Вернувшиеся из ада фантастический роман фантастика

ПРЕДИСЛОВИЕ

Это не наша Земля, но в то же время и наша. Вернее иная ее параллель. Неизвестно какая. Как в нее попасть? Да никак. Мы еще не готовы к этому, и в ближайшие лет эдак с тысячу или две, скорее всего, не будем готовы. Нас никто там, в их параллелях, не ждет. Мы им незачем. Хотя они иногда уже появляются у нас. То ли помимо своей воли, то ли потому, что их сюда присылают Те, Кто над нами. Но «туристов» пока единицы, которые «погоды» на нашей Земле, в нашей параллели не сделают, да они и не хотят ничего у нас делать. Пока они только наблюдатели. Чужаки возвращаются домой, в свою параллель, вместо них к нам попадают другие. Как же, свято место пусто не бывает.
У себя, в своей параллели, они имеют свои имена, характеры, у них — свои «вывихи». Возможно, кое-чего они скопировали и от нас. И хорошего, и плохого. А, может, и нет... Кто об этом скажет?
Что мы знаем о живущих в иных параллелях Земли? Да ничего, как не знаем, сколько существует тех параллелей вообще. Правда, о жизни в одной, их параллели, а затем и в иной я узнал от Наблюдателя, которому очень хотелось попасть назад, домой, но этого так и не случилось...
Вернее, рассказал мне не Наблюдатель, а его сын, мой ровесник Валерий. Он родился в нашей параллели, и мама его родилась в Европе и ни из каких параллелей к нам ни Валерий, ни его мама Екатерина Степановна Кондратьева, а теперь — Березова,  не «прибывали».
Отец Валерия прибыл с иной, чем все Наблюдатели, миссией. Что это была за миссия, ни Валерий, ни его мама, так и не узнали, поскольку его отец Павел Владимирович Березов (не знаю, таким ли было его имя в той, недоступной для нас параллели), уехал в командировку и внезапно исчез...
Скорее всего, отец Валерия в какую-то параллель и «провалился». Или же ему, все-таки, Те, Кто над нами позволили, а, может, и заставили, вернуться в свой мир...
Редко, но кто-то «проваливается» в иные параллели. Возможно, Павел Владимирович Березов выполнил свою миссию здесь, и... Или наоборот, не справился с ней и «натворил» у нас «дел», войдя в тесный контакт с матерью Валерия...
...Вселенная почти что безгранична и множественна, как и все находящееся в ней. И везде существует почти безграничное количество параллелей. И там живут те же личности, те же атомы, молекулы и так далее, возможно с некими отклонениями, или даже с неким сдвигом во времени, в пространстве, а, может, и нет. Никто подобного пока не доказал, но никто этого пока и не опроверг.
Думаю, у них своя жизнь, отличная от нашей, а у нас — своя...
Пока они живы, они существуют, пока мы живы, существуем и мы...

Автор.






КНИГА ПЕРВАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

РАЗБОРКИ


Убийцу Вероники Васильевны Покровской, соседки Антона Короленко по подъезду и депутата нескольких городских созывов, известной не только в области, но и в стране бизнес-леди, так и не нашли. Ни через день, ни через месяц. Антона сотрудники полиции вызывали в районный пункт правопорядка неоднократно, но все напрасно. Что Короленко мог сказать нового? Да ничего. Лишь толочь воду в ступе, да писать очередное «признание».
Опять же, как и на предыдущем «свидании» со следователем, Короленко уже в третий или четвертый раз подробно сообщил то же, что говорил и о чем писал не единожды: возвращаясь с работы, он наткнулся на Веронику Васильевну на лестничной площадке первого этажа. Когда увидел ее, распростертую на ступеньках, машинально взглянул на часы. Они показывали семнадцать двадцать. Не раздумывая Короленко, бросился к женщине на помощь. Покровская еще слабо дышала, глаза у нее были закрыты, под ней — расплескавшаяся лужа крови, но, когда после звонка Антона по мобильному телефону, приехала запоздавшая «Скорая помощь», врач констатировала смерть. Парни в погонах явились следом...
На сорокапятилетней женщине на голое тело был наброшен лишь светлый банный халат, обагренный красной кровью. Ее, еще влажные волосы говорили о том, что Вероника Васильевна не более получаса тому назад, как определили следователи, принимала ванну. Что заставило женщину, даже не одев нижнего белья, выйти из квартиры и спуститься на лифте с пятого этажа вниз, на первый, так и осталось и для Антона, да и для полицейских, загадкой. Открыть кому-то дверь? Женщине? Мужчине? Нонсенс. Это можно было сделать и из квартиры, нажав на кнопку. А, может, это не она сама спустилась, а ее, уже почти бездыханную, вынес в подъезд сам убийца? Или группа убийц. Но зачем? Опять же нонсенс... И для Антона, и, понятное дело, для полицейских. Ни кражи из квартиры, ни изнасилования Покровской не наблюдалось... И еще, у нее был полностью — все три фаланги — отрублен указательный палец на левой руке.
Подозрение сразу же пало на предзонников, хотя сотрудникам правопорядка необходимо было все еще раз проверить. Почему-то палец был отсечен полностью, тогда как шестипалые всегда отрывали или отсекали у жертвы лишь две фаланги.
В квартире у холостячки Вероники Васильевны был порядок. Чужих отпечатков пальцев следователи так и не нашли. Да и вообще никаких отпечатков пальцев в квартире Покровской не было. Даже ее. Словно перед своей необычной кончиной уж очень обстоятельно прошлась соседка  Короленко по всем дверным ручкам, шкафчикам, клавиатуре компьютера и так далее, щеткой с моющими средствами, или протерла всё тряпкой и убрала все отпечатки пальцев. В ванной осталась так и не слитая, давно вспененная шампунем вода, на столике в прихожей лежал фен, которым, после принятия ванны, видимо, собиралась сушить свои длинные красивые волосы Вероника Васильевна. И много крови на полу сразу за дверью ванной комнаты. И рядом, как ни странно, лежал шипастый метательный шар предзонников.
И всё...
Через полтора или два часа убитую Покровскую после всех процедур предварительного расследования на спецмашине увезли в городской морг. Допрос же Короленко продолжался практически до самого утра. Лишь около шести часов его отпустил следователь по особо важным делам, взяв с Антона подписку о невыезде из города...
Сегодняшний утренний вызов в пункт правопорядка Антон Короленко воспринял в штыки. Он едва сдержался, чтобы не выматерить звонившего сержанта Сквирского. Сколько можно? Уже проверяли-перепроверяли... Достали!
— Вы обязаны прибыть к нам на очную ставку с возможным убийцей Покровской Вероники Васильевны завтра к десяти ноль-ноль.
— Я работаю. — Антон загорался. — И я уже все вам рассказал, что знаю...
— Мы дадим вам повестку о вызове, — настаивал на своем сержант. —  Не позже десяти вы должны быть в пункте правопорядка района.
— Я что, по-вашему, видел убийцу Покровской? Какая очная ставка? Вы что, за дурака меня принимаете? Сами маетесь, простите, дурью, и меня нахально втягиваете в свое дерьмо? — вызверился в трубку Антон. — Я уже говорил, а затем и писал вам обо всем в объяснительной. Я подошел к подъезду своего дома не в то время. Пришел бы минут на десять раньше или на полчаса позже, и ничего бы не было... Вернее, я бы ничего не увидел и не был бы свидетелем убийства, или, что вернее, последствий убийства гражданки Покровской...
— Но ведь было, господин Короленко. Вы пришли как раз вовремя, — сержант Сквирский, как показалось Антону, снова издевался над ним. — К тому же, господин Короленко, на ремешке от ее халата наши специалисты нашли отпечатки именно ваших пальцев, господин Короленко, а на губах Вероники Васильевны Покровской — следы вашей слюны и прочего. Это уже подтвердили медицинские криминалисты... Вы же понимаете, чем это чревато? К тому же, Покровская, уже давно как кость в горле для вашего шефа, которому вы служите телохранителем. Ведь у них...
— Не служу, а к вашему сведению, работаю, — Короленко прервав Сквирского, повысил голос. — Я за это деньги получаю. Притом, не в конверте, официально...
— Это ничего не меняет, господин Короленко. Ни-че-го! Вам понятно?
— Я могу понять все. Да, я Покровской хотел сделать искусственное дыхание, даже пытался делать, когда ждал приезда «Скорой помощи». Ведь Вероника Васильевна умирала...
— Почему больше никто из домочадцев этого не видел?
— Почем я знаю?
 — У вас есть хоть какие-то свидетели, господин Короленко?
— Нет. Мне некогда было бегать по соседям. А «Скорая помощь» приехала быстро.
— Вот, вот, — сержант Сквирский, как показалось Короленко, снова издевался над ним. — Короче, вы должны быть к десяти часам утра у нас в пункте правопорядка на очной ставке с предполагаемым убийцей Покровской, — словно заведенный говорил в трубку сержант.
— Я вообще никого чужого не видел. Ни в подъезде, ни возле дома. Причем тут некий предполагаемый убийца?
— Ну, возможно, вы видели кого-то своего, ну, то есть, проживающего в доме? — в трубке, как показалось, послышался ехидный смешок Сквирского, — А, если нет, возможно, тогда и вы лично могли убить госпожу Покровскую.
— Еще чего! — Антон едва сдерживался.
— Все возможно, господин Короленко, все возможно, — Сквирский снова засопел в телефон.
— Я больше к вам ни ногой, так и запишите там, у вас, в книге или на электронных носителях, а, может, и еще где. Да хоть у себя на лбу или на заднем месте... — взъярился Короленко.
— Вы забываетесь, гражданин Короленко, — писклявым голосом огрызнулся сержант. — Мы пока еще вас приглашаем, а не набросили на вас браслетки и не привели насильно в пункт правопорядка и не посадили в камеру предварительного заключения...
— Извините, — чуть стушевался Короленко, поняв, что наговорил сержанту немало лишнего, а разговоры эти обязательно пишутся... — Но ваша повестка для моего начальства, сами понимаете... Да шефу начихать на нее! Мне надо работать, а не ходить писать вот уже в который раз объяснения, да и на встречи непонятно с кем, вернее со всякими там криминальными элементами... Я их уже перевидал... Раньше надо было ловить убийцу Вероники Покровской сразу же, в тот же вечер. Ну, на следующий день... Я больше ничегошеньки нового сообщить не смогу...
— Вы же прекрасно знаете, господин Короленко, это, так сказать, особое убийство, — сержант дожимал Антона. —  Покровская не одна из жителей нашего города, не простушка. Она еще и депутат, известная бизнес-леди...
— Понимаю, что убийство это не рядовое, и что из того? Возможно, его совершили ублюдки шестипалые. Этого я не исключаю, но опять же, я никого ни у подъезда, ни в самом подъезде, когда вошел, не видел, поэтому, повторяю вам, что ничего нового сказать не могу. Кстати, а вы не пробовали узнать, кто входил в наш подъезд и выходил из него во время убийства  Покровской? — тут же спросил у звонившего сержанта Сквирского Короленко. — Вы просмотрели запись с видеокамеры, которая укреплена над нашим подъездом, с камер на соседних подъездах?
— Вы нам будете указывать, что делать и как? — в голосе Сквирского вновь послышались нотки раздражения, грубости...
— Но ведь это, — начал было Антон, но его перебил сержант:
— Ладно, поясню, раз вы на этом настаиваете. Видеозаписи камер наблюдения за вашим подъездом, вернее, за подъездами вашего дома стерты неизвестно кем. И не только у вашего дома, но и по всему микрорайону.
— Но ведь это ЧП! — не унимался Короленко. — Их записи не так-то просто стереть.
— Как ни странно, именно в это время произошел сбой в системе слежения, — начал словно оправдываться сержант Сквирский. И тут же «вышколился» и нахально произнес:
— Короче, Короленко, завтра к десяти ноль ноль вы обязаны быть в пункте правопорядка. У следователя накопились масса вопросов по этому поводу. Особенно по вскрытию тела госпожи Покровской, которое показало, что у нее, так сказать...
— Не  надо мне о вскрытии еще раз. Уже сыт по горло и вскрытием тела Покровской, на котором я присутствовал не по своей воле, и вашими многочисленными вызовами... Повторяю, я никогда не имел с ней близких отношений, как в предыдущий раз хотел мне указать следователь, я никогда не спал с уважаемой Вероникой Васильевной в одной постели, не...  Просто красивая богатая соседка, и всё... Так, здрасьте, до свидания, и опять же таки, всё... Она ни с кем в нашем подъезде особо не дружила. Это может подтвердить моя мама, да, думаю, что и практически все жители нашего подъезда. И еще... Не знаю я и о разборках моего шефа с ней, если таковые у них и были. Думаю, лучше об этом расспросить моего шефа, если он вам будет по зубам... А так... И неужели я в очередных объяснениях должен писать сказки, искать выходы из «лабиринта», в который никогда не заходил?
— А вы вспомните еще раз, может что-то в своих объяснениях и упустили?
— Я уже довоспоминался до чертиков в голове. Я не был пьян в тот день. Даже пива не пил, ничего со мной не происходило ни утром, ни днем, когда я был на работе, ни вечером, когда я ехал домой. До того часа, когда я открыл дверь в свой подъезд и увидел бездыханной свою соседку...
— Но вы же говорили и писали, что она была еще жива и дышала...
— А, может, и не дышала. Я уже ничего не хочу на эту тему говорить...
— А придется... Кстати, вы всё сказали на этот раз, господин Короленко? — вдруг прервал Антона Сквирский.
— Все, — почему-то вдруг стушевался Антон.
— Короче, ваша явка, господин Короленко,  завтра обязательна! Если вы соизволите не придти, вас арестуют и приведут в пункт правопорядка, так сказать, в наручниках и под конвоем! — настоял на своем сержант. — Вам это понятно, господин Короленко? Кстати, вы в присутствии четырех понятых сдадите свою кровь на тщательный анализ.
— Это еще зачем? — удивился Короленко.
— А что, если у вас, господин Короленко, голубая кровь 1, значит вы — переделанный шестипалый, предзонник, если уж на то пошло, поэтому ваш приход в пункт правопорядка обязателен...

1 Цвет крови зависит от ее химического состава, вернее  вещества, отвечающего за перенос кислорода в крови. В мире на Земном шаре в настоящее время (2017 г.) живет около 7000 человек, чья кровь действительно голубого цвета. Этих людей называют кианетиками от латинского «голубой». Обычные клетки крови — кровяные тельца — содержат железо, имеющее красноватый оттенок, у кианетиков же кровяные тельца содержат медь. Эта замена не сказывается на работе крови — она по-прежнему разносит кислород по внутренним органам, забирая продукты обмена, но цвет крови уже другой. Он, правда, не голубой, как можно подумать, а скорее синеватый или голубовато-лиловый. Такой оттенок дает смесь меди и единичных фракций железа. Предзонники были не только голубокровными, но и шестипалыми. (Здесь и далее прим. автора).

— Хорошо, буду, — устало бросил Короленко и повесил трубку. Накатившаяся злость чуть улеглась. Какой он шестипалый, какой голубокровный? Идиотизм, да и только... Правоохранители совсем поехали на этих голубокровных шестипалых...
Он все же решил не ходить на этот раз в осточертелый пункт правопорядка. Как представил снова перед собой с десяток, да нет, много больше лет назад крашеные темно-серые стены и зарешеченные окна да усталых молодых ребят в форме, которые раздражали Антона своим неумением вести какое бы то ни было дело, его взбесило. Зачем идти? Зачем???

* * *
...Лучше бы он пошел в тот день в пункт правопорядка по вызову сержанта Сквирского! Так бы и случилось, если бы Антон знал все наперед...
Короленко, сообщив шефу по мобильному, что сегодня будет его сопровождать вместо Корченежского, с трудом впихнулся в переполненный семнадцатый троллейбус-«гармошку». Затем мужики, толкущиеся на остановке, его еще хорошенько поддали, развернули на сто восемьдесят градусов, и в троллейбусе после Короленко оказалось  еще человек пятнадцать. Ничего, что в тесноте, но едет на работу, а под завязку наполненные верткие и потому опасные маршрутки, в которых нужно было стоять в позе «зю», Антон игнорировал. Короленко знал, что хоть он и едет в переполненном троллейбусе, но все равно так намного безопаснее.
Семнадцатый троллейбус, надтужно закрыв задние двери, привычным маршрутом, по улице Заводской, затем через Новый мост и далее, почти через половину города, отправился в свой полуторачасовой путь.
Трещавший по всем сварным и клепаным швам старенький троллейбус проскочил, не останавливаясь, три остановки кряду. Потом с трудом, покряхтывая «лысыми» шинами, вкатился на подъемную эстакаду Нового моста и, проехав почти половину полуторакилометрового пути по мосту, неожиданно резко сдал вправо. То ли в машине что-то поломалось, то ли водитель, вышедший на работу часа в три утра, уснул за рулем.
Перескочив через высоченный бордюр, троллейбус повис, балансируя на переломленном передним бампером пустотелом железобетонном столбе, вернее, на его оголенной арматуре. Внизу, метрах в пятидесяти или чуть меньше, под доброй половиной накренившегося и покачивающегося, словно на пружинах, троллейбуса, плескалась почти черная, хмурая гладь реки.
Крики ужаса раздались у шокированных пассажиров спустя минуту-полторы после свершившегося. Когда же троллейбус вдруг резко накренился и стал медленно, скрежеща днищем, сунуться вниз, к воде, все кинулись к спасительной задней двери «гармошки», которая, как всегда, была забросана инструментальным хламом.
Полетели разбиваемые стекла. Масса народу стала вываливаться на асфальт. Спереди на Антона дико напирали. Где-то за спиной у него согнулась одна стойка, за которую уцепились пассажиры, вторую навалившаяся толпа вырвала из крепления «с мясом»...
Затем в троллейбусе вообще начался кошмар. Падая навзничь, Антона подмял под себя какой-то толстяк, завалив Короленко на колени. Ни о какой группировке, хотя и нормально накачанного тела телохранителя при такой массе не было и речи. Подняться с пола Антон уже не смог. Как и несколько таких же, как и он, неудачников. Под ним возилась, визжа, худющая девица, но Короленко, зажатый со всех сторон, был почти недвижим. Буквально через несколько секунд после падения Антон попытался хоть немного привстать, чтобы освободить девушку или хотя бы повернуться в более удобную позицию, но обезумевшая толпа вообще повалила его, как  перед этим и толстяка, навзничь. Прямо по плечам Антона Короленко, по его груди, ногам лезла, наступала, огромная, неуправляемая, объятая ужасом масса людей. Антон, не обращая внимания на боль, старался отстранить свою голову, чтобы мужики не растоптали ее каблуками, а женщины не превратили в решето своими высоченными шпильками. Короленко лишь почувствовал, что где-то внизу внутри у него резко запекло и что-то полилось теплое, тягучее...
Воя «Скорой помощи» Антон уже не слышал. И падения троллейбуса в воду с пятидесятиметровой высоты моста, не видел тоже. Его вытянули из троллейбуса прибывшие спасатели в последний момент...

* * *
Врачи на этот раз были непреклонны. Шароварову Николаю Зиновьевичу категорически предлагалось не только лечь в больницу на полное обследование, но и, наконец, сделать операцию. Николай Зиновьевич, боявшийся людей в белых халатах похлеще своей тещи Зинаиды Ивановны, к огромному удовольствию главврача шестой клинической больницы Ивана Антоновича Шесталова, не только «пришел» сам, но и беспрекословно повиновался своему лечащему врачу.
— Раз надо, то надо, — прогремел он на весь приемный покой своим громоподобным голосом. —  Болячка так прикрутила меня — уже невмоготу. Только ты там, Иван, так сказать, будь поосторожнее с моим телом, — попросил он у главврача, когда медсестричка Олечка окончила заполнять длинную стандартную анкету, на которую отвечал не сам, пивший «Боржоми» Николай Зиновьевич, а его личный помощник.
— Все сделаем, Николай Зиновьевич, как подобает, по высшему классу, — заверил Шароварова Иван Антонович, отмахнувшись от предложенной ему второй чашки кофе, которую внесла в приемный покой молоденькая нянечка или медсестра. — Не волнуйтесь. Для вас всё сделаем...
Шесталов забрал у Олечки анкету и даже не взглянув на нее, подобострастно обратился к Шароварову:
— Пойдемте, Николай Зиновьевич, я провожу вас в вашу палату, — сказал главврач, юля перед Шароваровым. — И надрез будет абсолютно незаметным. По новой технологии. Только для вас, Николай Зиновьевич. Пришлось вашему лечащему врачу хорошенько прочистить мозги компьютеру, пока он выдал все как подобает. Он перед этим ездил в Германию подучиться, так сказать, набраться опыта по таким же болезням. Присутствовал на шести операциях. Одну, вернее две, делал там сам, чтобы набраться еще больше опыта, так сказать, под присмотром тех хирургов...
— Он сам ездил? — спросил Шароваров, протягивая своему помощнику бутылку и недопитый стакан с «Боржоми».
— Нет, Николай Зиновьевич, зачем. Я послал его в командировку. Там, подобные вашей, операции делают. Но и у нас не хуже. Уж поверьте. А вот компьютеры...
— Хорошо,  — прогромыхал  Шароваров. — Я до сих пор абсолютно не доверяю всяким компьютерам и прочей машинной дряни, но, как ни странно, доверяю тебе, — сказал Шароваров, следуя за главврачом. В метре от них, практически перегородив всё пространство, шаг в шаг шли помощник и два накачанных охранника Николая Зиновьевича. Остальные четверо охранников были уже давно у указанной палаты и ворожили у двери, ставя сигнализацию. — Но, если, так сказать, ты или твои, так сказать, подчиненные, невзначай нанесут мне какое-то увечье или зарежут, опять же невзначай, так сказать, считай, что твоей больницы, Иван Антонович не существовало, а ты и все твои сотрудники, так сказать, не родились вообще. Как его, того хирурга?
— Какого? — подобострастно спросил Шесталов.
— Ну, того, что меня будет того. Ведь он может хорошо прооперировать, но может даже и зарезать. Не там чикнет, и всё, заказывайте гроб да похоронную музыку...
— Да вы что, Николай Зиновьевич. Такого быть не может потому, что не может быть...
— Да я вот ничего, а ты-и... Что, чуть не наложил в штаны, так сказать? — Шароваров вновь, рассмеявшись, загромыхал в больничной тишине.
— Обижаете, Николай Зиновьевич, — тихо произнес  Шесталов, чувствуя, как крупная капля пота, образовавшаяся где-то на затылке, скатывается сначала по шее, потом по спине к копчику. — Все просчитано до мелочей, Николай Зиновьевич. И не только на компьютерах. Ваш лечащий врач, да и остальные врачи, реаниматоры, анестезиологи лично снова перепроверят каждую диаграмму, каждый подобный случай, чтобы выбрать самое правильное и верное решение, — сказал еще раз главврач, попытавшись предупредительно открыть перед Шароваровым дверь в палату, однако этого Шесталову не позволили сделать телохранители Шароварова. Здоровенный детина бесцеремонно отстранил главврача от двери и рванул ее на себя. Тот, что был чуть пониже, ворвался в палату как метеор, и уже через пару секунд вышел из нее, кивнув головой, мол, все в порядке.
— Дальше без вас, — предупредительно сказал главврачу телохранитель Шароварова, пропуская вперед тяжело дышащего Николая Зиновьевича, за ним помощника, и останавливая рукой главврача.
Шесталов только понятливо кивнул головой в знак согласия и, поскольку Николай Зиновьевич со своим помощником уже растворился в предназначенной ему палате для вип-персон, спросил у оставшихся у двери охранников:
— А как же лечащие врачи, медсестры, ребята? Практически всех пациентов по вашему требованию мы уже переместили на другие этажи. Остались только очень тяжелые больные, не транспортабельные. Да, еще на вашем этаже лежит один телохранитель. Его тоже увезти отсюда?
— Чей? — заинтересованно поднял глаза на Шесталова телохранитель.
— Виктора Петровича из «Морской лагуны». Антон Короленко.
— Знаем. Его круто, того? Когда? Кто? — спросил у главврача другой, ранее молчавший телохранитель Шароварова.
— Круче не бывает, но уже оклемывается. Думаем, если все пойдет по плану, завтра, на худой случай, послезавтра, начнет потихоньку выходить в коридор.
— Голубые шестипалые ублюдки покромсали? Ну, там, на Передовой улице, когда нехилая драчка была? Или клановые разборки там?
— Извините, не голубые, а голубокровные, — попытался поправить телохранителя Шесталов.
— Да фиг с ними, как их называть. Они?
— Да нет, не шестипалые. Помните, троллейбус с Нового моста в реку свалился...
— Почему не шестипалые. Водитель-то из шестипалых... Уже доказано. Сам сковырнулся в гробик, и столько людей угробил, скотина... По крови же доказали, голубой он, ну, голубокровный, — тут же, на удивление главврача, поправился телохранитель Шароварова... Правда, основные пальцы на руках у того троллейбусного водителя отсутствовали. Кто-то из хирургов ему нормальную пластическую операцию когда-то сделал. Скорее всего, еще в детстве... Не отличишь, наш он, или шестипалый ублюдок. А кровушку у него перед приемом, по нашей же доверчивости и глупости, не проверили. Тех, кто принял его на работу, не проверив кровь, следует отправить куда подальше, в каменоломни, например, чтобы другим неповадно было... Как же, на меньшие деньги, так сказать... Таким образом... А-а, по этому, из «Морской лагуны», да, Короленко пусть лежит. По остальным предоставьте список, мы изучим их дела и вскоре решим, — бросил хрипло тот, что пониже и тотчас захлопнул свой непропорционально большой рот.
— Хорошо, я понял, — сказал Шесталов и, отойдя от двери за угол, наконец-то вздохнул и подумал: что полдела сделано, Шароваров в их руках и скоро они его не выпустят, даже если это будет иметь чреватые для больницы последствия. Скорее всего, если все пойдет по намеченному плану, унесут господина Шароварова Николая Зиновьевича из больницы ногами или головой вперед уже не дышащего. Сердечко откажет... Это его последние деньки. За такие деньжищи можно пожертвовать и хоть половиной медперсонала больницы... Как же, это настоящие криминальные разборки. Но только скрытые... То есть, как в тумане... Откуда мы могли знать?..

* * *
Шесталов прошел в свой кабинет. Даже не садясь к столу — с момента поступления в больницу Шесталова, мобильным решил не пользоваться — тут же схватил телефонную трубку стационарного телефона и стал нетерпеливо тыкать пальцем в кнопки. Когда он уже почти набрал номер Фиолетова, чтобы предупредить того, мол, клиент на месте, подумал, что все телефоны в больнице не только уже взяты на контроль, но и прослушиваются службой безопасности и спецохраны миллиардера Шароварова с момента его прибытия в больницу. Поэтому передумал и последние две цифры не стал набирать, положил трубку на телефонный аппарат. Спустя минуты две, словно копался в записной книжке, набрал похожий номер. Это был водоканал. На том конце провода долго не брали трубку, но Шесталов терпеливо ждал. Он обязательно должен был обезопасить себя, да и человека, которого он едва не засветил.
Наконец на том конце взяли трубку, и недовольный женский голос произнес:
— Водоканал, диспетчер Симакова слушает.
— Это главврач шестой городской клинической больницы, — с карьера набросился на женщину Шесталов. — Вчера после двенадцати на тридцать пять минут отключили в больнице воду, а это недопустимо! Да и сейчас вода в кранах едва «дышит». Мы будем жаловаться не только руководству района, но и города, области.
— Ну и что? Не только вам отключили. Сейчас вас питают по запасной ветке. Я записываю в журнал. Завтра на оперативке главный диспетчер доложит руководству.
— Больнице вода нужна сейчас, немедленно, и в полном объеме! — прокричал в трубку главврач. — У нас режимное предприятие... У нас оперируются и лечатся вип-персоны...
— А я-то здесь при чем? Раньше, чем завтра до обеда ничего не будет. Очень сложная авария. Группа ублюдков шестипалых прорвалась на нашу территорию, и тут такого натворили... Но их быстро выкурили... Мы, конечно, приносим вам свои извинения, но это не от нас зависит... Будем стараться исправить побыстрее, — уже привыкшая к тому, что на нее всегда повышают голос, спокойно произнесла женщина, и тотчас в трубке запиликало.
Шесталов положил трубку на телефонный аппарат и довольный потер свои вспотевшие руки. Если что-то и произойдет, то таскать будут некую Симакову, но не смогут вычислить господина Фиолетова. А «поможет» Шароварову уйти из жизни, скорее всего, та же милая черноволосая девятнадцатилетняя Олечка. Конечно, она ведала, на что идет, но Олечка была не только отличной медсестрой, но и оперработником-смертником. Ее с детства готовили к этому. А, может, и кто-то другой, которого внедрили в больницу, например под видом сантехника или электрика, спецслужбы без его ведома. Кто, когда и как, «оприходует» Шароварова, Шесталов не знал. Наверху решили, что знать об этом главврачу было не положено. Олечку внедрили в больницу месяца три тому  назад, как только «нужные» люди узнали, что Шароварову от больницы никак не отвертеться. Да и сам  главврач Шесталов только две недели назад был предупрежден через господина Фиолетова под страхом смерти «нужными» людьми о возможном «несчастном случае» с Шароваровым именно в шестой горбольнице. Им Иван Антонович не мог никак отказать, поскольку в «послании» говорилось о том, либо он сыграет в ящик, либо Шароваров...
Понятное дело, Иван Антонович сначала был в шоке. Не потому, что Шароваров «уйдет» в мир иной в его больнице — туда ему и дорога, а от того, что, воспротивься, нашепчи Шароварову о готовящемся в больнице покушении на него, и сам в этот же день отправишься  в преисподнюю. Жаль ему было и то, что «нужное дело» сделает милая красавица Олечка...
Нет, Шароварова ему не было жаль, а вот Олечку... Такая ведь лапочка... Ну, да что сделаешь — мир нынче суров... Раз «нужные» люди сказали, так надо...
...Иван Антонович вызвал секретаршу минут через двадцать, попросил, чтобы принесла на подпись документы.
Аннушка появилась с папкой для подписи вся светящаяся, и Шесталову показалось, что вместе с ней в его кабинет впорхнуло и солнце, которое вот уже почти на протяжении месяца даже не появлялось из-за пелерины нависших над городом темных осенних дождевых туч.
— Здравствуйте, Иван Антонович, — радостно произнесла девушка.
— Здравствуй, — подняв глаза от бумаг, которые разложил для видимости на столе Шесталов. — Ну, как первая замужняя неделя? — спросил.
— Все отлично, Иван Антонович, — весело прощебетала девушка, положив на привычное место на столе тощую папку с документами на подпись. Она уже все рассортировала, и оставила ему только самые главные, без которых больнице не жить.
— Что-то сегодня не густо, — довольно сказал Шесталов, раскрывая папку. — И, слава Богу. Работы и так невпроворот. Ну, докладывай.
— Привезли особо сложную больную из двенадцатой больницы. Подозрение на куст открытых болезней. Петр Федорович вышел из отпуска. Светлана Вячеславовна, наконец, защитила диссертацию. Телохранитель Короленко уже оклемался, сегодня впервые утром вышел из палаты. Его лечащий врач думает, что через пять-шесть дней выпишет.
— Хорошо.
— Дежурный врач доложил, что не было воды, да и сейчас с ней в больнице перебои. Все жалуются...
— Знаю о воде, Аня. Дальше.
— Полякова  подала заявление на расчет. Уезжает в столицу.
— Как ты думаешь, отпускать?
— Полякову?
— Естественно.
— Она вернется, Иван Антонович. Человек ищет что лучше... А ей нечего искать. Лучшего места Полякова не найдет. И ведь это не первый случай. Да...
— Что еще?
— Посмешников ночью разбил свою машину, Петр Миронович вчера успешно сделал операцию председателю райисполкома Волкову...
— Волчику, — поправил девушку Шесталов.
— Простите, Иван Антонович... Его только две недели назад избрали на выборах. Еще не привыкла, ошиблась, — девушка смешалась, покраснела.
— Ничего, Анна, продолжай.
Слушая секретаршу дальше, Шесталов, кивая, быстро подмахивал подготовленные к подписи документы. Предпоследний коротенький листочек насторожил главврача и Шесталов отложил его в сторону и поднял удивленные глаза на свою секретаршу:
— Это еще что, Анна Захаровна? — спросил.
— Извините, Иван Антонович, я от вас ухожу. Это мое заявление на расчет, — пунцовея, проговорила Пивнева.
— Не понял.
— Муж настаивает на том, чтобы я не работала, говорит, что нам хватит тех денег, которые он зарабатывает, а я должна быть дома, воспитывать сына или дочку, и всегда ждать мужа с работы. И еще, мы собираемся вообще уехать из Южногорска.
— Подальше от происков шестипалых? В этом причина, Аня?
— И в этом тоже, Иван Антонович.
— Ну, это мы еще посмотрим, — сказал Шесталов и, подписав последнюю бумажку, бросил ее в папку, закрыл и протянул ее Анне. — Я бы не хотел, Анечка, чтобы ты от меня уходила.  — Он взял в руки ее заявление, еще раз прочел, затем положил его на стол и размашисто подписал, протянул заявление девушке. — Надеюсь, ты понимаешь, что я не хочу, чтобы ты уходила. Видишь, я-то подписал твое заявление, но, учти, Аннушка, я это сделал со скрипом и болью в сердце. Если ты о деньгах, то, кстати, через неделю у нас повышается зарплата вдвое. Подумай, Аня. И мужу скажи... Хотя, может, вы и правы, лучше быть подальше от разборок с ублюдками шестипалыми. Совсем распоясались, гады голубокровные...
— Хорошо, Иван Антонович, — произнесла Пивнева и, взяв из рук Шесталова папку для подписи, медленно прошла к двери. Уже у двери повернулась и сказала:
— Я подумаю, Иван Антонович. — Сказала и улыбнулась той своей притягательной улыбкой, которая всегда была ей присуща.
У Шесталова даже на душе потеплело.
«Бывают же люди, которые буквально за минуту поднимают настроение, которое тебе испортили даже за день», — подумал Шесталов и, когда дверь за секретаршей тихо щелкнула защелкой, вновь углубился в отнюдь не приятные рассуждения.
Ему приказали во что бы то ни стало не выпустить за пределы больницы Шароварова. Сколько он сможет продержать этого мафиози у себя после операции, главврач пока не знал, но распоряжение, поступившее из «центра», было категорическим: ни при каких обстоятельствах не выпускать.
Шесталов знал, что он, перед «несчастным случаем» — налетом на больницу «шестипалых» укатит «в отпуск» вместе со своими домочадцами, но спасет ли это его, жену, детей и даже любимого пса от неминуемой расправы? То, что полетят все пешки — это Шесталова не волновало. Разве что ему стало жаль Анечку, но этот миг жалости практически сразу подавил в себе: он был руководителем и все остальное, мелочное, его не должно было волновать. Да, он положит себе в карман кругленькую сумму за содеянное, но сможет ли избежать возмездия, пока это был вопрос вопросов.
Понятно, улетит далеко и перед его отъездом «в отпуск», Николай Зиновьевич Шароваров будет пребывать в добре и здравии, уже начнет поправляться после операции, и «ничто» не будет угрожать его воловьему здоровью...

* * *
Рабочий день нахально ускользал.
Шесталов принял двух заведующих отделениями, строго приказал действовать по правилам этикета и особой тщательности в постановке диагноза Николаю Зиновьевичу, затем дать карточку больного лично ему и его команде для проверки. Ни в коем случае не полагать, что бескомпромиссный компьютер не может ошибиться, поэтому все данные тщательнейшим образом заведующие отделениями должны были неоднократно проверить и перепроверить, а уж затем приступать, с разрешения Николая Зиновьевича, к операции по восстановлению нормального функционирования желудка и всего прочего.
И заведующий хирургией, уже полностью поседевший Петр Миронович Павлов, и профессор Нина Васильевна Коптяева, возглавлявшая самую мощную в области гастроэнтерологию, не только согласились с Шесталовым, но и решили, если позволят финансы больницы, созвать консилиум из ведущих светил науки ближнего, а, понадобится, и дальнего зарубежья. Хотя, о каких финансах больницы могла идти речь? На себя любимого Николай Зиновьевич Шароваров мог раскошелиться и сам. Для созыва консилиума врачей как из ближнего, так и с дальнего зарубежья у него деньги были. И немалые...

* * *
 Дома был привычный беспорядок. Тарзан до того обнаглел, что начал вытаскивать из ящиков дивана подушки — как это ему удавалось, для всех домашних было великой и нераскрытой тайной, но Тарзан вечером всех  встречал, по-царски возлежа на пуховых подушках. Наказания не помогали. Ни битье, ни «бессовестное» выдворение на кухню, в ванную. Тарзан умудрялся открыть дверные задвижки и на следующий день повторить свое.
— Ну, как прошел сегодня день, папа, — спросила Валентина, целуя отца. — Все операции были нормальными?  Никаких отклонений от нормы, пап?
— Все прошло хорошо, ласточка, — отвечая на поцелуй, сказал Шесталов.
— Есть будешь?
— Я уже поел, — сказал Шесталов и, надев комнатные тапочки, прошел в комнату, где его, радостно повизгивая и пытаясь лизнуть в щеку, встретил «наказанный за непослушание» Тарзан.
— Ты опять за свое, Тарзан? — спросил Шесталов, трепля длинное ухо собаки.
Тарзан, виновато опустив свою огромную голову, с трудом полез под журнальный столик.
— Ладно, сегодня тебя уже Валя наказала как следует, значит, я не буду.
Тарзан, тотчас дал «задний ход» и вновь бросился лизаться к хозяину.
— А мама еще не приходила, Валя? — спросил Шесталов у дочки.
— Мама звонила, что задерживается, папа. У нее какое-то срочное совещание, — прощебетала с кухни Валентина. — Говорила, что придет к восьми.
«Опять эти непонятные скрытые совещания» — недовольно подумал Шесталов и, взяв газету, сел на диван, но почитать ему не пришлось. В дверь кто-то резко постучал. Почему не воспользовался неизвестный звонком, Шесталов не знал.
Тарзан насторожился, приподнялся на лапах, метнулся к двери.
— Я открою, пап, — весело прокричала уже с прихожей Валентина.
Щелкнули замки.
—  Это к тебе, пап, — придерживая Тарзана, сказала Валентина из прихожей. — Проходите, — добавила девушка незнакомому парню, который, недоверчиво поглядывая на огромного сенбернара, мялся у двери. — Проходите, — сказала Валентина еще раз. — Тарзанчик вас не тронет. Правда, Тарзан? Это к папе, Тарзан, пропусти.
Сенбернар, пару раз нюхнув незнакомца, фыркнул и недовольно отступил от двери.
— Здравствуйте, Иван Антонович, — несколько неуверенно пробормотал парень, поглядывая то на Тарзана, то на Шесталова, который вышел в прихожую.
— Здравствуйте, проходите, — сказал удивленный Шесталов. Этого молодого человека он видел впервые. Иван Антонович с его памятью отлично помнил всех, с кем  встречался хотя бы однажды. Правда, с больными, которых он лечил, было по-другому. Он стирал их лица и болезни из памяти, как только они покидали больничную койку. Подобное он привык делать еще будучи студентом последних курсов медакадемии. Подсказал это, спасибо ему, преподаватель, профессор Колодницкий.
— Вы меня не знаете, Иван Антонович, — сказал парень, поглядывая на огромного пса, бочком  проходя в комнату вслед за Шесталовым.
— Присаживайтесь, — предложил Шесталов, убирая с кресла книгу.
— Спасибо, я буквально на несколько минут, — озираясь на раскрытую дверь, из-за которой, словно отрезанная наполовину, внимательно наблюдала голова сенбернара.
— Тарзан, иди на кухню, к Вале, — заметив осторожный взгляд гостя, приказал Шесталов.
— Спасибо, — тихо сказал вошедший, когда Тарзан, недовольно покосившись на хозяина, скрылся за дверью.
— Я пришел вас предупредить, Иван Антонович, о том, что за вами устроена слежка.
— Не понял, — поднял глаза на парня Шесталов. — Вы, молодой человек, скорее всего, забываетесь, — громко сказал он, хотя где-то в глубине души у него ёкнуло...
Услышав повышенный тон голоса хозяина, огромная голова сенбернара мигом появилась в проеме двери.
— Это точно, Иван Антонович, — прошептал парень вновь. — На вас настучали в десятом пункте правопорядка, и Страж выдал отнюдь не лестную информацию. Вы  недавно встречались с представителями голубых...
— Вы имеете в виду шестипалых? — прервал посетителя Шесталов.
— Именно их, Иван Антонович. Двадцатого и двадцать пятого.
— Знаете что, молодой человек, — начал было Шесталов, но его перебил неизвестный:
— Все ваши разговоры прослушаны и записаны. Пока об этом сообщении знаю только я. Вы в свое время лечили меня заочно и не взяли за лечение ни копейки...
— Ну и... — чуть понизив голос, произнес Шесталов. Душа у него снова екнула: уж если и разговоры записаны, да еще Стражем — тогда  кранты. Не выручит никто: ни должность, ни «друзья», которые сразу же отвернутся от него — никто.
— Я заблокировал сообщение, Иван Антонович. На время. Пока смогу, буду держать его втайне от начальства...
— И что вы хотите взамен?
— Да ничего. Я просто предупредил вас, уважаемый профессор. А этого мафиози можете убрать. Он всем в городе, да и не только в городе насолил. Извините, мне пора. До свидания, но будьте дальше предельно осторожны. Стражи Шароварова и иже с ним не дремлют, да и ребята из группы очистки тоже... Вам лучше было бы вообще хоть на время уехать из нашего города. В отпуск, например, или на какой-то симпозиум... Да, сегодня ночью поставят в доме напротив прослушку высшего порядка, так что вы там, Иван Антонович, осторожней с разговорами и дома.
— Не вам меня учить, молодой человек, — резко произнес Шесталов.
— Да, да, — пробормотал посетитель. — Извините. Мне можно уйти? — спросил он, косясь на сенбернара, который по-хозяйски сел у проема двери.
— Да, пожалуйста, — Шесталов кивнул головой и тут же обратился к настороженному сенбернару, — Тарзан, пропусти молодого человека. Все хорошо, Тарзан.
Собака недоверчиво взглянула на посетителя, затем словно нехотя встала и исчезла за дверью.
Видя, что незнакомец все же боится пса, который, возможно, притаился за дверью, Шесталов провел парня к двери.
— До свидания, Иван Антонович. Поберегите себя, — произнес незнакомец, когда Шесталов открыл входную дверь.
— До свидания, спасибо, — сказал Шесталов и закрыл за незнакомцем дверь...

* * *
Утро было сумрачным и потому печальным.  Короленко проснулся уже давно и лежал в кровати, ожидая, когда в палату войдет медсестра и наконец-то скажет, что его можно выписывать. Шароваров, которому пять дней назад сделали операцию, Антона уже задрал своими похабными и дурацкими анекдотами. А поскольку они на этаже были одни, приходилось слушать пустозвонь Николая Зиновьевича, хотел того Короленко или нет. Вчера часов до двенадцати мучил его Шароваров...  Два раза Антона, пока он был в больнице, вызывали в отдельный кабинет на первом этаже из пункта правопорядка. Все допытывались по поводу убийства его соседки по дому Вероники Васильевны Покровской. Опять же, толкли воду в ступе. До безобразия. Антон в последний раз так взбесился, что выбросил бы следователя через окно в больничный садик, но это окно было зарешечено. Кто ее отправил на тот свет — голубокровные шестипалые ублюдки, которые распоясались в последнее время, или те, кому продажная стерва Покровская сильно насолила, Антон не знал, да и на кой ляд ему это было знать...
Следователь допытывался, с кем Вероника Васильевна Покровская спала, с кем вела дела. Откуда было это знать Антону? С Покровской он не спал, да и дружбы никогда не водил — не по возрасту пришлась. Так, здрасьте, до свидания, и все... Ну, какой-то у нее там бизнес. Ну и шут с ним, ее бизнесом. Может, кому-то прилично задолжала и решила не отдавать... Это всегда чревато. Ее поставили на «счетчик», и... Долги — святое дело,  отдавать нужно всегда и вовремя... Или же, не поделили место влияния...
...Крик  медсестрички Танечки, раздавшийся за дверью, и мертвого поднял бы с кровати. Понятное дело, Антон вскочил с постели как на пружинах и через пару секунд уже распахнул дверь из своей палаты.
Танечка лежала без сознания на полу у раскрытой двери в палату, где находился Шароваров. Ее лицо было белее стен. Телохранителя, обычно сидевшего в кресле у входа в палату, не было.
Антон рванулся к Танечке. Она дышала хоть и неровно, но видно было, что жива. Бросился к палате Шароварова. Телохранитель Николая Зиновьевича едва не пальнул в Короленко, который уже отпрянул от наставленного на него дула пистолета...
— Ты чего? — только и выдавил Короленко, наблюдая за наставленным на него пистолетом с глушителем и громилу, который чуть выглядывал из-за приоткрытой двери.
— Шефа оприходовали, — полушепотом пробормотал телохранитель.
— Кто? Когда? Как о-оприходовали? — у Короленко едва глаза на лоб не полезли.
— Не знаю, может и голубые, ну, шестипалые... Указательные пальцы у Николая Зиновьевича оторвали. На обеих руках. Ты представляешь??? Кровищи по всей палате...
— Да-а? Я ничего не слышал...
— Я тоже... Эта, — телохранитель кивнул на еще лежащую на полу, но уже почти полностью пришедшую в себя медсестру, —  шла на процедуры, делать массаж Николаю Зиновьевичу.  Я ее пропустил... Она меня почти в смерть своим криком испугала...
— Когда ты успел заметить, что у твоего шефа указательные пальцы того? — спросил  Антон.
— Да уж успел, — выдавил из себя телохранитель.
Антон не задал следующий вопрос. В коридоре уже было полно народу. Два, спавшие в соседней палате, «ночные» телохранители Николая Зиновьевича, уже полностью проснулись. Они тыкали в свои мобилки, вызывая подкрепление из ближайшего пункта правопорядка, ГОшников 1, чистильщиков и прочих...

1Группа Очистки (фант.).

* * *
Короленко задержали по выходу из больницы и сразу же отвезли на «служебке» ГОшников в районный пункт правопорядка. Следователь как всегда, был предельно вежлив, но Короленко знал, что это до определенной черты.  Ну, а сейчас было все тихо, чинно, без рукоприкладства. Хотя в пункте правопорядка через несколько минут могло начаться такое, чего Антон и врагу не пожелал бы.
После заполнения необходимых данных, следователь написал предварительный протокол. На массу вопросов Короленко ответил за очень долгих для него полтора часа.
— Скажите, пожалуйста, вы всегда, господин Короленко, попадаете в ситуации, которые, можно сказать, незаконны? — следователь крутил в руках ручку, которой только что Антон подписал последний лист протокола. — Поймите, я интересуюсь уже не для верхов, а просто для себя, чтобы  хоть что-то понять...
— Зато я вообще ничего не понял, — поднял на следователя утомленные глаза Антон.
— Скажите, пожалуйста, господин Короленко, у Николая Зиновьевича Шароварова указательные пальцы были оторваны по законам ублюдков шестипалых, или отрезаны ножом?
— Да почем я знаю? — Короленко едва не вспылил. — Я, к вашему сведению, господин следователь, даже не видел тела покойного. Вы это уже запротоколировали ранее. Это раз. Во-вторых, я толком не знаю, как предзонники по своим законам отрывают или отрезают эти пальцы, и зачем. Так, слухи, придумки, а их я отбрасываю от себя, как сор.
— Вы что, не смотрите телевизор? Там всё показывают как в лучших домах, всех учат...
— Я телевизор почти не смотрю — некогда, знаете. Тренировка — работа — тренировка — дом — сон — работа....
— Напрасно, стоило бы и смотреть. По «ящику», к вашему сведению, порой много интересного рассказывают и показывают, — следователь положил ручку на стол,  недобро улыбнулся... — А вам, как телохранителю известной в городе фигуры, тем более, положено это знать, Антон э... э... ну да ладно, господин Короленко, что голубокровные шестипалые распоясались донельзя, и место их давно на свалке...
— Так они там и живут, — неожиданно вырвалось у Антона.
Следователь ехидно улыбнулся:
— Не там, господин Короленко, а пока живут за свалкой. Видите ли, оттяпали хорошенькое местечко, и прижились, ублюдки... Я бы их всех к столбу, к стенке, и расстрелял, даже глазом не моргнув... Правильно делают из группы очистки, что этих голубокровных ублюдков решили стереть с лица Земли... Хватит, накланялись перед ними... Людей гробят, где им только хочется... Письма, скоты, с угрозами всем отправляют... А в письмах что угодно можно, того... И не только визуально, но, так сказать, и... Я прав, господин Короленко? 
Антон ничего не ответил вслух, но подумал о том, что ему действительно пора уносить отсюда ноги, пока этот лейтенантик-идиот не прицепился к несуществующей закавыке, которую сам вскоре и найдет...
Следователь не унимался:
— А что вы могли бы дополнить по второму делу?
Глаза у Антона само удивление:
— По какому такому второму делу?
— Вернее, по первому, пока не закрытому об убийстве госпожи Покровской.
Антон ничего не ответил лейтенанту, только недвузначно хмыкнул.
— Вы не хмыкайте, а отвечайте по существу данного дела, — следователь взял ручку со стола, пододвинул к себе чистый лист бумаги. — Так что-то нового вспомнили?
— Ничего.
— Может вы уже узнали, кто отключил системы слежения в вашем районе? Или сами одели на «глазки» видеослежения близлежащих улицах бликпленку?
— А это мне еще зачем? По вашим прикидкам получается, что только я и... эту, Покровскую, и прикокошил?
— Вот именно, господин Короленко, — тут же разулыбался следователь. Видите, все как просто. Выходит, что могли убить и Покровскую.
— Не было ни гроша, да вдруг — алтын, — вспомнил Антон старинную поговорку.
Лейтенантик что-то быстро строчил на листке, затем рука его остановилась, он поднял на Короленко голову и сказал:
— Да, да, да. И вы не очень-то выдергивайтесь, а докажите, что это не вы...
— Что доказать? — не выдержав, резко проговорил Короленко, — доказать свою невиновность? Тогда спишите показания с моего мозга. Там, надеюсь, есть много интересного, но только не об убийствах ни Покровской, ни Шароварова, проверьте показания Стража...
Следователь хмыкнул:
— Это будет дорого стоить, резко проговорил он и бросил ручку на стол.
— Понятно, но это уже ваши трудности, — не смог не съязвить Антон.
Следователь после сказанного Короленко вдруг как-то сразу стушевался, видно поняв, что ничего больше ни сегодня, ни в ближайшем времени, а, может, и никогда не вытянет из Короленко. Ничего, касающегося двух убийств. Не поможет, скорее всего, и принудительное сканирование извилин мозга подозреваемого.
— На сегодня вы свободны, — неожиданно проговорил следователь. Если понадобитесь, вызовем, — лейтенантик снова взял со стола ручку и подмахнул пропуск. — Но учтите, господин Короленко, незнание не говорит о том, что вы избежите положенного наказания...
— Приехали, — только и сказал Короленко. — Ни слухом, ни духом, а уже почти что преступник...
— Возможно, все возможно, — следователь хитро сузил свои и без того узкие глаза. — А пока можете приступать к работе. Как нам стало известно, врачи вас уже выписали из больницы.
Короленко кивнул и встал.
Покинув пункт правопорядка, Антон через полчаса был на фирме.

* * *
Светик — секретарша шефа, увидев Антона, едва не сожрала его глазами, затем расплылась в улыбке, тут же доложила, что шеф в отъезде, в соседнюю область поехал к коллегам и будет только завтра к обеду. Ты сегодня можешь отдыхать. Шефу, — Светлана взглянула в блокнот, — понадобишься завтра после десяти утра, так что, отдыхай. Затем Светлана кротко вздохнула и, едва Антон повернулся, чтобы уйти, попросила:
— Антон, ты не сможешь исправить мне принтер? Чего-то он  не хочет печатать. Починишь, или вызывать из службы ремонта? Но это же время, дня два, а мне принтер, рабочий принтер нужен позарез...
— Давай, попробую, — тут же ответил Короленко. Где он? Ага, — увидев на тумбочке принтер, — я сейчас отвертку возьму, поглядим...
— Не здесь, Антон, этот работает, — у секретарши Виктора Петровича не глаза — глазищи, грудь так и заходила ходуном, а голос... голос вкрадчиво-соблазнительный. — Тот принтер у меня дома. После работы. Ты же знаешь, где я живу...
Антон только отрицательно мотнул головой.
Секретарша тут же подняла на Короленко удивленные глаза:
— Как, не знаешь? На Первозвановской двадцать три, квартира шестьдесят семь. Это, кстати, не далеко от тебя. Три остановки на троллейбусе... Придешь к семи вечера? Кстати, никого сегодня дома не будет, кроме меня. Мама уехала к своей сестре погостить — сегодня утром провела ее на поезд. Моя же сестра Аленушка куда-то на юг укатила, так что я буду одна-одинешенька, Антон. Понял? Можешь, если хочешь, и... так сказать...  даже к десяти вечера придти, если чем-то занят. Поздно не будет... Кстати, у меня бутылочка коньяка. Настоящего коньяка, а не суррогата, что везде продают, припасена. Петров как-то лет пять назад привез, из подвальчиков производителей... А принтер мне нужен позарез. Мне нужно распечатать отчет. Очень срочно.
— У меня нынче нет ночной карточки, Света. Сегодня в районном пункте правопорядка отобрали. На время. Пока идет следствие.
— Ничего, я тебя прикрою, Антон. У меня связи нормалек. И с полковником Пустозвоном тоже. Один звонок, Константину Михайловичу, и все...  Понял, Антон? Так что не боись, господин Короленко...
Короленко все понял. Светик давно подбивала под него клинья. Хотя ненавязчиво, исподволь...
Конечно, он никуда не пойдет. Зачем? Светик его не интересовала как женщина. А так, чтобы лишний раз «отметиться» — зачем? И еще, освободит ли тот полковник Пустозвон его, если ночью без ночной карточки его загребут ГОшники?  Поэтому Антон решил лишний раз не нарываться.

* * *
Районный пункт правопорядка, затем Светик, после обжегся горяченным  кофе в кафе... Короче, утро добрым не бывает. Антон где-то вычитал эту фразу. И она его частенько не подводила. Хотя  Короленко добавил к ней еще несколько слов: главное, чтобы вечер стал добрым. Но в этот раз и вечер тоже не сулил ему ничего хорошего. Мама пришла домой около пяти вечера уже «на взводе». Значит, жди  домашнего скандала — пока Серафима Ильинична не выпустит из себя пар, ни-ни. И отец был не в духе. Сестра где-то завеялась, значит единственным громоотводом на сей раз будет Антон.
Он уже подумал, чтобы опять слинять. Конечно, не к секретарше Виктора Петровича, а просто пройтись по городу, но последнее нововведение органов правопорядка — ночные карточки, коснулось его тоже — у Антона ведь придурок следователь ночную карточку на время оставил в пункте правопорядка. Появиться же без карточки на улицах города, сплошь напичканных патрулями и проверяющими — себе же напакостить. Опять разборки, опять следователи... А чего они могут накопать — одному Богу известно. Ведь он у них уже «меченый»... Так что лучше от греха и зла подальше, или выбрать зло поменьше, которым на сегодняшний вечер будет его мама Серафима Ильинична. Уж он-то хоть знает, чем все закончится... Главное, что не каталажкой...
Сев в своей спальне на диван, Антон еще раз прокрутил в памяти последние дни, которые стали для него если не испытательными, то, по крайней мере, были отнюдь не приятными. Убийцу соседки, естественно, не нашли. Где уж полудебильным пинкертонам по прошествии почти двух недель кого-то сыскать. Они просто списали все на шестипалых, и с плеч долой. А ГОшников не подключали. Те бы, конечно, все равно нашли. Не настоящего убийцу, так подставу — точно. У ГОшников все быстренько получается, и всё тип-топ!
— Антон,  поди сюда, — нетерпеливый мамин голос с кухни. — Слышишь, Антон?!
«Началось», — подумал Короленко, поскольку если Серафима Ильинична звала его на кухню, так сказать, официально, значит пошло-поехало.
Идти на кухню на очередную «головомойку» не хотелось, но пришлось, поскольку еще один мамин «зов», и мало не покажется...
Пятнадцати минут «промывки мозгов» хватило с головой, и Антон, извинившись, сослался на то, что обещал наладить товарищу принтер. Он решил, что лучше побродит по ночному городу, в худшем случае, поедет к Светлане, чем останется дома. Там, у Светланы, он как-то выкрутится, «отбрыкается», если что, а уж дома Серафима Ильинична его достанет, факт...
— Ты всегда суешь нос не в свои дела, Антон. Чего тебе дома не сидится? Слава Богу, что ты уже из больницы выписался, так снова ищешь на свою голову неприятности? Чего по ночам шастать? Хочешь нарваться на ублюдков шестипалых?
— Но я же обещал, мама, что починю принтер....
— Обещал... Обещал... Дома бардак, а ты другим помогаешь... Отец ни за холодную воду не берется, в телевизор воткнется, и больше ничего. И ты, смотрю, туда же... Когда кран на кухне замените? В ванной капает горячая вода, а ведь счетчики-то давно поставили. На все денег нам не хватит... Не миллионеры...
— Мама, я кран на кухне уже починил, — с нажимом ответил Короленко.
— Стало еще хуже, — губы в одну ниточку. — А в ванной?
— Я только перед больницей его заменил.
— Этот кран мне не нравится.
— Но ты же сама его купила...
— Мог  бы посоветовать, что забугорные краны — дерьмо...
«Тебе посоветуешь, — зло подумал Антон, — еще пуще грызть будешь», — но только подумал и ничего не сказал.
— Ладно, иди, но чтобы к одиннадцати вечера был дома.
— У товарища переночую.
— Я тебе переночую!
— Ладно, постараюсь. Но мне через весь город пилить надо.
— Полчаса на починку тебе хватит. Чтобы в одиннадцать. Понял?
— Понял, — Антон уже натягивал в прихожей куртку и думал, что к одиннадцати ночи ему не управиться. А если загребут ГОшники, то хотя бы к утру разделался...











ГЛАВА ВТОРАЯ

ПЕРИМЕТР

Вот уже третью неделю телохранитель Антон Короленко был не у дел. Так уж получилось, что его «ушли» в один момент. И это не оттого, что он до этого почти три недели провалялся на больничной койке и почти был свидетелем убийства его соседки и устранения в больнице бизнесмена Шароварова. Шеф Антона, Виктор Петрович, даже возрадовался, посмаковал пару дней — как же, убрали крутого конкурента, который уже наседал на него подобно слону.
Антон «полинял» из-за  другого. «Чуток» расслабился  и тут же стал неугоден шефу. Тот никогда не держал при себе ершистых ребят. 
Конечно, Антон вел себя в то утро неблагоразумно, назвав секретаршу Виктора Петровича, при нем же, отъявленной проституткой.
Короче, Антона тогда так  понесло, что мало не покажется. Он вспомнил Светлане все: и ее ужимочки, и «починку» принтера — всё.
Этого хватило, чтобы Короленко вылетел из частной фирмы, как пробка из бутылки с шампанским. Но ведь он действительно сказал правду! Фифочка Светик отдавалась кому угодно. И ему хотела тоже свои прелести открыть, что называется, напоказ...
Не успел парень в то злополучное утро, проведя шефа к кабинету, присесть в приемной в кресло, как  к нему  подкатилась эта мелковозрастная сучка в колготах за сорок долларов и короткой мини юбке, которой нельзя было ничего прикрыть. Состроив глазки и повздыхав «для приличия», она вдруг  прямым текстом предложила Антону Короленко свои «женские услуги». Естественно, не задаром.
— У нас тогда, в тот вечер, с тобой не получилось, Антончик, так сейчас, уверена, получится. Напрасно ты так спешил. Да лучше бы не чинил тот идиотский принтер. Разве мы бы не смогли заняться с тобой более приятным? Маме все бы своей объяснил. Уверена, что Серафима Ильинична все бы поняла... Разве я не права, Антончик? — секретарша Виктора Петровича сама кротость, само умиление...
— И что ты хочешь получить взамен? — спросил Короленко секретаршу прямо в лоб.
— Да так, мелочи, Антончик...  Я — тебе, ты — мне... Кстати, я на всё готова. На всё... И отдамся, и всё будет тип-топ...
— Ну и? — поинтересовался Антон.
Как оказалось, Короленко должен был докладывать ей обо всем, что делает шеф на стороне, с кем подписывает контракты, кого посылает подальше, с кем по вечерам ложится, кроме своей жены, в постель, кого трахает вне кабинета, и тому подобное... Светик просила даже отснять, по возможности, все на «видеочип». Скорее всего, по заданию недругов шефа, Светик-семицветик собирала компромат...
Короленко решил не играть в «бирюльки». Это не для него. Понятно, он мог «подыграть» Светке, но не в такой же степени, как она думала его «приарканить».
Теперь, по прошествии полумесяца, Антон готов был локти себе кусать за то, что опять-таки поплатился за свой безалаберный язык. Парень хотел как лучше... Врезал правду-матку в глаза. А следовало просто  промолчать... Повыпендриваться перед Светкой, поюлить... Может, даже, дурачком этаким прикинуться... И все потихоньку шло бы своим чередом. Ну, через время Светка понаушничала бы шефу, что Короленко, мол, не того, есть человечек «покруче», и поставили бы личным телохранителем у Виктора Петровича кого-то из ребят «посмышленее», и все... Антон отошел бы потихоньку на второй план... Все равно такого, как он, телохранителя, следует поискать...

* * *
Светик-семицветик  на следующий день после скандального ухода Антона Короленко из фирмы «Морская лагуна», ошарашила своим предложением Степку Коловратова, а тот, не дурак, тут же согласился. И теперь стал личным телохранителем Самохапова. Конечно же, не без помощи секретарши Виктора Петровича. Степка при встрече с Короленко, правда, клялся, что со «Светиком» у них ни-ни, но Антон не поверил этому вертопраху и донжуану, который и раньше не проходил мимо юбок, а уж мимо коротеньких, тем более...
Фирма Виктора Петровича «Морская лагуна» продавала и покупала, а затем снова перепродавала... «воздух», гоняя взад-вперед  мешки «голубых», «зеленых» и многих других хрустящих и не очень купюр, и на этом ее генеральный директор сколотил за последние полгода такой капиталец, который не снился в свое время даже Рокфеллеру.
После ухода Короленко из «Морской лагуны», за Антоном охотились четыре враждующие клана, желавшие заполучить сведения о Самохапове из первых рук. Кто-кто, а личный телохранитель, покрутившийся рядом с Самохаповым шесть месяцев кряду, конечно же, знает о своем хозяине побольше многих. Поскольку всегда собачкой за ним бегает. Такова работа...
Подсылали к Антону и нюхачей, и грудастых девочек, сулили кучу денег даже за мизер информации... Пару раз даже угрожали расправой, но Антон удачно отмазался, прикинувшись дурачком, мол, ничего не видел, ничего не слышал, только охранял Виктора Петровича... Ему, значится, деньги только за охрану Самохапов платил, а все остальное Короленко, как телохранителя, не касалось... Такой себе накачанный дебил ростом под сто девяносто сэмэ, с упрямым черным ежиком волос на голове и пронзительными глазами.
Антон повел себя резонно, поскольку знал —  если из него выудят хоть на грош «закрытой» информации о Самохапове, сразу же получит пулю между глаз или финку в сердце. Это сделают либо ребята самого Виктора Петровича, либо купленный кем-то иным киллер — свидетелей, а тем более распоясавшихся болтунов, убирают мигом... И так умело упрячут тело, что никто не узнает, где находится могилка его, Антона Короленко. То ли в бочке с цементом, то ли на дне заброшенного лесного озерка в мешке с насыпанными туда булыжниками, или его кости где-то будут исправно служить подушкой под асфальтированным полотном новой дороги на энском километре трассы Южногорск — Соломенск... Это уж как исполнители мозгами пошурупают...

* * *
Короленко едва не захлопал от радости в ладоши, когда в очередном номере «вечерки» прочел коротенькое сообщение местного репортера Попова о том, что в позапрошлый вторник после вылазки в город шестипалых предзонников исчез городской воротила Виктор Петрович Самохапов вместе с четырьмя телохранителями и служебным «Вольво». Попов также сообщал, что хватились южногорчане и Константина Федоровича Бемсардичева, по прозвищу Бемс —  восьмидесятилетнего старика, который тоже до сих пор не появился на своем привычном месте. Исчезновение старика Бемса тоже было приписано кровожадным голубокровным предзонникам.
Телохранителей Самохапова Группа Очистки нашла через четыре дня с разрубленными почти до шеи головами и без указательных пальцев на левых руках. Трупы ребят лежали посреди улицы в пригородной зоне неподалеку от седьмой станции техобслуживания иномарок. Рядом с ними лежали и тела двух изувеченных предзонников. О местонахождении же тела Самохапова не было в заметке ни слова, как и о том, куда делся труп старика Бемса.
«Бедная Светик-семицветик, с кем же она того, теперь будет? Плачется, скорее всего, в жилетку, да раны зализывает «душевные», — с юморком подумал про себя Антон, отбросив в сторону «Вечерку». — Может, стоит  поискать ее благодетеля по сусекам? Не иначе, как в бега, ворюга Самохапов, подался. Предзонники отродясь никого в плен не берут. Если все дело в шестипалых, то Самохапов железно должен был остаться на месте рядом с телохранителями. И почему именно предзонники порешили Самохапова? Это мог сделать и киллер. Только подмазался под шестипалых. Так  сказать, аккуратненько навел после себя нужный марафет. ГОшники же, чтобы отбрыкаться побыстрее, да не навешивать на себя это уж очень грязное дело, все списали на предзонников. Такое уже не раз  случалось...»
...Антон Короленко знал Самохапова лично — почти шесть месяцев неотступно находился при местном воротиле, следуя за ним даже в сортир.  Этот толстомордый ворюга и пройдоха был настолько хитер, что мог пожертвовать не только своими телохранителями — что они для него? Пешки, рабы... Скорее всего, он не побрезговал бы и  близкими. Чтобы о нем в городе чуток поговорили, да поплакались кредиторы и на время возрадовались многочисленные должники, которых он обязательно достанет попозже, если жив. С процентиками все вернет. Он такой, по отношению к должникам, очень принципиальный.
Виктор Петрович уже проворачивал подобное дельце. Года полтора или два назад, когда его едва не сцапали органы за незаконные операции с несуществующей недвижимостью. Самохапов тогда нагло подставил даже премьера. Совет старейшин  дал добро на арест премьера, а Виктор Петрович умело отмазался. Денег тьма — вот и отмазался. Полинял, правда, этот жук  чуток, но не настолько, чтобы не быть в наваре после своей уж очень бурной «профессиональной» с недвижимостью, да и с газодобычей в соседней области.
У  Виктора Петровича все было просчитано до мелочей... И возможности дать «задний ход» — тоже.
Странно было другое. Почему «любвеобильная» Светик обратилась к Антону Короленко лишь на шестой месяц его работы личным телохранителем Самохапова, а не значительно раньше?
Сколько «поклонников» и за что перетрахало секретаршу Самохапова уже при Антоне, он не интересовался, и в «замочную скважину» не подглядывал — не привык. Короче, много. Скорее всего, жрица любви и небезызвестных городу Южногорску приключений, в перерывах между «делами» праведными и не очень, потратила столько времени на то, чтобы проверить Короленко «на порядочность», а, может, и на СПИД?  Но это были ее дела, а Короленко они не интересовали абсолютно.
...Антона так и подмывало раскупорить бутылочку шампанского и выпить пару фужеров за упокой души его бывшего сатрапа, но последнюю бутылку с «горючим» он оприходовал еще два дня назад, а бежать в город за новой — далековато. Да и поиздержался за последнее время Антон здорово... Практически все накопленные сбережения пришлось выложить на лечение отца-сердечника. Новых же поступлений пока не ожидалось, поскольку нынче Короленко был безработным...
Потянувшись с дивана за брошенной на пол газетой, Антон еще раз перечитал заметку. Можно сказать, уже между строк, но ничего путного выудить из нее не смог.
Понятно, Самохапов, если его взаправду захомутали предзонники, наконец-то получил по заслугам, но почему исчез любимец города старик Бемс, было загадкой.
Опять же — шестипалые в плен никого не брали, да и своих земляков на месте боя никогда не оставляли — забирали  в свою резервацию... А здесь и убитые телохранители Самохапова, и два изуродованных предзонника-молокососа... Почти в обнимочку с ними лежат...
Все «пахло» от заметки такой гнусной «лажей», что плеваться было впору.
Репортер Попов обещал читателям вернуться к этой теме еще раз, но в следующем номере вечерки, на второй полосе напечатали сообщение того же автора о новых злодеяниях шестипалых предзонников, которые перерезали полквартала в соседнем городке Павловске. Правда ли это — нет ли, Антон не знал. Здесь же, чуть пониже, стоял обширный подвал строк на триста о победе воинов местного гарнизона. Они, прочесав в тот же день окрестные лесопосадки, даже без привлечения ГОшников, отправили к праотцам порядка сорока пяти шестипалых.
На счет сорока пяти, Антон засомневался, но то, что во вторник в городке разыгралась кровавая бойня, было неопровержимым фактом. Для этого не нужно было даже читать газет либо смотреть телевизор. «Женский» телефон сработал намного быстрее...
В конце номера газеты за среду тот же Попов извинялся перед читателями, что преждевременно «похоронил» старика Бемса, который вернулся в город цел и невредим. Оказывается, никто старика не похищал, а сам Бемс решил проведать друга в соседнем селении, да так и остался там, на пяток дней...
А Самохапов исчез, что называется, бесследно.
Про убийство бизнесмена Шароварова в газете уже забыли, как забыли и о том, что Ивана Антоновича Шесталова, главврача больницы и половину ее персонала ГОшники отправили в неизвестном направлении, и больше о них не было ни слуху, ни духу. Видно, Шароваров таки имел нормальный «вес» в обществе... Забыли газетчики и об убийстве Вероники Васильевны Покровской, соседки Антона Короленко — словно так и надо было... Ее уже похоронили, дело списали на «нераскрывку». Да и кто она? Ну, ладно, бизнесменша, депутатша, ну и что... Все равно,  пешка районного или городского масштаба...

* * *
Уже две недели Короленко не жил дома — капитально рассорился с матерью. Серафима Ильинична снова достала его. Надо же! Опять виноват этот идиотский язык. Поплакался, дурак, маменьке, поделился о случившемся. Нападок со стороны матери Антон не выдержал и решил пережить «грозу» на даче. Хорошо, хоть ему вернули в пункте правопорядка его дневную и ночную карточки личности!
...Короленко был одинок. Черные дни преследовали его по пятам.
Придя после очередной домашней «разборки» к дачному домику, Короленко открыл дверь. В миниатюрном коридорчике на спинке стула оставил мокрый плащ, прошел в давно нетопленую комнатенку, включил электрообогреватель.
На душе у Антона, как и в комнатенке,  было холодно, неуютно и паршиво. После того, как, конечно же, с подачи Светки, Самохапов показал Короленко на дверь, Антон два дня «послужил» еще одному новоиспеченному бизнесмену, почти что одногодку Антона, Владимиру Карповичу Смирнову. На большее  Антона не хватило. Вернее, и отсюда Короленко быстренько «ушли». Доброжелатели чертовы, нашептали Смирнову об инциденте Короленко с Самохаповым. Может даже постаралась «всмерть» обиженная Светка?.. Она на такие прибамбасы всегда готова... Точно, Светка все устроила. Зараза подлая. Ведь это же она часа полтора по мобильному телефону  разговаривала с Татьяной, секретаршей Смирнова. Именно в это время Антон сидел в приемной, пока шеф «работал» в своем кабинете с какой-то молоденькой конкурсанткой. Танька во время разговора со Светкой (а с кем же еще?), столько раз бросала свои изумленные взгляды на Антона, что Короленко стало даже неловко. Словно сидел он перед секретаршей Смирнова даже не в исподнем белье, а совершенно голый, либо Светка представила его с другой стороны, мол, он, Короленко, насильник, которого свет еще не видывал, и в скором времени займется ею, Татьяной, по-настоящему...
 Смирнов на следующее утро решительно показал Короленко на дверь. Даже слушать не захотел... А чтобы Антон не «вякал» попусту, полтинник «зеленых», как кость собаке бросил...
...Антон упал, не раздеваясь и не снимая ботинок, на еще стылый диван. «Старичок» обиженно скрипнул под Короленко давно разболтанными пружинами и сразу же «успокоился».
«Другой бы на моем месте давно спился. Денег во время работы с Самохаповым было валом, соблазнов еще больше», — подумал Антон и улыбнулся в давно небеленый потолок комнатенки той снисходительной улыбкой, которой всегда обезоруживал даже себя. Конечно, Короленко понимал, что подобное с ним не может произойти ни при каких обстоятельствах. Он категорически презирал тех людей, которые пристрастились к алкоголю и были с «зеленым змием» на короткую ногу. Еще больше он презирал «севших на иглу».
Мать Антона, Серафима Ильинична, доставала сына частенько, но он свыкся с этим и практически безболезненно вжился в роль домашнего человека, которого частенько попирают. Но терпеть подобное он разрешал себе только от матери. Другие же, даже близкие, конечно, кроме сестренки Аннушки, которая никогда даже повода не давала, тотчас получали резкий, а, порой, и жестокий отпор. Как в небытие ушло обидное, брошенное еще в школе прозвище «Курочка».
Помогло Короленко избавиться от данного «неудобства» упорство и усиленные, практически ежедневные занятия восточными единоборствами...
...В почти заброшенном дачном домике до сих пор было сыро и все еще неприятно пахло нежилым помещением. Даже мыши и те  ушли из него туда, где повольготнее, и с прокормом получше.
Скупые, отнюдь не приятные думы, поселившиеся без ведома хозяина где-то в извивинах его серого вещества, нахлынули на Антона и, взяв Короленко в тиски, не отпускали вот уже четвертый день.
Единственная отдушина, которая осталась у парня — маленький переносной телевизор, верой и правдой прослуживший их семье лет двадцать пять и который еще как-то «дышал» и принимал передачи телевизионщиков даже в цветном изображении.
От нечего делать, щелкнул пультом. Передавали очередную серию дешевенького боевика, время от времени перемежая его короткими рекламными роликами. Но неожиданно вместо очередной рекламы о зубной пасте или женской одежде, памперсах и прочей, возможно, кому-то и нужной ерунде, на экране появилось растерянное лицо диктора. Он дрожащим голосом испуганно сообщил, что в Центральном районе Южногорска нынче орудует шайка шестипалых, которые зверствуют что называется. Диктор просил по-возможности всем жителям оставаться дома. И еще, он тут же сказал, что именно в прилегающих к Зоне особого внимания районах, создана мобильная группа ГОшников, что в город приехала комиссия по чрезвычайным происшествиям, и передал слово председателю ЧК генерал-майору Собровскому.
Весь телеэкран сразу же заполонило худосочное, изъеденное глубокими морщинами лицо генерал-майора. Не вдаваясь в подробности, он, простуженным голосом, коротко охарактеризовал ситуацию, которая сложилась вокруг резервации шестипалых — Предзонья. В конце генерал-майор подчеркнул, что через два часа они будут набирать крепко сложенных мужчин, знакомых с восточными и иными видами единоборств, в которых нуждается комиссия, назвал адрес...
Чтобы не остаться в дураках и, наконец, опять же не быть зависимым от родителей, Антон вскочил с дивана. Накинув на плечи еще не просохший от дождя плащ, и, уже на ходу застегивая его, стремглав помчался по указанному адресу.

* * *
У огромной закрытой двери под непрекращающимся с утра неприятно-холодным дождем, уже нетерпеливо топтались десятка три таких же, как и Антон, хорошо накачанных парней, которые «были не у дел». Почти все они с надеждой поглядывали на немую, покрашенную в светло-голубой цвет огромную дверь, побаиваясь, что из-за нее, с трудом  открыв,  выйдет какая-то крашеная-перекрашеная фифочка и, даже не взглянув на них, скажет, что пришедшие никому не нужны, а генерал-майор просто ошибся. Либо из этой двери вообще к ним никто не  выйдет.
Среди желающих получить работу, Короленко увидел и своего доброго знакомого крепыша Михаила Толстого, тоже работавшего когда-то на Самохапова, да вовремя ретировавшегося.
Антон тотчас подошел к Михаилу.
Рукопожатие коллеги по единоборствам было откровенно крепким, дружеским.
Короленко уже хотел было спросить у Михаила, предлагала ли и ему Светлана свои «женские услуги», да поведать о своем препаршивом житье-бытье после всего случившегося, но Толстой, весело поздоровавшись с Короленко, опередил Антона и пробасил:
— Говорят, что набирают шестьдесят пять или семьдесят человек. Значит, у нас с тобой есть приличные шансы, Антон! Пока другие ребята-крепыши набегут, мы уже, даст Бог, и к работе приступим. Не святые горшки лепят... А денежки,  знаешь, какие дают? —  спросил у Короленко Михаил, хитро прищурив правый глаз.
— Да откуда мне знать? — Антон пожал плечами. — По «ящику» генерал об этом не говорил. Я только что приехал сюда...
— Тринадцать тысяч в неделю. — Толстой хитро покашлял в кулак. — Представляешь, такую астрономическую сумму, Короленко?
— Тринадцать тысяч в неделю? Врешь, Миша? — спросил Антон, засомневавшись и поеживаясь от ветра и усилившегося холодного дождя.
— Еще чего. С какой стати мне врать? В объявлении написано, Антон. Читать надо, — Михаил кивнул головой в сторону небольшого зарешеченного оконца, рядом с которым на рекламном щите была приклеена небольшая, уже промокшая от дождя бумажка...
...Наконец дверь, как показалось ребятам, сначала осторожно скрипнула, затем распахнулась шире, и в проеме показалась не ожидаемая всеми разрисованная грудастая фифочка, а уже стареющий майор, который пригласил в помещение первого желающего, объяснив, что после выхода первого приглашенного, идет следующий, и так далее, пока не наберут  нужного количества претендентов. Толпа, выросшая почти на глазах, взбудоражилась, сгрудилась у крашеной двери. Минут через двенадцать первый кандидат обрадовано выскочил на исполосованную дождем площадку, осторожно держа в руках голубую бумажку.
— Взяли, ребята. Я уже и контракт подписал. Бессрочный! Хиляки могут не ждать ожидаемого и идти пить свое пиво. Берут только крепко сбитых, со знанием хотя бы одного-двух единоборств... У кого нет монеток — угощаю. Уже и аванс мне нехилый дали... Больше ничего не скажу...
Михаил сначала в очереди был одиннадцатым, Антон — тридцать вторым. Затем, когда человек шесть хиляков увязались за первым принятым, шансы зарабатывать поистине бешеные деньги, у ребят возросли. Однако когда следом за первым на работу приняли лишь седьмого желающего, а другим пятерым, отлично накачанным парням, показали на дверь, очередь заволновалась. И к Толстому, и к Короленко закралось сомнение: а что, ежели по тем или иным причинам или параметрам они не подойдут?
...Михаил вышел из-за двери, словно ледяной воды нахлебался.
— И тебе отказали? — удивленно спросил Короленко. Голос у Антона упал. Михаил был отнюдь не хиляком. Он прошел спецназ, много прыгал с парашютом, несколько горячих точек у него на счету... Уж об этом Короленко знал отлично. — Из-за чего?
— Сам не знаю. Даже ничего не сказали. Ни слова не спросили. Старые вояки только взглянули на меня, и всё, показали на дверь, мол, топай, парень, своей дорогой, — обиженно и тихо бросил Михаил, и в сердцах так саданул рукой дверь, что та едва не слетела с петель. Он хотел еще ударить дверь и ногой, но его остановила очередь:
— Потише, ты, амбал свихнутый! — в тот же миг налетели с толпы. — Нечего на зеркало пенять, коли рожа не вышла. Знать не подошел заказчикам, вот они и пнули коленкой под твой не тощий зад... Им же не свой подставлять...
В толпе заржали.
— Да иди ты, помазанник Божий. Посмотрим, чего ты вытворишь, когда и тебя пнут коленкой под зад, — мягко, и что удивительно, совсем не зло, огрызнулся Толстой. Спустя несколько секунд, уже голосом поспокойнее, сказал, —  я, значится, пошел, Короленко. Чего зря под дождем мокнуть. Я не на службе, что мне на блюдечке больничный выдадут. А тебе, Антон, удачи!
— Жаль, очень жаль, Миша, — чистосердечно произнес Антон. — Думал, вместе работать будем. Всё знакомая живая душа. Друг...
Толстой пару раз похлопал Короленко по плечу и только тогда Антон заметил, что с костяшек пальцев руки Михаила сочится кровь. Видно, парень, ударив по двери, не рассчитал своих сил. Дверь-то была старинная, тяжеленная, дубовая...
— Пока! Даст Бог, встретимся, — еще раз махнув Антону рукой, Михаил, соскочив со ступенек, медленно поплелся по тихому, щедро поливаемому дождем переулку к Центральному проспекту.
Перед Антоном еще два здоровяка и один худой, словно щепка, паренек, выскочили с голубыми бумажками и первым авансом. Пришла очередь и Короленко. Не то, что он сдрейфил, но на душе червячок зашевелился.
Антон прошел через длинный коридор. Темный, замызганный, с одной лампочкой под высоким потолком.
Остановился у приоткрытой двери.
Почему-то с опаской потянул за ручку.
В лицо Антону сразу пахнуло каким-то непонятным, приторным запахом, с которым ему иногда приходилось сталкиваться в больничной палате, куда он пару раз отвозил отца-сердечника, а позже и самому после травмы в упавшем троллейбусе, когда в больничной палате оказался и сам.
Когда Короленко приоткрыл дверь посильнее, чтобы войти, чуть с опозданием, или Антону так показалось, его больно полоснуло по глазам резким дневным светом.
У длинного, составленного из трех или четырех столов заграждения, за которыми сидела представительная комиссия человек из десяти или, может, больше, стоял одинокий пластмассовый стул. В комиссии преобладали убеленные сединой военные, которые тут же изучающе уставились на Антона. Затем, даже не спросив у Короленко документов и его наклонностей, лысеющий подполковник попросил парня раздеться до пояса. Плащ, пиджак, рубашка и майка Антона отправились на стул. Потом подполковник пригласил его сесть на тот же стул, на котором Антон оставил верхнюю одежду. Сметя со стула одежду, Короленко водрузился на него. Подойдя к Антону, подполковник внимательно осмотрел его, потрогал стальные бицепсы на руках, затем заставил подняться и повернуться на сто восемьдесят градусов. Долго ходил вокруг Короленко, ощупывая плечи, грудь и вдруг неожиданно, с размаху, ударил правой рукой по почкам. Вернее, офицер только хотел ударить Антона.
Рука подполковника лишь скользнула по коже Короленко и чуть обожгла резким касанием «с притиркой». Антон, на пару сантиметров уклонившись, все же опередил самоуверенного офицера буквально на полсекунды и... не раздумывая, вмазал левой ногой с разворота, завалив нападавшего, который сразу же вскочил на ноги и хотел сбить с ног Антона неким странным приемом, которого Короленко не знал. 
Но, опять был прокол. Подполковник снова замешкался и получил предупреждающий прямой удар костяшками пальцев чуть пониже переносицы. На верхней губе  офицера тотчас выступили капельки крови. Антон уже сгруппировался, и готов был отразить нападение даже двоих-троих, а не только этого лысеющего чудака с погонами подполковника, который, отскочив влево, к столу комиссии и,  достав из кармана кителя носовой платок, вытирал кровь.
Глаза подполковника горели ненавистью и жаждой мщения.
— Достаточно, достаточно, молодой человек, — произнес поднявшийся из-за стола тучный полковник. — Расслабьтесь, свое умение вы показали, а теперь возьмите с пола одежду, пройдите за ширму и там разденьтесь донага.
...В узкой, оклеенной резиной кабинке, было почти  темно — под потолком едва мерцал красный фонарь.
Санитар привычно надел Антону на голову тяжеленный железный обруч и нацепил не менее дюжины присосок с проводами на руки, ноги, шею, заставил пятнадцать раз присесть, затем провел Антона к кушетке, попросил лечь на спину, а сам прошел за ширму.
За кабинкой щелкнули тумблером, что-то внутри  нее загудело, кабинка вздрогнула, все стихло, и уже другой, грубый, прокуренный голос безразлично сказал:
— Годен, можно одеться.
Когда Антон, оставив медицинские «прибамбасы» на узком низеньком столике оделся и уже хотел выйти, к нему подошел лейтенант и тихо сказал:
— А теперь, молодой человек, пройдите, пожалуйста, за мной.
Подошли к металлической двери. Лейтенант привычно набрал на панели код. Дверь бесшумно открылась.
Узкая, но длиннющая комната напомнила Антону  приемный покой местной больницы.
Здесь у Короленко на каком-то аппарате сосканировали сетчатку глаз, на другом кресле стоматолог покопался в его зубах, еще одна пожилая дама постучала по всем ребрам... Затем худой как жердь седовласый, все лицо в морщинах, старший лейтенант, попросил пройти к столу и взял отпечатки пальцев. Тут же молоденькая девушка  набрала из руки Антона в шприц с полкубика крови, другая измерила давление...
— А теперь, пройдемте дальше, — сказал  Антону тот же лейтенант и вернул к столу комиссии.
Как только Короленко появился на дневной свет, к нему обратились из-за стола:
— Молодой человек, подойдите, пожалуйста, к нам и станьте здесь.
Антон повернул голову на голос. С ним говорил, практически не раскрывая губ, все тот же лысеющий подполковник. Верхняя губа у него хорошенько припухла, да и нос оставлял желать лучшего.
Подполковник так смотрел на Антона, что Короленко показалось, как несуществующие сотни холодных змей забрались к нему под рубашку, ползают по всему телу и в любой момент могут ужалить его. Хоть и тяжело было, но взгляд военного Антон выдержал. Видно было, что подполковник хорошенько нервничал, хотя выдавали его лишь глаза: лицо было каменным.
— Комиссия интересуется, почему вы решили пойти к нам? — наконец-то задал вопрос подполковник.
Короленко стал сначала довольно сбивчиво объяснять, что, мол, так и эдак. Не мог же он сказать прямо, что примчался сюда отнюдь не по «зову сердца», а по зову... желудка.
Сидящий по левую руку от полковника, человечек в расстегнутом кителе, видимо уставший ставить птички на листке, пробормотал:
— Подходит, хотя выдача ложной информации более восемнадцати процентов...
Неожиданная короткая вспышка фотоаппарата слева заставила Короленко сощуриться. Рядом на небольшом компьютере занесли данные кандидата, вставив в приемную щель его пластиковую карточку личности.
— Мы все объясним вам на первой встрече, которая состоится в  ближайший понедельник, ровно в семнадцать двадцать здесь же. Явка к этому времени обязательна. Не вздумайте запить или не явиться к назначенному часу. Вас объявят персоной нон грата и...
— Понятно, — совершенно серьезно сказал Антон. — Он прекрасно знал, что такое объявление человека персоной нон грата. Оно означало, что его обязаны убить ребята из Группы Очистки при первой же встрече. Никаких приводов в ближайший пункт правопорядка, никакого следствия. Пук, и все. Это уж затем ГОшникам вменялось в обязанность вызвать похоронную команду и дождаться пока те не заберут труп...
Еще через пару минут контракт был подписан, и Антону выдали на руки пачку новеньких купюр. Почему именно военные забашляли бумажками, а не вручили чек — Короленко не знал, но разве в этом дело. Ему было пополам, чем «позолотили» ручку. На работу он должен был явиться в ближайший понедельник.
«Значит, у меня почти полная свободная неделя», — с удовлетворением подумал Антон, выскакивая из полутемного коридора и на радостях обнимая пузатенького крепыша, который должен был заходить на комиссию следом за Короленко. Несколько десятков пар завистливых глаз из очереди пожирали счастливчика.
Антон до сих пор толком не знал, что будет делать, но коль он проходил по требованиям такой огромной приемной комиссии, значит, научится. Скорее всего, ребят вербовали в какой-то спецназ наподобие ГОшников. Хотя, судя по строгости приема, куда-то похлеще, поскольку требования по приему в Группу Очистки были проще. В конце концов, Короленко представлял, с кем имеет дело. Военные даром денег на ветер бросать не будут. Да еще таких денег!

* * *
Окрыленный, вернувшись на дачу, Антон мысленно составил список первоочередных дел, которые он должен «прокрутить» за время «вынужденного прогула». К деньгам Антон всегда относился с некоторой прохладцей, даже, можно сказать, с презрением, но в то же время, когда в кармане их водилось столько, стоило подумать, куда потратить.
Конечно, парень мог спустить их буквально за час в местном казино, но Антон Короленко к азартным играм сызмальства пристрастия не имел, поэтому решил сначала наведаться домой, повиниться перед матерью, хотя вины Антона в том, что они рассорились, совсем не было.
...В эту холодную предзимнюю пору дачный городок практически опустел. Уже разъехались даже самые отчаянные дачники, которые к этому времени почти все успели сделать. Почти, поскольку на даче, как и в частном доме, все сделать, как ни старайся, невозможно.
Разбросав взгляд по всему околотку, лишь изредка можно было увидеть усталый огонек лампочки между скученными домиками и огромными домищами.
Землю по ночам уже изрядно било морозцем, и она к утру бралась непробиваемой для лопаты коркой, лениво оттаивая лишь после обеда, чтобы еще похлеще сцепиться в последующую ночь. А затем, после рано ударивших морозов, пошли дожди, которые совсем отбили охоту к земле усталым за сезон дачникам.
Вечерело. Парень понимал, что лучше переждать, и не вырываться в ночь, полную «подводных» мафиозных, да и не только мафиозных, течений, но, надеясь на свои силы, Антон, прихватив с собой переносной магнитофон, который давно обещал соседу и деньги, запер на замок дверь дачного домика и пошел на последнюю электричку.
Улица дачного поселка, казалось, стала намного уже. К ней с двух сторон приблизились постройки, видимо для того, чтобы во все сгущающейся темени попытаться «рассмотреть» шедшего по дороге в такое время одинокого чудака — Антона Короленко. 
Разгульную компанию Короленко заметил еще издали.
Человек двенадцать парней и четыре или пять девчонок, растянувшись метров на десять, гогоча и пьяно выкрикивая непристойности, шли по неширокой мощеной шлаком дороге, видимо, к одной из пустующих дач, чтобы продолжить гулянку.
Все были под хорошим хмельком, либо даже укололись какой-то хренью.
Антон уже прошел мимо первой парочки, лишь мельком взглянув на них, как его зацепила чем-то похожая на фифочку Светку размалеванная девица в сверхкороткой юбчонке и длинных, намного выше колен, сапогах-ботфортах:
—  Этот ежикоподобный великовозрастный дебил без шапки на меня не так посмотрел, как все, Костик, —  недовольно произнесла писклявым голосом пышногрудая. —  Он меня просто раздел своим колючим взглядом, извините ребята, до лифчика и трусиков. Ты представляешь, Костик. Эта дешевая мразь, — девица сделала театральный жест, —  хотела меня даже изнасиловать!
— Ну? Вот дает, ненормальный. Кого он попытался того? Тебя? — услышал уже за спиной Антон. — Погоди, милая, сейчас мы ему за данное самоуправство косточки чуток помнем, охотку на чужих баб пообломаем. Эка, захотелось... Верши его, Громила! — крикнул Костик. — Этот с музыкой хотел нашу Веруньку изнасиловать! Врежь ему, чтобы всю жизнь о нашей милой и ненаглядной Веруньке помнил, да на чужих баб больше никогда не заглядывался! За мной две бутылки винаря, нет, обещаю сегодня же поставить даже три и не винаря, а беленькой!
Тот, что проходил справа от Короленко, сразу же набычился и пошел тараном, пытаясь огромной сумкой оглушить Антона. Полы расстегнутого плаща Громилы развевались, как крылья.
Антон даже не стал в стойку — зачем. Он просто, отступив на полшага влево, отстранился от удара и провел пренебрежительным взглядом падающего на дорогу.
Сначала на утоптанную и уезженную да и промерзшую землю грохнулась увесистая сумка. Послышался приглушенный звон разбиваемого содержимого. Затем мешком, у самого бетонного забора, в начинающую браться тонким ледком лужу, повалился и сам нападавший. Он накрыл сумку своим огромным телом.
— Наш Громила половину выпивки из-за этого дебила укокошил, — взвизгнула девица, шедшая рядом с напавшим на Антона.  — А, может, и всю…
— Бей дебила с музыкой!
— Бей!
— Вали его!
— Бей!!!
Пропитые голоса понеслись со всех сторон.
Подбежали отставшие, сразу же окружив Антона.
Поняв, что так просто от них не отделается, Короленко, подскочил к бетонному забору, осторожно поставил сзади себя магнитофон. Затем привычно стал в стойку.
Быстро темнело.
Первый нападавший наконец-то заворочался на сумке и начал подниматься — на холодной земле долго не полежишь. Антон лишь, как бы невзначай, коснулся его бычьей шеи ребром ладони и успокоил, как минимум, еще минут на двадцать. Двух других, абсолютно не знакомых с восточными единоборствами, Короленко встретил резким выпадом рук и сразу же завалил.
Поддатые девки тоже нахально полезли на Антона с визгом, и со своими отпущенными или наращенными — кто его разберет — когтями. Пришлось и их немного заставить отдохнуть.
Короленко хотел расправиться со всей группой без крови, но, поскольку мельком заметил, что оставивший свою фифочку Веруньку, которая со своими подружками драться на него не полезла, бородатый Костик приготовился и стал в левостороннюю дзенкуцу-дати1, Антон решил действовать на поражение.

1 Стойка в каратэ, которая дает возможность использовать широкий диапазон разносторонних атакующих приемов и комбинаций, не нарушая собственного равновесия.

Удар ногой в пах заставил очередную жертву выть и кататься по земле.
Нападавшие заматерились. У всех хищно вспыхнули глаза.
На Антона бросились еще двое. При росте под метр девяносто или больше, в полумраке, они выглядели внушительно, но Короленко не обратил на это внимания. Он был готов отразить и эту атаку.
Тот, что был справа, попытался «лягнуть» Антона ногой.
Перехват, и нападавший упал как подкошенный.
Левый громила занес над Антоном руку.
Опять же, очередной перехват. Послышался неприятно громкий хруст ломаемых костей пальцев.
— Пар-разит! Ты выломал мне пальцы, — закричал от боли верзила, хватаясь здоровой рукой за покалеченную, и отбегая метров на пять от Антона.
— Моли бога, что не руку или ногу. И это лучше, чем навсегда отправиться к праотцам! — язвительно и к тому же резко произнес Короленко. — Следовало бы расквасить тебе еще и нос, чтобы из него не только сопли побежали! — добавил он.
— Я его сейчас, бляха, достану, —  зло выругался Костик. Затем он осторожно, по всем правилам боя, хотя и поддатый, медленно, взвешивая все «за» и «против», пошел на Антона. — Мне не мешать! — властно заявил Костик. — Я сам как следует отметелю его! Ваш Батя знает, как это делать. Учитесь, ребятки! Пойдем на свет, под фонарь, — хрипло сказал Костик уже Короленко. — Пусть мои поглядят на «кино».
— И тут драться неплохо, — зная, что может быть подвох, сказал Антон и решил, что завалит и бородатого Костика избранной им же борьбой — каратэ, и принял коку-дати1. — Конечно, я бы не советовал вам, ребята. Нынче вы не на того нарвались! Идите этой дорогой или, при желании, хоть лесом, пейте свое оставшееся вино и водку и делайте со своими бабами что душе угодно...

1 Задняя стойка в каратэ, которую часто используют как исходное положение для проведения защитных, контратакующих действий  в ответ на неожиданные приемы противника.

— Он еще нам,  мне, Бате, советовать будет, что да как?! Да я... — и Костик, презрев все предосторожности, ринулся на Антона, обозначив прямой удар ногой в туловище.
Короленко, даже не раздумывая, автоматически применив блок предплечьем вниз, с шагом правой ногой вперед и нанес резкий прямой удар рукой в голову нападавшему.
Костик увернулся в последний момент.
Затем, пару раз обозначив боковой удар ногой, Антон, чтобы обмануть самоуверенного Костика, применил способ двойного обмана...
...Уже после того, как сел в электричку, Короленко понял, что Костик попался именно на этом. У Костика, когда Антон употребил комбинированный стиль, создалось впечатление, что истинный прием завершал комбинацию, однако Короленко в следующей попытке неожиданно применил, как атакующий, другой прием — обозначив в мнимой попытке атаки задний удар ногой после прямого удара ногой и рукой, а применил на самом деле в полную силу прямой удар рукой.
Костик даже не понял, чем же достал его Антон, поскольку упал на землю, как куль с мукой. Еще пару довершающих ударов заставили бородатого Костика надолго забыться.
Увидев, что Костика Короленко «положил», что называется, на обе лопатки, остальные скопом ринулись на соперника. Справиться с ними для Короленко было делом двух минут.
Уцелевшие нападавшие,  матерясь и обещая при следующей встрече расправиться с Антоном, даже посадить на нож, уносили ноги.
Особенно досталось Костику, который упал в глазах, как своих друзей, так и подружек «на час». Костик и еще один нападавший на Антона остались, постанывая, лежать на стылой мокрой от дождя и мокрого снега земле. Под боровом, упавшим на сумку, была изрядная лужа. То ли крови, то ли вытекшего из разбитых бутылок недорогого вина, а, может быть и водки.
Короленко еще не мог полностью осознать, прочувствовать случившееся, стоял в стойке у стены напыжившимся истуканом и по-волчьи озирался, все еще ожидая возможной атаки на него из почти непроглядной темени ночи. И тут до Антона дошло: амбалы выбросили белый флаг, и ему нужно отсюда как можно быстрее ретироваться, пока на них не наткнулась Группа Очистки. Начнутся разборки, протоколы и все такое прочее, а это — надолго. Да и хватит с него приключений и пунктов правопорядка...
Парень повернулся, схватил магнитофон и почти со скоростью стайера, помчался на станцию — до прихода электрички оставалось четыре минуты с хвостиком. Нужные выводы он сделает потом. И только сидя в электричке, Короленко осознал — после поступления в закрытый, специальный отряд и выданных документов его практически отгородили непреодолимой стеной от ГОшников и неимоверного количества раз посещения Пунктов правопорядка без разрешения командиров. Поэтому наконец-то прекратятся бесконечные вызовы по поводу убийства его соседки Вероники Васильевны Покровской, о котором он не знал практически ничего, и даже от убийства крутяка Шароварова — туда ему и дорога — а для ГОшников Короленко отныне — почти табу...
...Дома сообщение Антона о поступлении на работу на госслужбу встретили почти на «ура». Особенно была рада мама. А когда узнала о том, сколько ему будут платить, и вообще, прослезилась. Правда, Антон не назвал всю сумму, которую ему будут платить согласно с подписанным договором. Если бы она о ней узнала, то, наверное, ее хватил бы инфаркт. Сестра Анна тоже поздравила брата, но более сдержанно. Отец же, всего на пару секунд оторвавшись от телевизора, принял рассказ сына как само собой разумеющееся — молодым да хватким, таким, как Антон — отрыта дорога.
Об инциденте по дороге с загородной дачи Антон решил домашним не рассказывать. И о чем рассказывать?

* * *
За короткое время на окраинах Южногорска и прилегающих к границе Предзонья городам и поселкам случались такие вещи, что волосы на голове становились дыбом. Так, буквально позавчера вечером предзонники, совершив вылазку в Южногорск, расколошматили вчистую домик старика Семенова.
Короленко перевидал многое. Побывавший в свое время при Самохапове на трех кровавых разборках не поделивших зон влияния мафиозных кланов, где были и стрельба, и поголовная резня, Антон не мог без содрогания смотреть видеофильм, полученный по спецсвязи на второй день после случившегося.
Операторы Группы Очистки постарались на славу. Они отсняли «фильм» по всем правилам. В каждом кадре смаковали деталь за деталью. ГОшники оформляли каждое свое предположение, так сказать, в «киношные» кадры. Да и монтажер, и редактора выпуска были круты!
Ничем неприметную, как и сотни подобных вокруг, неказистую, глинобитную хатенку старика Павла Семенова шестипалые буквально сравняли с землей — от нее остались лишь две несущие стены да небольшая комнатенка. Все внутри нее было разбито и перевернуто. Что в халупе искали — не понятно. Деньги остались целы, золотые перстни на пальцах у главы семьи — тоже. Бесстрастная камера по очереди крупным планом показала обезображенные лица пожилого мужчины, его худосочной почти полностью седой жены, сына, невестки и двух уже совершеннолетних парней. Попавших в лапищи ублюдков из Предзонья, голубокровные шестипалые, видно, сначала пытали, затем подвесили к специально сооруженной виселице за ноги. У всех — и у Семенова, и у его семьи, было перерезано горло и оторваны указательные пальцы на левой руке...
...В тот же день на трассе между Южногорском и Павловском как в воду канул междугородный спидвайзер...1 Машину так и не нашли. На трупы двух с половиной десятков людей наткнулись у дороги на окраине жители маленького хуторка, которые тотчас позвонили ГОшникам в пункт правопорядка.

1 Всепроходимый и особо безопасный автобус большой вместимости (фант.).

Не менее чем трехчасовое измывательство над пассажирами исчезнувшего рейсового транспорта состояло в том, что предзонники, применяя свои широкие металлические удавки, лишили жизни всех постепенно: сначала четверых мужчин, которые, судя по окровавленным лицам, перебитым рукам, поломанным ногам и исполосованным телам, яростно сопротивлялись шестипалым. Остальным досталось «поменьше» —  как и в случае с семьей старика Семенова, варвары оторвали им указательные пальцы, а затем нагло умертвили. Рядом с бывшими пассажирами спидвайзера, убитыми и брошенными у дороги, остался и труп голубокровного предзонника. Его почему-то шестипалые, как это ни было странно, с собой не забрали.
Единственного, сначала забившегося от страха между сидениями, а затем во время кровавой расправы убежавшего из спидвайзера восьмилетнего мальчонку, шестипалые, к счастью, не заметили.
Мальчишку нашли в шести километрах от места побоища и долго после этого не могли привести в чувство. Ни врачи, ни психологи. Лишь к концу суток, он, наконец, с трудом, заикаясь почти на каждом слове, рассказал пробившимся в больницу журналистам и операторам ГОшников о том, что случилось...

* * *
...С каждым днем, с каждой минутой сведений о кровавых вылазках шестипалых ублюдков поступало в Центр оперативной информации и штаб по борьбе с организованной преступностью и прочими элементами все больше и больше. В кабинетах толстели и без того пухлые досье, карты на командных пунктах особенно в последнее время, щедро запестрели пометками мест, где случались трагедии. Громадные винчестеры компьютеров трудились на пределе своих возможностей, без перерыва захлебывались восемь многоканальных телефонов, по которым опытные операторы едва успевали принимать новые и новые сообщения от граждан, наблюдавших, как до зубов вооруженные «гости» то в одном, то в ином месте нагло расправлялись с землянами.
Антон пару раз тоже дежурил в Центре.
На этот раз страшное сообщение пришло по спецсвязи через спутник из Южногорского полимермаша, где предзонники оставили после своей вылазки шестнадцать трупов.
Выведя его на принтер, Антон пошел докладывать старшему — полковнику Соколову, который категорически отказался поставить у себя компьютер, чтобы все данные ему сразу же передавались по модему.
— Клавочка, полковник у себя? — спросил Короленко, войдя в уютно обставленную приемную.
Даже не оторвав взгляда от ногтей, на которых Клавдия тщательно наводила марафет, девушка кивнула.
— Как он? — привычно поинтересовался Антон.
— Зверь! Третий день из кабинета не выходит. Не ест, не спит. Только по бутылке коньяка на тощий желудок приговаривает. Каждое утро приношу, а «харчи» уношу нетронутыми.
— С чего бы это он?
Секретарша только нетерпеливо вздохнула, подняла глаза на Короленко и сдвинула плечами.
Зная, что полковник на взводе, Антон вообще не заходил бы к нему, а отправился бы к первому заместителю Соколова — Коврову. Но это сообщение он обязан был незамедлительно передать только Соколову, поэтому собрался, одернул на себе новенькую форму и решительно, даже не постучав, вошел в кабинет.
Соколов сидел в кресле. Бутылки, о которой Короленко дребезжала Клавдия, на столе не было, да и полковник, как показалось Антону, был трезв. Правда, под глазами у него были огромные мешки от недосыпа.
— Разрешите доложить, господин полковник, — расхрабрившись, спросил Короленко.
— Что там у тебя, сержант, такого сногсшибательного? Не мог до завтра подождать или отправиться к моему заместителю? — устало откинувшись в кресле, спросил полковник, не спавший уже третьи сутки.
Работа Соколову на ум не шла. Какие там доклады, какие шестипалые... Да на фига они ему надо эти ублюдки нынче, когда дома такой бедлам творится! Его предала... жена, с которой прожил столько лет!!! И он ей, подколодной, слепо верил. Верил, что называется, как себе...
— Очередная сводка из Центрального поста, господин полковник, — отчеканил Короленко. —  Шестипалые убили шестнадцать рабочих завода «Полимермаш».
— Хорошо, что не всех, — тихо и абсолютно безразлично произнес Соколов, все еще пребывая в плену своих невеселых мыслей.
Почти шестимесячная неразбериха и ссоры с женой наконец-то обрели свои очертания и разрешились сами собой. Три дня назад, впервые за столько месяцев вернувшись с работы вовремя, Соколов застал на Алевтине любовника. Молоденький холостой капитан-шифровальщик из спецотдела в тот момент вошел в раж, и остановиться уже не мог. Она, сучка подколодная, подмахивала как заведенная, от удовольствия «подвывая» и закрыв глаза. Все мало ей было... На сексе помешалась...
Ошарашенный Соколов, наблюдая за сценой наглого предательства, пару минут стоял у ходившего ходуном двуспального дивана, а затем поднял свою пушку. Пришил капитана на обожаемой, хотя в последнее время и чересчур сварливой, пышечке. Даже рука не дрогнула. Едва не застрелил и жену-потаскуху. Уже навел и на нее дуло пистолета, но как увидел ее, когда-то любимые карие глаза, теперь полные ужаса, а, может, и запоздалого раскаяния, палец полковника на спусковом крючке пистолета словно онемел...
Все еще пребывая в трансе, полковник по телефону вызвал на дом ГОшников. Затем, когда они приехали, всю ночь давал показания. Сначала дома, а после, зная, кто он, в Центральном пункте правопорядка. Всю подноготную записали и капитально проверили. Оформили документы по всем правилам о презумпции невиновности. Соколова почти сразу же после оформления документов отпустили домой, Алевтину же увезли сначала в районный пункт охраны правопорядка, а затем посадили в районную камеру предварительного заключения для выяснения на предмет возможной утечки секретной информации: как же, застрелен капитан-шифровальщик из спецотдела Центра оперативной информации!
Теперь полковник маялся, ломая голову: вытягивать ли жену-изменницу из дерьма, в которое она вляпалась по самые уши и даже больше, или, наоборот, потрафить ГОшникам, чтобы впаяли Алевтине на всю катушку, да в каменоломни, или по зекам, пусть там займется сексфизкультурой, да мышцы свои дряблые подкачает... Конечно же, ему после всего этого не до баб будет. Дай, Боже, расхлебаться самому...
...Поскольку полковник никак не отреагировал на сообщение, Короленко, не зная как поступить, топтался на месте.
Наконец Соколов медленно поднял на него свои красные, как у кролика, глаза:
— Выпить хочешь, сержант? — спросил полковник у Короленко. Спросил просто, без всяких прибамбасов. Словно перед ним стоял равный по званию.
Антон сначала ошалел, а затем медленно проговорил:
— Извините, я на работе, простите, на службе, не пью, господин полковник. Совсем. И не курю, — добавил.
— Я тоже, — словно поделившись тайным, скрытым ото всех и вся, произнес Соколов и глубоко вздохнул. — Представляешь, Короленко, она меня... поимела. Я верил Алевтине, как себе, а она... она предала, как последнего, — оторвав от Антона пустой, отсутствующий взгляд, с болью в голосе произнес Соколов. Затем он, охватив упавшую голову руками, запустил пальцы в свои прямые густые волосы. — Зар-раз-за, со-ба-чья! Скотина последняя...
— Кто? — едва не поперхнувшись, ошарашено спросил Антон.
Видимо, полковник хотел выговориться, выплеснуть глодавшую его боль из себя, поплакаться, но не столу же!  Оставив волосы, Соколов поднял глаза на стоящего почти в центре кабинета на ковре Короленко.
— Моя... жена. Бывшая... Лучше бы я ее тогда, сразу пристрелил, уродину раз****овавшуюся. Просто под ним, подлецом. Во время коитуса. Сотворил бы так называемый симбиоз из двух голеньких трупиков, а не отдавал ее ГОшникам...
— Я вас не понял, господин полковник, — растерянно произнес Короленко.
Он и в самом деле ничего не понимал. Зачем ему внутренние семейные разборки его шефа? Ему и домашних скандалов хватало по самое «во», когда мама расходилась не на шутку, а это случалось как минимум пару раз в месяц, а то и чаще.
Полковник вздохнул, глаза его на миг хищно, или это так показалось изумленному Антону, вспыхнули, и вновь погасли.
— И не поймешь! — выдохнул полковник. — Не пой-мешь, сержант, пока не попадешь в подобную ситуацию, но, дай Бог, чтобы в подобную ситуацию ты ни-ког-да не по-па-дал, — по слогам, медленно проговорил Соколов. — Так что там у тебя? — словно сбросив с себя огромный груз, полковник преобразился.
Короленко слово в слово повторил донесение, пришедшее по модему.
Полковник, наконец, внимательно выслушав, тут же вскочил с кресла как ужаленный:
— Не может такого быть! Там ошиблись! На Южногорском полимермаше уже несколько месяцев функционирует оперативная группа реагирования.
— Не знаю, — Антон пожал плечами. — Четверо из группы реагирования тоже почили в Бозе, господин полковник. Шестнадцать рабочих полимермаша и четверо спецназовцев...
— Хорошо, идите, сержант, — будто бы подобрел Соколов.  — И вызовите ко мне полковника Коврова. А, вообще-то, не нужно, я сам к нему иду. Будет что-то важное, вы знаете, где меня искать.
— Слушаюсь, господин полковник, — заученно сказал Антон.
— Минутку! Сообщите службам, что в тринадцать тридцать все руководители должны собраться в Центральном зале, — застал Антона уже на пороге несколько грубоватый, словно простуженный, но начальственный голос Соколова.
— Сообщу,  господин полковник, — снова ответил Короленко и вышел, прикрыв за собой дверь.
Клавдия, еще не окончив марафет, на этот раз подняла глаза и, вложив во флакончик лака для ногтей кисточку, спросила:
— Как он там? Мается, бедняга? Мне запретил входить до тринадцати пятнадцати.
Короленко, сам того не понимая, опустил голову, улыбнулся краешками губ и бросил:
— Бутылку приговаривает.
Клавдия сразу же успокоилась и, снова вынув из бутылочки с лаком кисточку, принялась с завидным усердием размалевывать свой очередной палец.
— Завтра поутру придется еще за одной бутылкой идти, — даже не поднимая на Короленко головы, сказала она и непонятно чему вздохнула.
— А ты, Клавочка, чтобы не бегать каждый день, прикажи солдатику ящик сразу купить. Пусть дневальный поставит его в сейф. Все польза. Колготни поменьше. И будешь по бутылке выдавать, или по желанию Соколова.
Клавдия подняла голову на Короленко и впервые за все время улыбнулась:
— Шутишь, Антон? Да ведь сопьется же вмиг... Разве непонятно? Я и так стараюсь попридержать...
— Отнюдь. С какой стати, Клавочка? Думаю, не сопьется полковник. С его-то закаленным организмом.  Этот мой совет лишь для того, чтобы тебе колготни с бутылками  было поменьше, — сказал Короленко и, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, вышел из приемной.

* * *
Ожидаемой паники среди взрослого населения Южногорска не было. Возможно, этому помогали неоднократные заверения военных о том, что в ближайшем будущем они полностью наведут порядок и покажут шестипалым, где раки зимуют. Все районы города уже были разбиты на мелкие участки, на которых постоянно дежурили тренированные ребята из ГО1, помогавшие ООО2.

1 Группа очистки.
2  Особый оперативный отряд Федеральной службы контрразведки.

Поскольку предзонники умело маскировались под жителей городов, встречались даже такие из шестипалых, кто отрубал свои «лишние» пальцы, чтобы походить на коренных землян, по решению руководства ООО, был введен строгий пропускной режим. Каждому жителю города выдавалась специальная пластиковая карточка, которая идентифицировала личность владельца. Разбивалась карточка на категории. Ночью, после комендантского часа, позволялось появляться в городе лишь владельцам так называемых комбинированных, ночных карточек... Всех «безкарточных» ГОшники, тут же проверив в ближайшем пункте правопорядка, либо помещали в спецприемники, либо уничтожали на следующий день. Особо «доставалось» тем, у кого были прооперированы конечности или отсутствовали руки. Их «просеивали» с особой тщательностью.
Хотя южногорчане и сами неукоснительно соблюдали режим, порой доходило до казусов.
Арестовывая профессора точной механики Южногорского университета Звонцова Федора Семеновича, который по старческой рассеянности или по пьянке забыл свою карточку то ли на кафедре в университете, то ли в ресторане «Красная калина», ГОшники едва не пристрелили старика при доставке в пункт правопорядка.
Профессора с искалеченными лет тридцать назад на пожаре руками, приняли за лазутчика от шестипалых. Федор Семенович к тому же был хорошо поддатый — в ресторане приливали защиту докторской диссертации его ученика. Так возьми профессор, и брякни, что он, дескать, заявился «оттуда», что он голубокровный, и теперь покажет ГОшникам, что и почем, а Предзонье ни что иное, как его дом родной...
Помог только мэр Южногорска, который лично знал и профессора Федора Семеновича Звонцова, и шефа ГОшников Никиту Сергеевича Коваленкова...
Шустрые пацаны, оценив обстановку, стали пугать девчонок, напялив на руки камуфляжные шестипалые перчатки, которые умело шили в нескольких подпольных мастерских. Это нововведение взяли на вооружение для острастки юнцы местных группировок, а затем и молодые киллеры. Доводя до шока воротил теневой экономики, распоясавшаяся молодежь умело и нахально потрошила их. После все «аккуратно» списывалось на предзонников.
Одна из таких вооруженных троек, уже возвращаясь с «дела» с хорошими бабками и при настроении, напоролась на ГОшников, которые, не раздумывая, всадили в каждого из троих по обойме.
Но это не стало уроком. Заполонившая Южногорск волна преступности, поутихшая в первое время, снова набирала обороты. Преступные элементы, словно с цепи сорвались и принялись наверстывать упущенное. Им было наплевать, на кого спишут то или очередное преступление, ту или иную разборку. Найденные обезображенные трупы  без указательных пальцев на левых руках убитых, как правило, говорили о «работе» предзонников, и оперативным отрядам ООО нужно было проявлять недюжинные способности, чтобы отличить, чьих рук это дело — шестипалых или своих ублюдков. Сначала, ребята из ООО раскрывали все, а затем спустили на тормозах. Справляться с беспределом не хватало ни сил, ни времени...

* * *
Совещание в Центральном зале началось ровно в тринадцать тридцать. Антон тоже присутствовал на нем — дежурному вменялось в обязанность следить за своевременной передачей выкладок докладов и всех сообщений по модемам. Компьютеры были установлены на галерке, в малом, открытом из зала «предбаннике». В зале поставили также три огромные выносные экраны.
Обливаясь потом, Короленко упал на стул перед главным монитором. На запуск программы на компьютере Антон потратил, как того и требовало предписание, не больше двенадцати секунд. Образовавшееся на дисплее окно было слепо и только после того, как пальцы Антона привычно набрали на клавиатуре сегодняшний пароль, компьютер разрешил доступ к секретным файлам.
Просеивая поступающую информацию, Короленко практически  тут же перебрасывал ее дальше, на монитор в «предбаннике» и на экраны в зал.
По инструкции, он мог послать вниз на огромные экраны практически всю полученную информацию, за исключением сверхсекретной «пятисотки» и «восьмисотки». Но к такой информации сержант Короленко пока не имел допуска, поэтому не то, что передать, но даже преобразовать поступающие в эту директорию файлы в «удобоваримые», которые Короленко смог бы прочесть и понять, он не мог. Антон не был хакером, да ему это и не нужно было.
Все ужасы, которые незамедлительно передавал в зал Короленко присутствующим, тотчас комментировал полковник Ковров.
Штабисты настрого предупредили Короленко в том, что после выступления Коврова он должен будет тут же свернуть демонстрацию. Это Антон и сделал, отключив экраны от подпитки и поставив основной независимый компьютер на прием по модему.
Несмотря на кондиционеры, работающие на полную мощность, в Центральном зале было душно. Особенно это ощущалось на «галерке».
Совещание было не из приятных.
После обстоятельного доклада полковника Коврова о положении дел, которые произошли в особо опасных районах вылазок голубокровных шестипалых к этому часу, слово передали полковнику  Соколову, все еще пребывающему в трансе. О случившемся с ним три дня назад пока еще никто из сидящих в зале не знал. Кроме Короленко, перед которым Соколов на пару минут приоткрыл душу. Правда, шефу Соколова, генералу Собровскому, могли позвонить ГОшники, но, видимо, «копая» дальше связь жены Соколова с капитаном-шифровальщиком из спецотдела, этого они пока не сделали.
Соколов, словно отгоняя от себя наваждение, прокашлялся:
— Дело, можно сказать, чрезвычайное, господа, и хотим мы этого, или нет, но вокруг зоны обитания предзонников необходимо поставить своеобразный щит, энергетический заслон. Это по скрупулезным подсчетам наших ученых даст возможность избежать столь крутых и неожиданных нападений на жителей Южногорска, Павловска и прилегающих к Предзонью районов извне. А затем и вообще создать так называемую зону резервации, окружив Предзонье и его ублюдочных шестипалых со всех сторон стеной, исключая шестое болото, по которому им не пройти ни при каких обстоятельствах, поскольку оно своей концентрированной кислотой рассосет любого, кто осмелится без спецскафандра попробовать преодолеть его. На все это нам по подсчетам понадобится от  восьми месяцев до полутора лет. Вот тогда шестипалым и настанут кранты. Конечно, это будет стоить немалых сумм, но опять же, стена стоит того...
Эксперты, которых мы послали для выяснения обстоятельств на месте, к сожалению, погибли. Дольше всех продержался лейтенант Анатольев. Разведчик был при полном обмундировании, во всеоружии, но, несмотря на специальную подготовку в школах единоборств и на курсах, неизвестный ублюдочный шестипалый таки изловчился убить лейтенанта своим метательным шаром.
— Хиляк  лейтенант Анатольев, а не разведчик, уж если с ним так «сообразили» недалекие шестипалые, — из зала послышался едкий смешок. — А об остальных и вовсе нечего говорить...
Антон сверху прекрасно увидел, как полковник Соколов на минуту смешался, поскольку понял, что ему приходится не проводить «в массы» свою линию, а без конца оправдываться перед присутствующими.
«А, может, полковник решил, что это камень и в его огород?! — подумал Короленко, заинтересованно наблюдая за действиями Соколова. — Скорее всего, Соколов  подумал, что и сам «хиляк». Значит, чувствует, что виноват: плохо обучал, плохо требовал от подчиненных, не проработал как следует план...
Раньше бы полковника, не рассусоливая, буквально через пару часов вздернули бы представители Особого оперативного отряда Федеральной службы контрразведки, либо отправили в каменоломни, но сейчас даже из ООО смотрели на просчеты их части сквозь пальцы — не до того было...»
Кремовая рубашка на спине у Соколова  взмокла. Неприятные пятна отталкивали. Но никто этого, кроме Короленко, не видел. Соколов стоял к присутствующим лицом. Зал ловил каждое движение полковника, каждый его жест, каждое сказанное слово.
— Как известно из последнего сообщения, — продолжал Соколов, — шестипалые убили шестнадцать работников и работниц Южногорского полимермаша. В их «лапищи» угодили и четверо из Группы Очистки.
Если раньше это были единичные случаи, то в последний месяц — поистине неуправляемый беспредел, как вы видите, господа, приобретает огромные масштабы...
— Ваши предложения, полковник, — не удержался какой-то полностью лысый гражданский, сидевший не в президиуме, а, как ни странно, в зале, в первом ряду. Его Антон видел на совещании впервые, по-видимому, это был ожидаемый еще вчера и прибывший только сегодня утром специальным самолетом из столицы академик.
— Буквально полчаса назад мы коллегиально приняли решение, Анатолий Федорович, — сказал поднявшийся из-за стола генерал-лейтенант, которого Короленко тоже не знал. Он заслонил Соколова своим брюшком, — что район базирования предзонников необходимо не строить, как планировалось ранее рвы, не ставить металлические ограды, а окружить плотным кольцом силового поля. Ученые и наши ребята из ВНИИ уже определили его мощность. Поле позволяло избежать прорывов шестипалых из Предзонья.  Нам в кратчайшие сроки выдадут документацию для строителей... Это, во-первых,  значительно сократит время постройки ограждающего поля, которое мы называем Полем периметра, а во-вторых, значительно сократит ассигнования на его постройку.
Едва слышный предупредительный сигнал компьютера оторвал Антона от созерцания того, что происходило в зале. Рука привычно коснулась «мыши», и на экране появился простенький логотип первого поста города Павловска. И следом видеосообщение дежурного: беснующиеся шестипалые, беспрепятственно разъезжающие на захваченном спидвайзере и нескольких грузовиках, бегущие, куда глаза глядят жители Павловска, трупы на улицах, и огромные разрушения в районе речпорта...
Короленко сначала растерялся, не зная, передавать ли последнее сообщение в зал или попридержать. Решение вызрело буквально сразу: зачем кормить алчущие рты. Всему свое время. Ну, пожурят его потом, если что не так... Нынче же, сидящие в мягких, располагающих к отдыху креслах партера «именитые волкодавы» сразу сожрут, даже не подавившись, и генерала Собровского, и полковников Коврова, и Соколова, и иже с ними... Даже таких пешек, как он, сержант Короленко.
Винчестер едва слышно зашуршал, записывая поступившую информацию, и снова умиленно затих.
Чисто профессиональные выкладки военных по поводу мощности силового поля и о том, сколько это потянет денег из государственного бюджета, а также многое другое, абсолютно не интересовало Антона и он, дабы скоротать время, включил на компьютере свою любимую игрушку.
На мониторе не замедлил появиться мужичок, которого Короленко должен был, пройдя через многочисленные преграды и лабиринты, обязательно поймать...

* * *
Свернув временный приемо-передающий компьютерный комплекс, Короленко уже собрался после дежурства и обязательной силовой тренировки, идти домой, как его неожиданно вызвали на командный пункт к полковнику Коврову.
В прокуренном донельзя кабинете Коврова собрали всех, кого месяц назад приняли на службу. «Неужто будут увольнять, — почему-то в страхе подумал Антон. — Все правильно, не передал, идиот, сообщение с первого поста Павловска в зал! Значит, моя интуиция, к сожалению, подвела. — У Короленко сразу же засосало под сердцем. —  Вот те и на! Наработался, Антон. Выгородил перед всеми Собровского, Соколова, Коврова... А они меня... ногой под зад, катись, мол, и вся песня. Допетая или недопетая — какая, к дьяволу, разница. Погоннички!»
Взглянув на хмурые, насупленные лица как «приглашенных», так и обоих полковников — Коврова и Соколова, сидящих за столом, Антон Короленко стал в строй, ожидая неминуемого приговора.
«Что же, и поделом! Как говорят в таких случаях, «сливай воду», — мелькнуло в голове у Антона.
Соколов даже не приподнялся из-за стола, как это он делал всегда, сидел, подперев небритую щеку рукой, и отсутствующим взглядом смотрел мимо прибывших.
«Видно, они уже все решили», — продолжил свои мрачные размышления Антон, когда Ковров резво поднялся и взял в руки две страницы, лежавшие на краю стола.
Подозрения Короленко были преждевременными. Ковров сообщил, что с завтрашнего дня сорок человек из набранной группы отправят в спецлагерь на учебу. Там должны были в кратчайшие сроки подготовить операторов поля Периметра на новые станции, которые вскорости должны были поставить вокруг Предзонья.
Сообщив об этом, полковник зачитал фамилии. В списке была и фамилия Антона. Конечно, это никак не входило в планы Короленко, но в подписанном им же месяц назад контракте было обусловлено и подобное.

* * *
Казармы специального лагеря, куда автобусом доставили курсантов для обучения на операторов Станций поля Периметра, располагались треугольником в каком-то Богом и всеми забытом месте. Две из них пустовали все время, пока на внутреннем треугольном плацу оттачивали свое боевое искусство Антон Короленко и все остальные курсанты, будущие операторы Станций поля Периметра.
О том, чтобы «слинять» без увольнительной в город, до которого было около двадцати километров, не было и речи. Увольнительные выдавал лично Ковров и лишь единожды, да и то не всем курсантам, а тем, кто по его мнению «познал» курсантское житье-бытье, а «познали» его всего четыре курсанта. А вообще-то не «познал» армейское житье никто. Простор Ковров вынужден был выписать увольнительные четверке по приказу свыше — ребята были свидетелями какой-то крутой разборки еще до поступления в особую воинскую часть, в коей теперь служил и Антон Короленко. Однако ребята-свидетели перед своими коллегами-курсантами о случившемся пару месяцев назад инциденте все время помалкивали. Ковров даже предоставил им машину.
После возвращения из «увольнительной» всю четверку Ковров сначала отослал на гауптвахту, а вскоре и вообще сорвал с них перед всем строем лычки и отправил на черном «воронке» по этапу. За что и почему так обошлись с четырьмя ребятами, никто из оставшихся курсантов так и не узнал.

* * *
Первое дежурство Короленко на Станции контролировал полковник Ковров лично.
Антон не знал, кто были предки полковника. Скорее всего, по говору, они вышли из западной части Европы, однако сам Ковров родился в Южногорске и был южногорчанином почти на все сто процентов, хотя свою принадлежность к южному городку, со временем выросшем в огромный город, Ковров почему-то тщательно скрывал. Даже говор свой переиначил, где «окая», где даже «пшекая» и  «акая», где, «шокая»...
Выслуживаясь перед вышестоящим начальством, как преданная собака перед хозяином, Ковров и себя изводил, но и с вверенной ему команды больше чем по семь потов на дню сгонял.
Дури в полковнике было, хоть отбавляй... Если бы Соколов отпустил вожжи и периодически не одергивал подчиненного, Ковров тут же непременно сорвался бы с «цепи» и устроил ребятам такой террор, который операторам и во сне не приснился... Скорее всего, у него мозги не то, что сырые, а плавают в каком-то дерьме...
Когда заканчивался очередной тренировочный день и курсанты, наспех поужинав все равно строем, правда, без песен, шли от столовой к казарме, чтобы там расползтись по кроватям и упасть на ложе. Все сразу же засыпали, чтобы с трудом проснуться во время побудки.
Антон три раза в лагере подготовки операторов на своей шкуре испытал поистине жестокий нрав полковника-сумасброда. Ковров, как виделось курсанту Короленко, делал все, чтобы Антон не только не закончил учебы и не стал оператором станции поля Периметра, но, возможно и почил в бозе...
Первый раз Короленко легко «отвертелся». С трудом, припертый к «доске», Антон все же  доказал при всех в учебном классе на гильотинном тренажере непробиваемому полковнику свою правоту. Речь шла относительно выводов, к которым Антон пришел теоретически: человек может стать не только отличной «мишенью» для битья, но и при умелом ведении боя или теоретической подготовки, может, как следует пошевелив мозгами, преподать урок любому.
Данным примером с выкладками теории и с демонстрацией практической стороны, Короленко посадил ретивого «солдафона» в лужу, напрочь отвергнув то, о чем Ковров изо дня в день долдонил курсантам несколько дней кряду:
— Вам вменяется в обязанность постоянный ежеминутный, ежесекундный контроль показаний приборов на Станции, — бубнил Ковров, меряя узкий проход между столами, за которыми сидели курсанты. — Это, во-первых. Во-вторых,  по возможности не бежать впереди паровоза или электрички, если в этом нет необходимости, в третьих...
Наставлениям «солдафона» Коврова не было конца, и Короленко не выдержав многочасового «словесного марафона ни о чем», ехидно взглянул на него, а затем спросил:
— А если уже будет в тысячном, господин полковник, то мы и не запомним, как вести себя в экстремальной ситуации. Не слишком ли много нравоучительных наставлений, господин полковник?
Ковров, поперхнувшись, так взглянул на Короленко, что тот понял: полковник обязательно отыграется на нем, хотя Антон не знал каким образом, но в душе шевельнулась некая тончайшая струнка, нет, не сомнения, а... жалости к себе.
...Спустя несколько дней была обычная тренировка по силовым единоборствам и, естественно, львиная доля времени уделялась старбою, как называл новые приемы борьбы полковник. Старбой предпочитал Ковров потому, что, мол, никто не знает о подобных приемах, поэтому  всё забытое старое курсантам и будущим лейтенантам Станций поля Периметра еще как пригодится. О старбое даже легенд не ходило. Сведения о нем Ковров раскопал случайно где-то в анналах столичной библиотеки в старинной книге по защите и разнообразным приемах нападения, и был очень доволен этим.
В самом начале тренировки, как всегда, полковник вышел перед строем курсантов и завел свою волынку, которую повторял каждый день:
— Хочу предупредить вас всех маменькиных сынков, коими вы являетесь, у меня вы не отдохнете. Не надейтесь, что попали в рай. Если продержитесь еще пару недель — это уже неплохо. Но, учтите, отдохнуть вы сможете только в гробу! Курсант Короленко, покинуть строй и ко мне!
Антон, обойдя татами и чеканя шаг, вышел из строя.
— Бег-гом, — проорал полковник.
Короленко подбежал, стал перед Ковровым навытяжку.
— Итак, начнем тренировку, — сразу же произнес полковник и попытался достать Короленко, однако парень увернулся, и кулак Коврова мазнул воздух перед правым плечом Антона.
— Молод-дец, да не оч-чень, — пробормотал Ковров и вновь его рука, теперь уже с растопыренными пальцами молнией, по какой-то немыслимой дуге метнулась к Антону. Парень не успел среагировать. Короленко упал на колено перед Ковровым, однако тут же откатился в сторону и сразу же попытался достать выпрямленной ногой уже полковника. Однако у молодого курсанта ничего путного не получилось — его нога лишь оказалась на бицепсе Коврова, но ударила не хлестко, а только слегка «поцеловала».
Тут же Ковров поднял руку, приостановил бой и приказал:
— Всем разойтись по плацу по парам к своим татами, и начинайте оттачивать приемы с двенадцатого по сороковой со своими сегодняшними наставниками, мы же продолжим с Короленко.
И началось.
Молотилка была что надо. После очередного пропущенного удара, Короленко тупо посмотрел перед собой. Ковров, находящийся в четырех метрах от него, а то и дальше, никак не мог достать Антона. А ведь таки достал! Удар был таким хлестким и болезненным, что Антону показалось, что полковник Ковров вышиб из его головы все мозги: глаза вмиг застлал густой туман, и кровь будто бы закипела и пошла сгустками и пеной не только в голове, но и по всему телу.
Когда Короленко секунды через две-три  все же сбросил с себя туман неведения, то лишь успел заметить, что Ковров, ухмыляясь, уже наносил Антону очередной, до боли простенький удар, теперь уже из каратэ.
Блок, поставленный Короленко, и почти одновременный выпад с разворота бросил полковника перед всеми курсантами на татами. Правда, курсант Короленко здорово поплатился за унижение непробиваемого начальника перед всем составом подчиненных.
Если бы знал Короленко о ближайших последствиях, он не перечил бы всегда недовольному Коврову. И, тем более, и не бросал бы его на татами. Лучше бы Короленко распластался на несколько минут на татами сам.
Полковник затаил на Антона зло и уже через день «подловил» Короленко в бойцовском зале. Курсанты еще не были знакомы с думбо1. На этой слабине полковник и отыгрался. Он так при всех отметелил Антона, словно перед Ковровым был не человек, а макивара.

1 Мысленный бесконтактный бой с соперником (фант.).

После преподанного Ковровым «урока», весь избитый, со страшными синяками и кровоподтеками на лице и груди, а также с вывихнутой левой рукой, Антон очухивался несколько дней. Ни о какой санчасти или отдыхе и речи не могло быть, да Короленко и не заикался об этом. Свои же ребята после боя толково вправили ему руку, и уже на следующий день Антон «оттачивал» свое мастерство на тренажерах...
Вообще, о полковнике Коврове можно было написать огромный труд по жестокости к подчиненным и возможности каждого курсанта размазать по плацу, словно вошь на ногте. Ковров был настоящим садистом. Иначе и не скажешь. Наверное, мать будущего полковника до родов хорошенько закладывала «за воротник», а во время родов что-то не так сделала, или принимавшая младенца акушерка уронила его, скользкого, головой о кафельный пол. Хотя, по признанию врачей-психологов, садисты тупы до основания. О Коврове такого сказать было нельзя. Ковров был отнюдь не туп и не дебил.  Он хотя и измывался над курсантами, но и сам себя до последнего пота доводил. И знал многое. Чего не спросишь — ответит и не запнется. Хотя долго потом будет помнить курсанта, попытавшегося камешек в огород как бы невзначай полковнику подбросить... Задолбит в последующем пацана, и не ухмыльнется...
Ковров словно каждый день не с той ноги вставал. И начиналось... Первым «на зуб» и на «язык» практически каждый день попадал повар, которого полковник каждое утро грозился сварить в щах вместо мяса, затем отправлял мыть сортир либо Сашку Сметану, либо Ивана Переверзьева...
Сегодня полковник снова был в своем амплуа. Поджарый,  крикливый,  злопамятный, он на каждом построении все время напоминал:
— Вы должны, обязаны научиться не только всем возможным боевым искусствам, но и чувствовать, владеть своим телом, управлять им, а, придется, и расстаться с ним как подобает оператору поля Периметра, если дорастете до погон оператора, а не скопытитесь здесь, в учебке.
То, что «скопытиться» в учебке было проще, чем плюнуть по ветру, факт. Ярый «солдафон», нацепивший полковничьи погоны, был для всех курсантов страшилищем. Не в том смысле, что не вышел рожей. Изо дня в день он доводил всех ребят до умопомрачения. После его «занятий», а, если вернее, измывательств, не хотелось не то, что улыбнуться или посмеяться над чем-то: у курсантов порой не было сил донести ложку ко рту.
А что выделывал Ковров на плацу...
Уже перед окончанием школы он как-то выстроил всех курсантов на плацу на палящем солнце, часа два промариновал и вконец распоясался:
— Я из вас сделаю хотя бы одного стоящего оператора поля Периметра, пусть даже все остальные загнутся. Я хочу напомнить вам, туполобые образины, что учеба каждого обошлась нашей казне в такую кругленькую сумму, что вам, быдлу, и не снилось. Вы даже подсчитать ее не сможете. Вы и гроша ломаного, как посмотрю, не стоили в самом начале учебы, как и жизнь ваша, но держава заплатила за вас столько, что... — Ковров остановился, презрительно, как это делал всегда, оглядел весь свой личный состав, — короче, нытиков я вздерну на первой же попавшейся сосне, маменькиных и папенькиных сынков утоплю во время первой же бани, но, как я сказал, хотя бы один из вас станет у меня отменным оператором поля Периметра!
Неожиданно взгляд Коврова коснулся Короленко:
— Вопросы? — смотря Короленко в глаза, резко произнес он.
У Антона, как и у других курсантов, конечно же, была масса вопросов, но, помня тяжелую руку полковника, его препаршивейший характер, злопамятство, все промолчали. Все знали, помолчишь — себе же лучше... Промолчал тогда, умываясь потом, и Антон...
Ковров долго изучал, осматривал с ног до головы Короленко, но, видимо, не было к чему придраться: и воротничок новехонький, и ботинки начищены так, что в них можно смотреться как в зеркало, и форма отглажена, и выбрит до синевы... Короче, всё, как подобает...
Затем полковник, не без сожаления, перевел свой тяжелый взгляд на стоящего рядом с Антоном Москвитина — на него Ковров тоже давно зуб точил.
Пока Короленко переводил дух, Ковров уже «влепил» Москвитину два наряда вне очереди на копку в свободное перед сном время траншеи за лагерем, которую вчера забросал камнями и щебенкой, а затем закопал Залихватов.
О последней «подлянке» полковника, Короленко не мог  вспомнить без содрогания. Двое коллег Антона на всю жизнь после того дня остались калеками...
Это случилось в предпоследний день учебы. Все оставшиеся тридцать курсантов — десять Ковров отсеял, как непригодных  уже через неделю после начала учебы — опять же выстроились на плацу — кожа да кости. Накачанные бицепсы «уплыли» как в небытие вместе с потом. Остались лишь глубоко спрятанные под выпирающими надбровными дугами горящие глаза донельзя уставших, но вышколенных парней.
Что не понравилось Коврову на разводе, Антон не мог понять. Полковник приказал выйти из строя трем  курсантам — кстати, на всех у полковника давно был «зуб» — Залихватову, Москвитину и Короленко.  Оставив их совершенно безоружных на плацу, остальных Ковров отвел в сторону. По команде дежурного прямо на плац въехала спецмашина. В считанные минуты металлические сетки разгрузили, и по периметру плаца выросла огромная зарешеченная площадка двадцать пять на двадцать пять метров. Самый настоящий гладиаторский цирк. Разве что несколько поменьше тех, «доисторических». Не хватало на ней и некормленых разъяренных львов или тигров, науськанных на человека. Но вместо дикого затравленного и в конец голодного зверья, на курсантов пустили... до «зубов» вооруженных предзонников.
Семерых голубокровных на троих курсантов.
Ребята-бронежилетчики из отряда специального назначения вытолкали на «арену» откормленных шестипалых из только что прибывшего специального бронированного автомобиля и захлопнули за ними узкую решетчатую калитку.
Пока шестипалые, дико озираясь, соображали, что и к чему, Короленко раскусил все и, не дожидаясь, пока шестипалые придут в «норму», взял командование на себя и вместе с Москвитиным двух ублюдков сразу же без труда отправили в мир иной.
Залихватов чуть замешкался и один из шестипалых жмуриков метнул в него похожий на бильярдный шар. Уклониться от летящего с бешеной скоростью шара, Залихватов не сумел и два шипа, вонзившиеся курсанту в грудь чуть пониже сердца, разорвали комбинезон и рассекли парню грудную клетку. Шар застрял у него где-то внутри за поломанными ребрами. Хлынувшая из груди кровь упавшего на плац Залихватова, казалось, вскипела на раскаленных от солнца бетонных плитах.
И Короленко, и Москвитин были шокированы, поняв, что они... гладиаторы, и в этой кровавой каше выживут лишь те, кто сильнее, выносливее, умнее и ловчее...
Бой не на жизнь, а насмерть, продолжался около полутора часов. Сначала Короленко с Москвитиным оттеснили оставшихся шестипалых к левому краю площадки — подальше от «двери», дав возможность бронежилетчикам убрать с поля боя почти бездыханное тело Залихватова. Затем была страшная потасовка, о которой Короленко практически ничего не помнил. Лишь тогда, когда предзонники вывели со строя и Москвитина, снеся парню почти полчерепушки, Антон понял, что жить ему, сержанту Короленко, осталось всего чуть-чуть, если не меньше.
Короленко, окровавленный с ног до головы не только голубой вражьей, но и своей, красной кровью, взял шестипалых не силой, а умением мыслить и нелогичным действием ввести противника в заблуждение.
Антон подхватил валяющиеся на арене три небольших, но довольно тяжелых метательных шара. Первый тут же бросил по оставшимся трем мордоворотам «неумело». Шар пролетел в метре от ближайшего предзонника, чем вызвал ухмылку на рожах у медленно наступавших на Антона шестипалых. Затем Короленко, деланно наклонившись вперед, словно падая от усталости или от потери крови, неожиданно для врагов, вдруг резко выпрямился и запустил в стоящих поодаль от него предзонников один за другим два оставшиеся шара. Они угодили одному накачанному ублюдку в довольную, ухмыляющуюся  рожу, а другому точно в кадык, перерезав огромными выступающими шипами горло, из которого выплеснулась тугим фонтаном густая, голубая кровь врага — в свое время Антон еще в детстве умело бросал в цель камни, а позже и  гранаты, и неплохо преуспел в этом.
С последним шестипалым, таким же избитым в кровь и обессиленным, как и Антон, в изорванной одежде, Короленко возился не на жизнь, а насмерть минут тридцать. Будущий оператор Станции поля Периметра все же придушил предзонника, навалившись на него всем своим тотчас обмякшим и тоже окровавленным телом...
За время продолжительного и изнурительного боя никто из двадцати семи курсантов, по приказу полковника Коврова, не пошевелил даже пальцем, не выкрикнул дельного совета. Все, словно завороженные, лишь стояли за оградой и наблюдали за бойней, и у каждого из них застыл в глазах страх: а что, если после этого боя и с ними так поступит Ковров?
Разве что они шевелились лишь тогда, когда следовало вытаскивать из-за ограды «вырубленных» Москвитина и Залихватова...
...Антон очухался только к отъезду.
Когда все бывшие курсанты выстроились на плацу перед отправкой домой, в Южногорск, полковник Ковров, которого обозвал про себя Короленко не только извергом, но и зверюгой в последней стадии, перед поредевшей на два человека шеренгой, втемяшивал, уже аттестованным операторам поля Периметра свою личную, надоевшую, как горькая редька, армейскую формулу:
— Это, пацаны, еще ничего. Вот если бы мы недосчитались к сегодняшнему дню более девяноста девяти процентов личного состава, можно было бы говорить о некоем ЧП. А так, если человеку судьба дала шанс выжить в экстремальной обстановке, дала возможность стать оператором Станции поля Периметра — он им стал. Как все вы! Как и Сметана, Переверзьев, Короленко. В общем, все нормально, и спасибо вам за службу, бывшие пацаны, а теперь операторы! Правда, еще не первоклассные, но, надеюсь, через время вы обкатаетесь, и меня никоим образом не подведете...
Все выстроившиеся на плацу увидели, как полковник, произнеся последнее слово, покосился на ухмыльнувшегося Антона, и глаза «солдафона» недобро стрельнули, но на этом все и кончилось, поскольку Коврову посыльный сообщил, что за курсантами и за ним лично прибыл самолет на местный аэродром.
Москвитина и Залихватова доставили в Южногорск специальным самолетом две медицинские бригады через неделю, но и до сих пор состояние этих двух участников гладиаторского боя в базовом лагере  было плохим, если не сказать хуже... Ковров же за самоуправство отделался лишь слабым порицанием от полковника Соколова и генерала Собровского.
Бывший курсант Короленко, а теперь, младший офицер, оператор Станции поля Периметра, за все время учебы не наделал в штаны, как того добивался полковник Ковров все время, да и сейчас не пал перед погонами служаки «ниц», поскольку буквально сначала учебы понял: сила силу вышибает, и потому был тверд как орешек. И это Ковров знал.

* * *
Генерал Собровский, собравший у себя в кабинете операторов поля Периметра первого выпуска, был на удивление краток. Своим, кажущимся простуженным, хрипловатым голосом, сообщил, что в последнее время участились нападения на военных рядом со Станциями поля Периметра, да и на пока еще «практически мертвые» Станции со стороны Предзонья.
— Америку открыл, — на ухо Короленко прошептал Сметана, но его шепот услышал Ковров и вскочил со своего места, словно на пружинах:
— Одну секунду позволите, господин генерал, — перебил он ошарашенного оратора. Тот так и застыл на трибуне с полуоткрытым ртом. — Лейтенант встать! Смирно! — резко приказал Ковров, лишь мельком взглянув в сторону Сметаны.
Четыре лейтенанта, сидящих на стульях рядом со Сметаной мгновенно оторвали свои зады от мягких сидений и стали по струнке «смирно», готовые в любой момент выполнить очередной приказ полковника.
«Я бы не выслуживался подобным образом перед тобой, «солдафон», — подумал Короленко, который даже не пошевелился, хотя понимал, что по время учебы всех курсантов, полковник Ковров тоже выложился на все «сто», да и многому, если уж на то, научил, на многое заставил курсантов посмотреть по-иному...
— Лейтенант Сметана, ко мне, остальные сесть на место!
Словно куклы, три оператора поля Периметра упали на свои места, а Сметана едва не рванул со всех ног к столу, за которым восседали полковник Ковров, несколько гражданских — бывших наставников операторов, и еще два генерала. Их Короленко видел впервые. Благо, Короленко попридержал руку Сметаны и тот немного замешкался и поэтому не подбежал, а подошел к Коврову.
— О чем вы только что шептали офицеру Короленко? О какой Америке? Северной, или Южной? — издевательски спросил полковник.
Сашка Сметана, видимо чуть сдрейфил и промолчал, еще с курсантской поры зная, что молчание всегда лучший лекарь, но не при Коврове.
— Так о чем? — снова напомнил нетерпеливый полковник.
— О том, что мы в который раз открываем Америку, говоря о шестипалых, а они рядом с нами, и порой, дают хорошенько нам прикурить, — господин полковник.
Неожиданно Ковров, что было с ним нечасто, скорее всего, подобрел. Он не «послал» Сметану убирать сортир, не вызверился, а спокойно проговорил:
— Вот в этом ты прав, лейтенант. Давно пора взять за шкирку этих ублюдков шестипалых, и, если не расстрелять, то выдворить в те места, куда Макар и телят не гонял... Садитесь, лейтенант Сметана, — опять же неожиданно для всех полковник перешел на уважительное «Вы». И сел на свой стул рядом с трибуной
Когда Сметана, весь пунцовый, опустился на стул, генерал Собровский продолжил:
— Я буду краток, офицеры. Не будем дальше гадать на кофейной гуще еще не выпитого кофе или на чем-то другом, а сразу приступим к работе. Спасибо вам за все, и пусть помогает вам Бог. Берегите нас и военных, и гражданских, берегите Станции поля Периметра, а на Станциях себя. В добрый путь и спокойной службы! — Сказал и прошел от трибуны к стульям, на которых сидели операторы и каждому по-отечески пожал руку.

* * *
 ...Когда Короленко впервые заступал на пост оператора поля Периметра, поздоровался с Ковровым. Полковник только что-то недовольно буркнул в ответ. Что именно, Антон так и не разобрал.
Полистав затасканный журнал комиксов, Ковров встал с кресла оператора и молча, рукой показал Антону на него. Сам же сел рядом, на стульчике — как же, проинспектировать возможности оператора Станции поля Периметра....
Короленко, как и следовало по инструкции, сначала проверил все датчики на Станции, работоспособность автономной энергостанции на поддержание поля Периметра, четыре запараллеленых компьютера, сервер.
Потенциалы поля были в норме. Антону ничего не оставалось, как следить за их падением, чтобы в нужный момент, если дадут сбой компьютеры, увеличить его, либо вмешаться в действия страшной машины-сторожа хоть на полсекунды раньше электроники.
Полковник Ковров сидел надутый, словно индюк, и за два часа Антон не услышал от него ни слова. Даже было странно, что этот сухощавый, с хитрыми глазками полковник такой молчун. А, может, Ковров был чем-то обеспокоен, или, как говорят, по утрам с кровати не с той ноги все время вставал, но отчужденность, озабоченность и нелюдимость его, как и прежде, и, особенно нынче, к концу смены начала выводить Короленко из себя, даже злить. Возможно, злость эта, что усиливалась с каждой минутой, была преждевременной, потому что предзонники во время дежурства Антона совсем не «баловали» Станцию и не полезли на Периметр. Досталось в тот день только добряку Василию Петровскому и Сашке Сметане, хитрецу до корней волос.
Как прошло первое испытание, Антон узнал лишь через неделю, когда комиссия вызвала операторов на подведение итогов стажировки и всем, кроме Ивана Павлова, позволили дежурить на Станциях самостоятельно.

* * *
Заканчивалось короткое бабье лето.
Антон дежурил на второй Станции. Ее соорудили на небольшом пригорке, как раз неподалеку от объездной дороги вокруг Южногорска.
Когда у Короленко случалась свободная минута, он, включив поддержание потенциалов поля Периметра на автоматику, мог выйти на небольшой балкон. Тогда перед парнем открывалась прекрасная панорама. Слева, сразу за объездной дорогой, разбросило свою ширь немалое озеро, чуть дальше и правее, в окружении небольшой сосновой рощицы простиралось до сих пор неосушенное мелиораторами болото, за которым был его родной город.  Окраины Южногорска тонули в щедрой зелени, уже подернутой осенней позолотой, и весело посматривали вокруг своими разномастными цветастыми крышами. Лишь много дальше, поближе к центру, город упрямо лез к небу своими сначала небольшими высотками, а потом и несколькими тридцатиэтажными небоскребами. Зелени там практически не было. Среди серых небоскребов был и дом Антона... А чуть левее от города, километрах в двадцати от Станции, начиналась огромная Свалка, которая замкнула Предзонье в плотное, неумолимо сужающееся вокруг него кольцо...
Сначала парень был доволен, что попал дежурить именно на эту Станцию — другие Станции по поддержанию поля Периметра были расположены не в таких «удобных» местах, и только спустя пару месяцев, Антон возненавидел ее: преждевременное его удовлетворение перечеркивало то обстоятельство, о котором Короленко даже не предполагал. С недавних пор его Станцию шестипалые «полюбили» больше, поскольку она не давала им свободы действия по направлению не только к Южногорску, но и к Павловску.
Станция Антона, стоящая посреди квадрата из четырех огромных сосен, на первый взгляд, напоминала старую загородную дачу — пока с неухоженным участком, но с уже новым, недавно построенным двухэтажным особняком какого-то ярого радиолюбителя. Домину с двух сторон «поддерживали» еще и два небольших ажурных радара. Крыша его ощетинилась множеством антенн, двумя спутниковыми тарелками. Конечно, если бы сюда, пройдя от Южногорска через три плотных кордона военных, попал посторонний человек, он, прежде всего, подумал бы о том, что действительно попал на дачу. С давно заброшенным, пока неухоженным участком: метров через тридцать от дома стояла старая садовая скамейка с подгнившими ножками, и все заросло густым кустарником. Но это была Станция для поддержания поля Периметра. И на протяжении дежурства хозяином на ней был Антон Короленко.













ГЛАВА ТРЕТЬЯ

БУМЕРАНГ ЗЛА

В Предзонье уже с лета витали слухи о надвигающейся новой, страшной, голодной и холодной войне с краснокровными пятипалыми. Но когда это произойдет, никто не мог ничего сказать. Поэтому стоили Предзонью подготовиться к отпору. Этот год был на редкость неудачным для предзонников. Первое — нападение пятипалых на Предзонье весной, когда краснокровные нахально отхватили у предзонников немалый кусок пригодной для посевов земли. Затем небывалая засуха высушила  засеянные с таким трудом оставшиеся клочки земли, которые остались в Зоне резервации Предзонья, а пошедшие осенью неуемные дожди не дали собрать и ожидаемого скудного урожая. Уже и листья на деревьях позолотило, и они начали после первых основательных ночных заморозков опадать, но снова наступили теплые дни — Бабье лето. А за ним, вскоре нагрянет зима, а с ней и голод...
Первый Старейшина по этому поводу приказал собрать в Зале Собраний всех Старейшин и Старших кварталов после завтрака.
На аудиенцию пришли почти все Старейшины, кроме Полла — он сильно болел и лежал в своей келье не в силах даже подняться — лекари уже отмахнулись от него, поскольку ничего — ни снадобья, ни лекарства, добытые за Зоной в аптеках пятипалых Поллу не помогали. Он ждал того момента, когда могильщики унесут его, усопшего в его келье к Шестому озеру.
Пришли и Старшие кварталов. Лишь Клост, Старший девятого квартала опоздал — его все ждали стоя в зале Собраний более тридцати минут. Первый Старейшина не начинал собрания. Это старику давалось с трудом, но он, единственный, кто стоически сидел в своем кресле и ждал. Все и Старейшины, и Старшие кварталов Предзонья лишь недоуменно, едва слышно  перешептывались — такого в Предзонье еще не случалось. Первый же Старейшина, казалось, полностью отключился, и спал. Однако, как только в Зале Собраний появился и запыхавшийся Клост, Первый Старейшина тут же открыл глаза и недовольно проговорил:
— Нарушаешь наши святые правила, Клост. Нарушаешь уставы Праматери? Все уже устали тебя ждать. У тебя что, особые привилегии?
— Знаю, что я не прав, Первый Старейшина, но гонцы нашего квартала вчера после обеда сообщили мне о готовящемся в ближайшее время набеге на Предзонье ублюдков пятипалых от какой-то из Станций.
— От какой именно?
— Никто не знает.
— И ты позволил, чтобы обо всем этом мы узнали намного позже тебя? — в гневе повысил голос Первый Старейшина. — Чтобы об этом позже тебя узнала и Праматерь??? Тебе доложили, почему ты сразу же не доложил нам? Прошло уже столько времени... Опять пустился во все грешные? Запил?
— Да нет, — промямлил Клост. — Я..., — начал было Клост, но его грубо прервал Первый Старейшина:
— Чему ты учишь и учил в последнее время своих подчиненных?
— Всему, что полагается, ¬Первый Старейшина. — Опять же тихо произнес Клост. — И не пил я в этот день... У меня выходной...
— А, выходной... Ты, значит, решил отдохнуть... Откуда узнали твои гонцы о готовящемся наступлении пятипалых на Предзонье?
— У нас есть осведомитель из числа пятипалых.
— Это что-то новенькое. Веришь ублюдочному краснокровному? Ладно. Когда произойдет нападение? От какой Станции? Их вокруг Предзонья пятипалые ублюдки понаставили немало... Конкретнее...
— Не знаю.
— Почему не выяснил?
— Не было времени. Я весь вечер и почти всю ночь, несмотря на мой выходной, занимался подготовкой бойцов к возможному нападению на наш квартал.
— На ваш квартал? — опять же гневно и в то же время удивленно произнес Первый Старейшина.
— Чтобы, если придется, отразить нападение пятипалых ублюдков.
— Но ведь ты даже до сих пор не знаешь, откуда, от какой Станции и когда будет вестись нападение. Возможно будет нападение не на ваш квартал, а на смежный, или на северный? Почему тогда мы, Старейшины, и все Старшие кварталов до сих пор не знаем о твоем самоволии, о твоей подготовке воинов? И, опять же, почему твои гонцы сразу же не сообщили о готовящемся нападении на Предзонье нам и Праматери?
— У нас на квартале с лета такие правила.
— Кто их  придумал?
— Я.
— Вопреки законам Предзонья?
— Но так, я думаю, лучше, Первый Старейшина.
— Думаешь? Ну, ну...
Больше вопросов уставший донельзя от перепалки с Клостом Первый Старейшина не задавал и лишь только пошевелил основным пальцем, а затем чуть приподнял его и опустил на подлокотник кресла.
Этот знак Первого Старейшины каждый раз вселял  ужас на всех находящихся в Зале собраний: как бы он еще раз не приподнял свой основной палец и не взглянул на того, в кого главный оруженосец Первого Старейшины метнет шипастый метательный шар.
Тут же в Клоста полетел метательный шар, который метнул по мановению основного пальца Первого Старейшины его главный оруженосец. Клост не успел среагировать и шипастый метательный шар угодил ему в лицо чуть повыше носа, проломив лобную часть черепа Старшего девятого квартала и опрокинув его тело на каменный пол.
— Унесите, — коротко приказал Первый Старейшина и недовольно добавил, — так будет со всеми, кто осмелится решать подобные важные вопросы, не посоветовавшись со мной, с Праматерью!
Тело Клоста тот час появившиеся могильщики вынесли из Зала Собраний, подхватив под руки и ноги. Лужу крови и забрызганные ею каменные полы сразу же протерли тряпками молоденькие пареньки.
— Так я сказал? — обратился Первый Старейшина ко всем присутствующим, когда дверь за могильщиками и пареньками-уборщиками закрылась. — Ведь это справедливо? — словно спросил.
Отовсюду тут же донеслось заученное:
— Святая правда! Святая правда! Праматерь превыше всего!!! 
— Теперь, думаю, можем начинать, — совершенно спокойно продолжил Первый Старейшина, словно только что в Зале собраний не было кровавой расправы. — Предзонники, помните, что мы все всегда хранили, храним и обязаны хранить верность Праматери. Она думала, думает и будет думать о нас. Она давала, дает и будет давать вечно нужные нам советы, которые всегда помогают нам во всем. Она думает не только  о расцвете Предзонья, но и о каждом предзоннике. Я подчеркиваю, о каждом, кем бы он ни был... А теперь о главном, о чем  я должен был вам сообщить по велению Праматери.
Старшие кварталов облегченно вздохнули, наконец-то оторвали взгляды от золотой бляхи на сутане Первого Старейшины и, разложив принесенные с собой скамеечки, сели напротив старика, который вдруг неожиданно быстро свернул собрание.
— Поскольку все наши планы неожиданно изменились, у нас, Старейшин, возникло несколько вопросов, — продолжил Первый Старейшина, — о которых я должен посоветоваться с Праматерью. И главный вопрос — о возможном нападении на Предзонье пятипалых. Его мы решим после совета с Праматерью,  первым. На это нужно время. Второе —  избрание Старшего девятого квартала. Перед этим мы опять же посоветуемся с Праматерью. На это тоже нужно время. Затем Старейшины и Главный Смотритель проведут с ним собеседование и укажут на недостатки предыдущего Смотрителя, за которые тот и поплатился жизнью. На утро всё. Итак, хоть я и вы, думаю, устали, но время не терпит, приступим к обсуждению всего не завтра, а сразу после обеда.

* * *
Обед прошел в тишине. Никто — ни Старейшины, ни Смотрители кварталов не высовывались. Разве что на обеде не было Первого Старейшины, но он всегда обедал отдельно от остальных. Ровно в два часа все расселись в Зале Собраний. Тут же Главный Смотритель вкатил кресло Первого Старейшины.
— Пока мы будем решать первостепенные жизненно необходимые военные вопросы и возможности отражения атаки пятипалых, позвать сюда, как того хочет Праматерь воина Кирра, — приказал Первый Старейшина, сразу же после того, как его кресло установили на низеньком пьедестале, — и претендента на Старшего девятого квартала Конса. А теперь всем лишним, у кого нет доступа к секретным материалам, удалиться. Мы будем рассматривать особо важные, секретные вопросы.
Из Зала Собраний тут же потянулась редкая цепочка помощников Старейшин, кроме главного помощника Первого Старейшины, и еще несколько предзонников. Писари-секретчики остались. Затем Главный Смотритель тут же, окинув взглядом Зал Собраний, вышел и сам, плотно прикрыв дверь. У него был полный доступ ко всем секретам Предзонья, но сейчас были дела поважнее — распорядиться с приказами  Праматери и Первого Старейшины.

* * *
Воина Кирра около четырех дня к Первому Старейшине и его помощникам, от Главного Входа провел Главный Смотритель, который, даже не постучав в огромную дверь и не взглянув на Стражей, сразу открыл ее. Вошел сам, жестом указав Кирру подождать перед дверью. Буквально тут же вышел и бросил:
— Оставь перед дверью свое оружие и проходи, Кирр.
Кирр снял заплечную сумку с обязательным атрибутом воинов Предзонья шипастыми метательными шарами и иным войсковым снаряжением, из кармана вынул обоюдоостро заточенный до бритвенного состояния нож, положил все в ячейку перед Стражами и прошел следом за Главным Смотрителем. Стражи, на наличие еще чего-то у него припрятанного, Кирра не проверяли.
Несмотря на то, что Кирр уже бывал в этом огромном Зале Собраний, и не раз, перед тем, как они совершали дерзкие выходы из Предзонья и мстили краснокровным пятипалым, за их участившиеся коварные нападения на предзонников, все равно у него по телу, как и всегда, прошли мурашки. Однако вошел смело, хотя еще не знал, для чего его пригласили Старейшины в Зал Собраний сегодня.
В Зале Собраний было светло. Колонии светляков строители расположили так, что стол Старейшин всегда находился как бы в полумраке, а вошедшие — на ярком свету.
Впервые воин Кирр не стоял навытяжку перед столом Старейшин, в строю таких же, как и он, молодых воинов, а был один. Да и привычного стола, за которым тогда восседали Старейшины, не было. Вместо него стояло лишь глубокое кресло. В нем сидел сухощавый, но не сгорбленный старик. Глаза его были чуть потухшими, но еще сверлили Кирра, словно пытаясь проникнуть в самое сокровенное юноши, но уже не так, как это было полтора года назад.
Помощники поставили в помещении напротив кресла старика стул. Здесь было намного светлее. За Первым Старейшиной уже неподвижно полукругом сидели почти все Старейшины  и старшие Кварталов Предзонья.
— Садись, — хрипло, с натугой проговорил Первый Старейшина, чуть пошевелив рукой в сторону стула. Все шесть сухих, словно обтянутые морщинистой темной кожей пальцев на руке у него заметно дрожали.
«Как быстро сдает дед, — мелькнуло в голове у Кирра, когда он сел на стул перед Первым Старейшиной. — С каждым днем. Почти мумия, но бразды молодежи так и не передает. Возможно, это и правильно. Ум старости не помеха. Ведь так всегда говорит Праматерь... Хотя... старики, порой, выживают из ума много раньше, чем их отвозят могильщики к Шестому озеру. Но и нынешний Первый Старейшина умом не блещет, сам никогда не подумает. Все на Праматерь опирается. На ее безграничные знания... Но кто Она такая? Она, а не Старейшины, руководит жизнью Предзонья. Но как? Лишь посредством Старейшин? И нынче тоже?.. Зачем тогда эти старейшины нужны вообще? Зачем прездонникам посредники, если все главное исполняется в Предзонье по велению Праматери? Тогда понятно, что все Старейшины — просто балласт... — подумал Кирр и ужаснулся своему богохульству. — Да если бы знал Первый Старейшина о таких его мыслях, или кто-то из чистильщиков, парня тут же вздернули бы перед Главным Входом. Даже без суда, не созывая Главных кварталов. Но зачем меня вызвали? Понятно, что не для того, чтобы вздернуть. Меня бы вздернули, даже не приводя сюда. Неужели Старейшины, или же Праматерь, пророчат мне повышение»?
Кирр как в воду глядел.
— Я вызвал тебя, — Первый Старейшина с трудом поднял голову и взглянул на своего ближайшего помощника.
— Кирр, — тихо проговорил помощник, наклонившись к уху старика.
— Да, Кирр, ты, — Первый Старейшина вздохнул и, медленно, растягивая слова, продолжил, — по велению нашей Праматери... — проговорил и, как показалось Кирру, начал засыпать, но все же бормотал дальше, —  ты завтра утром должен выступить в поход на пятипалых. Соберешь воинов левого крыла Предзонья сегодня вечером. Твой заместитель — воин Марк, который живет у рынка. Ваша задача — задавить ближайшую к лесу Станцию поля Периметра и обязательно прорваться в город. Там сориентируешься по месту. Только не растеряйте с Марком в лучах первой славы вверенных тебе и ему воинов. Тебе понятно?
— Понятно, Первый Старейшина, — коротко, но четко ответил Кирр. В его душе не проскочило той искорки, о которой он мечтал с самого детства.
— С этого часа, — продолжил Первый Старейшина, —  по велению Праматери ты, — неожиданно голова Первого Старейшины медленно поползла вниз и он тихо, с переливами засопел, руки, как плети свесились. Тут же перед Первым Старейшиной по мановению руки Главного помощника Первого Старейшины, замельтешили помощники рангом пониже — два или три лечащих врача, невропатолог, и другие.
Кирр, видя, что он здесь лишний, хотел встать со стула, но Главный Смотритель отрицательным кивком головы не разрешил Кирру этого сделать. Через непродолжительное время, врачи и их помощники сделав несколько уколов и проведя массаж тела Первого Старейшины от головы до ног, совершили почти невозможное и привели старика в чувство. Конечно, как понимал Кирр, серое вещество в голове Первого Старейшины уже не работало никак. Выживший из ума старик еще кичился. Возможно, его мозги, все время забитые поучениями и приказами Праматери, под конец отказывались работать напрочь. Хотя иногда, от первого Старейшины исходили и отнюдь не глупые мысли
Наконец Первый старейшина почти полностью пришел в себя и уставился на Кирра:
— Ты понял, что по велению Праматери ты со своими воинами задавишь ближайшую к лесу Станцию поля Периметра и обязательно прорвешься в город.
Кирр,  несмотря на неприязнь к чинопочитанию, вынужден был согласно кивнуть.
— Хотя, — Первый Старейшина, видимо наконец-то засомневавшись в решении Праматери, или уже полностью «проснувшись», позволил своим извилинам пошевелиться хоть малость, хоть вполсилы, — мне кажется, что этой вылазкой на Станцию поля Периметра даром положим уйму ребят...
Почувствовав, что мозги у Первого Старейшины все же «заработали», Кирр неожиданно не только для Первого Старейшины, но и для себя, спросил:
— А вы не считаете, Первый Старейшина, что предзонники всего-навсего лишь неудачники в некоей игре, нужной кому-то, но только не нам... Да и, простите, за вольную мысль, и не простым краснокровным. Ни среди пятипалых, ни среди нас, предзонников, нет мира, о котором мы и они мечтаем, уже давно, да и не предполагается, что он будет в будущем.  А этот, нынешний  псевдомир лишь создает иллюзию того, что мир все-таки существует, что он рядом — стоит повернуть голову в нужном направлении. Думаю, что это все трагикомично, когда на белое говорят черное и наоборот. Простите, Первый Старейшина, я сказал не ересь, а то, что есть в нынешних условиях на самом деле. А как вы и Праматерь считает?
Раньше Кирра за такие слова тотчас выволокли бы из Зала Собраний и вздернули бы на виселице перед Входом, но не такими уже были нынче в Предзонье времена.
Окружающие Первого Старейшину помощники, уставившись на Кирра, молчали, словно каждому из них заклеили скотчем рот. На тебе, снова взбунтовавшийся! Утром был Клост, а теперь вот этот молоденький выскочка.
Первый Старейшина вскинул на Кирра возмущенные, ненадолго вспыхнувшие огнем гнева глаза:
— Мы ничего не считаем. Заруби себе на носу!
«И напрасно», — подумал Кирр, пока старик торжественно продолжал:
— Нами, Кирр, повелевает Праматерь, и только она ведет нас к нужным рубежам! И ты прекрасно об этом знаешь! Ты согласен с этим? — вновь парня кольнули суровые глаза Первого Старейшины.
— Я согласен, — вынужден был произнести Кирр. — Это всё понятно. Если мы все организуем с умом, пятипалые не удержат своих позиций.
— А новое оружие, которое пятипалые недавно поставили на свои Станции? — неожиданно спросил Первый Старейшина.
— Все схвачено, Первый Старейшина. На всякое оружие есть антиоружие — ум. Думаю, что Станцию поля Периметра обезвредим с минимальными потерями. Хотя попытаемся и вообще обойтись без них.
— На войне не бывает без жертв, — вяло прохрипел Первый Старейшина и тут же повысил голос:
— Говоришь, у вас схвачено? — Первый Старейшина, скорее всего уже конкретно «шевелил» извилинами. — Как бы ты, Кирр, не оплошал со своим, возможно ложным заявлением. На войне не бывает без жертв, — повторился он снова. — Ну, да ладно. Если так уверен, приступай. Воины заждались. — Первый Старейшина приподнял руку, и тотчас помощник вложил в нее Разрешающий Цилиндр. — Действительно настало время. Держи. В первом пенале — маршрут вашего следования. — Старик протянул Цилиндр Кирру. — Иди, да хранит вас всех Праматерь, — донельзя устало проговорил Первый Старейшина. — Когда станет совсем невмоготу, вскроешь его второй  пенал. В нем — основной Совет Праматери.
Кирр, принимая из рук Первого Старейшины на ощупь теплый, шершавый цилиндр, кивнул. Он все уже просчитал и надеялся, что до второго пенала Разрешающего  Цилиндра  дело не дойдет.
— Иди, да поможет тебе Праматерь, — еще проговорил Первый Старейшина, и голова его безвольно откинулась на высокую спинку кресла, а руки, словно плети повисли. Перед потерявшим сознание Первым Старейшиной  засуетились врачи, их помощники и помощницы.
Кирр, все еще сидя на стуле перед потерявшим сознание Первым Старейшиной, повернул голову и взглянул на встревоженного Главного Смотрителя. Тот кивнул головой, позволяя Кирру уйти и не наблюдать во второй раз картину, как приводят в сознание Первого Старейшину врачи.

* * *
Парня ни Главный Смотритель, ни никто из Стражей не провожали — прошло уже три месяца, как он заслужил определенное доверие среди Старейшин.
Забрав из ячейки свою заплечную сумку и нож, Кирр, быстро шагал по знакомым, вполсилы освещенным светляками извивистым лабиринтам Подземелья к Главному выходу, Кирр у очередного поворота вдруг остановился. Еще не веря своим глазам, он поднял над головой небольшой, чуть толще авторучки Разрешающий Цилиндр, и тут же расплылся в улыбке. Нет, несмотря на то, что ему еще до недавнего времени, даже до сегодняшнего посещения Зала Собраний и до вручения Разрешающего Цилиндра отводилась незавидная роль послушного мальчика для битья, простого исполнителя-воина, теперь он скажет свое слово! Непременно скажет. Не сегодня, так завтра. До вскрытия Разрешающего Цилиндра дело не дойдет. Хватит жить чужими мозгами. Пусть даже если это и  «мозги» не Старейшин, а даже Самой Праматери... С сегодняшнего дня он теперь уже не воин на побегушках — Кирр стал начальником, вершителем воинских подразделений левого крыла Предзонья... Теперь по его приказу все воины, которые поступили в его подчинение, должны беспрекословно выполнять все его приказы.

* * *
К Башне Старого Злодея Кирр от Главного Входа добрался минут через двадцать пять. Он даже не зашел домой, чтобы перекусить. Время, потерянное перед походом в Зал собраний, а после и там, необходимо было наверстать. К тому же Кирра трижды останавливали патрули, которых теперь в Предзонье по приказу Праматери было хоть пруд пруди.  И чем ближе он подходил к Башне  Старого Злодея, тем плотнее были патрульные кордоны.
Марка Кирр застал уже выходящим из дому.
— Привет. Я думал, что тебя Старейшины приказали того, — неожиданно вырвалось у Марка. — Тебя не было столько времени. С самого утра... И ко мне не зашел. Мы же с тобой вчера собирались на местный рынок. Знаю, что тебя вызвали утром в Зал Собраний. Зачем?
— Я  утром не был у них, Марк. Мое «появление» в Зале Собраний перенесли на после обеда, поэтому, опоздав на встречу с тобой, я с Кластой соревновался на третьем пустыре, кто точнее бросит метательный шар.
— И как это ей, пятипалой, удается так классно и точно метать наш шипастый шар? Ведь у нее нет основных пальцев.
— Сам же знаешь, приноровилась. С детства она как пацан, — ответил Кирр. — И у нее, порой, получается лучше, чем у меня и у многих из наших воинов. А потом — был в Подземелье в Зале Собраний.
— Ну, а чего тебя вызывали туда, и чего так долго пробыл там?
— Да не долго — минут десять-пятнадцать... А вообще-то, с ними «кашу варить», что камни на котлеты молоть, — отмахнулся Кирр. — Значит так, ты собираешь воинов с первого по шестой отряд в левом крыле Предзонья.
— Не понял. Я собираю воинов? С каких таких начал? И зачем?
— Меня сегодня назначили начальником левого крыла. Ты у меня — первый заместитель. Старшие кварталов осведомлены. У главного входа в Зал Собраний воины должны быть к без десяти семь вечера. После наставлений Старейшин, все сразу получают на складах дополнительное оружие. Амуниция полная. После этого все уходят на трехчасовую тренировку. На поляну у Шестого озера. Затем расходятся по домам. Сбор у левого крыла Башни Старого Злодея рядом с рынком в четыре тридцать утра. Выходим в пять часов. На одну из Станций поля Периметра. На какую именно тебе скажут лично в Зале Собраний. Никому из воинов дислокацию перед маршем и конечным пунктом не сообщать. Просто идем на очередную тренировку оттачивать навыки.
— Все понял. Поздравляю с назначением, Кирр.
— Да ладно тебе. Назначили, так назначили... И тебя поздравляю, — улыбнулся Кирр.
Марк от поздравления отмахнулся и спросил:
— А инструктаж? После встречи со Старейшинами и напутствия Праматери?
— Исключается. Просто идут на очередную тренировку. Инструктаж проведу на марше, поближе к Станции лично. Иначе моя идея может просочиться к врагам. Тогда все пойдет прахом. А то, что среди предзонников несколько подкупленных пятипалыми лазутчиков, ты знаешь. Мы после трех последних походов потеряли тридцать воинов. Не из-за оплошности. Их предали свои же. О Станции воинам тоже молчок. Идем к Зоне, проверяем силовые структуры отрядов, их физическую и боевую подготовку. И все, больше ни слова... Даже от меня. Всё остальное воины узнают перед началом штурма.
— Проговорятся Старейшины.
— Праматерь приказала им, что путь маршрута должен знать только я. Они, думаю, будут молчать. А, может, и не знают его вообще. Маршрут в этом Разрешающем Цилиндре, — Кирр достал его из заплечной сумки.
— Я понял, — коротко ответил Кирру Марк, даже не взглянув на Разрешающий Цилиндр.
— Я присоединюсь к вам на выходе из Предзонья. Для тебя скажу, что к Станции подойдем днем. Это, понятным делом, обескуражит пятипалых. Ударная группа будет в авангарде.
— Не хотелось посылать ребят на смерть, но... так приказала Праматерь?
Кирр кивнул Марку и в то же время заговорщицки улыбнулся:
— То, что подсказала Старейшинам Праматерь, мы обязаны беспрекословно выполнять, но...
— Что но? — Марк в недоумении уставился на Кирра. Его еще цепко держали путы всепослушания приказов Праматери и Старейшин.
— Тебе могу сказать. Мы несколько изменим «игру». Сначала семерка наших воинов обесточит главный кабель питания, идущий к Станции. Пусть после этого шалеют оператор и блоки бесперебойного питания Станции. А потом и нападет наша главная группа.
— Каким образом предзонники это сделают? Там же огромное напряжение. Топориком тот толстенный кабель не перерубишь — испепелит. И к нему нужно еще докопаться.
— Я тебе чуть позже расскажу. Когда я шел к тебе, меня посетила шальная мысль, как это сделать. Я позже расскажу, когда мы будем на марше. А сейчас иди,  подготовь ребят к торжественной церемонии проводов.


ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

СТЫЧКА

Шестипалые ублюдки обнаглели до предела. Они уже не прятались, подходя даже днем почти вплотную к третьему эшелону поля Периметра. Это уж затем по только им ведомому принципу или правилу, рассредоточивались и начинали упрямую атаку, которой, казалось, не было конца-края.
Нашествия предзонников с каждым днем нарастали. И с каждым дежурством все больше и больше адской работы без продыху приходилось на головы операторов Станций поля Периметра.
Недоработанные, «невылизанные»  из-за нехватки времени на их отточку компьютерные программы, часто давали сбои. Теперь Антон уже почти не мог выйти на балкон, чтобы подышать свежим воздухом да полюбоваться изумительными окрестностями.
Вот и сейчас, только поставил потенциалы поля Периметра на автоматику, как сразу же почувствовал, что у него сначала неприятно закололо в затылке, а затем, следом, заныли все зубы.
Короленко понял — шестипалые снова пошли в атаку. Определив несколько групп предзонников, компьютеры на Станции опять захлебнулись, или, как говаривал Сашка Сметана, скисли, как сметана. На пульте заморгали индикаторы тревоги. Следом угрожающе, наперебой, запищали семь огромных блоков бесперебойного питания (БПП)  — видно, кто-то из шестипалых пронюхал, где находился силовой кабель и нагло отсек его от Станции. Но каким образом?
Антон взглянул на монитор внешнего обзора и едва не остолбенел: почти все пространство от перелеска до Станции было «усеяно» темными фигурками, которые цепью шли напролом. Поскольку обесточенные компьютеры Станции «приказали долго жить», Антон взял управление на себя. Руки у него нервно дрожали: подобного с силовым кабелем питания еще не случалось. Сообщать в штаб Центра об очередном, не известно котором за его сегодняшнее дежурство нападении на Станцию, было поздно, да и не делал этого пока никто из операторов Станций поля Периметра. Поскольку Антон только что переключил Станцию на резервный кабель питания, в Центре увидят сами, что здесь творится несусветное, ведь расход энергии для повышения потенциала поля Периметра намного возрастет...
ББП сразу же умиротворенно «заснули», снова на большом мониторе услужливо замерцали все четыре малых экрана, которые «оживила» подпитка по запасному варианту питания.
Несмотря на это, Антон не передавал бразды управления услужливым машинам: теперь «правил бал» только он, оператор Станции поля Периметра Антон Короленко.
Приблизив на экранах секторы осмотра поближе, Короленко понял: шестипалые решили навалиться на станцию скопом, чтобы смести ее с лица земли. Недалекие, они не знали, что это им сделать не удастся до тех пор, пока не обесточат Станцию полностью. Конечно, теоретически это представлялось возможным, но практически — вряд ли...
Электронные «щупальца» многочисленных антенн, которые торчали за спутниковыми тарелками подобно распустившему свои иглы дикобразу, масса датчиков «уставились» по команде Короленко на район возможного нападения шестипалых. Хотя, о каком направленном районе могла идти речь, когда шестипалые впервые нападали полукругом по всему Периметру.
После того, как Антон взял управление Станцией на себя, ему показалось, что напряжение настолько выросло, что даже воздух перед пультом сгустился почти до тягучего, киселеобразного состояния.
Короленко не стал испрашивать у главного компьютера разрешения на координацию своих усилий. Лишение питания Станции по основному каналу говорило о серьезности намерений предзонников, и о том, что они подготовились к этой атаке особо тщательно. И еще — они, как ни странно, нападали на Станцию... днем.
После того, как было отключено питание по основному кабелю, наружные следящие системы показали Короленко свой «норов» — парень с трудом их «откачал» и запустил лишь половину из них. Остальные системы слежения словно взбесились.
«Ослепнув», Антону в считанные секунды пришлось решить массу вопросов: подключить БПП к тем системам, которые, как ни странно, не питала резервная линия энергоснабжения. Лишь после того, как на главном мониторе Короленко в несколько урезанном виде снова увидел прилегающий к Станции участок  слежения, парень позволил  чуть-чуть расслабиться, хотя перед этим он еще рассчитал кривую зоны поражения и только тогда включил автоматику.
Но отдыхать Короленко долго не пришлось. Компьютеры снова сбоили, и опять надсадно запищали блоки бесперебойного питания.
Понимая, что с автоматикой Станции творится что-то неладное, Короленко вынужден был снова взять управление в свои руки.
—  Ну, что вы такого сногсшибательного преподнесете мне в ближайшие минуты? — пробормотал вслух Короленко, поглядывая на еще теплящийся «жизнью» монитор главного компьютера, который поддерживал ББП. На экране были видны несколько группок шестипалых, собравшихся человек по двенадцать. Скорее всего, предзонники чего-то ожидали: то ли команды к атаке, то ли приготовили Станции Короленко еще какую-то пакость.
Шестипалые еще были далеко, за Зоной действия поля Периметра, поэтому Антон мог только наблюдать за ними и ничего другого.
Неожиданно для самого себя, Антон вдруг понял, что именно замышляют эти шестипалые ублюдки. Словно прочел их враждебные мысли, направленные на него. Предзонники попытаются надавить на него психологически, нагнать побольше страха своей массой.
Антона убивало бездействие. Он, запертый внутри Станции, становился ее затворником, заключенным. Зная о ближайшей атаке, вернее о том, что предзонники попытаются прорваться через брешь поля Периметра, которое ученые и до сих пор еще не довели до ума, оператор ничего не стоил. Так, мелкая букашка, безделушка. Короленко, судя по расстоянию, не мог пока достать ни одного шестипалого: развертка зоны поражения поля Периметра до сих пор была слишком узка.
«Да я бы даже из автомата Калашникова больше шестипалых ублюдков перестрелял, чем нынче маюсь перед экраном монитора в ожидании непонятно чего. Правы были наши предки, когда говорили: «Видит око, да зуб неймет»,  — вздыхая, думал Короленко, чувствуя, как со стороны лесопосадки на него со все ожесточающейся силой давит неприятно-тяжелая лавина психоэнергии, которой, он знал, обладали предзонники.
Чтобы не поддаться панике, Антон расслабился и едва не пропустил довольно важный момент: группки шестипалых начали рассредоточиваться и строиться в одну длиннющую цепь.
Углядеть за всеми Антон уже не мог, поскольку растянувшуюся на огромном расстоянии цепь предзонников следящая аппаратура Станции не охватывала — у нее недоставало потенциала... Рядом же стоящая шестая Станция поля Периметра  тоже «барахлила» — об этом Антону сообщил по спецсвязи его коллега, дежуривший на ней.

* * *
...Первые шестипалые напоролись на поле Периметра еще у ложбинки. Короленко правильно сделал, пропустив десятка полтора или даже два предзонников через первый эшелон. Компьютеры этого бы не допустили. Машины сразу попытались бы отбросить нападавших подальше и все...
И вот теперь, умело зажав врагов двумя полукольцами, Антон, посылая болевые импульсы, сгонял их дальше, в кучу, и направляя к небольшому болотцу. Остальные шестипалые, увидев, что они замечены оператором, поумерили свой пыл и, отпрянув метров на пятьдесят от первого эшелона поля Периметра, молча наблюдали за своими соплеменниками, которые попали в страшный котел.
Согнав часть вооруженного «быдла» к болоту, Короленко, чтобы не тратить понапрасну энергии, дал мощнейший импульс.  Все плененные, словно ошалевшие, ринулись от направленного на них излучения прямо в болотную жижу, чтобы напоследок, перед тем, как уйти к почившим в Бозе праотцам, попускать грязные пузыри. А, может, кто-то из получавших «дозу» боли и страха, таки выберется из болота и выживет — это уже их дело.
Антон больше не наблюдал за окончанием действа. Он был не из тех, кто любил посмаковать смерть во всех ее подробностях. Его вынудили уничтожить группу сами же шестипалые...
Короленко обратил внимание на неожиданно оживший левый монитор. На нем он заметил движение: шестипалые, видимо посовещавшись, стали рассасываться.
Смешанный лес с сильно разросшимся подлеском добавлял еще пущей «охотки» шестипалым и они, по тропам, известным только им, могли подойти к Зоне Периметра почти что незамеченными, как и сейчас. Не помогали избавиться от лезших на Станцию и пытающихся обойти ее и прорваться к населенным пунктам воинов-предзонников ни оперативные истребительные батальоны, ни заградительные специальные роты.
Шестипалые «шерстили» их, просеивая через «сито», оставляя от батальонов намного меньше роты, от рот — одного-двух покалеченных ребят...
«Ничего, — подумал Антон, взглянув на часы, и отметив про себя, что вся «операция» заняла не больше шести минут. — У этих не получилось, и у вас тоже ничего не выйдет!»

* * *
Первая мысль, посетившая Кирра, была о том, что вышедшие с ним в поход воины почему-то снова, как и в прежний раз, попали в ад.
Опять перед походом воинов все пошло наперекосяк. Стоя перед выходом из Предзонья среди воинов прошел шепоток, на который он тогда не обратил должного внимания, поскольку был занят, продумывая план атаки непосредственно у Станции поля Периметра.
Теперь он вспомнил, что все воины уже шептались, заранее зная, куда направятся.
Кто-то опять сдал их пятипалым. Марк этого сделать не мог. Но кто? Какой-то из Старейшин, не иначе. Или просочилось к слугам Старейшин.
Дальше все расплескалось по древу. Кирр попытался представить, вернее вычислить того изменника, который донес этот сверхсекретный поход к Станции поля Периметра пятипалым. Но кто и как? Перед его глазами вновь проплывали лица всех воинов.
Конечно, они кичились, били себя в грудь на Площади перед рядовыми предзонниками, а затем и в Зале Собраний перед выстроившимися Старейшинами и Старшими кварталов. Нет, воины ничего не знали о маршруте похода, да им никто даже не шепнул заранее. Это точно.
Поняв, что все эти воины не могли стать предателями, Кирр  как можно внимательнее «пролистал» все кадры, на которых были все остальные присутствующие на церемонии проводов воинов в поход. И опять же, ничего подозрительного не заметил.
Как всегда, первый помощник Главного Старейшины пламенно говорил почти ста воинам о том, что они в этот раз непременно победят, и их вылазка будет успешной. Он потрясал над головой небольшим продолговатым цилиндром, который на время передал ему Кирр.
Разрешающий Цилиндр блестел в серости мглистого неба так, словно лишь этой металлической штуковины касался луч невидимого за промозглыми, низкими тучами солнца. В руках Первого помощника был не только Разрешающий Цилиндр, но и  воззвание Праматери. Первый помощник говорил негромко, но правильно поставленный голос парня словно парил над площадью, а затем, повторно, и в Зале Собраний, и опускался к каждому, словно заползая в душу.
Прокручивая «пленку проводов», именно сейчас, после случившегося, Кирр, неожиданно поймал себя на том, что акустика в Зале Собраний, была отменной. Где бы ни находился человек — в первых рядах или на задворках — он слышал оратора. А, может, где-то там стоял невидимый ретранслятор?
Конечно, Кирр, неоднократно бывший в особом отряде, уже «соприкасался» с новой страшной техникой пятипалых и знал о Станциях поля Периметра уже не понаслышке. Скорее всего, молодые воины, да и воины, совершившие одну-две вылазки за пределы Предзонья, еще не понимали, что это такое. Какое бы оружие ни применили в этот раз предзонники, им придется несладко. Уж если Старейшины посылают воинов всем скопом ринуться на Станцию поля Периметра, защищенную землянами по последнему слову техники, краснокровные пятипалые им этой вылазки не простят. К тому же, при благоприятных условиях воины должны были завалить еще одну Станцию...
Враги.
Они всегда были, и всегда будут, поскольку идет война. Возможно, враги затаятся на время, чтобы потом...
Затем Кирр все внимание уделил Старшим Кварталов. И — ничего. Ни единой зацепки.
Кирр тогда не слушал очередного оратора, который  на символической трибуне сменил Первого помощника Главного Старейшины. Он только представил, как будет бесноваться начальство пятипалых, когда им доложат о беспрецедентной вылазке предзонников, хотя...
Будут жертвы. И предзонников поляжет больше, чем землян. Это факт. Как бы ни готовились предзонники к этой вылазке.  С отсталой техникой боя возможны только минусовые варианты в живой силе. Этого никуда не денешь и не спрячешь.
Ну не ужились мы с пятипалыми, — думал Кирр, — или они не ужились с нами. Да, откровенно говоря, они упрямы, но и мы ведь тоже. А для верхушки пятипалых, как и для наших Старейшин все по фигу — им бы побольше деньжат заграбастать да «приватизировать», а быдло... Быдло всё стерпит, да так и должно остаться быдлом...
Понимая умом, что предзонники на этот раз совершенно напрасно полезут в логово, Кирр мог лишь об этом подумать, но, поди, скажи хоть слово наперекор? Все, изменнику интересов Предзонья не жить! Он пошел против Праматери! Дались Старейшинам и Праматери эти Станции... Дурачья наслушались...
Так, а что, если кто-то из Старейшин нас всех сдал? Да нет же. Они не знали моего плана нападения, не знали когда и как все случится... Хотя... Может Праматерь??? Я отдал все свои наметки Главному Старейшине, а он, возможно, и ей? Или к предательству причастен его помощник??? Возможно, что он. Ладно, он или Главный Старейшина, или Праматерь, но кто-то нас сдал. По прибытии из этого кровавого похода будем разбираться, конкретно...
Мелькнувшая последняя мысль сначала испугала Кирра — он вновь посягнул на святая святых — приказ Старейшин и Праматери, усомнился в целесообразности данного приказа. Но тут же взял себя в руки. Никто не может знать, что у него на уме. Даже Праматерь, не говоря уже о выживших из ума Старейшинах, если...

* * *
Спустившись по истертой лестнице в полуподвал, Короленко вместе со школьным товарищем Сергеем Колокольниковым, которого встретил возле универмага, прошел к стойке. В нос им ударил стойкий запах перекисшего пива и резкий — дыма, висящего наподобие городского смога, под низким затененным потолком пивбара — в этом баре давно получили в мэрии разрешение курить в зале.
Бармен, косоглазый Ваня, тут же улыбнулся ребятам, нацедил по кружке пива и кивнул на столик за колонной. Именно там собрались друзья Короленко — операторы поля Периметра — Василий Петровский, Александр Сметана и Валентин Симонов, которые, медленно потягивая пиво, о чем-то весело болтали. Среди них затесался и местный пройдоха, репортер вечерки Анатолий Попов. Вернее, он сидел не рядом, а чуть поодаль, за соседним столиком, но уши в сторону операторов Станций поля Периметра навострил, что называется, на все «сто»...
«Вот уж  пролаза, — подумал Короленко, увидев в пивбаре газетчика, — не пропустит, прохвост, случая поживиться за чужой счет и чужими россказнями».
Махнув рукой, что заметил друзей, Антон, захватив пятерней свою кружку, спросил у Колокольникова:
— Пойдем к моим?
— Давай.
Недостающий стульчик позаимствовали у соседнего столика...
...Теперь Попов обслуживал не только вечерку. Он где-то выканючил постоянный пропуск с двумя красными полосами и нынче, хорохорясь, «хозяином» разъезжал на своем хиленьком двухместном автомобильчике, похожем на джип, по Зоне взад и вперед.
Корреспондент выслушивал побасенки операторов, вынюхивал все, лазил,  где нужно и где не след, и спустя день-два о его «путешествиях»  узнавало полмира.
«Вот бы на кого взять и натравить всех предзонников, — подумал Короленко, поглядывая, как Попов, развесив уши, слушает всех сразу. — Пусть бы голубокровные шестипалые хорошенько почесали ему задницу...»
...Ребята разговорились. Видимо, что-то проскользнуло новенькое в разговоре для журналиста, потому что Попов мигом схватил свою почти допитую кружку, встал со стульчика и торопливо подошел к столику, за которым сидели операторы Станций поля Периметра.
— Привет, мальчики. Извините, к вам можно присоединиться? — Голос у Попова такой неприятно-слащавый. Антон, взглянув на худосочное лицо корреспондента, подумал, что так бы и заехал Попову по шее. — Я угощаю вас пивом, а вы меня, по возможности, свежатиной. Договорились? — то ли спросил, то ли сказал Попов и сразу же сунул под нос Василию Петровскому диктофон.
— Иди ты ко всем чертям, пока ноги носят. Еще раз сунешься, не посмотрю, что неказистый вышел, все равно обе переломаю! — сердито предупредил журналиста здоровяк Петровский, что сидел рядом с Короленко на стульчике, который поскрипывал под ним. — И убери подальше свою записывающую машинку, не то придется тебе доставать ее из твоей же кружки пива...
— Да зачем, братцы, так не по-джентльменски? — снова мягко проговорил Попов. — Я что, я молчу и пью свое пиво, ребята, как и вы. — Попов торопливо спрятал крохотный заморский диктофон во внутренний карман куртки, однако так наставил свои «локаторы», что они, казалось, отвисли до подбородка.
— Заткни ватой и свои дырявые эхолоты и тогда садись, — уже мирно пробасил Петровский, и подсунул репортеру кружку с пивом. — Пей,  пока оно еще холодное, да с пенкой, и пока я добр.
— О, спасибо, мальчики, за мной не заржавеет. Хотя у меня пиво еще есть. — Попов поднял свою практически пустую кружку, в которой пива осталось на донышке. —  А уши... Мои уши уже ничего не слышат. Так, мелочь... — Попов подтянул от своего столика к операторам круглый стульчик, и мигом уселся на него.
— Помолчи лучше и не лезь в больную душу, — теперь уже попросил Антон. — Побыстрее пей предложенное пиво и проваливай лесом.
 — Ты, Короленко, конечно, извини меня, но ты, как всегда, такое, такое говоришь... Люди должны знать правду о предзонниках. До мельчайших подробностей. А кто же ближе, нежели вы, операторы Станций поля Периметра с ними, этими голубыми шестипалыми контачит?
— Голубокровными, — поправил Короленко.
— Ну, хотя это и не имеет значения, пусть будет, голубокровными. И кто с ними из землян ближе всего контачит? Да никто! Взял бы, Антон, и рассказал, как прошло сегодняшнее дежурство, а я об этом — читателям... Я краем уха слышал, что сегодня тебе от них хорошенько перепало. Что ты утопил полсотни шестипалых в болоте... Так?
Оператор ничего не ответил репортеру, только вздохнул и снова приложился к кружке. Пиво было действительно хорошее, свежее и прекрасно утоляло жажду.
Попов, соснув чуть-чуть, поставил кружку на столик и опять нахально спросил:
— Что, ублюдки шестипалые действительно потрепали сегодня вашу Станцию, Короленко? И... смогли отрезать питающий кабель?
— Откуда ты взял? — басовито вместо Антона прогремел Петровский.
— Да говорят, ребята... Вот сяду на хвост вашему полковнику Соколову, чтобы позволил и мне с вами хоть разок подежурить на Станции, я бы такой материал, такой материалище выдал! И заголовок, представляете: «Рядом с оператором Станции поля Периметра Василием Петровским» или «Интервью с Антоном Короленко, который сегодня уничтожил тридцать шестипалых ублюдков». Как? А то не по делу замыкаетесь, ребята в себе, словно кому-то дали подписку о неразглашении особо страшной государственной тайны. А какая это тайна? Все тайное всегда становится явным. Разве я не прав?..
«Вот пиявка чертова! Не отцепится, пока не врежешь по зубам, — зло подумал Антон. — Правду ему подавай. Такой лжи потом наплетет, что шеф голову снимет. Ладно, мягкотелый Соколов поорет, поорет и успокоится. Ковров же чесаться не будет... Хватит того, что случилось с размазней Федором Полетовым. Расшаркался тогда перед Поповым, всю душу выложил, хотя никаких особых секретов и не выдавал, а через день — под зад коленкой...».
Пиво выпили молча. Когда поставили пустые кружки, Василий заговорщицки подмигнул Антону и все, не сговариваясь, встали. За ними, едва не захлебнувшись, жадно допил остатки пива и сразу же вскочил Попов.
— Ну что, так и не скажете ничего, уважаемый господин Короленко? — снова настырно обратился Попов к Антону. — Вы же только оттуда, отдежурили... Атаковали ли ублюдки шестипалые поле Периметра, вашу Станцию после того, как вы определенную группу утопили в болоте? Сколько раз за время дежурства? Как? Чем? Много ли было предзонников, или лезли на Станцию одиночки? А крови? Много голубой крови было? Какая она на вид? Действительно голубая, или все это придумки вашего начальства? Были ли еще трупы помимо утопленных в болоте? Трупы убрали представители нашей Группы Очистки или могильщики шестипалых? Может, предзонники применяли против вашей Станции что-то новое? А кабель, питающий вашу Станцию, чем обезвредили? Поймите, мне материал в номер. Место уже оставлено. Двести строк! Можно, конечно,  и больше... Скажите, господин Короленко, пожалуйста, хоть слово!
— Я тебе сказал свое слово, — уже раздраженно бросил Петровский. — Хочешь, чтобы я повторил, так сказать, чем-то более существенным? — Василий почесал левой рукой свой огромный, будто пудовый, кулак.
— Слушайся нашего Васю, Попов, и все будет в ажуре, — подытожил разговор Александр Сметана.
— Не то Петровский оставит тебе не только интервью, но и автограф на твоей, как бы помягче сказать, мордашке,  — добавил улыбающийся все время и прищелкивающий пальцами Валентин Симонов. — Интересно, кто тебе о болоте брякнул? Все это сказки. Понял, сказ-ки. Смотри у нас.  Если прочтем в газете о болоте, считай, что и ты невзначай оказался там, на том же болоте, да оступился на какой-то из кочек... Болот вокруг Зоны много. Понял меня? Надеюсь, у тебя мозги не куриные... Если что, можем тебе, Попов, так сказать, по блату помочь это осуществить и сегодня, даже сейчас. Чью-то машину экспроприируем, и тебя к болоту мигом доставим. А там, как уж повезет тебе...
— Нет, нет, спасибо и на этом, ребята. Вы и так много времени уделили мне. Спасибо за пиво. Оно было отменным. За мной должок!
— Иди, иди, дорогой, своей проторенной дорогой, не то, как тебе уже сказали, дорого придется расплачиваться. Если уж на то пошло, Попов, то наш Валентин как в воду смотрел. А вообще, скорее всего, до болота не дойдет  —  далековато придется тебя тащить, да и незачем, а вот то, что расплатишься, если что своей жидкой красной кровушкой из расквашенного носа, либо разбитых губ — факт.  — Василий Петровский рассмеялся своей находке в употреблении к месту знания родного языка.
А, может у тебя не красная, наша кровь, а голубая кровь? — вдруг, даже не улыбнувшись, спросил Петровский.
— Да нет, что вы, что вы, красная...
— Значит, взглянем, не врешь ли, проверим, — Петровский вновь почесал свой огромный кулак. — Если красная, извинимся, так уж и быть. Но, если голубая, пиши, пропало, Попов!!!
Прыти Попову было не унимать — он уже ретировался из бара.
— Ребята, вы извините, но мне Короленко позарез нужен, — обратился к смеющимся взахлёб друзьям Петровский, как только Попов выскочил из бара. — Отпустите его под мою ответственность. До дома доведу оператора Станции поля Периметра в целости и сохранности, но никак не тепленького. — Петровский снова рассмеялся. — Прощайся со всеми, Антон, и отчаливаем. Пока, ребята, — оператор поднял руку и жеманно помахал. — Как говорят в Италии, «Чао!».
—  Пока.
— Передавай привет Серафиме Ильиничне, Антон, — сказал Колокольников. — И Ане обязательно, с поцелуем, и с причмоком.
— Хорошо, передам, пока, Сережа. Заходи к нам на чай или кофе. Мама тебе всегда рада... А Анна до твоего прихода причмок со щеки смывать не будет, так что поторопись, чтобы неделю неумытой не ходила...
— Ладно, считай, что уболтал, — проговорил Колокольников и с новыми знакомыми — Александром Сметаной и Валентином Симоновым, не торопясь, пошли на автобусную остановку первого маршрута.  Ребятам было по пути.
— Мне кажется, вчера я таки разгадал, что нужно сделать, чтобы предзонники все время не лезли на наши Станции напролом. Им надобна, Антон, подсадная утка.
— Так кажется, или... — Короленко поднял глаза на Петровского.
— Или, — улыбнулся Петровский. —  Ты там с болотом нормалек устроил, но такое можешь сделать только ты, поскольку болото недалеко от твоей Станции и входит в поле Периметра. А вот на наших Станциях подобного, увы, не добьешься. Разве что болото и рядом с нашими Станциями соорудить, — Петровский снова улыбнулся. — Знаешь, Антон, я  заметил, что у шестипалых существует больное место...
— Тс-сс, — только и прошептал Короленко, потому что увидел, как Попов, хотя и отошел от них на пару шагов, но, находясь почти рядом, все же навострив уши, был весь внимание и осторожно топал по улице за ними. — И не смеши меня, Василий! Ты просто ошалел и уже не соображаешь от выпитого пива и коктейля с коньяком, что говоришь, — добавил Антон, чтобы сбить с толку Попова...
Петровский остановился.
— Вали от нас пошустрее, — повернувшись, громко проговорил Короленко опешившему Попову.
— Ты чего, Антон? — спросил Петровский, но увидев почти рядом подслушивающего Попова, сделал два больших шага в его сторону?
Попова, как ветром сдуло.
— Ну, вот теперь можно и поговорить спокойно, — сказал Антон, — а то этот писака мне, да, думаю, и тебе, уже поперек горла.
 — Это ты прав. Но от того, к чему пришел я, да, думаю, и ты придешь, еще бы не ошалеть, Антон! Мир, наш мир, если я не ошибаюсь, скоро вверх ногами ходить станет. Все, не только в Южногорске, Павловске, но и вокруг Свалки на самом деле потихоньку от других собирают свои пожитки. Чтобы вовремя смыться отсюда восвояси. Как говорят, от беды подальше. Боятся наши граждане. Шестипалых боятся, предзонники многое  и о многом знают, и отнюдь не дураки. А ты, Короленко, как уж очень послушный гражданин, все еще прижимаешь к своим губам, где указательный палец, а где и ладонь, и стремишься показать, что держишь «сверхсекретную тайну» за семью замками? Как бы ни так!
— Ты не прав, Василий. В корне не прав. Просто я, господин Петровский, не хочу еще одной преждевременной огласки.
— Во, во, господами называют, а толку? Что запрещено, того и хочется! — абсолютно не слушая Короленко, бросил, как бы между прочим, Петровский. — И еще ты забываешь, милый мой Короленко, прописную истину, которая говорит, да нет же, все время вопит о том, что тайну можно сохранить лишь тогда, когда о ней знает только один человек. О наших же потугах остановить шестипалых ублюдков, приструнить их, показать им надлежащее место,  знают  даже  мальчуганы.  А все эти власть предержащие — настоящее мужичье девятнадцатого, нет, восемнадцатого века или, если точнее, времен  инквизиции...
— Пойдем, философ, не то дотреплемся, — сказал Короленко, оборвав на полуслове друга.
— Жаль, что никто из нас не научен читать между строк, Антоха, — опять вздохнул Петровский, не двигаясь с места. — Может, еще пропустим по стаканчику винца, а потом и по домам?
— Пойдем! — Антон уже решительно потянул Петровского за руку. — Сам же знаешь, тебе нельзя. Давно с горючкой  завязал?
Петровский, как показалось Короленко, недовольно взглянул на него, но все же подчинился Антону.
...Когда они вышли из-под арки, им сразу же в лицо пахнуло жарой и разогретым асфальтом.
— Дед, как всегда, на своем посту, — заметил, улыбнувшись Петровский, и кивнул на противоположную сторону улицы.
Антон перевел взгляд туда, куда кивнул Василий. Там он увидел сидящего в полудреме рядом с пивбаром под развесистым каштаном в кресле, которое едва годилось для того, чтобы выбросить его на свалку, старика Бемса. Короленко почему-то подумалось, что и сам дед, как и его любимое кресло, возможно доживает уже не годы, а последние месяцы или, возможно, дни. Хотя в это верилось с трудом. Несмотря на худосочность,  все остальное — квадратное лицо, перебитый нос картошкой и жесткий, тяжелый несколько дней небритый подбородок старика Бемса все еще подтверждали его принадлежность к старой команде спецназа.
Пойдем, поприветствуем старика, ублажим, — предложил Петровский, — раз ты, Антоха, запрещаешь мне выпить стаканчик винца.
— Опять он о своих подвигах в своем спецназе начнет нам длиннющую речуху свою толкать, — недовольно пробормотал Короленко.
— Тебе что, жалко? Пусть поговорит, коли ему приятно, — улыбаясь на все тридцать два, бросил Василий. — Ты ведь не на свидание опаздываешь. Ну, пару-другую минут убьем подле деда. Хоть какая, да радость старику... Забыли о нем, почитай, все. Были бы дети, внуки. Так, никого... И юность, и молодость, короче, все отдал державе. А за нее теперь, Антон, ой, как обидно! — Петровский глубоко вздохнул. — Да ладно, пойдем... Пусть дед хоть немного приврет о своей боевой молодости и отваге...
Наискосок перешли, лавируя перед несущимися, словно на пожар, машинами, проезжую часть улицы.
— Здравствуйте, — пробасил Петровский.
Антону стало не по себе, когда дремлющий старик, чуть всполошившись, словно его застали на горячем, вдруг открыл свои по-детски свежие, смешливые глаза и, увидев его с Петровским, приподнял свою выцветшую соломенную шляпу, поздоровался в ответ:
— Привет, ребятки, рад видеть вас в добре и здравии.  Как там в Зоне? Донимают эти гаденыши шестипалые  по-прежнему? — голос старика Бемса был бодр, словно его только что не оторвали от дремы, и, судя по тому, как он спросил, старик собирался прожить на Земле еще не один десяток лет. — А я вот сегодня решил, гори они все голубокровные шестипалые, пламенем всепожирающим, пропади пропадом, на ласковом солнышке позагорать, да так чуток одновременно и покемарил... Был бы, ребятки, помоложе, как пить дать, подрался бы с этими ублюдками. Меня пули не брали ни в молодости, когда в спецназе мафиози ловил, ни, когда стал постарше, бросили на подавление крупной заварухи в специальном лагере для отъявленных наркоманов на Дальние Острова... Уж там я посражался! Представляете, ребята: остров четыре на четыре километра, полно кустов, вокруг море, до Большой земли двадцать пять километров, пути к отступлению никакого, нас с самолетика сбросили в этот ад. Всего двадцать пять человек с приказом уничтожить всех зеков. Да, мы были вооружены «по самое во!», но против нас почти тысяча озверевших без наркоты зеков... Пришлось все свое боевое умение и приобретенные навыки боевых искусств в ход пустить. Почти пять дней бойни несусветной. Патроны закончились уже к вечеру первого дня, гранаты на второй день. А затем пошла сплошная рукопашная. Четырнадцать наших тогда полегло в том наркоманском лагере, пропади он пропадом. Почти две трети оставшихся были серьезно ранены, инвалидами на всю жизнь стали, их уже Боженька давно к себе забрал, а я, как видите, орел! На том острове ни единой царапины не получил, не говорю уже о каком-то серьезном ранении. Вот что значит прекрасная выучка и здоровый расчет... Один из двадцати пяти пока еще шастаю по земле между домом и пивбаром... Нас тогда вертолетом с пустого острова вывезли. И ни одного живого зека не осталось — все, как принято говорить, двухсотые, вот! — Старик Бемс приподнялся с кресла, подтянул свой животик, выпрямился. — Да я и сейчас фору дам кому угодно, — глаза у него горели молодо, с задоринкой. Старик немного постоял, затем пригладил несколько волос на голове и снова уселся в свое видавшее виды кресло.
Все в Южногорске уважали старика Бемса. Никто не мог сказать, сколько деду лет, как и назвать настоящее его имя. Вместе с тем все прекрасно знали, где его можно найти: если не под каштаном возле дома с пивбаром, то левее от трубы старой котельной, метрах в сорока от берега, на озере. Там  лет пятнадцать или двадцать назад старик Бемс перед местными рыбаками вынес себе «приговор» и напрочь отошел от всех «мирских» дел, а нынче удил рыбу. Не для наживы — в удовольствие, хотя ею иногда и приторговывал на местном базарчике.
— Так ничего новенького и нет? — снова спросил он и тут же  заскучал.
Поскольку Короленко с Петровским спешить было действительно некуда, сели на стульчиках, что стояли у кресла. Рассказали старику Бемсу почти все, что знали или узнали о шестипалых в последнее время.
Старик Бемс с завидным упрямством попыхивал своей древней, наверное, как и он, трубкой, внимательно слушал рассказ Антона и Василия, время от времени вставляя свои реплики, удачно комментируя услышанное, а, порой и давая старческие, но, на удивление, дельные, свежие советы.
Чуть позже, когда старик Бемс в очередной раз набив табаком свою старую трубку, тщательно раскурил ее, встал с кресла и заторопился в пивбар глотнуть очередную кружечку холодненького пивка, операторы попрощались с ним и не спеша прошли по центральной улице в сторону жилого массива Ромашки.
Прохожие, смотря во все распахнутые глаза, предупредительно расступались перед Антоном и Василием — на рукавах их коричневых комбинезонов были нашивки операторов поля Периметра.
— Как перед первыми космонавтами, — ухмыльнулся Петровский и тут же тихо добавил: — Смотрю, Антоха, уважают операторов поля Периметра у нас в городе... А, знаешь, приятно...
— Так мы и есть первые... Только не космонавты, а операторы, — ответил Короленко.
— Ты прав... — Петровский чуть ускорил шаг.
— Кстати, о какой подсадной утке ты соизволил вспомнить? — спросил Антон у Василия Петровского, когда они, наконец, вырвались из плена многочисленных любопытных взглядов.
— Вот! — Петровский поднял вверх указательный палец. — Необходимо, Короленко, загодя предупреждать атаку предзонников.
— Не понял. Как это?
— Не знаю, как ты, Антон, а я подсознательно чувствую, что через несколько минут шестипалые начнут свою атаку на Станцию. Их еще не видно, они далеко, за пределами обзора Станции, но не приборы Станции, а я уже ощущаю это. Прекрасно чувствую. Словно предзонники посылают на Станцию и на меня, сидящего в ней, свой сигнал жестокости, ярости, мести, или чего-то пакостного...
— И это всё?
— Да, нет, Антон. Вскоре все проявляется более явственно. У меня сначала начинают едва заметно подергиваться средние пальцы на руках, а чуть позже, когда шестипалые подходят поближе — и безымянные... А потом мне даже кажется, что оттуда начинает пованивать тухлыми яйцами... Или это кровь вражья голубая посылает такие сигналы — не знаю, не определил пока. Ты же, наверное не раз, входя в транспорт, или где-то еще чувствовал неприятный запах пота какого-то мужика или бабы. И мы терпим...
— Ну и что из этого, — Короленко вскинул на Петровского глаза. — Им тоже, скорее всего, не нравится наш пот, но  они терпят...
— Но про пот я просто, к примеру... Мне думается, что мы пятипалые, а у них-то есть и шестой палец.
— И он расположен как раз между нашим средним и безымянным, — не выдержал Короленко.
— Вот! У нас-то нет шестого, как говорят шестипалые, основного пальца, и возможно он служит у них каким-то передатчиком?
— Фантастика.
— Я тоже сначала думал, что у меня какой-то вывих, но это, Антон, работает! Но как — спросить бы у кого другого, но я-то чувствую и уже не первый раз вижу на своих руках эту предательскую дрожь пальцев... На Станции же — тишина и благодать. Ни один из датчиков ничего не сигналит. Только секунд через тридцать, а то и через минуту, начинается свистопляска на приборной панели, сообщающая об атаке или появлении рядом с Зоной шестипалых. Вот я и подумал, уж если мои пальцы на руках, так сказать, сигнализируют мне, почему бы не попробовать использовать эту «прелесть». А чего нам терпеть с шестипалыми... Так вот, чтобы сбить их с толку, я делал выпад со своей стороны. То есть, ощутив те неприятные посылы с их стороны, предупреждал атаку голубокровных. Так сказать, легонько «щекотал» им нервишки генератором боли еще до того, как шестипалые зачешутся и начнут нападение. И, естественно, каждый раз заставал их врасплох. Результаты, дружище, ошеломляющие! Правда, я всего четыре раза сигналы своих пальцев использовал, но все в точку!!! Попробуй и ты. Понаблюдай за своими пальцами. Авось, и у тебя, так сказать, получится тоже ажур!
— Спасибо, Василий, за совет. На следующем дежурстве возьму и попробую, понаблюдаю за своими пальцами...— сказал Короленко.
Пожав друг другу руки, Короленко и Покровский разошлись.
— Да, — уже отойдя метров на пять, громко сказал  Антон, — передавай привет Вале и девочкам!
— А ты сестре, — Петровский приветливо помахал рукой Антону и скрылся за углом.

* * *
Серафима Ильинична несказанно гордилась своим сыном: Антон  не только занимался делом, за которое прекрасно платили, но, изучив практически все виды боевых рукопашных единоборств, знал столько, что «простым смертным» до него не дотянуться и мизинцем.
Хвалясь сыном, она всем подругам говорила о том, что когда ее Антон, Тоша дежурит на Станции поля Периметра, все могут спать спокойно, поскольку ни один шестипалый ублюдок не прорвется в город.
Прекрасно зная, что напрасно ревнует сына к Станции, Серафима Ильинична, все же частенько донимала его расспросами об очередном дежурстве, на что Антон либо отмалчивался, либо превращал все в шутку, а порой и рассказывал о том, что было, но не полностью, а так, чтобы отвертеться.
Сестра Анна, как и молчаливый отец, никогда не спрашивали Антона о работе. Вот им он бы многое порассказал, а маме... Зачем маме знать все подробности об очередной кровавой бойне, которую ее сын устроил, например, вчера утром?  Или о том, как утопил в болоте почти две дюжины голубокровных шестипалых...
Антон прекрасно понимал, что маме, выросшей в деревне и привыкшей к сельским дракам парней «стенка на стенку», возможно, это будет и интересно. Хотел все же рассказать, но, вспоминая о реках крови, в которых, не добежав даже до второго кордона, практически утонули восемнадцать растерзанных молодых шестипалых, парень, чувствуя, как у него снова сжался желудок, едва не вырвал.
Встав из-за стола, Короленко-младший, аккуратно отвертевшись от очередных расспросов Серафимы Ильиничны, поднялся по ступенькам в свою комнату, упал на диван и попытался заснуть, однако из его несмелой попытки ничего не получилось.
Перед ним вновь предстал изувеченный напалмом и изрешеченный пулями шестипалый пацаненок, который пытался дотянуться своей наполовину сожженной рукой, вернее тем, что осталось от руки, к распределительному щиту Станции поля Периметра. Видимо затем, чтобы замкнуть цепи и, спалив себя, напрочь обесточить Станцию. Дурашка, он не знал о секретном, проложенном под землей кабеле толщиной в руку! Да и не мог знать! Даже Короленко, зная, что такой резервный кабель питания существует, не ведал, откуда и куда он идет. Главное, что кабель этот был зарыт в землю глубоко-глубоко, и Короленко уже воспользовался им...
...Антон даже не выдергивался с потенциалами поля Периметра — зачем? Хватило всего одного удара нижним манипулятором Станции, который рассек предзонника на несколько частей.
...Отбив очередную атаку шестипалых, пораженный Антон Короленко наконец-то собрался с мыслями, чтобы сообразить, каким же способом этот ущербный ублюдок, еще пацаненок, подобрался так близко к его Станции?  Ведь перед шестипалым был двойной семидесятиметровый участок электронной защиты, пробраться через который живой твари не то, что к Станции, но и за пределы поля Периметра, без специальной пластиковой карточки было невозможно.
Уже много позже, на разборке у полковника Коврова, Короленко узнал, что шестипалые, не мудрствуя лукаво, прорыли от леска к Станции поля Периметра длиннющий тоннель. Но тогда для Короленко появление мальчонки в метре от иллюминатора Станции было до того неожиданным, что он едва не опешил...  Никто не мог обвинить Короленко в самоуправстве. Наоборот, его верные действия, как это ни странно, отметил даже "солдафон" Ковров, поставив в пример остальным операторам Станций поля Периметра. Конечно, Антон рисковал, но риск превзошел все ожидания...

* * *
Короленко поднял глаза на противоположную стену, взглянул на электронные часы и про себя отметил, что осталось около часа, и придет его сменщик Сашка Сметана. Тогда, передав Станцию поля Периметра очередному дежурному оператору, Антон сможет часик-другой отдохнуть.
Парень прекрасно понимал, что после такой бешеной кутерьмы лишь сон, хотя бы короткий, даже пятиминутный, поможет возобновить ему силы, взбодрить, иначе он, несмотря на отличную тренировку и специальную шестимесячную подготовку в спецкорпусе, и в самом деле либо сойдет с ума, либо отдаст Богу или дьяволу душу свою грешную.
Полгода — немалый срок. За это время полковник-сумасброд Ковров и многочисленные его помощники из Центра подготовки операторов поля Периметра сделали всех ребят классными специалистами.
Жили все будущие операторы Станций поля Периметра в казарме. Тут же, чтобы не терять времени зря, были расположены и многочисленные тренажеры. Антон учился не то, чтобы в охотку, но только три раза в его огород шеф «бросал камень».
Под конец учебы ребят превратили почти в машины. Тревоги, во время которых имитировали нападение условного противника, стали настолько частыми, что курсантам почти не оставляли времени для сна. Бестия  полковник Ковров тоже зачастую «крутился» с ними. Его команды были самыми жестокими. Ребята, хотя и недолюбливали полковника, но должны были исполнять все его распоряжения и приказы беспрекословно. Это была осторожность, десятки раз помноженная на осторожность.
Антон помнил, что к концу шестого месяца учебы курсанты стали подобно загнанным коням, но при всем этом, Короленко и все остальные овладели таким объемом знаний, такими приемами многочисленных как рукопашных, так и мыслеуправляемого боев, что нынче трудно в это поверить.
Хотя Короленко все время удивлялся, зачем ему надо было еще раз изучать уже хорошо известную ему школу давно устаревших рукопашных боев, как-то: каратэ, самбо, киокушин-каратэ и многих других. Ведь он мог, без преувеличения, прекрасно управляться с новым, недавно открытым военными анатомами и психологами, видом боя — думбо, о существовании которого в стране знали лишь единицы...
Правда, постиг Короленко этот вид мыслебоя с трудом. Скорее всего, как понимал сам курсант, после «подлянки», устроенной полковником Ковровым, у Антона к думбо развилась своеобразная аллергия, даже некоторая антипатия, неприятие. Короленко повезло лишь в том, что его учителем думбо был не сам Ковров, а второй заместитель полковника — подполковник Потапенков. Тоже не фунт изюма, но с ним можно было хоть сладить. Толковый и справедливый мужик.

* * *
От выпитого кофе и съеденных нескольких порций орехов кола, проглоченных таблеток многих других транквилизаторов и тоников, помогавших Антону еще хоть как-то держаться, у Короленко адски болело сердце. Он должен был наплевать на то, что злоупотребляя всем этим, может в один момент подорвать свое здоровье, но так было нужно, иначе он бы не выдержал. И все бы провалилось.
Нападавших было не меньше ста, поэтому Антону порой хотелось сорваться с места, бросить все, и бежать со Станции сломя голову, чтобы быть подальше от этого кровавого месива, от этой бойни...
Бойцы-предзонники, понеся огромные потери, отошли, даже не забрав с собой обезображенных трупов.
«Санитары» шестипалых унесли на сей раз с поля боя лишь раненых. Их Антон не трогал, хотя инструкция требовала иного, но Короленко, проигнорировав  ее, поступал по-своему, как велела совесть. Он наложил «табу» и на компьютерную программу, которая расправлялась в данных случаях самостоятельно.
«Если предзонники оставили трупы на месте, значит сегодня они, как муравьи, полезут на Станцию еще, — решил Короленко и тут же про себя отметил, что ему осталось продежурить совсем немного. — За такое короткое время шестипалые, потрепанные умелыми действиями Короленко, не успеют даже зализать раны».
Антон облегченно вздохнул, расслабился.
«Я передам дежурство сменщику, а там — хоть трава не расти... Ребята сами отлично справятся с уже хорошенько потрепанными мной ублюдками. А меня ждет долгожданный, пленительный отдых. Ну, хотя бы дома, на родном диванчике...».
Почти четыре свободных дня будет у него. Короленко решил, что именно сегодня, после сна, наконец, заберет с собой маму с сестрой, и они обязательно вырвутся из каменных джунглей надоевшего города, и поедут к тете в глубинку... Сколько можно откладывать «на потом»! Тетя заждалась, да и мама постоянно грызет: поедем, поедем, поедем...
Антон, после всего случившегося, несколько приободрился, пришел в себя, но еще до сих пор у него тянуло сердце. Пережить такое! Этот страх, который «напустила» на него группка собравшихся за пределами досягаемости поля Периметра шестипалых, забирался в самые сокровенные уголки всего тела!
Короленко прекрасно понимал, что он счастливчик, несмотря на то, что у него еще и сейчас судорогой сводило челюсть, как в лихорадке, дрожали руки и, словно ватными были ноги, но он остался жив! И этим все сказано... А уж как у него перед атакой голубокровных тряслись безымянные и средние пальцы на руках — на это стоило бы посмотреть!!!
Этот нечеловеческий, дикий, страшный крик оператора Станции поля Периметра Святослава Забудько, попавшегося на пути шестипалых, эта страшная сцена стоила Антону многого...
Конечно, Короленко знал, что Святослава, отличного игрока в бильярд, уже нет. Любимец всего комплекса защиты, и так по-дурацки погиб... Но тут, к сожалению, уже ничего не попишешь...
Святослав по приказу из Центра пошел проверить, как действует поле Периметра.  Полковнику Коврову что-то не понравилось в системе. Антон не знал, что именно. То ли на двух Станциях, соседствующих с его, одновременно полетели теплообменники, то ли по иной причине, но приказ был. О чем шла речь по селектору, Короленко не расслышал — не до того было. Шестипалые именно в это время такую кутерьму перед его Станцией устроили, что впору было поседеть и сойти с ума, а не то, что прислушиваться к переговорам Центра с соседями. Правда, ко времени выхода Забудько «в люди», шестипалые с немалыми потерями ретировались от Станции Антона.
...Сначала все шло по плану. Святослав Забудько, увешанный многочисленными приборами и экипированный по последнему слову в гиперкостюм спецзащиты, извилистой дорожкой, которая очерчивала границу действия первого кордона поля Периметра, пошел в сторону соседней от Короленко Станции.
На ней дежурил Саша Копцев.
Святослав должен был найти или, точнее, определить так называемые «слепые» места для того, чтобы операторы Станций могли вовремя исправить просчеты творцов системы поля Периметра и замкнуть кольцо защиты на полный цикл. К тому же, парню вменялось в обязанность проверить и одновременно «взбесившиеся» теплообменники этих же Станций.
Антон Короленко и Саша Копцев внимательно наблюдали за Святославом, как того требовала инструкция, не выходя со Станций.
Святослав шел не спеша, останавливаясь то в одном, то в другом месте и записывал в блокнот свои суждения и показания приборов. Парню оставалось пройти не больше тридцати-сорока метров. Случилось непредвиденное: Забудько, увидев, или, скорее всего, внутренне почувствовав близкую опасность, запаниковал. Затем он резко остановился, сбросил с себя заплечный ранец с приборами. Спустя миг со всех сил припустил к Станции Саши Копцева — она была ближе. Но буквально через пять-шесть метров, словно споткнувшись обо что-то невидимое, упал, вскочил снова, бросился вперед, но было уже поздно.
Видно заблаговременно просчитав брешь между Станциями в поле Периметра, из-за раскидистого дерева на Святослава с гиком метнулся небольшого роста шестипалый и, уже подбегая к парню, бросил в него нечто похожее на металлическую тарелку, которая, пролетев по немыслимой зигзагообразной траектории, вмиг по локоть снесла Святославу поднятую правую руку с пистолетом. Не помог «разведчику» и хваленый гиперкостюм.
Предзонники выкатывались из-за деревьев, как из небытия, и сразу же бросались в атаку. За Забудько уже гналось, по крайней мере, еще семеро шестипалых. Короленко увидел, как один из них что-то вновь бросил по Святославу...
...Уже много позже, прокручивая и досконально изучая страшные кадры видеозаписи, Антон рассмотрел, что это был шипастый металлический или пластмассовый шар не больше бильярдного, который угодил Святославу прямо в голову.
Забудько упал и больше не двигался, предзонники же, зная, что месть операторов Станция поля Периметра будет жестокой, тут же бросились врассыпную.
Это не помогло шестипалым. Так уж случилось, что троих сразу же накрыл Саша Копцев. Коротышка, который своим метательным диском «смахнул» Святославу руку, и трое накачанных предзонников достались Короленко. Уж Антон их помучил, поочередно «поджаривая» то слева, то справа, то прямо «в лоб».
В Антоне вскипела злость. Злость на грани помешательства, которой он боялся даже сам.
Скорее всего, как не раз прикидывал в уме Короленко, так на него подействовала подготовка в школе курсантов, вернее, сумасброд полковник Ковров, а если еще точнее, то тот гладиаторский бой в конце учебы. Бой не на жизнь — насмерть!
Короленко весь дрожал. Ему казалось, что дрожит каждая его клетка, взывая к мести если не за друга, то, по крайней мере, за отличного парня, которым был Святослав. Короленко готов был разорвать каждого ублюдка голубокровного шестипалого на куски голыми руками. Разорвать и разбросать по всему Периметру, в назидание другим предзонникам, чтобы неповадно было... Даже не отправлять их с помощью генератора боли на ближайшее болото...
Когда шестипалые, казалось, обессилели совсем, Короленко, все еще пребывая в трансе мщения, врубил почти на всю «катушку» генератор боли. 
Ублюдки после этого действа Антона готовы были рвать волосы на голове, отрывать свои «лишние» пальцы, руки, катались по земле, выли и орали, чтобы хоть на миг избавиться от дикой боли, которая преследовала их всюду, куда они ни кидались.
Поизмывавшись  хорошенько над всей четверкой, Короленко вновь принялся поджаривать их огоньком. До тех пор, пока шестипалые не превратились в уже не бегающие, а едва ползающие по очерченному полем Периметра кругу обугленные головешки!.. А затем был единственный удар генератора и густая, словно кисельная вражья голубая кровь, хлынув из носа, рта и ушей шестипалых, и окропила вытоптанную ими же землю.

* * *
Синие предрассветные сумерки  еще не пробились к лесным исполинам. Они застряли где-то в подлеске. Под лапами елей еще была ночь. Предзонники уже давно, практически не шевелясь, лежали вразброс на стылом лапнике. Меж воинами притаился и Кирр. Комары и прочая летучая жалящая и кусающая дрянь, уже не доставали. Хоть это радовало. Об остальном Кирр решил пока не думать, хотя выполнить это решение ему не удавалось. Нервы у всех были напряжены до предела, и тем более у Кирра, главного вылазки.
Хрустнула сухая веточка справа от Кирра. Кирру же показалось, что раздался выстрел — вернулись дозорные. Лежащие неподалеку от Кирра предзонники-воины не шелохнулись.
Приняв короткое сообщение от дозорных, что вокруг все тихо, Кирр решил сам проверить возможность атаки на Станцию поля Периметра прямо сейчас.
Пора.
Кирр медленно встал, потянулся. Его начала бить дрожь. То ли от переохлаждения — Кирр в последнее время ненавидел сырость и холод, хотя для предзонников это было ерундой — то ли от предстоящего безумства. Впервые он подумал, что данные вылазки — настоящее безумство...
Первый осторожный шаг, второй, третий, и он уже на узлеске, где резво набирало свою силу утро.
Пластиковая карточка оператора поля Периметра слабо пискнула где-то на тридцатом шаге.
Первая Зона, считая от Предзонья.
Кирр остановился, достал из нагрудного кармана пластиковую карточку. Третья полоса на ней уже была темно-зеленой: иди, Сокол дальше, я тебя определил и пропускаю. Ты —  не шестипалый, а наш, иди...
Подняв руку, Кирр подал знак предзонникам, что, мол, первая Зона тоже под присмотром  Станций поля Периметра.
Все нормально. Карточку оператора поля Периметра, которую позавчера предзонники разведгруппы  умыкнули из пивбара у молодого подвыпившего пятипалого, еще не отправили в «утиль», и вход в Зону по ней остался доступным.
Все предзонники, которым умельцы Предзонья скопировали карточку некоего молодого оператора Потапова Ивана Демидовича, тоже удачно проскочили первую Зону. Компьютеры Станций не заподозрили подвоха. Хотя, будь на месте машины человек, он сразу же задался бы вопросом, почему существует больше сотни пластиковых карточек с одинаковым кодовым замком?
Перед второй Зоной Кирр застыл. Пластиковая карточка не подтвердила разрешения на вход в Зону-2.
Кирр мысленно прикинул расстояние. До Станции поля Периметра было метров четыреста.
«Не успею, даже если трижды побью мировой рекорд бегунов на короткие дистанции. Волна испепелит меня раньше, чем я преодолею первые пятьдесят метров за условной линией второй Зоны».
— Какого черта? — в сердцах выругался Кирр, поглядывая на пластиковую карточку, которую он снова вынул из кармана. — Персонифицировать меня должны у Станции, но не сейчас!
Наконец, словно отвечая, последовал разрешающий сигнал. Пятая полоса на карточке из желтой медленно стала темно-зеленой.
— Вот это другое дело, — уже спокойно произнес вслух Кирр, вкладывая пластиковую карточку оператора поля Периметра в нагрудный карман.
Подав знак затаившимся в кустах предзонникам, Кирр не спеша пошел по протоптанной тропинке к Станции. Земля, давно освободившись от хвои, уже не пружинила под ботинками.
Пройдя больше половины пути к Станции, Кирр вдруг резко остановился. Выбросил вверх и немного назад руку, словно предупреждая воинов о предстоящей опасности, а сам подумал:
«Что же я делаю? Этим сигналом я ведь предаю своих! Хотя... Не все из ушедших в поход воинов «свои». Среди них затесались несколько предателей. Это факт! Как их вычислить? Пока это никому не удавалось. Вот и сейчас знаю, что они среди предзонников, которые отправились на эту вылазку, и что они обязательно предадут нас, как это было не раз, но пока ничего не могу сделать... Но почему пластиковая карточка дала сбой? Даже у входа во вторую Зону? Притом, настоящая карточка, а не дубликат, пусть и добротно изготовленный! Неужели там, на Станциях, уже знают о нашем походе с «карточками»? Ладно, проверим...»
Кирр повернулся к остановившимся предзонникам. Никого не было видно. Они будто слились с землей. Короткое движение руки и серые тени чуть приподнялись и, подчиняясь приказу командира, поползли назад, к лесу. Вскоре, пройдя через вторую и третью зоны, Кирр вернулся к собравшимся в круг предзонникам.
— Я не понимаю, что произошло! — набросился на Кирра молоденький Смола. — Все наши карточки в порядке, пропустили через третью Зону. Нам следует идти и крошить эти ублюдочные Станции  без промедления!
— Позже поймешь!
— Правильно, не тебе решать, когда крошить Станции, а нашему командиру, — зашикали предзонники. — Слушаем тебя, Кирр.
— Все остаемся на месте. Вперед выдвигается лишь семерка добровольцев. Сразу предупреждаю, шансов выжить у них почти нет. Поэтому прошу подумать, кто из вас...
— Все! — почти в один голос бросили воины.
— А вот этого не надо! — неожиданно вместо Кирра подал голос Звон. — Пойдут избранные.
— Кем? Тобой? — в круге раздались возгласы с издевочкой.
— Выбирать будем вместе, — негромко проговорил Кирр, и воины сразу угомонились.
Вскоре семерка почти смертников отправилась к Станции поля Периметра.
Все шло гладко до тех пор, пока ребята не подошли к первой Зоне. Вот тогда и началась «метель».

* * *
Желающих напасть на Станцию поля Периметра на этот раз было не так  много, как час назад. Понаблюдав за попавшей в переплет семеркой, угрюмые воины молча отошли к лесу, окопались.
Сидящие на Станциях пятипалые были настоящими зверями, и это еще больше ожесточило предзонников.
Все видели, как метался по Зоне поражения, отправив в иной мир всего одного, первого в своей жизни живущего вне Предзонья, Пик, и как предзонника медленно, со звериной жестокостью, «поджаривали», поочередно то включая, то выключая свою страшную технику. А потом была болевая атака... Уж лучше бы сразу взяли и покончили с мальчишкой... На остальную шестерку тоже было жалко смотреть, но она-то хоть знала, на что идет... Пик же... Совсем желторотый, и это был его единственный бой... Даже сюда, сравнительно далеко от Зоны,  доносились отголоски болевой атаки. У всех предзонников ныли только зубы да слезились глаза. А уж какие издевательства пришлось вытерпеть семерке смертников, можно было даже не думать...
Понятное дело, Приграничье осталось у воинов далеко позади. Но о том, чтобы возвращаться назад, не было и речи. Они вышли в Ничто, поскольку воины никогда здесь не были, поэтому были настороже, с опаской поглядывали по сторонам — все могло случиться в любой момент. То, то кто-то из Старейшин ошибся, а, может, и сама Праматерь, создавая план, тоже ошиблась, не могло быть и речи — по всем законам Предзонья ни Старейшины, а тем более ни Праматерь, не могли ошибиться.  Жаль было погибших ребят, но что поделаешь.
Хотя Кирр, а вместе с ним и Марк, отойдя чуть в сторону от собравшихся воинов, зная предыдущий план предварительной атаки, составленный предварительно Праматерью и Старейшинами штаба, пытались понять то, чего не могло быть более осмысленно. Главнокомандующий, а им был Главный Старейшина, никогда не был на передовой. Он многого мог и не знать. И еще: пятипалые все время совершенствовали свое оружие. И Кирр и Марк понимали, что здесь что-то не то. Просто взять и попасть в котел? Ладно, с планом. Но куда же смотрели дозорные? Они должны были разобраться на месте. Но не разобрались, и вот столько воинов погибло практически ни за что...
Так и не найдя ответа на многочисленные вопросы, Кирр и Марк вернулись к воинам, которые собравшись в тесный круг, основательно готовились к очередному штурму. Дополнительные метательные шары были уложены на ручную тележку, которая стояла у развилки, и каждый мог набрать их в свои заплечные кожаные мешки еще, как минимум, по дюжине. Тарелки уже разбросали, а дротики на этот раз и вовсе решили не брать — их в тележке осталось на донышке, да и что они могли ими сделать против брони Станций? Абсолютно ничего!
Предзонники, несмотря на дальнобойность и сравнительную кучность попадания, все равно не доверяли пистолетам, АКМам и другому стрелковому оружию, которое применяли живущие вне Предзонья. Скорее всего, воины-предзонники с непривычным оружием как следует управляться, не умели. Двадцать пять реактивных снарядов, которые во время предыдущей вылазки «прихватила» с собой группа Звона, быстро израсходовали, так и не разрушив Станций поля Периметра. О реактивных минометах и о пушках речи не было вообще — по Свалке да по болотам  протащить их предзонники не могли. Везти же по вражеским дорогам было, по крайней мере, самоубийством...
Другое дело привычные метательные шары, начиненные всякой всячиной... О, предзонники показывали свое преимущество перед живущими вне Предзонья. Те не успевали даже поднять свои АКМы, как их разили шары, пущенные умелыми руками предзонников...

* * *
Утро застало Короленко за пультом Станции. Дежурство было обычным, даже несколько нудным. Ни единой вылазки с той стороны. Даже зайцы не проскакивали в Зону. Хотя единственное, что тревожило Антона — так это отсутствие сменщика.
Антон взглянул на часы. Сашка Сметана не позвонил ему, что мол, задерживается по веским причинам, да и не появился вообще. Василий Петровский, уже сменщик Сашки Сметаны, тоже опаздывал уже на полчаса.
«Накостыляю Сметане когда встречу, да и Петровскому, когда придет на дежурство, до новых веников будут помнить... И третьему закажут», — едва успел недовольно подумать Короленко, и тут же впервые почувствовал, что с его руками, вернее с пальцами  происходит что-то не то. У Антона не только дрожали безымянные и средние пальцы, но и чесалось между ними так сильно, что порой хотелось  разодрать эти места до крови. Вспомнил о наставлениях Василия, но все равно пока не верилось, что и он раньше приборов на Станции почувствовал приближение шестипалых. Усталость как рукой сняло, и тут неприятно взвыла сирена на Станции. Шестипалые действительно вновь поперли. Антон наконец-то увидел с десяток бегущих в сторону Станции предзонников с рюкзаками на плечах и сразу же  устроил им своеобразный болевой «душ», но на этот раз не помогло — сирена на Станции стала завывать еще похлеще. О том, что перед этим у него дрожали пальцы, Короленко тут же забыл напрочь.
Когда на мониторе компьютера Станции поля Периметра «заплясали» многочисленные кривые, показывая массированное нападение шестипалых, Антон, не дожидаясь, пока они доберутся до второго эшелона Периметра и окажутся с глазу на глаз перед Зоной, «подбодрил» их болевым «душем» еще раз. Предзонники отошли вновь, и, видимо, окопались неподалеку.
Проверив показания приборов еще раз, Антон нервно взглянул на часы, которые показывали уже четыре пополудни. Петровского не было и в помине. Короленко уже забыл о том, что на дежурство не заявился сменой раньше Сашка Сметана — не до того было, чтобы поминать распоследними словами Сашку. Вот когда полегчало, Короленко тут же вспомнил Петровского, поскольку с этого времени была уже его смена.
«Пропойца», — гневно вслух проговорил Антон о Василии, косясь на мобильный телефон и ожидая, что сейчас позвонит Валентина...
Сегодня ни о каком дежурстве Василия не могло быть и речи. Он пьянствовал уже четвертый день — у Петровского был очередной запой.
Антон знал, что Петровский придет в себя лишь дня через три, а для восстановления всех навыков, ему потребуется не меньше недели. Весь синий в конце попойки на Станцию заявится... Едва живой... И будет винить судьбу свою несчастливую. Наклонит голову, как бык втюрится в одну точку, и будет мычать. О чем именно — не разберешь, поскольку, Короленко это прекрасно знал, голоса из Петровского тогда не вытянешь. Или вообще будет молчать, как рыба, пряча свои глаза в пол. Мол, виноват, братцы, виноват... Судите меня, ругайте, поколотите... Провинился...
Телефон действительно звякнул. Антон включил спикер. Звонила жена Петровского, милая отзывчивая женщина, которую все операторы поля Периметра любили и боготворили за ее красоту, правдивость, честность, и, еще, может, и за ее нечеловеческие страдания. Уж натерпелась она с Петровским...
Бедняга, оправдывалась в трубку. А что оправдываться? Не она же нализалась в стельку, а он, подлец...
О нем чего нынче говорить... Свинья свиньей и останется... И хоть кол на голове теши, хоть приведи в божеский вид ее — приодень во все человеческое, макияж сделай... 
Антон, понимая, что алкоголь никогда до добра не доводил, вообще не употреблял водки. Так, иногда мог побаловаться сухим вином, шампанским, но это случалось так редко... считал, что незачем травить себя...
Короленко представил Валентину, которая сидит сейчас в ситцевом домашнем халатике, который еще больше подчеркивает ее тонкую, почти девичью фигуру. Рядом с креслом — журнальный столик, что удачно вписывается в небольшой светлой комнатенке. Валентина возле уха держит серую телефонную трубку. И рядом с ней ее девочки пятилетняя Полина и четырехлетняя Катенька уцепились ручками в халат... Сидит Валентина удрученная и едва не плачет. Об этом  Антону рассказал ее дрожащий, тихий, несколько неуверенный голос...
Короленко знал, что переживала Валентина и за Василия, который после получки опять в забегаловке нализался до чертиков,  да и за него, Антона, дежурившего сейчас на Станции...
Петровского давно бы уже коленом под зад вышибли, но оператор он первоклассный. Чувствует приближение шестипалых раньше всех. Даже порой компьютер на Станции задерживается с выдачей информации... Василий же никогда не ошибется... Возможно, это его и держало... Да еще друзья, прикрывавшие от начальства пьяные бзики Петровского... А сколько нового о шестипалых знает Петровский — ой-ей-ей!!!
— Извини, пожалуйста, Антон! За него, дурака. Сможешь ли ты еще смену отдежурить? — спросила Валентина у Короленко под конец разговора, и Антон услышал ее прерывистое всхлипывание, помноженное громкоговорящей связью. — Он затем наверстает, за тебя посидит, скотина пьяная.
Короленко ответил женщине, чтобы не волновалась. Коврову, естественно, пообещал не сообщать — друзей не продает... Не мог же он сказать Валентине, что еще шесть часов отдежурить в кресле оператора Станции поля Периметра — почти, что равнозначно смерти. Если бы просто просидеть, подремать — пожалуйста, так нет, голубокровные обязательно вновь сунутся, а заторможенная, притупленная усталостью реакция не позволит Короленко, как следует с ними расправиться... Скорее шестипалые загонят его в гроб раньше времени, чем он их... И ведь это не вторую смену, а... третью подряд! Ладно, о Василии понятно, но чего не явился на смену Сметана???

* * *
«Вот уроды! Они подходят опять?», — мелькнула мысль у Антона, когда у него начали подрагивать пальцы. Буквально через пару секунд стали покалывать веки, а дрожь в пальцах усилилась. И тут Короленко впервые понял, что почувствовал приближение предзонников раньше, чем увидел, как на овальном пульте и на двух мониторах компьютера в страшном ритме «затанцевали» разноцветные огоньки индикаторов и до сих пор спокойные пикообразные кривые, словно по мановению палочки мага дружно взметнулись к красной отметке.
Затем компьютер выдал такое, что у Короленко едва не стали волосы дыбом. Беспристрастная машина, словно издеваясь над ним, на ситуационном мониторе бегущей строкой сообщила оператору, что первый независимый энергетический блок Станции по поддержанию поля Периметра вышел со строя по неизвестным причинам. Во-вторых, подача электроэнергии по основному кабелю из Центра к Станции прекращена вовсе, и Антону необходимо экономить энергию, поскольку автономный источник питания рассчитан лишь на сорок процентов необходимой потребителю, а запасной кабель тоже дает сбои...
«Как же, сэкономишь, — язвительно произнес вслух Короленко, — когда на тебя нападает орда оголтелых, ненормальных шестипалых. Да они вмиг разнесут Станцию на кирпичики, на винтики и болтики, проводки, а меня на атомы...»
Короленко, стиснув зубы, все еще держался, вслух посылая компьютеру свои отнюдь не лестные «претензии» по поводу того или иного неумелого отражения атаки предзонников.
Старший оператор поля Периметра уже несколько раз воспользовался советом Василия Петровского. Первый раз помогло, однако через полчаса болевой выпад Антона скорее всего только раззадорил предзонников: шестипалые стали нападать жестче и упрямее.
Что им придало уверенность, парень не знал. Предзонники так быстро нашли противоядие его контрудару, что Короленко даже стало завидно — воинами кто-то умело, да к тому же и смело управлял.
Минут тридцать назад под Станцией неподвижно повисла туча такого плотного белесого тумана, что Антону временами казалось, что внизу, в пяти метрах от него ничего вообще не существует, вернее, Станция неким образом оторвалась от земли и плавает, как в неизвестности, в «молоке». Но этим неприятности не закончились. У Короленко стали словно «распухать» мозги. Зная о неминуемых последствиях, Антон бросился к пульту, тут же «сыграл» тревогу и выдал команду главному компьютеру Станции увеличить потенциалы поля Периметра в два раза, чтобы избежать очередной непредвиденной ситуации.
И главный, и соподчиненные с главным компьютеры, сразу же «зависли». Перезагрузка не помогла, и Короленко, не имея возможности «откачать» главный компьютер,  пришлось брать управление потенциалами поля Периметра на себя, чтобы по возможности поддерживать их на надлежащем уровне. Два малых компьютера пока работали. Хотя разве это работа?
Приборы наружного обзора послушно считывали поступающую на Станцию информацию. Судя по их немногочисленным показателям, она была тревожной, неординарной. Ну и что? Об этом Короленко и так знал. Еще раз, мельком взглянув на ситуационный экран, Антон отметил, что туман, как показалось, еще больше сгустился вокруг Станции, и настырно «лизал» ее металлический остов своим огромным «шершавым языком».
Неожиданный толчок, от которого, казалось, Станция накренилась, заставил схватиться Антона руками за подлокотники кресла. Станция задрожала. Главный ситуационный экран, пару раз подозрительно вспыхнув, погас. Приказали долго жить и сопредельные маленькие экраны.  Несколько раз пискнув, отключились и блоки бесперебойного питания. Разве что еще теплилась аварийка, но что он с нею мог сделать? Разве что заблокировать доступ к Станции и окружить ее метровым непробиваемым даже пулями кордоном. Но и аварийка долго не протянет... Полчаса, ну час, не более. Это уже чего на нее «полезет»...
Нервы у Короленко были на пределе. На него вдруг навалилась усталость.
С трудом преодолев сонливость, Антон достал из аптечки несколько капсул стимуляторов, машинально проглотил. Лишь спустя минуту почувствовал, что пленяющая его волна сна и усталости да боль в затылке, лениво откатили, и ум снова прояснился. После этого Короленко осознал, что никакого удара в Станцию не было — построенная с огромным запасом жизнестойкости, двухэтажная громадина не могла даже вздрогнуть. Станцию можно было разрушить лишь прямым попаданием солидной ракеты «воздух — земля» или «земля — земля», чего шестипалые в своем арсенале никогда  не имели. Это просто стало неважно Антону и показалось.
Ситуационный экран, слабо отражая начинку Станции, в полусумраке «ночника», молча уставился на Короленко своим огромным слепым «глазом».
— Да что же это за экзекуция и долго ли она будет продолжаться? — вслух спросил Короленко, но парню некому было ответить, поскольку на Станции он дежурил один. Нынче военные экономили на всем: энергетический кризис, да и не только он, достали и это ведомство. Стружку снимали и за перерасход электроэнергии, вызывали на «ковер», если что не так, короче, выискивали провинности даже в «мышиных норах». В последнее время грозились урезать отличную по нынешним меркам зарплату, но пока Бог миловал — операторам Станций поля Периметра платили сполна и вовремя, как и было оговорено в договорах.
Надев на голову шлем виртуалки, Короленко еще раз попробовал наладить связь с главным компьютером станции. Это ему наконец-то удалось. Машина повыпендривалась, но  заскрипела  «старушка», где-то «разыскала» для Станции некую энергетическую подпитку. И вовремя.
Шестипалые опять нахально полезли на Станцию. Всем скопом. Волна оцепенения, шедшая из-за туманного молока, вновь нахлынула на Короленко и начала творить в мозгу оператора нечто несусветное. От резкой, не проходящей боли Короленко готов был лезть на стены.
Оживший ситуационный экран, кроме густого тумана, не показывал ничего. Правда, приборы сообщали, что предзонники ожесточенно нападали то слева, то справа, то даже по центру, напротив главного отражателя атак.
Как ни странно, именно напротив главного отражателя. Локаторы Станции, поскольку Короленко визуально определить не мог, сообщали, что предзонников было больше всего именно по центру. Отражатель на них практически не действовал. Либо это было взаправду, либо так казалось уставшему до предела человеческих возможностей дежурному оператору, или нагло врали приборы, которые барахлили сегодня, как никогда ранее.
Неожиданно вне Станции раздался негромкий звук удара металла о металл. За ним почти следом  еще один.
На крыше Станции заскрежетало. Антон бросил взгляд на ситуационный экран, но опять-таки из-за нахального тумана Короленко ничего не увидел. Что-то шмякнулось о землю — словно упала сосна, и наступила тишина. Грозная, сжимающая виски, продирающаяся вовнутрь мозга. Она, казалось, хотела разнести черепушку Антона на мелки куски.
Короленко, не выдержав экзекуции, шедшей извне, поскольку приборы отметили двадцатикратное усиление натиска на поле Периметра со стороны дальней лесопосадки,  включил новинку, всего неделю назад поставленную на Станции.
Психотропное оружие, видимо, подействовало, потому что потенциал неимоверной силы ярости, шедший от шестипалых, сразу же намного поумерил свой пыл, а затем и вовсе сник, пульсируя где-то на уровне подсознания...

* * *
Метательный шар, пущенный Напарисом, рассекая воздух, расчетливо попал в толстую алюминиевую ногу радара и, подобно ножу, разрезал ее почти надвое. Трехметровая тарелка накренилась, затем вяло коснулась крыши Станции поля Периметра. Второй шар, летевший сразу же за первым, метнул Кирр. Он-то и доконал конструкцию. После удара тарелка, с ленцой переворачиваясь на остроконечной крыше, с грохотом, ломая выступающие по кругу тонкие приемо-передающие штыри антенн, покатилась вниз и плашмя бухнулась почти у ног Напариса. Было даже странно, что она не накрыла его с головой или не перешибла надвое.
— Займись питающим кабелем, везунчик, — прокричал Кирр своему напарнику, чувствуя, что у него к горлу нахально подступает тошнота и с каждой минутой все сильнее и сильнее раскалывается голова. — И, давай побыстрее! Пока нашего друга туманище не слизало ветром. Увидят нас с тобой на Станции — не будет времени заказать даже поминальный обед, да и вызывать Могильщиков будет некому. Нечего здесь прохлаждаться. Мы для чего напали на Станцию живущих  Вне? Для того чтобы распотрошить ее, стереть с лица земли, сидящего в ней солдафона отправить в мир иной, а компьютеры утащить в Предзонье, чтобы уже там наши ученые мужи пошурупали кое-чего. Разве забыл наказы Наставника воинов и Верховного Главнокомандующего?..
— Погоди минутку, Кирр, дай чуток вздохнуть, потому что...
С трудом повернув к  говорившему ставшую, словно чугунной голову, Кирр увидел, что Напарис, который был метра на полтора ближе к  Станции, вдруг бездыханно упал. Изо рта, носа и ушей предзонника на траву, словно с ленцой, потекла тягучая красная кровь...
«Неужели наши ребята не успели подобраться к электростанции? — подумал Кирр. — Они давно уже должны были отключить питание!»
Поняв, что элементарно может «почить в Бозе», как и отличный воин Напарис, Кирр, с трудом  превозмогая страшную головную боль и наплевав на наказы Наставника воинов и  Верховного Главнокомандующего, подал сигнал нападавшим к отходу и пополз в сторону от Станции. Он понимал, что и последняя на сегодня атака практически захлебнулась и всем оставшимся в живых предзонникам нужно отходить на прежние позиции, а многим, хорошенько потрепанным, и вообще стоит вернуться домой залечивать раны...

* * *
Когда шестипалые отошли, и дублирующая аппаратура показала, что уже ничто не угрожает покореженной Станции, Антон, практически полностью обессиленный, откинулся в кресле оператора поля Периметра. Взглянул, вот уже в который раз, на хронометр. Атака предзонников на Станцию продолжалась почти четыре с половиной часа. Шестипалые не только на этот раз смогли почти вплотную подойти к Станции поля Периметра, но и обесточить главный компьютер, разрушить одну из приемо-передающих тарелок связи, которая одновременно являлась и главным отражателем атаки.
«Ну, наконец-то», — подумал Антон, как только электроника высветила впереди него на стене цифру 8, однако уже через полчаса, когда не пришел и сменщик Василия Петровского, Антон попытался связаться с Центром по спецсвязи, но ничего не вышло. Ругая почем свет стоит всех и вся, Короленко достал сифон, нацедил стакан воды, выпил. И только тогда до него дошло — о спецсвязи через спутник и разговора быть не могло  — тарелка, упавшая с крыши Станции, уткнулась своим полукругом рядом с кленом. Тогда Антон быстро поднял телефонную трубку и уже от секретарши полковника Коврова, теперь милой Люсеньки, узнал, что Станцию Короленко пять часов назад предзонники отрезали вчистую.
«Вот это заявочки!» — едва успел подумать Антон, как снова в трубке услышал голос Люсеньки:
— Сейчас, Короленко, я соединю вас с шефом. Он уже давно хотел с вами переговорить...
Через секунду в трубке послышался голос полковника Коврова:
— Это ты, Короленко? Почему вышел на связь с нами не по спецсвязи? — удивленно спросил шеф, привычно подкашливая в трубку. — Еще жив? Я уж, знаешь, грешным делом подумал, что ты... Да и к тому же... — полковник засопел и уже несколько веселее продолжил:
— Понимаешь, Короленко, голубокровные, то есть, шестипалые, пробили брешь. — Слова полковника Коврова стали ласковыми, на что, Антон это прекрасно знал, полковник шел крайне редко, да еще и во время разговора с каким-то оператором поля Периметра, и особенно с ним, Короленко, на которого имел огромный зуб. — Короче говоря, Антон, предзонники девять часов назад уничтожили соседнюю станцию. Ту, что на холме у сосны... — Ковров замолчал, и Антон продолжительное время слышал в трубку лишь его тяжелое, прерывистое дыхание, словно Ковров неожиданно заболел бронхиальной астмой и никак не мог справиться с очередным приступом.
— Так что же выходит, господин полковник, Сашки Копцева уже нет? И его Станции тоже? — спросил Антон, когда ему надоело слушать прерывистое дыхание Коврова. Голос у Антона чуть задрожал.
— Да, Короленко. — Антону показалось, что Ковров вздохнул. — К сожалению, твой коллега старший оператор Станции поля Периметра Александр Копцев приказал долго жить. Десять минут назад спасательная группа после отхода предзонников подобрала его тело далеко за Станцией поля Периметра. Только что спасатели доставили Копцева в Центр. Вернее, его тело... А ты, Короленко, держись. Понимаешь, — полковник снова прокашлялся, посопел, —  дабы сберечь остальные Станции, мы посовещались с полковником Соколовым и генералом Собровским, просчитали все, и, спустя четыре часа после падения Станции Копцева, решили, что вынуждены пожертвовать и твоей Станцией. Конечно, ты уж извини, Короленко, но так нужно было. Иначе, если бы шестипалые прорвались, многие горожане уже Богу душу отдали. Ты солдат, Короленко, и... Сейчас работает вспомогательная Станция номер шестнадцать. Та, что в километре от твоей.
— Понимаю, — тихо ответил Антон и вздохнул. — Выходит, господин полковник, я уже покойник? Так сказать, живой покойник?
— Как ты мог такое подумать?
— Здорово же у вас все это получается, господин полковник...
— Все еще, даст Бог, обойдется, Короленко. — Ковров перешел на дружеские нотки. — Мы молим Бога, чтобы все закончилось хорошо, Короленко. А ты, Антон, не дрейфь! Может, тебе еще повезет, и ты сухим выйдешь из воды. Ты же молодец, Короленко, все можешь. Нынче единственная надежда на тебя, твою выдержку и волю, твой гражданский долг...
«Какой долг? — подумал Антон. — О каком долге может сейчас говорить этот заскорузлый "солдафон"? — Трубка вмиг стала мерзкой.
— «Может» да не «может», между прочим, неважные, да нет, фиговые слова, господин Ковров, — резко бросил в трубку Антон.
— Но ты же пока еще жив?
— Вот именно, пока жив. Мы не в морге с вами нынче разговариваем, не на том свете, — с иронией проговорил Антон. — До свидания, господин полковник.
— Знаешь, Короленко...
Антон не дослушал полковника Коврова, не спросил у него, почему дежурство проигнорировал сменщик Сметана, а про Петровского вообще промолчал, чтобы не подвести Валентину, и со злостью швырнул трубку рядом с пультом на столешницу.

* * *
У Кирра сегодня было грустно, но в то же время и радостно на душе — ведь он, несмотря на то, что предзонники потеряли немало умных и преданных родине воинов, впервые лично подобрался к Станции поля Периметра так близко, что смог хорошенько ее покорежить своими метательными шарами. Нет, подобного даже гранатометами, которые предзонники в свое время реквизировали на одном из воинских складов у живущих вне Предзонья, не сделаешь... Чего стоили прицельные броски  уже убитого Напариса, и его личный по одному из радаров Станции! Гранаты же, пущенные из придуманных умельцами в Предзонье гранатометов, защитное поле просто отбросило бы далеко от Станции... И неизвестно, где бы они взорвались.
Все нападавшие заметили броски Кирра, и юного Напариса, и были приятно удивлены — свою ловкость Напарис демонстрировал «на людях» в первый и, к сожалению, в последний раз. А Кирр... Он не похвалялся. Просто делал свое обычное дело воина. Все предзонники прекрасно знали, что парень отлично метает шары.
Малый спидвайзер, который разведчики несколько часов назад нахально умыкнули из-под носа у пятипалых и доставивший предзонников почти к Станции поля Периметра, оставили на месте и раскурочили до неузнаваемости. Они забрали из него с собой все то, что могло пригодиться в Предзонье, поскольку знали — пятипалые уже выставили на всех дорогах, по которым мог пройти спидвайзер, свою новейшую убойную технику, и могли, даже не напрягаясь, «в лоб» расстрелять оставшихся в живых предзонников. Поэтому, по решению старшего похода Кирра за пределы Предзонья, воины отступали  по тропам, известным только им.
К счастью, снега  и после оттепели дождей давно не было, поэтому можно было идти напрямик, через болото. Ноги воинов сначала утопали в шуршащей осенней листве, затем, когда предзонники подошли к болоту, ускорили шаг по кочкам, держа направление прямо на сломанную березу, а уж когда достигли Свалки, сделали небольшой привал. Топать в отходах было привычно и менее опасно, чем по коварному болоту.
Идти пришлось долго. Не потому, что все были измучены затяжными боями, а, скорее всего, потому, что предзонники, чтобы не напороться на выставленные посты пятипалых, пока достигли болота, трижды меняли маршрут следования. Да и по Свалке сделали такой крюк, что мало не покажется!
Домой вернулась едва ли четверть воинов, четыре дня назад вышедших из Предзонья.
Полегших на поле боя не оплакивали. Это было не принято в Предзонье, считалось, что воины, с честью выполнив свой долг, ушли в иной мир. Каждый в отведенное ему время, и уже там, он сможет показать себя отнюдь не с плохой стороны.
Многих павших воинов, возвратившиеся домой на этот раз даже не доставили в Предзонье. Сделать подобное было невозможно — погибли бы под прицельным огнем Станций поля Периметра или выставленных дозоров пятипалых и остальные. Конечно, со временем кого смогут, предзонники обязательно возвратят домой, в Предзонье и Могильщики отправят их тела к Шестому озеру, но сделают всё не сегодня...

* * *
Антон понимал, что это должно было случиться с Петровским, но Василий, благодаря своему запою, «сухим» выбрался из передряги.
«Может, оно и к лучшему, — размышлял Короленко, отрешенно сидя в кресле. — У Василия красавица Валюха, девочки-лапушки, я же — холост. И еще полковник Ковров сказал, чтобы я держался, сколько хватит сил. Этому «солдафону» хорошо так болтать. Сидит себе в тепленьком кабинете, подлец, скорее всего коньячок с кофе посасывает, дым от сигареток в потолок пускает да полапывает свою молоденькую секретаршу Люсеньку за ее тугую задницу. Руководит, значит. Секретаршей обзавелся... А мне-то как? Я отрезан. Подмоги не будет. Все понятно, с паршивой овцы — хоть шерсти да клок! Брошу всё к чертовой матери, окончательно обесточу приборы, компьютеры раскурочу, выйду со Станции и пойду домой, под «маменькино крылышко»... Главное, не попасться шестипалым на глаза. Они-то цацкаться не будут, сразу меня прикончат. Ведь покрошил я их, даже за сегодня, немало! Хотя, спасет ли после дезертирства меня «маменькино крылышко»? Фигушки, Антон! В тот же день захомутают ГОшники или ребята из Федеральной службы контрразведки, и, Антоша, забудешь не только, как тебя зовут, но и что такое солнышко ясное  на небосводе...»
Неожиданно Короленко поймал себя на том, что он опять разговаривает вслух.
Не обращая на это внимания, Антон также громко, словно рядом с ним был внимательный, чуть глуховатый собеседник, продолжил:
«Странная получается штуковина. Неужто в нашей стране напрочь отсутствует авиация? — Короленко хмыкнул. — Одной-двух прицельных бомбежек было бы достаточно для того, чтобы уничтожить не только это сучье гнездо шестипалых — Предзонье, но и все вокруг него превратить либо в пыль, либо в пепел...
Ладно, в элементе можно затеряться в горах, в джунглях, оттуда бы предзонников не выкурили вовек, но ведь это практически равнина с редкими лесопосадками. И свалка с редкими перелесками... Пару массированных налетов и всё можно перелопатить на несколько метров в глубину... Ну, еще, хотя бы сернистым или каким иным газом давонули бы шестипалых. Выпустили бы по ним управляемое облако, и в считанные секунды погибли бы все твари... Благо подобной дряни, несмотря на запрет мировой общественности вырабатывать и применять где бы то ни было отравляющие вещества,  у нас, уверен, завались...
...Нет, это... политика. Самая что ни на есть настоящая политика. Если не применяют против ставших притчей во языцех голубокровных предзонников авиацию, ракеты, газы, иную технику, если бросают на ветер несчитанные суммы на постройку Станций и их начинку, значит так нужно власть предержащим... А то, что гибнут люди, льется кровь... Да начхать им, политиканам, на это послушное во всем быдло, наплевать с высоты своего положения... Пусть гибнут, пускай их калечат... Им бы поувереннее приклеиться к своим руководящим креслам, чтобы не оторвать оттуда, не смести, не сбросить — как же, поближе к Престолу...»
«Гады! Подлецы! Скоты! С-сук-ки!» — выругался Короленко... — И эти подонки хотят, чтобы всё в стране было чин-чинарем? Нет, при таком раскладе подобного не случится никогда».
На Станции поля Периметра до дикости тихо. Электронные зоны вокруг нее — первая, вторая и третья — были в порядке. Шестипалые отошли настолько, что наконец-то снова нормально заработавшая аппаратура Станции автоматически перешла на щадящий режим, подзаряжая выхолощенные за время трех последних продолжительных атак источники бесперебойного питания. Да и дрожи в руках нет, а голова у меня, несмотря на  кучу поддерживающих таблеток — ясненькая, как у младенца. Приближение к ней кого бы то ни было, сразу же определил бы я по дрожи средних и безымянных пальцев на руках, а после и мощная компьютерная система, которая контролировала появление живого существа по изменению гравитационных, электромагнитных, психополей и изменению теплового режима на определенных площадях. Она немедленно подала бы сигнал тревоги и вновь вывела Станцию поля Периметра в режим либо защиты, либо нападения. Правда, основной компьютер сейчас заглох полностью, но конструкторы трижды продублировали его дополнительными компьютерами, пускай и не такими мощными, но отнюдь не хило справляющимися со своей задачей.
Антон никак не мог придти в себя после подобного умопомрачительного, как он думал сам, открытия Василия Петровского. Понятно это «открытие»... стоило хоть чего-то, ну, пускай и выеденного яйца, ну и что из этого? Как бы то ни было, а операторам Станций поля Периметра доставалось, и будет доставаться больше всего...
«А политики... Их нахальные, холеные рожи практически после каждой атаки шестипалых на Станции поля Периметра или даже на города и поселки, ежедневно навязчиво мелькали в «новостях» и отдельных репортажах  по телеканалам.  Когда же нападений со стороны голубокровных шестипалых не было, телевизионщики по заказу сверху монтировали кадры недельной, а то и месячной давности, гнули свое, вернее, нужное для власть предержащих, врали и пихали всех в дерьмо.
Политики порой ахали, порой потрясали кулаками, хватались за головы, елейно обещали отомстить, предостеречь, защитить каждого... Но это им на фиг не нужно.
Политики целеустремленно, порой по трупам, лезли к деньгам, к Престолу...
Говорильня поддерживала их имидж, и все власть предержащие, и их многочисленные приспешники, лишь набирали очки к новым выборам, которые должны были состояться через несколько месяцев. Естественно, набирал свои очки и Президент, он же — Верховный Главнокомандующий, он же — Держатель Престола, которого тоже должны были избирать на следующий, уже неизвестно на какой срок. Вместе с Президентом медленно, но уверенно, набирала очки и его многочисленная сварливая команда...
«Нет, давно пора уходить с тропы войны, пока не поздно, —  опять же вслух продолжил свой затянувшийся монолог Короленко. — За кого драться? Против кого? За власть предержащих? Уж они-то сполна... Они набивают себе карманы монетками и золотыми слитками, камешками отнюдь не гранитными, их елейные рты полны обещаний, а ведь им всем необходима война! Нужно, чтобы о них подольше говорили, как о «добродетелях», о жаждущих «побыстрее» покончить со злом и несправедливостью... Но ведь это зло в первую очередь исходит... от них...  Политики зарабатывают себе необходимые баллы, а мы, дураки, идиоты стоеросовые, лезем в петлю, которая все туже и туже затягивается у нас на шеях. Да пошли они все лесом!..»
Поняв, что выговорился, Короленко дал команду малым компьютерам на свертывание программы слежения за полем Периметра.
Компьютеры долго «сопротивлялись», заставляя Короленко вводить пароль за паролем.
После семнадцатого или двадцатого пароля, Антон не выдержал и, махнув рукой, снова вернул программу в прежнее русло слежения.
Компьютеры Станции поля Периметра сразу же удовлетворенно просигналили Антону, что его команду приняли, пару раз мигнули на экране мониторов, и Короленко почувствовал, как опять едва слышно загудели генераторы — Станция снова была почти во всеоружии. Она в любой момент была готова отражать атаки кого бы то ни было — полезших на нее шестипалых предзонников, стадо коров или баранов, землян, не имеющих допуска, короче — любую живую тварь, если на то даст добро оператор...
Короленко снял с головы шлем виртуалки, встал с кресла оператора, устало прошел через полутемную аппаратную и, вставив свой пропуск оператора поля Периметра в приемную щель двери, рядом со щелью привычно приложил в углубление левую руку для считывания идентификационного кода Короленко. Спустя несколько секунд услужливо защелкали замки, над косяком замигало зеленым сигнальное табло.  Осторожно выглянув в приоткрытую дверь, Короленко мигом выскользнул наружу.
Приборы, да и не дрожащие пальцы на руках не обманули Антона Короленко. Путь к «отступлению» пока был свободен.
Станция, несмотря на отсутствие в ней оператора, защелкнула за ним дверь и перешла на автоматический режим. Она не будет отражать атак на третьем, втором и первом эшелоне поля Периметра, но если на нее полезет хоть кто-то без карточки и нужного идентификационного кода, она, после звукового и речевого предупреждения через несколько секунд включит генератор болевого шока, а затем, если болевой шок не поможет, испепелит всех вокруг себя в радиусе пару десятков метров.

* * *
Антону крупно повезло. Он не знал, куда делись шестипалые — скорее всего отправились «зализывать» свои раны, но весь путь от Станции до охраняемой стоянки личных автомобилей операторов поля Периметра он проделал без приключений и уже через час с небольшим был дома.
Машину пристроил прямо на тротуаре и даже не поставил на охранную сигнализацию. На нее вряд ли кто-то из автомобильных воров мог позариться — уж очень она была приметной. Подобных машин в Южногорске «бегало» всего с десяток... На такой не поездишь, а на запчасти разобрать — кому они надо? Совершенно новая конструкция двигателя, новые материалы, которые никуда не приспособишь... Правда, местные умельцы могли приспособить всё, но не угонщики. Выданная операторам поля Периметра машина была «вкривь и вкось» помечена чипами, и разыскать исчезнувшие с нее детали для ГОшников не составило бы труда. Угонщики «смахивали» с тротуаров и дорог машины попроще. Эта операция занимала намного меньше времени, и у автомобильных воров было больше уверенности, что их не загребут в ближайший пункт правопорядка...
— Подзадержался ты, Тоша, сегодня, — проворчала всегда чем-то недовольная Серафима Ильинична, встретив сына у порога. — Что-то там у вас на работе случилось?
— Да ничего такого особого, мам, — попытался отнекаться Короленко, бросая уставшие ноги в комнатные тапочки, но Серафима Ильинична, стоя на пороге, не пустила сына в комнату и вновь заинтересованно спросила:
— Неужто с новой девушкой познакомился? А как же Настя? Бедная, уже все телефоны оборвала. Через каждые полчаса звонит, все допытывается, когда придешь? Вижу, приглянулся ты ей, сынок. Сердцем чую. Да и она статная девушка, мне понравилась. Не писаная красавица, конечно, но и не уродина какая, миленькая. Ты, надеюсь, заметил, что глаза у Настёны так и горят жаждой жизни. А каков у нее интеллектуальный уровень! Нынче таких девушек надо поискать...  Поди, Тоша, позвони Насте, видно истерзалась вся... Смотрю, она втюрилась в тебя по уши...
Антон ничего не ответил матери, подождал, пока она что-то недовольно бормоча себе под нос, освободит проход, и, не раздеваясь, прошел к себе в комнату. В одежде плюхнулся на диван.
Говорить Короленко ни с кем не хотелось. Тем более с мамой, которая опять начнет его дотошно расспрашивать, как прошло дежурство на Станции по поддержанию поля Периметра, много ли «уложил» шестипалых, каким образом, и тому подобное. Уж очень нравилось Серафиме Ильиничне обсасывать всё произошедшее в Зоне за день, как куриные косточки... А затем снова возьмется пилить за Настю, чтобы позвонил, да договорился о встрече, пригласил на блины...
«Чем же Анастасия неприступную доселе в данном вопросе маму так обезоружила?» — думал Антон, но ничего существенного так к нему и не пришло. Отбросил мысль об Анастасии, зная, что она не пришлась ему по душе с первого взгляда. Чего? Да кто его знает?  Да, смазливая девчонка, да, по рассказам матери, неизбалованная, послушная, милая, не уродина, но не пришлась и все. Что с этим поделаешь?  А не пришлась, значит, не моя, — Антон даже воспрянул духом после такого, уже не первого умозаключения. Хотя отголоски ее еще вяло метались по мозговым извилинам Антона.
...Несмотря на страшную усталость, Короленко так и не уснул. Парня грызла совесть, а, может быть, и нечто другое. Что именно, Короленко не знал.
Он думал теперь о том, что земляне, скорее всего не поняли сначала, да не понимают предзонников и нынче, не осознают их поступков. Шестипалые, видимо, прибыли сюда неспроста. Но откуда и когда? История подло умалчивает. До начала двадцатого века предзонников на Земле не было. А, может, и были, только никто об этом не трепался? Все завуалировано не только для простого народа, но и он, оператор Станции поля Периметра тоже ничего путного не знает о голубокровных шестипалых. Разве что знаком с их агрессивностью и жестокостью. И всё.
Что-то шестипалым нужно здесь на Земле... Иначе все, что творится, никак не объяснить. Понятно, предзонники в последнее время  стали крайне агрессивными. Но ведь и земляне не паиньки... Короче, опять, как в старину: стенка — на стенку! Но в былые времена хоть знали, за что дрались... Как же, знали... Да многие и не знали. По паре литров медовухи «на грудь» пропускали для храбрости, и — вперед... Колошматили друг дружку кулаками, ногами, дубинками, кровушку пускали... Когда за девок, а когда и просто так, за ничто...
Антон попробовал поставить себя на место предзонников.
«Допустим, — думал он, — появился я на чужой, совершенно неисследованной планете или в неизвестном месте и начал привычную для себя жизнь и работу. Я ничего не знаю об укладе жизни аборигенов. И вот результат, подобный тому, что происходит сейчас. Мы, земляне, нахально влезаем в жизнь, которая нынче рядом с нами. Мы лишаем жизни мыслящих! Конечно, голубокровные шестипалые тоже не подарок, и они упрямы донельзя... Но ведь кто-то из нас должен быть умнее! Но кто? Они или мы?»
Голова у Короленко от подобных мыслей пошла кругом. Он корил себя и за то, что не ведает, почему и когда ошибся Сашка Копцев?
Антон, отмахнувшись от вошедшей к нему в комнату с чашкой дымящегося кофе Серафимы Ильиничны, на что та, недовольно поджав свои тонкие, практически бескровные  губы, на удивление, молча тут же ретировалась. Антон лежал на диване и думал, что это была-таки больше его, Антона Короленко, ошибка, чем Сашки Копцева. Потому что не помог коллеге выбраться из западни? Нужно было «почесать» шестипалых не только возле своей Станции поля Периметра, но и у Станции Сашки. Ведь его, Антона, Станция позволяла это сделать почти что безболезненно.
Шестипалые закрутились бы как вошь на гребешке. Уже было подобное, когда Сашка в свое время выручил  Короленко.
И еще, Антона мучил вопрос, как все представить маме, чтобы она поняла. Рассказать, что он... дезертировал? Да не дай Боже. Она его не поймет.
«Не поймет, опять, как это было уже не раз уйду из дому», — решил он. — Побесится, побесится и успокоится... Хотя, возможно, это и верный план. Дома его если мать не «загрызет» то за самовольное оставление Станции поля Периметра «загребут» ГОшники обязательно с их шефом Коваленковым или те, что повыше их, как пить дать...
Но ведь меня же предали. Предали и Верховный Командующий, сошки, что пониже — тот же министр обороны, генерал Собровский, полковники Соколов, Ковров, например. Хотя... Я все равно дезертир...  Но им за то, что оставили какого-то оператора Короленко  подыхать, на Станции все сойдет с рук, а вот мне, не поздоровится, как пить дать... Возможно светят даже каменоломни. Хотя, как сказать...»
Короленко хотел снять стресс. Он знал, что это делается в элементе. Василий Петровский данное совершал мигом. Выпивал двести пятьдесят граммов водки и брал малюсенький кусочек ржаного хлеба, чтобы занюхать. И стресса через пару минут как не бывало... Но Антон почти напрочь отрицал горячительные напитки выше двадцати пяти градусов, поэтому снять стресс ему можно было лишь сном...
Недолгий, тревожный сон сморил его лишь с первыми петухами.

* * *
Это случилось на следующее утро после практически бессонной для Короленко ночи, за которую он столько передумал.
Антон понял, что ему не нужно было сразу же сообщать матери о потере такого прибыльного места. Ведь он уже дослужился до звания Старшего оператора Станции поля Периметра и дальше мог стать инструктором, но Антон больше не мог видеть смерть, не мог больше видеть столько крови! Он уже практически утонул в ней!!! Короленко не хотел больше убивать!!! Да и ради чего???
Пока Серафима Ильинична молча готовила на кухне завтрак, Антон  долго чистил какой-то новой пастой зубы,  затем принялся за бритье, которое раньше доставляло ему удовольствие, сейчас же водил бритвой по щетине машинально.
Мысли его были далеко...
Сел за стол после третьего приглашения.
Когда Серафима Ильинична узнала, что сын больше не пойдет на Станцию, ее едва не хватил инсульт. Мать, даже не допив чай, ушла с кухни,  заперлась у себя в комнате и долго не выходила оттуда. Затем Серафима Ильинична пыталась куда-то позвонить, но, видимо, абонента не было дома, либо она набирала не тот номер...
Антон тоже не задержался в кухне. Поддержать его не было кому. Анна ночевала сегодня у подруги, а отец снова попал в больницу.
Часа через полтора, зайдя в комнату Антона, Серафима Ильинична в сердцах сказала:
— Живи, как хочешь!
Короленко-младший с опаской посмотрел на мать. Тощая грудь Серафимы Ильиничны ходила ходуном. Ему показалось, что женщина вот-вот бросится на него с кулаками или, как это не раз бывало, и ни за что, ни про что, отхлестает своими сухими руками по щекам.
— Не надо, мама, — попросил он, приподнявшись с дивана.
— Что не надо? Ты не подумал о том, что к нам в любой момент могут прийти ГОшники и быстренько поставить тебя на место?
— Да не придут они за мной, мама. Если представители правопорядка не явились к нам среди ночи и не заарканили меня, значит нашим не до того, чтобы сообщать о моем отсутствии и о самовольной отлучке со Станции. Кстати, мам, ее уже похоронили. Вместе со мной...
— Похоронили? Я не поняла твоего намека, Тоша! Да как ты можешь такое плести? Я от тебя, сынок, подобного не ожидала! На тебя надеется не только наш Южногорск, но и вся страна, а ты... А ты ее нагло предал!
— Никого я не предавал, мама! — в голосе Короленко проскользнула боль. —  Вот меня да, предали! Как последнего идиота. Даже не предупредив, как это у нас  бывает в порядке вещей. Оставили, сволочи, на растерзание голубокровным шестипалым.
— Помолчи! Ты вчера, уйдя со Станции, предал наши идеалы, паршивец! Ты понимаешь это, Антон? Ты пре-дал наши и-де-а-лы!!!
Антон едва не вспылил: мама всегда, если того желала, доводила всех семейных до белого каления. На этот раз он решил не противиться и только едва слышно вяло произнес:
— Не волнуйся, мама, все будет хорошо. Давай лучше завтра поедем к тете в Полевое.
То ли на Серафиму Ильиничну подействовал его вкрадчиво-тихий голос, который частенько обезоруживал ее, то ли по другой причине, но Серафима Ильинична вдруг глубоко вздохнула, словно собираясь вместе с выдохом избавиться от накопившихся  внутри нее отчаяния и злости. Затем она еще раз, поджав свои и без того бескровные губы, почти не раскрывая их, снова бросила свое упрямо-привычное:
— Живи, как хочешь, но в Полевое с тобой я не поеду. Так и знай! Предатель!
Сказала и вышла, вся пунцовая, из комнаты...

* * *
... Анна на поездку с Антоном, да еще и на машине, правда, не на суперсовременной, которую  выдали операторам поля Периметра, а на стареньком, но ухоженном «Жигуленке» отца, согласилась сразу же. Она давно не была у родной тети в Полевом. Серафима Ильинична была непреклонной и от поездки опять-таки категорически отказалась.
Антон с сестрой приехали в Полевое часов через шесть, поскольку совсем не спешили. Чуть больше двухсот километров от Южногорска, но тут война была такой далекой, что в ее существование не хотелось даже верить, а уж вспоминать и подавно.
Тетя Жанна встретила их радушно. Особенно была рада двоюродная сестра Анны и Антона, Ксения, которые тут же выскочили на улицу, даже не одевшись как следует...
— Ну и пуржит у вас, — весело проговорила Анна, — выходя из машины. — Каких-то двести с небольшим гаком километров, а разница колоссальная. У нас еще глубокая осень с редким снежком да заморозками по ночам, а у вас уже зимища настоящая!
— А что ты хочешь, Анечка, вы же приехали на север, —  радостно обнимая племянницу, говорила тетя Жанна. Затем она обняла и Антона. — А ты вообще красавец, — сказала, целуя и его. — Пойдемте в дом, не то нас здесь во дворе заметет.
— А меня никто и не поцелует? — смеясь, проговорила Ксения. — Вот вы какие, бяки...
Анна уже подскочила к Ксении и принялась расцеловывать свою двоюродную сестру. Затем к Ксении подошел и Антон, тоже от всей души расцеловал девушку.
— Да хватит вам, — весело тараторила тетя Жанна. — Говорю же, пойдемте в дом, не то скоро в сосульки превратитесь. И не предупредили, паршивцы вы эдакие.  А мама как? — спросила тетя Жанна, когда они вошли в дом. —  Здорова? Чего не приехала?
Антону пришлось соврать, что мама, мол, с работы не смогла отпроситься, а у него выходные целую неделю. Аня только посмотрела на Антона, но ничего не сказала. Да и что она могла сказать. Только добавила, что отец снова в больнице, но не серьезно заболел, а лег на профилактику — сердце пошаливает. Анна слышала, что мама отказалась ехать к сестре. С месяц  назад как повздорили по пустякам по телефону, и она надула губы. А это серьезно.
Два дня пролетели как один миг. Разговорам не было конца. То то, то другое... Все расспрашивали Антона о предзонниках да о такой близкой и в то же далекой от них войне, потом перешли на приятные воспоминания. Были и фирменные тетины блины «в сеточку», и белый ржаной квас, вкуснее которого Антон не пил нигде, и разные «секретные» вкусности.
На третий день тетя вдруг переполошилась, узнав по телевизору об очень сложной на предстоящие две недели  погоде с солидными морозами да сильными метелями.
— Езжайте, дети, а то заметет так, что не выбраться будет от нас. Жаль, что такая погода неудачная, а то погостили бы еще хоть немного...
Когда садились в машину, Короленко вдруг одолело глубокое тревожное предчувствие. Прямо как на Станции перед атакой шестипалых. Словно перед ним вдруг туманно сгустился воздух, а середние и безымянные пальцы на руках едва заметно начали дрожать.
Откуда шла тревога, Короленко не знал, но в то же время явно ощущал, как она тяжелым камнем легла ему на душу.
«Это всё потому, что я нынче «не у дел», — подумал Антон и, когда Аннушка, еще раз расцеловавшись с тетей Жанной и Ксенией, уселась рядом с ним, поднял в приветствии руку, помахал ею родственникам и вырулил со двора на завьюженную дорогу.
Минуя несколько перекрестков с неработающими светофорами, подъехали к неширокому мосту.
Малюсенькая речка Сосна была уже покрыта льдом. Внизу справа орава рыболовов пыталась на донные удочки поймать хоть небольшого ерша, а заодно и остограмиться подальше от глаз жен.
— Чудаки, — сказал Короленко, когда они, проехав по мосту, повернули направо и «Жигуленок», пробуксовывая на еще небольших переметах медленно потянул вверх. — Как мне рассказывали многие, на морозе водка классно идет, но не согревает ни капельки.
— Кто?  — заинтересованно спросила Анна, взглянув на брата.
— Да сидящие на льду рыбаки. Они бы порыбачили у нас в Южногорске, в нашей реке! Разговоров было бы на всю оставшуюся жизнь... У нас такой бы клев был, что не до ста граммов...
— Ну, ты даешь, братец. А я-то думала, что ты, Тоша, подумал о другом, — сказала Анна и вздохнула.
— О чем же?
— Да ладно, рули, чего уж там, — вздохнув, отнекалась девушка.
Немного пропетляв по узким, не очень знакомым  Антону улочкам Полевого, которые обступили не только кирпичные, но и милые где крашеные, а где и оставленные в первозданном виде деревянные одноэтажные домики, Короленко недалеко от улицы Юбилейной, наконец, вырулил на трассу Северный стан — Южногорск.
На заправке стояли недолго, и уже минут через двадцать оставили позади покрытый ржавыми оспинами указатель с наименованием города, а затем и контрольно-пропускной пункт и углубились в зимнюю снежить почти пустой трассы.
Спустя час, поскольку тревога, прилично дрожащие пальцы на обеих руках, а вместе с ними, как ни странно, и... сон, одолели его, Антон притормозил и отдал руль Анне:
— Порули с полчасика, сестренка, не могу больше, — попросил он.
— Что с тобой? Тебе стало плохо? — глаза у девушки стали такими удивленно большими, какими Антон еще никогда у Анны не видел.
— Да ничего, просто устал, Ань, — Короленко вздохнул. — Подремлю чуток.
— Хорошо, Тоша, порулю, хотя по такой дороге и боязно мне...
— Не бойся, я зимнюю резину поставил, а «Жигулек» отцовский еще нормально тянет.
— Я поняла. Хорошо, поеду, а ты таки чуток отдохни, — согласилась девушка, пересаживаясь на место водителя. Вскоре машина, рассекая сгущающиеся сумерки, рванула, насколько позволяла видимость, вперед.

* * *
— Антон, Антон, мы, кажется, заплутали, — растормошила девушка спавшего брата. — Здесь какая-то узкая дорога. Она совсем не похожа на трассу... Думаю, что по ней мало кто ездил... Машина едва продирается...
Не понимая, чего от него хотят, Антон тупо уставился на сестру.
— Ты чего, Аня?
— Кажется, мы заплутали, Антон, — виновато проговорила девушка еще раз.
— Ты сворачивала с трассы? — смахнув с себя остатки сна, встревоженно спросил Короленко, посматривая через окно, за которым пуржило что называется, капитально — в двух-трех метрах впереди стояла непробиваемая белая пелена..
— Думаю, что нет, — неуверенно повторила девушка. — Кажись, нет, — произнесла еще раз. Одно время сильно пуржило... Я держалась у обочины. Хотела даже тебя разбудить, но ты так сладко спал, что жалко стало...
— Жалко у пчелки.
— Да ладно тебе, Тоша, сердиться. Может, где-то и съехала невзначай. Я что хотела?..
Короленко бросил взгляд на километраж.
— Мы должны были уже въехать в Южногорск, — проговорил Антон, повернув голову к лобовому стеклу и вглядываясь в быстро набежавшую темень. — Включи, Ань, дальний свет, пожалуйста.
— Что включать. Я и так вижу, что впереди сплошной снег, Тоша, и через него не пробиться, нужно ехать по нашим следам назад, к трассе, — виновато пробормотала Анна.
— Выходи. Конечно, будем ехать обратно, пока не набредем на трассу. Хорошо, хоть бензина залил перед дорогой полный бак. Иначе бы замерзли с тобой в этой глухомани. Ума не приложу, как ты съехала с основной трассы и где мы сейчас? — сказал Антон и, открыв дверь, вышел из машины, в которую тут же нахально пахнуло мелким снегом. — Пересаживайся, я поведу, — сказал он, открыв водительскую дверь.
Буквально через пару минут, как только Анна села рядом с ним, Антон  взглянул в зеркало заднего вида. Позади была сплошная темень. Развернувшись и пробуксовывая, Короленко поехал в обратном направлении. Не успела машина преодолеть и ста метров,  как спустило правое колесо.
«Еще этого недоставало, подумал про себя Антон и ударил по тормозам. Машина чуть-чуть пошла юзом. Затем ее развернуло практически поперек дороги. Остановился. Подойдя к багажнику, достал запаску и домкрат. Сняв пробитое колесо, споро поставил запаску и стал закручивать гайки.
— Ё-моё! — только и успел произнести Короленко, когда увидел, как из-за деревьев выбегает толпа шестипалых.
После этого Антон понял, что они с сестрой в западне...





ГЛАВА ПЯТАЯ

ПРЕДЗОННИЦА

Она страстно любила густые промозглые предутренние туманы.  И глубокую осень Класта тоже очень любила, когда после первых заморозков можно было без зазрения совести топтать былую красоту кустарников, которые только что сбросили свою чахлую, но очень красивую листву. Девушке не нравился только едкий, удушливый дым, который часто забрасывал от горящей теперь неподалеку от ее жилья Свалки северный ветер. От дыма спасения не было, поэтому приходилось терпеть. Класте рассказывали, что она еще не родилась, когда живущие вне Предзонья, почти рядом с жильем предзонников — единственных представителей малочисленной расы шестипалых — в огромном урочище организовали эту кошмарную свалку...
Сначала Свалка не причиняла предзонникам неудобств, и голубокровные шестипалые не обращали на нее внимания. Да и многие находили там порой неплохие вещи... Но затем, когда урочище  было засыпано, и Свалка нахально и неотвратимо поползла к месту обитания предзонников, а затем окружила Предзонье почти со всех сторон, случилось то, о чем Праматерь и Старейшины предупреждали: люди, живущие вне Предзонья, посягнули на святая святых предзонников — их отвоеванные еще пришедшими Извне прапрапрадедами земли... Даже не отвоеванные и не захваченные, а просто ничейные...
И еще.
В последние десятилетия, да нет, даже много раньше, стали массово пропадать предзонники. Как правило, это были те,  которые выходил за пределы Предзонья на промысел. Как оказалось позже, представителей расы шестипалых убивали живущие на Большой земле, за Предзоньем.
А лет десять назад, местные, как еще называли предзонники живущих вне Предзонья, совсем обнаглели — решили создать резервацию шестипалых и начали вокруг Предзонья строить Периметр, чтобы через его энергетические барьеры ни один предзонник не смог выбраться на Большую землю.
Время шло.
Чтобы  уберечь себя от полного вымирания, голубокровные шестипалые вынуждены были после совета Старейшин с Праматерью, объявить ответную войну живущим вне Предзонья...

* * *
 Для своего возраста, Класта  в понимании предзонников была сверх образованной, но ни она сама, ни все окружающие и знающие ее практически с детства, знания девушки оценить не могли. Вернее, не умели.
Практически все предзонники научились читать и, хотя и с трудом, говорить не только на своем, но и на языке живущих вне Предзонья. Соплеменники Класты знали, как добывать пищу, но немногие из них были отменными мастеровыми, хорошими воинами. Остальным же лень было даже мыслить, планировать улучшение бытия как их далекие предки, как, наконец, Класта. Они не могли даже осознать, что всё в Предзонье постепенно приходило в упадок, а предзонники деградировали уже настолько, что было даже страшно за них — что же случится с Предзоньем через сотню, даже нет, через десяток лет? Его просто не станет, а оставшиеся предзонники канут в лету.
Как-то Класта поймала себя даже на том, что могла бы, при надобности, заменить... Праматерь, но никому в этом не призналась, поскольку ее сразу же недалекие вздернули бы на виселице по приказу Старейшин. Хотя, может, этого и не произошло бы. Да нет, случилось бы! Девушка практически для всех предзонников, да и для Старейшин, была ненормальным ребенком со дня рождения.
Ее лишили бы жизни Выбраковщики в момент появления на свет, но мать Класты умудрилась скрыть ото всех сначала свою беременность, а затем и спрятать после родов от всевидящих глаз Выбраковщиков черноволосую пятипалую, еще и не с голубой кровью, а с красной, как у живущих Вне Предзонья девчушку. Уже много позже, когда девочке исполнилось десять, мать впервые «вывела» дочурку на «люди». В таком возрасте даже Старейшины, увидев красавицу Предзонья, не решились пойти на крайний шаг.
Класта смутно помнила свое раннее детство. Девушка понимала: ничто не проходит бесследно. За время своего пребывания «взаперти», Класта познала мир абсолютно другой, книжный. А тот мир, коим он предстал перед ней после выхода «на люди» был не таким: жестоким, непонятным, убогим, болезненным, пустым. Обязательное изучение с трех лет боевых искусств она пропустила, как и начальные правила Предзонья.
Сосед Кирр, узнав о Класте, буквально сразу же окунул ее в жестокий мир действительности. Брошенные почти на произвол судьбы Кирр и Класта, не обделенные, как многие предзонники — их одногодки, блестящим умом, находили свои прелести в общении лишь друг с другом. Он оберегал свою сверстницу, защищал от нападок ненормальных соседей и соседок — как же, пятипалая, не голубокровная, а потому уродина, выскочка... Кирр предупреждал Класту от всех неурядиц, был, если можно так сказать о десятилетнем мальчишке, наставником, спорщиком, и даже... учителем боевых искусств. Кирр мог часами рассказывать и показывать, как обращаться то с тем, то с иным оружием предзонников, учить боевым навыкам. Она была не то, что послушна и внимала все, о чем говорил и показывал Кирр. Он ради нее забросил все дурацкие мальчишечьи посиделки и тупые игры, которые ничего не развивали.
Кирр порой даже удивлялся упрямству Класты, которая  начав, например, изучать тот или иной прием бросания метательного шара. Он понимал, что Класте сделать это намного тяжелее, чем предзонникам, поскольку она была пятипалой, и у нее на руках не было шестого, основного пальца, а он давал то преимущество хитроумного вращения метательного шара и изменял его траекторию, которых добиться пятипалому практически не под силу. Однако у Класты сначала очень плохо, но с каждым броском получалось все лучше и лучше, а через непродолжительное время она превзошла многих предзонников. Могла даже посоперничать и с Кирром. А вскоре начались и их вылазки за границу Предзонья.
Одна из вылазок к строящемуся вокруг Предзонья Периметру едва не стоила им обоим жизни. Вернее, жизни Кирра, ведь он был... шестипалым. Класту, пятипалую, да еще и краснокровную, может быть, живущие вне Предзонья и выпустили бы, а над ним поиздевались бы. Выручило ребят везение да нерасторопность военных строителей.
Класта переживала, что медленно растет. Разглядывая себя в осколке зеркала, принесенного Кирром со Свалки, она после каждой изнурительной тренировки в овладении оружием Предзонья, все время отмечала в своем теле мальчишечью угловатость и нечеткость линий еще не окрепшего тела. Она понимала, что в свои 11, 12, да и в 14 лет выглядела не воином — ребенком, и это очень раздражало ее. Ей все время казалось, что найденное другом зеркало нахально врало. И вдруг, в один прекрасный момент она поняла, что пришло время и ей стать взрослой...

* * *
Шла длительная непримиримая война между предзонниками и землянами. Она разгорелась уже давно. Каждый предзонник должен был лишить жизни хотя бы одного пятипалого. Даже калека. Класта осталась одной из немногих, которая не выполнила приказа Праматери, проигнорировала Указы и наставления Старейшин, и отказалась даже совершить специальный рейд за Пределы, считая подобную глупость ниже своего достоинства. Благодаря Кирру и своему упорству, она теперь владела практически в совершенстве почти всеми видами оружия Предзонья не хуже парней. Одним метательным шаром с сорока метров поражала бегущую мишень, чего, порой, не удавалось и многим предзонникам-мужчинам.
— Да, я могу убить. Это не трудно, — призналась она однажды Кирру во время очередной тренировки на площадке, расположенной неподалеку от Башни Старого Злодея. — И, думаю, что смогу не одному землянину выпустить мозги на волю, пока кто-то из пятипалых не пришибет меня. Но разве дело в том, Кирр, чтобы лишить жизни одного-двух землян и отдать за это свою жизнь? Ты же понимаешь, что требование Праматери и наших Старейшин смешно. Таким образом, Кирр, эта никому ненужная война продлится еще не один десяток лет! А то и дольше. Будут погибать земляне, плодящиеся как кролики, но будут погибать и предзонники... И это не в нашу пользу — нас остается все меньше и меньше: болезни, война, недоедание, бесперспективность, экология... Как по мне, то здесь нужно все решить одним махом! Мы же, дорогой Кирр, к сожалению, абсолютно немощны в своих партизанских потугах.
— Партизанских? Почему?
— Потому, что кончается на «у», — упрямо произнесла девушка и так взглянула на Кирра, что вертевшийся у него на языке очередной вопрос, что же она предлагает тогда предпринять, застрял у парня  где-то на подходе к гортани.
Метательный шар, который со злостью и присущим Класте азартом, метнула она по выпущенному мальчишкой зайцу, достав его практически на пределе досягаемости, переломал ушастому все кости.
Пока готовилась очередная жертва, девушка запустила руку в заплечную сумку и снова почувствовала в своей руке приятную тяжесть и прохладу метательного шара. Пальцы привычно и осторожно пробежали по острым шипам и нащупали едва ощутимые углубления для удобства метания и сразу же легли в них. Разве что на шаре осталось незаполненным одно углубление, предназначенное для основного пальца, которого у Класты не было. Ее хоть и признали предзонницей, но ведь она родилась пятипалой и краснокровной.
Достав из заплечной сумки очередной метательный шар, Класта умело повертела его в пальцах, и вдруг подобрела:
— Ты хотел что-то сказать? — спросила она у Кирра, повернув голову к парню.
Предзонник лишь успел отрицательно махнуть головой, и вяло улыбнуться, как вновь через площадку просвистел метательный шар. И снова Класта опередила всех тренирующихся. Ее зеленый в крапинку шар был намного шустрее брошенных шаров остальными. Он с таким вывертом подбросил ушастика кверху, что тот, уже мертвый, несколько раз перевернулся в воздухе.
— С тобой лучше не ходить на тренировку, — обиженно проговорил стоящий рядом с девушкой Марс. Он не успел даже поднять руку с метательным шаром. — Ни одной цели не упустишь.
— На всех не угодишь, — сказала, как отрезала, Класта. — Кажись, земляне говорили: не зевай Хома, пока ярмарка. И я того же мнения, Марс. Вот окончатся мои шары — милости просим...
— Тогда ты за бросалы примешься. Хоть пару мишеней нам оставь.
Класта только слегка улыбнулась юноше и, сразу же упрямо поджала губы до такой степени, что они стали почти бескровными.
— Да не упрямься, Класта, — едва слышно попросил Кирр. — Оставь, пожалуйста, и им возможность по «живью» позабавляться.
— Им следует помнить, что выжить может лишь тот предзонник, который будет ловчее, быстрее, нахальнее. В войну именно такие и выживают в первую очередь.
— И дураки...
— Что дураки? — уже в который раз за сегодня подняла на Кирра глаза девушка. — Метательный шар она уже держала наизготовку.
— И дураки, зачастую, выживают.
— Это только потому, что дуракам, как ни странно, больше везет, Кирр.
— Пойдем, Класта. На сегодня хватит. Честно говоря, я устал, да и времени уже столько...
— Я и так потеряла немало времени, пока была взаперти. Надо наверстывать упущенное, а усталость... После тренировки по живым мишеням усталость всегда приятна. После нее и спится лучше, и чувствуешь себя намного увереннее...
Девушка не договорила. Заметив боковым зрением очередного появившегося на «поле боя» зайца, казалось, не целясь, метнула по живой мишени свой шар.
— Пойдем, — опять попросил Кирр, проследив за шаром, который, как и следовало, нашел жертву. — Это последняя на сегодня мишень.
Подождали, пока чумазый пацаненок принес собранные на площадке метательные шары. Класта привычно рассовала их по карманам заплечной сумки, с сожалением вздохнула:
— Жаль, что мало мишеней, —  сказала она. — Всего час сорок... Да ладно, завтра еще потренируюсь.
— Завтрашнюю тренировку Старейшины отменили, Класта. Воины отправляются за Пределы. Потрошить пятипалых.
— И ты, конечно же? — спросила как бы между прочим.
— Без меня...
— Ладно, вояка, — снисходительно сказала девушка. — Ты, Кирр, согласна, еще как-то сможешь постоять за себя, но такие как, — Класта чуть понизила голос, чтобы не ввести в краску того, о ком будет говорить, — Марс и иже с ним...
— Так как? Пойдешь с нами завтра на вылазку? Ты ведь давно готова к ней. А вообще-то, погоди, я на минуту переговорю с тренером по метанию. Мне нужны пару хороших метальщиков. Вот ты подошла бы на все сто процентов, но, знаю, опять откажешься, поскольку...
Класта, недовольно хмыкнув, молча повесила сумку на правое плечо и, не дожидаясь Кирра, который побежал почти через всю поляну к стоящему там Крому — тренеру по метанию, — решительно зашагала с тренировочной площадки.
Кирр догнал девушку уже за поворотом.
— Ты как всегда в своем репертуаре, — даже не запыхавшись, проговорил он. — Тебя ждать завтра у Входа в Подземелье? Придешь на Посвящение?
— Дебилизм, — бросила девушка.
— Знаешь, в последнее время я почему-то тоже так думаю, но законы Предзонья предписывают это. Праматерь и Старейшины...
— Все уши прожужжали, продыху нет, — недовольно пробормотала Класта. Лучше скажи, как у тебя дела с новой разработкой противоминной ловушки? Ведь уже столько предзонников подорвались на минах, а наши собаки и коты их уже не чуют.
Кирр только развел руками.
— Некогда заниматься ловушкой — все чаще и чаще мы отправляемся во Вне попугать пятипалых.
— Лучше бы ты посвятил себя делу понужнее, Кирр, чем бродить по городам и поселениям землян в поисках удачи и попытки пришить одного, другого. Противоминные ловушки куда интереснее... Да и пользы от них было бы для предзонников больше...
— Помолчала бы. Я хоть нескольким пятипалым кишки на волю выпустил. Их тела покоятся уже в земле, а указательные пальчики — в нашем Музее воинской славы.   А ты... ля-ля...
— Не сыпь мне соль на рану, Кирр, — в сердцах сказала девушка. Голос ее посуровел, сделался почти что металлическим. — Но так как ты предлагаешь мне «выйти на охоту», я не хочу. Что толку, Кирр? Это нужно лишь горстке. И землян, да и нашим Старейшинам. И Праматерь, как ни странно, зациклилась только на войне... Придет время, и я заявлю о себе. Только постарайся, доживи до этого часа, не попадись преждевременно в ловушку землян. Хорошо?
— Да уж как-то сдюжу, доживу, — уверенно проговорил Кирр, чувствуя, как червячок сомнения в том, что все, что он делал до сих пор, обыкновеннейшая ерунда, в первый раз тронул его душу...

* * *
Класта была красива. Чуть раскосые, цвета неба, глаза отнюдь не портили ее совсем без морщин лица. В последнее время она стала неуправляемой... Девушка сама вполне могла сойти за абсолютно нормального человека для землян, но в то же время у Класты оставался и никем не отрицаемый шарм Предзонья...
Она немало времени провела в полусырых подземных галереях, в которых испокон веков находились военные и исторические архивы Предзонья. Что стоило девушке выклянчить у Старейшин разрешение прикоснуться к самому сокровенному! Это был огромный прогресс для Класты. О том же, чтобы посетить Малый Зал Предзонья и встретиться с Праматерью с глазу на глаз хоть на несколько минут, не могло быть и речи... Туда путь ей был заказан. Скорее всего, навсегда. Лишь немногие Посвященные могли видеться и советоваться с Праматерью, которая однажды сказала, что человек — будь-то пятипалый землянин или шестипалый предзонник — нерациональный носитель памяти и разума.
Для Класты оставалась одна отдушина: до обеда сгонять злость на живых и неживых мишенях, а затем идти копаться всласть в архивах и узнавать как можно больше об истории оружия предзонников, да и вообще все об истории ее многострадального народа.
Несмотря на то, что к ней относились не предвзято,  Главный Хранитель Истории Предзонья старик Фирст всегда доброжелательно приглашал девушку то в одно, то в другое хранилище редчайших рукописей и кристаллов памяти. Он одобрял практически все шаги девушки по познанию военной истории своего народа, но Главный Хранитель Истории Предзонья все же так и не сказал Класте основного — откуда и каким образом предзонники появились на Земле. Здесь был полный провал. Было все, начиная с обоснования на новом месте, были рассказы о кровавых драках и побоищах между предзонниками и землянами, о создании то одного, то иного вида оружия, но этого...
Однажды, правда, Главный Хранитель Истории Предзонья только вскользь намекнул девушке, что Земля не изначальная родина предзонников, а... приемная мать...
После откровения старика Фирста, девушка долго не могла прийти в себя, но страшную тайну Главный Хранитель Истории Предзонья унес полгода назад с собой в иной, потусторонний мир. Архивы же молчали... Или нужные материалы находились в ином месте, доступа к которому Класта не знала. Возможно, эти данные хранила в своей безразмерной памяти только Праматерь...
Черноволосой, как часто называли Класту предзонники, всегда везло. Девушка уже давно могла стать женой любого молодого предзонника и успеть к этому времени нарожать ему множество детей, но Класта не шла на это. Она решила полностью отдать себя науке, познанию своего народа, поиску истинного происхождения его, чтобы затем разрешить самый главный конфликт, возникший между живущими Вне и предзонниками... Единственное, что она вынесла после откровенного разговора с теперь уже покойным Фирстом, что предзонники — пришлые на Земле, посторонние, даже чужие...
И еще, девушка чувствовала, что с каждым новым познанным фактом расправы землян над предзонниками, у нее разгорается жажда если не мщения, то, по крайней мере, жажда помочь своему такому немногочисленному  народу выжить... Она понимала, что никогда не станет душеприказчицей, но не хотела, чтобы ее народ пал на колени, не желала видеть практически каждый день процессии могильщиков к Шестому озеру... Это уже потом, когда хоть немного «поумнеет», она выйдет замуж и станет матерью.
Класта часто задумывалась и над тем, как они появились на Земле и когда. Она даже подозревала, что предзонники прилетели с какой-то далекой звезды, или же пришли сюда по межвременному каналу...
Редкими вечерами девушка наблюдала за тусклыми, затуманенными не улетучивающимся верхним смогом звездами и думала, что, видимо, где-то там осталась ее Родина. Вернее, родина ее далеких предков, поскольку она родилась уже здесь, на Земле...
 Девушка спросила бы у звезд, кто такие предзонники и откуда они пришли, но звезды молчали и тоже не спешили раскрывать девушке своей тайны, как не раскрыл ее Класте и Главный Хранитель Истории Предзонья, ныне покойный Фирст. Видно думал рассказать Класте об этом позже, но он умер.
Ничего нового девушка не находила и в далеких хранилищах, где листала немногочисленные, припавшие пылью и убитые старостью книги, перекладывала металлические пластины с незнакомыми письменами, которые никто в Предзонье не мог прочесть. Она думала, что со временем научится распознавать  письмена и на пластинах. Или же кристаллы памяти, лежавшие теперь просто россыпью в сыром углу шестой каморки бывшего Музея Истории Предзонья... Но если книги можно было прочесть тут же, пластины — позже, но прочесть кристаллы памяти было не на чем — такой техники нынче в Предзонье не существовало. Может, прочесть кристаллы памяти могла Праматерь, этого Класта не знала, и никто не мог ей сказать об этом. Доступа же к Праматери, чтобы спросить у нее об этом, у Класты не было.
— Эти книги, кристаллы и пластины хранят прикосновение рук наших далеких-далеких предков, Класта, — сказал однажды хранитель Фирст. — Они хранят нашу Историю, и, Слава Праматери, что я смог сохранить хоть не много из их до сего времени, поскольку до моего назначения сюда хранителями Старого Зала Истории были псевдо хранители — неотесанные чурбаны и необразованные придурки...
Вот за это и поплатился Фирст...
Класта и до сих пор не верила в то, что старик Фирст ушел из жизни во время, отведенное ему его биологическими часами. Нет, биологического старения у него, несмотря на преклонный возраст, не наблюдалось, как и отсутствие ума, как у некоторых Старейшин. Это был еще крепенький старик! И вот, его не стало...
В тот неблагодарный день Класта пришла, как всегда после обеда, к каморке Главного Хранителя Истории Предзонья, но она была, к удивлению девушки, закрыта. Не нашла она старика Фирста и никого из старших и в хранилищах. В одном из хранилищ, правда, встретила какого-то оборвыша, который сообщил ей, что утром старика Фирста могильщики увезли к Шестому озеру.
— Ты сам видел это? — спросила Класта, с трудом приходя в себя.
— Видел. Я удивился, что светляки не потухли в его каморке, когда старика Фирста увезли могильщики...
— Почему?
— Да почем я знаю? Не потухли и все. Хотя, ты же знаешь, — паренек поднял на Класту свои глаза, —  когда мертвого увозят, и в каморке никого не остается, светляки тухнут. До прихода теплокровного... Но они не разгорались, когда я вошел, а... горели, как обычно, словно Фирст минуту назад вышел из каморки, и светляки не успели даже потухнуть... Отсюда выходит, что...
— Ладно, спасибо тебе, хотя и за такую неприятную новость, — с болью в голосе произнесла Класта, не дослушав паренька. Лишь выйдя из хранилища, подумала, что худенький  паренек, которого она встретила там, не какой-то дебил, а думающий. Действительно, почему не потухли светляки в каморке Фирста, ведь там теперь пусто... И  старика могильщики уже давно увезли к Шестому озеру... Значит Главный Хранитель Истории Предзонья Фирст, возможно умер не своей смертью и его по приказу Старейшин или даже Праматери... убили либо специально обученные воины-исполнители приказов Старейшин или те же молчаливые могильщики, а потом и увезли к Шестому озеру...
Девушка понимала, что могла ошибаться, но в то же время эта ошибка была ничтожной.

* * *
Обо всем, что случилось с Главным Хранителем Истории Предзонья, лучше было не вспоминать, но память все возвращала и возвращала Класту в те далекие времена, когда ее, еще девочкой, принял Главный Хранитель Истории Предзонья. Доброта и нежность, тепло, которое шло от, казалось, грубого, неотесанного на вид старика, нечастые встречи, сдружили их. Он не только все показывал ей, но и научил древнему языку предзонников, который не знал в Предзонье уже практически никто, научил, как распаковывать и читать кристаллы памяти в последнем, оставшемся «в живых» и едва «дышащем» аппарате — кристаллофоне. Единственное, чему не успел научить Фирст девушку, так это разбираться в тончайших хитросплетениях знаков и разнообразных завитушек на металлических пластинах, которых в хранилищах Предзонья было очень мало... Все это он откладывал на потом», но этого «потом» не случилось. 
Весь день девушку что-то мучило. Что именно, Класта поняла, когда, преодолев несколько километров, к вечеру пришла на единственную возвышенность, которая была в Предзонье.
Ветер, добротно трудившийся с утра, стих. Класта находилась одна на самом краю Предзонья, у оконечности Свалки, которая огромным дымящимся языком нахально пыталась слизать все Предзонье. Девушка пыталась разглядеть звезды, которые с трудом продирались сквозь густую пелену смога.
Неожиданно девушка ощутила недалекое присутствие мыслящего. Ее словно обдало легким дуновением ветра. Слабая волна рывками плыла слева от нее. Класта повернула голову на пульсацию и метрах в тридцати от себя увидела сгорбленную фигуру старика. Он, тяжело переставляя ноги, то и дело ныряя в ворохи отходов, двигался по направлению к ней. Рядом со стариком, чуть прихрамывая, шел пес.
Как ни силилась, но по фигуре старика, на худое тело которого  было накинуто рубище, девушка узнать, кто это, не могла. Голову старика скрывал огромный капюшон. Он что-то непонятное хрипло бормотал, а пес то и дело дружелюбно поглядывал на него.
Почему-то, только увидев старика, Класта подумала, что это Старейшина Корри, но походка незнакомца сразу же указала, что это не  Горбун Предзонья. Только мгновение старик стал похож на  Главного Хранителя Истории Предзонья Фирста, но тут же Класта отбросила эту версию.
Кто же тогда?
Лазутчик?
Враг?
Он был уже в пяти метрах от нее.
Рука девушки машинально дернулась к заплечному мешку. Спустя секунду, в ее пальцах был метательный шар, который своей тяжестью привычно лег в ладонь.
Странный человек спустя мгновение распрямился и повернулся к девушке. И Класта, пораженная, застыла на месте: перед нею стоял... Кирр.
Пес осторожно, исподлобья поглядывая на Класту, присел рядом с ногой парня.
— Ну, ты даешь, — Класта подбросила в руке метательный шар.
— А что? — вызывающе спросил Кирр, откидывая капюшон.
— Представляешь, я тебя не узнала. С детства вместе, и не узнала. Я едва не метнула в тебя шар. Да еще и с защитником, — кивнула на пса, внимательно наблюдавшего за девушкой. — Ты так изменил голос, что...
— Какой голос? По моему, я до встречи с тобой молчал.
— Ты что-то сказал своему...  другу.
— Хорошо слышишь. Я только побормотал ему, что это «свои».
—  Ты отлично перевоплотился в старика, что я ни за что бы ни подумала...
— Что могу внедриться к пятипалым? — чуть с язвинкой произнес Кирр. — Но этого делать не буду, — Кирр поднял свою шестипалую руку. — Я не собираюсь увечить себя и отсекать основной палец, как это сделали некоторые из наших. И, сама понимаешь, наша голубая кровь все равно выдаст меня, если что. Это ты могла бы устроить променад — и пятипалая, и краснокровная. Ну да ладно, пошел я. Мне необходимо досконально изучить  врага — это, думаю, поможет нам в победе. Возможно и Пират поможет мне. Правда, Пират?
Пес чуть привстал на задних лапах, показывая свою готовность к дальнейшему походу.
— Погоди, Кирр, — попросила Класта, и тут же задала вопрос, от которого Кирр оторопел:
— Ты хочешь за несколько часов... досконально изучить врага? Не смеши! В данном случае даже наглостью ничего не достигнешь. Как бы ни обжегся. С волками жить — по-волчьи выть, Кирр. Ты с пятипалыми не жил, как и я тоже.
Кирр, уже вошедший в образ старца, только отрицательно повел головой, затем согласился:
— Ты права только наполовину. Я владею достаточной информацией, которую предоставила о пятипалых Праматерь. Это раз. Во-вторых, вернувшись из логова врага, наши лазутчики кое-чего донесли интересного.  В третьих...
— Все, все. Кирр, молчу, — сказала Класта. — Иди с Праматерью, — привычно добавила и забросила неиспользованный метательный шар в заплечный мешок.
Кирр кивнул и бросил:
— Пойдем. Пират, у нас с тобой на сегодня еще много работы.

* * *
Класта, подойдя к хижине Старейшины Корри, постучала в небольшое окошко, в котором почти сразу появилось старушечье лицо служанки Старейшины. Она кивнула на приветствие Класты и, набросив на спину огромный платок, вышла из хижины.
— Здравствуйте, Хора, — уважительно произнесла Класта.
— Здравствуй.
— Мне посыльные мальчишки сказали, что я срочно нужна Старейшине Корри.
— Подожди здесь, я предупрежу его, что ты пришла, — сказала служанка.
Класта кивнула. Девушка знала, что никто из предзонников, кроме служанок или жен никогда не были в домах Старейшин. Все, что там происходило, было за семью замками. И разговор этот произойдет на улице, несмотря на то, что морозец пощипывал щеки.
Зная неторопливость  и болезненность Старейшины, Класта думала, что придется ждать по крайней мере минут десять, а то и больше, но ошиблась — Корри появился тут же, не успев закрыться за служанкой Хорой дверь.
— Здравствуйте, Старейшина, тут же сказала Класта. Вы за мной посылали посыльных?
— Ну, здравствуй, — произнес он с натугой. — Посылал, — начал было он, но дверь вновь приоткрылась и в ней показалась служанка Хора с небольшим стульчиком.
— Присаживайтесь, Старейшина, — сказала она, ставя перед Горбуном Предзонья вынесенный стульчик.
— Нет, убери его, — нетерпеливо произнес Старейшина Корри. — И уходи. Мне серьезно поговорить нужно с Кластой.
Как только служанка молча исчезла за дверью, Старейшина повернулся к девушке и без предисловия, тут же медленно проговорил:
— Ты завтра должна убить пятипалого. Время твоего детства давно вышло. Иначе придется распрощаться с жизнью. Это все идет потому, что ты неактивна, Класта. Тебе лишь бы конфликтовать со всеми предзонниками, вернее с существующими нынче законами Предзонья. Нам предостаточно Истории Предзонья, о которой ты прожужжала все уши не только мне...
— Зная нашу историю, мы сможем...
— Чтобы я больше не слышал об этом. Ты поняла? Нечего разводить смуту среди нас! Не ты первая... — Старейшина Корри пригладил свои длинные, аккуратно зализанные совершенно седые волосы, громко высморкался.  — Не женское дело заниматься науками, встречаться с Праматерью и тому подобное. Для этого есть избранные народом Старейшины. На всех Праматери не хватит... Женское дело —  стряпать и родить как можно больше мужчин, которые впоследствии станут воинами и покажут нашим врагам почем фунт лиха! Но, прежде всего, пока ты не стала матерью, ты должна лишить жизни хотя бы одного, живущего Вне. Не забывай, что это тоже непререкаемый Закон Предзонья!
Класта, опустив голову, слушала Горбуна Предзонья, хотя все внутри у нее кипело.
 — Поскольку ты сама не нашла жертву и до сих пор не отважилась покинуть пределы Предзонья, наши воины поймают тебе одного или нескольких пятипалых, приведут сюда, чтобы ты повыдергивала им пальцы и перерезала своим ножом глотки или расплескала их мозги по Предзонью метательными шарами, как ты делаешь с живыми мишенями... Ты обязана убить врага! У Ритуальной хижины, у Ворот Входа в Подземелье, или в ином месте. Это последнее предупреждение Старейшин Предзонья. Не выполнишь их указаний —  с тебя, живой, в назидание другим, неактивным, мясники аккуратно снимут шкуру. Твою шкуру, Класта. И повесят тебя на крюки на перекладине. Перед входом на Площадь у Башни Старого Злодея. Там и оставят подыхать. Нам надоело твое упрямство... На тебя и так старшее поколение предзонников смотрит косо. Да и много молодежи тоже. Разве я не прав?
— Потому, что я... Что у меня на руках по пять пальцев, а не по шесть? — возмущенно проговорила девушка. Ну зачем всё это? Зачем? Я что, палач?
— Я всё сказал, — резко бросил Старейшина Корри, так и не ответив Класте.
Старейшина Корри  — он же Горбун Предзонья — так распалился, что девушке даже стало жаль его.
— Но ведь зло порождает ответное зло, — упрямо поджав губы,  произнесла Класта, абсолютно не восприняв угрозу Горбуна Предзонья. — Разве я не права? Разве вы не считаете, что нас, предзонников, словно кто-то неизвестный, заставляет убивать, лишать жизни, проводить чистку среди пятипалых, сортировать их, поголовно становиться палачами, хотят того предзонники или не хотят?
— Сортировать? — только и повторился Горбун Предзонья. — Но ведь подобное... Ты не считаешь, что только что произнесенное тобой — богохульство? За это тебя следует тут же предать осмеянию и лишить жизни...
— Опять же, Старейшина Корри, я не поняла, почему все так? Почему я должна убивать? Я не хочу этого делать! Не хочу убивать... Зачем?
— Не твоего ума дело, — неожиданно резко произнес Старейшина. — Существуют реальные и умные законы Предзонья, Праматери, подчиняться которым всем предзонникам следует беспрекословно. Надеюсь, я, Класта, ясно изложил тебе всё?
Класта так посмотрела на Старейшину, что тому стало не по себе. Ему показалось, что девушка читает все его, отнюдь не приятные не только для нее мысли, однако он все же нашелся что ответить абсолютно бесстрашной, неуправляемой девчонке:
— За то зло, которое нам, представителям расы шестипалых, уготовили человеки, живущие вне Предзонья,  которые везде называют себя «разумными»,  их  всех надо на куски разорвать и медленно зажарить на костре. Чтобы они почувствовали, что это такое быть подопытными кроликами, — резко и упрямо сказал  Старейшина Корри, вытирая куском того, что осталось от руки, свои губы. —  Видишь, что живущие за Предзоньем делают с нами, — он поднял кверху кусок руки, завернутый в какую-то тряпку. — Мы вырождаемся, как раса, девочка. Нас становится все меньше и меньше. Пройдет еще немного десятков, а то и меньше лет, и нас может вообще не остаться на этой планете.
— А, может, причина совсем не в этом, Старейшина, и мы, предзонники, попав в непривычные нам условия, вырождаемся? Или еще об одном. Вы все, Старейшины, не задумывались над тем, что у нас в Предзонье остался только один мастер, который делает нормальные метательные шары? И в подмастерье к нему никто не хочет идти. Как же, возгордились... Все нынче норовят стать покруче. Конечно, раньше это было престижное занятие, а нынче разве что суета...
— Ты, девочка, пятипалая, и тебе многого не понять. Да ты, кстати, и не хочешь понимать, поскольку пытаешься отмежеваться от данной проблемы напрочь. Предзонников земляне не щадят и убивают повсеместно. Они терпеть не могут нашу голубую кровь. Но и мы тоже не можем терпеть красной крови у живущих вне Предзонья.
— Но я не только пятипалая, но у меня еще и красная кровь, Старейшина Корри, — резко сказала Класта. — И я живу в Предзонье, и я люблю Предзонье, и я переживаю за каждого предзонника... Значит, я тоже — враг?
— Знаю, но о тебе особый разговор. Благодари Старейшин и особо Праматерь, которая разрешила, как исключение, оставить тебя в Предзонье, несмотря на твою пятипалость и красную кровь, которая  плескается в тебе.
— Я благодарю мою маму за то, что она скрыла меня от Выбраковщиков.
— Не юродствуй. Мы, Старейшины, знаем причину нашего вырождения. Во всем полностью повинен землянин, человек, живущий вне Предзонья, повинны все местные. Поэтому, Класта, Старейшины Предзонья тебя предупредили  и  ждут... — Корри  надолго закашлялся.  Отхаркал гноем. — Мне  жить осталось всего ничего, но я еще увижу либо смерть живущего вне Предзонья человека или нескольких человек от твоей руки, девочка, либо твою смерть! Надеюсь, ты поняла меня?
Старейшина Корри поднял на упрямо поджавшую губы Класту свои воспаленные глаза. Она ничего не ответила Старейшине, и Корри продолжил:
— Главное, чтобы ты навсегда зарубила на носу, Класта!  Не мы, Класта, первыми взяли в руки оружие. Это живущие вне Предзонья заставили нас стать на тропу войны... — добавил он
— Никем не доказано, кто начал первым, — вновь упрямо произнесла девушка, хотя в ее душу закрался червячок  сомнения, что, возможно, Старейшина Корри в чем-то и прав?
Не слушая возражений Класты, Горбун Предзонья продолжил:
— Тебе приведут землянина, варвара одного, или нескольких, и ты, девочка, уничтожишь их. Моя последняя просьба — не будь упрямицей! — сказал Старейшина и, не дожидаясь ответа, медленно поднялся по ступенькам в свою хижину. Затем, повернувшись, уже с верхней ступеньки, опалил ее своим пронизывающим взглядом... — Надеюсь, ты всё поняла! — добавил он и, покряхтывая, приоткрыл дверь и вошел в свою старую-престарую деревянную, много лет битую дождями и снегами, морозами хижину.  Затем дверь снова открылась и в ней показалась голова Горбуна Предзонья:
— Ты еще не ушла, и хорошо, — проговорил он, с трудом выходя на улицу. — Я вот подумал, и хочу тебе сказать, что ты погубишь себя своим упрямством. Можешь сейчас же уйти к пятипалым, если пройдешь все кордоны. Не наши, а их кордоны со Станциями поля Периметра и другим. Я возьму этот грех на душу, отпустив и сказав такие кощунственные слова. Да, ты сбежишь из Предзонья, и наши тебя не убьют, но тебя убьют пятипалые, ведь у тебя нет ничего, говорящего о том, что ты родилась не в Предзонье, а Вне. У тебя нет идентификационной карточки, у тебя ничего нет того, чтобы ты... Ты для них — никто. Поняла? А теперь, иди. Конечно, вольному воля. Но ты еще вернешься, девочка, из Вне. Там тебя не примут. Я знаю, что ты задумала. Я прочитал твои спонтанные мысли. Мне бы очень хотелось, чтобы тебе повезло больше, чем кому бы то ни было из Предзонья... Я, Класта, устал ждать милостыни, которой никто из предзонников, так никогда и не дождется... Прошли годы, Класта. Пролетели, как один день. Может, у вас это написано на роду — не знаю, но еще твоя бабушка, а затем и мать искали, где получше, но, как видишь, ничего у них путного не вышло.
Старейшина Корри вздохнул.
— Я бы порекомендовал тебе, Класта, не питать больших надежд, а убить хотя бы одного пятипалого или одну пятипалую по законам Предзонья. Ты еще вернешься из Вне. Там тебя не примут, — повторился Горбун Предзонья. — Возвращение твое будет длительным и, к сожалению, болезненным. Я все просчитал, девочка... У тебя гороскоп отнюдь не бархатный...  Я больше ничего не скажу, иди, и не стой здесь, перед моей хижиной истуканом...
Сказав последнее, Старейшина Корри так посмотрел на девушку, что ей от его пронизывающего, всезнающего взгляда стало не по себе и, как Класте показалось тогда, у Горбуна Предзонья вдруг хищно вспыхнули незнакомые доселе, еще не погасшие с возрастом, дьявольские огоньки то ли мщения, то ли действа... Сказал и направился в свою хижину.
Класта тут же повернулась и медленно пошла в сторону Башни Старого Злодея, где, она знала, собрались предзонники для проводов воинов на очередную вылазку за пределы Предзонья.

* * *
Возле Башни Старого Злодея толпились вооруженные до зубов предзонники и предзонницы. Они горели желанием посчитаться с варварами за страшную смерть тридцатилетнего красавца Карлоса, которого еще живого земляне тащили за своим пятнистым бронетранспортером не один километр по асфальту, привязав за руки к тросу. Предзонники по кровавому следу нашли его лишь у границы, буквально в пятидесяти метрах от третьего эшелона поля Периметра. Там же, перед обезображенным телом воины Предзонья поклялись поквитаться и за остальных шестнадцать предзонников, оставшихся на поле боя у первого поста. Всех их перемолола военная мощь землян буквально в считанные минуты. Лишь старый Пагул, обожженный с головы до ног, с изувеченными руками, искромсанный осколками от рвущихся повсеместно мин и снарядов, чудом остался жив. Он и рассказал всем в Главном Зале о случившемся.
Появление мчащегося по проселочной дороге на бешеной скорости бронетранспортера пятипалых перед постом в Предзонье было настолько неожиданным, что никто из дежуривших не успел даже глазом моргнуть. Первый выстрел ракетой разнес опорный пункт. Стена огня, нахально сожрав недавно выстроенную вышку дозорных, переметнулась на сосняк. Два других зажигательных снаряда, выпущенных из бронетранспортера, подожгли торфяники, которые продолжали гореть и сегодня, спустя более суток после вторжения живущих Вне Предзонья.
Зная о возможных последствиях, Старейшины бросили к бывшему месту сражения многочисленный отряд предзонников и предзонниц, ставших на время и воинами, и пожарными. Они во что бы то ни стало, должны были потушить загоревшиеся торфяники, поскольку знали, если это им не удастся сделать в ближайшее время, все маршрутные тропы и проселочные дороги превратятся в выгоревшие ловушки, из которых не выбраться никому. Это было пострашнее минных заграждений, которыми часто «баловали» предзонников земляне...
К двенадцати по решению Старейшин к Башне Старого Злодея должны были подогнать большой спидвайзер, угнанный недавно у пятипалых прямо со стройки. Спустя час-полтора, группа из двухсот воинов, подогретая Старшим Наставником и стариком Пагулом, прорвав оборону у Периметра, неожиданно для живущих вне Предзонья, среди бела дня, ринется на штурм вражеского города, сметая все на своем пути...
Предзонники шли на смерть, но ведь и пятипалые земляне после этой вылазки за Предзонье недосчитаются многих своих сограждан...
Почти никто воинов в поход не провожал, если не считать случайных прохожих, спешивших по своим делам, да больных стариков и старух.
Торжественная церемония очередных проводов состоялась вчера вечером в Главном Зале Подземелья. Речь Главного Старейшины до сих пор была у всех воинов на устах... Особо запомнилось посвящение молодежи на правое дело. Впервые юным паренькам и девушкам, которым исполнилось к этому дню по шестнадцать лет, были торжественно вручены ярко-желтые кепки и настоящие боевые метательные шары.
Уверенные в своей непререкаемой правоте, воины, мирно переговариваясь, внимательно и придирчиво рассматривали свое новое оружие — киллербалсы1, которое выдали им сегодня утром буквально перед выходом. Новички стояли чуть поодаль, от уже закаленных, прошедших огонь и воду «воинов-старичков», группкой.

1 Киллербалсы — управляемые шарики-убийцы.

На тренировку и практику в применении киллербалсов у них времени не было, но оружие это, по словам Главного Старейшины и Старшего Наставника, было практически безотказным. Земляне еще не знали, что у предзонников, наконец, появилось одно из самых грозных оружий на Земле — управляемые шарики величиной чуть больше дробинки — над которым бились многие ученые Предзонья на протяжении почти целого столетия. Окончательную точку в разработке поставил ученый Ферт.
— Неужели эта миниатюрная десятисантиметровая трубочка с крохотными шариками внутри способна убить пятипалого? Какой-то бред. Ведь это, Кирр, даже не трофейный АКМ, не ручной гранатомет, не наши привычные метательные шары и дротики! Веса то в ней — кот наплакал. Пули, летящие из АКМов, не всегда убивают, потому что в полете чуть изменяют свою траекторию. Это раз. Во-вторых, предзонники не могут, как следует управляться  со стрелковым оружием землян. Другое дело метательные шары и тарелки, дротики, к которым мы привычны с детства. Да, пули трофейного оружия летят быстрее, но ведь они... Они, Кирр, часто, как говорят, летят в «молоко». Шар же — всегда попадает в цель, и его поражающая сила намного сильнее, чем у пули, которая проделывает только дырочку в теле, если она не разрывная... И вот, сопоставь размеры, Кирр. Что ты можешь ждать от этой дробинки? Ведь ее полет будет намного короче, чем, скажем у метательного шара или той же пули, пущенной из пистолета или автомата. Разве я не прав?
— Прав, Марк, и я с тобой согласен, но шарики одного киллербалса могут поразить... шестьдесят пятипалых, — поправил засомневавшегося Кирр. — Как минимум шестьдесят. У нас у каждого по пять комплектов киллербалсов. Значит, триста живущих вне Предзонья один предзонник сможет отправить к праотцам...
— Если они нас раньше не того, — вновь с сомнением в голосе прошептал говоривший. Земляне стреляют со своего оружия намного увереннее. Вчера расстреляли первый пост, позавчера пленили наших пастухов, сегодня... А на счет шестьдесят или  пятьдесят убитых киллербаллсом пятипалых — это тогда, когда пятипалые будут стоять или бежать группой, и их пух, пух, пух, а это практически исключено! Подобной прицельности никогда не будет. Особенно по движущимся целям. Разве не так, Кирр?
— Нас так просто не взять, Марк, хотя в стрелковом оружии, ты прав, у них гораздо больше практики.
— А ты говоришь о...
— Я согласен, пускай не триста, в первое время, как ты сказал, неизбежны промахи, но все равно много, — перебил предзонника Кирр. — Тебе бы, Марк, в куклы играть, а не воином быть... Да, несколько пятипалых ты, не стану отрицать, порешил, но воин из тебя не вышел, прости, хотя ты и мой думающий заместитель...
Марк глубоко вздохнул и подумал о том же. Он неоднократно винил мать в том, что она зачала его мальчиком, хотя ей ничего не стоило, чтобы он родился девочкой... Он хотел бы рожать детей, много детей, воспитывать их, а не «упражняться» в мордобое и убийствах.
— Ты прав, Кирр, воин из меня никудышный... — Марк вновь вздохнул и грустно посмотрел на огромную массу воинов-предзонников, вооруженных до зубов.
— Нужно было дома сидеть, — упрямо произнес Кирр. — Нас делать это заставляют обстоятельства. Однако, Марк, и не убивать, это тоже последнее дело...  Надеюсь, ты понимаешь, о чем я толкую?
— Понимаю, — произнес Марк.
— Но в то же время ты отнюдь не плохой стратег, Марк. И этого у тебя не отнять, — Кирр улыбнулся, затем продолжил:
— Эту  «трубочку», как ты именуешь, назвали не только киллербалсами, но и Оружием возмездия. Шарик, пущенный из нее, сначала парализует жертву, а затем может либо убить пятипалого, или нас с тобой, кого-то другого, либо навсегда оставить калекой — это уже зависит от возможностей организма, от того, как он может противиться яду, которым снабжены шарики.
— Лучше бы сделали так, чтобы пятипалые даже не мучаясь, сами своих перерезали, — сказал Марк и,  подумав, добавил, — и все равно, я не верю в силу киллербалсов, Кирр! Это до поры до времени!
— Не веришь в то, что и с остальными пятипалыми произойдет то же, что случилось в Большом зале с жертвой? — Кирр поднял на Марка удивленные глаза.
— Метательные шары сподручней...
— Это как посмотреть. Будешь использовать и метательные шары, но не забывай, Марк, о киллербалсах.
— Да не нужны они мне, возьми их лучше себе. Я не верю в россказни Старейшин. Они наплетут немало... Им бы поднять себя у нас в глазах...
— Оставь свои ненужные и опасные мысли при себе, Марк... И никому, пожалуйста,  больше не говори об этом. — Кирр осторожно повел взглядом по воинам и немногочисленным предзонникам, собравшимся на проводы. Поблизости никого ни шептунов, ни чистильщиков не было. — Не то, тебя мигом выпрут из войска и надолго, если не навсегда упрячут в сырое подземелье. Будешь там, в нечистотах копошиться да крыс своим телом кормить, пока не окочуришься... Или вообще, к восьминогим пожирателям мурашам в задний тоннель отправят. Это у Старейшин относительно инакомыслящих быстро делается. Понял?
— Понял, — недовольно пробормотал Марк. — Но я все равно остаюсь при своих мыслях. А хавники, мураши, или, как ты говоришь, пожиратели... Ну что же, на все воля Божья, Кирр, и Праматери. Значит такова моя судьба.
— Ладно, опять завел волынку, — с безразличием в голосе сказал Кирр, принимая из рук Марка киллербалсы. — А то, что ты остаешься при своем мнении, сугубо твое дело. Возможно когда-то и мы войдем в историю, и о нас будут вспоминать, как мы, наконец-то освободили наш немногочисленный народ от гнета пятипалых и сохранили его.
— Не пори горячки, Кирр. Это всё невозможно. Здесь нужен другой подход, а не война. Мы не сможем победить ни при каких обстоятельствах многомиллионную армию пятипалых, как бы ни старались. А ведь где-то существует наш Мир. А этот, как я посмотрю, и наш, и не наш. И лучше бы ты пока помолчал, прошептал Марк и тут же добавил еще тише, — тебе мало неприятностей со Старейшинами? Сегодня с тобой они были, можно сказать, добренькими, но учти, эти наполовину выжившие из ума старики, а это к твоему сведению, как я понял, определенная каста, но в будущем они могут тебе припомнить всё.
— Не пугай, пуганые, — так же тихо ответил Кирр.
— Конечно, у тебя, чтобы выслушать меня, нет свободной минуты.
— Знаешь, я таки найду для тебя не только свободную минуту, но и часы, — улыбнулся Кирр. — Но только после этого боя.
— За ним будет еще один, и еще, и еще, — Марк ухмыльнулся.
— Ладно, об этом как-то поговорим чуть позже, а то на нас уже почти все смотрят, что мы не слушаем наставлений Старейшин, а только треплемся.
— Твоя Класта идет, — сказал Марк, чуть кивнув вправо головой.
— Почему моя? Мы с ней только дружим, — возразил Кирр и повернулся на кивок.
— Знаем мы такую дружбу, — ухмыльнулся Марк. — После нее всегда дети получаются.
— Если бы мы с тобой были не здесь, а в другом месте, я бы накостылял тебе, — резко бросил Кирр, снова повернувшись к Марку.
— И... неплохие дети, — добавил Марк, уже смеясь и уворачиваясь от хорошего подзатыльника, который ему едва не отвесил предзонник.
Увидев девушку, что задумчиво шла по мелкой щебенке мимо Башни Старого Злодея, Кирр поправил на голове свою ярко-желтую кепку воина, подбодрился, перегородил ей дорогу и весело сказал:
— Класта, здравствуй! Возгордилась, нас не признаешь?
Девушка, словно споткнувшись, подняла глаза и, увидев друга детства Кирра, вяло улыбнулась.
— Здравствуй, — тихо ответила она на приветствие предзонника. — Привет, Марк, — сказала Класта парню, который на пару шагов отошел от Кирра, но все же с интересом наблюдал за ними. Сказала и собралась идти дальше, но ее вновь остановил Кирр:
— Что случилось? На тебе лица нет. Ты нам с Марком, наконец, объяснишь, с чем связана такая разительная перемена? Только не говори, что все у тебя, мол, нормально. А ты чего отошел, подойди ближе, — тут же обратился Кирр к Марку.
Класта вскинула глаза на Кирра, уже было открыла рот, но снова промолчала. Что-то не позволило ответить ей на вопрос Кирра.
— Тебя кто-то обидел? Может, мы с Марком? — не  дождавшись ответа, снова спросил Кирр.
Девушка молча отрицательно пару раз мотнула головой.
— Тогда в чем дело?
— Да ни в чем, — она отмахнулась.
— Тогда ты бессовестно пользуешься своим преимуществом...
— Каким преимуществом?
— Тем, что знаешь и молчишь. Кстати, мы на вылазку собрались. Попотрошим сегодня маленько пятипалых.  Поедем-ка с нами. Ты ведь никого еще не порешила. С твоим умением метать шары, Класта, как минимум несколько пятипалых живыми недосчитаются горожане.
— Нет, — девушка упрямо мотнула головой. — Я, к твоему сведению, не конченая дура. Это невозможно, Кирр. Совершенные ошибки всю жизнь преследуют человека! Я никого не буду убивать! Никогда! Убить мыслящего — большой грех, ребята.
— О том, что ты, прости, не конченая дура, я и так прекрасно знаю. Но, враки все, Класта! Сможешь выпустить кишки и нескольким пятипалым. Нужно переступить через твое дурацкое «не могу», через «ошибки», как ты думаешь. Даже Марк, который раньше тоже отнекивался, теперь в первых рядах воинов. И посмотри, как он вырос в глазах всего Предзонья! А грех... Да все мы, Класта, грешны на нашей грешной Земле... Да еще и как грешны!
— Ты уверен, что эта Земля, наша?
— Ну, ты даешь! — Кирр ухмыльнулся. — Ты представляешь, Марк, —  он обратился к товарищу по оружию, — наша Класта полезла в та-акие высокие материи, что как бы чего не вышло. Закопалась, от нечего делать, в своих архивах...  А, может она чего-то там нашла сногсшибательного? — Кирр рассмеялся, но Марк оборвал его смех:
— А почему бы и нет. Ведь не напрасно Класта проводишь в архивах время, или я не прав?
— Почти что прав, Марк. Да, она, Земля, вскормила наше поколение, поколение наших предков, но, как мне кажется, это не наша далекая Прародина... И не в архивах дело. Ничего в архивах я не нашла. Пока. Хотя, они в таком плачевном состоянии, что на самом деле  плакать хочется... Никому наши архивы не нужны. После того, как увезли к Шестому озеру старика Фирста, никто архивами не занимается вообще. Да и путь к ним перекрыт не только Старейшинами, но и, по их словам, Праматерь не позволяет особо копаться в них. А это глупость. Архивы нужны всем... Ведь это наша история... И Праматерь, ребята,  глубоко ошибается!
Вот, понеслось... Ну да ладно, думай, как хочешь. Мы с Марком закладывать тебя  чистильщикам Предзонья не собираемся за твои столь «грязные» мыслишки, которые идут вразрез с мыслями Праматери и наших Старейшин... Нам это ни к чему. Правда, Марк?
Марк молча кивнул.
— Но при других, Класта, чуть попридержи язык. Старейшины вздернут тебя за инакомыслие и не вздрогнут в знак  того, что совершили убийство. При всем народе... Здесь же, у Башни Старого Злодея. Ну, вот видишь, все чин чинарем... Мы будем немы, как светляки... Ш-ша, — вдруг прошипел Кирр, чуть склонив голову направо, где, появившись как из-под земли, «окопался» чистильщик. — Короче, убьешь какого-то пятипалого, и с плеч долой сей тяжкий грех... Праматерь ведь настаивает на этом, Класта! Ты же понимаешь, что...
— Нет уж, — резко, как  отрубила, бросила Класта, даже не обратив на наставившего уши чистильщика. — Ты понимаешь все по-своему, я по-своему... Сегодня я никуда не пойду. Я уже ответила Старейшинам об этом на вчерашнем посвящении, сегодня и Старейшине Корри. — Разве необходимо еще раз говорить об этом же?  Ну почему, почему ты не можешь понять меня, как не понимают меня и остальные предзонники. Да, я несколько другая. Да, у меня на руках по пять пальцев вместо шести, как у тебя, у Марка или у других предзонников и предзонниц, да у меня не голубая, а красная кровь, как у живущих Вне Предзонья. Так что же я виновата в этом? А то, что я не хочу никого убивать, разве это плохо? Не возражаю в том, что возможно, дипломатически разрешить, казалось бы неразрешенный вопрос или  огромную кучу вопросов будет сложно, очень сложно, но зачем проливать кровь, как наших врагов, так и предзонников? Судя по сообщениям, не все пятипалые отъявленные изверги, бандиты и все такое прочее. И среди наших не все...
Поняв, что здесь ничего не выудит нового, противоправного, шпион ретировался так же незаметно, как и появился перед ребятами.
— Ладно, я тебя понял, — прервал Класту Кирр, даже не обратив внимания на то, что чистильщик исчез. — Значит, ты в другой раз... — в голосе предзонника послышалось сожаление.
— Другого раза тоже не будет, Кирр. Все эти вылазки не стоят и ломаного гроша. Как-то позже поговорим, но опять-таки, не об этом.
— А о чем? О том, что мы здесь, на Земле пришлые, мы с Марком уже слышали. Опять о твоих хромосомах?
— Не о моих.
Слушая разговор между Кластой и Кирром, Марк снова ухмыльнулся.
— Извини, я не так выразился, — поправился Кирр. — Но твои новые изыскания в области зоологии, биологии и антропологии меня, Класта, поверь, совсем не занимают... Вот, если бы... И еще. Как по мне, то Первый Старейшина, да и все Старейшины давно потеряли связь с действительностью, они отдалились от своего народа, то есть, от нас, поскольку закрылись в своем подземелье. Ими нынче руководит только Праматерь. Да и она, смотрю, все чаще и чаще стала ошибаться в своих суждениях и приказах.
— Потише, Кирр, — только и произнесла Класта. — За это можно схлопотать  виселицу. Везде столько доносчиков и шпионов стало в последнее время...
Кирр согласно кивнул, но видно было, что его мучают все эти вопросы уже давно. Затем он поднял глаза на Класту:
— Этот, чистильщик, который только что крутился возле нас, уже ретировался к другим ропщущим, а Марк и ты не донесете на меня за мою «ересь».
— Конечно, — Класта улыбнулась.
— Спидвайзер! — крикнул кто-то.
— Спидвайзер вышел! Строиться! — тотчас подал команду Старший Наставник воинов.
Мужественные лица воинов, одетых в специальное обмундирование, в ярко-желтых кепках, вносившие буквально минуту назад определенный диссонанс на площади, сняли свои кепки, положили их в заплечные мешки рядом с метательными шарами, начали споро строиться.
— Задайте хорошенько им жару, ребятки, — сказал подошедший к воинам сгорбленный старик-инвалид. — В свое время я их покрошил достаточно. И оставайтесь живыми! Жизнь дорогб! Вам еще рано отправляться к Шестому озеру в иные миры. Поберегите тех, кто собрался с вами в первый раз. И девчонок наших тоже берегите. Им еще матерями стать придет время!
— Постараемся, дед, спасибо!
Спидвайзер подкатил вовремя и гогочущая толпа воинов ради смеха, посадив сначала девушек и новобранцев, начала брать раскрытые двери «штурмом».
— Пожелай мне и Марку удачи, Класта, — попросил напоследок Кирр, отойдя от девушки метров на шесть к спидвайзеру, в котором уже разместились воины.
— Возвращайтесь живыми, — сказала Класта. — Жизнь она для живых.
Скорее всего последние слова девушки Кирр и Марк  пропустили мимо ушей и с трудом втиснулись в полностью забитый спидвайзер, который, пару раз неодобрительно чихнув, медленно покатил с площади по узкой для него улочке к основной магистрали.

* * *
«И надо же мне было идти к Старейшине Корри? Зачем? Чтобы еще раз услышать знаемое? —  недовольно подумала Класта, возвращаясь домой. — И еще эта встреча у Башни Старого Злодея с воинами, Кирром и Марком, которые собрались на кровавую бойню... Лучше бы я вообще не выходила сегодня из дома. Хотя, Старейшины все равно прислали бы к нам с сообщением Гонца».
Девушка прекрасно понимала —  если она на этот раз проигнорирует последнее решение Старейшин и Праматери, они непременно исполнят свою угрозу...  Лишат ее жизни в назидание другим...
Еще с утра решив, что зайдет к подруге, которая жила почти рядом с Башней Старого Злодея, Класта проводила взглядом отправлявшийся спидвайзер с воинами. Когда спидвайзер скрылся за углом, подумала, что Старейшина Корри, да и все Старейшины Предзонья, а, может, и Праматерь, были бы поражены сообщением, что она согласилась на предложение Кирра, и уехала вместе с воинами за «своей» жертвой.
Предзонница уже знала, что в ней иногда играет душа ее далеких предков. А, если и не душа, то, по крайней мере, в нее таки затесалась некая хромосома жестокости, которую она запросто могла решительно и умело подавить, но не делала этого из принципа.
Класта все еще не решила дилемму, мучившую ее столько времени: можно ли изжить хромосому жестокости окончательно? Как понимала предзонница, если бы эта хромосома была напрочь отсечена от остальных, Класта, по-видимому, стала бы «стерильной» по отношению к одной из основных тем, которой она основательно занималась вот уже более двух лет. Познание все новых и новых видов оружия для Класты было той своеобразной отдушиной, в которой она все время нуждалась. И еще — она с рвением, присущим разве что мальчишкам, изучала исторические справки о боях и сражениях как предзонников, так и землян. Особый раздел в ее памяти занимали три войны — вторая и третья мировая землян и Главная война предзонников...
Перейдя через дорогу, Класта, тронув накренившуюся битую дождями и непогодью деревянную калитку, буквально сразу же вошла в подворотню. Деревянный дом, разгороженный на крохотные комнатки-клетушки, казалось, врос в землю.
Подруга жила на втором этаже.
Поднявшись по скрипучим, выскобленным добела деревянным ступеням, девушка остановилась, затем постучала в узкую дверь.
— Входите, не заперто, — донеслось изнутри.
Класте даже страшно стало заходить. Она не хотела увидеть немощной свою подругу, которая основательно сдала буквально с лета. Страшная, незаживающая рана на плече, которой наградили Свему живущие Вне Предзонья краснокровные во время второй военной вылазки девушки за пределы Предзонья и добавившаяся затем высокая температура, буквально сожрали ее, оставили на еще недавно пышущем здоровьем и радостью теле подруги одну натянутую на кости кожу и продолжавшую кровоточить рану. Болячка пока еще не тронула лицо Свемы. Не такое уж красивое, но в то же время и не безобразное...
Толкнув  дверь от себя, Класта вошла в небольшую бедно обставленную комнатку, где кроме двух металлических кроватей, опасливо жался к небольшому окошку узкий столик. Старое пианино, привезенное в незапамятные времена со Свалки и отремонтированное умельцами Предзонья, на котором прекрасно играла Свема-самоучка, казалось, обиделось и отвернулось и от вошедшей  Класты, и от своей хозяйки.
— Привет, сердце, — ласково произнесла Класта, подходя к практически неподвижно лежащей на кровати подруге, от которой остались веселыми только глаза.
— Класта! Как я рада видеть тебя, — расплылась в щедрой и радостной улыбке Свема. — Я даже минуты считала, когда ты придешь. Сама... Каждый день сама... Мама только с сумерками домой приходит и с рассветом уходит... Раньше хоть книгу могла прочесть, а сейчас, — на глаза девушки набежали слезы, — разве что щели в потолке между досок считать. Да и  это до горя надоедает. Я каждую трещинку знаю, каждый сучок...
— Ты бы о первом своем сражении думала, когда двух краснокровных за полторы минуты укокошила, — неожиданно даже для самой себя сказала Класта...
— Знаешь, не думается об этом, — вздохнула Свема. — Все мысли сразу же переключаются на мой неудачный бой...
— Как говорят земляне, против лома — нет приема... Разве ты могла одна справиться с прущим на тебя самоходным орудием? Благодари бога, что осталась жива, и в твое плечо угодил лишь осколок...
— Лучше бы этот осколок снес мне голову, чем так мучиться, — возразила Свема.
— Вижу, поправляешься, — слукавила Класта, приподняв голову Свемы и поправляя подушку. — Сейчас мы наведем марафет у тебя на глазках, на губках, прическу соорудим такую, что все ахнут, и будешь девица что надо!
— Да где там, — Свема только вздохнула. — И левая рука отказала... Короче, Класта, я уже не жилец на этом свете... Живой труп...
— Как сказал земной философ, пока я жив, я мыслю и существую. Не знаю, Свема, может, я немного и переврала это выражение, но суть остается сутью.
— Пятипалые умны.
— Не все.
— А я и не говорю, что все. В каждой семье не без умного и здорового, как в каждой семье и не без урода да хворого, Класта. А я... Я, к сожалению, уже не жилец на этом свете. Не жилец!
— Ты хотела сказать, не жилица, — деланно рассмеялась Класта. — Давай, подруга, не будем о грустном. Тебе, Свема не сто двадцать, не сто пятьдесят, а много, много, много меньше. Я, как вижу, у тебя энергии еще море, и даже больше, а ты завела волынку о болячках. Они подержат, подержат, да и уйдут восвояси. Им ведь тоже надоедает на одном месте прозябать, да считать те же щели между досок на потолке... Знаешь, кого я сегодня встретила?
— Ну и? — глаза у Свемы сразу же заинтересованно вспыхнули.
— Марка. У Башни Старого Злодея.
— Конечно же с Кирром. Марк приходил вчера. Обещал после похода наведаться. Дай, Бог и Праматерь, чтобы вернулся оттуда жив.
— Дай-то Бог, — тоже сказала Класта, не упомянув о Праматери. — А теперь, я тебя переодену и покормлю, смажем рану, попьем микстуры, — Класта решительно встала и прошла к уже остывшей печурке, разожгла огонь. Как только согрелся отвар из трав, принесла к кровати стакан и заставила Свему выпить почти все содержимое, затем старательно обработала какой-то неприятно пахнущей мазью рану на плече.
— Это тебе обязательно поможет, — сказала Класта.
— Мне уже ничего не поможет, — неуверенным голосом произнесла подруга.
— Как это ничего. Я почти полгода, пока ты болеешь, искала все травы, всех знахарей и знахарок Предзонья обошла, спрашивала рецепты, чтобы сделать состав, а ты говоришь, не поможет. Кстати, я недавно в наших архивах по медицине нечто подыскала... Поможет, даю слово!
Свема только вздохнула.
— Да не вздыхай ты так обреченно. Этот отвар обязательно победит твою болезнь. Знаю, что он горек, потому  что в нем много полыни, других отнюдь не приятных для потребления трав, знаю, что мазь пахнет отвратительно, но с этого часа ты, наконец, пошла на поправку! Спустя месяц будешь метать шары, как прежде! Главное,  вовремя его принимай. И о мази не забывай...
...У подруги Класта задержалась дольше обычного. Свема и впрямь, как отметила про себя Класта, была на очень плоха, но приход подруги, ее задушевная беседа,  вселил в больную девушку силы и уверенность, что она сможет выкарабкаться...

* * *
...Весь вечер Класта была сама не своя. О замкнутости и упрямстве дочери мать давно знала, но до сих пор могла-таки «раскачать» дочь. Сегодня же Класта была совершенно непробиваема. Девушка не села есть к столу, не ответила взволнованной матери, почему пришла домой такой замкнутой и издерганной, не рассказала ничего о Свеме... Даже свою неразлучную заплечную сумку с метательными шарами небрежно  бросила в коридоре в угол, чего никогда не делала раньше.
Класта долго сидела  на диванчике в своей любимой позе и читала какую-то книгу, а если вернее, только держала ее в руках, поскольку мать заметила — за час с небольшим девушка не перевернула ни одной страницы.
— Тебя сегодня кто-то сильно обидел, доченька? — спросила. У матери болело сердце за свою кровиночку. И, конечно же, не ее была вина в том, что Класта родилась в Предзонье пятипалой, да еще и краснокровной...
Даже малюсенькая колония светляков, словно чувствуя, что дочке неважно, поумерила свой пыл и едва поблескивала под потолком
— Совершенно никто, мама, — только и ответила за весь вечер Класта и, положив книжку на полку, накрыла потолочным  колпачком группку светляков, которые собрались «побеседовать» между собой у постели Класты, и молча, даже не раздевшись, легла.
Уснуть долго не могла. Перед ее глазами все еще стояла страшная картина — лежащая на боку без сознания на кровати Свема, которую только что привезли предзонники с поля боя. Ее правая рука безвольно свесилась на пол, левая была забинтована почти вся, как и бок. Через ткань проступило огромное, бесформенно расползшееся пятно крови.
— Она молодец! Кровь у нее хорошая, выживет. После такой раны долго не живут, а она — выжила! Выдюжит, — сказал Марк, сидящий у изголовья девушки.
— Что случилось, Марк? — поинтересовалась Класта, бросившись к подруге.
— Лучше и не вспоминать, — отмахнулся предзонник.
— И все же, — упрямо сказала девушка.
— Выйдем, — Марк едва заметно кивнул головой и прошептал почти на ухо:
— Не хочу говорить о случившемся при ее матери.
Класта согласно отошла от кровати — она ничем тогда не могла помочь — над Свемой колдовали две знахарки, суетилась мать, еще две женщины. Класта в данной ситуации была лишняя...
Когда вышли во дворик, где собрались десять или пятнадцать предзонниц, одногодок Свемы и тех, кто постарше, в этот день вернувшихся со сражения, Марк подвел Класту к женщине с проседью и отрекомендовал:
— Подруга Свемы Класта. Она хочет, чтобы рассказали, что произошло. Вы ее знаете?
— Да кто ее, ущербную, у нас не знает, — пробормотали некоторые из присутствующих, которые были постарше. — Ты был рядом с нашей Свемой, ты и рассказывай. И ущербная пусть послушает... Те, что помоложе шикнули на «старичков», мол, хватит уже навешивать на девушку ярлыки — она-то при чем.
Класта на колкое, замечание «старичков», не ответила. Она привыкла, что не все ее и до сих пор воспринимают за предзонницу, а считают пришлой, ущербной...
— Мы высыпали из спидвайзера на окраине поселка Виноградово. У заброшенного полустанка. Рассредоточились по семеркам. Все было продумано до мелочей.  В километре от поворота на объездную дорогу, должны были, пройдя маршем, обогнуть поселок с севера и напасть на землян, работающих в мастерских. И тут... Кто же думал, что на нас семерых, зажатых в неуютной, простреливаемой со всех сторон ложбинке, нападут всем скопом. Краснокровных было человек сорок, если не больше.
«Привирает», — решила Класта, посматривая на Марка, но виду не подала.
— И все с огнестрельным оружием. Первым опомнился Звонарь, и тут же метнул  свой шар. Его бросок остановил какого-то пацана, который, оголтело крича, ринулся на нас с пригорка с автоматической винтовкой. Конечно, нам повезло, что там не было ГОшников, но все равно. Дальше — сеча.
— Как же тогда Свеме угораздило так попасться? — заинтересованно спросила Класта, когда Марк остановился.
— Вот тут-то и вся закавыка. Неизвестно откуда появилась непонятная машина. Бронетранспортер  — не бронетранспортер, короче, большая штуковина! Больше всего смахивала она на самоходку. С нее и выстрелили по Свеме почти в упор. Сами понимаете, хорошего мало, когда в тебя попадает снаряд. Правда, он взорвался, к счастью, пролетев еще метров пять,  или десять от Свемы, и осколок  задел ее. Уж что мы сделали с этой «самоходкой» после... Короче, сначала метательными шарами и дротиками остановили, а затем двое предзонников вытащили изнутри пятипалого и расправились с ним, как и подобает.
— Ну? — удивленно вставила Класта.
— Опять не веришь? — распалился Марк.
На девушку зашушукали, мол, не перебивай рассказчика.
— Да нет, почему же, верю, — произнесла Класта, поглядывая на вышедших на крыльцо женщин. — Ну что? — вырвалось у Класты, да и у других предзонниц тоже.
— Даст Бог, будет жить, хотя, кто его знает, слаба сильно, — вяло сказала одна из знахарок  и, отерев руки о фартук, устало спустилась по скрипучим ступенькам с крыльца...
Затем чувства Класты заполонил Старейшина Корри. Девушка отлично помнила слова Горбуна Предзонья, которые он, с натугой,  вяло сказал:
«Я бы порекомендовал тебе, Класта, не питать больших надежд, а убить хотя бы одного пятипалого или одну пятипалую по законам Предзонья. Ты еще вернешься из Вне. Там тебя не примут, — повторился Горбун Предзонья. — Возвращение твое будет длительным и, к сожалению, болезненным. Я все просчитал, девочка... У тебя гороскоп отнюдь не бархатный...  Я больше ничего не скажу, иди, и не стой здесь, перед моей хижиной истуканом...»
Еще раз, прокрутив воспоминания о сегодняшней встрече со Старейшиной Корри, затем, думая, чем и как помочь выкарабкаться подруге из болезни, Класта долго ворочалась на кровати и только перед утром свернулась калачиком и забылась тревожным,  впервые за все времена, цветным сном.
...Девушке снилась Праматерь, которая провела ее в лето. И заснеженные вершины многокилометровых гор, тоже снились.  А после Праматерь показывала Класте поля, красавицы рощи, и реку.  Широкую, размеренную, полноводную... И Солнце. Огромное, празднично-яркое, дающее всему живому жизнь...
 Именно во сне Класте показалось, что это снится ее Родина... Далекая родина предков, куда ей, да и не только ей, но и всем предзонникам, путь давно заказан.
 Кристально чистый воздух вливался в легкие Класты эликсиром жизненной бодрости, нежно, словно новым одеялом, обволакивал все тело девушки своим приятным теплом... Буквально сразу же Класта вместе с Праматерью посетила несколько огромных городов с куполообразными небольшими гостиницами и непонятными энергетическими строениями,  диковинными автомобилями, проносящимися где-то внизу, красивыми женщинами и мужчинами...
Затем Праматерь оставила Класту одну.
...Девушке впервые снилось море. Не зеленовато-темное, не скупых пастельных тонов, не грубовато-гранитное, а до самого горизонта нежно-розовое, почти прозрачное, «акварельное»...
...Она, совсем разомлевшая  под палящим солнцем, босая,  сбежала с обрывистого, скользкого от недавно прошедшего теплого ливневого дождя, глинистого берега к манящей воде и, не останавливаясь, «пролетев», балансируя, по раскаленному крупному галечнику, сразу же нырнула в огромную, с двухэтажный дом, набегающую волну, которая на миг неприятным холодом обожгла ее разгоряченное тело.
Но это продолжалось только мгновение. Почти сразу  же Класта ощутила необычайный прилив сил, а затем огромная зеленовато-голубоватая волна опьяняющего счастья подняла девушку на свой теплый, пенистый гребень и, мягко пружиня, понесла сначала в море, чтобы затем, в свое время, осторожно опустить Класту к берегу любви...
Класта ощутила небывалую радость во всем теле, а душа ее нежно затрепетала в уютном коконе из щедрой морской пены, абсолютно ублаженная, умиротворенная... И еще, у девушки не было ощущения страха смерти от огромной волны, которая во что бы то ни стало, пыталась захлестнуть ее и потянуть за собой  в морскую пучину...  Страх полностью ушел. Он давно уплетнул в неизвестность... Класта испытывала только непередаваемое блаженство и воздушную легкость во всем теле...
А затем эта же волна неожиданно, буквально в долю секунды, превратилась в  волну чьей-то тягучей, словно резина, наполовину застывшей крови, которая, сжимая тело девушки подобно тискам — сначала парализовала ноги, затем руки, все тело и едва не задушила ее...  А смеющаяся, вернее зло ликующая своей безнаказанностью и своим превосходством, безглазая и безносая голова давно умершего предзонника, нахально и с завидным упрямством, словно играя, выхватывалась из кровавой пены.
Следом за головой — длиннющие костлявые шестипалые руки, которыми неизвестный все время пытался ухватить Класту то за руки, то за шею, чтобы тотчас, притянув к своим клыкастым зубам, перегрызть ее шею, и затем всласть напиться, как вампир,  горячей крови, по завязку насытиться ее юной, такой сочной плотью...               
Девушка даже ощутила, как несколько раз голова выныривала уж очень близко подле нее, и Класте приходилось изо всех сил грести от этого места подальше, но с каждым новым гребком она продвигалась всего на несколько сантиметров. Но и этому была рада девушка, поскольку кривые, но бритвенно-острые зубы, лишь хищно щелкали перед ее юным лицом, длинной шеей. Затем эти остро отточенные зубы страшилища на глазах превращались в полуистлевшие, но все равно хищные.
«Где же ты, Праматерь? Помоги, пожалуйста! Помоги же!!! Помоги мне выбраться из этого ада!» — кричала девушка, но никто не шел ей на помощь...
Класта понимала: если она хоть на короткое время прекратит сопротивление, голова страшилища, ни на миг не засомневавшись, всадит в ее шею свои страшные полуистлевшие зубы, собираясь оторвать от ее тела огромный, окровавленный, лакомый  кусок... И, торжествуя, ликуя, обязательно сделает свое кровавое дело...
И тут вновь показалась Праматерь. В нежно-голубом одеянии, вся сияющая, прозрачная, словно искупанная после грозовой передряги теплым, всеутверждающим дождем жизни... Она протянула Класте руку помощи и выдернула девушку из кроваво-пенного месива в последний миг, когда Класту уже покинули все силы...
Страшилище лишь обреченно щелкнуло напоследок своей огромной пастью и устало, недовольно погрузилось во вспененную кровавую пучину.
А затем, уже на суше был по-летнему теплый дождь, который омыл все тело Класты, наградил его первозданной свежестью, и непередаваемое блаженство обволокло девушку, и она следом за своей освобожденной душой воспарила к бездонным своей голубизной небесам...

* * *
Резня, как и предполагали воины-предзонники, в небольшом, почти покинутом краснокровными селении, на которое они практически «безболезненно» вышли, удачно миновав хандрящую Станцию поля Периметра, длилась недолго. Буквально за двадцать с небольшим минут, благодаря оружию возмездия, немалая часть жителей была обезврежена.
Пятипалых согнали к местному стадиону и «кино» началось именно там.
Воины с начала операции потеряли, да и то по глупости всего четверых. Это была капля в море. Раньше на поле боя погибала половина, а из вылазок домой возвращались в лучшем случае пару десятков окровавленных, с огромными ранами предзонников.
Местные, парализованные шариками из киллербалсов, практически ничего не соображали и были послушны как котята.
Наставник был доволен. Собрав воинов у центральной трибуны, он, улыбаясь, поблагодарил от имени Старейшин за удачно совершенную вылазку возмездия и сказал, что подобные походы во Вне теперь станут правилом. Единственное, о чем умолчал Наставник, и Кирр понимал, почему тот это сделал — лучше, чтобы воины не знали всей правды о поле Периметра. Знать о нем — удел немногих. Главное правильно вести расчеты, чтобы по возможности уметь найти брешь в нужных местах и безболезненно, не теряя воинов, пробраться через практически непреодолимый тройной заслон...
Отходили, оставив после себя кучу жертв, осторожно, чтобы не привлечь внимания  ГОшников или солдат местного гарнизона. Спидвайзер был полон как радостных предзонников, так и добычи. Пленных на сей раз не брали — зачем. С ними всегда лишняя возня... Танки пятипалых, погнавшиеся было за спидвайзером, намотав на треки еще полностью не замерзшую глину, забуксовали, немного постреляв «по воробьям»... Вездеходы живущих вне Предзонья, были хоть и проворнее, но и те остановились, сев по «пузо». С ними предзонники могли бы расправиться раз плюнуть, но Наставник был неумолим, и приказал отходить.
Через десять километров пути, воины оставили спидвайзер, покорежив двигатели, и уже дальше, поскольку дорога в машине не сулила им ничего хорошего,  пешком двинулись в сторону Предзонья, чтобы через  сутки  быть на месте.

* * *
...Разбудил Класту тревожный говор во второй половине хижины, отгороженной от спальни цветастой, найденной полтора года назад на Свалке, хорошо остиранной тканью.
Голос матери девушка узнала сразу. Второй говоривший был мужчина. Как Класта не напрягала свою память, однако спросонья не могла догадаться, кто же пришел к ним так рано?
— Сегодня Класта убьет человека, живущего вне Предзонья, — настойчиво повторил незнакомый, повысив голос, на что мать Класты только всплеснула руками:
— Да как же это?  Класта? Я никогда в это не  поверю... Она не убьет...
— Тебе и не надо верить, Варра. Твоя дочь сделает все, что прикажут Старейшины! — упрямо, грубовато-простуженным голосом проговорил неизвестный. — Ей, поскольку она ущербна, даже не надо идти на охоту. Ты представляешь? Все сделают за нее. Ей приведут жертву. Класте нужно будет только убить живущего вне Предзонья. Поняла, Варра?
— Не по ней это, Первый Смотритель! Может, позже... Она еще не созрела... Придет время...
И лишь тогда, когда мать Класты произнесла «Первый Смотритель», перед взором девушки предстал хромающий на обе ноги, одноглазый старик, потерявший от разорвавшегося поблизости снаряда обе руки в давнем  бою перед Южногорском.
— Буди ее, Варра. Время не терпит, — грубо, гундося,  и в то же время категорично, проговорил Первый Смотритель. — Класту уже ждут Старейшины, и, надеюсь, ее ждет уже и жертва.
— Хорошо, сейчас, — со страхом в голосе проговорила мать Класты и зашаркала по земляному полу к месту отдыха дочери.
— Класта, доченька, проснись. За тобой пришли, — в голосе матери была  тревога. — Мать коснулась плеча дочери.
Девушка открыла глаза, почему-то вспомнила подругу Свему, потом Горбуна Предзонья Корри, который вчера предупредил ее о предстоящем дне, но удивленно посмотрела на мать и, словно не зная, о чем идет речь, спросила:
— Кто  пришел, мама?  Кто  меня  ждет?  Дядюшка Ариель?
— За тобой прислали Первого Смотрителя. Тебе сегодня предстоит убить пятипалого. Пришло твое время, доченька... Я думала, что они отцепятся от тебя. Поболтают,  да и махнут рукой, так нет, вспомнили... —  Недовольно прошептала женщина и вздохнула.  —  Старейшины не станут церемониться с тобой и лишат жизни как ослушавшуюся главного Закона Предзонья, как не выполнившую решений Старейшин и... Праматери, — громко, видимо для того, чтобы ее услышал Первый Смотритель, проговорила мать Класты. — Ты, Кластушка, надеюсь, понимаешь, что это позорнее всего?  Подобного я на своей памяти не припомню, доченька. Будь умницей, иди туда, и подчинись! А я... Я буду за тебя усердно молиться... Ты же прекрасно знаешь — это особый вид преступления, не убить того, кто живет вне Предзонья. Ослушаться решения Всех Старейшин?  Не упрямься, пожалуйста... Ты должна! Тебе поймали пятипалого или пятипалую, чтобы ты повыдергивала ему или ей  пальцы и перерезала своим ножом глотку. Или убила метательным шаром. Ты должна это сделать!
— Ничего и никому я не должна, мама. Ни Старейшинам, ни Праматери...
Мать Класты вновь вздохнула.
— Даже тот, кто не может в руках держать оружие, обязан лишить жизни хоть одного, живущего вне Предзонья краснокровного... Как говорят пятипалые, зуб за зуб...
— Варварство, — упрямо проговорила Класта. — Я видела, как наши измываются над игрушками и куклами живущих вне Предзонья, принося их сюда и давая их своим малышам. Но не для игры, а для того, чтобы рассечь надвое, разорвать на меленькие кусочки, убить, отрубить руки, ноги, голову, оторвать пальцы. Одно дело охотиться на животных, добывая себе пропитание, другое...
— Это способ выживания, доченька. Помни, девочка, что куклы, что люди — войне все равно, — сказала мать, попробовав погладить дочь по голове.
Класта упрямо отстранила голову от руки матери, но не отошла:
— Нам нужно искать какое-то иное решение, а не становиться в позу... Мы здесь чужие, мама! Чу-жие!!! Манускрипты говорят об этом... Не все время предзонники были тупыми... исполнителями.
— Доченька... — мать испуганно взглянула за ширму. — Потише...
— Он все равно наполовину глухой, мама, — поднимаясь с  постели, сказала Класта.
— Я за тебя боюсь, доченька. Очень боюсь! Они ни на что смотреть не будут, никаких доводов не примут...
— Хорошо, я пойду. Скорее всего на смерть. Скажи мне, мама, напоследок, кто мой отец? Ведь я до сих пор так и не знаю...
— Почти никто из предзонников не знает, кто их отцы. А многие и кто их матери... — Женщина стыдливо опустила глаза. — И тебе лучше не знать. Тем более сейчас, Класта. — Мать вздохнула.
— Ты хотела сказать, мама, что моим отцом был... Че-ло-век, землянин, и у него была красная кровь?  — глаза у Класты  округлились  до  неузнаваемости? — Да?  Ведь я не шестипалая,  как все предзонники, как ты, а... пятипалая и во мне струится не голубая, как у тебя и предзонников, а красная кровь... Из этого логически следует вывод, что...
— Я тебе ничего не говорила, дочка. Еще не пришло время. А ты, прошу тебя, потише, — скосив глаза на штору, прошептала мать. —  Но отец твой, доченька, поверь, был хорошим человеком.
— Я поняла тебя, мама!  — произнесла Класта и, даже не принарядившись, накинув лишь простенькое платье, вышла в комнату, где ее, сидя на табурете, ожидал Первый Смотритель. В другое время и в другой обстановке, она чувствовала бы себя в этом платье и практически непричесанная, с наскоро прилизанными рукой волосами, неловко, но именно сейчас Класте было на все наплевать: как поступали с ней, подобным образом должна была отвечать и она...
Как только Класта вышла, Первый Смотритель сразу же уставился на нее. Нахально разглядывая вышедшую из-за шторы девушку, он словно раздевал ее донага. Одинокий, заплывший наростом глаз пожирал ее красоту, хищно впивался в холмики грудей, обласкивал скрытую под простеньким платьем фигуру. Его обезображенное осколками лицо чуть подобрело.
Первый Смотритель пока молчал. Молчала и Класта. Она отнюдь не покраснела перед алчным взглядом старика. Наконец он изобразил на искалеченном лице подобие улыбки и снисходительно просипел:
— Неплохо смотришься нынче, Класта, но, по-моему, ты вообще не можешь находиться среди нас. Ты, скорее всего...
— Что скорее всего? — с вызовом спросила девушка, бросив гневный взгляд на Первого Смотрителя и не дав договорить ему о том, что же он думает о ней, кто же в его представлении она на самом деле.
Мать, выйдя за Кластой, с ужасом взглянула на упрямую дочку.
Первый Смотритель ничего не ответил строптивой девушке и только хитро улыбнулся:
«Она не иначе, как Лазутчица оттуда, из Вне! Об этом нужно будет сообщить Высшему Совету и Первому Старейшине, как придем. Как же, пригрела Варра вражью кровь рядом с собой. Все предзонники шестипалые. Даже согрешившие женщины с пятипалыми, родили полноценных, голубокровных и шестипалых  детей, а эта... Эта и на самом деле... Никто не видел, чтобы Варра была брюхатой, никто не видел, чтобы она  рожала... Скорее всего Варра прихватила с собой эту девчонку за  пределами Предзонья. Лично сама не могла забеременеть, а ребенка иметь хотела», — тревожно подумал он, с трудом поднимаясь с табурета. 
—  Надень пальто, на дворе холодно, снег, и пойдем, Класта, время, неумолимое время, — теперь прохрипел он, вновь обшаривая девушку с ног до головы своим безобразным глазом. — Тебя там уже заждались.
— Да никто меня не ждет, — отмахнулась Класта. Девушка  хотела сказать «дядюшка Трийц», но  вовремя сдержалась — после того, как  Трийц стал Первым Смотрителем, никому не разрешалось вольготно разговаривать с ним. Даже его собственным детям — одногодкам Класты.
—  Однако это не говорит о том, что мы должны придти позже Высшего Совета, категорично сказал Первый Смотритель и, толкнув  плечом  перекосившуюся дверь, вышел.

* * *
Воины Предзонья на сей раз возвращались домой победителями.
Впервые их заплечные сумки и санки были полны не крови и страданий.
Все вернувшиеся радостные молодые ребята, с честью выполнившие свой долг и добавившие к своему послужному списку немало жертв живущих вне Предзонья, гордо шагали в строю по узким улицам. Многие из них несли  в своем кожаном мешочке вещественные доказательства — оторванные либо отрезанные две фаланги указательных пальцев поверженных землян, которые они оставят в Зале Воинской Славы Предзонья.
Как всегда, остановились у Башни Старого Злодея. Воины по команде рассыпались на Главной площади, от чего та сразу же стала похожа на огромный взбудораженный муравейник.
Узнав о прибытии воинов, к Башне Старого Злодея потянулись не занятые работой предзонники и предзонницы. Всем было интересно посмотреть на воинов, послушать о том, как сражались новобранцы за честь называться не только предзонниками, но и воинами Предзонья.
Как всегда, первым на этой небольшой площади был юный Проша, который не пропускал ни одного прихода воинов. Он ждал, когда же ему исполнится столько, чтобы и он смог отправиться за Предзонье. И отмечал про себя, что с каждым возвращением воинов из похода, все меньше и меньше времени оставалось ему ожидать торжественного дня, когда и его позовут в Большой Зал собраний, и будет напутствовать Первый Старейшина на благое дело.
На этот раз все пришли довольные. У каждого воина было что рассказать горожанам — как-никак, а это был первый очень удачный поход, из которого в Предзонье вернулись практически все.

* * *
Протоптанную дорожку от хижины Класты и ее соседей, подходящей острым углом к основной Дороге, за ночь присыпал щедрый, на удивление белый снежок, и было приятно смотреть на его крупные, медленно кружащиеся хлопья, которые продолжали падать и в это утро.
Дыма от Свалки не было — ветер повернул в другую сторону и, дуя с юга, дал возможность матерям вывести из своих хижин малышей подышать почти свежим воздухом, побегать наперегонки.  Все — и матери, и их отпрыски, молча и внимательно наблюдали за шедшими — Кластой и Первым Смотрителем.
К Вратам Входа было далеко. Девушка шла за хромающим Первым Смотрителем медленно, все время «притормаживая». Он шел молча, но по его рваному движению и надсадному дыханию, можно было догадаться, что предзонник, несмотря на увечья, сильно торопится.
Обойдя огромную, незамерзшую  лужу, повернули на новую улицу, чтобы срезать путь. На ней, в самом начале, где было суше, бегала ватага мальчишек. Увидев Класту с Первым Смотрителем, они, оставив свое занятие с жестянкой, словно завороженные замерли, зашептались, а затем беззастенчиво уставились на девушку. 
— Куда тебя ведут, Класта? — к девушке подскочил  вихрастый мальчуган. В его серых глазах застыло неприкрытое любопытство.
— На кудыкину гору, — недовольно кашлянув, произнес Первый Старейшина. — Занимайся-ка  лучше своими делами.
Мальчишка послушно отошел к опять шептавшимся друзьям-одногодкам и свистнул. Практически из-под его ног вынырнула миниатюрная лохматая собачонка и, подскочив к Первому Смотрителю, заливисто залаяла, пытаясь ухватить его за широкие штанины.
— Погодите, я задам вам трепки! — Первый Смотритель угрожающе поднял ногу.
Мальчишки бросились врассыпную. Шавка, не ожидавшая отпора, поджав от страха свой укороченный хвост,  юркнула в подворотню и уже оттуда снова залилась храбро-угрожающим лаем.
«Да какой там трепки, — подумала Класта. — Ты сам едва стоишь на ногах...»
...Громкие колокола Центра, слышные почти по всему Предзонью,  уже известили о начале  третьей утренней четверти нового дня, а девушка с Первым Смотрителем еще не преодолели и половины расстояния. 
— Может, я сама быстрее доберусь к Вратам Входа? — застала врасплох Первого Смотрителя своим наивным вопросом Класта. — Я никуда не сбегу. Да и зачем? При необходимости предзонники меня выкопают и из-под земли, — добавила девушка, поглядывая на низенькую фигуру Первого Смотрителя.
— Твоя правда, — недовольно, или это так показалось ей, пробормотал он. — Иди вперед. Я буду там вскоре после тебя.

* * *
Девушку, несмотря на морозец, уже ждали. У распахнутых Ворот Входа в Подземелье столпилось по крайней мере не меньше полутора сотен предзонников. Больше было любознательной молодежи, вездесущих пацанов, поменьше — стариков. К Воротам Входа в Подземелье подтянулись и взбудораженные эйфорией недавней победы многие воины Предзонья. Некоторых Класта знала в лицо, иных ни разу не видела. Практически вся толпа тупо глядела на нее. 
— Привет, Класта, рад видеть тебя живой и здоровой, — к девушке через колышущуюся массу предзонников протиснулся Кирр. Он еще, как и все прибывшие воины, не переоделся и был в форме. — И тебя, дорогая упрямица, наконец, заставят сделать нужное дело! —  Кирр радостно рассмеялся. — Давно пора. А я, Класта, вчера вечером уже пятнадцатого, живущего вне Предзонья,  отправил к праотцам. А сегодня утром мы прибыли, Класта, на «коне», целыми и невредимыми. И Марк тоже. Правда, он, хлюпик, на этот раз никого не подрезал, а теперь потопал к своей Свеме. Видимо, «ублажать»...
Класта промолчала.
— Да ты уж и здороваться не хочешь? — удивленно спросил он, пытаясь пройти следом за ней вперед.
— Здравствуй, — девушка остановилась.  Путь ей неожиданно перегородили двое стариков, которые, замешкавшись, не успели вжаться в толпу, чтобы освободить ей и без того узкий проход. — Кто это тебя так дельно  разукрасил? — спросила девушка у парня с двумя кровоподтеками на лице.
— Да твоя будущая жертва, будь он неладен! Не пятипалый — зверь. Впервые с  таким встретился. Я думал, как четверо моих друзей, отправлюсь после его непонятного удара к праотцам. Так что ты там поосторожней с ним. Нам не помогли даже усыпляющие иглы. Но мы его таки уломали.
— Сколько же вас было? — с интересом спросила Класта.
— Главное — умение, — опять начал бахвалиться Кирр.
— И все же?
— Десять.
— Сколько? — у девушки не глаза, а само удивление.
— И я говорю, что для такого зверюги — мало, — наоборот поняв то ли возмущение, то ли вопрос Класты, произнес Кирр.
Девушка только недовольно хмыкнула и, больше не сказав Кирру ни слова, продолжила свой путь.
«Раньше Кирр был не таким. Как же я не заметила еще тогда, в детстве этого кровожадного зла у него?  Но ведь Кирр... Кирр многое знал. Он в свое время учился у Старшего Кварталов... А потом... Возможно, так повлияло на него наше ущербное общество. Общество убийц и недалеких? Он записался по настоянию Старшего Кварталов Зрода на военную службу. Но ведь армия еще больше ожесточит его. А жаль. Кирр хороший парень», — с сожалением отметила про себя Класта, молча медленно шагая вперед по неохотно расступающемуся перед ней живому коридору предзонников и предзонниц.
Рядом с Кирром, так желавшим вновь выставить себя напоказ перед Кластой своими кровавыми «победами» над живущими вне Предзонья, обнажив обезображенное лицо и с трудом выскочив в проход, в Класту тыкала скрюченным пальцем старуха, в которой девушка, уже почти пройдя мимо, с ужасом едва узнала бывшую подругу матери Виоллу:
— Уб-би-ить ее, о-об-без-гла-авиить! — сипло кричала женщина простуженно-пропитым голосом, пытаясь бросить в ошарашенную Класту замызганную тряпку, которую только что нетерпеливо сорвала со своей, полной  кровоточащих струпьев, практически безволосой головы. — Он-на-а не пред-зон-ница! Он-на-а при-шш-лая-я! Тот час же о-об-без-гла-а-а-ви-ить пятип-па-лл-лую-у!!! Она из Вне!!! У нее не голубая, а красная кровь. Я знаю!..
Класта только молча посмотрела на женщину, вздохнула и подумала, как быстро та сдала.
Бывшая подруга матери Класты, Виолла, была смолоду неплохой, приветливой, заботливой женщиной, родила и воспитывала пятерых детей. Четверо, не дожив и до десяти лет, умерли по очереди. Не от недоедания, а потому, что пришло их время Ухода в Иной мир. А последнего, красавца Сматра, убили пятипалые не так давно — месяца два назад во время очередной вылазки группы воинов за Предзонье.
Тогда двадцать предзонников выскочили на опушку в пятистах метрах от Станции поля Периметра. До командного пункта было еще километра четыре. Предзонники помчались сначала к Станции. После нее решили «наведаться» и на командный пункт пятипалых. Как ни странно, никто не среагировал на их марш-бросок. Уверенные в своей непобедимости, воины, среди которых был и Смарт, все убыстряли и убыстряли свой темп.
До Станции поля Периметра оставалось добежать всего каких-то метров пятьдесят, как заработали отражатели. Первый предзонник словно споткнулся о невидимую стену. Остановиться не успел, а вбежал в нечто желеобразное и... растворился. Это был Смарт. За ним еще и еще. Успел среагировать только один из атаковавших и остановиться еще до зоны действия Отражателя. Он вернулся в Предзонье и сообщил всем о случившемся.
 Виолла после смерти сына как-то сразу сникла и буквально за месяц или того меньше  превратилась в древнюю старуху. Отказавшись практически от всех благ, Виолла, не взяв с собой ничего из нажитого, ушла в отдельную каморку на окраину Предзонья, как она сама сказала, «доживать» и вскоре запила горькую.
 Мать Класты долго еще сокрушалась потерей, но ее бывшая подруга была непреклонна:
— Мне незачем жить! Не-за-чем, — только и говорила она, прикладываясь к очередной бутылке сивухи...

* * *
— Подожди здесь. Твой вопрос будет решаться следующим. Ты пришла еще рано, поэтому нечего тебе топтаться перед Входом, ¬— сказал Пропускающий, отодвигая Класту от прохода.
— Я могла вообще не приходить, — упрямо поджав губы, сказала девушка.
— Много на себя не бери, чтобы потом не пожалеть за сказанные тобой слова.
Класта ничего не ответила стоявшему у Входа Пропускающему. Даже он, напыжившись, хотел показать свое превосходство перед ней.
— Хорошо, я подожду, — послушно произнесла девушка, хотя все в ней внутри вспыхнуло, рука уже потянулась к заплечной сумке с метательными шарами, но сегодня она их не взяла. Но и без метательных шаров она бы все равно размозжила голову этому ублюдку даже кулаком, скажи он о ней хотя бы еще одно недоброжелательное слово...
Пропускающий ничего не сказал Класте, и поэтому остался жив.
Класта, полностью ушедшая внутрь себя, не заметила, как к ней, запыхавшись, подошел, вернее, по-утиному подобрался Первый Смотритель.
— И я, слава Праматери,  успел, — удовлетворенно просипел он. — Напрасно волновался, да и ты, как видишь, совершенно напрасно спешила. Видать, уже продрогла, стоя здесь...
Класта кивнула Первому Смотрителю, который, опершись о колонну, никак не мог отдышаться.
Резная дверь Входа распахнулась, и из нее вывели трех избитых предзонников, которые, не упираясь, послушно топали за шестерыми, основательно посматривавшими по сторонам и раздвигающими подавшуюся вперед, охочую до зрелищ толпу, Стражниками. Еще шестеро замыкали печальную процессию.
«Куда же их? — подумала Класта, разглядывая незнакомых предзонников, лицо, куртки и добротно связанные за спиной руки которых были в уже запекшейся крови. — Чем не угодили они Предзонью?».
Словно услышав  мысленный вопрос девушки, уже пришедший в себя Первый Смотритель удовлетворенно проговорил:
— Контрабандисты чертовы. Торгаши стоеросовые. Челноки... Начали торговать с пятипалыми в обход Законов Предзонья. Их осудили в назидание другим...
— Проходите, Первый Смотритель, ты, Класта, и вы все проходите, — негромко сказал, незаметно вынырнувший из-за Двери Главный Смотритель.
 Девушка ступила в полумрак Центрального Входа в Подземелье.
Здесь она была впервые. Раньше Класта наведывалась в Подземелье, когда приходила к Смотрителю Фирсту, когда начала познавать историю Предзонья по манускриптам и кристаллам памяти, но девушка входила туда с «черного» входа. А нынче ее ждали, и провели через Центральный Вход. Видимо, тут и находилась Праматерь, с которой Класта познакомилась лишь однажды во сне... А с Праматерью ли?
Взгляд девушки метался по многочисленным старинным картинам бывших живописцев Предзонья, пытаясь на них отыскать Праматерь. Но ее нигде не было. Бытовые сцены, портреты бывших и ныне здравствующих Старейшин Предзонья... Много портретов.
 Класта бегло рассматривала развешанные в прорубленном тоннеле картины, расставленные немногочисленные скульптуры, но, пока глаза ее не привыкли к полумраку, они выхватывали только определенные, самые светлые и яркие куски, рядом с которыми были умело расположены колонии светляков. Сколько Класта ни старалась, не могла определиться.
Девушка знала лишь одно: все картины, висящие на стенах, скульптуры, оружие, сельскохозяйственный инструмент  и все остальное, подобраны для того, чтобы рассказать об эволюции Предзонья. Но только в нужном Старейшинам ракурсе. И нигде, куда не бросала Класта свой взгляд, она не видела то ли портрета Праматери, то ли хотя бы намека на него... Но ведь Праматерь была! Класта это чувствовала!
Сейчас девушка находилась здесь совершенно в иной ипостаси. В ипостаси Охотницы... Доставленная жертва была где-то рядом и Класта, бросив разглядывание картин, сжавшись в тугой комок, медленно и осторожно ступала по каменным, казалось, осклизлым ступенькам, проходя за Главным Смотрителем вниз к Главному Залу, где ее все ждали...
Картины, скульптуры и все остальное исчезли, когда они повернули направо и их встретили отполированные до блеска гранитные стены и невысокие своды, которые, как показалось девушке, враждебно нависли над ней. Светляков под нависшими сводами и на сей раз было мало: словно они притомились от бесконечной каторжной работы по освещению этого огромного тоннеля, и нынче отдыхали. Удивление Класты начало расти, когда следом за Главным Смотрителем она свернула в соседний, сразу же пахнувший сыростью и затхлостью практически неосвещенный узкий коридор. Девушка почувствовала, как занервничал  впереди и Главный Смотритель, и как зашаркали по осклизлому полу подошвы его стершихся ботинок.
Главный Смотритель шел медленно, словно пробуя на ощупь место, куда намеревался поставить ногу.
«Он что, ведет меня в темницу Подземелья?» — только успела подумать Класта, как Главный Смотритель, не говоря ни слова, вновь повернул направо и остановился. Этот узкий тоннель привел их к небольшой двери. Ее перед Главным Смотрителем и Кластой тут же распахнули два накачанных мордоворота.
Яркий свет больно полоснул по уже привыкшим к глубокому полумраку глазам, как только девушка переступила порог в  Главный Зал. От неожиданности Класта вздрогнула. Здесь было столько колоний светляков, что, казалось, их хватило бы на освещение не только этого огромного, вырубленного в сплошном граните зала, но и всего Предзонья. И сразу же поняла: это сделано специально для устрашения тех, кого привели сюда впервые.
— Мы по повелению Праматери и всех Старейшин привели сюда Класту, — громко  произнес Главный Смотритель.
Старейшины, восседавшие в полукружье обшитого деревом огромного каменного стола, повернули головы ко входу. Их было немного. За столом стояла также вырубленная из скалы скамья. У двери, которую открыли перед Кластой и Главным Смотрителем, полукругом расположилась огромная толпа «избранных» от народа предзонников и предзонниц, которая потеснилась и тут же освободила проход.
— Входи, — сипло, с опозданием, прошептал плюгавенький дедок.
Класта прошла по проходу и остановилась почти посредине Главного зала. Слева и справа от нее, сразу же сомкнувшись, застыла и толпа. В толпе было немало недавно возвратившихся воинов. Она практически всех видела, стоило чуть-чуть повернуть голову либо направо, либо налево. Вот и сейчас она взглянула на тех, кого принудительно привели сюда, хотя в толпе было немало и тех, кто все время околачивался у Входа в Предзонье и непременно хотел посмотреть «цирк». Толпа безмолвно смотрела на нее. Одни предзонники — с сожалением, другие, и таких было большинство, с показной ненавистью.
Девушка почему-то задрожала. Ее неожиданно обуял непередаваемый страх. Точно такой же, как  и после знакомства с ломкими, почерневшими от времени старинными пластинами рукописей... Она боялась к ним даже прикоснуться. С хрупкими, рассыпающимися от несильного нажатия кристаллами памяти или почти превратившимися в прах редкими книжными манускриптами была та же история. Тогда мистическое чувство страха прошло само собой. Да, нет, тогда ей помог справиться со страхом Главный Хранитель Истории Предзонья старик Фирст, а вот сейчас... Сейчас ей никто не мог  помочь...
Класта понимала, что дважды не умирают, но нынче ей стало больно смотреть на толпу, словно подобранных для очередного циркового представления калек и недалеких, вперемешку с пышущими здоровьем парнями-воинами. Если первые сами прибегали к Главному входу, проведав, что в Зале Собраний состоится очередное «интересное» действо, то воинов, скорее всего заставили прийти сюда смотреть на гладиаторский цирк...
Она ждала.
Через минуту-две должна появиться жертва, которую она обязана убить. И действительно, из-за стола поднялся сидящий рядом со стариком Ученик  Первого Старейшины и произнес:
— Введите жертву.
Толпа предзонников, стоящая за поставленными в зале полукругом скамьями, всколыхнулась, возбужденно загудела и махом продвинулась вперед. Каждый хотел оказаться поближе к действу.
Из медленно открывшейся двери позади стола, за которым восседали Старейшины двое предзонников с огромными, чем-то похожими на бейсбольные биты дубинками, нетерпеливо и бесцеремонно вытолкали в помещение уже не упирающегося, страшно усталого, избитого юношу.
«Боже, — подумала Класта, взглянув на жертву. — Кто же его так «разукрасил»? На лице у живущего Вне не осталось ни частички живого места — одно кровавое месиво. Разве что глаза... Здесь и правда, предзонники одними метательными шарами не обошлись, — добавила про себя девушка и отвернулась. Ей было больно смотреть на зверски обезображенное лицо неизвестного. Неужели на этом лице так поупражнялся Кирр?..
Присутствующие в зале встрепенулись, но спустя мгновение на них подействовала поднятая рука Ученика Первого Старейшины, проглотили не вырвавшиеся из них наружу звуки торжественного одобрения.
Необычная, тягостная  тишина больно ударила по ушам Класты.
Парню уже сообщили, что его ждет, поэтому, щурясь от резкого света, он только обвел всех отсутствующим взглядом, чему-то улыбнулся и опустил глаза на свои связанные впереди руки.
Рвань аморфной толпы, видимо, не произвела на него никакого впечатления, как и смешанные с ней яркие костюмы воинов. Конечно же, он знал о существовании Предзонья, однако столько шестипалых так близко, скорее всего, видел впервые. Просто он опустил глаза, чтобы не увязнуть ими в оборванной, неприятно пахнувшей толпе, как на огромном запущенном  поле, в непролазной осенней грязи смельчаки увязают в резиновых сапогах...
Класта вновь несмело взглянула на предназначенную ей жертву и про себя отметила бесконечно голубые, чуть грустные глаза пятипалого незнакомца, вскользь коснувшиеся ее, и вмиг опалившие. Но не болью и состраданием — нечто другим.
На вид ему можно было дать лет двадцать-двадцать два. Ну, может, немного больше. По огромным кровоподтекам на лице, Класта не могла определить, был ли юноша красавцем в понимании людей, живущих вне Предзонья, или нет. Скорее всего — рядовой  парень. Но все же, он поразил Класту не только своими отнюдь не злодейски-волчьими, а скорее, печальными глазами, но и упрямым ежиком черных волос, почти атлетической фигурой... И еще... В мимолетном взгляде юноши угадывалась почти что обреченность, безысходность и понимание того, что здесь, в Предзонье, он  решительно ничего не сможет сделать для своего спасения... Именно этим он и понравился Класте. Хотя, в то же время, предзонница отметила в глазах незнакомца и упрямую искорку еще не сдавшегося парня, ищущего выход из архисложного положения, в которое он попал.
Она пока не знала, как зовут жертву, не ведала, чем и когда ее заставят убивать незнакомца... Девушка знала лишь одно — она никогда не поднимет на него руку.
Класта впервые почувствовала, что оробела. Такого с ней еще не случалось. Она оробела от одного его беглого взгляда. В нем, Класта это по-женски ощутила, была раньше и оставалась сейчас, несмотря ни на что, какая-то притягательная, всеобъемлющая сила. Но в то же время, предзонница ощутила, и то, что парень, только взглянув на нее, практически сразу потерял к ней интерес.
Парня тут же привязали за руки толстыми пеньковыми веревками, которые не могли порвать даже привязанные быки, к Позорному Жертвенному Столбу.
Девушка еще раз попыталась посмотреть на свою будущую жертву, но не смогла. Она даже не знала почему, но словно кто-то, неизвестный, попридержал ее голову, утопив глаза в отполированный обувью за века гранитный пол...
Практически безволосый, абсолютно бескровный Первый Старейшина, опираясь рукой на плечо Ученика, с трудом приподнялся. Его лицо выражало полнейшее безразличие к происходящему:
— Вести это заседание мы вынуждены на языке живущих вне Предзонья, чтобы этот ублюдок все понял. Кто не знает языка живущих Вне, им переведут соседи. — Первый Старейшина поднял голову в зал и спросил:
— Никто не против?
— Нет, — в один голос прошелестел зал. Тихо, едва слышно.
— Мы так и думали. Перед вами пятипалый, чужак, землянин Антон. Он — краснокровный. Это безобразное творение захватили наши достойные воины и привели для предания суду по непререкаемым законам Предзонья. Поимка чужака стоила нам немало. Четыре воина ушли в иной мир, еще пятерых он навсегда покалечил... С ним была еще одна молодая пятипалая... А всему причина, что столько предзонников привезли позавчера в Предзонье бездыханными после поимки этого, — Первый Старейшина вяло кивнул головой в сторону Короленко,  — наша ущербная Класта, которая не захотела самостоятельно отправиться из Предзонья на Охоту. Но мы все равно сильны, и исправно исполняем законы, предписанные Праматерью! Вы только посмотрите на него!
Сотни глаз предзонников заинтересованно и в то же время враждебно уставились на пятипалого, который лишил жизни нескольких братьев по крови. Лишь только мимолетный взгляд Класты не был враждебным. В нем было сожаление.
«Для кого они писаны эти «законы»? — вяло подумала Класта, медленно отстраняя взгляд от обезображенного лица незнакомца, которого окружили безразличные ко всему происходящему головорезы Предзонья. — Они преследуют лишь определенные цели и задания... Эти законы непременно на стороне предзонников».
Конечно, было бы странно узнать сейчас о том, что законы Предзонья существуют и действуют в ущерб самим предзонникам...
Исподтишка наблюдая за Антоном, девушка все больше и больше отмечала в нем достоинств, того, чего она не могла, как ни старалась, найти в свое время у ее соседа и друга Кирра, Марка, иных мужчин Предзонья.
«Да, — думала девушка, Антон вынужден был убивать, и я не осуждаю его в этом! Он защищался. Он защищал свою жизнь. И я в подобной ситуации поступила бы таким же образом...»
Оратор надолго замолк, затем медленно осел на подхватившие руки его ученика и охранников и оказался где-то за трибуной. Перед ним забегали врачи и санитарки. Вскоре они утихомирились и буквально в считанные секунды растворились в бесцветной толпе.
Говоривший вновь, опираясь на руки недавно подхвативших его, поднялся:
— Суд на месте, свидетели тоже. Поимка жертвы проводилась по всем правилам. Законы соблюдены. — Первый Старейшина удовлетворенно кашлянул, медленно поднял голову, обвел всех присутствующих радостно-предупредительным взглядом. — Лишивший жизни четырех предзонников, заслуживает смертной казни!
Пауза была значительной. Забитый по завязку зал, молча, словно загипнотизированный, пожирал глазами Первого Старейшину.
— Единственное, к чему не пришли судьи — как  жертва покинет данный ему Богом, а нам — Праматерью мир. Одни голосовали за то, чтобы этого, — Первый Старейшина снова медленно повел головой в сторону юноши, — повесили на его же жилах перед Главным  Входом. Но сначала выдернули жилы из его же рук и ног наши искусные палачи. Иные рекомендовали садить на тонкий, расширяющийся к низу кол на протяжении семи с половиной суток, каждый час встряхивая кол, чтобы этот пятипалый самостоятельно, под своим весом, нанизался на кол и опустился до земли с двухметровой высоты. Были советы отправить его к Шестому озеру...
— Это отнюдь не суровое наказание, — громко крикнул кто-то из толпы. — Подобное уже было... Новенькое подайте!  Не знаете, что придумать еще — спросите у Праматери. На то вы и Старейшины!..
Взгляд Первого Старейшины упрямо и недовольно  метнулся в толпу, отыскивая там нарушителя.
Зал на пару минут оцепенел.
Не найдя возмутителя спокойствия, старик прокашлялся, помедлил, и уже  громко, словно у него прорезался до того опять едва сипевший голос, проговорил:
— Зачем мы будем по таким пустякам беспокоить Праматерь? У нее и так множество забот. Она в первую очередь думает о вашей безопасности, о вас... Мы не обращались к Праматери за советом. Так решил суд, но мы, голосом большинства Старейшин Предзонья, уготовили жертве более интересный путь в иной мир.
Едва слышно роптавший до этого зал замер. В гробовой тишине слышалось только учащенное дыхание огромной, словно завороженной массы оборвышей и воинов в форме.
— Его хладнокровно  убьет  наша единственная девушка, рожденная в Предзонье пятипалой и краснокровной. Лучшей метательнице шаров не пристало ходить без послужного списка настоящих жертв. Этим она покажет приверженность к Предзонью, ко всем нам, любовью к Праматери. Класта ущербна и поэтому молодцы Предзонья, как исключение, доставили жертву сюда. Дальше уже она выберет способ убийства и время. — Первый Старейшина на время умолк, затем снова произнес,  повернув голову к жертве, — думаю, что ему нам нечего сказать, поэтому...
— Есть! — громко вырвалось у будто бы безвольно стоящего до этого Антона. Оборвав толстенные пеньковые веревки, которыми он был привязан за руки к Позорному Жертвенному Столбу, Короленко нокаутировал в головы выбросом обеих ног назад двух молчаливых слоноподобных стражей, двух других положил, применив думбо. Затем рванулся к столу, за которым сидели судьи, но его ноги искусно подсек петлей метательного шара один из телохранителей Первого Старейшины. Антон не успел еще упасть, как подле него выросло несколько громил, которые вмиг скрутили, заломив руки назад и вновь связав теперь уже по рукам и ногам кожаными ремнями, затем поднесли, все еще упирающегося, и, приподняв, надели через руки и ноги на двухметровый столб.
— В тихом болоте не только черти водятся, — тихо и спокойно проговорил Первый Старейшина, когда нокаутированных Антоном парней вынесли из зала.
— Но у меня есть что сказать, — поднял окровавленную голову Антон и рванувшись от намертво стоящего в углублении столба.
— Поздно, — не дав даже договорить парню, прошамкал Первый Старейшина — Ты уже все сказал, — добавил он и с помощью врачей устало опустился на скамью.
Класта несмело подняла на Антона глаза и увидела, что он только улыбнулся в ответ Первому Старейшине и всему залу. Той снисходительной улыбкой, на которую потратил все свое самообладание. Глаза у него потемнели. Скорее всего, он махнул бы рукой, мол, что с вами, дебилами, говорить, но руки у него были затянуты кожаными ремнями, а все пять пальцев на правой руке были насильно растопырены деревянными вкладышами и удлинены привязанными к ним выструганными щепками.
— Но я не хочу его убивать, — громко и упрямо заявила Класта, отводя взгляд от Антона.
— Тебя, девочка, об этом не спрашивали, да и не будут спрашивать, — все так же сидя, гневно сказал Первый Старейшина. — Это не только наш приказ...
— Не хочу, — упрямо произнесла Класта еще раз, даже не дав договорить старику.
Первый Старейшина хитро улыбнулся, пальцем подозвав своего помощника, что-то тихо сказал. Ученик выпрямился и тоже рукой подал знак. К предзоннице подскочили два дюжих верзилы, которые только что вязали Антона, и, схватив девушку под руки, насильно подтащили к столу.
— Гордячка, — недовольно прошипел Первый Старейшина. — Твоя гордость греховна, Класта. Греховна вдвойне, поскольку не хочешь принять во внимание наши законы.
— Я не хочу и не могу говорить лишь загадками. Я говорю, как есть, — так же тихо ответила Класта. — Его убивать не буду!
— Это твоя обязанность, — резко произнес Первый Старейшина, тыкая  почти в глаза Класте своим огромным основным пальцем. — Он  медленно, но с подобающим достоинством  поднял  голову  на притихшую толпу и тона на два выше, размеренно, с чувством непререкаемого превосходства произнес:
— И всех предзонников, — громко произнес он и после выдержанной паузы, словно спрашивая у толпы, почти что выкрикнул:
— Я прав?
— Святая правда! Святая правда! Святая правда! — как в трансе качнулся зал, взорвавшись разноголосицей.
Класта упрямо попыталась высвободиться из рук дюжих парней, но те держали девушку цепко.
— Отпустите ее, она все поняла, — спокойно произнес Первый Старейшина. — Класта совершит убийство. Сегодня. Жертва не может долго ждать.
Хватка охранников ослабла и девушка, вырвав свои руки, гордо выпрямилась:
— Не буду я его убивать, — вновь упрямо заявила предзонница, бросив вызов Первому Старейшине. — Глаза девушки сузились, огненно вспыхнули.
Зал от неожиданности встрепенулся.
Антон заинтересованно, из-под заплывших синяков на глазах, взглянул на бунтовщицу —  единственную среди  всех, такую же, как и он, черноволосую,  пятипалую,  да еще и... краснокровную.  Видно было, что она терзается сомнениями. И ее имя ему почему-то понравилось парню. И еще, Короленко про себя отметил, что она была похожа на ту девушку, которая не единожды приходила к нему во сне. Конечно, он мог и ошибаться, после основательной прочистки мозгов в темнице Предзонья, куда его бросили несколько то ли суток, то ли часов назад, но что-то неуловимое, приятное и необычное проскальзывало в ее облике, уверенных, предельно собранных движениях, ее разговоре...
 «Это не мягкотелая Анастасия с ее невыразительными глазами и частыми идиотскими капризами», — думал Антон, поглядывая на девушку...
 — Не всё сразу. Девочка со временем придет в себя и поймет, что она обязана совершить. Класта — ущербна! Для того чтобы она поняла, ей нужно время, и мы его ей дадим. У Ритуальной  Хижины Класта всё поймет, — добавил через время, под одобрительный гул присутствовавших, Первый Старейшина и с помощью своего Ученика и помощников покинул зал.
Все, одобряя умное и справедливое решение Старейшин, орали так, что после долгой тишины Класте, казалось, полопаются ее ушные перепонки.
Антон прекрасно понимал, что вся толпа ненавидела его ненавистью, которая и в подметки не годилась обыкновенной ненависти. «Если бы они еще знали, что поймали не обычного пятипалого, убившего четверых предзонников, а еще и... старшего оператора Станции поля Периметра, то их не остановил бы никто», — подумал Антон и поднял глаза в зал.
На толпу было страшно смотреть.
Отвращение, сначала овладевшее Антоном, вдруг сменилось жалостью.
Это была почти до безумия доведенная масса молодых здоровяков в форме, стариков и старух со всевозможными болячками. Стоило полуживой мумии, которая только что «верховодила», пошевелить своим покрученным пальцем, и от Антона, Класты или кого бы то ни было, не осталось и следа — их тела растерзали бы, разорвали бы на куски, размазали на клетки, растерли на атомы...

* * *
... Девушку тут же подхватили на руки, подняли над головами, и колышущаяся река предзонников медленно понесла к выходу из Главного Зала Предзонья. Класта обернулась и увидела, что и ее жертву — Антона, тоже, на руках, вместе с вытянутым из специальной ямы столбом, несут следом.
Через Главные Врата ее вынесли в дымную предзимнюю непогодь. Сразу же привычно запершило в горле, заслезились глаза — ветер вновь дул с севера, и  усердно бросал разноцветные космы дыма, которые нахально и беспорядочно окутывали все Предзонье. Снег из белого, уже успел превратиться в грязно-серый, а местами, в желтовато-оранжевый...
Сквозь застилающую, слезливую пелену, Класта вновь  взглянула на предназначенную ей жертву. Привязанный к столбу по рукам и ногам юноша задыхался и сейчас был так жалок  и  беспомощен, что Класте стало  жаль его. 
«Я не убью Антона, — уверенно подумала. — Пусть лучше убьют меня... Хотя, этого симпатягу наши порешат следом, но это будет уже позже меня. Этого я не увижу...»
Короленко, наклонив голову к плечу и вытерев о куртку набежавшие слезы, тоже взглянул на Класту и, как показалось девушке, улыбнулся ей разбитыми в кровь губами. Их глаза ненадолго встретились, и Класта именно в этот момент поняла — она должна не убить, а спасти парня. Спасти его, и самой спастись. Он, хоть и чужой, но понравился ей... Своим упрямством, целеустремленностью...
 — Меня зовут Класта, и ты, Антон, мне нравишься, — прокричала она через шум толпы, несущей их к Ритуальной хижине Предзонья.
Короленко, услышав девушку, только кивнул ей головой и вновь едва заметно улыбнулся.
— Я тебя спасу...
Антон ничего не ответил предзоннице, и только закашлялся от дыма, который вновь щедро застлал всю дорогу...
...Класту осторожно опустили у Ритуальной хижины, длинной задней стеной своей «подпирающей»  искусственное русло неширокого ручья. Это было единственное место, откуда  предзонники всегда брали воду.  Практически рядом, у огромной жертвенной гранитной тумбы водрузили в специальную выемку столб, на котором был привязан Антон. Для пущей крепости, поверху столба споро натянули растяжки. Спустя мгновение, все предзонники отошли на порядочное расстояние и стали в плотный круг, оставив Класту и Антона одних.
— Ты давно здесь, — заинтересованно спросила, подойдя к нему, девушка.
Антон только едва пожал плечами, затем разлепил губы:
— Кажется, вечность, — сказал и, взглянув на Класту,  попытался улыбнуться.
— Где тебя угораздило?
— Не знаю, — тихо ответил  Короленко, вяло поглядывая на Класту. — Вел  машину. Затем в ней у какой-то лесопосадки спустило переднее колесо. Достал из багажника запаску и начал монтировать. Уже завинчивал последнюю гайку, как увидел, что из-за деревьев выбегает толпа шестипалых, ну, прости, ваших предзонников.
— Ты был один в машине? — спросила Класта, не обратив внимания на поправку Антона.
— С сестрой.
— И что с ней? — спросила девушка.
— Думаю, успела смотать удочки... Я крикнул сестре, чтобы бежала, куда глаза глядят. Меня же схватили ваши, и потащили сюда...
— Так уж сразу и схватили? — не поверила Класта.
— Не сразу конечно, пришлось малость помахать руками да ногами. Но их было так много, — как бы извиняясь, проговорил Антон.
Предзонница только улыбнулась и представила, как этот парень-здоровяк «малость» махал руками да ногами... Ведь эта «махота» стоила жизни четырем предзонникам...
Антон дальше не рассказывал девушке, хотя сам еще раз пережил картину его поимки.
Во время любого боя, даже во время тренировки он превращался почти, что в робота. Он не чувствовал боли. Единственной задачей его было обезвредить врага.
Думбо. О, Антон изучил этот мысленный бой досконально. Видимо даже лучше, чем все ребята-операторы, которых хорошенько натаскивали в школе по подготовке операторов поля Периметра, но применял Короленко думбо лишь однажды, да и то в полсилы, на последнем занятии во время сдачи экзаменов. Сейчас же было самое время раскрыться на полную катушку.
Это был дикий, даже сверх дикий кошмар.
Нападавших было много. Антон почувствовал это почти за минуту до начала схватки. Он лишь успел крикнуть ошарашенной сестре, чтобы сматывалась на машине, куда глаза глядят, он, мол, придет домой сам. После боя.
Анна, как и все женщины, естественно, не послушалась, и Короленко вместо того, чтобы вовремя собраться и разблокировать свои качества бойца думбо, пришлось наоборот, посвятить эту короткую минуту на то, чтобы уговорить сестру не высовываться и, по возможности, унести ноги из этого страшного места.
Анна поняла все в последний миг, и рванула с ходу лишь тогда, когда рядом с Антоном как из-под земли выросли первые четверо шестипалых.
О том, чтобы применить думбо не могло быть и речи, поскольку на вхождение в мысленный бой у Короленко не оставалось ни секунды. Он даже не успел стать в подобающую стойку. Что-то тупо шмякнуло его сзади, и Антон завалился в снег.
Падая, юноша еще успел увернуться, чтобы уберечь от удара голову от чего-то пулей летящего в него.
 Округлый шипастый предмет лишь зацепил щеку и чуть рванул ухо, из которых брызгами по лицу разлилась кровь.
После этого Короленко не помнил, что происходило. Кажись, он озверел что называется...
Класта подняла глаза на Антона, но тот задумался, и, казалось, отключился. Что же, пусть, это его дело, решила предзонница и тоже мысленно улетела в свое бесшабашное босоногое детство.
«Да ведь это... Это средневековье! — думал Антон, поглядывая на массу обступивших их оборвышей. Чуть поодаль в мешковатых сверх броских, ярких камуфляжных формах, стояли дюжие парни и девицы, которые весело переговаривались между собой на полупонятном для Короленко суржике. — Даже не средневековье, а...»
Додумать Антону не дали предзонники. Какой-то оборванец подскочил к нему и начал корчить рожу... Другой неожиданно метнул в «намертво» привязанного к столбу Короленко шар, но неудачно. Шар, просвистев у уха Антона и, уже теряя силу, врезался в глазеющую из толпы обшарпанную старуху, которая завизжала от боли. Шар, пущенный немытым пареньком, перебил ей то ли руку, то ли ногу, Антон не увидел. Старуху сразу же обступили несколько предзонниц. Спустя менее чем минуту, все внимание Антона привлек гривастый громила, тащивший за ухо ослушавшегося приказа Старейшин. Малец, извиваясь и корчась от боли, упираясь, протопал в центр. Парнишку поставили у столба, рядом с Антоном. Здоровяк молча отвесил мальчугану пару увесистых пощечин и отпустил. Нарушитель спокойствия оборвыш мигом скрылся в толпе, только грязные пятки сквозь рваные чуни, сверкнули. Здоровяк виновато поднял голову на Антона и, едва разлепив свои полные губы, почти что прошептал:
— Извини, жертва,  мальчонка он еще, неуч...
Антон не ответил и только кивнул головой, мол, он понял и извиняет, хотя сам был далеко. Его снова мучил вопрос, откуда появилась здесь эта девушка?
Когда здоровяк отошел, Короленко, словно очнувшись, устало поднял на Класту свои воспаленные, будто со сна, глаза.
— Тебя тоже?
— Что тоже? — резко произнесла предзонница, сбросив с себя воспоминания детства.
— Тебя тоже они притащили сюда, в Предзонье?
— Меня никто не тащил.
— Как же ты оказалась среди шестипалых ублюдков?
— Почему ублюдков? 
— Давай не будем об этом, — устало сказал парень, и вновь попробовал вытереть о край куртки набежавшую слезу, но этого не позволила сделать «привязь».
— Развяжите ему руки, — увидев движение Антона, громко попросила Класта.
Из подогрето гудящей толпы оборвышей, юлой выкатился паренек. Сначала он взглянул на Короленко, затем перевел свой испытующе-заинтересованный взгляд на Класту и спросил:
— А он, не тогось, не убьет меня, как освобожу. Уж он-то охранников в Подземелье тогось, порешил, что называется...
— Не убьет, — улыбнулась Класта. — Я даю за него слово, что тебя он не тронет.
Паренек с опаской искоса посмотрел на Антона, затем на навострившего уши здоровяка, которого, видимо, приставили присматривать за будущей жертвой.
— Да зачем ты, и вы мне все надо, — тихо произнес Антон, даже не веря своим словам. В душе у него кипело, и он готов был даже сейчас сразиться со всеми предзонниками вместе взятыми: даже обступившими их немощными и калеками, а не только с воинами, стоящими чуть поодаль.  Сразиться и победить. Либо умереть...
— Освободи, коли Класта за него поручилась. Она не упустит своего шанса и не даст жертве даже пальцем против тебя пошевелить, враз снесет метательным шаром ему полчерепушки, если что. Так, Класта?
Класта улыбнулась, кивнула головой, хотя и виду не подала здоровяку, что у нее с собой нет метательных шаров, да и другого оружия тоже. Она просто поверила словам этого, с первого взгляда понравившегося ей парню, его глазам...
— Хорошо, — согласился мальчонка и буквально через миг, активно помогая себе зубами, развязал впившиеся в кисти рук Антона кожаные ремни, затем так же споро, освободив ноги, отвязал Антона и от столба.
— Спасибо тебе, — тихо произнес Антон, обращаясь к Класте, пробуя пальцами растереть затекшие руки. — Почему  именно ты должна меня убить?
— Да не буду я убивать тебя, — прошептала Класта, приблизив свои губы к уху Антона. — У меня такое предчувствие, что мы оба спасемся и все же унесем ноги из этого ада. Конечно, не для меня. Для меня Предзонье — Родина.
— Ты родилась здесь?  Ты — предзонница? — в его ответном шепоте было столько удивления, и это было так сказано, что девушка вся сжалась, словно от сильного удара под дых. Но там же сказали, — Антон кивнул в сторону Врат в Подземелье, — там же сказали, что ты... что у тебя течет красная кровь, что ты, извини, ущербная и пятипалая, но я бы этого не сказал...
— Класта рассмеялась и подняла свою руку с растопыренными пятью пальцами:
— Ты прав, я пятипалая, как и ты, и краснокровная, как и ты, но я родилась в Предзонье и мама у меня шестипалая голубокровная предзонница.
Короленко ничего не сказал, только кивнул.
Толпа предзонников, плотно обступившая Жертву и Охотницу, неожиданно затихла и почтительно расступилась.
К Антону и Класте подвели под руки Первого Старейшину, усадили на принесенный стул. Короленко тут же окружили несколько дюжих предзонников с огромными пиками и булавами.
Старик был суров и немногословен. Еще раз повторив приговор Собрания Старейшин, он приказал толпе разойтись по домам. Затем, когда разочарованные предзонники стали постепенно рассасываться, очищая площадь у Ритуальной Хижины, обратился к Класте, абсолютно не принимая во внимание, что тут же, почти за спиной девушки, в метре, стоит в окружении стражи и Антон:
— Перед тобой, девочка, жертва, которую по твоей просьбе развязали. Конечно, это твое дело. Но он силен, берегись его длинных рук... Знаю, и ты не промах... Ты должна убить его либо немедля, либо спустя непродолжительное время. Мы решили не советовать тебе, какое взять оружие. Это твоя прерогатива.
Взгляд негромко, но почти торжественно говорившего старика был каким-то ускользающим, неправдоподобным, словно неживым.
Антон даже удивился, что он после поимки стал наблюдательнее. Хотя в то же время  понимал: открывшаяся в нем столь поздно еще одна нужная черта так и останется незадействованной в дальнейшем, поскольку его скоро порешат либо шестипалые, либо эта симпатичная девушка, отнюдь не предзонница, хотя и говорящая о том, что родилась здесь, и мать у нее голубокровная.
Скорее всего она соврала, чтобы ему было немного легче... Вот на нее руку он не поднимет. Факт! Остальных... Он бы их переколошматил... Не по одному, а так, пусть бы нападали на него человек по десять их воинов сразу. Иначе... Иначе они просто задавят его массой, и он не справится... Но он дал ей слово, поэтому...
— Что вы, Первый Старейшина, имели в виду, сказав о непродолжительном времени? —  настойчиво спросила Класта.
— Двенадцать с половиной часов. Место и время определишь сама. Если не убьешь этого урода, тебя лишит жизни твой знакомый Кирр. Он тут же отнесет тебя к Шестому озеру и опустит в него на виду у всех сначала твои пятипалые руки, а затем и твою голову. — Так, Кирр? — негромко спросил Первый Старейшина, посмотрев поверх голов алчущих зрелища предзонников.
Словно из неизвестности, из толпы вырос крепко сложенный шестипалый. Это был коротко стриженый парень, которого Антон Короленко тоже заприметил в толпе стоящих в камуфляжной форме молодых предзонников и предзонниц.
«Да ведь это один из тех, кто меня брал у машины! — мелькнуло в голове у Антона. — А он неплохо дрался тогда. Если бы не коротко стриженный, шестипалые меня бы даже не взяли. Факт».
— Кстати, тебя не возмущает, Кирр, ее поведение? — спросил у Кирра Старейшина, с трудом разлепляя свои воспаленные глаза.
— Не возмущает, — коротко, словно отмахнувшись, бросил парень. — Я знаю ее с детства.
— Напрасно, — как показалось Антону, бросил Старейшина, и тут же добавил:
— Тебе следовало бы выбирать свои выражения и быть предельно откровенным. Так ты порешишь Класту, если она ослушается наших законов?
— Сей же миг, Первый Старейшина, — ни на минуту не поколебавшись, как зомби, громко отчеканил парень, даже не взглянув в сторону девушки.
Антон, мимоходом наблюдая за ближайшими от себя предзонниками, отметил, что Класта, посмотрев на вышедшего из толпы и бахвалящегося перед всеми Кирра, потеплела взглядом, но затем, после сказанного парнем, на миг стушевалась и оцепенела.
«И мы дружили с ним! — подумала Класта, бросив гневный взгляд на Кирра. — Предатель. Предатель нашей дружбы... Хотя, почему предатель? — тут же мысленно высмеяла себя Класта. — Он просто отменно выполнит свой долг...»
— Вот и хорошо.
Произнеся последнее, Первый Старейшина  поежился от падающего грязного мокрого снега и надолго умолк, его глаза совсем потускнели, словно на них надели полупрозрачную пленку, затем он подал рукой знак прислужникам. Двое подскочивших осторожно подняли его со стула и под руки медленно то ли повели, то ли понесли к ждавшему небольшому автомобилю. Отошли от Антона и вышколенные стражи...
Многочисленная толпа медленно рассасывалась. Исчез куда-то и Кирр.
— Вот мы и одни, —  тихо сказала Класта после того, как допотопный автомобиль с Первым Старейшиной, почихав, скрылся за поворотом.
— Ты хотела сказать, что уже пришло время вершить «правосудие»? — с издевкой в голосе спросил Антон, затем, спустя мгновение, произнес:
— Ну что же, тебе и карты в руки. И не только карты...
— Да не стану я тебя убивать! — упрямо ответила Класта и, резко повернувшись, бросила Короленко одного и решительно зашагала в противоположную от Врат сторону.
— Погоди! Но ведь тот парень, Кирр, — начал было Антон, когда девушка отошла от него на порядочное расстояние, — он убьет тебя, если...
Класта, резко остановилась и, вернувшись назад, деланно улыбнулась:
— Не говори мне о нем ничего. Кирр — предатель! — с болью в голосе сказала Класта. — Он предал нашу давнюю дружбу. Хотя... — девушка замолчала, словно подыскивая слова ответа, — хотя почему я перед тобой оправдываюсь? Это наши с ним дела, Антон...
— И что же я должен дальше делать? — Короленко, оставшись посреди площади один, растерялся. — Ты стала равнодушна ко всему.
— Это сугубо твои заботы, — отмахнулась Класта и снова, повернувшись от него,  сделала пару шагов.
— Можно и тебя убить? — громко спросил Антон. — Ты не против?
— Чего-о? — Предзонница застыла на месте как вкопаная и повернула голову в сторону Короленко. Глаза у нее стали до того большими и удивленными, что Антон опешил.
— Я пошутил.
— Ну и шуточки у тебя. Как у медведя-шатуна. Как в свое время были и у Кирра... Ну и что, прикажешь, мне с тобой делать?
— Знаешь, несмотря ни на что, ты нравишься мне, — улыбаясь, сказал Антон.
—  Нечего веселиться, — резко сказала Класта, вернувшись к парню. — Пришло время готовиться...
— К чему? — удивленно глядя на девушку, спросил Антон.
—  Ты что, не от мира сего? К смерти, чудак. К смерти! Либо тебе, либо мне.
— Пятьдесят на пятьдесят? — ухмыльнулся Короленко.
— Как  хочешь, так и понимай, — сказала, как отрезала, девушка.
— Я не согласен с такой постановкой вопроса, — упрямо проговорил Короленко.
— А кто у тебя согласия спрашивать будет? Смешной ты человек.
— Тогда нам побыстрее нужно пятки скипидаром смазать.
— Зачем? — теперь уже удивленно вскинула глаза на Короленко Класта.
— Сматываться отсюда надо, Класта. Пока не поздно. Ты ведь сама мне намекала...
— Сматываться? 
— Бежать из этого ада, на волю. И побыстрее.
— Ты хотел сказать, бежать отсюда, из Предзонья в твой мир? — тихо переспросила Класта и обреченно, или, так показалось Антону, хмыкнула. — Через Периметр? Да разве он  меня, родившуюся в Предзонье, примет? Разве пропустит без специального пропуска? У меня нет никаких документов. Понимаешь, никаких...
— У меня родители, Класта, сногсшибательные. А мама вообще — золото. Примет! Ведь ты не похожа на ублюдочных предзонников. Ты как настоящая и уж очень симпатичная землянка. У тебя ведь не по шесть пальцев на руках, Класта. Это раз. Во-вторых, в тебе течет красная кровь...  А проход через поле Периметра, это уже  моя забота. Надеюсь, поняла?
— Хорошо, — на удивление быстро согласилась девушка, — сматываемся. Лучше отойдем подальше с этой улицы. Здесь море ушей и шептунов.
— Ха, как и у нас, — ухмыльнулся Антон.
Миновав овальную площадь, на которой бродило  немало одетых в рванье вонючих шестипалых бомжей и бомжих, Антон с Кластой подошли к миниатюрному, покосившемуся заборчику, «слепленному» из чего придется, присели на покореженную бочку, в которой, судя по устрашающим надписям и рисункам, раньше хранился неизвестный яд.
— Кстати, твой дом от Предзонья далеко? — спросила Класта, когда они, наконец, остались одни.
— Не знаю. — Антон пожал плечами. — Я был в Полевом у родственников, ехал домой на машине с сестрой. Ночь. Скорее всего, сестра не туда свернула, и мы основательно заплутали. И тут, ко всем неприятностям, еще тебе и авария... Вернее, ваши устроили нам западню. Может, километров двадцать пять было до основной трассы, а, может, и все тридцать...
— Ты хоть приблизительно знаешь, где твой дом? — спросила девушка.
— Где-то за Свалкой. За Периметром.
— За Свалкой, за Периметром,— перекривила Короленко девушка. — Понятно, что за ними, не в Предзонье же. Ты знаешь, хоть на сколько километров простирается Свалка и каково протяжение Периметра???
— Да откуда мне знать о размерах Свалки, — схитрил Короленко, не подав даже вида, что он, Старший оператор станции поля Периметра знает не только о размерах Свалки, но и о Предзонье, наверное лучше, чем сами предзонники и Класта в том числе. — Ну, пару десятков километров в диаметре... А Периметр...
Класта не дала договорить Антону и весело рассмеялась.
— Чего смеешься? — поднял на девушку глаза Короленко.
— Поле Периметра, которое контролируют Станции землян, простирается на все сто тридцать километров.  И Свалка не меньше, понял?
Антон ничего не сказал девушке, только деланно присвистнул.
— Свалку с трех сторон окружают три города Большой Земли. Кстати, ты хоть знаешь, что такое поле Периметра? С какой стороны твой город? Как его хоть называют?
— Южногорск.
— Точно не знаю, — произнесла Класта в раздумье. —  Но далековато от Предзонья... Ближе всех Павловск. Надо было бы спросить у Кирра. Он о городах вне Предзонья все знает.
Антон хмыкнул.
— Ты чего?
— Да так, — отнекался Короленко, подумав, что было бы парадоксально, если бы Класта начала расспрашивать у Кирра о месторасположении Южногорска... — Я впервые попал сюда...  К вам, — добавил  Антон. — С места аварии меня долго везли на какой-то колымаге, а перед тем, как посадить на нее, скрутили руки и завязали глаза тряпкой... Я пришел в себя уже перед въездом...
— Не хватало, чтобы ты во второй раз попал в Предзонье, —  не дав договорить Антону, рассмеялась Класта. — Тебя, как  короля, еще и везли? Жертву мне подобрали что надо!
Девушка в одно мгновение стала серьезной.
— Ладно, теперь внимательно слушай. Подождешь меня здесь. Я возьму дома оружие, которым буду «убивать» тебя и, если смогу, попрошу у Кирра схему бреши пересечения лучей поля Периметра. Нам же надо как-то прорваться через него! Только никуда не сунься. Попробуешь скрыться из Предзонья, тебя все равно разыщут, но тогда наш план накроется, я же должна буду поднять всех на ноги... От наших разведчиков и дозорных далеко не уйдешь... Разыщут... Они в этом преуспели. И еще, тебя могут прикончить и ваши на подходе к любой из Станций поля Периметра... Там, поверь, разбираться не будут, местный ты или предзонник. Сиди здесь и никуда не рыпайся. Из Предзонья по болотам да по кабаньим тропам далеко тебе не уйти. Кстати, ты хочешь есть? — спросила девушка.
— Святая простота. Конечно. И пить. У меня со вчерашнего дня и росинки во рту не было.
—  Хорошо, я  принесу тебе поесть. Жди. Буду минут через тридцать-сорок. И на дорогу нужно захватить еды. Путь неблизкий, а попить можно вон там, у того серого дома с подпоркой. Видишь? — спросила Класта.
— Вижу, — коротко ответил Антон.
— Там, справа от него ручеек течет. Вода чистая, не отравишься. Можешь попользоваться банкой, или так, с рук...
— Спасибо.
— Да не за что. И жди меня. Понял?
Короленко кивнул.
Класта  соскочила с бочки и быстрым шагом по кривой улочке, упирающейся своим концом в полуразрушенную, накренившуюся Башню Старого Злодея и площадь сбора воинов Предзонья, обогнула гончарный лоток уже давно умершего старика Вольдема, и пошла в сторону своего жилища, где ее ждала мама...
Было холодновато, но терпимо. Антон подошел к домику, который показала ему Класта. Действительно справа от него струился едва приметный ручеек, который вливался в небольшой чан. Рядом на пеньке стояла полулитровая банка. Не побрезговал, взял банку, пробив в чане тонкую корку льда, зачерпнул полбанки воды и стал не торопясь пить. Вода была неплохая, хотя зубы чуть свело. Потом набрал в банку еще воды, и отпил несколько глотков. Затем осмотрелся. Увидев, что за ним издалека наблюдают несколько мальчишек, понял, что самому действительно никуда не смыться — тут же сработает мальчишечий телефон, поэтому решил пока никуда не рыпаться, а подождать девушку...

Конец первой книги.