Чертовщина

  Писатель способен различить примерно четырнадцать видов ночи, художник, пожалуй, смог бы назвать около двадцати, поэт – и того больше. Однако даже самый искусный творец, соединивший в себе таланты всех предыдущих, вряд ли смог бы хоть сколь-нибудь точно описать ту ночь, с которой начинается наша история. Пожалуй, в такую ночь хорошо было бы повеситься, уж очень мрачной и зловещей она казалась. Белая пуговица полной луны, пришитая к небосклону невидимыми нитками, бросала на землю жутковатый отсвет, искажая и извращая облик даже самых обыденных вещей, вроде телеги, вперевалочку катившей по пустынной дороге. Тощая кляча, впряжённая в телегу, едва переставляла ноги от усталости, но сидевший на узких козлах хозяин равнодушно подгонял несчастную животину кнутом.
- Вот уж правду говорят люди, если не везёт, так во всём сразу, - ворчал он, борясь с одолевавшей сонливостью. – А ещё говорят в деревне, будто старый Никола – самый везучий человек на всём белом свете. Вот и сглазили, поди. Хотя, по правде сказать, и на то есть причины. Ведь даже когда градом перебило все крыши в деревне, а несчастной мельниковой дочке так ударило сорвавшейся с крыши черепицей по темечку, что она на всю жизнь окосела, да стала молоть всякую чепуху, ровно как её отец мелет зерно, только у меня дом остался цел да невредим, и даже капуста в огороде, которую жена так удачно потом продала заезжему пану, осталась целёхонька. А теперь вот словно дьявол ворожит, - старик суеверно сплюнул через левое плечо. – И ведь надо же было так заслушаться того худого господина в трактире! Теперь, чего доброго, и на ярмарку опоздаю. Ох, и спустит же с меня Гражина три шкуры, если вернусь домой с пустыми карманами…
   
  Старик продолжил бормотать, ругая на чём свет стоит и себя, и лошадь, с худого господина с его чуднЫми рассказами о райских яблоках да ведьмином шабаше, что каждое полнолуние проходит на горе неподалёку от города.
- Ба! Так это же сегодня! – воскликнул сражённый внезапной догадкой крестьянин, и, раскрыв от удивления рот, так запрокинул голову, глядя на круглую, словно масленичный блин, луну, что старая шапка упала с его головы и вмиг извалялась в дорожной пыли. – Вот чёрт! – выругался старик, останавливая телегу и наклоняясь за шапкой. В этот миг лошадь испуганно заржала и поднялась на дыбы, стремясь оборвать поводья. Старик поднял голову и увидел, что на краю дороги, где ещё минуту назад гулял ветер, стоял мужчина, разодетый, точно граф перед свадьбой, в изумрудно-зелёный сюртук, прямо-таки сиявший от нашитых на него каменьев, красные сапоги, за какие, пожалуй, в иных местах дадут добрую лошадь, да шляпу с красным петушиным пером.
- Здрав будь, добрый путник, - дружелюбно поздоровался неизвестный. – Куда путь держишь?
  Старик хотел было уже спрыгнуть с козел и раскланяться в пояс, как того требовал обычай, но мужчина остановил его и потребовал ответа.
- На ярмарку еду, добрый пан, - испуганно пролепетал крестьянин. По-кошачьи жёлтые глаза графа хитро сверкнули.
- И где же нынче проходит ярмарка? – с живым интересом спросил пан.
- В N, господин.
- Как удачно! – воскликнул вельможа, взмахнув невесть откуда взявшейся чёрной тростью с серебряным набалдашником в виде собачей головы с раззявленной пастью и свесившимся языком. – Не могли бы вы с вашей чудной лошадью оказать мне небольшую услугу? – незнакомец порылся в кармане и вынул оттуда горсть золотых монет, притягательно блеснувших в неверном лунном свете. – Здесь невдалеке есть гора, куда мне нужно попасть, и ежели добрый крестьянин согласился бы меня туда отвезти, я бы щедро вознаградил его.
«Эге, а не та ли эта гора, про которую говорил тощий?» - подумал старик.– «Неужто этот пан решил на ведьм поглазеть? Ох, не кончится это добром…»
Однако, чарующий звон золотых монет и завораживающая улыбка пана оказались сильнее всех страхов, и старик, скрепя сердце, согласился. «Это же если я столько денег получу, мне и на ярмарку ехать не надо будет» - думал он. Лошадь храпела и фыркала, явно не обрадованная появлением попутчика. Пан ловко запрыгнул на козлы рядом со стариком, и тот дёрнул поводья. Словно вмиг посвежевшая, кляча быстро помчала телегу по дороге.

- Пан не сказал, как его величать, - несмело начал старик, когда телега проехала уже немалое расстояние.
- Все по-разному зовут, - уклончиво откликнулся господин. Лошадь сама по себе свернула с дороги и затрусила по траве к леску, что виднелся рядом. Означенной горы путники достигли через четверть часа, а там.… Не дай Бог честному христианину такое увидеть! Нечисти всякой собралось на горе тьма: куда ни глянь, везде, непременно, мелькнёт то свиное рыло, то облезлый коровий хвост, а то и рога, у кого козлиные, а у кого навроде лосиных или оленьих. Музыка гремит так, что хоть уши затыкай, а чертям хоть бы хны: пляшут! А вон и две ведьмы, которым, как видно не нашлось достойной пары, танцуют друг с другом, да чудно так: спиной к спине. Все визжат, орут, словно их железными батогами по мохнатым спинам хлещут. Ну и праздник! Никола шапку с головы стащил и  крестным знамением себя осенил, чтобы никакая мерзость его не тронула, ведь известно же, что творения дьявола креста боятся, как честные люди огня или кнута. Хотел было дёру дать, оглянулся, а телеги и нет. Да и попутчик куда-то запропастился. А нечисть гуляет и Николу вроде не видит. Ещё минут двадцать их пляски длились, а Никола ни жив, ни мёртв в стороне стоял да про себя молитвы читал. Но тут вдруг на вершине горы костёр вспыхнул. Музыканты тотчас же играть перестали, и тишина настала нерушимая, никто и сопеть громко не решался. Старик, обуреваемый любопытством, стал потихоньку к костру пробираться, чтобы хоть посмотреть, что за важная птица такая явилась на праздник, ради которой даже черти свою свистопляску прекратили. Так и выбрался незамеченным в первые ряды. Смотрит и глазам своим не верит. У костра стоит тот самый худой господин из трактира, разодетый, ну вот чисто королевичем. А на голове рога витые в локоть и глаза красные, огнём горят. А попутчик нежданный по правую руку от него, сам Мефистофель значит, это старик теперь понял. Ну точно как его в церкви малюют. И шляпа с пером всё та же, в которой он благородному пану Твардовскому являлся. Худой поприветствовал всех на празднике и приказал рассказывать, что такого нечистые за месяц натворили, что жизнь людскому роду отравить может.
- А-ба! Так то ж сам Дьявол! – воскликнул, забывшись, старик, и только он это имя произнёс, как все нечистые на него уставились и тут же растерзали бы его в клочья, если бы старик, мигом понявший, что к чему не бросился бежать со всех ног. Жуткая толпа со свистом и улюлюканьем мчалась следом, но куда им до вмиг помолодевшего да поседевшего Николы.
 
 Что дальше было – бог весть. Очнулся старик уже утром, лежа на травке неподалёку от дороги. Его старая лошадка, всё так же впряжённая в нагруженную всевозможным добром телегу,  мирно щипала траву рядом.
- Неужто приснилось? – старик присел и почесал пятернёй затылок. Почувствовав, что в волосах что-то запуталось, он не без труда разобрал спутанные стариковские патлы и вытащил оттуда красное петушиное пёрышко.