Что такое свобода

«Летело время, летели щепки,
А птичка всё так и билась в клетке.
Менялись двери, менялись лица.
Наверно, клетка сидела в птице»
Нуки – Переменный ветер


1.

Вдалеке силуэты домов исчезли вместе с горизонтом, словно кто-то убрал резкость и добавил белого. Из всех углов квартиры на грани слышимости звучала музыка, но Дима не вслушивался в слова песни. Он стоял возле окна и наблюдал за стихией. За спиной царил жуткий беспорядок, а по ту сторону стекла природа заметала следы ежесекундной человеческой деятельности. Припаркованные под окнами машины уже превратились в сугробы, асфальтированные дороги замело, трубы ТЭЦ исчезли в белом мареве.

В коридоре стояли распухший рюкзак и дорожная сумка. Сверху были брошены куртка и телефон. Осталось переждать стихию, и можно навсегда покинуть дом, приютивший Диму на невыносимо долгие шесть лет, из которых четыре с половиной он здесь провел не по своей инициативе. В гараже стояла пока еще непривычная машина – он купил её в прошлом месяце. Пару раз Дима забывался и, не узнавая в темно-синей Мазде свою новую спутницу, выискивал взглядом белую Хонду.
Хонду было бы даже жаль, если бы не накрепко въевшиеся воспоминания. Дима не хотел помнить. Все, что ему требовалось – это дождаться окончания метели, оставить связку ключей на полке, захлопнуть за собой дверь и уехать. Он пообещал себе сменить номер телефона, страницы в социальных сетях и биографию.

Чувства благодарности к последнему дому приемных родителей не появилось. Может быть, для этого прошло слишком мало времени. Ему хотелось думать о прошлом без взрывной смеси чувств, со спокойным принятием и легкой грустью. Это было бы идеально.

Хозяин квартиры пока отсутствовал, и Дима был ему благодарен за задержку. Скорее всего, метель застала его врасплох при выезде из центра. Там всегда пробки, а стихию не волнуют смешные человеческие планы на вечер. Константин не звонил, но Дима не переставал прислушиваться к звукам из коридора. Ему то и дело казалось, что телефон играл мелодию входящего вызова. И без проверок Дима знал, что это только обострившееся ожидание. Оно растянулось во времени до бесконечности. Дима словно падал в черную дыру – чем ближе к горизонту событий, тем длиннее становились мгновения.

Сейчас он находился в эпицентре, где сходились его прошлое и будущее. Вот-вот должен был случиться судьбоносный перелом всего, но он не наступал. За окном падал снег, и весь город замер в ожидании. Исчезли за белой стеной огни окон в доме напротив. Дима прикурил четвертую. Он ждал этого дня все четыре с половиной года. Думал будет пять, но сторговался летом на послабление. Отъезд должен был пройти идеально. Но идеально не получалось. Каждая секунда отдавалась мучительным волнением, выкручивала внутренности. Дима оторвал взгляд от окна, затушил недокуренную сигарету и вышел в коридор. Он решил, что подождет в машине на парковке, потом выберется как-нибудь, но точно не останется здесь больше ни на одну ночь.

Он уже обулся и взял куртку, когда входная дверь отворилась и на пороге появился Костя. Взгляд у него был дикий, напуганный и безумный, словно он только что пережил что-то способное повредить рассудок. Дима никогда Константина таким не видел. Даже когда стало известно о смерти Бреда. Он надел куртку и отвел взгляд в сторону. Костя закрыл за собой входную дверь, но не запер и, опустив голову, остановился.

Ничего не сказав, Дима закинул рюкзак на плечи и взял сумку. На телефоне нашлось два пропущенных звонка от абонента «Крысеныш», а звук оказался отключен. Дима не помнил, когда он поставил беззвучный режим. Он обошел Константина и выбрался из квартиры. Ключи остались на полке у зеркала – теперь они больше не были нужны. Дима обернулся на знакомую дверь и почувствовал сожаление и грусть. Лифт не уехал с их этажа, и время натужно пошло вперед. Черная дыра переломного момента выплюнула его наружу. Он спустился на крытую парковку и подошел к синей Мазде. Машина поприветствовала мигнувшими фарами и сигналом.

Он закинул вещи в багажник и сел на водительское место. Завел мотор, вслушался в его ласковое мурлыканье. Закрыл глаза, настраиваясь на долгую сложную дорогу. А точнее – на тщетную борьбу с бездорожьем и стихией. Метель. Метель лучше, чем еще одна ночь в той квартире с тем человеком. Но отчего же стало настолько тоскливо, что захотелось плакать? Почему щемило сердце от воспоминания о том, что на прощание они не сказали друг другу ни слова?
Чужие. Теперь они чужие. Формально – двоюродные братья. Неформально – шапочные знакомые. А если совсем уж по совести, то – два непроходимых идиота, которые долгое время друг другу ломали жизнь. Дима посмотрел на отражение в зеркале: уголки губ опущены, взгляд... точно как у Константина – хмурый, пришибленный.

Он потянулся к телефону, вытащил его из захвата держателя, парой движений набрал последний пропущенный вызов. Гудок. Еще гудок. Сброс. Дима до отупения смотрел на заставку с пейзажем. Он не верил. Константин всегда брал трубку. Чужие звонки он, бывало, отклонял, но Диму не игнорировал ни разу. Пришло его время.

Машина прогрелась, пора было выезжать. Газ, сцепление. Ну же. Дима опустился лбом на руль и заплакал. Он просто смотрел на свои колени, смаргивая слезы на синие джинсы.

Вытерев рукавом лицо, Дима все-таки отправил телефон обратно в держатель для навигатора, выбрал маршрут и выехал с парковки в снежную ночь. Дальше трех метров ничего не было видно, приходилось ехать осторожно и слишком медленно. Вместо получаса – два или три. Хорошо, что навигатор исправно подсказывал повороты, иначе Дима бы заблудился. Он не узнавал места, приходилось передвигаться практически на ощупь, иногда выхватывая из белого небытия знакомые неоновые вывески придорожных забегаловок и заправок.

Константин не перезванивал, и Диму это сводило с ума. Ему хотелось услышать голос, который успокоит, даст уверенность. Но Дима сильно сжимал челюсти, крепко впивался пальцами в руль и рычаг коробки передач. Он боялся за того, кто остался в перевернутой с ног на голову пустой квартире, в абсолютном удушающем одиночестве, где все до последней мелочи было напоминанием. Это себе Дима мог позволить одномоментно отсечь прошлое, ведь он готовил свой побег все четыре с половиной года. Это он, Дима, ничего не брал в свою будущую жизнь из того, что будет напоминать ему о Константине. У Костика такой роскоши не было.

Дима только сейчас осознал, что его бывший тюремщик был весь в растаявшем снегу, когда вошел домой. С его волос капала вода, на плечах лежал подтаявший снег, с обуви сразу натекло по грязной луже. Значит ли это, что Константин бросил где-то автомобиль и добрался на метро, а затем шел пешком в такую погоду? Звонил ему, Диме. Зачем? Чтобы в конце не сказать ни слова?

Дима въехал во двор дома, где он провел первые годы жизни с родителями. Не с родителями Константина, а со своими. Дима почти ничего не помнил, но это и не было важно. Он с трудом нашел место для парковки и остановился. Забрав вещи из багажника, Дима зашел в подъезд и поднялся по лестнице к квартире. Теперь она встретила его совершенно свободным взрослым человеком. Он разулся и, как был в куртке, зашел в единственную комнату. У стены стояла широкая новая кровать, заправленная черно-белым, ни разу не использованным постельным комплектом. Он упал на живот, подгреб подушку, зарылся в нее носом и разрыдался в голос.

Наверное, так и начинается новая жизнь, но почему-то ему было очень больно. Он снова взялся за телефон. Ни звонка, ни смски. Дима написал Тоне, потому что она единственная, кому можно было сказать правду.

«Прости, что поздно. Теперь мой дом в другом месте. Как ты думаешь, я счастлив?»

Родная сестра Константина, единственная девушка, которая любила Диму по неведомым ему причинам, или может быть, и вовсе без причин? отозвалась мгновенно:
«Доброй ночи. Я думаю, что сейчас тебе невыносимо быть одному».
«Напиши ему, пожалуйста, Спроси, всё ли в порядке».

Он гипнотизировал телефон, но Тоня не отвечала. Минуту, две, три. Дима сел, боясь выпустить телефон из рук. Он был напряжен, он был уже на пределе. Четыре, пять минут.
Дима ходил по квартире, снял куртку, разбирал привезенные вещи. Раскидал всё по местам, налил чаю. Шесть, семь, восемь минут.

«Почему ты не отвечаешь?»

Снова ничего. Девять минут. Вызов от Тони вспорол невыносимую тишину протяжным вибросигналом.

– Алло, – Дима испугался своего голоса – хриплого, неузнаваемого.
– Поговорила с ним, – Тоня почти шептала. – Я ненадолго звоню, муж рядом спит.
– Как Костик?
– Я думаю, что плохо. На твоём месте я сама бы позвонила. Или приехала. Но ты – как знаешь.
– Я позвонил. А он сбросил.

Тоня молчала. Слышно было ее дыхание в трубке.

– Дим, мне жаль, что я тогда настояла на таком выборе. Я думала, что будет лучше.
– Я тебя ни в чем не виню. Это было мое решение. И его.
– Все могло быть по-другому, – Дима услышал в трубке всхлип.
– Ты чего это?
– Я люблю вас. Обоих. Очень сильно. Простите меня, пожалуйста.
– Тонька, – Дима не знал, что сказать всхлипам в трубке. – Ложись спать. Извини, если разбудил тебя.
– Пока, – прошептала она еле слышно.

Дима посмотрел в окно. Снег почти прекратил валить с неба. Появились очертания деревьев и домов. Мазду под окнами немного припорошило, но не завалило снегом целиком. Вдали гудела снегоуборочная оранжевая машина и рычали камазы, выстроившиеся в ряд для вывоза снега. К утру должны расчистить дороги и, может быть, дворы. Надо было ложиться спать. Или улечься в ванну в поисках умиротворения. Дима давно мечтал, строил планы на переезд. Он не раз представлял, как будет валяться в ванне с книжкой где-нибудь в четвертом часу ночи. Но его скудное воображение не подсказало ему, что вместо простого удовольствия от процесса он будет пытаться искать успокоения внутренней бури.

Он снова схватился за телефон и написал еще одну смс:
«Постарайся просто жить дальше. Может быть, время лечит». Получатель – «Крысеныш».

В ту ночь Дима так и не уснул. Он просидел в ванне пока не остыла вода, потом в лучах ярко-розового восхода пил крепчайший эспрессо на голодный желудок и не чувствовал вкуса. Ответа на его сообщение не последовало. Дима подумал, что даже номер менять теперь не нужно, ведь в его жизни больше нет Константина.


2.

Спустя пару месяцев жизнь вошла в однообразное русло. Дима пытался устроить личную жизнь и адаптироваться на новой работе. По выходным он просиживал долгими часами за написанием диплома, курил в форточку, подсел на кофе.

Он предпочитал девушек-болтушек. Эту пятничную, кажется, звали Оксана, и за двухчасовое свидание она уже пересказала всю свою жизнь и сплетни с работы за неделю. Неважно, что Дима никого с ее работы не знал. Но это позволяло Диме не вмешиваться в естественный ход вечера и избежать рассказа о своем прошлом. Зазубренная легенда, как оказалось, имеет свои минусы – она отдавала глухой болью и беспокойством. Дима боялся, что мимика или голос предадут его. Отмалчивался.
Они уже покончили с десертом, можно было приступать к ночной программе. Девушка явно была не против: улыбалась, флиртовала, теребила завитой локон, невзначай касалась под столом Диминого колена своим. Он пригласил ее к себе. Как говорится, на утренний кофе.
Оксана улыбнулась, кивнула и тут же выпалила новую очередь фактов о себе. Кажется, она что-то упоминала о любви к кофе с разнообразными ликерами. Дима мысленно перебрал в памяти все, что у него ожидало своего часа в баре. Пожалуй, что-нибудь найдется.

Оксана была чуть выше Димы, но на первое свидание влезла на высокие каблуки. Смотрелись они откровенно смешно. Однако каблуки были делом поправимым. Главным достоинством вечера Дима считал собственное расслабленное молчание. Он открыл Оксане пассажирскую дверь, помог сесть и нырнул на водительское место.

– У одного моего бывшего тоже была Мазда. Я думала, что он перепишет машину на меня, когда будет покупать новую. Но представь себе – нет! – девушка развела руками, будто это было возмутительным фактом. Дима прислушался впервые за вечер к ней и тут же пожалел.
Лучше бы эта картинка так и оставалась просто красивым созданием с режимом фоновой болтовни.
–Конечно, мы расстались! Никогда не понимала мужчин, которые ничего не делают для счастья любимой девушки.

Дима посмотрел по навигатору ближайшую станцию метро и свернул туда. Отыскав вход, он остановился, достал сигарету и прикурил прямо в салоне:

– Спасибо за вечер.
– Что? – Оксана выглядела как зависшая программа. Вмиг замолчала, приоткрыв накрашенный красной помадой рот.
– Метро, – подсказал Дима и показал где.
– А! – Оксана отвисла, ядовито улыбнулась и напоследок добавила: – Поняла. Ну, что ж. Спасибо за ужин. Бывай!

Она оглушительно хлопнула дверью, а Дима сразу же нажал на блокировку и сел чуть свободнее. Расстегнул еще одну пуговицу белой рубашки и вздохнул. На телефон пришла смс: «Занят? Я по делам в городе. Меня обещал встретить Костик, но у него какие-то внезапные проблемы. Я в аэропорту. Приедешь?» – Тоня.
«Приеду. Какой терминал?»

И сорвался. Весенние вечерние улицы отматывались назад. Ему везло – попал в зеленую зону, почти без остановок проехал через половину города. Под конец замаячил участок с аварией, но удалось проскочить вслед за скорой. Ответ на свою смс Дима получил уже на подъезде к аэропорту. Тоня ждала его у входа, отсалютовала в качестве приветствия высоким стаканом с мятным чаем. Она оказалась такой, как на тех немногочисленных фотографиях, посылаемых на протяжении последних лет. Она остановилась на родном цвете волос, отпустила их до лопаток. На Тоне было зеленое пальто в цвет глаз, аккуратные очки с тонкой золотистой оправой и два кольца на безымянном пальце правой руки. Дима подумал, что она стала окончательно другой.

Он часто в последние месяцы размышлял о том, что Тоня и Костик дали какую-то неправильно высокую планку для всех следующих людей в жизни Димы. Он обнял Тоню и взял ее сочно-желтый чемодан на колёсиках за ручку.

– Куда?
– Я остановилась в гостинице, хотя брат домой приглашал. Но я не хочу, – она протянула распечатку с букинга.
– Понял. Что за дела?
– Мы с мужем квартиру здесь покупаем. Я давно хотела вернуться, а повода не находилось. Но вот беременность. Дальше откладывать нельзя, не до того будет.
– О, – Дима удивился. – Поздравляю, наверно.
– Девочку ждем.

Они добрались до машины, загрузили чемодан в багажник и поехали. Дима, который никогда не был осторожным водителем, старался вести аккуратно.

– Я тебя отвлекла от чего-нибудь?
– Разве что от тоскливого сидения за компом до утра. Я рад, что ты приехала.

Она улыбнулась, как всегда, тепло, слишком по-матерински. Дима знал, что Тоня была единственной в его жизни девушкой, на которой он был бы готов жениться. Но к моменту его освобождения она уже была замужем. И ей можно было не врать о прошлом. Тоня всегда сама обходила сложную для Димы тему. И она поддерживала отношения с Константином, хотя их общение никогда нельзя было назвать близким. У Димы и этого не было.
– Я думала, ты наверстываешь упущенное. Пятница же. И ты всегда говоришь, что какие-то девушки рядом с тобой.
– Не складывается, – Дима бросил короткий взгляд на Тоню. Она казалась ему очень красивой в вечернем освещении, танцевавшем на ее лице и волосах.
– Почему?
– Не то. Многим не нравлюсь я. Но сегодня вообще абзац, – он вкратце пересказал события вечера и усмехнулся. Салон автомобиля наполнила незнакомая мелодия.
– Ой, извини, – Тоня заводилась, вытаскивая телефон из кармана пальто. – Привет. Да, все в порядке. Я написала Диме, и он меня встретил. Минут через десять уже приедем. Можно я тебе перезвоню завтра? Да? Хорошо. Спокойной ночи.

Она закончила разговор по мобильному и замолчала, теребя его в руках.

– Брат? – догадавшись, спросил Дима.
– Да. Он только что освободился. Завтра у меня утром забег с риэлтором по всем вариантам, а вечером встречусь с Костей.

Дима опасался интересоваться новостями о Константине. Когда кто-то случайно вспоминал о нем в беседе, Дима превращался в замкнутого нелюдимого человека, при этом внутри у него будто разливался котел раскаленного свинца. Тоня не видела Диму почти пять лет, но, кажется, чувствовала хрупкость его спокойствия. Она положила ладонь на его предплечье и несильно сжала.

– Можно я спрошу тебя кое о чем?

Диме было все равно, ведь она и так все знала. Фактом меньше, фактом больше – особой роли это не играло. Но она молчала пока Дима не припарковался у гостиницы. Она повернулась к нему, подперла для удобства голову рукой. Тоне зачем-то понадобилось видеть Димино лицо, а не дорогу.

– Ты его любишь?

Еще один котел раскаленного свинца опрокинулся. Дима сглотнул, чувствуя, как захотелось сжаться в маленький комочек, сбежать от пристального взгляда бывшей девушки. Единственной подруги. Сестры Константина. Она ждала, наблюдая фамильными зелеными глазами – чем напоминала родного брата.

– Это неважно.
– Нет, это важно.
– Давай я помогу тебе с чемоданом, – Дима собирался уже выйти, как предохранители на дверях щелкнули. Тоня, посмотрев на него со смесью строгости и жалости, убрала руку с приборной панели.
– Вот только давай без жалости, пожалуйста!
– Успокойся. Это простой вопрос, требующий простого ответа. Потом поможешь с чемоданом и, если тебе так хочется, снова уползешь в свой панцирь играть в прятки.
– Я не играю в прятки.
– Играешь, Дима. Честное слово, как маленький. Я не могу понять, то ли тебе не хватает мозгов, то ли смелости, чтобы все понять и принять.
– Что же это изменит?

Тоня пожала плечами и откинулась на спинку сиденья.

– Вы оба. Иногда совершенно невыносимы и так держитесь за свое несчастье. По-моему, вам это нравится. Он тоже, знаешь, ведет себя подобным образом. Делает вид, что все в полном порядке, но я же чувствую.
– Ты обещала не лезть в это. Вот и не лезь, Тонь.
– Хорошо! Отлично! – она подняла ладони вверх. – Пойдем. Ты обещал помочь.

Дима разблокировал двери машины, донес чемодан в гостиницу и уехал домой в свое беспробудное одиночество.


3.

Тоня написала на электронную почту через два дня, будто все еще была в недосягаемости. Дима пробежал глазами по строчкам письма, тряхнул головой и надел очки. Это стоило внимания. Заговори она об этом вслух, Дима перебил бы её на полуслове и навсегда запретил при нем даже упоминать брата. Другое дело письмо – просто буквы на мониторе, которым безразлично, как жадно читатель будет шарить глазами, сколько раз перечитает и в итоге, сколько часов просидит при тусклом свете монитора.

Письмо было следующее:
«Вчера мы встретились, и то, что я увидела, оказалось на порядок хуже представляемого. Я знала, что Костя никогда мне ничего не рассказывает. Ты и без меня помнишь, насколько сложно из него бывает что-то вытрясти. И все-таки, Дим, я умею смотреть и слушать.
Во-первых, он не один. И тот, кто сейчас с ним рядом, уже несколько лет является моим близким другом. Артем. Я смотрю и вижу, как из него тонкой струйкой утекает жизненная сила, его артистизм, энергичность, эмоциональность. Он перестает быть собой. Вроде бы, разговаривает, реагирует, но у меня такое ощущение, будто в его теле умерла душа. Мне странно и страшно видеть Артема таким.
Во-вторых, хотела бы я знать, как ты прожил столько лет с Костей и не сошел с ума. Я слишком погрузилась в свою личную жизнь и не видела, кем становится мой брат. Не удивительно, что тебе плохо. Прости за тот вопрос, он явно был глупостью. Я не знала, что Костя может быть таким жестоким. Я хочу выдернуть Артема из этого ада. И мне очень стыдно, что я считала твои письма попыткой давить на жалость. Я ничего не видела, витала в каких-то далеких от реальности иллюзиях. Возможно, тогда я была нужнее всего здесь. Тебе. Я чувствую себя так, словно опустилась на самое дно отчаяния. Хочется сбежать, но я так это не оставлю. Дима, я не хочу быть малодушной трусихой. Позвони мне, когда будешь готов. Я тебя люблю».

Он встречал с этим письмом рассвет, открыв нараспашку окно и окоченев от холода. Чирикали на сотню голосов озябшие воробьи; лопались почки тополя под окном; выпуская собачников на раннюю прогулку, хлопала подъездная дверь. Люди, встретившись внизу, сонно переговаривались, из окна соседей пахло блинами, был слышен треск масла на сковороде. Бубнил в отдалении чей-то телевизор с воскресным шоу.

Дима не мог спать. Он пытался понять, перебирал воспоминания. Нет, Константин точно не был жестоким. Наоборот, иногда слишком быстро уступал, хотя победа в очередном раунде состязания двух упрямств казалась близко. Он был человеком, с которым Диме вопреки всему было легко. Это он, Дима, всегда оставался недоволен по любому поводу, то и дело злился, упрекал, нападал. И бил всегда первый. А Константину нужно было другое: ему не хватало в выходные долгого валяния в кровати по утрам, бессмысленной смешной болтовни, шуток для двоих, бесшабашных авантюр. Романтики, в общем. Жестоким был Дима. Именно он неосознанно и упорно превращал их четыре с половиной года в ад. Дима взращивал ненависть и заставлял Константина чувствовать вину за ту ловушку с договором.
Это Дима настоял на том, чтобы сократить их пытку на полгода. Константину уже ничего другого не осталось кроме как согласиться. Он сам угодил в свою ловушку. Идиот. Он позволил Диме отомстить.

«Нет, Тонь. Я искал жалости тогда. И твой вопрос не был глупым. Но я не хочу об этом говорить. То, что мне удалось разрушить кропотливым трудом, уже не подлежит восстановлению.
Если тебе нужна будет моя помощь, не связанная с Костиком или Артемом, то я в твоем распоряжении, а для них я умер».

Он накинул на плечи кофту на молнии растянутую в локтях, надвинул на глаза капюшон и отправился готовить тосты и яичницу на завтрак. Кофемашина пискнула, оповестив, что крепчайший эспрессо из уже выдохшегося кофе готов. Дима отхлебнул отдающий кислятиной напиток и не поморщился. Последние месяцы он пил его постоянно. Сил не было ни на что, но эспрессо помогал не проваливаться в себя насовсем.

Еще месяц назад Дима с ужасом понял, что он, конечно, сбежал из дома Костика, но... захватил самое невыносимое – себя. Где бы он ни оказался, собственное «я» давило с тяжестью могильной плиты. Дима задавался вопросом, как вообще было возможно полюбить такого человека? Как Костик только к четвертому году разлюбил его?
Дима вытащил из тостера поджаренный кусок хлеба, надкусил. Как вообще кому-то пришло в голову любить его? Человека, который даже у себя самого вызывает раздражение. Костик, казалось, его уравновешивал, пока Дима не начинал думать, будто вынужденный любовник слишком много на себя берет. И бил. Иногда в челюсть, иногда в солнечное сплетение. Иногда на Диму накатывали приступы ярости, и…

Он зажмурился и проглотил кусок. Оцарапало горло и пищевод. Быстро опрокинул чашку кофе в рот и подождал, пока неприятные ощущения не исчезнут. Задышал, сел на пол, отшвырнув хлеб в стену.

Телефон, оставленный на обеденном столе, брякнул, сообщив о новом письме в почте. Дима взял аппарат и нашел ответное письмо от Тони:
«Тогда я не понимаю, что происходит. Мне страшно за Артема».
«Не завидую ему», – отправил в ответ Дима.

Этот в прошлом оборванец-выскочка, который безуспешно клеился к Константину, скорее всего, находился с ним по своей воле и желанию. Дурак. Он или сбежит, или сможет показать сожителю характер. Хотя, нет. Дима подумал и решил, что Артему не хватит гонора поставить Константина на место. Сбежит. На что только надеется?

«Брось. Вы не дети, никакой ненависти не существует. Есть человек, которому нужна помощь. А ты знаешь больше, чем говоришь. Помоги мне, пожалуйста, Дима. Я точно против брата ничего не могу».
«Тебе следует меньше нервничать. А твой Артем – взрослый человек. Сам разберется со своей жизнью. Посоветуй ему в следующий раз не покупаться на обертку, а сперва изучить состав. Возможно, под красивым фантиком опять окажется что-нибудь не по зубам».

Она перезвонила.

– Опять будешь меня уговаривать? – сразу спросил Дима.

Тоня вздохнула вместо ответа, но, не выдержав долгой паузы, сказала:

– Ты бы их вчера видел.
– Не хочу. Он обо мне не спрашивал?
– Нет. Ни разу. Но я не я, если бы не зашла в гости и не огляделась по сторонам.
– Что? – у Димы болезненно сжалось сердце.
– Почти ничего. Я уже начала думать, что Костя тебя окончательно вычеркнул, но интуиция твердила обратное. Всего одна мелочь. Я сейчас отправлю тебе ссылку. Посмотри.
– Ссылку?
– Да. Страница в браузере на ноутбуке Кости. Я искала, как лучше всего доехать до квартиры, которую я собиралась посмотреть, но из любопытства пощелкала по другим вкладкам. Вот. Отправила.

Дима мгновенно встал и в несколько шагов добрался из кухни до комнаты. Подошел к столу. Толкнул мышку, компьютер вышел из режима ожидания. В почте нашлась обещанная ссылка на сайт, где художники или, как их сейчас чаще называют «артеры», выкладывают свои работы. Страница прогрузилась, и Дима замер. Несколько десятков рисунков, с которых на него смотрело его собственное лицо.

– Ты еще тут? – Тоня вернула Диму из оцепенения обратно в реальность.
– Да. Тут.
– Посмотрел?
– Да. Смотрю.
– Красиво очень.
– Его глазами всё красиво.
– И все-таки ответь мне на вопрос – если он не был глупым. Мы подумаем, что делать, в зависимости от твоего ответа.
–Нет. Не люблю, – его сердце заколотилось, заглушив Тонин ответ. В груди сдавило, в глазах потемнело, и Дима почувствовал боль в голове от удара.

Он пришел в себя от невыносимо громкой мелодии звонка. Сел. Голова саднила, в груди было больно и тесно.

– Алло, - прохрипел в трубку.
– Что случилось?! – голос Тони был полон паники. - Я слышала, как упал телефон, а потом тишина. Я тебе уже десять раз позвонила, а ты не берешь трубку! Я уже еду к тебе! Такси взяла.
– Что? Какие десять вызовов? Ты о чем? – Дима посмотрел на что-то кричащую трубку и открыл журнал звонков. Двенадцать пропущенных. Он глянул на цифры показывающие время. Похоже, на полчаса вырубило.
– Все в порядке. Не нервничай так, тебе нельзя.
– Я через пять минут буду. Открой мне. Хочу посмотреть в твои глаза.

Дима оперся спиной на кровать. Боль под ребрами была сильная, она уходила в левое плечо и под лопатку, сковывала, мешая делать глубокие вдохи. Дима потянул шею, ее словно прострелило. Зажмурился, но не смог так долго просидеть. Снова посмотрел на монитор. Усмехнулся. Не успел он потянуться к мыши, чтобы свернуть окно, как в дверь позвонили. Пришлось вставать и ковылять.
Тоня обняла его, прижав к себе слишком крепко. Дима издал хриплый полустон от боли.

– Что произошло? Я испугалась, что ты мог с собой что-то сделать.
– Я просто почему-то грохнулся в обморок.
– Болит что-нибудь? – Тоня отодвинула Диму, взяв за плечи. – Выглядишь отвратительно.
– В груди болит, словно колет. И в плечо отдает.

Тоня схватилась за мобильный и приложила его к уху. Пока разувалась описала симптомы и продиктовала скорой его адрес.

– Сядь немедленно. Не маячь! – она указала рукой на кровать, но Дима просто притулился к стене.

Идти было тяжело, он боялся повторно свалиться в обморок. Тоня нажала на отбой вызова и помогла ему сесть. Принесла воды, что-то говорила, но уже не ругалась. Протянула ему холодную столовую ложку, чтобы приложить к вскочившей на голове шишке. Дима чувствовал себя беспомощным, только и мог, что наблюдать за суетящейся Тоней и держать ложку ослабевшими пальцами.

Вскоре появилась бригада скорой помощи. Задали вопросы, измерили пульс и предъявили:

– Ну, поехали в больницу. В кардиологию.
– Что? – Дима словно до этого момента отсутствовал: – Мне на работу завтра.
– Больничный дадут. Тебе первым делом сейчас на ЭКГ надо.

Тоня из-за спин врачей показала Диме чашку из-под недопитого эспрессо. Ее взгляд посулил нехорошие последствия, чем напомнил тетю Юлю. Та тоже так смотрела, когда собиралась долго и основательно читать нотации. Дима вжал голову в плечи, согласился ехать в больницу и выпить предложенную таблетку, лишь бы не нарваться на Тонин гнев.

Уже в двенадцатом часу дня он обустроился на новом месте после срочных обследований. Обрадовали: «мелкоочаговый инфаркт миокарда». Дима подумал, что это звучит жалко – заработать микроинфаркт в двадцать пять лет. За кофе Тоня уже отругала длинной простыней письма по электронной почте, и Дима не горел желанием в ближайшие дни возвращаться к обсуждению своего состояния. Он знал, что Тоня приедет в приемные часы, привезет вкусностей, а попутно прочитает еще одну лекцию о вреде кофе в промышленных дозах, нерегулярном сне, переживаниях эмоций в себе и… неважно, впрочем. Дима и без нее все прекрасно знал.

Больше всего он боялся, что Тоня проговорится Константину. Выглядеть жалким в его глазах – сродни позору. Он старался не думать и просто наблюдать за жизнью в шестиместной палате. Среди пациентов он был самым молодым. Четверо оказались тучными мужиками за пятьдесят, а еще один – ветхий старичок, громко ругавшийся с медсестрой на тему диеты. Спасение нашлось в наушниках. Кое-какие необходимые вещи на первый день Тоня наспех собрала.
Дима подумал в очередной раз, что ему очень повезло иметь в окружении такую девушку. Жаль, что она так и не стала его женой, ведь все могло сложиться иначе – если бы не его глупость.

Дни в больнице прошли медленно и однообразно. Иногда заходила Тоня, но перед Диминой выпиской улетела домой к мужу, отправив картинку с пожеланиями в смске.
И снова Диму встретил пустой дом, будни, лишенные индивидуальности, рабочая рутина и гребанный аутотренинг каждый раз, когда хотелось психануть и заорать во всю глотку.


4.

Кто бы мог знать, что из всех девушек Дима сойдется именно с Мариной. Она была не той, на которую он обратил бы внимание, но она сама написала и через пару реплик предложила встречу. Дима шел с мыслью об еще одном бездарном вечере, тем более на фото Марина показалась страшненькой. Девушка носила короткую стрижку, из-под длинной челки смотрела на мир почти черными глазами в обрамлении тяжелых век. В противовес всему она была совсем невысокая, заметно ниже Димы, слегка косолапила на одну ногу, говорила грудным низким голосом и имела пышную грудь, на которую нет-нет, да взгляд возвращался. При этом Марина не жаловала глубокие декольте, предпочитая не сковывающую движений одежду.

В свою первую встречу, они сидели на набережной, вытянув вперед ноги в одинаковых черно-белых кедах, и крошили хлеб жирным уткам – те бегали тут же по берегу, переваливаясь из стороны в сторону. Марина повела разговор сама, задавала общие вопросы, на которые Дима свободно отвечал. Ничего похожего на скучные монологи его девушек на одну ночь не было. И никаких свиданий в стиле интервью. На левой руке у Марины болталась перевязь разноцветных фенечек, во внутреннем кармане кожаной ветровки лежали аккуратно свернутые наушники и hi-fi плеер. Оказалось, они предпочитали похожую музыку.
Один существенный минус был в Марине, и это пугало Диму сильнее, чем свидание-интервью. Она работала с Константином. Между делом девушка назвала фирму, куда устроилась сразу после вуза. В ответ на осторожные расспросы выяснилось, что Марина оказалась едва ли не единственным из всех референтов, выдержавших темп молодого директора. Она добавила с легкой иронией в голосе:

– Мы же почти ровесники, Дим. Иногда приходилось не только работать вместе. У нас за плечами много совместных корпоративных попоек. Константин против друзей в бизнесе, поэтому постоянно держит со всеми дистанцию, включая меня.

Дима кивнул, хотя интерес к теме не потерял, а Марина вдруг рассмеялась, будто ёжик запыхтел. Он, отстранившись, удивленно посмотрел на девушку. Марина стрельнула кокетливо-смешливым взглядом:
– Первое, о чем меня спрашивают все, это сплю ли я с ним. А ты не спросил.

Дима не нашелся, что ответить. Не объяснять же ей о своей осведомленности в вопросах личных предпочтений ее начальника. Но Дима понимал, что факт близкого знакомства с Костиком долго скрывать не получится. Впервые Дима серьезно пожалел, что его приёмные родители настояли на смене фамилии и отчества. Глупо было надеяться, что Марина не знает полного имени Константина.

– Я не в претензии. Наоборот. Благодарна, что ты не такого мнения обо мне.

Дима кивнул. И почему ему в голову не пришло такое объяснение? Но Марина не увидела в его молчании двойного смысла. Дима накрыл ее маленькую ладошку с разноцветными ногтями своей, а она не убрала.

Первое свидание плавно перетекло в совместную ночь, целые дни и недели. Дима очень легко пустил Марину в свой мир, а она устроилась, ничего не потревожив, но привнеся уют и неизъяснимое спокойствие. Она готовила завтраки, а он собирал ей обед с собой на работу, забирал с автобусной остановки каждый будний вечер. Через месяц Дима не узнавал себя: стали пропадать темные круги под глазами, он почти перестал вздрагивать по ночам от любого шороха. Марина укрывала его одеялом и обвивала руками и ногами, тихо сопела куда-то в шею. И никогда не злилась.

Димина злость оказалась безоружна против ее испуганных распахнутых глаз. Он останавливался и топил раздражение вопросом, на который никогда не находилось ответа: «Чем Марина заслужила плохое отношение?» Она не была виновата в его отвратительном настроении, и он почти не мог объяснить себе, откуда берется вся ненависть, хлещущая из него на девушку.

Однажды утром Дима проснулся под лучами рассветного солнца и понял, что хочет полюбить ее. За округлые бедра, тонкую талию и мягкий маленький животик, за темные ореолы грудей. За солоноватый привкус кожи, глянцевые короткие пряди волос. За ласковые, едва ощутимые прикосновения, смех-пыхтение, искренность в черных глазах и редкие волоски над переносицей. Диме нравилась отзывчивость ее тела, плавные движения, забота и целомудренные поцелуи по утрам перед выходом из дома. Ему нравилось, как Марина, пряча глаза, смущается и хихикает, как сидит в кресле, увлеченная книгой или танцует сама по себе на кухне под музыку в наушниках.

Его дом принял Марину с радостью, и теперь Дима спотыкался в коридоре об ее многочисленные пары кед всех возможных расцветок, позволял ей выбирать музыку для плейлиста и фильмы. Взамен она незаметно делала Диму мягче.

Иногда по работе звонил Костик, и Дима, съеживаясь, замирал. Он переживал редкие звонки, как вооруженную атаку на мирный городок. Марина становилась на пару минут собранной и деловой. Но стоило сбросить вызов, как она преображалась в родную Марину, которую невозможно было делить с Константином. А вот он не смог овладеть даром мгновенного перевоплощения обратно в расслабленного домашнего Диму, оставался сгустком оголенных нервов.

Сначала Марина пугалась, потом стала скрывать рабочие звонки. Но Дима чувствовал ложь, как ищейка, быстро выясняя, в чем дело. Увы, дело снова оказалось именно в нем, а не в Марине. Ее он ни в чем упрекнуть не мог, хотя от отчаяния и пытался.

В начале лета Марина задумала отпуск. Она прогоняла Диму от компьютера и смотрела туры, попутно вслух задавая вопросы. На работе она договорилась о переносе своих законных двух недель свободы на те же даты, что у Димы, и погрузилась в серьезные поиски и подсчеты. Девушка не терпела, чтобы Дима платил за нее, потому ему пришлось не раз выслушать про «слишком дорого» в ответ на свои идеи. Похоже, Дима за время жизни с Костиком успел привыкнуть к хорошему, и бюджетный отдых на поверку оказался немного другим.

В детстве они почти никуда не ездили, только к бабушке на пару недель за весь год. Жили едва ли не впроголодь, никогда не видели море. А потом как-то сразу все изменилось, и Дима принял за данность то, что преподнесла жизнь. Теперь с удивлением обнаруживалось, что это были весьма недешевые удовольствия.

Они сидели дома. Дима с телефоном в руках писал в заметках очередную запись, а Марина за компьютером.

– Почему ты не уйдешь работать в другое место, если тебе там мало платят? – спросил Дима. Ему с самого начала хотелось оградить Марину от общения с Константином.
– Не так уж и мало, – она проворно щелкала мышкой и не отводила взгляда от монитора. – По сравнению с коллегами в других компаниях у меня хорошая зарплата.
– Но тебе же не хватает. А чтобы я доплатил, не хочешь. Значит, не такая уж хорошая.
– Мне нравится там. Это первое. Второе – я еще с зарплаты закрываю мамин кредит, это почти две трети всех моих денег.
– Кредит? Ты никогда не упоминала об этом.

Марина развернулась на стуле, поднялась и подошла к Диме. Сев ему на колени, она обняла его за шею, легонько чмокнула в губы и ответила:
– У всех есть проблемы. И мы не всегда говорим о них без надобности. Моя мама взяла кредит на бизнес несколько лет назад, но ее обманул партнер. Бизнес прогорел, а кредит остался. Мама стала пить, работу искать не хочет, считает свою жизнь сломанной. А банку это не интересно, потому я выплачиваю долг. И, знаешь, надо отдать должное Константину: он дважды за последний год мне немного прибавлял зарплату. Конечно, он прибавлял не только денег, но и обязанностей. Но я же справляюсь – поэтому все честно.

Дима кивнул. Действительно, у них обоих были вещи, о которых не хотелось говорить вслух. Марина сказала, когда он спросил. А скажет ли он, когда девушка спросит?

То, что вопрос должен был прозвучать – дело почти решенное. Со дня на день они собирались купить билеты и заняться визами. Диме нужно назвать свою фамилию и отчество, а потом с беспристрастным лицом рассказать немного больше о семье.
Но это произошло не так, как Дима себе представлял. В субботу с утра он уехал в магазин за продуктами, прихватив список, составленный Марининым округлым почерком. Пару раз он звонил ей с вопросами, а, когда вернулся домой, увидел на столе их сложенные стопочкой загранпаспорта. Он перевел на Марину взгляд на девушку – она не никак не прокомментировала случившееся. Мурлыча под нос, Марина разбирала пакеты и сочно откусывала зеленое яблоко.

– Ты заказала билеты без меня?

Она кивнула и, предлагая, протянула глянцевый бок яблока. Диме кусок в горло бы не полез, он поморщился.

– И тебя ничего не удивило? – его голос прозвучал неуверенно.
– Нет. Если ты о своем имени, то я давно во всем разобралась. Ты всегда слишком сильно реагируешь на звонки от Константина. На другие рабочие не так. Напрягаешься, но тут же расслабляешься.
– И… Ты спросила у него?
– Нет, – она мотнула головой и подобрала кончиком языка каплю яблочного сока с огрызка. – Я уже собиралась, когда мне под руку попались твои водительские права. Ты их забыл на позапрошлой неделе дома и, похоже, даже не заметил.
– Хорошо.
– Расскажешь, что у вас там случилось?

Дима на всякий случай сел. Каждый раз, когда он начинал испытывать неконтролируемые приступы паники, связанные с прошлым, он старался принять наименее опасное положение в пространстве. Второй раз красиво свалиться на пол с высоты роста ему не хотелось.

– Давай чаю, Марин. Пакеты подождут.

Он знал, что, или сейчас, застигнутый врасплох, он ей расскажет или солжет. Марина оказалась тем человеком в его жизни, который не заслуживал лжи. Марина сделала ему травяной чай, себе – крепкий черный, и села, подогнув под себя одну босую ногу. Ее лицо было серьезным.

– Я готова, – она накрыла ладонь Димы своей, чуть сжала.

В кухне было светло, почти радостно, пол заставлен шуршащими пакетами из магазина, за окном на дереве верещали в гнезде чьи-то страшненькие птенцы.

– Меня взяли под опеку его родители после смерти моих. Помнишь, я говорил, что это была родная сестра моей мамы? Потом, когда мы жили за городом – недолго совсем – я влип в неприятности. С одной стороны это грозило сроком, а с другой едва не отправило меня на тот свет. Костик всегда предупреждал меня не лезть, пытался как-то оградить, но его слова не помогли, я его всерьез не воспринимал.

Дима отпил чай. Говорить было тяжело, но он зашел уже достаточно далеко. Марина нахмурила брови, но молчала и руку не убирала, поэтому Дима нашел в себе смелости продолжить:

– Потом, когда я едва не кончился там же, где стоял, я не нашел ничего лучше, чем спрятаться на время. Так получилось, что там началась война за власть, и меня вполне могли счесть умершим. Я воспользовался ситуацией, ушел на дно почти на девять месяцев, а потом вернулся домой. Всё, что я знал о брате оказалось неправдой. Он не просто морали мне читал, как тогда казалось, а знал, о чем говорит. Предостерегал. Потом каким-то образом всплыло дело, в котором я участвовал, и мне с легкой руки следствия пришили две статьи. У меня не было ни денег, ни связей, чтобы снять с себя обвинения. Оказалось, на меня просто навешали всех собак – я был практически единственным подозреваемым, и моя вина не вызывала никаких сомнений.

Марина кивнула, но Дима засомневался, что после этого разговора она с ним останется. Проглотив еще чаю, он стал рассказывать дальше, еще сильнее уходя от конкретики:

– Без Константина там не обошлось. Он загнал меня в угол, а потом предложил помощь. Казалось бы, ничего совсем уж отвратительного в его предложении не было, но решение меня сломало. Да, он меня вытащил из ловушки. Но он сам же ее и устроил. Выбор был не настоящим, у меня вообще не было выбора. Потому что это ненормально – выбирать между тюрьмой и условной свободой, которая тоже немного тюрьма.
– Не понимаю. Что он предложил? И почему ты думаешь, что это была ловушка для тебя?

Тут Дима понял, что он не может говорить. Общими понятиями уже не отделаться. Врать он не хотел. Цедил чай, молчал и не смотрел на Марину, но она продолжала ждать.

–Вот что, – сказал Дима. – Я пока не хочу об этом. Просто пойми, что у меня есть основания для выводов.
– Хорошо, – в ее голосе послышалось легкое разочарование.

Дима выдохнул, Марина не требовала ответа. Он пообещал себе, что обязательно дозреет до нормального разговора, и накрыл свободной рукой Маринину ладошку, сжимающую его пальцы. Марина робко улыбнулась:

– Спасибо. Я хотя бы примерно представляю, в чем дело. Правильно ли я понимаю, что ты не хочешь, чтобы Константин догадывался о нашем знакомстве и отношениях?
– Да. Думаю, ему теперь всё равно. Но лучше пусть не знает.
– Я формально знакома с его сестрами. Всеми тремя. Просто к сведению. Я с ними не общаюсь.
– Тоня – моя бывшая. И, наверное, моя подруга. Тоже к сведению. С Таней и Катей мы предпочитаем делать вид, что не знаем друг друга.

Марина улыбнулась более открыто:

– Мне из них как раз Тоня больше всех понравилась. В ней нет снобизма.

Дима в общих чертах рассказал об отношениях с Тонькой, не заметив, что с удовольствием делится этими воспоминаниями. Марина оказалась не ревнивой, под череду разрозненных историй о Диминой юности они разобрали пакеты, приготовили в четыре руки обед и поели. А потом он замолчал на полуслове, вовремя не вынырнув из очередной истории. Перед глазами встала панорама Старого района с крыши одной из пятиэтажек. И снова стало невыносимо.

Марина принесла таблетку и стакан воды. Дима выпил не глядя, понадеялся на скорое избавление от наваждения.

– Тебе что-нибудь известно о том, чем сейчас занимается Костик?
– По работе только. Вряд ли тебе это интересно.
– Наверное, – он сам не понял, зачем спросил и о чем. Только ощущение, что ему не хватает чего-то важного, связанного с Константином.
– У нас сейчас идет слияние с другим юридическим лицом. Будем двигать строительство. Если всё получится, то там огромные деньги. Константин говорит, что после сдачи первого объекта все, кто участвовал со старта проекта, получат очень хорошие премии. Наверное, я смогу даже мамин кредит весь выплатить.
– В строительство же сложно попасть.
– Ну… Ты слышал о Старом районе? Огромные по нынешним меркам площади. Там сложная какая-то схема с землями, наши юристы и экономисты вникали. В общем, эта территория пойдет под жилую застройку. Еще несколько зданий будут построены под офисы.
– Я понял. Можешь не продолжать. Я всё понял.
– Ты… – Диме показалось, что Марина проглотила вопрос.
– Мне вот интересно, знал ли Бред о том, как далеко все зайдет.
– А кто такой Бред?

У Димы перед глазами промелькнул момент, когда Бред с Костиком качались на скрипящих качелях за несколько месяцев до смерти Бреда. И снова навалилась душная тоска. Даже если он не догадывался, как далеко все зайдет, факт оставался неоспорим: Бред для Костика сделал то, что не многие способны совершить для себя.

– Дим, кто такой Бред?
– Парень, который сбежал из дома и жил в Старом районе. Друг Костика. Настоящий его друг.
– Где же он сейчас?
– Там, – Дима показал взглядом вверх.
– Мне казалось, что Константин из тех людей, кому легко заводить друзей.
– Ничего подобного. Легко стать его знакомым, но не другом. Он жестко фильтрует окружение.
– Хочешь сказать, что он не разграничивает свои деловые контакты с личными, а просто почти не имеет личных?
– Что-то вроде.

И Дима понял, что сводило с ума Артема, о котором регулярно в письмах твердила Тоня. Раньше пацан был глупее и не замечал стены между ним и Константином, а теперь, живя с ним, он каждую минуту пытался вести диалог с глухой и слепой стеной.
Диме тогда было проще, потому что для него не существовало официальной версии Костика – только его естество. Он привык и, когда вдруг его вышвырнули с личной территории, Дима сперва чуть не поехал крышей, а потом угодил в больницу с микроинфарктом. Да, ушел он сам, но за ним закрыли дверь и отобрали все привилегии. И с тех пор весь Димин мир вертелся вокруг Константина. А ведь когда-то было все наоборот.


5.

«Привет, Дима! Можешь поздравить нас с новосельем! В следующие выходные хватай свою девушку и приезжай. Будем ждать тебя в субботу в 16:00!»

«Доброе утро, Тонька. Спасибо за приглашение. Надеюсь, мы там не увидим теплое сборище всех родственников. Еще раз напомню: меня уже вытерли из скрижалей семейной истории как недостойного».

«Хах! Я все предусмотрела. Теплая семейная встреча будет в воскресенье. Все такие занятые, куда деваться. Наконец познакомишь меня с той, которая немного смягчила твой ужасный характер. Как ее зовут? Мы, кстати, выбираем имя дочери. Как думаешь, Юлия это хорошее имя?»

«Мне никогда не нравилась убогая традиция называть детей в честь родственников. Придумай что-нибудь пооригинальней. Рад слышать, что сборище будет в другой день. Мы придем в субботу. Мою девушку зовут Марина, и вы с ней виделись раньше. Она работает с Костиком. Умоляю! Только не говори ему!»

«Дорогой мой Дима, клятвенно заверяю тебя и твою паранойю, что не скажу Косте о твоих неуставных отношениях с его подчиненной. Мог бы не просить. Я хоть раз ему о чем-то проболталась? Марина – отличное имя для девочки. Морская. Мне нравится. Слушай, это не та темненькая? Если вдруг она, то я одобряю. Наконец, до тебя дошло, что не в раскрашенных куклах счастье. Люблю тебя».

«Тогда до субботы. Да, она».

«Привет, Тонь. Извини, чт пропал на долго. Как твое самочувствме? Я вот сноване могу спать. Маринка переживает смотрит жалостливо, аж отсебя тошно становиться. Хожу как зомби,сшибаю углы, роняю вс, езжу на метро, потомучто заторможнный. Извини за ошибки. Перечитывал текст,а смысл ускользакт».

«Обратись ко врачу. Может, снотворное выпишет. Без рецепта не пей».

«Маринка настояла на психотерапевте. Хожу. Кажется, это бессмысленно. Жру антидепрессанты, в подробности не вникал, мне влом. Сколько я уже вот так живу? Почти девять месяцев. Живу-живу, а чувство такое, что я всё еще жду чего-то на старте. Все уже давно бегут, кто хорошо, а кто плохо, а я остался. Знаешь, в моей жизни случилось хорошее: я встретил Марину. Она меня любит, это видно. А я не могу, будто все чувства притупились, осталось только мешающее, как зуд, беспокойство. Чувствую себя настоящим идиотом, потому что должен наслаждаться каждой минутой своей свободы, а вместо этого – психотерапевт, таблетки и невроз. Я даже назвать его никак не могу, настолько привык, даже не вспоминается, как всё началось. Уверен, что беспокойство со мной было еще до освобождения. Когда тебе назначили роды? Готова? А Серега?»

«Привет, мой хороший. Поеду в роддом через три дня. Вроде, все готово. Шлю фотографии детской. Я огромна, как тумбочка, сплю полулежа, иначе спина потом ноет весь день. Серега не готов, очень волнуется за нас. Хорошо, что мы отказались от совместных родов, он бы не выдержал, а ведь сам предлагал. Ты бы знал, как я хочу снова почувствовать себя собой, а не инкубатором на ножках. Так. Антидепрессанты – это не очень здорово. Я не думала, что всё так серьезно. А психотерапевт – это врач? Ты пишешь грустные вещи. Если бы я могла дать тебе немного своего спокойствия, то обязательно поделилась бы. Артем тоже пишет страшное. Один раз обмолвился, что смотрит на пачку снотворного и прикидывает смертельную дозу. Надеюсь, тебя не посещают похожие мысли. Хорошо, что у тебя есть Марина. Когда я немного приду в себя после родов, то обязательно приглашу вас в гости. Очень хочу поговорить с ней. Пожелай мне удачи. Скоро у меня встреча с дочерью. С именем почти определились, но я хочу ее увидеть до того, как окончательно решу».

«Удачи. Звони. В гости приедем. Надо же с твоей девчонкой познакомиться».


6.

Иногда человек чувствует неотвратимость события. Он ходит, живет, что-то решает, а фоном продолжает ждать. Иногда человек ждет того, чего боится больше всего на свете. Дима боялся встречи с Константином. Он никогда об этом не говорил, но Марина и Тоня – два единственных по-настоящему близких человека не нуждались в пояснениях, чтобы это заметить.

Прошел уже год с момента самой странной и последней встречи Димы с Костиком в коридоре бывшей родительской квартиры.

Снег отключили за неуплату, и весь город сковало мерзло-серой коркой, затянуло низкими облаками без прорех. В осеннем пальто всё же было холодно, а пуховик, напротив, оказался слишком теплым и тяжелым. Дима не мог определить, что лучше: мерзнуть или париться, поэтому каждое утро подолгу с сомнением смотрел то на прогноз, то на календарь.

Январь.

Дима снова вернулся за руль, стало проще сосредотачиваться, но на работе нужно было наверстывать упущенное – набралось недоделок на полгода разгребания, зарплата постепенно поползла вверх. Можно стало говорить о каких-то планах на светлое будущее: про двухкомнатную квартиру, свадьбу с Мариной.

Марина отправлялась на работу к восьми и выходила после двенадцати часов чистого рабочего времени, иногда заезжала по делам в законные выходные. Дима не возражал, потому что с каждым днем Маринина цель становилась ближе. Дима теперь знал сумму кредита, о котором говорила девушка. Он только боялся, как бы она не переутомилась и не сошла с дистанции.

Был поздний вечер. Дима ждал Марину недалеко от автобусной остановки, чтобы не мелькать возле офиса. Он курил, крутил в голове мысли на тему предстоящих переговоров с поставщиками, когда Марина знакомой пружинящей походкой появилась из-за поворота. Она была не одна. Рядом шел Константин.

Часто представляя подобную ситуацию, Дима думал, что поведет себя достойно: кивнет Костику в знак приветствия и ничего не скажет. Но Дима сидел в машине и чувствовал себя загнанным в угол. Дыхание участилось, захотелось выжать газ до максимума и, не теряя ни секунды, сбежать. Но он не сдвинулся с места, продолжал смотреть, как его девушка и двоюродный брат, переговариваясь, идут в его сторону. Константину Марина была ниже плеча, но он старался подстроиться под ее небольшие шажки. Он усмехнулся в светлый шарф, что-то сказал в него же и направился дальше, оставив Марину возле синей Мазды. Похоже, он не заметил Диму.

–Привет, – она впустила холодный воздух и села на место рядом с водительским. – Я смс тебе отправила, но ты был недоступен.

Дима ничего не слышал и не воспринимал. Он следил взглядом за высокой худой фигурой, лавировавшей между прохожими. Впереди был вход в метро.

– Ты слышишь, что я говорю?
– Что? – Дима потерял Константина из виду и вздрогнул. – Прости, я прослушал.
– Я говорю: он машину разбил, потому на метро сегодня. А я тебя пыталась предупредить, что мы вдвоем выйдем. Что у тебя с телефоном?
– Не знаю. Похоже, опять сигнал теряет. Последнюю неделю с ним такое постоянно случается.

Марина коснулась его руки, а он не пытался скрыть крупную дрожь. Девушка прильнула к нему и поцеловала в висок.

– Хочешь, оставим машину на ночной парковке и пойдем в бар, выпьем и просто поболтаем?

В баре, куда они зашли, играла живая музыка, было много народу, но им повезло – в закутке около служебного помещения нашлось местечко на двоих. За стойкой сновали в броуновском движении четыре бармена. Марина заказала глинтвейн, принесла к столику два бокала и протянула один Диме. Он посмотрел на торчащую палочку корицы, вдохнул аромат красного вина и пряностей и подумал о том, что Костик всегда варил очень вкусный глинтвейн. Ему нравился сам процесс: резать фрукты, съедать половину по ходу, экспериментировать со специями, сортами вин и вариантами рецептов. Горячий и терпкий глинтвейн, который подали Диме и Марине в баре, отдавал дешевым портвейном.
Марина молчала с виноватым видом, хотя ее вины как всегда не было. При перезагрузке телефона Диме посыпались ее сообщения.

– Ты его боишься? Почему? – Марина потеребила черную трубочку, из которой затем отпила вино.
– Не боюсь я его.
– Тебя до сих пор трясет. И это явно сильнее, чем от звонков. Мне ты можешь сказать.

Он не мог, потому что не знал ответа. Нет, это не был страх, хотя есть общие признаки. Паника в наличии, во-первых. Во-вторых, учащенное сердцебиение, напряжение в каждой мышце, крепко сжатые челюсти… Нет, все-таки страх. Дима ответил:

– Ну, пусть. Мне просто страшно.
– Просто? Когда просто страшно, то можно объяснить, что именно пугает. А сейчас это похоже на паническую атаку.

Про панические атаки Дима ничего не знал и знать не хотел. Достаточно было уже имеющихся проблем. Он смотрел на Марину, но продолжал видеть перед глазами растворяющегося в толпе Константина. На нем было черное прямого кроя пальто, темные брюки со стрелками, светлый шарф, в который он зарывался носом и небольшая сумка через плечо. Пальто делало его плечи зрительно немного шире. Его волосы отросли, обычно с такой длиной Костик дохаживал последние дни перед стрижкой и пятерней убирал волосы со лба и с глаз, но они мгновенно падали обратно. Дима представил позабытые ощущения от прикосновения к легким воздушным прядям. Из чистого упрямства они были абсолютно прямыми, хотя у сестер ложились легкими волнами.

Дима вспомнил, что Костик похож на деда. Дурацкий факт, но примечательный. Дед был общий. Длинный, как жердь и тощий, как восемнадцатилетний юнец, хотя всю жизнь занимался физическим трудом. Поговаривали, что он еще толк в травах знал: чем успокоить нервы, полечить желудок, а чем галлюцинации вызвать. И руки у них обоих были одинаковые: с узкими запястьями и широкими ладонями. Дед умер еще до рождения Константина – полез разнимать пьяных, а его топором. И то бабушка говорила, он еще сутки потом промучился. Сильный, живучий.

У Костика тоже хватка железная, и быстрая реакция. Он юркого Диму не раз скручивал, хотя самообороне не учился, но легко у него это получалось. Дима знал, что долгое время Константин стеснялся своего роста, старался сутулиться, чтобы казаться ниже. Теперь он держался прямо и с достоинством человека уверенного в своей физической красоте. Диме он уже достался таким, и невозможно было понять, когда именно Константин преобразился.
Тот человек, который с грацией и силой дикого зверя потягивался, касаясь кончиками пальцев потолка, знал о своей исключительной красоте. И он наслаждался, когда это отмечали другие. Костик – художник, он чувствовал, как свет ложится на его тело и лицо, незаметно для других использовал это себе на пользу. Дима кривовато улыбнулся воспоминаниям и стыдным мыслям: бывало, он сам становился зрителем ненавязчивого представления.

Кажется, Костик даже во время болезни не выглядел отталкивающее. У него портился характер – Константин становился въедливым и ворчливым, но ему шла и нездоровая бледность, и покрасневшие глаза, делавшие радужку еще более зеленой, и даже слегка охрипший голос. С красным носом он в худшем случае казался трогательным.

Дима допил глинтвейн и не заметил, как Марина пододвинула вторую порцию. Она сидела рядом, но Дима был полностью погружен в себя. Удалось унять дрожь и нервный тик под коленом, сесть чуть свободнее. Дима впервые спокойно про себя проговорил: «Похоже, я скучаю». Он поднял на Марину удивленный взгляд:

– Слушай, мне в голову пришла ужасная мысль. Но она правильная. Пусть это будет только между нами.
– Обещаю, – Марина корпусом подалась навстречу к Диме.
– Я ведь скучаю по нему. Это ведь он оборвал контакты, а не я.
– Ты хочешь с ним встретиться?
– Нет! – Дима отшатнулся, но спокойно пояснил: - Мне хочется, чтобы он был в моей жизни. Вот просто, чтобы знать, что моя смс не останется без ответа.
– А…
– Да. Он мне не ответил. И сбросил звонок. Я не стал настаивать, я не буду за ним бегать. Но это так обидно, когда тебя за час полностью вычеркивают из жизни. Я ведь не сделал ничего плохого.

Не сделал. Не сделал ли? Или за четыре с половиной года просто не сделал ничего хорошего? Ни разу не пошел навстречу попыткам Костика сделать их совместную жизнь сносной. Дима всё время боялся, что, став сносной, их жизнь плавно трансформируется в приятную, а потом – самое ужасное – в счастливую. Он подозревал Константина в подобных планах, потому рубил любую попытку выйти на перемирие, принимая за коварный маневр.

– Марин, я лелеял свою злобу.
– Не поняла. Как это связано?

Дима тряхнул головой, словно так можно было проверить на месте ли нужные мысли. Но они не брякнули о черепную коробку изнутри.

– То есть, я ничего плохого не сделал лично Костику. Но я сам подвел его к мысли о том, что мы друг другу враги. И возведи это в степень его не сразу заметной закрытости.
– Слушай. Ты никогда не упоминал, но у него девушка вообще есть? Или может, была?

Дима поморщился и тут же зажевал гримасу кусочком лайма из бокала. Скривился еще раз.

– Не думаю, что он будет в восторге от подчиненных, обсуждающих его личную жизнь.
– Дим, – Марина посмотрела на него с укором. – Я пытаюсь разобраться в нем ради тебя. Я же вижу, как тебя это волнует. Хочу понимать, что он за человек вне работы. Ведь как личности мы с ним едва знакомы, хотя хорошо изучили друг друга как начальник и подчиненный.

Он зажмурился, кивнул и снова мысленно проговорил: «Марина не заслуживает лжи. Не можешь сказать – не говори, но не ври» и открыл глаза.

– Нет у него никакой девушки и никогда не было.
– В смысле? Он же красивый, при деньгах, свободный. На таких – огромный спрос.

Участившийся пульс лупил по ушам, но Дима ответил вопреки всему. Пусть это не его тайна. Или его тоже?

– Костик парней предпочитает. Он сейчас живет с одним. Зовут Артем, он Тонькин друг, хотя познакомились они когда-то именно благодаря Костику. Смазливый, на мой взгляд.

Марина широко распахнула глаза и, четко артикулируя, уточнила:

– Ты серьезно?!
– Да.
– Никогда бы не подумала.

Дима и сам раньше был кладом стереотипов о геях, но жизнь заставила выбросить наборчик на ближайшую помойку за ненадобностью. Константин не подходил ни под один шаблон, он был личностью, а не стандартным набором качеств стопроцентного гея по мнению усредненного обывателя.

– Никогда не угадаешь ориентацию человека. Вот что я вынес за годы общения с братом.
– А ты пытался?

Дима махнул рукой. Не рассказывать же Марине, как Костик в ответ на какую-то банальность о геях выдал ему двадцать фотографий совершенно разных мужчин и попросил показать, кто геи, а кто – гетеро, и Дима провалился с треском. Потом Костик показал ему приложение для знакомства геев и профили тех, чьи снимки он использовал для проверки. Самое смешное, что все двадцать мужчин были пользователями приложения.
Отбивает желание собирать стереотипы на раз. Впрочем, Артем, по мнению Димы, вобрал добрую половину всех тех стереотипов, которыми наделяли геев. И жил же с этим.

– Мне кажется, я скажу бестактную вещь. Не обижайся, пожалуйста.
– Говори.

Дима инстинктивно почувствовал неприятности. Но об этом надо было думать раньше.
Марина заправила за ухо Диме выбившуюся из хвоста прядь и провела пальцами по скуле:

– Мне показалось, что между вами что-то было. Сначала решила, что вы могли что-то не поделить. Например, планы на бизнес. А теперь я уверена, что это не так. Сейчас, когда ты сказал, что он – гей, я чувствую, что правда где-то здесь.

В его изолированный от шума, суеты и праздного народа мирок бесцеремонно ворвалась реальность и отказалась покидать. Внимание и разум. Дима проследил взглядом за субтильным барменом, флиртовавшим с подвыпившими девчонками за стойкой. Те громко смеялись и пили пиво. Звенели стаканы, со сцены играли тему из всем известного фильма, за соседним столиком шумная компания студентов поедала контрабандой принесенную еду из фаст-фуда.

– Дима, прости, если я ошибаюсь.
– А! Всё нормально. Между нами были его чувства ко мне. Ничего больше. Пойдем домой?

Он все-таки соврал.


7.

Чувствовать себя наркоманом, который ищет дозу, Диме не хотелось, уж очень неприятна сама ассоциация. И всё же то, что происходило дальше, напоминало такие поиски. Или еще хуже – навязчивую идею. На всякий случай он сходил к частному психиатру и удостоверился в собственной нормальности.

Дима страшился встречи с Константином, но машинально вглядывался в фигуры и лица окружающих людей, где бы он ни был. И при этом он знал наверняка, где может произойти долгожданная встреча – потому обходил те места по кривой.

Весь снег высыпал на город в феврале и марте. К концу марта становилось уже тошно от грязного покрова, упорно державшегося при минусовой температуре. Прелюдия весны затянулась, утомила обывателей, но продолжала заунывно импровизировать.

Дима купил Марине букет нежно-розовых тюльпанов в магазинчике у автобусной остановки. Машину пришлось оставить в соседнем квартале. Вопреки тому, что творилось у Димы в душе, он собирался сказать Марине, что любит её. Затянул. Любая другая на ее месте давно бы ушла, но не Марина. Она продолжала одаривать Диму нежностью и красотой внутреннего мира. Но он кривил душой, когда думал о любви к девушке. Она была родная, как сестра, понимающая, как подруга, ласковая, как мать. Она должна стать его идеальной женой, спутницей всей жизни. Он смотрел на бутоны тюльпанов, вдыхал их свежий весенний аромат и чувствовал себя гадко. Лжецом. Он обманет Марину. Он должен.

Угловым зрением Дима заметил чье-то вопиющее хамство: ниоткуда взявшаяся рука стрельнула непотушенный бычок наперерез траектории Диминого движения. Попала в урну. Дима резко перехватил руку и сжал запястье. Поднял взгляд на хама.

– Опаньки. Привет, Артем. Тебя манерам не учили? А хотя нет. Таких, как ты, ничему не учат.
– Извини, – Артем сам явно был в шоке от встречи. Похлопал темно-серыми глазами и отдернул руку.

Последний раз они встречались шесть лет назад, и Артем с тех пор немного изменился: перекрасил волосы в родной черный цвет, снял все железо из ушей.

– Привет, Дим! – Марина возникла внезапно и чмокнула Диму в щеку. Заметив Артема, она отстранилась, вопросительно взглянула на Диму.

– Ну, счастливо оставаться, Тёмчик, – Дима взял Марину за руку и потянул за собой. Он уже забыл и про цветы и про всё на свете. Его интересовало только одно: знают ли Марина и Артем друг друга.

Стоило им отойти, а точнее практически отбежать за поворот, как Дима резко остановился и обернулся:

– Вы знакомы?
– Нет, – Марина запыхалась и смотрела на Диму непонимающим и удивленным взглядом, ее брови сложились домиком.
– Хорошо, – он выдохнул и достал сигарету. Почувствовав смущение за свое глупое бегство, он спохватился, вспомнил про цветы, протянул их Марине: – Это тебе.

Приняв букет и вдохнув запах нежных цветов, Марина улыбнулась, словно ничего не произошло, и, привстав на цыпочки, обняла Диму. Они поцеловались.

– Очень красивые. Спасибо.
– Это Артем, – Дима решил пояснить ситуацию. – Который парень Костика.
– О… Хорошенький. Вы повздорили что ли?
– Нечего через меня бычками швыряться. Он мне никогда не нравился. Смазливая шлюшка в прошлом. Тоня говорит, что сейчас он официант в баре, учится где-то, но мечту свою исполнил.

Марина взяла Диму под руку и они неспешно пошли дворами к парковке.

– Мечту? Какую?
– Как всем беспризорным детям ему хотелось иметь свой дом. На квартиру он заработал собой, надо отдать должное. Теперь наверстывает остальное. Ну мне Тонька сливает информацию про это недоразумение.
– Думаю, он молодец.
– А я думаю, что мужика он себе не по зубам нашел, и теперь все созданное непосильным трудами просто навернется о личную жизнь. Тонька рвет и мечет, говорит, что Костик на него плохо влияет. Я бы так не сказал. Раньше Артем выглядел, как попугай, а теперь на человека похож – насколько это вообще возможно с его рожей и манерами.
– Что с манерами я не поняла, – Марина на ходу поцеловала Диму в щеку и заулыбалась.
– Ну. Бычками швыряется у меня перед носом.
– Это не объяснение.

Дима нахмурился. Он не знал, как передать Марине свое впечатление о Артеме. Тот был омерзительно жизнерадостным, эмоциональным, открытым. Он легко позволял себе нарушать границы личного пространства малознакомого человека, мог физически прикасаться и задавать бестактные вопросы. Он был таким, что хотелось ему отвесить подзатыльник и потребовать угомониться. Диме это казалось насквозь фальшивым, потому что на полном серьезе счастливы только недоумки. Недоумком Артем не был, он был мстительной, маленькой дрянью с большим самомнением и умением пользоваться связями. И то, что Артем вовремя сбежав из Старого района, не подставился, говорило в пользу его, как минимум, сообразительности. Но вот с чувством собственного достоинства у Артема явно были трудности: он согласился на отношения с Костиком и выбрал терпеть пренебрежение и тонны неприкрытой агрессии. Не сбежал – закоротило его сообразительность в самый нужный момент.

В полном молчании Дима и Марина доехали до дома. Пятничный вечер оказался испорчен. Привезли их любимые суши для романтического ужина, во время которого Дима хотел признаться Марине в любви. Но они поели в кухне при верхнем освещении, и без удовольствия. Марина предпочла оставить Диму наедине с собой и отправилась спать. А он уселся за компьютер с бокалом белого вина, специально купленного для вечера, и принялся бродить по социальным сетям. От мыслей уже тошнило.
Он побродил по странице Тони, посмотрел на фотографии племянницы, которую все-таки назвали Юлей, заглянул оценить Танино демонстративное счастье и насыщенную жизнь светской красотки, перешел к Катиному строгому профилю с минимум личной информации и ее альбому со снимками женских вещей. Вязала младшая сестра потрясающе, а студийные фотографии показывали одежду в динамике на Катькиной долговязой, почти модельной фигуре. Из личного нашлась фотография из университета, на которой Катерина сидела за мольбертом с прямой, как у балерины, спиной и рисовала обнаженную натуру девушки. Под ней, среди многих, он прочитал ранее не замеченный старый комментарий Константина: «Ты прекрасна».

Дима поколебался, но перешел на профиль Костика. С тех пор, как Дима удалил его из друзей, он больше не имел возможности видеть скрытые фотографии и целые альбомы. У Константина было несколько уровней доступа к личной информации: все «друзья» из социальных сетей делились на подгруппы. Раньше Дима мог видеть все альбомы, а сейчас только один. В том альбоме не было ничего интересного – меньше десятка кадров, красноречиво поясняющих социальный статус владельца. Дима не скучал по тому Константину, который демонстрировал себя всем окружающим. По такому невозможно скучать. Пожалуй, можно хотеть быть похожим на него, завидовать ему, видеть в нем потенциально выгодного друга, парня, партнера по бизнесу. Но с человеком, который скрывал свою настоящую жизнь от всех любопытных, это не имело ничего общего.
Дима пощелкал по фотографиям, однако для него они были всего лишь красивой фальшивкой. Где-то в недрах закладок браузера хранилась ссылка на творческий профиль Костика. Дима пролистал список два раза, и не нашел. Там хранилось больше личного, даже через край. Неужели Дима удалил закладку после больницы? Он полез в почту. К счастью, он прекрасно помнил день, когда угодил с микроинфарктом в кардиологию. Нашел, щелкнул. «Ссылка не действительна. Можем предположить, что автор удалил свой профиль».

– Да ****ь! – Дима ругнулся громким шепотом, а Марина приподняла голову над подушкой.
– Что-то случилось?
– Нет, ничего. Спи.

Она отвернулась к стене, а он лишь пожалел, что не сохранил рисунки на компьютер. Дима никогда не думал, что станет собирать по крупицам личность Константина. Скажи ему кто-нибудь об этом года два назад, и Дима бы долго и истерично хохотал. Сейчас всё это ускользало так же неизбежно, как ускользнул сам человек. Для Димы осталось целое ничего и огромное количество воспоминаний. Мысль и образ нельзя переписать на цифровой носитель, закатать в банку на зиму или запустить играть по кругу, пока не надоест.

Дима посмотрел на Марину. Она была его одомашненным настоящим, его будущим – если он снова всё не испортит. Она была его миром. Марина не спала, а просто лежала молча. Обычно во сне она громко сопела. Дима встал и хотел уже лечь, обнять ее и исправить признанием сегодняшний вечер, как зазвонил его телефон. Дима вздрогнул, а она повернулась лицом.

– Тонька? – увидев имя на экране, Дима удивился. – Да, привет.
– Привет, Дим, – голос Тони дрожал и прерывался всхлипами. - Я просто решила позвонить и сказать тебе. Просто, чтобы ты знал. Артем умер.

Трубка горько разрыдалась, и Дима невольно обернулся к Марине. Она уже сидела.

– Как? Мы на улице только днем случайно столкнулись.
– Вы? Что ты ему наговорил? – Тоня продолжала рыдать.
– Ничего. Как это случилось вообще? Ты уверена, что это правда?
– Угу, – Тоня затихла, только громко всхлипывала. - Мне Костя сказал. Артем повесился у себя дома. Отправил смску перед этим Косте и всё.
– Костик уже был там?
– Да, звонил оттуда, – она снова не удержала слезы.

Дима хотел как можно скорее закончить разговор, сбежать на край вселенной, забиться в самый дальний угол и надеяться, что никто не обвинит его в смерти человека за злые слова.

– Это ведь он виноват. Это из-за Кости Артем стал думать об этом. Он ведь говорил мне, что хочет… Я позволила случиться...
– Где Серега?
– Муж домой едет. Я жду его. Просто поговори со мной, пожалуйста!
– Хорошо. Но я бы на твоем месте не обвинял Костика. Артем был взрослый человек, который сам отвечал за свои поступки. Не перекладывая ответственность за его жизнь на других. Он сам решил умереть. Его не убили.
– Убили… Мне кажется, мы все постепенно его убивали.

Марина встала и обняла Диму сзади. Она прильнула, чтобы дать ему силы, необходимые для разговора с Тоней.

– Тонь, ты точно ни в чем не виновата. И Артёму стоило порвать отношения. А он повел себя так, будто ему некуда идти.

Тоня снова плакала:

– Погоди, пожалуйста, я выпью корвалол. Мне нужно успокоиться.
– Жду.

В трубке послышался стук посуды, бульканье воды. Дима обернулся к Марине. Она смотрела на него с нескрываемым волнением.

– Это очень страшно, – прошептала Марина. – Но я с тобой.
– Спасибо.
– Алло, – Тоня вернулась к разговору. – Муж уже минут через пять приедет. Я посмотрела через отслеживание телефона. Извини, если помешала вам.
– Друзья на то и нужны, чтобы поддерживать.

Тоня всхлипнула:

– Он ведь был очень добрый. Он мой друг. Я не уберегла своего друга, Дим. Закрою глаза, и сразу вспоминается, как он недавно Юльку нянчил. И улыбался же, будто все хорошо.
– Может быть, в тот момент ему и было хорошо? – Дима почувствовал, как по телу прокатилась дрожь. Марина поцеловала в плечо и сжала еще крепче.
– Не знаю, Дим. Пообещай мне, что ты никогда такого не сделаешь!
– Я и самоубийство? Не дождешься.
– Спасибо. Береги Марину, вы – хорошая пара. Надеюсь, вы любите друг друга и не ругаетесь.
– Не ругаемся, Тонь.
– Спасибо тебе за разговор. Мне от Сережи сообщение пришло, Он в лифте.
– Постарайся поспать ночью. И береги себя.
– Пока, – отозвалась Тоня шепотом.

Звонок завершился. Дима обернулся к Марине:

– Это точно не из-за того, что я сказал ему?
– Думаю, нет. Давай спать.

Он выключил компьютер и забрался под одеяло. Его не отпускало мышечное напряжение, будто он был бегуном на старте. Теплая нежная Марина обняла его и положила ладошку на грудь в районе Диминого сердца.
Но ночь выдалась бессонной. У Артема день рождения – первого апреля. В его не случившемся «завтра». Для всех остальных этот день наступил.


8.

«Артем давно это планировал. У него было завещание. Полгода назад составлено. Его квартира отправилась Марку. Не знаю, помнишь ли ты его. Артема кремировали. Никакого захоронения. Глупо, мне кажется, хотеть, чтоб прах развеяли, но он не хотел в землю.
Смотрю на брата, а он спокоен. Ведет себя, будто ничего плохого не случилось. Мы почти не разговаривали. Кажется, когда я узнала – наговорила лишнего. Но такое поведение меня злит. Кажется, что все это оскорбляет память о человеке.

Память – это всё, что осталось. Дома стоит кукла, которую Артем подарил Юльке. Очень красивая фарфоровая кукла, а я на неё смотреть не могу. Это слишком. Когда доченька подрастет, то будет играть с ней, а я должна буду перестать видеть в кукле напоминание о потере близкого человека. Думаешь, я смогу?
Ты знал, что на первого числа у Артема должен был быть день рождения? Я с самого утра писала Косте, что надо собрать компанию, отметить, но он игнорировал. Кажется, будто это специально, и он все знал.
Я слишком много думаю о смерти Артема. И у меня много вопросов к брату. Но даже если я ему их задам, то он не ответит».

Дима считал Артема слабаком. Он не хотел искать объяснений или оправданий его поступку. Просто человек оказался мягкотелым, не смог справиться с обычными трудностями. К тому же эгоистом. Потому что не подумал о тех, кто по нему будет плакать. Завещание это. Ишь, подготовился – еще полгода назад знал. И надо же было сдохнуть именно в день встречи с Димой, чтобы тот не мог выбросить его из головы, постоянно прокручивая в памяти свои слова. А вдруг он специально эту встречу организовал? Нет, не клеилось. Дима вспомнил удивленный и немного растерянный взгляд Артема. Такое сложно сыграть убедительно. А Костик? К нему и в самом деле оставались вопросы: как он допустил? Видел же, что происходит с его любовником. И ничего не предпринимал? Или добивал его постепенно жестокими словами, в точности как когда-то поступал Дима, регулярно пиная Костика в самое беззащитное и больное?

Дима чувствовал сопричастность, словно случившееся вправду было убийством, а сам он стоял на стреме. Вроде, ничего не слышал и не видел, но с его молчаливого согласия умер человек. Одна лишь Тонька била тревогу, на которую никто не откликнулся. Преступное безразличие. Дима не думал, что Артем на самом деле что-то с собой сделает.

Марина выспросила у Димы все подробности об Артеме и покачала головой. Мнение она оставила при себе, но долго смотрела на сканированный когда-то рисунок Костика, где Артем сидел у них в старом доме, опустив голову, и ревел. Прекрасная работа с натуры. Кем надо быть, чтобы рисовать того, кто изливает тебе душу? И все же Дима знал, что Костик умел совмещать рисование с разговором. Он был внимателен к деталям и осторожен в словах.

Марина сама написала Тоне. Весь вечер сидела с телефоном в руках и моментально откликалась на оповещения. Она была тихая и гасила экран каждый раз, когда замечала Димин пристальный взгляд.

– Я думаю, что ей нужно позволить выговориться. Не вмешивайся. Хорошо?

И Дима оставил Марину наедине с перепиской. Он отправился бродить в одиночестве перед сном по улицам, слушая музыку. До одури хотелось кричать. А когда он вернулся, Марина уже спала, прижимая телефон к груди. Лицо у нее было заплаканное.


9.

Дима любил повторять как заклинание: «Я взрослый человек, я должен поступать правильно». В его случае «правильно» означало «по заранее составленной схеме». В его жизни не должно было быть ничего, что не смог бы понять каждый первый обыватель. Дима хватался за «нормальность», которую сам придумал, но внутри, в самых глубинных мыслях, ему эта схема была чужда. Его тошнило от собственной обычности, хотелось быть просто свободным от всего человеком.

Счастливы только те, у кого есть свобода – вот, что думал Дима с тех пор, как вляпался в договор с Константином. Но система оказалась сложнее – свобода так и не наступила, потому что это не Дима был в клетке, а клетка находилась внутри него. Несколько месяцев назад Дима нашел в себе силы осознать эту простую и пугающую истину.
В самых темных углах его сознания жило что-то такое неправильное в самой своей сути, что могло отменить одним махом все прочие условности. Неправильным был сам Дима и его навязчивое влечение к Константину. И эта незначительная ошибка в самом фундаменте мировоззрения каждый день рушила стенки внутренней клетки, причиняя боль. Он не мог позволить себе влечение к человеку своего пола. То, что длилось четыре с половиной года, должно было быть его неизменным позором, но мерой вынужденной. Это не должно было приносить ничего, кроме страдания.

Но у Димы были воспоминания. Странные. Местами они не могли считаться плохими. Дима помнил, как Костик целовал его плечи, зарывался пальцами в длинные волосы, массируя голову. Костик напевал что-то, когда Дима не мог уснуть, и носил на руках, если тот противоречил каждому слову и раздувал конфликт на пустом месте. Он помнил, как Константин ел несочетаемые продукты, потому что ленился готовить. Или, если предстояло долго и обстоятельно думать о сложной проблеме, как он за раз уминал огромный торт со взбитыми сливками. Еще Костик часто зажирал стресс, а потом два дня подряд вообще не смотрел на еду. Костик жил благодаря кофе, энергетическим напиткам и унаследованному здоровью. Любой другой на его месте лег бы и умер от переутомления или загремел в больницу с неврозом. А еще он жил благодаря Диме и вопреки ему. Иногда Константин становился подозрительно нежным, мог потратить лишний час, чтобы просто пообниматься перед длинным днем. А иногда он ощетинивался и ставил зарвавшегося Диму на место одной фразой или ответным ударом. Он не давал Диме окончательно завладеть ситуацией, но и позволял ему слишком много.

Дима не признавался себе, что его любимым воспоминанием было одно июньское утро. Накануне они подрались, но Константин в последний момент отступил и дал Диме насладиться маленькой садистской победой. Утром болели ребра, а на скуле налился приличный синяк. Костик выглядел не менее потрепанным. Дима проснулся на ковре в гостиной. Константин спал на животе рядом, положив голову на скрещенные руки. Дима приподнялся на руках и собирался вставать. На работу он уже опаздывал, а Костик безнадежно проспал. Но Дима просто сидел и смотрел, как рассветное солнце ложится на кожу, играет с оттенком волос. Дима впервые разглядел медный отблеск в русых волосах Константина. Он тронул в бок спящего, но тот не пошевелился, только по ребрам было видно, как он дышит.

Тогда Дима сделал то, о чем силился забыть и не забыл. Он наклонился, чтобы поцеловать Костика между лопаток. Коснулся губами и провел кончиком языка чуть ниже. Затем тронул носом, чтобы почувствовать бархатистость кожи и ее легкий приятный запах. Тогда он пальцами принялся гладить и затем массировать спину. Константин проснулся не сразу, но пролежал до конца спокойно, позволив закончить. Дима лег на него сверху и, ничего не сказав, обнял.

Что было после, вспоминать противно. Они снова сцепились, и Дима в очередной раз ввернул упрек о сроках договора, о том, как ждет окончания всего этого. Он тогда впервые сказал, что ненавидит Константина.
Наверное, из-за этого потом всё сломалось. Диме было интересно, осталось ли в памяти Костика то утро, и что именно: свое пробуждение, или слова о ненависти? Дима не знал, почему он сказал это, почему потом повторял постоянно. «Я тебя ненавижу» – фраза, которая обезоруживала Константина каждый раз. Слова действовали, как горящий факел на нападающего хищника.

Смешно. Дима боролся с собой, а выходило, что с Костиком. Тот не собирался нападать. Ни разу. Дима был похож на испуганного зверя, которого всю жизнь продержали в клетке, а потом выпустили в его родной, но незнакомый мир. И он видел во всем опасность, агрессию, попытку нарушить границы его территории. Самое грустное, что не было никакой его территории, а один лишь огромный мир вокруг и глаза напротив. У того, кто оказался рядом, не было в мыслях причинять Диме вреда. Но он вернулся в клетку, закрыл за собой дверь и повесил замок. Он решил, что в клетке лучше всего, ведь там на него не пытаются нападать. В клетке тепло и безопасно, всегда дают поесть. А если душа чего-то просит, то это нерационально.


10.

Дима твердо решил раз и навсегда признаться себе в желаниях. Столько лет считать их выброшенными на задворки памяти, а потом вдруг испытать острую жалость к себе. Он не запомнил ничего из пути по давно отвергнутому маршруту. Это уезжал от Константина он по навигатору. А вот обратно летел по памяти. Она оказалась даже слишком хорошей. Бросил машину, прошел за кем-то из соседей в подъезд и поднялся на двадцать третий этаж. Замер с протянутой к дверному звонку рукой.

– Что я творю? – прошептал он себе под нос и быстро нажал на кнопку, чтобы позорно не сбежать черт знает куда.

Щелкнул замок и дверь отворилась. На него смотрел заспанный, небритый и жутко недовольный Константин. На голове растрепанное гнездо, на бедрах клетчатые домашние штаны, сверху белая футболка.

– Ты, – констатация очевидного.

Дима растерял вмиг всю отчаянную смелость:

– Можно?

Константин потер глаза и еще раз посмотрел на Диму сверху вниз. Отступил, пропуская.

– Чем обязан?

Дима завис. Коридор оказался совершенно другим, будто он попал сюда по ошибке. Если бы не тот, ради кого Дима несся через полгорода, нарываясь на штрафы за превышение, он решил бы, что ошибся квартирой.
Он не знал, как объяснить, посмотрел Костику в глаза, но не смог в них найти чувств. Неужели эта встреча волновала только Диму? Он протянул руку и коснулся оголенного предплечья Константина. Провел пальцами до сгиба и чуть выше.

– Не ебут? – такой же безэмоциональный праздный вопрос.
– Неа, – на выдохе.

Костик усмехнулся:

– А чего думаешь, что я буду?
– Я не… думаю. Не хочу думать. Надоело. Думаю-думаю, а потом всё равно ничего не меняется. Не хочешь, так и скажи. Хотя бы буду наверняка знать.

Константин взял Диму за подбородок и приподнял, вглядываясь в глаза. Он был предельно спокойным, собранным и чужим. Вся заспанность исчезла.

– Ничего, вроде. Сойдет на один раз.

Дима отступил назад к двери. Захотелось сбежать. Это был даже не цинизм, это было… нет, такое его не устраивало. Ему не нужно было, чтобы… чтобы что? Чтобы его рассматривали, как товар в витрине, купили, использовали и вышвырнули.

– Пойду я. Плохая была идея, – Дима пошарил по двери, не глядя нащупал замок и повернул торчащий ключ.
– Непоследовательно как всегда, – усмешка. – Ну что ж, не держу.

Дима открыл дверь и попятился. Он не мог отвести взгляд от глаз Константина. Снова заломило под ребрами слева. Вот только пусть чуть позже. Пусть сердце просто даст уйти отсюда на своих двоих.

– Извини за раннюю побудку. Пока.

Дима споткнулся об порожек и чуть не вылетел спиной. Костик подался вперед и поймал его за руку. Помог восстановить равновесие и отпустил.

– Пока, – он приподнял бровь, будто спрашивая: «И это всё на что тебя хватило?»

Дима рванул, но не к выходу, а потянул за ворот Константина вниз, не обращая внимания на треск ткани, впился в губы. Отпустил футболку, скользнул ладонью по шее и притянул ближе. Отстранился, чтобы отдышаться. Сердце подозрительно зачастило.
Ухмылка, но снова не та. Холодная, циничная, принадлежащая образу, а не сути Константина. Он был неподатливый, словно деревянный. Губы сжал в побелевшую полоску.

– Прости. Я давно хотел извиниться за то, что сделал, – Дима не понимал, что его несет. – Мне кажется, ты не этого ждал от наших четырех лет. Я хотел попросить прощения за разрушенные надежды.
– Глупости.
– Как скажешь. Я… Больше не могу так.

Константин пожал плечами, и Дима подумал, что это могло значить только: «Это не мои проблемы». Это правильно, потому что раньше, когда они были вместе, Дима всегда так говорил: их взаимоотношения, чувства Костика - не его проблема. Не ему предстояло их решать. Тот изредка отвечал тем же.

– Знаешь. Давай. На один раз. Хоть отыграешься за все те годы. Ты ведь хочешь? Знал, что я когда-нибудь вернусь к тебе.
– А ты вернулся? Или так просто?
– Я здесь. Этого мало?

Он снова пожал плечами:

– Можешь пока подумать. Дверь не на замке.

Он ушел обратно в квартиру и закрыл входную дверь у Димы перед носом. Но и в самом деле не запер. Дима ничего не понимал. Неужели решимости просто приехать оказалось недостаточно?

Он спустился по лестнице, отмотав пролет за пролетом до головокружения, и вышел на улицу. Сердце болело. Он сел на качели на детской площадке, достал сигареты, но прикурить не решился. Набрал Тоню, но тут же сбросил, не дождавшись гудков. Нет, это только его дело. Посмотрел на их с Мариной фото на заставке и почувствовал себя предателем.

Марина не заслуживала лжи и предательства. Но… Он не был готов променять понятную жизнь с ней на неизвестно что с Константином. А вдруг он и вправду выставит Диму после секса на выход? А он уже обо всем скажет девушке, которая тут же станет бывшей. Или не выставит, то что потом? До первой интересной девицы в жизни Димы? Или снова ощущение загнанности в клетку? Или повторение бесславного пути Артема?

Он набрал Константина. Гудок за гудком оставались без ответа. «Абонент не отвечает. Оставьте сообщение после звукового сигнала». Дима нажал на сброс. Ему нужны были гарантии и определенность, он не готов был действовать по ситуации. Вот, чем обернулся поступок по ситуации.

Но хотелось его. Чувствовать руки и губы, слушать голос, ловить привычный взгляд. Просто быть рядом. Неважно час или день или месяц. Или полжизни. Насчет полжизни Дима хотел бы поспорить. Он задрал голову, чтобы увидеть окна, где раньше они жили вдвоем, а до этого всей семьей. Закусил губу, но не удержал слезы.
Снова так: Костик дал выбор, которого на самом деле не было. Быть с ним или быть в тюрьме. Но быть с ним – это тоже быть в тюрьме, только с обжалованием срока и редкими увольнительными на свободу.

«Интересно: та жизнь, которую я себе распланировал – это тоже моя тюрьма?» – получатель Тоня.
«Если не впускать в нее немного случайности, то да. Пожизненная. Мне не нравится твой четкий план».
«А выход?»
«Выход в том, чтобы позволить событиям и чувствам тоже участвовать в твоей жизни. Ты слишком упрям. Жизнь намного интересней».
«Получается, я ограничен. Спасибо».

Дима вытер глаза рукавом и снова взглянул на фотографию Марины. Он старался вспомнить испытывал ли он к ней когда-нибудь что-нибудь подобное. Магнетизм, сводящее с ума навязчивое влечение, такое, чтобы внутри всё закипало. Но ответ был однозначным и печальным: «Нет». С Мариной было уютно, тепло, спокойно. Она поддерживала, ценила, заботилась. Он выбрал ее умом, потому что искал. А нашел другого человека. Того, которого отторгал всегда, как нечто невозможное.
Где-то в интернете Дима однажды увидел картинку с надписью: «Жизнь – это тебе не супермаркет, дружище. Любовь найти нельзя. Ее можно только встретить». А Дима искал уже после того, как встретил и отверг. Его любовь оказалась не по выдуманным умом параметрам, она вообще как всегда оказалась вне шаблонов и правил.

– Боже, какая дикость!

Он встал с качелей и вернулся на двадцать третий этаж. Нажал на ручку квартирной двери, и она поддалась. Он вошел в знакомо-незнакомую квартиру к знакомо-незнакомому человеку. Там было тихо, словно дома никого не было. Это шло вразрез с тем, что Дима знал о Константине. Его Костик жить не мог без музыки. Она должна была звучать хотя бы фоном, но лучше орать из всех динамиков, это ничуть не мешало ему заниматься другими делами.

Дима разулся и на цыпочках прошел сперва на кухню, где оказалось стерильно чисто, затем в гостиную с новым минималистичным убранством, в обе маленькие комнаты, одна из которых оказалась рабочим кабинетом, а вторая явно предназначалась для задержавшихся гостей. Последняя – спальня. Это была их прежняя комната с балконом и окнами на запад. Остальные окна смотрели на восток, как и Димина родная однушка. Даже в спальне обнаружился давящий своей идеальностью порядок и ровно заправленная большая кровать.
Костик сидел на балконе на полу, поставив на колени ноутбук. В наушниках. Работал, по всей видимости. Он увидел Диму и стащил большие черные наушники с головы. Пододвинул ему ногой разноцветную подушку:

– Садись.

Дима опустился, оказавшись напротив Константина. Тот подтянул ноги к себе, но продолжил щелкать по клавишам и смотреть в экран ноутбука. Из наушников едва слышно лилась какая-то классика, Дима в ней не разбирался. Он не знал, что сказать. Рвались, перебивая друг друга, мысли и слова к единственному человеку, который мог бы их понять. Если бы только захотел. Но все они не могли среди себя отыскать одну самую главную. Ту, с которой стоило начать разговор.
Пока внутри все клокотало, Дима внешне казался успокоившимся. Он разглядывал Костика. Отросшие волосы, падавшие постоянно на глаза, он завязал бежевой резинкой на макушке, и пряди торчали, напоминая одинокую пальму. Забрал в хвост он их уже после немилосердного пробуждения звонком в дверь и нелепого диалога. Нелепого, но пронизанного смыслом.
Константин явно на море зимой не ездил – кожа была бледная, как у человека, перезимовавшего в средней полосе России. Появились первые морщины у глаз, тонкие, едва заметные при другом освещении. Но небо было затянуто светло-серыми облаками, и мягкий рассеянный свет, проникавший через стекла балкона, отлично демонстрировал все детали.
Он стал чуть шире в плечах. Похоже, всё таки он ходил или в бассейн, или в качалку, но без фанатизма. С его ритмом жизни единственным фанатизмом могла быть только работа. В остальном всё такой же. И свой и чужой. Щелкал и щелкал по клавишам, не глядя на Диму.

Из всех мыслей выделилась одна, которая не кричала, а жгла изнутри горячим свинцом. Та самая, которую Дима не позволял себе никогда думать. И не разглядел бы он эту короткую мыслишку, если бы не замыкало на ней постоянно – если бы Дима раз от раза не возвращался к ней и не отшатывался в панике. Мыслишка перечеркивала всё, что было ценно в распланированной жизни Диме. Все просто и сложно. И никакой лжи, только бескрайняя грусть за испорченные годы, отношения, жизни.

– Я люблю тебя.

Опрокинулось внутри и стало очень-очень горячо. Дима почувствовал, как навернулись слезы, но он сморгнул их пока Константин на него не смотрел.

– Понятно. Мне жаль.
– Я знаю. Я сам всё сломал. И я не знаю, что теперь делать.
– Жить с этим? – Константин взглянул на него яркими зелеными глазами. Вот в это мгновение он был не чужим. Что-то неуловимое подсказало Диме, что с ним разговаривает именно тот, к кому обращены были его слова.
– Я живу. Наверное. Правда, не очень счастливо.

Костик слегка склонил вбок голову и улыбнулся уголками губ:

– Ты сам сделал свой выбор. Забыл?
– Мне уйти?
– Да, уйди.

Дима закрыл глаза и откинулся спиной на холодную стену. Он пообещал себе, что как только весь свинец внутри остынет, он встанет и уйдет. И никогда больше не вернется. Это навсегда останется его неисправимым прошлым, его болью и его недостижимым счастьем.

Из приоткрытой створки шумел плотно застроенный и заселенный город. Внизу было двадцать два этажа. Какое-то огромное количество метров. Вся жизнь Диме теперь казалась бессмысленной. Что он смог? Сделать несчастным самого родного человека? И делать несчастной Марину, которая ведь знала, что Дима не ее любит. И косвенно сделать несчастным Артема, с которым бы ничего не случилось, если бы Дима с самого начала не поступил по отношению к Костику, как последний мудак.

Обесценивая то, что любящий его человек ценит, Дима умудрился обесценить самого себя. Нельзя было столько лет твердить Константину, что его единственный умерший друг – последнее дерьмо, а чувства к Диме приносят только неудобство и портят жизнь. Нельзя при этом остаться ни любимым, ни даже просто знакомым. Можно стать только безвозвратно чужим.

Дима открыл глаза. Костик снова был занят работой и не смотрел на него. Нельзя было тогда уходить молча, зная, что ради последней встречи с тобой он мчится в метель через весь город. А теперь было самое время встать, выйти и закрыть за собой дверь во второй раз. И не оборачиваться. Но Диме хотелось говорить с Константином. Спросить про ремонт и про то, куда делся неизменный беспорядок. Ему было интересно, какого черта Костик не подстрижется, наконец. Или просто молча подобраться к нему и поцеловать куда-нибудь в висок, но чтобы ему ответили улыбкой и увлекли за собой. Дима впервые был готов по-настоящему отдаться, но это было больше не нужно. Он просто сидел и не мог заставить себя уйти.
Брякнул телефон, оповестив о новом сообщении. Дима достал мобильник и разблокировал.

«Куда ты пропал? Я обед приготовила уже» – Марина.

Пора было уходить. Он встал. Константин даже не обратил на него внимания.

– Пожалуйста, прости меня за всё, – сказал Дима.

Костик пожал одним плечом и не ответил. Дима ушел, как и хотел – не оборачиваясь.