Тихая заводь рассказ

  Весной, в майскую пору, посёлок Ковалёвка выглядел, словно невеста в белоснежном свадебном наряде. Он утопал в цветущих садах. Летом тонул в зелени, а осенью как будто его кто-то расписывал позолотой. Когда только всходило солнце, все верхушки деревьев отливали червонным золотом, а когда оно поднималось выше, то от деревьев отсвечивало всевозможными красками. Каждый период года по-своему украшал этот уголок земли.

 Посёлок тянулся вдоль правого берега речки с таинственно-ласковым названием – Тихоня, над которой на зорьке по утрам расстилался белый туман и, казалось, как будто бы её полили парным молоком.
 Берега были обрамлены изумрудными камышами с нежными пушистыми верхушками. При дуновении ветра слышно было, как они шумят, будто бы перешёптываясь друг с другом. Здесь водилась довольно-таки неплохая рыба, и любители, если только позволяло время, проводили его за ловлей.

 По берегу реки, прямо у воды, стояли высокие роскошные ивы. Их ветви склонялись к воде, и в тихую погоду они, словно любовались собой в зеркальном отражении речной глади. Местные умельцы заготавливали ивовые прутья, выдерживали их определённое время, а затем плели всевозможные изделия. По лужку, ближе к огородам, кругами рос лозняк. Из него делали корзины, плетни для копанок, вода которых шла для поливки овощей, вентеря. Их ставили в камышах, чтобы рыба, ищущая корм, попадала в него.
 В посёлке было около четырёхсот домов, усадьбы которых подходили почти к самой речке. Первый порядок располагался в пятидесяти – семидесяти метрах от её берегов. Их отделяли травы с обилием ароматных луговых цветов, радующих глаз до той поры, пока коса не пройдётся по ним.

 За усадьбами второго порядка был лиман, а за ним бежали дороги, ведущие в одну сторону к райцентру, в другую – к железнодорожной станции. Далее простирались поля, обрамлённые полосами пирамидальных тополей
Почти каждый двор был обнесен добротным забором. Видно было, что живут здесь люди, можно сказать, очень даже не плохо, за исключением, конечно, некоторых.
 Здесь, как и во многих других населённых пунктах, были и фермы, и машинные дворы с надлежащей техникой, и средняя школа. Да и вообще было все, что необходимо для нормальной жизни этого посёлка.
Но, как и бывает в реальной жизни, в каждой семье свои порядки, свои жизненные уклады, свои радости и печали. И в каких же селениях живут люди, которые никогда не употребляют горячительных напитков? Ковалёвка – не исключение.

 В доме Криворучко было тихо и темно. Семён проснулся от жуткого шума и боли в голове. Не мог вспомнить, сколько выпил и когда вернулся домой. Всё нутро горело. Хотелось пить.
– Ангелина, мать твою… Принеси мужу воды, – еле ворочая языком, с перекошенным от пьянки лицом, орал он во всю глотку, а так как оно пересохло с бодуна, то слышался только хриплый рёв. – Слышь, Ге-ли-на?.. Тварь ты эдакая, пустышка недоделанная… Или мало тебе досталось? Так я могу добавить… и, сползая с кровати, вопил… – Слышь, Г-г-глина?.. Принеси пить, я те-е сказал, а не то…
 А где я вообще-то нахожусь?.. – промелькнуло в его пьяном сознании. Потом вспомнил всё-таки, что был вроде как на работе. Затем пил со своими собутыльниками. Кажется, Иван Загорин отмечал свой день рождения. А, может, и не день рождения, кто его поймёт. Только помнится, что пили много.
 Пить то пили, а вот закусить было почти нечем. В кладовке у Степаныча, который отпускал дояркам и телятницам фуражный корм для скота, нашли валявшийся кусок засохшего хлеба и горсть дроблёнки взяли в карман. Вот и вся закуска. Да! Потом, кажется, ещё зашёл к Пашке, Гелькиной бывшей подружаке. Сколько у неё пробыл – не помнит. Сколько выпил – тоже.

 Прасковья была незамужняя, хотя, конечно, могла бы выйти: попадались ей женихи, только чёрная зависть к Ангелине, к её красоте не давала и не даёт покоя. Она специально, назло подруге, связалась с Семёном, приручила его с помощью горячительных напитков. А пьющему мужику что? Главное то, что всегда есть выпить, закусить и, конечно же, мягкая чужая постелька с поцелуями да и с другими элементами любви.
– Ой! Да что же так болит голова? – вновь запричитал Семен, обхватив её двумя руками. Тут сон опять одолел его, и он уснул, сидя на полу, возле кровати.

 На дворе стоял конец сентября. Прошли первые заморозки, и ночи стали уже прохладными. Оконные глазницы домов были ещё тёмные. Осенняя дрёма, видимо, накрепко убаюкала уставших от работы людей. Во дворах было спокойно. Животные терпеливо ждали пробуждения хозяев, и только кое-где был слышен лай собак.
 Ангелина шла, еле передвигая ноги. В голове стоял назойливый звон. Всё её хрупкое тело невыносимо болело. Геля не плакала – слёзы сами ручьями стекали по нежному лицу. Волосы были растрёпаны, и пряди падали на лицо. Она попыталась поправить их правой рукой, но от боли не смогла поднять.
– А как же я завтра, вернее уже сегодня, буду доить корову? – подумала она, снова пытаясь её поднять. – А нужно ли? Да и вообще, зачем я живу? Пресвятая Богородица, зачем мне такие мучения? За что? За мою преданность и покорность?

 Она остановилась. Тело сотрясалось от тихого плача. Ей казалось, что вокруг не существует ничего, только одна темнота, которая скрывала отчаяние.
Почувствовав холод, Ангелина немного пришла в себя и поняла, что стоит в одной ночной сорочке и в комнатных тапочках. Она вырвалась из крепких, но ослабевших от спиртного рук пьяного мужа и, не помня себя, выскочила из дома. Что делать, куда идти? Она не знала.
 Было где-то около пяти часов утра. Ноги сами снова понесли неизвестно куда и зачем. В голове пронеслась вся её жизнь. Сколько парней увивалось за ней, предлагая руку и сердце. Взять хотя бы Кольку Никитина из соседнего посёлка Зареченский, что расположен на левой стороне Тихони.

Высокого роста, широкоплечий, с чёрным залихватским чубом. Бывало, пройдёт по посёлку – все девки смотрят на него, любуясь бравой выправкой и красотой. Многие с большим удовольствием пошли бы за него. Ан, нет! Только к Ангелине тянуло его, как магнитом.
 Одни только её волосы, пахнущие ароматом весны, и те манили к себе. Длинные, тёмно-каштановые, свисающие почти до самого пояса красивыми пушистыми завитками, они сводили его с ума. Да и сама Ангелина была чертовски красивая: брови чёрные, тонкие, как нарисованные. Глаза голубые, словно небо, отражающееся в речной глади. А губы чуть-чуть пухленькие – такие только для поцелуев.
Сколько он бегал за ней, но Ангелина отклонила предложение выйти за него замуж.
 Даже его мать приходила к ней домой, уговаривала. Говорила, что Колька не ест, не спит, а всё думает только о ней.
Но сердцу не прикажешь. Однажды он собрался и уехал из посёлка. Больше никогда она его не видела. Вроде где-то в Мурманске обосновался.
 
 Да много ребят ухлёстывали за Гелей. Хоть тот же Василий Кривоносов или Сергей Красин, Володька Пименов, да и ребята из хутора Кареловка, что в четырёх километрах от Ковалёвки. Но она выбрала Семёна Криворучко.
Вот уж правду говорят люди: не родись красивой, а родись счастливой. Семён и впрямь соответствовал своей фамилии.
 Правая рука была немного кривая, чуть вывернутая ладонью вперёд. Его и в армию не взяли по этой причине. После девяти классов он остался в колхозе и начал работать скотником на ферме.

 С самого детства Семён был драчуном. Часто воевал с ребятами в школе да и на улице всегда попадал в различные переделки. Шебушной был очень. То куда-то на крышу залезет, то на колокольню. А однажды влез на самый высокий тополь, что рос у речки, а там на его верхушке обломалась какая-то ветка. Сенька не удержался и упал, поломав себе руку. Она, конечно, срослась, но, видно, неправильно её поставили под гипс, или опять-таки сам не уберёг. Ведь был такой непоседа, что и с поломанной рукой носился, как угорелый. Ему предлагали сделать операцию, но он не захотел, да так и осталась она у него такая. В школе писал левой рукой, ел, да и большинство необходимой работы выполнял левой.

 Семён был с виду симпатичным парнем: волосы курчавые, огненно-рыжие, брови тоже рыжие, очень красивая улыбка. Она-то и привлекала девчат. Да ещё сам такой шустрый, как говорят: на одной ноге вертится. Вот и окрутил Ангелину. Оба они жили в Ковалёвке и здесь же учились в одной школе, только Семён был на три года старше.
 Геля после девяти классов поступила в торговый техникум, а после окончания учёбы вернулась домой и устроилась работать продавцом в магазине здесь же, в посёлке. Девушка она была серьёзная, работящая. Алексей Петрович и Анна Сергеевна, родители Гели, любовались, глядя на свою единственную дочь, не могли нарадоваться.
 Она была у них поздним ребёнком. Только в сорок пять лет, когда они потеряли всякую надежду, Господь послал им такое счастье. Назвали они свою доченьку Ангелиной от слова «Ангел». У девочки и, правда, был ангельский характер. Скромная, послушная. Очень любила своих родителей.
Со своей подружкой и соседкой Пашей они были – не разлей – вода. В школу и обратно шли вместе. Выросли и опять же, в клуб на танцы – вместе. Но было всё хорошо до замужества.

 Паша Каленина была неплохой подружкой Гели, но себе на уме. Она завидовала Ангелине во всём: и её красоте, и её характеру, и тому, что ребята вьются вокруг неё.
– Чем же я хуже – частенько задавала она себе этот вопрос. – Да, у меня не такие красивые волосы, да, не голубые, как небо, глаза. Да, я не такая красавица. Ну и что? Зато я характером намного смелее. Могу с кем угодно заговорить, познакомиться, не то что Геля, эта недотрога. Всё-то у неё по правилам, по закону.
 Виду, конечно, Паша никогда не подавала, молча, в себе всё это переваривала. На свадьбе Гели она была свидетельницей. Но, когда та сказала Паше, что выходит замуж за Семёна, то обрадовалась и сама себе в уме подумала:
– Вот тебе, Геля, за перебор – Бог даёт недобор. И всё думала: «Как это Семёну удалось её окрутить? Ну, ничего, подружка! Всегда тебе везло во всём. Но я устрою тебе счастливую жизнь! Ты ещё наплачешься со своей красотой».
И она устроила. Ловила любой момент, чтобы как-то зацепить Семёна, расспрашивала об их счастливой семейной жизни.

 Так как Семён с Гелей жили теперь на другом конце посёлка, то Паша, зная его склонность к бутылочке, приглашала к себе в гости:
– Слушай, Сенечка! Заходи ко мне в гости по старой дружбе. Граммов по сто с тобой выпьем, поговорим о жизни, – заглядывая ему в глаза, с ехидной улыбочкой говорила она.
 А какой же пьющий мужик откажется от такого заманчивого предложения. Так и пошло, и поехало. То после очередной рюмки, выпитой с друзьями после работы, заходил к ней, то ещё какую-либо причину находил. А когда по посёлку поползли слухи об их встречах, и Ангелина начала говорить ему об этом, он, обругав её, стал выходить из дома, якобы покурить, и мчался к Прасковье. А та всегда рада была его встретить. Да и других мужиков тоже. Детей от них она рожать не хотела и убивала их ещё не рождёнными.

 Вот от Семёна родила бы назло подруге, только вот почему-то не получалось. На ферме, где Прасковья работала дояркой, женщины пытались пристыдить её, призвать к совести:
– Что ты творишь? Креста на тебе нет что ли? Зачем ты их губишь? Родила бы ребёночка на радость и себе и Господу Богу. Ведь придёт время, сама будешь жалеть, да поздно будет.
– Слушай, Верка, – ответила Прасковья напарнице, которая пыталась её образумить, – не лезла бы ты, куда тебя не просят, без тебя тошно бывает.
– Да тошно бывает тебе оттого, что пьёшь ты без дела, да чужих мужиков к себе приваживаешь, – вступила в разговор Екатерина, которая была лет на восемь старше Прасковьи.
– Все знают, что ты давно Ангелине норовишь одни только пакости делать, иная давно бы тебе патлы твои оборвала, а она нет. Она же, как святая! Никогда слова плохого никому не скажет, чистый ангел, не зря родители дали ей такое имя, – а помолчав, добавила, махнув рукой,
– Да что с тобой говорить? Видно, ни совести у тебя нет, ни стыда. Живёшь ты колючкой в чистом поле. Ни Богу свечка, ни чёрту кочерёжка.
Затем Екатерина плюнула в сторону Прасковьи и ушла. За ней ушли и другие доярки.

 Уже завиднелись очертания склонившихся к воде в предрассветной дремоте ивушек. Доносились петушиные песни, которые звучали на разные голоса. Над речкой пенился густой туман, а поднимаясь, медленно расстилался по прибрежным лугам. Ветер ещё не проснулся, и не слышно было шёпота камышей. Только легко плескалась вода. Значит, кто-то из рыбаков на лодке вышел поохотиться на рыбку.
 Константин Смолиговец приехал в посёлок Зареченский в отпуск. Четыре года он не мог пересилить себя, не мог приехать один. Всё здесь напоминало о его счастливой жизни с Элиной, его любимой женой.

Вместе они почти каждый год приезжали сюда в отпуск, так как она была родом из этого посёлка, и её тянуло в родные края. Очень скучала по сестрам, а их у неё было две, и по единственному младшему брату.
 Все они очень любили друг друга и безмерно радовались, когда их сестрёнка со своим мужем Костей приезжала на родину погостить. Отца она почти не помнила. Он бросил их, когда ей было три года. Ушёл к другой женщине, после чего они уехали на Урал. Мама умерла в сорокапятилетнем возрасте, надорвав своё здоровье, поднимая троих детей на ноги.

 Константин и Элина жили в Североморске, где и познакомились, когда Элина после смерти матери однажды приехала к своей двоюродной тёте в гости.
Он был капитаном дальнего плавания, она – учителем младших классов. Им обоим очень хотелось иметь детей. Но, видимо, не судьба. Было две внематочные беременности, после чего она уже больше не могла иметь своих детей.
 Может, поэтому всю свою материнскую любовь Эля и отдавала своим ученикам. Между собой супруги жили ладно, любили друг друга и мечтали вместе дожить до глубокой старости. Но судьба распорядилась по-своему.

 В мае, когда уже заканчивался учебный год для её первоклассников, Элина возвращалась из школы. Она была уже совсем близко к своему дому, как вдруг легковая машина, за рулём которой был пьяный водитель, резко повернула и на большой скорости въехала на тротуар.
 Всё это случилось так быстро, что пешеходы, среди которых была Элина, не успели ничего понять, как их сбило с ног. Эля и ещё одна женщина с силой были прижаты к стене здания и скончались на месте. На похоронах Кости не было, так как был далеко в море, в загранплавании.
Жил он после этого один, а, когда возвращался домой, то любимый брат Элины Алексей приезжал к нему в гости, не давая быть одному, успокаивал его, а потом сидели и вместе плакали, вспоминая её.

 В посёлок Зареченский Костя вновь приехал в сентябре, спустя четыре года. Раньше не мог себя пересилить, сердце рвалось на части. Дней через пять Алексей уговорил Константина пойти с ним на рыбалку. Хотелось хоть как-то отвлечь его от мрачных мыслей.
 В заводи рыбка клевала хорошо, особенно на заре, и они возвращались с хорошим уловом. Порыбачили так один разок, другой. Потом Костя сам на ранней заре стал уходить к причалу, брать лодку и рыбачить в тихой заводи.
Вот и сегодня со своим походным рюкзачком, в котором находились разные принадлежности, иногда необходимые для рыбака, Костя взял на Алёшкиной пристани лодку и, переплыв на другую сторону Тихони, остановился в камышах недалеко от берега.

 Не спеша достал вентерь с приманкой, привязанный к двухметровому шесту, и, опустив его в воду, отплыл метров на пять дальше.
– Пусть там рыбке ничто не мешает, – подумал он про себя, – а я с удочкой посижу, душу свою порадую. Наблюдать за поплавком не было возможности, так как было ещё довольно темно, а лёгкий туман стоял над водой, и казалось, что она была прикрыта светлым лёгким покрывалом. Константин с огромным удовольствием вдыхал запах речной свежести.

 Наступал рассвет. Ангелина шла, не понимая и не отдавая себе отчёта в том, куда она идёт, куда несут её ноги. А несли они бедолагу – к тихой заводи, которая уже не раз заманивала к себе тех, кому казалось, что нет уже другого выхода из их положения. Вот и в подсознании Гели, видимо, уже промелькнула эта мысль.
Она шла, сжимаясь от холода, а жизнь, как картина, проплывала перед её затуманенными от слёз глазами.
– Если бы у меня были дети, – думала она, – всё могло быть по-другому. Семён не пил бы так, а значит, и не избивал бы её, и к Паше не ходил бы. Разве я виновата в том, что Господь не дал мне возможность иметь свою кровиночку?.. Ведь я только об этом и мечтала! Но жизнь так обернулась, что не дано ей такое женское счастье. Семён, конечно, не раз высказывал ей это, оскорблял и унижал. А приходя домой, как говорят, в стельку пьяный, избивал, выбрасывал в холодный коридор. Геля уходила в сарай, одевала там куртку, сапоги, которые держала на всякий случай.
 
Она не раз подумывала взять ребёнка из детского дома, говорила об этом мужу, но он наотрез отвергал её предложение:
– Зачем мне чужой выродок? Ты своего роди. А-а, да что там говорить! Ты вообще ни на что не способна, – и, растянув свой рот в улыбке, продолжал, – вот Пашка, да! Эта умеет приветить мужика и ублажать его, а ты – никчёмная пустышка, – и очередной раз, пнув её ногой, уходил. Домой возвращался поздно или вообще не приходил на ночь.

 Отцу с матерью Геля ничего не рассказывала, так как у них и без того здоровье было слабое, но они и сами догадывались об этом. А когда дочь в очередной раз приходила к ним, то Анна Сергеевна со слезами на глазах сама заводила разговор:
– Доченька! Ангел ты наш ненаглядный! Брось ты этого ирода. Мы же с отцом знаем, как тебе плохо живётся. Не мучай себя. Не первая ты и не последняя так живёшь. Но другие расходятся, смотришь – и находят себе подходящую пару, а там глядишь – и детки, может, появятся.

Ангелина молча слушала, потом, как бы оправдываясь, говорила:
– Да не могу я так поступить! Это неправильно будет. Ведь сама выбрала его, значит, с ним и жить придётся до конца. Значит, судьба моя такая, – и тоже плакала, не скрывая своих слёз.
 Алексей Петрович не один раз грозился заявить на зятя в милицию, разговаривал с ним по-мужски, а тот каждый раз клялся и божился, что этого больше не повторится, но снова напивался и снова избивал Ангелину. Вот уж вправду гласит народная поговорка, что горбатого могила исправит.

 Через пять лет после замужества её родители умерли в один год. Она буквально почернела от горя. Соседка, знавшая об отношении к ней Семёна, советовала бросить его и перейти в свой дом. Но Геля наотрез отказалась и продала его.
Она не могла жить рядом со своей подругой, оказавшейся такой непорядочной, из-за которой у них с Семёном и не сложилась нормальная супружеская жизнь.
 При встрече они молча проходили мимо друг друга, как будто никогда не были знакомы. Ангелине с её мягким характером это было очень нелегко, но и заговорить с бывшей подругой у неё не было никакого желания.

 Семён спал, сидя на полу, но потом тело его ещё больше размякло и приняло горизонтальное положение. Проснулся от холода, и это его более-менее отрезвило. Он поднялся, лёг на кровать и чуть не с головой накрылся одеялом. За окном рассветало. Ангелины рядом не было.
– Наверно, уже управляется во дворе, – подумалось ему. – Вот стерва!.. Ведь знает же, что мне сейчас плохо. Она должна была поставить на тумбочку кружку холодного кваса или крепкого рассольчика, – пробубнил себе под нос и, полежав ещё немного, начал вставать.
– А где же Никола Пономарь? Мы же вместе с ним шли к Пашке за бутылкой? – начал напрягать память, и тут перед ним, как в кино, проплыла такая картина.
 Он после обильной пьяни проснулся до ветру. В комнате было светло, так как горел свет. Огляделся. Рядом с ним Прасковья, а за ней, у стенки, лежал Пономарь. Одеты они были – в чём мать родила. Оглядел себя – та же картина.
– Ну, Пашка! Ну, сучка! Надо же! Сразу с двумя мужиками! Я тебе покажу, растудыт-твою… – ворчал Семён. Потом кое-как оделся и поплёлся домой. Что было дальше – не помнил.

 Обида на Пашку отрезвила его. Он поднялся, прошёл на кухню и попил кваса, стоявшего в холодильнике. Потом взял пачку сигарет и вышел на крыльцо покурить. Учуяв стук двери, в сарае замычала корова.
– Значит, Ангелины там нет, а где же она? – спросил Семён сам себя и спустился с крыльца. Затем прошёлся по двору, заглянул в сарай. Корова стояла не доёная. Обошёл ещё раз весь двор, заглядывая во все его уголки, но жены нигде не было. И тут вдруг вспомнил, что в очередной раз избил её.
– Что же я опять натворил? Зачем? Прости, Геля, – во весь двор закричал он сквозь слёзы. Такого с ним ещё никогда не было. Видно, сердце само почувствовало что-то неладное, но Семёну пока что и в голову не могло прийти то, что его ожидало.

 Ангелина свернула между домами на тропинку, которая вела к реке. Тело тряслось от холода, даже длинные волосы, свисавшие на спину, не могли согреть. И осенняя прохлада, и сильнейшее потрясение от происшедшего, наверное, вывели из равновесия.
 Видимо, последняя капля терпения лопнула, и, сама не понимая происходящего, она интуитивно подчинялась какой-то неведомой силе, которая вела к тихой заводи и которая не отпускала никого, кто заходил в её, с виду укромное, место.
 Небо, как будто томно покачивалось, вбирая глубоко в себя остатки ночной темноты. Просыпающаяся заря тихо скользила по речной глади, притягивая к себе безразличный взгляд Ангелины.

 Она медленно вошла в воду. Холода уже не чувствовалось, а только приближение покоя начала ощущать её душа.
– Господи! Отец мой небесный! Прости меня за всё! Нет больше моих сил, – дрожащим от отчаяния голосом закричала эта хрупкая, беззащитная, не нашедшая другого выхода, женщина, подходя к тому месту, откуда уже никто не возвращается. – Мамочка! Родная моя! Я иду к те…
 Это были последние слова, произнесенные Гелей. Вода сомкнулась над её головой, а лёгкие круги медленно разошлись в разные стороны. Тихая заводь, может быть, испытывала в этот момент удовольствие от того, что ещё кто-то посетил её затаённое место.
Такое здесь не так часто бывает, но нет-нет, да и перепадёт водокруту новая жертва.

 Рассветало. Константин насадил на крючок червяка и только собрался забросить удочку, как вдруг справа, метрах в десяти от себя, услышал приглушённый отчаянный женский крик.
 Он резко повернул голову и увидел женщину в светлой одежде, приближавшуюся к гиблому месту. Через какие-то секунды голова её скрылась в тёмной воде. Не раздумывая, Костя быстро заработал вёслами и подплыл к этому месту. В одно мгновение сбросил с себя куртку, сапоги и, сделав глубокий вдох, прыгнул, ныряя в тёмную бездну.

 Вода закрутила его сильное тело, но Костя, будучи закоренелым моряком, знал все хитрости Водокрута. Бросаясь из стороны в сторону, он старался нащупать тело женщины. Ему казалось, что время летит, опережая вселенную. Вырываясь из водоворота, он опять и опять вступал в схватку с этой водной стихией.
 Дыхание было уже почти на пределе, как вдруг его рука почувствовала что-то похожее на нити. Он понял: это были женские волосы. Захватив их, быстро бросился в сторону, стараясь выбраться из воронки, которая в свою очередь пыталась затянуть теперь уже их обоих в своё царство.
– Ну, уж дудки! Не отдам я тебе твою добычу, Водокрут! – мелькало в его в голове, – не на того ты рассчитываешь, не будь я моряком, если позволю тебе меня осилить.
 
 В этот момент Костя вынырнул на поверхность и с силой вдохнул в себя свежий утренний воздух. Подняв над водой голову женщины, он подплыл к лодке и уставшими, но сильными руками положил тело туда, затем забрался сам.
Через мгновение держал её, уже холодную, на своем колене, пытаясь привести в чувство. Было уже довольно светло, и Константин успел разглядеть её лицо.
– Боже праведный! Да она же просто Ангел! – мелькнула у него в голове мысль.
– Ну же, давай, родная! Очнись! Ты не должна, слышишь, ты не должна уйти. Я не позволю тебе, – теперь уже голосом сказал он. – Не позволю, слышишь? Не поз-во-лю!
 Попавшая в неё вода вылилась, и Костя стал быстро делать ей искусственное дыхание. Через какое-то мгновение она вздохнула и начала кашлять, выбрасывая из себя остатки воды.
– Слава тебе, Господи! Она жива! Она жива! – закричал он радостно.
Потом быстро завернул её в куртку, надел на голову свою шапку, а вынутым из рюкзака полотенцем укутал ноги. Поспешая, приплыл к своему берегу, обул сапоги и почти бегом побежал к дому.

 Костя не чувствовал ни тяжести, ни холода, хотя весь был мокрый. Возбуждённо и радостно билось его сердце. Он спас человека. Во дворе Алексей управлял хозяйство и, увидев Константина, быстро подбежал к нему, спрашивая с тревожным удивлением:
– Что случилось? Кого ты несешь? Где ты это взял? – и хотел взять из рук его ношу. Но тот не отдал, а только крикнул ему:
– Беги, открывай дверь в дом.
Сказав это, он посмотрел на её лицо, и на какое-то мгновение его сердце замерло.
– Господи! Красота-то какая!

 В это время он зашёл в дом, быстро раздел её, положил на свою постель и накрыл одеялом. Она не сопротивлялась и молча смотрела на него.
– Ты кто? – спросил её Константин.
– Ангел… – чуть слышно дрожащим голосом прошептала она, но выговорить своё имя у неё не было сил.
– Я так и понял! Я так и понял! Ты Ангел! Мне сам Господь послал тебя, и я никому тебя не отдам, слышишь, Ангел мой? Никому не отдам!
С этими словами он наклонился, поцеловал её и от радости заплакал, как ребенок, который потерял свою игрушку, а потом вдруг нашёл.
 В комнату быстро, почти бегом вошла Надя, жена Алексея, и, увидев Константина, спросила:
– Чем я могу помочь, скажи, Костя?
– Пожалуйста, Наденька! Быстренько принеси сюда водки, – ответил он сквозь слёзы и стал переодеваться.

 Надя принесла бутылку водки, Костя налил почти полный стакан и залпом его осушил. Потом налил четверть стакана, приподнял голову женщины и сказал:
– Послушай, Ангел мой! Ты должна выпить это, понимаешь? Должна выпить!
С этими словами он поднёс стакан к её губам, и она молча понемножку начала пить, пока не выпила всё. Но, видимо, настолько ослабела, что тут же закрыла глаза и уснула крепким сном.
 Костя открыл одеяло, налил в ладонь водки и стал нежно натирать продрогшее в холодной воде хрупкое тело. Только сейчас он разглядел, что всё оно было в синяках и кровоподтёках.
– Господи! Да кто же мог это сделать? Какой же изверг мог так поступить с этим беззащитным существом, с этим Ангелом небесным?
Слёзы сами опять потекли из глаз. Это не водка плакала, это даже его крепкое мужское сердце содрогнулось от того, что увидел. Он снова прикрыл её одеялом и быстро выскочил во двор, где были Алексей с Надей.
– Скажите, вы не знаете, кто эта женщина? Откуда она? – спросил Костя, подойдя к ним.
– Да, по-моему, это Ангелина Криворучко. Вроде бы как на неё очень похожа. А может, и не она. Эта какая-то вся аж синяя. Но волосы точно её. Таких волос я ни у кого больше не видела. Да нет, это точно она, жена Семёна Криворучко, этого алкаша-полудурка, – сказала Надя, – ты как думаешь, Алёша?
– Точно. Точно, это она! Я вспомнил. Это Ангелина. Она в Ковалёвке в магазине продавцом работает, – ответил Алексей.
– Вот что, ребята! Срочно надо сообщить в милицию и скорую вызвать, – сказал Костя и быстро пошёл в дом к телефону.

 Через некоторое время приехала милиция и скорая помощь. Расспросили что и как, осмотрели женщину, составили протокол. Скорая помощь забрала Ангелину и увезла в районную больницу. Семёна в тот же день забрали и поместили в Сизо.
Костя договорился с врачами, чтобы те перевели Ангелину в отдельную палату и разрешили ему быть рядом с ней. Алексей с Надей каждый день приезжали к ним, привозили вкусную домашнюю еду и одежду для смены, а он днями и ночами сидел у её постели.
 Геля очень стеснялась его, и уже на второй день к вечеру, когда ей надо было подняться и пойти в туалет, она заплакала.
– Зачем? Зачем Вы спасли меня? Я не хочу, мне не для кого жить, – тихо плача, говорила Ангелина. – Домой больше не вернусь, я там не нужна, да и сама не хочу больше такой жизни, понимаете, не хочу...
– Ты знаешь, – ответил ей Константин, – я очень хорошо понимаю тебя. В моей жизни тоже был момент, когда мне не хотелось жить, но поверь, пройдёт время, ты успокоишься и будешь смотреть на жизнь другими глазами.
 Потом подхватил её на руки и отнёс в комнату, которая находилась здесь же в палате через стенку, где была ванная и туалет. После чего осторожно, словно маленького ребёнка, помыл и нежно снова уложил в постель.

 Костя рассказал ей о себе, о своей жизни, о том, как погибла его жена и что он сейчас живёт один.
– Детей нам с женой, как и тебе, Господь не дал, но мы жили дружно. Сейчас уже пятый год пошёл с тех пор, а я так и не нашёл себе женщину, с которой мог бы связать свою жизнь, – говорил Константин, не выпуская её хрупкой ладони из своей, а второй сильной мужской рукой нежно гладил Ангелину по головке, по удивительно красивым волосам.
 Шёл шестой день пребывания Ангелины в больнице. В её сознание одна за другой врывались мысли:
– Что же ей делать дальше? Как быть и куда идти? Домой к мужу, после того как он избил её до полного отчаяния, она теперь уже не сможет вернуться. Правда, Женя, напарница, с которой работала в магазине и которая приезжала навестить Гелю, предлагала пожить у неё, пока не определится, что делать дальше. Но это не выход из данной ситуации. У Жени своя семья: муж и двое детей. Что делать – она пока не знала.

 Шло время. Быстро проходили день за днём. Было воскресное утро наступившего октября. Осеннее солнце весело заглянуло в палату, бросив свои лучи прямо на лицо Ангелины. Она проснулась и открыла глаза после, как ей показалось, длинной ночи.
Константин сидел рядом и пристально смотрел на неё. Он был чисто выбрит и совсем не похожий на свои сорок три года: молодой, подтянутый, с открытым добрым взглядом мужчина.
– Доброе утро, Ангел мой! Проснулась? – чуть краснея и волнуясь, наклонился к ней, поцеловав её волосы. – Как тебе спалось? Как самочувствие? – спросил он.
– Спасибо, лучше. Я очень благодарна Вам за всё, – тихо, ещё не совсем проснувшимся голосом ответила Ангелина. – Мне, право, неудобно, что Вы возитесь со мной, как с маленьким ребёнком. Я уже чувствую себя почти хорошо, так что можете больше не мучить себя моими проблемами.
– Ангел мой! А не пора ли и тебе перейти на «ты»? Мне бы очень хотелось этого. Как ты думаешь? – сказал в ответ Костя, взяв её ладошку в свою руку. – А насчёт моих мучений ты не беспокойся, мне в радость быть рядом с тобой. Желательно, конечно, не в больнице.

 Геля прикрыла свои удивительно красивые глаза и, чуть помолчав, сказала:
– Да, верно, можно и на «ты», если не возражаешь.
После утреннего туалета и завтрака в палату зашёл лечащий врач Ангелины, дежуривший сегодня по больнице и, осмотрев ее, сказал, что она уже идёт на поправку и что выглядит очень даже неплохо. Потом добавил:
– Вам Ангелина повезло с такой замечательной сиделкой. Это редкостное явление, чтобы мужчина так бережно и так старательно ухаживал за больной. И не выздороветь после этого никак нельзя, дорогуша, просто невозможно! – Кстати, я думаю, что через день можно будет выписать уже домой. С этими словами он вышел из палаты, чтобы дальше продолжить свою работу.
 После слов доктора она сникла. Как-то вся сжалась, а на глазах заблестели слёзы. С одной стороны это была радость, но с другой Ангелина не знала, куда ей идти и что делать дальше. Константин сразу всё понял, решительно подошёл к кровати и сел на стоявший рядом стул.

– Послушай, Ангел, что я тебе сейчас хочу сказать. Не спеши отвечать на мои слова, но и не отказывайся. Прошу тебя! Будь мой женой, Ангел мой! С этими словами он стал перед ней на колени и взял её за руки. – Я полюбил тебя с первого взгляда ещё там, на реке, и не смогу дальше жить без тебя, любимая! Ты так вошла в моё сердце, что оно не выдержит, если ты откажешь мне, – говорил он горячо и взволновано, а его сердце учащённо выбивало дробь.
– Да! Я старше тебя на девять лет. Но я думаю, что это не будет помехой в нашей с тобой жизни. Скажи, ты согласна, Ангел мой? Ты, наверное, уже поняла, что для меня ты не Ангелина, а мой Ангел.

 От волнения у него на лбу выступили капли пота. Ему показалось, что он ещё никогда так не волновался. Даже тогда, когда первый раз выходил в море в должности командира корабля. Тогда он был уверен и в себе, и в этом громадном, вверенном ему лайнере.
 Ангелина слегка покраснела. Она уже догадывалась, что нравится ему, но не
предполагала, что именно сейчас Константин сделает такое предложение.
За дни пребывания в больнице рядом с этим человеком она иногда ловила себя на мысли, что он стал небезразличен ей, а то, как он ухаживал за ней, буквально потрясло её.
 
 За все годы, прожитые с Семёном, она не слышала таких ласковых слов, которые говорил ей этот мало знакомый человек.
– Я согласна. Я согласна стать твоей женой, Костя! – очень тихо сказала Ангелина, не ожидая от него такой реакции.
 Константин быстро поднялся, схватил её на руки и стал целовать. Он целовал губы, лицо, волосы. Слёзы радости текли из его счастливых глаз. Ангелина тоже плакала.
Слёзы смешались, и их можно, наверное, назвать слезами грядущего будущего. Через день они приехали в дом к Алексею и Наде. Те порадовались счастью Константина и Ангелины и пожелали им жить с этим чувством долгую жизнь.

ЭПИЛОГ

 Семёна осудили на два года лишения свободы. Все соседи Ангелины дали показания против него, так как он постоянно пил и избивал свою ни в чём неповинную жену и этим довёл до крайности.
Костя с Гелей вскоре уехали в Североморск. Через полтора года у них родился сын Андрей. Радости, конечно, не было границ, а ещё через два года родилась дочка, которую они назвали Элиной, в память о первой жене Кости.
 Чтобы чаще быть с любимой семьёй, Константин оставил свой корабль и стал преподавать в мореходном училище. Ангелина не работала. Воспитание детей – вот что стало главным в жизни обоих супругов.
 Ей всё ещё никак не верилось в своё женское счастье. Она узнала, что значит быть любимой и любить по-настоящему. Поняла, что есть на свете и другая жизнь.
 
 Семён, выйдя из заключения и узнав, что у Ангелины родился сын, напился, пришёл к Прасковье и сильно её избил, обвиняя во всех своих грехах. По возвращении домой, он ещё выпил, закрыл изнутри дверь на ключ и, выбросив его в окно, поджёг дом, где и сам сгорел.
 Было это ночью, и ни дом, ни его самого не успели спасти. Остался лишь ключ, который был найден во дворе почти у самого забора.
Прасковья же, узнав, что у Ангелины родилась ещё и дочь, не выдержала чужого счастья: бросила работать и совсем спилась. Вскоре она умерла во время очередного запоя. И видно не зря всё же в народе говорят, что чёрная зависть изнутри съедает человека.
 А в Ковалёвке всё так же весной цвели сады, над которыми любовались своей красотой утренние зори. Народ жил своей обыденной жизнью. Молодые любили, женились, рожали детей, и счастью людскому не было конца.