Первое января. Роуд-муви

     Обычно на скользкой зимней дороге чувствую себя неуверенно. Как (когда-то в школе) первые дни после долгой болезни. Всё как-то так, – тонко, зыбко: новые шутки одноклассников, птичий язык учителей, да и покачивает ещё. (То пузырьком нетерпеливым из воды закипающей выскочишь – лёгкий, нездешний, то из ладоней детских вывалишься куском мыла хозяйственного – тяжелый, грубый, неповоротливый. Неуместный.)

     Обычно – так, включая обязательную саморугательную мысль о курсе зимнего вождения (не пройденном до сих пор, конечно). Первого января по-другому было. Всю ночь шёл снег, – лёгкий,  пушистый. В былые времена по одёжке только встречали, а теперь радуемся, что хоть есть эта одёжка. (“Ага, это я уже по-стариковски вздыхаю”.) Белая новогодняя ночь уже чудо. (“Да ведь не ляжет – мороза-то нет, да на мокрое”.)  И так с утра захотелось простора. Чтобы небо – не полосками над лабиринтом проездов дворовых, да не нормами градостроителей столичных отмеряно, а безо всякой меры, – далеко-далеко с землёй принарядившейся сливалось, – белое в белом.  Да потеряться на миг во всём этом. И найтись тут же. Теплом в груди. Да вот же я – живой. Тоже живой…

     Рецепт Грибоедова (на подъём лёгкого) прост: “На дачу!” Семейство при деле, – отоспаться, наиграться; а я за пару дней обернусь. Сивка-Бурка, шепни там, кому положено, пусть огонь разжигают. Чего добру пропадать?  Как закипит – окунусь три раза, молодцем добрым вернусь. (Cолнце в небе молочном – сыром рассольным плавает, сказки нашёптывает, картинки показывает: придёшь на рынок привокзальный, что у Киевского вокзала был, за картошкой. По сырному ряду идёшь, облизываешься. Сулугуни в марлевых башнях под охраной тёток трескучих да бабок суровых, – ради кусочка не пошевелятся, как нет тебя, всему цену знают, – круги по полметра достойных женихов-покупателей ждут. Спрессованная жизнь, – солоновато-сливочная.)  Решено, еду…

     Еду. Радуюсь, что навигатор забыл: “А правда, обзор загораживал, не врут гаишники”.   Волнение по последней МКАДовской развязке развеиваю:  “Что я, до дачи не доеду?” Не знаю ещё, что до дачи я всё-таки не доеду, что трасса за сотым километром перекрыта и ехать в объезд придется, – огородами . Да много чего не знаю… Сижу, счастливый, в первом ряду партера, наслаждаюсь. Дорога, понятно, пустая. Не гоню…
 
     Тихо, тепло, мотор довольный урчит ровно. Редко ему вот так, в одиночестве, в своё удовольствие покататься приходиться (никакой толкотни, – ни внутри, ни снаружи). Белая лента под колёса ложится и тут же крыльями серебристыми вразлёт уходит. Исчезает…, – в зеркалах кутерьма снежная. Птицей лечу…

     Ёлки, берёзки – придорожное братство лесное, такие уснеженные стоят, будто их специально обрабатывали: машина снегометательная  прошла и старательно так всё облепила – столбы, щиты, деревья. Информации – ноль, по километражу ориентируюсь, по заправкам сверяюсь. Подальше от обочины держусь, помню, как любит моя лошадка взбрыкнуть, если сцепление с дорогой поменялось. (”Как там раньше говорили? В мазь не попал?” Картинка всплыла: поле белое, лес – густой, чёрный почти, с искрой зелёной, припудренный,  – стеной стоит; домишко,  дымок и мужик-охотник (старорусский такой – медведь с ружьём) на лыжах, руки взлетают. Пацан  пятнадцатилетний смотрит во все глаза на всё это: ”Вот она – Русь”, – из окна поезда ”Алма-Ата – Москва”, что везёт его класс в столицу на зимние каникулы. Оглохший сидит в жёлтом свете вагонном. Ни гомона не замечает, ни возни подростковой. Про девчонок забыл! Я – это…)

     Холмы пошли, мой съезд после второго. Да, правильно, рукав отделяющийся угадывается,  – сугробом вьющимся обрамлён. Ногу с газа убираю, полосу менять пора. Приторможу легонько, – чую, лёд там. Ух, ABS-ка разволновалась,  пальчиками тонкими по столу застучала. (“…немножко нервно”, – ”На кого он там меня менять собрался?” – жена, наверно, обо мне вспомнила. :)) Ну, точно, – поплыл: рыбонька моя хвостиком завиляла (шипы не люблю). Справа щит проплывает медленно, –  белый, как и прежние все. И по тормозам!!! Уф-ф-ф… Блоками перегорожено! – пушисто-новогодними. Приехали…  (Адреналин по мышцам ударил, и стёк мгновенно, как не было. Чувство какое-то первобытное – ну, свалилась на меня с горы каменюка, ну, отскочил, осмотрелся  – опасности нет, дальше пошёл…)

     Ну, еду… До следующего съезда, потом назад по старой дороге вернусь. Глазоньки мои, что в глазах спрятаны, уже глазищами стали  – напитались, раскрылись. Вот что простора во мне хотело! Чтоб дальше носа видел я. Вижу уже: на расковырянном  мосту копошатся, –  муравейник оранжевый. Машут, мол: ”Под мост уходи”.

     Да легко! Рубанул с плеча и готово! (А уходить я ещё не научился, прирастаю сильно, – только шашкой… Прадед мой – Никола, всю войну с шашкой наголо прошёл (проскакал, точнее). С танками воевал и живой! вернулся.)
 
     Развернулся  – в-ж-ж-ж, снежным веером…, – кобылушка моя справилась.  Камень стоит на пути (сказочный, призрачный, а требует по-настоящему): ”Выбирай добрый молодец: прямо поедешь – домой вернёшься, да засветло, в полон города; направо поедешь – незнамо приедешь куда, да на воле останешься”.  Можно и домой, конечно, но интересно же, доеду ли я без навигатора, поводыря моего (”А если американцы GPS отключат? На печи сидеть?”). Направо – к карьерам дорога, летом купались там, – наверняка, объездная есть.

     В-ж-ж-ж-ж-х-х, снежным облаком… Крутануло. (“Тише, друг, – про третий путь не дослушал: к праотцам…”)  Дорога по полю идёт, искрится вся, хрустит под колёсами песком ледяным. Всё дальше в простор уходит. Глазища мои с душой спелися, – оглашенные! (”Будут верными?”), – орут тишиной (на всю степь, да во всё горло), из пушек палят (празднуют…). Барынька моя немецкая с именем восточным-сладким идёт на цыпочках, пританцовывает (на первой-второй в “автомат” превращаться умеет), – к крыльям серебряным на трассе привыкла-то, опять просит. “Свои… распахну, обниму… Я люблю…”  Время катится…
   
     Дорога под уклон пошла, да резко… Открылся вид на широко раскинувшуюся деревню, белыми тугими дымами подпиравшую небо. (А может, просто подвешена? –  как припорошенная снегом фанерная кормушка с сухариками и воробьями.) На первую перешёл. Солнце, весь зимне-короткий день проплававшее под плотной белой пенкой, опустилось к кисельным берегам, добавив призрачности сущему. Да-да, именно сущему и реально призрачности. Вечерняя позёмка, что обгоняла меня, выплывая из-под колёс и забеливая ледяной песок,  как-то странно пропадала метрах в 20-и… 15-и… 10-и. Припаркуюсь-ка я.  (Правое переднее в снег.) Ничего интересного. Похоже на траншею (метра 3 шириной, метра 2 глубиной), уходящую правее в сторону трассы. А под дорогой две бетонные трубы, с метр в диаметре каждая. Закопать не успели? (“Ну, может, и не убился бы”.)   

     ”Ну что, домой?“  Разворачиваюсь осторожно.  Поехали… “Ага, гладко будет на бумаге”, – не едет старушка, заглохла. Устал, что ли? Ещё пробую, – как прилип, только визг подколёсный. Вышел и разобрался; докладываю, товарищ читатель: “Виновник установлен”. Игривая позёмка, что теперь мела мне навстречу, делов понаделала. (Как вода прибывает в трюме тонущего корабля, в кино видели? Фатально – предопределённо и неизбежно…) Снежный бархан, выравнивая дорожный уклон, уже поглотил номерной знак и педантично поднимался выше, к решётке радиатора.

     Вот тут я запаниковал бы, наконец: не успел только…, – колодой застыл. По полю, навстречу мне, двигалось что-то. Снежный вал, потом быстрорастущее огромное нечто – рычащее, окутанное по бокам снежной завесой и… с прыгающими жёлтыми глазами, буровящими пространство… (“Как полезно, оказывается, бесчувственной колодой быть, – инфаркта не будет”, – это я уже после подумал.)

     Бе-ла-зик… (самосвал карьерный, колёсики трёхметровые…): “И-к-к”. От-та-ял  я потихоньку, пока небожитель ко мне спускался.
    
     Ну, в общем, это…, короче… – не хватило ему…, в магазин за беленькой ездил… (Откопались мы быстренько, – в четыре руки; по персональной объездной  “канавку” объехал, и в гости… “Как чуял… – мужик. – За добавкой сгонять решил!”)

     Потом был тёплый семейный вечер с ползающими малышами-погодками, пирогами и разговорами за жизнь. Настоящий трескучий мороз. Горячая баня с прорубью и снегокупанием. И крепкий сон (на печи русской!)…

                ***

     Счастья вам, человеки, что встретились мне на пути! И тебе спасибо, читатель.
 
     С НОВЫМ ГОДОМ!



                2018, январь