З. С. А. Часть 7

                12
Каюта, конечно, оказалась незапертой. Второй радист Витька Тимофеев, с которым мы делили помещение близ радиорубки, был, наверное, на вахте. А может, в трюме, на выгрузке. Из его рундука, прямо напротив двери торчала тощая черная задница в холщовых портах, никогда, наверное, не стиранных. Их хозяин шарил внутри - должно быть, по карманам. На моих ногах были пролетарские черные тапочки из судовой лавки. В таких здесь форсила почти вся команда. Оружием они были никаким. Я стряхнул тапок с левой, боевой ноги и со всего маху, какой позволил комингс в дверном проеме, саданул подъемом меж тощих ног. Видимо, удачно. Худощавая грязная фигура в бесцветной футболке и малиновом колпаке на голове вывалилась из рундука и сложилась у меня под ногами.
Я малость струхнул: уж не склеил ли он ласты с перепугу? Глянул в его лицо, и вдруг оно пружиной вскинулось вверх, сверкнув белками, и мимо меня враскоряку бросилось по коридору. В руках у него что-то было - вроде блок сигарет. Я, хоть и опешил сперва и был в одном тапке, но реакция-то - боксом я недаром занимался. Ногой я зацепил его под коленку, и парень, не вписавшись в поворот на выход, загремел вниз по трапу, прямо к докторским апартаментам. Прогремел и затих, не издавал ни звука. В наступившей тишине с палубы послышалось завывание лебедок. Обед, видимо, кончился, выгрузка возобновилась.
Вниз я не пошел. Вернулся в каюту, осмотрел, тотального погрома не обнаружил, тщательно запер дверь и, не спеша, вернулся на свою вахту к трапу.
Давешний мой собеседник, выше средней упитанности стивидор на высоких тонах разговаривал с местным маклаком Яшкой или Якубу. Речь шла, как я уловил, о женщинах. Через некоторое время, видимо, получивший наставление Яшка куда-то свалил, а стивидор прошел на бак, ко второму трюму считать стропы с рыбой. Возле нашего трапа стоял белый "Ягуар" с открытым верхом - видно, в мое отсутствие к капитану местный босс просквозил. Хозяин всех этих грузчиков и грузовиков. Слева, напротив греческого рудовоза полуголые парни гоняли по пирсу мяч. Справа, около английского сухогруза шла какая-то потасовка - наверное, опять из-за девок. Поодаль, позади "Форда", в который шла наша отгрузка, местные "бутлегеры" разжигали костер - тут "безотходное производство "африкэн джин" налажено. Явно, по заявкам наших потребителей. Самогон из пережеванной копры с ананасовым соком крепостью под 60 градусов - зелье отвратно вонючее, с пенками сажи в бутылях. Но, удивительно, после него не болит голова.
Я снова присел у фальшборта и, чтобы отвлечься от бурных событий, вновь ушел под "Триумфальную арку" Ремарка.
Впрочем, никуда я не ушел. Я пробегал глазами страницу за страницей, а в голове ничего не оставалось. Подумал было поменять чтиво: в каюте на полке меня дожидался еще Папа Хем - "Острова в океане" Хемингуэя. Решил было встать и пройти к себе, как вдруг услышал разноголосый гомон с причала. Глянул вниз. К трапу мелким бесом  в зеленом балахоне гоношил Якубу с каким-то рулоном или скаткой в руках. А за ним следом шествовала Она, живое воплощение египетской царицы Нефертити. Или Нефертари? Во всяком случае ее стать и походка свидетельствовали едва не о божественном ее происхождении. Причем огромный тюк на маленькой ее головке только подчеркивал ее стать. И широкие бедра, вровень с тюком на голове, туго обтянутые желтой тканью - все создавало некую гармонию, от которой я разинул рот, забыв, куда и зачем я собирался. И вот это сокровище принадлежит...
Мордатый стивидор выскочил через дверь с полубака, что-то прокричал женщине, и она, словно цирковая гимнастка, пошла, чуть покачиваясь, по трапу наверх, прямиком в мои объятья. Я засуетился, как церемониймейстер, хотя был в растерянности на грани истерики. Что это - от наивной простоты или глупости несусветной? И что мне делать?
Тут раздался гром небесный, вернее, скрип помполита, вернувший меня в меридиан. Дмитрий Иваныч, словно пассажир такси, вывалил из иллюминатора свою мощную длань вместе с лысой головой - и как только просунул? - и наблюдал за происходящим сверху.
- Что это тут у вас происходит, товарищ вахтенный матрос? - кричал он мне, хотя и видеть меня не мог.
- А это, Дмитрий Иванович, местный профсоюз уборщиц  делегата прислал, по обмену опытом. Кажется, нашей Сирике на замену. Ее к вам подослать?
- Ты чего такое несешь? Какой профсоюз, какая замена? То ты мне португальских журналисток приводишь - вспомнил он прошлый рейс, - теперь эта. Гони ее отсюда!
Я не успел исполнить приказ, да и не очень хотел: уж очень дамочка хороша - как такую обидеть? В это самое время в двери из надстройки показалась широкая задница доктора Руккеля, который, согнувшись в три погибели, задним ходом тянул меж ног за плечи моего недавнего гостя. Сзади ему помогал госпитальный пассажир Игорь - так его, оказалось, зовут.
- А это что такое, доктор? - прикинулся я Гавриком.
- А кто его знает, - ответил док. - Свалился мне на голову.
 Возле трапа меж тем создавалась сумятица. К моей радости с полубака появился дракон, рыжий наш боцман - этот разгребет. И я отодвинулся слегка в сторонку, в сторону кормы.   
Сошествие царицы по трапу получившей ускорение от Жени Григорьева, вышло не очень торжественным. Через пару секунд оказавшись на пирсе, "Нефертити" встряхнулась, будто от пыли, затем высоко задрала то, что я принимал за юбку, продемонстрировав публике, а прежде всего боцману, потаенную свою красоту, что-то при этом громко, вызывающе провозгласив. Затем она повернулась к борту спиной и похвалилась эллиптической кормой идеальных обводов - было, на что посмотреть. Удивительным образом тюк на ее голове при все этом оставался будто приклеенный. Еще раз встряхнувшись, "царица", больше не оборачиваясь, проследовала вдоль причала по своим царским делам. Унося при этом и груз с плеч моих, который я себе невзначай нахлобучил. Хотя помпа наверняка и это еще припомнит.
Незадачливый грабитель, вытащенный на свежий воздух - если можно называть свежим воздухом субстанцию, разогретую до сорока примерно градусов - оказался еще живоспособным и через пару минут размахивал куском картона над мангалом, подключившись активно к возгонке "африкэн джин". А блок таллинской "примы" он у Тимофеева все-таки умыкнул. Даже вроде в беспамятстве пребывая, из рук не выпускал.

                13
В тот же день с вахты у трапа меня перевели в рабочую команду. Опять не в трюм, не на выгрузку. Парни по трюмам пили "Белую лошадь", шотландское виски, съедая на закуску по мешку бананов за вахту. Нужно было только бросить на строп лишний короб черного карася или окуня, и через полчаса Яшка или кто-то другой из аборигенов майнал трудникам то, что нужно, по запросу. Иногда хлопцы в конце вахты еле выбирались наверх, чтобы доползти до кают и завалиться по ящикам, до следующей смены. Зачастую и в харчевню не ходили: не до обедов и ужинов было.
Впрочем, я им не завидовал. На сей раз боцман загрузил меня "блатной " работой, которую, по его соображениям, только я и мог исполнить. Помимо прочего, я был на пароходе, как собственно и в мореходке, вольным художником-оформителем: стенгазеты и прочая наглядная агитация - это было мое. И хотя никаких привилегий от этого я не имел, кроме разве освобождения от некоторых грязных работ вроде чистки пайолов или фановых систем, "живописью" занимался с удовольствием.
На сей раз мне предстояло заново отбить ватерлинию: за полгода после рижского дока наша-то совсем поистерлась. Когда на промыслах становишься на якорь и обвешиваешься по обоим бортам кранцами - плавучими из надувных резиновых "сигар" и "мягкими" - плетеных мешков с песком - все для мягкой швартовки добытчиков и танкеров, то в продолжение всей стоянки такие терки со скрипом и скрежетом происходят, что кажется, и стальной борт до дырок протрут.
Еще мне предстояло освежить "фамилию" на корме и скулах, пятиконечную звезду - по носу и грузовые марки - опять же по всему корпусу. Дома-то сейчас зима лютая - там не больно покрасишься. А здесь...
Я то висел в беседке, выводя то справа, то слева гордое имя "Бора", чувствуя себя при этом великим Микеланджело при росписи Сикстинской капеллы, то венецианским гондольером, вычерчивая с борта рабочей шлюпки четкую белую полосу между серо-стальным верхом корпуса и травяной зеленью днища. Ради этого даже перешвартовывали пароход с левого на правый борт к причалу. Впрочем, на все про все вместе с грузовыми марками мне понадобилось меньше недели - как раз столько, сколько выгружались в порту Лагоса.
И вообще рейс на сей раз получился какой-то скоротечный. Если в предыдущем мы прочертили все гвинейское побережье, едва не в каждом порту оставляя по сотне-другой тонн груза для местных рынков, то теперь опростались всего в четырех точках - Дуала, Пуэнт-Нуаре, Котону и Лагосе. И сразу полным ходом - на север, на ту же Джорджес-банку. Правда, по слухам, нам обещан был заход в Галифакс - а мне туда очень нужно было. Только, как известно, "бабушка надвое сказала": где банка Джорджес, а где Галифакс - туда-то нам вообще зачем? И, тем более, Новый год на носу - домой бы успеть. Хотя Галифакс таки был, а из-за него мы к Новому году домой не попали. Зато перед снятием к дому мы передали на мурманский добытчик нашего бедолагу пассажира Игоря, который извелся здесь от безделья, но избавился от своих кошмаров за шахматами с нашим доктором. Не зря говорят: праздный ум - мастерская дьявола.
Лишь перед расставанием он рассказал нам с Ивановым про то, как оказался у нас на борту.
Тишь да гладь, говорит, была, на Джорджес-банке, когда они привязались к борту плавбазы - выпросили водички да топлива про запас. Причем сами были в грузу под завязку - он еще капитана упреждал: куда, мол, нагребаем столько. Надеялись, что база что-то возьмет, но она сама оказалась забитой до жвака-галса. И откуда в тот день шторм налетел - ведь на небе ни облачка не просматривалось. Только не успели они веревки обрубить, когда начало их штивать и колотить бортом о борт. Кранцы оторвались и уплыли куда-то, и они, как грецкий орех от третьего-четвертого удара треснули по ватерлинии и скоренько пошли ко дну. Капитан-директор с базы скомандовал, чтобы они обвязывались друг с дружкой и сигали за борт. Вот они все и обвязались. А водичка три градуса тепла имела. Игорь на корме был, успел ближний плот отдать и в него мигом забрался. И еще один матросик к нему заполз - выжили. А наутро их на палубу вывели, на опознание. И что с ним случилось, он уже не помнил. Очнулся только в каюте на танкере. А потом уже эстафетой - к нам. Порыбачил...