Февраль. Гл. 15. Выдержка и гнев

Глава 15. Выдержка и гнев.

Наверное, существенную роль сыграла обстановка, в которой мы – втроём, работали вечером. Она сугубо деловая, по сути – товарищеская. На предприятие, конечно  же, дошли слухи о моем характере – твёрдом, взрывном…  Но в ситуации, сложившейся на ТТС, как раз был тот случай, когда резкие необдуманные действия со стороны руководителя могли только усугубить неустойчивое положение с кадрами, которое удерживалось буквально на волоске. Я  балансировал…
В подсознании всегда присутствовали методы работы Семенова со мной, – доброжелательные, выдержанные в духе взаимопонимания, и я строго их придерживался.

 Сколько терпения надо было проявить…  С одной стороны, все возрастающий, иногда просто невыносимый, требующий немедленных результатов прессинг со стороны властей, особенно из горкома. С другой стороны, в первые недели, постоянный срыв намеченных  на день планов работы для звеньев кабельного участка. Намеченное, но не выполненное кабельщиками в силу тех или иных причин, задание переносилось на другой день. Потом – на следующий… 
Я недоумевал
– Почему?.. –  Ведь при планировании работ «на завтра» мы старались учесть все.
 Оказалось, что натолкнувшись на мою неуступчивость, «срочные» задания из городских инстанций стали поступать прямо на Висящева. Александр Дмитриевич не смел, перечить, и по инерции, вносил коррекции в наши предварительные заготовки. Пришлось открытым текстом, но в корректной форме, запретить ему исполнение подобных заданий, и я потребовал, чтобы все, нащупавшие к нему путь, сторонние «командиры» перенаправлялись им на меня.
 
Не думаю, что в последующем, Висящев строго следовал моему требованию. Он был в высшей степени порядочным человеком, и прекрасно понимал какие адские условия, я создаю для себя и, наверное, тоже в какой-то степени, старался меня щадить. Но мой официальный запрет создал ему почву для манёвра, и он тоже, стал действовать, по отношению к просителям, более жёстко… По крайней мере – потом, так мне показалось.
  После запрета спектр моих телефонных разговорных тем пополнился ещё одной – мне жаловались уже на Висящева, который «не принимает мер». Я выслушивал проблему, с которой они вышли на него, делал несколько запросов по прямой связи на бюро ремонта, в абонентский отдел, на кросс, и чего бы мне это не стоило, подтверждал его решение. Думаю и Александр Николаевич Макарычев, хотя прямого указания ему я не давал, тоже стал максимально сокращать бодрые обещания потоку штурмующих ТТС возмущённых и справедливо недовольных абонентов.

Обозначилась ещё одна проблема. Вытягивая из Висящева подробности работы каждого звена кабельщиков, а они пока работали, по устоявшимся традициям, «ни шатко, ни валко»,  я узнал, что Александр Дмитриевич, либо Бугаенко, при дневных объездах,  как правило, на месте запланированной работы звено уже не застаёт. 
Место сбора звеньев определить было несложно. Они кучковались у автомашины ГАЗ-53 с утеплённой будкой, в кузове, оборудованном печкой для отопления салона, если можно так сказать. Водителем «тёплой» автомашины был Цехменструк. На недовольные замечания Висящева реагировали кабельщики с вызовом.
–  Греемся – заявляли они.
Грелись, по-прежнему, и с помощью спиртного. Висящев вынужден был делать вид, что не замечает этого. Стало ясно, что только авторитета Висящева для них, разбалованных непосредственным «вниманием» бывшего начальника ТТС Ковалёва, явно не достаточно.

 Александр Дмитриевич как бы, между прочим,  предлагал мне самому объехать бригады  и убедиться в правдивости его слов, о, мягко говоря, недобросовестной работе кабельщиков. Я же просто не имел права, пока, себе этого позволить. Чувствовал – рано. Обнаружив выпившего и не приняв меры, –  уже не начальник цеха, а я  –  начальник ТТС  – своим бездействием, и получится – попустительством, расстелил бы перед ними ковровую дорожку для дальнейшего поведения в таком же духе. Допустить этого я не мог.  Но и оставить один на один начальника цеха с его проблемами – тоже не мог.
 Мучительно искал выход. И он нашёлся. В гараже меня дожидалась «персональная автомашина» – ГАЗ 69 «бобик» с брезентовым пологом. На такой автомашине ещё в пору  моей юности, в далёкие шестидесятые годы, некоторое время отец возил председателя колхоза. Водителя, по рангу, мне оказывается, не положено иметь – самому же на ней ездить не было желания. Да и как-то неудобно «кататься на «бобике». Любой уважающий себя первый руководитель в городе уже давно ездил на Волге. Мне не требовалось особых удобств как непритязательному, в общем,  человеку. Но как директор ТТС на этой машине я ездить стеснялся. Неудобно было за «бедную» связь.

Явно  не хватало автомашины Макарычеву – ну что это за главный инженер, который привязан к кабинету?
– Александр Николаевич – предложил ему – возьми-те в пользование мою автомашину.
 Он, даже с удовольствием, согласился. В отличие  от меня, Александр Николаевич не страдал «комплекса-ми».
 Ну вот, теперь и Макарычев вперемежку с Висящевым совершал объезды. Я не рассчитывал на многое. Но все-таки – вот один начальник приехал, сделал недоволь-ный вид. Вот другой начальник приехал, более высокого ранга – и тоже, видят горе-работники  его недовольный вид... Ну не железяки же они, в конце концов…
 Если у работника есть хоть капелька совести – ему явно будет неприятно в душе. Не надо ругаться начальнику на совестливого человека  – совесть человека сама, своя, личная, будет его ругать. Считать же,  что у оставшихся на кабельном участке людей нет совести, я не мог и просто не имел на это права. И без принятия кардинальных репрессивных мер, инстинктивно, подсознательно рассчитывал на положительные сдвиги в их поведении. Пусть, даже медленные. Капля воды камень точит…

В начале февраля, в самый разгар морозного времени, произошёл второй порыв системы отопления, и опять в подвале.  Проблема отопления предприятия тоже успела явно обозначиться. Я уже говорил, что жаловались на холод работники справочной службы 09. Жаловались работники АТС-4, жаловались работники переговорного пункта. А сколько их, просто стеснялось жаловаться...
 Шондин суетился. В основном уповал на Сашу Мааса и все материл своего сантехника Егорова, – мол, не промыл систему, мол, не провёл ревизию арматуры…
 Я недоумевал – ну ладно, присутствует дефицит кабельщиков-спайщиков. Редкая профессия – действительно, дефицит. Кто был, в моем понимании, кабельщик-спайщик? Это своего рода технический хирург. При сборе муфты,  при её пайке, он должен проявить максимальную расчётливость, внимательность и собранность. Пайка муфты требует удобных, сухих и чистых условий на рабочем месте.

Нельзя допустить при сварке кабеля, негерметичности внешней оболочки, – даже, с величину острия иголки. Простым осмотром проверить на герметичность муфту особенно на кабеле,  который не находится под избыточным воздушным давлением чрезвычайно сложно, И куда там – до чистоты и сухости вокруг. Место нахождения этой муфты в земле, в колодце с водой – и горячей, и холодной. Всю её, бедолагу, корёжит зимой льдом.
А место, где находится эта муфта и есть  реальное место работы кабельщика, часто – в очень неблагоприятных условиях. В этих, «антисанитарных» местах – малейшая небрежность кабельщика допущенная при сварке, – и вот он, результат его работы – брак,  с довольно высокими экономическими потерями для предприятия, и не только экономическими … Значение телефона в жизни людей переоценить  трудно.
 
И много ли найдётся желающих, особенно среди молодёжи,  работать «хирургом» в грязных вонючих колодцах,  когда часто, вода сверху капает тебе за шиворот. Да и за зарплату, мягко скажем, не самую высокую.  Не поэтому ли, – даже профтехучилища связи не выпускали этих востребованных связистским производством специалистов, или выпускали в очень ограниченных количествах.
Редко встречается, а поэтому и особенно ценен хороший специалист – кабельщик. 
А тут сантехник! – да их пруд пруди в городе...
Очень зол я был, заочно уже, на этого Егорова.  Он, наконец, вышел из отпуска и по информации Шондина, совместно с Маасом латал очередной порыв системы отопления в подвале.
–  Хорошо, –  сказал я. Как закончит работу, – пригласите его ко мне...
Опять вызывали в горисполком. Закрутился. По возвращении назад – совсем забыл о Егорове.

Около пяти вечера сантехник вошёл ко мне в кабинет. Вошёл неожиданно.  Среднего роста, крепко сбитый… Вид независимый, и в то же время, какая-то мягкая вкрадчивость в походке – странное сочетание! Тихим голосом он начал говорить какие-то вежливые слова, а я, заочно накрученный против него, уже не способен был его слышать. К тому же, я ещё продолжал быть под впечатлением очередного, вряд ли выполнимого, задания от аппаратчиков горкома. Осознав лишь, что это тот самый Егоров… который... –  хоть и не хотел, но неожиданно для самого себя –  взорвался. Я не помню, что ему говорил. Помню, что говорил немного, и старался говорить спокойно. Но весь мой, изо всех сил сдерживаемый гнев, выплёскивался из глаз, читался по выражению лица,  и смысл моих слов сводился к одному – если ещё раз услышу о порыве тепла, ноги Егорова на ТТС больше не будет!!.
 Сантехник изумлённо смотрел на меня, попытался что-то сказать, видимо в оправдание, но я не позволил ему произнести, ни слова. Всем своим видом дал понять, что высказал ему, всё что хотел, и не желаю его больше видеть. Пожав плечами, похоже, так и не поняв, зачем его вызывали,  Егоров удалился.
Сидел я один в кабинете и удивлялся, сам себе… Ну и накипело…