в подворотню принесло отделение марионеточных красноармейцев, заслышавших возню: полуголый человек скрипел конечностями, отбиваясь от двух работников сталелитейного завода, одетых в черневшие копотью весенние тулупы.

- По рабочим местам! - скомандовал красноармеец, и нить над его спиной напряглась.

Пётр и Василий оставили Рубеля в покое, похватали кепки и бросились из переулка вон. Красноармеец вскинул винтовку, прицелился. Начерченные антрацитом усы его подпрыгнули. В раскосых глазах полыхали костры, громыхали октябрьские грозы. Небо над его головой заслонила мозолистая ладонь революции.

- Вот и всё, кулачишко, - глумливым тоном прошептал марионеточный солдат, целясь Рубелю прямо в лоб.

Митрофан Андреич хотел было расшибиться о землю и выпросить милосердия у солдата-большевика, но честолюбие сподвигло его упасть на булыжник совсем по другой причине.

Выстрел прошел мимо. Митрофан Андреич ухватил сигару и принялся усиленно раскуривать её, выбрасывая в округу перистые облака спасенья из лёгких, утративших всякое чувство. Он уже мчал в обратном направлении, отирая боком кирпичи щербатых стен, когда красноармейцы пустились решетить свинцом пышную белизну, заполнившую узкое пространство меж облезлых зданий.

На пути Рубелю попался Хуперт Арнольдович, по-прежнему лежавший брюхом вниз и обхвативший седую голову руками.

- Помоги мне! - отчаянно вскрикнул толстяк. - Дай дыму!

- Пошёл к дьяволу, - ответил Рубель, пробегая мимо.

Обратный путь из переулка загромоздил броневик, вокруг коего суетились марионетки в островерхих богатырках. Оставаться на месте не имело смысла - позади надвигалась грохотавшая болванками длань коммунизма, только вот куда податься из образованного тупика Митрофан Андреич сообразить был не в силах. Кроме того, весьма нервничая, он затягивался всё чаще и глубже, и сигара истлевала на глазах. Обернувшись к толстяку, Рубель увидел, что тело Хуперта Арнольдовича заволакивает пушистыми ватными копнами. Богатей снова дымил табаком.

- Брось мне сигару! - прокричал Митрофан Андреич толстяку. - Я знаю, у тебя будет!

- Пошёл к дьяволу, - отозвался толстяк.

- Ну, жирная морда... - процедил Рубель, обжигая пальцы янтарным угольком.

Выбросив окурок, Митрофан Андреич окунулся в чужое облако, рухнул Хуперту Арнольдовичу на пузо и попытался вырвать сигару из рыхлых богатейских ручонок. Хуперту Арнольдовичу сия затея, что и говорить, пришлась не по нраву. Он ловко выписал Рубелю несколько оплеух и попытался уползти под стену ближайшего дома, но ничего не вышло. Оклемавшись от пощёчин, Рубель принялся голосить на всю округу о подлости старого толстого сукина сына, зажавшего единственное укрытие.

- Отдай сигару! - вопил Митрофан Андреич, потрясая толстяка за грудки.

- Чёрта с два! - пускал тот Рубелю в лицо струи дыма.

Над клубившейся пеленою скрипнули петлями оконные створки. Из проёма на мгновенье показалось ведро, но тут же спряталось, и рухнувший на дерущихся неприятелей рукотворный дождь развеял белую завесу, оставив мокрых Хуперта Арнольдовича и Митрофана Андреича без убежища. Сквозь исчезающие клочки дыма проступили очертания будёновок, гимнастёрок и шинелей.

Импровизированный ринг был окружен.

- Прекратить! - рявкнул из толпы боец.

Штык на стволе винтовки впился в голую поясницу Рубеля, и тот выпустил из рук потасканный ворот всё ещё крепкого смокинга. Хуперт Арнольдович обмяк. Мокрая сигара вывалилась из его отвисшей челюсти.

- Я сёдня добрый, - сказал красноармеец, подёргиваемый с неба за тонкую нить, - посему шанц вам, обоим. Иль на завод, иль в могилы.

Честолюбие не помешало врагам социализма сделать правильный выбор.

                ***

Впервые за всю свою размеренную деловую жизнь Хуперт Арнольдович испытывал головокруженье от знойной работы. Принудительный труд во благо народа иссушил бока его до ребристости всего за какое-то лето. Возможно оттого, что в бригаде ярых марксистов действительно вкалывал лишь он один. Так сказать, отмывался от буржуйского прошлого, стирал с себя грехи задубевшей светской жизни. Возможно и оттого ещё, что в бригаде этой числились Василий и Пётр - те самые работяги, нанятые Хупертом Арнольдовичем за гроши перетаскивать его в прошлом невиданный живот.

Где-то неподалёку, в том же цеху, работал и Рубель. Виделись они в час работ редко, но уже не сердились друг на друга - в отсутствие приятелей и симпатизёров сошлись они достаточно быстро. Да ведь и жили-то, и ночевали они тут же, на производстве. Красная десница революции экспроприировала у них всё имущество, так что деваться им было некуда.

Рубель каждую смену катал по заводским объектам тракторные колеса, а Хуперт Арнольдович в одиночку мастерил тракторные кабины и скарб помельче, и никто не догадывался об их помыслах, потому как весь завод представлял из себя свору жуликов и пьяниц, четверть рабочего дня проводивших в курилке за домино. Главбух с утра до вечера гонялся на хромом тракторе за просчётами и цифрами с потолка по всем участкам и цехам. Могучий великан Федот из отдела пропаганды время от времени преподымал крышу завода и твердил рабочим ужасающие штуки:

- Увеличим производительность вдвое! - горлопанил он едко. - Изживём прогулы и уничтожим брак! Снизим себестоимость на сто процентов! Подымем, наконец, производство!

Тем временем, из курилки вместе с хлопками игральных костяшек доносилось "выполним!", "изживём!", "перегоним!", "ударники обещают!". Безусловно, Количество неизменно настигало и нокаутировало Качество, хотя со стороны Количество это выглядело убогим карликом, волочащим подмышкою костыль. В рабочую смену до кабинетов администрации добраться и вовсе не представлялось возможным: потоки бумаг, лучащихся казённым оптимизмом, неслись по коридорам и сметали все на своем пути. В такой обстановке Рубелю и Хуперту Арнольдовичу ничто не мешало осуществить задуманное.

Они вышли из цеху в очередной вечер, позвякивая под телогрейками стащенной с производства деталью. Усевшись под горбатую эстакаду против ворот участка сборки, оба закурили и молча уставились на великана по имени Демид - чрезвычайного пьяницу, работавшего на предприятии подъёмным краном. Отбывший смену Демид прильнул до заводской стены, опрокинул в чугунную чашу пол-цистерны растворителя и, перекрестившись, выпил. Увидал Рубеля и Хуперта Арнольдовича, хитро подмигнул им и шепнул, прикрыв рот огромадной трудовой ладонью:

- Чего расселись? Я из-за вас вторую неделю трезвый хожу.

Пронзительный шёпот великана разогнал стаю грачей, вившуюся над заводским дымоходом. Приятели побросали окурки в октябрьскую грязь и двинулись к Демиду, стреляя по сторонам косыми взглядами.

Демид выставил указательный, толщиной с вековое дерево палец, повитый грязными бороздами на ороговелой коже.

- Взяли б ещё кого-нибудь, - уныло прошептал он грохочущим басом. - Вы так и за год не управитесь, по звену тягать.

- А ты не ворчи, - возразил ему Рубель, выкладывая на палец гиганта коленчатые запчасти и поршни, - знай себе тягай к Матвею... На КаПэ, чай, до карманов твоих не дотянутся, так и помалкивай себе. Твоё дело покамест небольшое. Арину свою понукай, а не нас.

- Будь покоен, Демидушка, - вторил приятелю Хуперт Арнольдович. - Будет тебе и пиво с воблой, и винишко заморское. Терпенье и труд всё перетрут, так?

Демид поскрёб затылок и нехотя согласился.

- Не нужно нам лишних глаз, Демидушка, - продолжал Хуперт Арнольдович. - Твоей Аринки и Сморкунова нам в помощь хватит. Ты как велено делай, а там, глядишь, заживём. Эшелон водки! Держи это в уме, да рот свой - на замке. Ну, бывай до завтра...


                ***

Преодолев КПП, приятели вышли на главную улицу и двинулись в сторону Демидова дома, прикрываясь брезентовой плащ-накидкой от мелкого до назойливости осеннего дождя. Гигант проживал на отшибе вместе с женою - миниатюрной брюнеткой, собиравшей артиллерийские снаряды на старом войсковом предприятии, - и невесть как умещался в трёх квартирах двухэтажной постройки, из которой удалили полы да потолки, заменив несущие перекрытия железобетонными столбами. Страна уважала гигантов, хотя никто никогда не обещал им ровно никаких привилегий, поэтому Демид хотя и тесно, однако жил, стараясь особенно не жаловаться на судьбу. Тем более, что жаловаться было опасно.

Придя по адресу, приятели принялись колотить в подпиравшие крышу дома воротины, сбитые из деревянных щитов и фанеры. В окошке показалась угрюмая физиономия Демидовой жены.

- Открывай, Арина; свои! - прокричал Хуперт Арнольдович.

Ворота заскрипели и на пороге появилась маленькая женщина в засаленном, покрытом копотью фартуке. Узкое вытянутое лицо женщины было выпачкано сажей; много больше чернели её нежные крохотные ручки, пытавшиеся спрятаться в криво нашитый карман передника.

- Явилися уже хотела с гвардией вас выискивать шучу, - затараторила она со злобою, - вы что мужу наговорили а я как та дура всё таскаю эти снаряды домой и таскаю пол-года у нас уже склад по соседству не дай Бог что ой-ой-ой мамочки хорошо соседи все с голода перемёрли не видят вы что обещали месяц уже зима скоро!

- Успокойся, Аринушка, - произнес Хуперт Арнольдович. - Где наш трутень?

- Где-где как обычно по соседству третий день с Матвеем снаряды сортируют что-то крутят эх вы-ы а говорили месяц и всё поспеем а на деле вон оно как ишь вы ироды я за вас голову в петлю да накой вам эти снаряды где мои совзнаки??!

- Позвольте пройти, - улыбнулся Митрофан Андреич, переступая порог.

- Давай кто один другой на улице я тоже ждала а как вы хотели зуб за зуб нам с Дёмой деньги нужны а вы всё тянете чтоб вы пропали пропадом ироды!

Арина впустила Рубеля и затворила ворота. Рубель подхватил с пола туфельку, тюкнул хозяйку по голове острым каблучком, сбросил тело в погреб, затем вышел к Хуперту Арнольдовичу и оба они скрылись из виду в огородах.

Гаражом Демиду и его другу-механику Матвею Сморкунову служил заброшенный четырёхэтажный дом с выбитыми окнами и огромным проломом в тыльной стене. Пролом был в три этажа высотой и служил входом в гараж. Территория была безлюдной,
захолустной, и хотя время от времени здесь происходили стычки чекистов с вредителями, бандами белых и прочими разбойниками, место это по большей части несло на себе оттиск унылого покоя и безразличия.

У здания одиноко тянул папиросу Сморкунов. Завидев бредущих по истоптанному чернозёму Рубеля и Хуперта Арнольдовича, он в удовольствии потёр колени и что-то пробубнел себе под нос.

- Наконец-то, - прокричал он приятелям. - Договаривались к шести.

- Смену продлили, - отрезал Хуперт Арнольдович. - Это Демиду хорошо, у него шаги ого какие. А ты поди-ка доберись в другой конец города за четверть часа. Где наш тунеядец?

- Примеряется. Уже по участку разочек прогнал. Работает как часы.

Приятели поровнялись со Сморкуновым, пожали руки.

- Вы б Аришку не пугали, - глумливо бросил Рубель.

- Эх, дурная баба, - ответил Матвей. - Думает, мы белым помогаем. Отец из георгиевских, с пятью орденами, так мстить красным надумала.

Митрофан Андреич подобрал с земли тяжкий булыжник и подбросил в ладони. Сморкунов не замолкал:

- Ей только скажи, что вы белых бить пойдете, так сразу в чека настучит, знаю я таких. Будет в штабе плакаться, мол, с лета у военных боеприпас воровали, а кто вас будет спрашивать, воровали вы или нет? Белых били, красных... Ляснут прикладом по темечку и прощай, Родина...

Харчин ляснул Сморкунова по темечку камнем и уволок в глубокую гусеничную колею, стелившуюся по чернозёму от пролома в стене.

Они вошли в просторы здания: перекрытия между этажами были убраны, и сквозь пустые глазницы окон серый свет колыхал в воздухе крупную бетонную пыль, оседавшую на плечи Демида, поправлявшего новый свой гардероб.

Великан восседал на громадном гусеничном танке о четырёх гаубичных стволах, веером торчавших из фронтальной панели, расположенной на месте кабины и забитой рычагами всех мастей и калибров. Лицо гиганта окутал неровно сшитый противогаз из колесной резины, на плечах - как попало сваренные осколки брони, и сам Демид со всех сторон был облеплен бронёю, как заплатами, и повсюду на его теле блестели пулемётные ленты, и всё пространство вокруг, казалось, дышало насильственной смертью и агонией. Демид снял с колена станковый пулемет и приветственно взмахнул рукою в резиновой перчатке.

- Ну, как я вам? - пропыхтел великан сквозь фильтр противогаза.

Хуперт Арнольдович пришёл в себя и выговорил, покачивая седовласой головой:

- Выглядит внушительно. Н-да, к такому не подкопаешься.

- У меня замечание, - сказал великан. - Эшелона водки мне одному маловато будет. Хочу пять эшелонов.

- Да хоть двести, - спешно возгласил Митрофан Андреич, умевший вести дело с тёмным доверчивым простолюдином. - Ты нас только через границу проведи. Топлива хватит?

- Матвей всё продумал. На этом крейсере можно до Сибири дойти без дозаправки. Двести снарядов, сорок тыщ пуль! Кого хошь можно уложить!

Хуперт Арнольдович победоносно сжал кулак, перекрестил смертоносную машину и прохрипел:

- Едем!

                ***


Гусеницы трещали, перемалывая красную армию фаршем. Истосковавшиеся по пище горожане, кто с ведром а кто с ушатом, бросались вслед за Демидом, ныряли в красные борозды за тошнотворно сладким сырым мясом, наполняя дырявую тару и забивая до боли свербевшие желудки. Пули красноармейцев отскакивали от великана, как футбольные мячи от перекладины ворот, артиллерийские залпы на опережение грешили точностью и разбивали в хлопья голодных горожан, а выступавшую бронетехнику врага Демид сражал точными ударами четырёх пушечных орудий. Станковый пулемёт в лапищах Демида клокотал без умолку, выкашивая ряды красных по обоим флангам. Тыл прикрывали Хуперт Арнольдович и Рубель, сидевшие в бойницах танка за спаренными миномётами. Хотя соваться в тыл беспощадному агрегату не имело смысла никакой технике: громоздкие гусеницы танка взрезали и распахивали землю, превращая накатанные дороги в непроезжее болото из глины, дождевой воды и человеческой плоти - буреющие кровью рвы и каналы проглатывали всякий тыл. Временами над гигантом проносились бипланы, несшие на борту пару-тройку зажигательных бомб, но летели они столь низко, что Демиду ничего не стоило приподняться и ухватить жужжавшую утварь за хвост для последующего броска в колонну ряженых пехотинцев.

Въезжая в очередной город, Демид стащил противогаз и пробасил:

- Я устал. Скоро там граница ваша?

- Потерпи чуточку! - завопил из бойницы Хуперт Арнольдович. - Пару рек вброд - что поле перейти! Выручай, брат!

Танк покатил дальше, размалывая дорожную гладь и пугая мирных жителей до сумасшествия. Ехал он тяжко и уверенно, как вдруг заглох посреди трущобной улочки без намёка на былую браваду и воинственность.

- Эй, Демид! - позвал Митрофан Андреич, стискивая ручки миномета.

Гигант не отозвался, зато послышались его потрясающие землю шаги и какая-то стекольная возня.

Приятели выкарабкались из танка, обошли его с фланга и увидели великана громящим пивную лавку: Демид сорвал с неё крышу и отправлял пригоршни деревянных бочек, бутлей и прочей тары себе в пасть.

- Ай да каналья! - разгорячённо выругался Рубель.

Однако Хуперта Арнольдовича заняла мысль и впрямь тревожная.

- Вот те раз. Ни одного солдата на улице... Ни тебе ура-патриотов, ни чекистов. Будто одни мы и остались. Голытьба - и та попряталась. Ты когда-нибудь такое видел? Чтоб солдат не было...

- А может... закончились.

- Подвезли бы арестантские роты, подумаешь. Крестьян бы за нами на тракторах да с граблями погнали.

- Верно. Кажись, "военный коммунизм" готовит козырь.

Не успели они опомниться, как с неба опустилась непомерная пятерня и смяла Демидово тело, словно горстку палой листвы. Резиновый пузырь лопнул, обдав товарищей центнером густейшего мяса и пропахших спиртом кишок.

Отшвырнув прочь резиновые лохмотья, ручища подалась вперёд - на приятелей. Хуперт Арнольдович припустился прочь, поддерживая на ходу спадающие грязные брюки. Рубель запрыгнул на танк и попытался было затянуть рычаг хода, да сил не оказалось. Тогда он сорвался вниз, чудом избегнув бесславного конца: ладонь с грохотом опустилась на танк и вмяла сотню тонн металла в дорогу, точно какой-то окурок.

Вслед за этой ладонью с неба потянулись другие - по две, по три, и в следующий миг их сделалось так много, что солнечный свет уж не касался земли, окружив натуральной ночной тьмою Рубеля и бегущего рядом Хуперта Арнольдовича, сбросившего надоедливые брюки посреди улицы.

Пальцы исполинских рук сверкали тонкими кольцами, вниз от которых натягивались упругие нити, подобные расправленным молниям. Нити вели в бой полки и дивизии красной армии, и армия охотно шла, и пыль взнималась до небес от чёткой поступи солдат.

- К реке! На мост! - задыхаясь, кричал своему другу Хуперт Арнольдович.

По пятам их также неслись стада горожан, помахивавших на бегу серпами и косами. Стада ревели в истерике, одаривали улепётывавших разбойников возгласами "бей буржуев!" и бросали им в спины подножную утварь.

Оказавшись на мосту, Хуперт Арнольдович нечаянно поскользнулся в предзимней луже и рухнул через ограждение в реку. Охваченный паникой по всем членам, он тут же начал тонуть.

- Помогите! - вопил он, отплёвывая хладную пену.

Рубель покопался в кармане и бросил погибающему товарищу рубль. Монета ушла в воду блестящею точкой, но в мгновенье вырвалась на поверхность обширным кругляшом - размером с колесо возницкой телеги.

- Хватайся! - закричал Митрофан Андреич. - Он же деревянный!

- Идиот... - прохрипел Хуперт Арнольдович.

Он принялся грести к берегу, неумело дрыгая ногами, и сам не заметил как оказался под решкой растущего рубля. Рубль улыбнулся Рубелю и пошел ко дну, пригнетая всем весом конвульсирующее тело. Чёрная река съела Хуперта Арнольдовича, разгладилась, продемонстрировав Рубелю прощальные пузырьки его друга.

Митрофан Андреич ойкнул, спохватился и задал стрекача в сторону местной железнодорожной станции, покатая крыша коей вместе с паровозным чадом вздымалась над скопищем тесных низких бараков, отстроенных свергнутым режимом для несчастных беженцев.

Бежал Рубель очень хорошо и бег его не требовал усилий. Страх верно перебирал его ногами - полверсты промелькнули как жизнь в глазах умирающего. Ворвавшись на станцию, Рубель прибился к свободной кассе, выбросил в окошко все свои деньги и сухо проскрипел:

- За границу, куда угодно! На ближайшую! Скорее!

Окошко приоткрылось чуть шире и кассирша выставила Митрофану Андреичу увесистый кукиш на подносе китайского фарфора, окаймлённом золотистыми письменами неведомого Рубелю языка.

Рубель взвыл, бросился на перрон в надежде застать вот-вот отчаливающий поезд - куда-нибудь в Константинополь, о котором он так много слышал, о котором мечтал... Но никакого поезда не было.

А потом не стало и самого Рубеля: выползший из-под рельсы красноармеец пустил ему пулю в лоб.

 ***

В музее пахло известью и хлором. Стайка пионеров приблизилась к стеклянному колпаку, на котором через трафарет было выведено: "Враги коллективизации. 1921 г."

- Да не, - бросил рыжий мальчуган, тыча в стекло пальцем, - мне дед рассказывал, они в двадцать первом людей убивали. Причём тут коллективизация?

- Всё твой дед знает! - ругнула товарища девочка в бантах. - Ты лучше дедушку Ленина слушай.

Рыжий показал ей язык и поспешил к следующему экспонату - волосатой горилле с каменным молотом в руке.

- Слышал? - шепнул Хуперту Арнольдовичу Рубель, глядя сквозь толщу заляпанного стекла на удаляющуюся процессию. - Каково, а? Ленин, понимаешь! Пятилетку в один год! Тьфу!.. Выставили на посмешище...

- Воистину так, - тихонько отозвался Хуперт Арнольдович. - Хотя какими террористами обозвали, не так было бы стыдно, право. Кем будут считать нас наши правнуки?

- Мелкими сошками капитализма.

- Верно. Очередными бездушными болванами.

Пионеры вышли из музея таксидермии и двинулись в известном направлении.

В помещении зыбко мерцали лампочки Ильича. И долго ещё были слышны сетования двух мёртвых буржуев на вековечную несправедливость. Буржуев,  закрытых от всего мира прозрачным колпаком.