Королева Екатерина

Лучи солнца скользнули через высокое окно, упали на мой туалетный столик и, отразившись тысячу раз в косых срезах зеркала, грациозно разложились на семицветие. Шустрый тоненький лучик побежал по радужному спектру сверху до низу, ловко, как прилежный ученик, выпиликивая семицветную гамму от тоники до тоники. Товарищи присоединились, стали перескакивать с ноты на ноту, выбивая септаккорды и терции, затем начали складывать мелодию, глупую и легкомысленную, а потом совсем раздурелись, замельтешили туда-сюда, увеличивая темп своими детскими догонялками, пока не зашлись, наконец, в безумном, неудержимом престиссимо. Тут они и вовсе вошли в раж, перебрались на мои склянки с духами и снадобьями и, ощущая полную безнаказанность, принялись звенеть всеми флаконами подряд, колотя по самым разным граням, прокатываясь по витым и остроугольным горлышкам и заканчивая тремоло на пробках. Трезвон поднялся неимоверный, но эти глупые лучи ничего не останавливало, они продолжали дзинькать и барабанить, а один, совсем маленький, неоперившийся лучик шлепнулся на пробку флакона с душистой водой, сделанную в виде чудесного цветка с семью лепестками, каждый из отдельного вида камня – опала, топаза, рубина и других - и принялся колошматить по ним, что было силы. Этот луч совсем распоясался. Отбрасывая бесчисленные блики, он впал в экстаз и будто выделывал соло на барабанах, подобно заправскому рокеру, любуясь собою перед воображаемыми поклонниками и не замечая ничего вокруг.

Эх, да что с них, собственно взять, с этих лучей. Не гоняться же за ними, в самом деле! Пусть воображают, что им все позволено, у меня есть дела поважнее. Оглядываю себя кругом. Как платье? Тонкий шелк золотисто-пудрового цвета, с искусной вышивкой и затейливой россыпью жемчуга и бисера сидит идеально. Кожа-снежноягодник и локоны цвета ночи. Глаза похожи на угли и тени от ресниц на щеках… Королева Екатерина. Это имя мне подходит. Екатерина, она такая - яркая, словно южный сад, дерзкая, будто удар хлыста и сладко-будоражащая, как народная песня про запретную любовь…

Что ж, мой вид безупречен, осталось только колье. Аккуратно возлагаю бриллианты на шею. Сколько женщина на свете отдало бы полмира за такие! Тяпа, приподняв голову, придирчиво осматривает меня сверху донизу. Эта своенравная болонка донельзя изнежена, однако в чем-в чем, а в хорошем вкусе Тяпе не откажешь. Приподнявшись на бархатной подушке, она поводит взглядом и одобрительно поскуливает – привереда, кажется, довольна туалетом.

- Хочешь сказать, выгляжу потрясающе? Спасибо, девочка!

Тяпа поводит сахарно-белым ухом и благодарно шлепает языком. Пора идти. Надо выбраться наружу, навстречу яркому, режущему глаза и кожу свету. Там - приемы, поклоны, придворные – скучная королевская жизнь...

Но как странно, все-таки, устроены мои покои. Полумрак в них царил всегда, сколько себя помню и лишь одна окружность перед зеркалом всегда была освещена. Напоминает пятно для единственного актера, выделенное прожектором на театральной сцене. Вместо прожектора – сноп света, который проникает через высокое отверстие под потолком, от него-то и отмежевываются те дурашливые лучи. Собственно, ничего, кроме туалетного столика, где я надеваю разные маски, в комнате и нет. Помещение огромное, и почти везде темнота, в центре - мутная, охристая, а к углам переходит в непробиваемо черную, непроглядную могильную тьму.

Однако есть в пещере еще один источник света - он находится за входом, сделанным в виде арки, к которой я никогда не приближаюсь. Дверь туда всегда распахнута, и я постоянно вижу эту нестерпимо белую половинку овала. Громкое, почти кричащее свечение врывается внутрь и неприятно сдавливает душу. Я понимаю - за дверью скрывается нечто абсурдное и отличное от всего, виденного ранее, но пойти туда, в этот испепеляющий свет, – нет, никогда, даже под пыткой, мне не пришло бы в голову сделать такого.

Что ж, время приемов благополучно закончилось, и я могу, наконец, снять свои драгоценности. Хорошо ли прошел прием? Ах, ну какая разница? Неужели это имеет значение? Главное – я королевская особа, а все остальное… Ведь я же себя не обманываю! Хотя... Нет-нет, конечно, не обманываю! Но что это там брякает за моей спиной?

Нет, не лучи - те сорванцы давно скрылись. Этот звук настолько нежный, как будто играют тысячи хрустальных колокольчиков. Он раздается откуда-то сзади, из глубин спальни, хотя в моих покоях, кажется, никогда не было смежных помещений… Тихо ступая, пробираюсь на звук в неизвестное пространство. Как много тут зеркал, просто лес из узких отражающих полосок, установленных вертикально. Высокие, словно хрустальные срезы, многоликие как кристаллы, неуловимо разнохарактерные, они торчат повсюду как сталагмиты, хотя в их расположении, по-видимому, имеется некая логика.

Боком протискиваюсь через лабиринт зеркальных деревьев, благо, моя черная холщовая одежда не стесняет движений. Вот откуда доносится этот  звон! Его не сравнишь с детским бряцанием солнечных лучей. Эти поют так мелодично, что дух захватывает. Ах, да они таким способом разговаривают друг с другом! Голоса действительно деликатны. Я не пытаюсь понять слова, пробираясь по этому журчащему лесу, но чем дальше иду, тем неуютней становится, как будто удаляюсь от привычного берега, к которому трудно будет потом причалить.

А зеркала перемигиваются, встречаясь друг с другом взглядом, и вот в срезе мелькает серый человек в шляпе и длинном сюртуке. Он кажется неуловимо знакомым. Я вижу слякотную зиму, холодные искусственные лампы и этого господина, вещающего о чем-то с пафосом и претензией на непогрешимость. От мгновенного узнавания мне становится не по себе, а перекличка зеркал уже несет другие фигуры – подруг, наставников, воспитателей и дворецких…

От страха я ускоряю шаг, и зеркала, заметив это, смягчают движение, обнажая нечто ускользающее и завораживающее. Это зеркальные каналы - изменчивые дороги, которые невозможно увидеть в обычное время: они открываются, когда несколько отражателей встречаются друг с другом не мимолетным взглядом, а всей поверхностью. Озера-дороги не возникнут, если зеркал всего одно или два, для них необходимо куда больше, и тогда новые пространства, доселе совершенно неведомые, распахнут свои двери, позовут к себе солнечными зайчиками, и возможно, захватят так, что и возвращаться не захочется. Последнее, должна признаться, пугает. Если я туда ступлю, то, пожалуй, там и останусь…

Но где я? Опять туалетный столик? Значит, я не решилась пойти в ускользающие пространства? И звон стих. Тяпа тут как тут, растянулась на подушке и глядит на меня высокомерно-пренебрежительно. Самовлюбленная псина! Ой, это же кот. Как я могла перепутать! Или псина? Нет, оскал кошачий. И морда хитрая, как у кота. Кот, без сомнения кот, белый, наглый, вальяжный. А ну прочь отсюда! Ноль эмоций. Потянулся сладко, вывернул розовые подушечки. Убирайся, хам! Пушистый увалень недовольно поднимается, прогибается, вытянув передние лапы, и буркнув что-то несогласное, уползает в угол.

А я опять смотрю в зеркало. Геометричное платье, диадема в пепельных волосах, и эта ясность и неизбывная строгость во взгляде. Такой взгляд любого заставить присесть в поклоне и замереть против воли. Королева Анна. Однако сколько же мне лет? 20? 70? 60? «60?!» Спохватываюсь: «Не может быть!» 

Но непрозрачный туман берет власть над комнатой, и я понимаю, что пора отправляться спать. Шурша парчовыми юбками, двигаюсь к постели. Но голова? Ее совсем нет. Из шеи идет густой черный дым, а там, где держался венец моего тела, пустое отверстие. Никогда не думала, что можно ходить и разговаривать без головы. Сейчас попробую найти ее и поправить. Беру покрепче… Уф-ф-ф, кажется, получилось.

Оглядываюсь. Лучи! Снова тут как тут, эти бесенята. Прыгают по склянкам - все как обычно, как будто никуда и не девались. И трезвон опять устроили, колотят по хрусталю, выбивая звуки без разбору. А ведь они и действительно не девались никуда.