Баллада о странниках 3. Гл. 16. Свидание

Се, еси добра, искренняя моя, се, еси добра: очи твои голубине.
Се, еси добр, брат мой, и еще красен: одр наш со осенением,
Преклади дому нашего кедровии, дски наша кипарисныя.
«Песнь Песней»


Больше двух лет уже прошло с тех пор, как Агафья и Дэвис дали друг другу клятву верности, обручившись в серпоховской часовне Божьей матери. Агафья терпеливо ждала, а Дэвис наведывался к ней тайно, как и обещал. Он появлялся неожиданно, сваливался как снег на голову – то в числе ряженых на Святки, то в образе нищего возле храма, то в одежде католического монаха на ярмарке. Каждый раз он извещал о своём появлении, присылая ей красную ленточку - так они условились. Виделись они коротко, украдкой. Каждый раз Агафья прижималась к нему и замирала от счастья в его объятиях, не зная, что сказать. Да и говорить было нечего. Она верила ему безотчётно и ни о чём не спрашивала, хотя понимала, что приезжает он откуда-то из чужих земель и выглядит каждый раз странно. Агафья верила, что он делает всё для того, чтобы они были вместе, но не пыталась выведать, долго ли осталось ждать, чтобы не травить душу, не пыталась узнать, где он находится и чем занимается. Чувствовала, что не скажет он ей, не сможет сказать. Она не жаловалась и ни о чём не просила – Дэвис и так обо всём узнавал. Он появлялся не с пустыми руками - каждый раз дарил ей подарок, причём недешёвый – то серьги самоцветные, то шёлковый платок, то ожерелье из скатного жемчуга, то серебряное зеркальце немецкой работы.
- Откуда ж у тебя богатство-то такое? – дивилась всякий раз жена князя Андрея Софья.
- Прохожий одарил, - загадочно отвечала Агафья.
- Безрукий, что ли? – поджимала губы Софья, завистливо разглядывая подарок.
- Может быть, – уклонялась от прямого ответа Агафья.
Князь Андрей скрипел зубами, видя эти подарки, но сделать ничего не мог. Он понимал, что Дэвис присматривает за своей невестой, а стоимость подарков убеждала князя в том, что слов своих на ветер он не бросает.
- Главное, чтобы он туда тебе подарок не сделал, - говорил Андрей, указывая Агафье на живот, - Осрамишься – по улице пущу или на бл...ню отдам.
Со сватовством брат больше не докучал, однако, каждый  раз говорил
 - Смотри, перезреешь, никто замуж и не возьмёт, не плачь тогда.
- Ну и не надо, - бросала ему в ответ Агафья. Узнав от Михаила, что Андрей её обманул, она почувствовала, что Давида он побаивается, и перестала его уважать.
Князь пытался каждый раз выследить англичанина, когда он встречается с Агафьей, но это ему не удавалось. О том, что у сестры было свидание, он узнавал только по её счастливому лицу и новому украшению.
  После майских холодов в июне грянула жара. По княжескому двору расхаживали одуревшие от духоты куры. Дворня суетилась только утром и вечером, а днём все прятались от солнца в сенях или повалушах. Князь Андрей был в отъезде в Брянске, и сонная тишина в княжеских хоромах была соткана из гудения мух.
  В тот жаркий день, накануне Троицы, красную ленточку Агафье принёс мальчишка, ловивший рыбу в речке Становке. Дэвис поджидал её в укромном месте на берегу. Следуя указаниям мальчишки, Агафья отыскала его среди высоких сосен, на песчаном речном обрыве. Дэвис спал между корнями сосны, по пояс раздетый, без сапог, положив под голову сумку из жёлтой кожи. Светлые волосы его были ещё влажными – видимо он купался в речке. Неподалёку, стреноженная, бродила лошадь.
  Девушка осторожно присела рядом, чтобы не разбудить своего друга, любуясь его телом, худощавым, но жилистым и крепким. Агафья вспомнила их первую встречу, как она точно также смотрела на него спящего в холодных сенях. Рука его, теперь уже искалеченная, была также беспомощно закинута за голову. Вместо бороды -  колючая светлая щетина на впалых щеках. Агафья внезапно почувствовала острую жалость к нему и слёзы навернулись ей на глаза. Только сейчас её поразила та лёгкость, с которой он тогда свернул с намеченного пути и пошёл вслед за ней, не особенно раздумывая зачем. Именно за ней, теперь она это понимала.
Агафья легонько провела рукой по его груди, поросшей рыжеватыми волосами, – он перехватил её руку своей и, прищурившись спросонья, посмотрел на неё своим тёплым голубым глазом.
Спросил шёпотом. – Не ждала меня?
Он сел между корней сосны и притянул её к себе.
 – Как не ждала? Каждый Божий день жду. Истомилась, мочи нет. -  Агафья прижалась  к нему жарким телом, вдыхая влажный запах реки от его мокрых волос. Потом прильнула к его губам жадно, изголодавшись, целуя их, Страсть нешуточная, палящая страсть охватила её. Дэвис потянул зубами за шнурок, стягивавший ворот её вышитой белой рубахи - тот распустился. Обнажились её круглые плечи и выплеснулись наружу белые пышные груди с тёмными ягодами сосков. Агафья почувствовала лихорадочную дрожь его тела. Дэвис подмял её под себя, ласками и поцелуями довёл до изнеможения, до безумия.
  Он решился сегодня на это, зная, что цель его уже близко, остались считанные недели или даже дни до того часа, когда они смогут быть вместе. Агафья, давно уже сгоравшая от желания с готовностью пустила его к себе, разомкнув сведённые томной судорогой бёдра.. Она даже не поняла, когда он успел проникнуть в неё, заставив стонать и извиваться от животного наслаждения под тяжестью его тела. Ничего подобного она никогда не испытывала, словно плыла куда-то, раскачиваясь на волнах или летела. Сколько это продолжалось, Агафья не смогла бы сказать, потеряв счёт времени. Опомнилась только тогда, когда он с тихим стоном уткнулся в её плечо и слегка отодвинулся. Сладко ныл низ живота. Агафья провела рукой у себя там, в паху – пальцы испачкались бурой, кровянистой слизью.
- Я что-то не так сделал? - виновато прошептал Дэвис, всё ещё тяжело дыша. Он приподнялся на локте, чтобы заглянуть ей в лицо.
- Нет, всё хорошо. Я просто думала, будет больно.  – Агафья откинула белую прядь волос с его мокрого лба и прижалась к нему губами. Она  слышала бабьи байки о том, как страшно и больно бывает в первую брачную ночь и очень удивилась, что с ней всё произошло совсем не так.
- Я старался любить тебя бережно.
- Теперь я твоя жена, - сказала Агафья.
- Да. Ты моя жена. – согласился Дэвис.
Агафья вскочила на ноги и, пошатываясь от истомы, побежала вниз к реке.
 – Я твоя жена! – смеясь, закричала она и бросилась с разбега в воду. Он ринулся вслед за ней. Они плыли по течению в холодной воде, касаясь друг друга распалёнными телами, цепляясь за ветви упавших в реку деревьев. Одуревшие от счастья, они поднимали кучу брызг на мелководье, хохотали, потом в изнеможении валялись на горячем песке, щурясь на раскалённый крест солнца, впитывая кожей плодотворную силу земли.
- Кончаются наши мытарства, Агаша. – произнёс, наконец, Дэвис слова, которые она ждала от него услышать целых два года. – В той жёлтой сумке наше счастье.
- Как же такое большое счастье там поместилось? – рассмеялась она.
Он пожал плечами – Не знаю. Как-то так. Отвезу эти грамоты в Москву и всё, я свободен. Вельямин уже  дом приглядел в Москве. Не замок, конечно…
- Неужто, - Агафья захлопала в ладоши от радости, - Дом? Давидушка, милый, поедем, поедем прямо сейчас! А? Пожалуйста.
- Дай мне ещё две недели, хорошо? – улыбнулся Дэвис – Я всё устрою и приеду уже за тобой как люди, всё по чести.
- Хорошо, но только две недели! Я два года ждала, даже больше, а тут две недели, подумаешь.
Они лежали на песке и разговаривали, строили планы на будущее, глядя, как снуют в небе ласточки и висит высоко-высоко кисея кружевных облачков. Потом, отряхнув песок, снова стали друг друга тормошить, наслаждаясь близостью уже не торопясь. После опять полоскались в реке, пока тени деревьев не вытянулись, и комары не затянули свои вечерние заунывные песни. Только тогда облачились они в свои одежды. Агафья принялась собирать хворост для костра, а Дэвис пошёл проверить две верши, оставленные рыбаками, на предмет попавшейся в них рыбы. Вскоре два жирных окуня уже висели над огнём, истекая душистым соком.
- Совестно, чужая ведь рыба, – вздохнула Агафья.
- Так я спросил. Мне разрешили.
- Мальчик?
- Да, мальчик. Я ему пряников дал. Тебя не будут искать?
- Не должны. Андрей только завтра вернётся. А Мишка Софье скажет, что я пошла к волостелевой дочке на девичник.
  Михаил нашёл их вечером, предупредив о своём появлении коротким свистом.
- Эвон куда забрались. Насилу отыскал вас. По запаху, – сказал он, принюхиваясь к жареной рыбе. Они с Дэвисом сердечно обнялись.
- А я его жена! – похвасталась Агафья.
Михаил понимающе кивнул. – Тоже что ль жениться?  - протянул он, глядя на счастливые лица сестры и друга.
Они сидели у костра до позднего вечера, смеялись, травили байки. Дэвис даже не удержался и поведал немного о том, как выпроваживал немца  из Вильно и, как ему жалко было убивать священных ужей. Мишка хохотал над этим рассказом, но Агафье было не до смеха. 
- Это дурной знак, - сказала она.  – Даже языческий храм нельзя осквернять. Для людей это святое.
- Ты глупая, Агашка, - отвечал брат, - Святые угодники разрушали языческие капища и - ничего.
- То угодники, им можно!
Брат и сестра ещё долго спорили, а Дэвис помалкивал – нехорошее предчувствие кольнуло его. Он подумал о том, что ужи, пожалуй, ещё не самое худшее, что приходилось ему делать за эти последние два года.
Перед глазами встало лицо молодой женщины из борусской деревни, куда они под руководством капитула фон Рюльке отправились подавлять мятеж.

Это было накануне зимы. Снег ещё не лёг, и был местами грязноватыми клочьями. Мятежников в деревеньке так и не обнаружилось  - братья-рыцари повесили пятерых мужчин в неблагонадёжности, которых усомнились. Деревню принялись жечь, грабить и резать скот, убивая всех, кто попадался на пути. 
Эта женщина выскочила откуда-то прямо под копыта коня Дэвиса, едва он успел его удержать. За подол её платья держался светловолосый мальчонка, лет четырёх.
 – Господин, христиане! Христиане! – крикнула она, протягивая ему зажатое в руке распятие.
Дэвис сделал жест рукой, означавший: «Уходите!»
 - Ты что делаешь? – вдруг откуда-то, словно из-под земли вырос рядом с ним капитул.
- Нечего сопли жевать! Вот так надо! – фон Рюльке взмахнул мечом…
И мир для Дэвиса словно расселся на две половины. Распятый Христос упал в грязь, обливаясь человеческой кровью. Дэвис зажмурил глаза. Пронзительный детский крик застыл в его ушах.
- Твоя беда в том, - говорил ему потом комтур Бенуар, - что ты видишь людей в этих боруссах. А это швайн, славянское быдло, рабы.
- Я привык сражаться с воинами, а не с женщинами и детьми, - мрачно отвечал Дэвис.
- Они воюют не по правилам. И если ты попадёшь к ним раненый – они не станут с тобой церемониться.  – возразил комтур. - Ты давал обеты не стяжать и не спать с бабами, ты не давал обетов не убивать язычников.
- У неё в руках было распятие.
- Даже трижды крещёные, они всё равно свиньи, подлые, лживые и развратные. Они не понимают, что их благо это служение великому делу, то есть нам, христовым воинам. Мы несём им орднунг – порядок и процветание. Так создал Господь – одни народы должны повелевать, другие на них работать, а третьих вообще не должно существовать. Иудеев, например.
Дэвиса тошнило от этих речей, и единственная рука чесалась зарубить их тут же на месте – и комтура и капитула и всех остальных, которые после карательной операции бахвалились своими мерзкими деяниями, глумясь над мёртвыми.
  Он отправился в кабак и три дня там беспробудно пил вино, проклиная Вельямина и князя Даниила, которые, можно сказать, заставили его на это подписаться, в сами чистенькие, все в белом, сидели себе в Москве. Ему хотелось напиться до бесчувствия, но не получалось, вино не пьянило его, только голова болела наутро.
  Он не понимал, как можно резать людей, словно скот и при этом считать себя христианами. Жгли и резали татары, но не поклонялись при этом распятому Богу. Татары убивали по факту войны, а не по факту рождения, им по большому счёту было без разницы, какого ты рода и какой ты веры. А здесь была целая идеология превосходства одних народов над другими. Это было то, о чём говорил ему Патрик, в чём каялся и за что проклинал всю свою жизнь. Теперь и он приобщился к этому проклятию, и у него перед глазами теперь будут стоять эти мертвецы. Будут стоять между ним и Агафьей.
  Оставаться одному было невыносимо, и Дэвис сорвался в Вильно, к пану Лужецкому. Он понимал, что опасно вот так раскрываться перед ляхом, но сил больше не было, Дэвис боялся, что или выдаст себя, или сойдёт с ума.
Пан Лужецкий был тем самым человеком, к которому в Вильно с самого начала его направил Вельямин. Они встретились в лавке еврея-менялы. Половинка грамоты, привезённая Дэвисом, должна была совпасть с половинкой, находившейся у Яна Лужецкого. Удостоверившись в правильности пароля, Лужецкий провёл Дэвиса в свои покои. Пан занимал несколько комнат в небольшом особняке, неподалёку от церкви св. Михаила. Он пристально разглядывал его, потом спросил
 – Кто были твои родители?
- Это имеет значение? – напрягся Дэвис. Вопрос ему не понравился.
- Имеет, - отвечал пан Лужецкий, - Тевтоны очень хорошо различают своих по крови. Мы пробовали засылать к ним наших людей. Славян они вычисляют сразу.
- По акценту?
- Не только, по внешности тоже.
- Разве русичи или литвины отличаются от немцев или англичан?
- Отличаются. Форма головы или носа не та – и всё, сразу заподозрят и на пытку потащат. Тогда все труды прахом идут. Поэтому нам рисковать никак нельзя.
- У меня отец – норманн, а мать – саксонка. Но акцент, конечно, имеется.
- Ничего. Главное, чтобы это был правильный акцент. У них не только немцы, есть и галлы и фряги, и инглины тоже есть.
Дэвис разглядывал своего  собеседника, но никак не мог отделаться от мысли, что  где-то его уже встречал. Знакомыми казались эти русые кудри, залихватски закрученные усы, живые серые глаза. Даже повадки казались знакомыми, но вспомнить он никак не мог.
- Ещё вопрос, - пан Лужецкий всё также пристально вглядывался  в Дэвиса.- Достаточно ли серьёзно твоё решение, заниматься этим делом? Я не спрашиваю, как тебя угораздило связаться с русскими князьями, я не спрашиваю даже твоё настоящее имя, но я спрашиваю, отдаёшь ли ты себе отчёт в том, чем ты будешь заниматься? Потому что мало ли что может случиться, это во-первых, опасно, во-вторых, неблагодарно…
- Давай не будем терять время, - перебил его Дэвис, - я не мальчик.
- Ладно, тогда последнее назидание – попросил он, заметив, что Дэвис нахмурился, -  и приступим к делу. Если почувствуешь, что они тебя подозревают, не доверяют или ещё что-то неладное – уходи немедленно. Хорошо?
- Я буду действовать по ситуации, - сухо отвечал  Дэвис.
Потом Ян передал ему грамоту на имя Отто фон Мальберга и сопроводительное письмо от ландмейстера Кёнигсберга Конрада фон Тиберга, скреплённое сургучной печатью. И Дэвис отправился в Тапинау.
  К счастью всё прошло гладко – Дэвису, по сути, приходилось играть самого себя. Его знание языков и каллиграфический почерк в кратчайший срок обеспечили доступ к документам Ордена, картам, планам, спискам и финансовым документам, которые он тоже заставил работать в своих целях. К пану Лужецкому он или ездил сам, но чаще посылал своего человека. Если того не оказывалось на месте –  документы оставались в условленном месте. Дэвис старался всеми способами уклониться от участия в карательных операциях против боруссов и литвин, но это не всегда удавалось.

Вот и теперь, он сидел у Лужецкого, уперев глаза в пол и выкладывая всё, что за эти три дня накопилось у него в душе.
Ян выслушал его очень серьёзно.
- Знаешь, - сказал он, - а я поначалу беспокоился начёт этого.
- Насчёт чего?
- Понимаешь, ты, Отто, такой же, как они по крови, и по духу и по воспитанию, наверное. Ты – не литвин, не русин. Католик. Я не знаю, как получилось так, что ты занялся делами тайными, но я всегда боялся, что  ты мало-помалу перейдёшь к ним. Согласишься с ними, ведь быть на стороне победителей приятно.
- Зачем ты так, Ян? Я к тебе приехал, потому что не могу больше с ними, убью кого-нибудь. Ты не прав сейчас, Ян, – с обидой отвечал Дэвис.
- Я вижу это. И говорю, Слава Богу. То, что ты сейчас чувствуешь – это естественно для обычного, здорового разумом человека. Хорошо, что они предстали перед тобой в своём настоящим обличье, и ты это увидел. Теперь понимаешь, какое дело мы с тобой делаем? Эти люди, чудища, одержимые демонами, и если их не остановить, они всю землю зальют кровью и будут утверждать, что во Имя Господне.
- А если я не выдержу и стану таким же, как они?
- Ради чего ты это делаешь? – быстро спросил Лужецкий -  Или может быть ради кого? Помнишь, я спросил тебя об этом в самом начале? Важна твоя цель. Ради денег?
- И ради них тоже, - признался Дэвис, - Но деньги, это скорее средство, а не цель.
- Помни о своей цели. Помни о том, кто ты есть на самом деле, так будет легче. Когда-нибудь все славянские, да и не только славянские народы объединятся и укажут этим мразям их место в истории. Я верю, что так будет, – лицо Лужецкого осияло вдохновение.
- Это есть твоя цель? – спросил Дэвис
- Возможно. – Отвечал шляхтич. Он достал откуда-то большую старую книгу, написанную по-русски, и стал показывать её Дэвису.
- Вот, эту книгу продал мне один любечский хасид.  Она когда-то хранилась в Киево-Печерском монастыре, но после татарского разорения попала к нему в руки. Тут ведётся вся наша родословная от Иафета, сына Ноева. Прочитай, здесь написано, что склавены, жили спокон веку от Греции до Германии, от моря Аксинского до моря Варяжского. С востока, с бесерменских пустынь,  пришли на нас варвары – готы и гунны, захватили Рим и стали частью Римской империи, провозгласили себя хозяевами нашей земли. А теперь они мечтают вернуться обратно на Восток, но это невозможно, потому что всё двигается по солнцу – с востока на запад, обратно дороги нет.
- Ты хочешь сказать, что склавены жили в Европе с самого начала времён?
Лужецкий пожал плечами, - Возможно и склавены пришли когда-то очень давно из далёких восточных краёв, но то, что немцы и франки пришлые недавно – это факт.
- Зачем тогда они двигаются на Восток?
- Ты слышал про Святой Грааль?
- Да, конечно.
- Они думают, что он на Востоке и потому хотят завоевать Восток, чтобы беспрепятственно искать его. – Лужецкий улыбнулся, - Красивая легенда, правда?
- Александр Македонский шёл на Восток. – возразил Дэвис, - Его войска дошли до Индии.
- И сколько продержалась его Империя? Покорить Восток европейцам если и можно будет когда-нибудь.то не войной. Он - огромный.
- Если не войной, то как?- недоверчиво спросил Дэвис.
- Жизненным укладом, знанием, торговлей, строительством.
Тогда у него отлегло от сердца – Лужецкий умел отвлекать  от тягостных мыслей. До утра они читали эту древнюю книгу на русском языке, а наутро Дэвис помчался обратно в Тапинау, боясь, как бы, не заметили его отлучки.

Потом ему ещё не раз приходилось отступаться от клятвы, участвовать в карательных операциях и лгать, лгать, лгать но уже не только ради того, чтобы вновь обрести семью и родину. Была ещё высшая цель – остановить то зло, что несла с собой возрождённая Римская Империя в лице воинствующих орденов.
  Дэвис смотрел на Агафью и Михаила, понимая, что это самые близкие для него на земле люди и ему очень хотелось, чтобы они никогда не узнали, какую цену пришлось ему заплатить, чтобы быть с ними вместе. Чтобы сидеть вот так у костра, смеяться, мечтать и строить планы, глядя на звёзды, ему каждый день приходилось переступать через себя, с горечью пить эту чашу до дна, скручивая в узел свою совесть, затыкая ей рот. Но скоро избавление. Он сделал много, очень много.
  Литва теперь занята выбором правителя, который, скорей всего прижмёт смоленского князя Фёдора Чёрного, так как то письмо с просьбой о помощи лежит у него в сумке. Тевтоны заняты походом на Мазовию, где имеют все шансы хорошо получить по зубам от ляхов и надолго успокоиться. Великий князь Дмитрий договорился с Ногаем и под Суздалем прошлой зимой разбил татарское войско, которое привёл князь Андрей, чем надолго усмирил брата.
  А в качестве десерта были у него припасены чертежи штуки, огнём пуляющей, бомбарды. Он за этим специально ездил в Кёльн, общался там с учёным человеком, Бертольдом Шварцем, делал записи. Если такую штуку сделать – можно защищать крепость от многих врагов малыми силами, пробивать любые доспехи и, даже, разрушать крепостные стены.
Миша уходил от них поздно ночью.
- Ты скажи Софье, что я на вечорку в Прилепихе осталась, - попросила его Агафья.
- Я – то скажу, но ты Софью знаешь, она разнюхает.
- Не разнюхает, я утром, чуть свет вернусь.
Они с Дэвисом остались вдвоём до утра. Агафья, ненасытная от предстоящей разлуки, то задрёмывала у него на плече, то снова опустошала его, пока под утро они не выбились из сил и не заснули мёртвым сном.
Когда проснулись – солнце стояло уже высоко. Агафья охнула в испуге и заторопилась домой. Они попрощались наскоро, как люди, уверенные в том, что прощаются ненадолго.

Продолжение: http://proza.ru/2018/01/17/2303