Масяня и Ирка

Когда-то этот рассказ я уже публиковала на "прозе", но из-за наличия в нем нецензурной лексики, рассказ был удален. Я возвращаю рассказ на портал, тщательно изойдя на звездочки, но предупреждаю читателя, что русский язык с трудом терпит подобные замены.


- В небе ангелоооочки летают как цветооочки… В небе ангелочки…. Летают как цветочки…
- Слушай, задрало. Насмотрелась Масяни – теперь я буду сдыхать от твоих песнопений… - Он раздраженно затушил окурок в обрезанной банке из под дерьмового пива «Балтика».
- В небе ангелооочкии… Да *** меня все!!!! – заорала она в голос, вскочив на продавленной сетке кровати.  – ***!!! И ты, и вся та мразь, что окружает!!!
- Расслабься, крошка. Хочешь, я подарю тебе воздушный шарик? – он лениво потянулся к ее ноге.
Тоскливо она оглядела помещение в котором находилась. Смятая постель с несвежим бельем. Пепельницы, переполненные окурками. Пыль на кассетах…
- Включи музыку что ли? – она снова села, обхватив руками колени. Маленькая уставшая девочка. Пыль на мониторе. Надпись пальцем по пыли – «***». Эта надпись – как девиз времени. Простите, слоган. Отошло время девизов. Ныне – время слоганов и брендов.
Влажная рука гладила ее ляжку. Типа ласка. Должно быть приятно. «А если в морду ему дать?» - мелькнуло у нее в голове…

Два моих персонажа – девочка 26 лет, умудрившаяся сохранить подростковую яркость чувств. Нелепа до абсурда. Любит читать книжки, которые большинству народонаселения заменяют снотворное. Если ее прибрать – будет красавицей. Пока же вытянутый серый свитер грубой вязки и потертые джинсы делают ее похожей на кошмарный сон растомана. Он – юноша из поколения яппи. Он уверен в себе, на нем отглаженные брюки, он работает клерком в банке и получает штуку баксов в месяц, и на основании этого считает, что знает о жизни все. Она его забавляет.
- Слушай, детка… - протянул он в лениво-раздражающей манере, может ты устала? Прошвырнешься в отпуск?
- Денег нет – сказала она не реагируя на липкие притязания его руки.
- *** – в Америку отправлю – сказал он и хохотнул своей шутке.
Без эмоций и со всей серьезностью она протянула руку к его ширинке –
- Вялый… *** до твердости – ***.
Он отдернул ее руку и внезапно став серьезным, встряхнул ее за плечи.
- Ну что с тобой, Ирка??? Нельзя же так… - почему-то шепотом сказал он…
А Ирка, подобно марионетке с обрезанными веревочками, безмолвно упала на него и молча, без всхлипываний, заплакала… Только плечи тихонько тряслись…

Написать рассказ-обличенье времени, как тяжко креативным теткам в окруженье тех, кто думает что знает о жизни все? А полноте, кому это нужно? Девочка Ира в середине рассказа перережет себе горло, так и не научившись ходить на каблуках, ее спутник станет обладателем осеребрившихся висков, что так украсит его имидж…
А я все так же буду жать на кнопки, выдавая новые «дамские» рассказы.

- Привет. Чем занимаешься?
- Масяню смотрю: «в небе ангелоооочки пархают как цветочкииии»… Что приготовить на ужин?
- Мсяо.
- Скоро придешь?
- Через час.

Несколько нажатий на кнопки клавиатуры, «яндекс- деньги», надо же, откуда то бабло. А, заплатили за статьи о погибшем поэте. У поэта при жизни не было ни гроша, он вечно стрелял у Ирки сигареты и напрашивался на ужин, который сам же и готовил из ее продуктов;  стоило повеситься, и все срочно стали зарабатывать на нем деньги. И она, выходит, до кучи, с ними же, сколько там денег-то? Месяцев пять можно жить, слезы оказывается, оплачивают щедро.

Перед тем, как залезть в петлю, поэт звонил Ирке. А ей было так плохо, она думала, что ей хуже всех, она напилась снотворного, но не могла уснуть, она обрадовалась звонку и хотела, чтобы поэт хоть раз в жизни выслушал ее, но он не хотел слушать Ирку, он хотел говорить сам. Как всегда, и если бы она, как всегда, прижала телефонную трубку подушкой и легла бы спать, поэт, наверное до утра бы ей что-то рассказывал… И был бы жив. Но Ирка, отупевшая от боли и лекарств, заорала, что ему давно пора сдохнуть, как и всем остальным, и бросила трубку. И поэт шагнул в вечность с табуретки, а Ирка по прежнему боится это сделать. Она не пошла на похороны, а писала, писала, писала. Все что знала о поэте, все, что бухтела ей телефонная трубка. Писала, запечатывала конверты и отправляла тем, кому, как ей казалось, это было интересным и важным. А они вырезали, кастрировали и сделали цикл статей. И прислали ей деньги. И теперь Ирка может пять месяцев жить.

- Я не успею за час приготовить мясо. Оно заморожено. Ему надо оттаять, отдохнуть, согреться. Я курицу пожарю.
- Смешная ты. Зачем тогда спрашиваешь, что приготовить, если уже сама все решила?
- Так просто. А вдруг ты скажешь «ничего не готовь»?
-Ну как же я так скажу, если я еду к тебе с работы, голодный?
- Ну я пожарю же курицу, что ты… С травками-муравками…
- Карлик нос, все бы ты травки сыпала… приворотные поди?
- А то как же…

Девочке Ире давно пора резать горло. Что ей и зачем делать на страницах дамского чтива? Хоть бабки у подъезда посудачат – наркоманка, поди, была, эта молодежь нынче сплошь на наркотиках сидит, а в квартире-то, Люська говорит, ничего-то и не было – компьютер на полу стоял, колонки, диски да кассеты кругом валялись, да кровать вся протраханная, прости господи… Книг еще у нее там было тьма –тьмущая, в коробках да по подоконникам, книги да пылища. А ты-то откуда знаешь, Марина? Да понятой я была, завели, батюшки, страх то какой, кровищща, да книги эти, у нее и голова на книжке какой то лежала, эксперт достал и сказал непонятно – «С Берроузом на моей памяти еще никто не уходил».
Но бабкам – *** моржовый, а не досужие разговоры, потому что у Ирки Летов поет из колонок, а сама Ирка грызет ногти и читает вполне понятного и нежно любимого Берроуза, при том – в оригинале, не доверяя переводчикам, и помирать чего то не хочет. И даже свитер постирала.

А обладатель влажной руки звонил. Он никак не мог понять, почему его рука больше не допускается до ляжки.
- Ира, эти правила придумывала ты, а я им следовал. Я не хотел быть с тобой ни пошлым, ни грубым. По-моему, ты поступаешь нечестно.
- Антон, ты злоупотребляешь тем, что я дала слово никогда, никого, ни по какой причине не посылать больше на *** по телефону.
- Но именно это ты сейчас и делаешь.
- Нет. Я всего лишь говорю, что ты перешел рамки светского общения. Антон, мне очень хорошо сейчас. У меня Летов играет и книжка непрочитанная на коленях. Я сейчас две главы прочитаю и пойду гулять по Берлину. При чем тут ты, Антон?
- Ира, может ты веществами злоупотребляешь?
- Я таблетками давлюсь, Антон. И без них вижу жизнь в радужном цвете. Кстати, это цитата. Можешь поставить значок копирайта, который порядочные люди читают как «***». (своровано -перевод звездочек)

Сухой поцелуй в нос.
- Ну, раз бог послал кусочек куры. Мечи на стол курицу. Я руки помою.
И рассказывай, рассказывай, как у тебя прошел день и почему ты решила смотреть Масяню?
- Не работается, абсолютно. Текст настолько деревянный прислали – его правь, не правь – ничего не получится. Стилистика отсутствует как класс, идеи нет, характеров – нет, просто планета шелезяка, населена роботами. Зацепиться не за что, хоть сама пиши.
- Ну и напиши. Я тебе давно говорю, что хватит править графоманов и переписывать за ними, по сути, ты издаешься под чужими именами, что там остается от них? Ты ведь и сюжеты переписываешь. Напиши уже свое, издайся, да в конце концов, не велики деньги, я сам тебя издам, за свой счет…
- Некогда… Где время то взять, свое писать, я работой завалена по уши….
- Так откажись
- За это платят.
- Мы сейчас можем позволить себе пожить без твоих доходов.
- Какое то время.
- Ну достаточно большое время, я думаю.
- А потом? А случись что с тобой? Я заново не встроюсь в эту систему. Нет, я боюсь, я не могу отказаться от работы.
- Ты или трусиха неимоверная, или совсем в меня не веришь.
- Верю, верю, каждому зверю
- Верю ежу, а тебе погожу? – сдавленный смешок. – Глупая ты у меня все таки.

Ирка гуляла по Берлину и удивлялась сама себе – как так получилось, что она – она, Ирка – оказалась здесь, в дойчлянде, гуляет по выходным то по Берлину (а медведей нету), то по Мюнхену, а неделю проводит на Одре, и все так размеренно и правильно, и даже окна в крошечной квартирке хрустально чисты, а в специальном шкафчике на кухне – запас продуктов, а в ванной – запас туалетной бумаги, а постельное белье раз в неделю она, Ирка, сдает в прачечную, а не выкидывает по мере загрязнения. Села на лавочку, достала кисет с табаком, начала скручивать самокрутку. Голос над ухом заставил вздрогнуть:
- В детском саде малыши накурились анаши. Девушка, если вы собираетесь курить анашу – то зря, а если табак – скрутите и мне цыгарку. – голос звучал по русски, был веселым и наглым.

- Почему ты ешь все время курицу руками и нарочно пачкаешься весь?
- Так вкуснее. И вообще. А почему ты на 15 году совместной жизни решила об этом спросить?
- Хочу, чтобы ты мне скрутил сигарету, а у тебя руки жирные.
- А что – сама?
- Вспомнила, что когда-то ты мне сказал: «Девушка, ну не будьте занудой – сегодня вы мне цыгарку крутите, потом я вам. Потом. Когда захотите».


В рассказе много скрытых и явных цитат и читатель сам может проставить значки копирайта.