Глава 1
Я сел в машину на переднее сиденье, опершись локтём на окно. Отец сел рядом за руль, хлопнув дверцей. Машина тронулась…я порылся в бардачке, добыл спички, вынув одну из коробка, на котором было написано слово «Балабановские», бросил спичку в рот, прикусив зубами… Дурацкая привычка, спасающая от безделья… Я снова посмотрел на спичечный коробок, повертев его и так, и сяк. Снова прочёл слово «Балабановские» и стал мысленно составлять из этого длинного слова маленькие…набралось прилично, начиная с таких банальных, как «лоб», «бал» и «сок», и заканчивая длинными, как «собака» и «колбаса». Я хмыкнул себе под нос, криво улыбнувшись и перебросив спичку к краю губы…
- Интересно, - вслух произнёс я, - составлял слова…и когда составил слово «собака», тут же мысленно родилось «колбаса»…это совпадение или это ассоциативное мышление? – и я посмотрел на отца, продолжая мусолить спичку во рту.
Его взгляд был устремлён на дорогу, лицо немного строгое, но спокойное.
- Думаю… - задумался он, - ассоциативное мышление.
- Я рассказывал тебе историю, когда я гулял по центру и увидел палатку с надписью «Стар догз»? Знаешь, что тогда породило моё ассоциативное мышление?
- Ну? – буркнул отец…
- Старые собачки, - ответил я, улыбаясь, - я не мог спокойно смотреть на людей, которые подходили и заказывали себе этих «старых собачек»…
- Какую-то неаппетитную тему завёл… - буркнул отец.
- Могу ехать молча, не вопрос, - ответил я и отвернулся к окну.
Я смотрел в окно на пролетающий на скорости пейзаж, который медленно начинал сменяться…городские постройки плавно превращались в маленькие косые деревянные домишки. Я люблю смотреть на старые дачные домики, они вселяют в меня какое-то странное ощущение, смешанное чувство греющей тоски о чём-то давно прошедшем и уютном.
- Ты опять жрёшь спички? – вдруг раздражённо спросил отец.
- Да…какие-то проблемы? – сдвинув брови, недовольно произнёс я.
- Это у тебя будут проблемы! – громко гаркнул он.
- Бать! Опять начинаешь гнать! – крикнул я, выбросив спичку в окно.
- Ты знаешь из чего делают спички? Это не спички, а сплошная таблица Менделеева! – и он стукнул по рулю.
- ****ь, тебе-то что? Ты знаешь, из чего колбаса сделана, которую ты жрёшь по утрам и вечерам? – надавливал я с агрессией в голосе.
- Я сказал – хватит жрать спички! Мне надоело это твоё дебильное занятие!
- Останови, я выйду… - нахмурился я.
- Сидеть! – гаркнул он, - я сказал. Привезу тебя…мать ждёт нас всех…ты опять хочешь испортить ей настроение?
- А разве бывает такое, что я его не порчу? – спросил я, выдавив на лице ехидную ухмылку.
Отец промолчал.
- На сколько дней эта мука? – спросил я, снова беря в руки спичечный коробок.
- Не знаю…около недели…мы пригласили Еву с Катей…
Отец недоговорил, потому что я резко перебил его:
- Оу… - завыл я, картинно запрокидывая голову, - опять Катя…точнее не опять, а снова… Она будет ходить за мной по всему дому…и мне ни скрыться, ни спрятаться, ни деться…
Отец вдруг улыбнулся… Я заметил, что он всегда улыбался, вернее, его веселило, когда меня что-то конкретно доставало…это, своего рода, здоровый садизм с его стороны.
- Я понимаю, Ева – ваша давняя подруга, но Катя…неужели Ева везде таскает её за собой…хоть бы раз оставила дочуру дома…
- Я пригласил Славу с сыном, - добавил он, - надеюсь, ты постараешься быть гостеприимным, развлечешь молодёжь, чтобы они не тушевались.
- О да! – съязвил я, вновь бросив спичку в рот, - Сайонара, мои чудные выходные на даче! - я хохотнул себе под нос, - Может, мне поиграть с ними в шахматы, шашки… в домино?
- Если тебе будет угодно…
- Я понял… - кивнул я и замолчал, уставившись вперёд на дорогу.
Я вспомнил дядю Славу, это давний отцов приятель с работы. Они вечно ездили на рыбалку…ещё у него сын, Женька…надо же, я даже помню, как его зовут. Мы с ним дружили в детстве, он немного старше меня, вечно нас возили везде за собой наши папани. И летом они приезжали к нам на дачу погостить…не видел Женьку лет 5. Или 7? Неизвестно, что это за тип сейчас. Тогда мы с ним отлично ладили, сейчас …это может быть «кот в мешке».
Я вздохнул, решив, что постараюсь выдержать и не сбежать с дачи из-за всех этих людей. Это же стабильное мероприятие, которое устраивают мои предки, и я стоически выдерживаю это всякий раз. Я должен, чтобы мать не закатывала истерики, не заводила отца, а он не заводился и не срывался на мне.
Наш старенький, поцарапанный белый Nissan остановился возле забора. Я распахнул дверцу, сильно хлопнув ею, в душе желая, чтобы Nissan развалился.
- Не понимаю, почему ты его не продашь или не отдашь кому-нибудь сильно нуждающемуся? Я никогда не понимал двух вещей в тебе, - процедил я, - любовь к этой тупой белой тачке и к моей матери.
Отец посмотрел на меня сквозным взглядом, словно мимо и проговорил, будто успокаивая самого себя:
- Она красивая женщина…
Я покачал головой. Ничего не ответил ему…Что я мог ответить? Любовь зла?
Я сунул руки в карманы протёртых, свободно болтающихся на мне джинс, ссутулился и поковылял к калитке, глядя под ноги и оставив отца наедине с его «второй любовью».
Я нагнулся и заглянул в отверстие в калитке, пытаясь понять, есть ли кто живой в саду…показалось, что никого. Тогда я одной рукой распахнул её, войдя в сад…
Дом…мой чудный старый дом из тёмного дерева, почерневшего от дождей, утопал в саду, яблони склонились вокруг него, кривляя стволами, как восточные танцовщицы. Вдоль сплошного деревянного забора росли густые кусты ежевики. На садовые дорожки то и дело со стуком падало очередное жёлто-зелёное яблоко.
Я недоверчиво посмотрел вверх, на деревья. Почесал затылок, думая, как бы тут не стать в одночасье Ньютоном, и прошёл вперёд по дорожке. Проходя мимо окна, которое вело на кухню, я остановился, увидел там силуэт матери и постучал по стеклу. Раздался её довольный голос. Я пошёл дальше, завернул за дом. На широченном крыльце, состоящим всего из двух ступенек, появилась дыра. Видимо, кто-то уже провалился в неё. «Старые доски не выдержали дядю Славу!», - подумал я и ухмыльнулся. Я всегда ухмыляюсь и смеюсь над людьми. Считаю, что это самое интересное и единственное, что с ними можно проделывать.
Навес над крыльцом был весь обвит диким виноградом…Я остановился, повернувшись к дому спиной, глубоко вдохнул августовскую прохладу, дав ей наполнить мои лёгкие. Я так люблю это место….я обожаю этот дом…он напоминает мне фильмы Тарковского. Такой же мелодичный, неспешный и остро красивый в своей старости и отчуждённости.
Тут из дома ко мне вылетел наш пёс Ллойд, чёрный доберман, такой поджарый, крепкий, как отлитой из металла. Многие боятся доберманов, но этот спокойный малый, он повилял своим обрубком хвоста, ткнув острой мордой мне в ногу. Я похлопал его по загривку, и он тот час убежал назад в дом.
- Ну, что ты стоишь там? – послышался недовольный голос матери, - где папа?
- Машиной любуется, - вновь съязвил я.
Она огрела меня, словно в шутку, полотенцем, я прошмыгнул внутрь, она же вышла в сад. Видимо, пошла за отцом. Да…по ходу ненависть к нашей машине – это единственное, что объединяет меня и её.
Я вошёл на веранду.
Едва дядя Слава завидел меня, тут же начал свою «обычную песню»:
- Марик! Какой ты тощий! Тебя мамка не кормит?
- Не кормит, дядя Слав. Все продукты уходят в папу. Я спичками питаюсь, - я осклабился, махнув головой, сбрасывая упавшие на глаза волосы.
- То-то по тебе видно…и на что только девки зарятся? – хохотнул он.
- Ни на что… - бойко ответил я. – Зарится не на что.
- Ну ладно…ладно… - сменил он свой тон, подумав, что обидел, подошёл ко мне, потрепав по растрёпанным волосам, и удалился вслед за матерью в сад.
Я осмотрелся. В проёме коридора стояла Ева, как всегда крашенная в яркий рыжий цвет. Её вьющиеся волосы были огненными, лицо выдавало возраст, морщинки в уголках глаз, но смешные веснушки, как у мелкой девчонки. Всегда на высоких каблуках, плечи завёрнуты в шаль. Из-за её спины выглядывала Катька. Она помахала мне рукой, улыбаясь во весь рот. Честно сказать, она, в общем-то, неплохая…и улыбка ей идёт. Она похожа чем-то на мать, разве что не такая рыжая, а каштановая, такая же бойкая и активная…хохотушка. Она всегда смеётся рядом со мной. Может, просто потому что это я - унылый клоун, или потому что она сама по себе такая?
Затем из коридора на свет вышел высокий парень, выше меня, с копной вьющихся тёмных волос до мочек ушей. Он остановился рядом с Евой и Катькой, сложив руки на груди. Строгий взгляд его устремился оценивающе на меня.
Я немного замялся, поняв, что это Женька, но уже не тот, которого я когда-то знал, с которым мы носились по саду, бросаясь упавшими яблоками, и лазали по деревьям. Это был совсем другой человек и мне не нравилось, что он смотрит на меня с высока… « с высока…, - повторило моё сознание, навязчиво продолжая фразу из детской книжки, - с высока… как важный граф, на меня смотрел жираф…».
Голова породила этот детский стишок, и я вдруг, сам того не осознавая, неудержимо рассмеялся, схватившись за лоб…На веранде стояла гробовая тишина, и лишь мой бурный неудержимый смех сотрясал полки, деревянный пол, заострённые уши лежащего неподалёку Ллойда и пауков в паутине по углам. Все смотрели на меня, как на ненормального…Женька оценивал меня, молча. Отсмеявшись, я хлюпнул носом, сдвинул на один бок растрепавшуюся чёлку, кхекнул, и уставился на Еву. Ну, просто потому, что мне надо было куда-то посмотреть.
- Марик, вот ты дурак или как? – хохотнула она.
- Ева! Вот за что тебя люблю я! Рыжая, ты всё называешь своими именами! – я почесал пузо, оголив худой живот и прорекламировав обществу полосатые трусы.
Я сделал это намеренно. Я люблю иногда просто так пошокировать малёк публику, хотя бы таким невинным образом. Пусть сейчас Катя зайдётся в душе безмолвным экстатическим воплем. Я зло улыбнулся.
- Ты так и будешь тут стоять и эпатировать публику? – надменно спросил Женя.
- А вы так и будете смотреть? – и я посмотрел ему в глаза.
Он не нашёлся, что ответить, и я продолжил:
- Публика алчет хлеба и зрелищ! – и я театрально поклонился.
- Хлеб бы не помешал, - бросила Ева и ушла на кухню.
Катька тут же подбежала ко мне, как всегда улыбаясь и демонстрируя свои зубки.
- Знаешь, - начала она тараторить и тут же подхватила меня под руку, ведя куда-то прочь мимо Женьки, который продолжал сверлить меня взглядом. Взгляд этот мне не нравился. Я предпочёл пойти с ней, как послушная овца, нежели стоять напротив этого «великого ценителя».
Она показывала мне книжки, которые прочла и привезла для меня, чтобы я просвещался. Это её традиция – каждый раз привозить мне книги. Я честно их читаю, те, которые мне не нравятся, я не дочитываю до конца, и говорю ей об этом. Она обычно смешно хмурит брови и говорит что-то типа: «Странно, странно, а, может, ты упустил что-то?». Она смешная, в такие моменты напоминает мне какую-то учительницу младших классов, которую саму ещё надо долго учить.
Родители мои, по-видимому, решили, что успешно женят меня на Катерине. Мне смешно, потому что это будет очередное их расстройство по моему поводу. Я вновь не оправдаю их надежд, не оценю их доверие ко мне и т.п. Я слышал эту «песню» много раз, послушаю и ещё.
Вскоре я нашёл повод смыться в сад, но Катька не давала мне покоя и там…Она, как щенок, заглядывала мне в глаза, внимательно выслушивала весь мой сарказм в её сторону, делала вид, что ей не обидно, она постоянно улыбалась и смеялась. Казалось, что у неё просто истерика только от одного моего вида. Я начинал доходить до состояния крайней недружелюбности. Так всегда было. Чем больше она за мной ходила хвостом, тем больше я бесился, тем больше изо рта моего лилось омерзительных слов. Сначала какие-то шутки, потом злые шутки, потом напрямую оскорбления. Но, казалось, чем больше я говорю гадости, тем больше она привязывается ко мне. Это какой-то парадокс, абсурд, но я вольготно чувствую себя рядом с ней, потому что могу позволить себе любую колкость или откровенное хамство.
В какой-то момент я начал переступать грань. Она начала говорить со мной, как моя мама, объясняя, что да как, рисуя мой психологический портрет. Я взвился от ярости и наорал на неё, сказав: «Пошла вон!». Она посмотрела на меня так…как смотрит змея перед броском. Потом, резко развернувшись, гордо ушла по дорожке в сторону дома. В этот момент я заметил, что Женька направляется к «домику на огороде» и внимательно, с грозным видом, наблюдает за этой сценой.
- Чего рожа недовольная? – спросил я, нахмурившись, - Вали в сортир! – и указал, как товарищ Ленин, направление.
Женька промолчал, кажется, покачал головой, что-то сказал себе под нос и скрылся за кустами крыжовника.
Ллойд подбежал ко мне, сопровождая по саду. Он был, по крайней мере, нем, ничего не говорил. Меня это вполне устраивало, потому что все остальные так и норовили сказать что-то. Я не знаю почему, но порой человеческая речь выводит меня из себя. Нетерпимость к людям? Может, и это имеет место быть…
Вечером за ужином я сидел понурый. Все собрались по обычаю за большим круглым столом на веранде. Ллойд лежал на полу, положив морду на лапы, поглядывая на происходящее из-под коричневых собачьих бровей. Я ковырял вилкой недоеденный салат, исподлобья поглядывая на беседующих людей. Ева смеялась, слушая рассказы дяди Славы, Женька тоже улыбался, периодически дополняя рассказы отца. Моя мать, довольна потягивала чай, Катерина, не обращая на меня никакого внимания, слушала разговоры с улыбкой на лице. Я посмотрел на Женьку и подумал… наверное, Катерина теперь переключится на него. Он такой весь из себя серьёзный и галантный молодой человек, уж он-то не будет хамить. Плюс к тому внешность у него более взрослая и респектабельная…Нормальное телосложение, он не такой костлявый, как я, высокий, вполне атлетический, глаза у него зелёные, волосы тёмные. Он гармонично смотрится. И одет со вкусом. Плохими манерами он не блистал, кои я демонстрировал в избытке. Да, определённо. Катька западёт на него…вот и гора с плеч. Будут ходить вдвоём, гулять в обнимку, а потом поженятся. Я улыбнулся своей тарелке. Какое-то внутренне облегчение охватило меня, даже настроение повысилось. Я покачнулся на стуле, поставив одну ногу на сиденье стула, полез рукой в карман джинс, изъял оттуда спичечный коробок, быстрым движением добыл спичку и сунул в рот, криво улыбаясь столовым приборам. Как вдруг до моего слуха донёсся голос моей матери.
- …Ну с Мариком у нас просто беда, он чем взрослее, тем дурнее. Паш, ты помнишь, какой он был чудесный мальчик? – спросила она, обращаясь к отцу.
Отец закивал. А потом заговорил:
- Он не может нормально учится в университете… за эти полтора года он сменил несколько ВУЗов.
- Мозги плохо варят? – спросил Женька, надменно глядя на меня, хотя вопрос этот был направлен моему отцу.
- Не знаю, что там у него вообще в голове, но вот ему везде не нравится, все у него глупые, все недостойные, везде неинтересно, он у нас в поиске. Решил быть вечным студентом, сидящим на папиной шее. Сначала он поступил на факультет изобразительного искусства. Потом перевёлся в другой ВУЗ на дизайн, потом сказал, что дизайн – это псевдо наука, ушёл, пошёл в другой художественный ВУЗ.
- Ну, он у вас такой творческий… - заулыбалась Ева, подмигнув мне, пытаясь смягчить накалившуюся ситуацию.
- По мне лучше бы он пошёл учиться на экономиста. Уже бы деньги зарабатывал. Это не профессия, что он может? Как он будет деньги зарабатывать? – взволнованно начал отец.
- Уже был бы банковским служащим, - встряла мать.
Излюбленная тема моего отца…сейчас начнётся… - подумал я.
- Выглядит, как обалдуй, посмотри на него, вот вам пример раздолбайства!
Отца понесло, его всегда несёт с этой темы, мать вторила ему эхом. Я качался на стуле, чувствуя, что моё эго закипает, что ещё слово и я выйду из себя… Тут до моего слуха донеслось словосочетание, повергшее меня в ступор…
- Повтори-ка? - сожмурившись, проговорил я.
Все застыли с взволнованными лицами…зависла неприятная тишина… Я подскочил с места, громко выругавшись:
- Педерасты вы все!
Пнул ногой стул, который с грохотом повалился на дощатый пол, и направился к распахнутой двери, когда услышал голос Женьки:
- Педераст тут только один, это ты! – гулко отозвалось это слово в помещении, прокатилось по стенам, отразилось от глиняных горшков на полке, ударило меня в голову. Я на миг остановился, но тут же стремительно вышел вон, едва не провалившись в дырку на крыльце.
Я направился к задней калитке, мечтая быстрее покинуть это место «надругательства» над моей персоной. Я шёл мимо густых зарослей ежевики, она буйно росла вдоль забора, на ветках висели тяжёлые и крупные ягоды чёрного цвета, я невольно остановил на них свой взгляд, проходя мимо. Всё внутри меня сжалось и одновременно вскипало. Как же они все меня ненавидят и презирают! Да пошли бы они все! - голова моя взрывалась от ненависти к ним. Я был страшно зол, и кулаки мои чесались навалять кому-нибудь. Я ударил кулаком в забор, он сотрясся. Но выдержал. Рука сильно заныла, содралась кожа на костяшках, выступила кровь, а мне хотелось ударить ещё и ещё. Я сдержал свой гнев, отпёр калитку на задний двор и вышел. Меня обдал прохладный ветер, встрепав мои чёрные волосы, я невольно зажмурился, прошёл по высокой желтеющей и колышущейся на ветру траве. Сел на землю, где трава была притоптана, а напротив меня лежали старые доски на выброс, пиленные сухие ветки и стопка выцветших жёлтых газет. Я полез в карман за спичками…и не долго думая, развёл костёр, с яростью подкидывая в огонь жёлтые истлевшие листы. Я смотрел на языки пламени и думал о том, зачем люди встречаются. Зачем они заводят семьи, заводят детей, которых ненавидят, которых не хотят даже попытаться понять. Живут и ненавидят друг друга или лишь делают вид, что ненавидят, чтобы было интересней жить. Почему не дадут жить другим так, как хочется, почему пытаются приравнять всех под одну гребёнку, веря, что у всех одинаковые ценности, одинаковые принципы, одна мораль…
Я думал. А мне под ноги летели искры, обгоревшие угольки догорали у меня под ногами, как маленькие куски метеорита, я ковырял длинной палкой в костре, и жар его обдавал мои ноги, поднимался к лицу, к моему вечно суровому лицу, которое если и улыбалось, то хитро и недружелюбно, выражая своё превосходство. Я сел на корточки…сзади послышались шаги…кто-то сел рядом со мной…краем глаза я увидел, что это Катька. Я не повернул головы, ничего не сказал…да и должен ли я был что-то говорить, когда это она пришла к моему костру.
- Чего всё время бесишься? – спросила она.
Я опустил голову, ничего не ответил…смотрел под ноги, вороша угли палкой…зависла тишина, был слышен лишь треск углей и шум ветра, играющего листвой, да отдалённое воронье карканье.
- Почему ты такой злюка? – спросила Катерина, игнорируя моё упрямое молчание…
Я на секунду повернул к ней голову, проронив:
- Но ты же всё равно любишь меня и таким…
Она вдруг громко рассмеялась и обняла меня за плечи.
- Какой ты дурак! – проговорила она, - Ты такой мелкий, ты, как злой ребёнок…детей нельзя ругать! Их надо любить…
-Хм, - хмыкнул я, - ты сама поняла, что сказала?
- Я-то да…а вот ты часто не понимаешь, что говоришь, ты даже не задумываешься…
Она увидела у меня разодранные костяшки на правой руке, взяла мою руку в свою и начала гладить между пальцами…
Я тихо сидел, понуро смотря в огонь, ощущая её лёгкие прикосновения, наблюдая, как огонь облизывал сухие ветки. В моей голове крутились мысли, но злости я не чувствовал. Она отступила, отдав место пустоте…пустоте внутри…
Катерина ушла через какое-то время, оставив меня одного. Я же просидел до поздней ночи, наблюдая затухание огня, наблюдая его медленную смерть. Домой я вернулся, когда все спали. Я плюхнулся прямо в одежде на диван на веранде, завернулся в плед… и очень скоро уснул…
Утром яркий свет разбудил меня, я повернулся на бок, пытаясь найти часы…По ходу, было раннее утро, потому что все спали, я не слышал ничьих шагов, ничьих разговоров…в доме царила тишина и лишь ветки царапали крышу, и слышны были удары о землю падающих яблок. Я нехотя поднялся, сходил умыться, вернулся на веранду, оглядывая тёмные стены по углам, полки, на которых стояли древние предметы. Потом мой взгляд остановился на подставленной лестнице к чердачной двери. Я полез вверх, поднапрягся, чтобы отворить эту дверцу, влез наверх, сел на пол, свесив ноги вниз, огляделся… кругом была пыль, и всё стояло на своих местах, как много лет назад, когда я был совсем мелким и легко мог спать на старом сундуке. Он тоже был здесь… Стоял у стены и смотрел на меня расписными узорами, только изрядно посеревшими и выцветшими с того времени. Я поднялся во весь рост, отряхнул колени от пыли, прошёл на середину чердака, наблюдая, как выглядят сейчас вещи, которые я, казалось, не видел целую вечность…прямо по центру стоял древний граммофон, рядом валялись колотые и целые пластинки, я взял одну, протерев рукой, пытаясь прочесть надпись. Будто попал в чёрно-белое немое кино… Я подошёл к маленькому окошку в крыше, присел на корточки, сдул паутину с рамы. Сквозь мутное стекло виднелись кроны яблонь и деревья с соседнего участка, крыши близлежащих домов и огромное высохшее дерево с растопыренными, словно корявые руки, ветвями. Внутри оконной рамы лежала целая коллекция сухих мух, их тельца с миниатюрными скрюченными ножками валялись в беспорядке. Я присел на корточки, глядя через окно в августовское небо. Неожиданно раздался скрип лестницы, и над полом возникла голова. Я хмуро повернулся, увидев, к моему глубочайшему удивлению, Женьку. Он влез, тоже, как и я, сразу отряхнул колени и огляделся по сторонам.
- Тебя сюда никто не звал! – грубо процедил я, с вызовом смотря прямо на него.
Женька промолчал. Он сделал вид, что не слышит меня.
- Что ты здесь забыл? – прорычал я. – это моя территория!
Женька усмехнулся и, даже не глядя на меня, произнёс:
- Ты так говоришь. Будто ты малолетний ребёнок! Это моя горка! – спародировал он противным голосом, - …. или какой-то ненормальный половозрелый самец, который всегда метит территорию.
- Ща в морду получишь за самца половозрелого, урод! Понял?
- Понял? - зло улыбнулся он, - отчего козёл хвост поднял.
Я вскипел, мне ужасно хотелось ударить его самодовольную физиономию, отражающую лишь уверенность в своей правоте.
- Ты нарываешься? – я сощурил глаза и подошёл к нему на расстояние вытянутой руки.
- Нарываешься здесь только ты! Тебя родители не научили себя вести. Кто-то должен это сделать.
Я сжал зубы со скрипом и влепил ему рукой где-то в районе уха. Он пошатнулся, схватил меня за плечи и толкнул один раз, я отлетел, он тут же возник напротив меня и снова толкнул меня, я полетел, споткнувшись обо что-то, на пол. Он поднял меня за свитер, как шкодливого кота, и снова толкнул. Я отлетел и ударился спиной о стену. Он снова возник напротив меня. Я наотмашь ударил его куда-то в районе груди, он на миг остановился, но тут же схватил меня за руки, прижав их к стене, я бил его ногой, но он ловко развернул меня, прижав к стене...
- Сука... - прохрипел я.
Он снова с силой стиснул мои руки и ударил ими об стену. Его строгое лицо без единой эмоции смотрело на меня, ожидая дальнейшей моей реакции.
- Сука, тварь! - проскрипел я сиплым голосом, снова пинаясь ногами.
- Что с тобой стало? - вдруг произнёс он ровным голосом, посмотрев мне прямо в глаза.
Я не нашёлся, что сказать, потому что он застал меня врасплох такой быстрой сменой тона.
- Если бы я знал, что найду тебя здесь таким... Я бы приехал раньше...
- Отпусти! - прорычал я, щуря от ненависти глаза.
Он ослабил хватку и отпустил меня, я тут же с силой набросился на него. Он не ожидал от меня такого, но быстро среагировал и отшвырнул меня снова к стене. Я ощутимо ударился и сполз вниз, обхватив плечо рукой. Он приблизился ко мне, сел рядом и вдруг обнял меня, уткнувшись лицом в плечо. Его волосы щекотали мне шею, я ощутил его внутреннюю тоску, которую он так потрясающе скрывал всё это время.
- Прости...прости меня...- он повторял это снова и снова, потом он поднял голову и посмотрел мне в глаза. Я заметил, что цвет его глаз напоминает мне нефритовых черепах, которые продаются во всех эзотерических лавках.
- Я ждал, когда, наконец, смогу вернуться в Москву и снова увидеть тебя...я всё это время ждал...я не знал, как ты встретишь меня, я не знал. какой ты стал. Отец звонил мне, и я просил его рассказать, как дела у вас. Он рассказывал о тебе, и с каждым разом я понимал, что теряю тебя. Каждый год отделял нас и делал чужими. Я боялся, что ты забудешь, как меня зовут.
- Я и забыл, - соврал я, не смея посмотреть ему в глаза вновь.
- Ты врёшь... - тихо произнёс он и осторожно поцеловал меня в шею под ухом.
Я замер. Он продолжал целовать меня, аккуратно поворачивая мою голову. Его губы нашли мои, я отпустил стонущее плечо и схватил его за рукав, притянув ближе к себе... наши движения становились быстрее и порывистей. Ощущение ненормальности происходящего, аморальности и невозможности покалывало мозг. Запретность и нарушение её будоражили тело. Я нащупал ремень на своих джинсах, коряво и резко расстегнул его. Затем схватил Женькину руку и положил её себе на низ живота, дав ему понять, чего я хочу. Он с энтузиазмом воспринял моё молчаливое пожелание. Мы страстно целовались, одной рукой я держал его за плечо, впившись пальцами в складки его рубашки, другая моя рука гуляла по его телу. На чердаке стояла ощутимая возня, я начал издавать монотонные тихие постанывания... Когда внизу послышались звуки ходьбы, я уже был близок к финалу. Он зажал мне рот рукой, меня это абсолютно не отвлекло.
- Тише...тише... - прошептал он...
Я всё ещё быстро дышал. Женька поправил на себе рубашку и поднялся с пола. Я же с минуту лениво сидел возле стены, потом застегнул ремень на джинсах, поднялся и прошёл к лестнице, поглядев вниз.
- Доброе утречко! - прокричал я.
- Ой! Боги! Напугал! - засмеялась мать, - В кои веки оно у тебя доброе? - улыбнулась она, - Ты сегодня с той ноги встал?
Я не ответил, но шустро спустился вниз. За мной медленно по ступенькам спустился Женька.
- Вспоминали детство... - проговорил он, улыбнувшись.
- Ну, вот видишь, как хорошо! - снова улыбнулась мать.
Я исподлобья посмотрел с усмешкой на Женьку. Он украдкой подмигнул мне, и в тот же миг вновь стал непоколебимым и серьёзным, словно греческая скульптура...холодная и правильная...
Так вот как ты научился играть свою роль? - подумал я... - никто никогда не заподозрит в тебе ничего...Со мной там...на верху...минуту назад ты был другим человеком, но для них, здесь, ты другой... Какая чудесная игра...быть может, и мне надо попробовать...
По крайней мере, мне есть у кого этому научиться...
Глава 2.
Я прошёл на кухню, украдкой поглядывая за Женькой. Он прошёл в кухню вслед за мной и сел за стол в углу.
Я взял чайник и налил себе чаю, бросив в него два коричневых куска тростникового сахара. Из сада доносились голоса отца и дяди Славы, голоса смеялись и обсуждали что-то. Я взял свою кружку и сел за стол напротив Женьки, криво улыбнувшись ему. Он кивком безмолвно спросил меня, чего я хочу. Я протянул руку под столом и дотронулся до внутренней части его колени. Он настороженно посмотрел на меня, мне хотелось рассмеяться. В этот момент на кухне появилась Катерина, зевая и прикрывая рот ладошкой.
- Приветики, - пропела она и уселась за стол рядом с нами, - Марик…налил бы всем чайку…
- Хм…хмыкнул я, - с чего бы это? Кто у нас тут женщина? Давай вперёд…гони завтрак готовь. Фиг ли я?
- Нууу, - протянула она, сжав губы бантиком.
- Не рисуйся тут невинной, - проговорил я, - это на меня не действует…хотя…вы бабы все безрукие…
- Ты очень рукастый… - обиженно процедила она, - только языком работать умеешь.
Я нехотя поднялся, прогнул спину, сведя руки за спиной, потянул мышцы шеи и встал за плиту, достав из ящика овсяные хлопья.
- О! – обрадовалась Катерина… - незабываемое впечатление! Марик за готовкой! – и она звонко рассмеялась.
Я посмотрел через плечо на неё мельком, потом на Женьку. Он едва уловимо улыбался и молчал, подперев подбородок рукой.
Естественно, я не упал в грязь лицом и сварил им достойную овсяную кашу, которую они оба умяли с радостью.
- А давайте пойдём в лес погулять! – вдруг предложила Катерина, - тут ведь есть лес? Да, Марик?
- Есть…только ты не боишься, - я сделал лицо заговорщика-террориста, - что я специально заведу тебя в самый дальний край и брошу там на съедение местным дедам-каннибалам? – с полной серьёзностью спросил я.
- Дурак! – бросила она, - ты опять дурачишься! Ты не способен на такое! – рассмеялась она, - тебе будет некого терроризировать и станет скучно!
- Э…да…пожалуй, ты права.. – процедил я…. – хотя я бы… мне не стал так слепо доверять…
- Ну, - развёл руками Женька, - другого выбора у нас нет, Сусаниным так или иначе быть тебе…ты у нас тут местный.
- Собирайтесь тогда… - проговорил я, встав из-за стола и выйдя в коридор, проследовал на крыльцо, усевшись на ступеньку.
Я думал, что это Женька предложит мне пойти сегодня куда-нибудь…я даже думал, что ему необходимо мне что-то сказать. Но он ничего не сказал…он не сказал ни слова…
«Если бы я знал…я бы приехал раньше…», - эта его фраза крутилась в моей голове, я пытался понять, что вообще творилось в голове этого парня. Мы не виделись столько времени, а он говорил, что ждал…ждал момент, когда сможет вернуться. Странный он какой-то…я не верю ему…не может такого быть, чтобы я так запал ему в душу…с чего бы это? Я до конца его не понимаю…Стоит мне вспомнить то, что произошло сегодня утром на чердаке, я выпадаю в осадок, потому что мне всё это кажется невероятным и малореальным…Я повернул плечом, ощутив стонущую боль…нет, по-видимому, это было реальностью…По крайней мере плечо напоминало мне об этом. …хотя не только плечо напоминало… Я слегка улыбнулся сам себе… Почему-то мои морально-нравственные органы чувств, кои, если и имелись, напрочь молчали.
Через минуту Женька с Катериной вышли в сад, увлечённо о чём-то разговаривая. Я поднялся и направился в сторону задней калитки, махнув им рукой в знак того, чтобы они следовали за мной. Они повиновались.
Ллойд, естественно, тоже увязался. Выйдя на улицу, я пошёл по песчаной, знакомой мне с детства, дороге. Я слышал за спиной, как они говорили. Катерина отвечала на вопросы, которые в огромном количестве задавал ей Женька…
Сбоку у меня висел собачий поводок, подвешенный на карабине к ремню. Ллойд носился вдоль дороги по кустам, постоянно подбегая ко мне, будто отмечаясь, что он всё ещё тут. Я порылся в джинсах и нащупал спичечный коробок. Как же он спасал, когда меня начинали одолевать сомнения. Тут же очередная, чёрт знает какая по счёту, спичка очутилась у меня между зубов. Я вальяжно шёл впереди, изображая безответственно-беззаботную походку. Кеды загребали песок, на дороге попадались маленькие камушки, которые я, едва завидев, пинал, и они улетали в сторону и падали либо впереди на дороге, либо в траву. Если они оказывались на дороге, я снова подбегал к ним и шустро подкидывал вверх, не переставая мусолить спичку во рту. Я проделывал все эти движения, но разум мой был направлен на то, что творилось сзади меня.
- И как тебе нравится там? – спросил Женька.
Катерина начала отвечать на его вопрос с той же радостью в голосе, с которой она обычно говорила со мной.
Меня начинало всё это серьёзно подбешивать. Все эти минут 30, что я вёл их к лесу, как самый лучший на свете проводник, они без остановки болтали и смеялись, казалось, позабыв, что на этом свете есть я.
- Так…господа уважаемые! – обернулся я к ним, - если я вам тут мебелью служу, то я пойду, наверно…
- Ну, Марик… - начала Катя.
- Ну, Мааарик, - передразнил я её, растягивая слова, - если вам так хочется общаться – сидели бы дома и общались, фиг ли было меня в эту тему подвязывать? – взъелся я, - Я пошёл, короче…
И начал обходить Женьку с Катей, направляясь в противоположную сторону, как неожиданно Женька схватил меня за рукав и строгим, не позволяющим возражений голосом проговорил:
- Никуда ты не пойдёшь! Ты ведёшь нас гулять, а если что-то не нравится – предъявляй претензии себе. Это ты тут молчишь…
Я резко выдохнул воздух, отдёрнул руку, но послушал его. Даже не знаю почему.
- Вас куда вести? Где поукромней? - и я вопросительно посмотрел Женьке в глаза, нагружая свою фразу сквозным подтекстом, - Просто гулять или хотите посетить достопримечательности?
- Как скажешь, - Женька обратился к Катьке, но взгляда не отвёл.
Она пожала плечами.
- Уроды, - проговорил я, - терзаете меня своими прогулками. А сами ни хера не знаете, чего хотите.
Вдруг Женька подошёл ко мне и занёс руку. Я невольно вжал голову в плечи, ожидая, что он мне влепит, но он положил руку мне на плечо, проговорив:
- Рас****ился ты что-то… - и потрепал дружески по загривку.
Я почувствовал, что гнев отошёл.
- Ладно… - я сбросил его руку с плеча и направился вперёд.
Место, которое я выбрал, было одно из моих любимых мест. Это торфяные болота. Может, и звучит не очень, но там необычно и красиво…
Мы шли по лесу, вышли на просеку, где повернули на одну тропу, ведущую к торфяникам. Блуждая по узким тропам, я вывел их к торфяному болоту.
Везде, куда хватало глаз, из воды вылезали длинные и узкие островки из корней сосен и сухой земли, которые соединялись между собой, а кое-где выводили в тупики. Какие-то островки заканчивались прямо посреди болота. В некоторых местах можно было перепрыгнуть с одного острова на другой, какие-то из них пересекались, составляя в общей картине запутанную систему ходов и тупиков. Маленькие сосенки, мелкий кустарник, заросли черники и брусники встречались прямо на этих островках, а камыши, торчащие из воды, дополняли пейзаж. Солнце пробивалось сквозь высокие деревья на берегу, а весь торфяной лабиринт был ярко освещён им. Где-то гудели стрекозы, зависая над водой. Ллойд тут же бросился носиться по островкам, не задумываясь, куда его приведёт выбранная дорога. Я последовал его примеру.
- Разбредайся, народ! - возопил я, - и быстро побежал по одному выбранному наугад маршруту, перепрыгивая через корни.
Я оглянулся и увидел, что Женька снова завис с Катькой, он помогал ей перешагнуть с одного островка на другой.
Я глубоко вздохнул, решив подождать их. Женька галантно протягивал Катерине руку, она, естественно, не отказывалась от помощи, как и любая девчонка на её месте. Я, например, не знаю ни одной, которая бы отказалась…. Женщины слишком предсказуемы. Их можно прочесть насквозь, и никакой загадки я в них не наблюдаю, они как раскрытая на нужной странице книга, только и делай, что читай, да листай.
- Ой! – вдруг восхищённо воскликнула Катька, - ребят, кувшинка!
- И? – спросил я, - это намёк? Я понял…
Женька двинулся вперёд. Я сразу уяснил, что он собирается выполнять прихоть этой взбалмошной девчонки. Смысл срывать кувшинку, которая непременно завянет через полчаса? Но я не мог позволить ему так много возиться с ней. Я быстро рванулся вперёд, схватившись за торчащий из земли сук, нагнулся всем телом, практически параллельно водной поверхности, потянувшись за кувшинкой, демонстрируя нехилую атлетическую подготовку. Свитер задрался вверх, оголив мой йогический торс. Конечно, я дал им всем момент наглядеться на меня.
Яростно отломив кувшинку и вынув из воды, я быстро выпрямился, подошёл к Катерине, протянув ей белый цветок, вызывающе улыбнулся и проговорил:
- Подруга, ведь во мне есть секс?! – улыбнулся я, сверкнув зубами.
- Дурак! – на сей раз проговорил Женька.
Но лицо его смеялось. Сейчас ему не удалось обмануть меня, не удалось ему надеть свою непроницаемую маску. «Есс!» - кричало что-то внутри меня, мне удалось вывести его на эмоции.
Внезапно я увидел, что мой пёс полез в болото. И вполне удачно он прыгал по нему, напоминая движениями скакуна на ипподроме.
- Ллойд! – крикнул я во всю глотку, - Ко мне!
Ллойд понёсся по воде мимо камышей, но вдруг я увидел, что он…словно застрял. Он делал резкие движения, но, по-видимому, попал в трясину, и она не пускала его.
- Моя собака сейчас потонет! – проорал я в панике, - Ну сделай же что-нибудь! – я повернулся к Женьке, быстро жестикулируя, указывал на прыгающего на одном месте Ллойда.
- Почему ты не взял его на поводок? – начал Женька.
- Я не спрашиваю сейчас твоего мнения на этот счёт! Я говорю – сделай что-нибудь!
Женька медленно двинулся к краю берега. Я понятия не имею, что он собирался делать, но, к счастью, Ллойд, каким-то образом, сильно рванул и понёсся к берегу. Выбравшись возле нас на сухую землю, он резко отряхнулся. Пахло от него торфом. Я демонстративно зажал нос и проговорил:
- Мать будет в восторге…я уже ощущаю её «радостные» эманации…
Мы направились дальше по лесу, обойдя торфяники стороной. Катерина увидела густую поросль черники, метнулась туда, как ребёнок, и начала жадно собирать чернику в рот.
- Я буду неподалёку…На тропинке…поняла? – спросил я.
- Угу… - пробубнила она, запихивая в рот чёрные ягоды.
Женька постоял какое-то время недалеко от Катьки, потом, видимо, передумал и пошёл вслед за мной. Я слышал, как шуршала трава под его ногами.
Отдалившись от Катьки и скрывшись за деревьями, я остановился на тропинке. Женька подошёл ко мне. Он вздохнул, оглянулся в сторону, где мы оставили Катерину. Повернулся ко мне, порывисто наклонился и поцеловал меня. Я ждал чего-то подобного. Но не думал, что он решится. Я схватил его рукой за шею и сильнее впился в него. Пару минут мы целовались с ним… После чего он резко отстранился, тихо проговорив:
- Не увлекайся так…
Я ухмыльнулся и бросил спичку в рот.
- Пойду посмотрю, как она там… - процедил я.
Пройдя мимо сосен, я повернул на полянку и нашёл там Катьку:
- Ну, - спросил я, - ты там скоро? Знаешь, что бывает с увлёкшимися девочками в лесу?
- Хватит пугать… - хихикнула она.
- Я не пугаю, я предупреждаю… - пошли давай…
Она, нехотя поднялась с колен. Показала мне синий от ягод язык, снова хихикнула и побежала вперёд, как девчонка. К голове у неё была приколота заколкой та самая кувшинка.
Я посмотрел ей вслед, подумав, что она единственная моя настоящая подруга, не смотря на то, что я такой грубый с ней, она адекватно воспринимает меня. По сути, несколько лет она уже полноправно может называться моим другом, как ни странно. Я проводил с ней времени больше, чем со своими однокурсниками, кои менялись из-за моих частых смен учебных заведений. Наверное, я должен быть ей благодарен…
Мы шли по широкой лесной дороге к дому, как впереди увидели небольшую компанию из трёх человек. Я не сильно обратил на них внимание. С каждой минутой мы были всё ближе и ближе. И вскоре сравнялись с ними. В этот момент двое из компании приблизились к нам вплотную.
- Пацаны! Закурить есть? – спросил один с очень короткой стрижкой.
Я покачал головой, не удостоив их своим вниманием. Как банально! Всегда одно и то же! Многие считают, что все вокруг курят. И если слышат отказ, как-то удивляются, а некоторые особо «умные» особи готовы броситься на тебя с кулаками лишь по этой причине.
- Я говорю, сигареты есть? – переспросил парень, словно думал, что я плохо слышу.
- Нет сигарет, ребят… - прояснил ситуацию Женька, взяв разговор в свои руки.
- Чё? Некурящие что ль все? – удивлённо спросил второй парень в красной бейсболке.
- Ну…вот так… - мягко улыбнувшись, ответил Женька.
Они уже готовы были отстать, как меня подорвало.
- А чё ты в красной кепке? Быков заманивать! – вырвалось у меня.
Я не мог сдержать идиотскую саркастическую ухмылку.
Парень в бейсболке завис, словно пытаясь понять, что я только что изрёк. Но зато первый, тот, что спрашивал у нас сигареты, не завис, он завёлся и подошёл ко мне с недовольной физиономией.
- Ты чёт сказал? – переспросил он.
- А ты, я вижу либо тупой, либо глухой на хрен! – процедил я и, вынув изо рта спичку, выбросил её в сторону.
Женька нахмурился, понимая, к чему всё идёт. Он заслонил собой Катерину, которая хлопала своими большими синими глазами.
- Ребят, ребят…погодите… - Женька подошёл к нам, стоящим и петушащимся посреди дороги.
Он аккуратно взял меня за плечо, повторяя:
- Извинись…слышишь…Ребят…ну хватит…всё…давайте разойдёмся…
Я дёрнул плечом, пытаясь избавиться от Женьки, как от назойливой мухи.
- Ты чего несёшь тут, умник? Пойдём, отойдём! – процедил сквозь зубы коротко стриженный.
- Марик! – крикнула Катька, - не дури! Марик!
Я проигнорировал её, как проигнорировал и Женьку. Мы отошли в сторону и завели с коротко стриженным весьма высокоинтеллектуальный базар.
- Я чёт не понял? Ты, пацан… - далее шёл тугой слой ненормативной лирики, кою перевести на вполне нормальный язык, будет очень сложно.
- Пацан! – намеренно передразнил я его, - втыкай сюда! Я спросил твоего приятеля, за фиг он носит красную кепку? Что-то не ясно до сих пор?
В этот момент стриженный что-то для себя выяснил и без долгой подготовки и прочих разговоров, ударил меня ногой. Попал в бок. Ерунда по сути. Я тоже ударил его ногой, только сильнее и повторил эту процедуру ещё раз и ещё раз. У меня имелся опыт в пинании ногами. Был такой пацан на даче. Звали его все по приколу – Хоккеист. Мелкий, но коренастый и страшно вредный, пожалуй, даже вреднее меня. Однажды, он вылил мне на голову целую бутылку пива просто потому, что я сказал ему, что он мудак. Ну, мы, конечно, подрались тогда. Я бил, как одурелый его ногой… В итоге нас растащили и всё. Да и на этот раз пинаться со мной ногами было бессмысленно с его ростом. Ноги у меня длиннее и я легко доставал его. И всё бы, думаю, закончилось без последствий, если бы «охотник за быками» не полез на защиту дорогого друга. Третий их был по ходу вполне безвредным, потому как он как-то несильно стремился в драку. И я не мог не крикнуть ему:
- Стой там, чувачок! Задроченные стоят и помалкивают! – и я указал на него пальцем.
Ну, в этот момент «задроченный» тоже зашевелился. Женька, кажется, схватился в прямом смысле за голову. Как я понял, махать кулаками он горазд только со мной. Ну, да и шут с ним!
На меня посыпались удары со всех сторон, я кому-то врезал, этот кто-то отлетел. Но удача была не на моей стороне, потому что товарищ «красная кепка» круто ударил мне в лицо. Я почувствовал сладкий вкус крови на губах, нудящая боль в районе подбородка и щеки…На меня тут же навалились, я не успел понять, как оказался на земле. В этот миг раздался истошный Катькин вопль. По ходу Женька включился, потому что удары по своему количеству резко уменьшились. Я поднялся на ноги. Злоба гуляла по моему телу. Казалось, меня даже трясло от злобы. Со мной такое бывает. Некоторые наивно полагают в такие моменты, что меня трясёт от страха. Они сильно заблуждаются. Так я впадаю в состояние аффекта.
Катька бросилась ко мне, как в американских фильмах бросаются на шею женщины, встречающие героев, спасших мир от space invaders. Её волосы лезли мне в рот и в глаза, но я огляделся на сколько мне позволяла она, сжимающая мою шею. Женька был на ногах в добром здравии, стоя поодаль. Стриженный подымал друга. Ну а «задроченный мальчик» стоял рядом и утирал нос…скорее всего из-за слёз, которые выступили у него на лице.
Катерина, наконец, освободила меня от своих объятий. И мы, молча, двинулись прочь.
Женька зло посмотрел на меня.
- Не велика забава - бить мелких тупых деревенских пацанов. Не находишь?
- Они сами навязались… - проговорил я, трогая разбитую и распухшую губу.
- Между прочим, эти мелкие деревенские пацаны тебе наваляли! – влезла Катька, - если ты не умеришь свой пыл, ты когда-нибудь очень сильно огребёшь, думаешь, это нелогично? – она посмотрела на меня, как смотрит моя мать.
- Зачем ты спросил у парня про кепку? - надрывался Женька.
Таким я его ещё не видел. Он орал на меня, глаза его яростно горели.
- Какая-то ахинея про быка! Ты сам тот бык, для которого он надел эту чёртову кепку, не находишь?
Эта мысль почему-то не посетила меня… Гениально! - подумал я и громко рассмеялся.
- И где твоя хвалёная служебная собака? – вдруг недоумённо спросил Женька.
- Где? – хохотнул я, - свалил домой скорее всего, а что?
- Кому нужна такая собака, которая сваливает домой сама, когда захочет?
- Ну, такая у меня собака! В нашем доме – полная свобода! – я патетично развёл руками.
- У вас идиотская семейка!
Я громко рассмеялся.
- О да! Мы такие!
- Без толку с ним говорить, - промямлила расстроенная Катька, - я его не первый год знаю. Он только рассмеётся тебе в ответ и всё.
- Со мной он смеяться не будет… - зло сказал Женька.
И мне это не понравилось…поглядим-увидим, - подумал я…
Глава 3.
- Что у тебя с лицом? – взволнованно воскликнула мать, когда я появился на пороге.
- Да так… вражеская пуля… - нехотя проронил я.
- Я спрашиваю, что это такое? – крикнула она мне вслед, - Марик! Я с тобой говорю.
Я, как обычно, проигнорировал её, пройдя по коридору на кухню, открыл кран, умылся и услышал, как Катерина полезла в навесной ящик, порылась в аптечке и начала греметь какими-то склянками.
- Зачем это? – нахмурился я.
- Перекись водорода и зелёнка, – ответила она.
- Хочешь сказать, что я буду ходить с зелёной рожей?
- Надо было раньше думать об этом.
- Будешь, - встрял Женька, - будешь ходить зелёный, чтобы каждый раз, глядя на свою физиономию в зеркало, думал о том, какой ты идиот!
Катерина аккуратно прикладывала намоченным ватным шариком к моей распухшей губе, пока я терпеливо сидел на стуле.
- Очень педагогично с вашей стороны! – процедил я, скривив физиономию от боли.
Как-то так вышло, что из-за резко начавшей портиться погоды, мы весь оставшийся день просидели дома. Вечер провели перед телевизором, смотря «Неуловимых мстителей». Я пол фильма протупил, мало следя за сюжетом, знакомым мне с детства, забравшись в кресло с ногами и поедая крекер. Огонь трещал в камине, воздух был тёплым и сморил меня. Было скучно, мысли витали где-то далеко, губа ныла, настроение было задумчивое. И я ушёл, не сказав ни слова, на свой чердак, который мать, наконец-то, прибрала, чтобы я мог там жить. Я взял плед и подушку и отправился наверх, забравшись по скрипучей лестнице. В одежде повалился на диван и накрылся пледом по самые уши.
Оконное стекло царапали яблоневые ветви, которые качал из стороны в сторону порывистый ветер. Потом полил дождь, стуча по железному карнизу. Мимо плыли тяжёлые, сизые, как нос старика Джузеппе, дождевые облака. Небо становилось серее и серее. Потом совсем потемнело, и комната погрузилась во мрак. Лишь свет фонаря с улицы пробивался на чердак. На полу плясали тени от листьев в ветвях. Я плавно погрузился в сон. Мои мысли, как шумный горный поток, несли меня куда-то прочь. Картины сна быстро сменяли друг друга. Неожиданно я почувствовал возле себя какое-то движение, но сон всё ещё не выпускал меня из своих мягких объятий. Кажется, кто-то лёг рядом со мной. Потом я почувствовал, как что-то тёплое коснулось моей шеи. Я окончательно проснулся, но виду не подал. Этот кто-то, несомненно, был Женькой. Он прижался к моей спине и уткнулся носом в шею.
- Мм… - промычал я и повёл плечом.
Женька обнял меня одной рукой. Я протянул свою руку и стал, едва прикасаясь, гладить его ладонь. У него были красивые худые руки с длинными пальцами. Я аккуратно повернулся на другой бок. Напротив моего лица были Женькины глаза, пронзительно смотрящие на меня в темноте, и прямой нос с горбинкой. Я, молча, сел на диване и стащил с себя растянутый полосатый свитер. По моему телу пробежали лёгкие мурашки. Женька лежал, не двигаясь, и следил за моими движениями. Я наклонился над ним, зависнув, словно тень, какое-то время разглядывал его острые черты лица. Дождь хлестал по окну, вновь усилившись, где-то вдалеке были слышны раскаты грома. Я приблизил своё лицо к его и сначала неуверенно, но потом с жаром поцеловал. Правой рукой я опирался, стоя на локте, левой начал медленно расстёгивать пуговицы на его рубашке, скользя всё ниже и ниже. Я дотрагивался языком, водя по его-то вздымающейся, то опускающейся груди. Он приподнялся и снял рубашку, небрежно скомкав её, бросил в сторону на пол.
Я следил за ним из-под спадающих мне на лоб и глаза длинных чёрных прядей волос. Он вдруг словно завис в темноте, долго и пристально смотрел на меня, потом произнёс:
- Ты…такой красивый…
- Ты тоже ничего… - ухмыльнулся я самому себе, - не зависай, меня это бесит. Не отвлекайся на болтовню…
- Как скажешь… - ответил он, опустился на колени рядом с диваном и потянул вниз мои, и без того сползшие, мятые джинсы.
Я ощутил его мягкие прикосновения, становящиеся всё настойчивей и настойчивей, его рот коснулся низа моего живота. Я откинулся на диван, прерывисто дыша. В темноте раздался мой хрипловатый стон.
- Быстро ты… - проговорил он, вытирая губы рукой.
Я не ответил. Он резко перевернул меня на бок, сбросив с себя остатки одежды. Он залез на меня сверху. Лица его не было видно…лишь общие очертания силуэта. В моей голове родился образ демона, какого-то тёмного существа, которое делало, что хотело. Цепкие руки схватили меня за бёдра. Его движения были уверенными и небыстрыми. Так, наверное, вбивают сваи…
Я уткнулся носом в диван, сжав до боли нижнюю губу. Он не издавал никаких звуков… лишь тоскливо поскрипывал видавший виды диван, а вдали спали дома, погружённые в дождевой туман из мельчайших капель. Дождь, по-видимому, почти кончился, сошёл на нет. Оконное стекло запотело по боковинам и снизу, на нём висели малюсенькие прозрачные капли. Яблони стояли недвижимы, словно статуи в саду. Небо просветлело.
Женька лежал рядом на боку. Я потянул руку за джинсами, не глядя на него, быстро надел их, натянул свитер, почесал затылок и процедил:
- Иди к себе…
Я не видел, но ощутил его взгляд на себе.
- Прогоняешь? – спросил он.
- Я просто хочу спать…
Он молча встал, зашуршал одеждой, обошёл меня с левой стороны и спустился вниз, более ничего не говоря и не смотря на меня.
Я соврал, что хочу спать. Я даже не знаю, зачем так сказал. Я просто ощутил себя странным образом. Мне хотелось побыть одному. Я сел на диван, обхватив голову руками…
- Зачем я всё это делаю? – спросил я у себя.
Мой голос срывался…я сам его не узнал. Мне предательски захотелось заплакать. Глаза, подлецы, они стали жечь…лицо, казалось, горит… Я заставил себя прекратить это и успокоиться. Вновь посмотрел в окно. Кажется, скоро уже наступит рассвет. Я повалился на диван, обняв скомканный плед, уткнулся в него носом. Закрыл глаза… ища спасительной темноты… Но перед глазами возник его силуэт, что-то ёкнуло внутри, по телу прокатился жар. Я глубоко вздохнул и крепче прижал к себе колючий шерстяной плед. Предательские чувства шевелились внутри, как холодная змея.
Я даже не заметил, как заснул. Сон был такой же густой, как утренний туман, неразборчивый и бледный. Я проснулся от звона посуды снизу. Женька не закрыл люк на чердак, когда уходил… - подумалось мне.
Я поднялся на ноги. Тело было какое-то разбитое. Медленно и неохотно спустился вниз.
- Собирайся… - пробурчала мать.
Я вопросительно посмотрел на неё.
- Погода испортилась. Дожди зарядили, не видишь? Нет смысла на даче торчать в такую погоду. По радио сегодня сказали, что всё…осень пришла…
Я кивнул и прошёл на крыльцо. Яркое, по сравнению с моим чердаком, бледное небо ослепило мои глаза. Я поднял лицо вверх. На кожу падали редкие капли влаги, я расставил в стороны руки ладонями вверх, ловя их на сухую кожу. Щурясь и показывая кончики зубов, я подумал, что именно так чувствуют себя тёмные эльфы. Каким ярким им кажется этот мир, который, покрываясь влагой, становится в сто крат ярче и красочней, чем в солнечный день.
- Марик?! – вопрошающе прозвучал за спиной голос Катьки.
Я не ответил, продолжая стоять, подставив каплям дождя своё лицо.
- Мы уезжаем уже… - проговорила она.
Но моя спина была жестоко безмолвна.
- Ладно… - промычала она уже тише, - я позвоню. Ты тоже, если что.
- Угу… - пробурчал я, не разинув рта.
Катерина прошла мимо меня с сумкой на плече. За ней вышла Ева тоже с сумкой, расцеловала мою мать. Я слышал эти радостные, дружелюбные прощания, отец вышел вместе с ними, провожая и помогая донести сумки до их машины. Я решил ретироваться, быстро пройдя назад и поднявшись по лестнице на свой чердак. Закрыл дверь на щеколду и упал на диван. До меня доносились звуки снизу. Я слышал, как родители провожали дядю Славу с Женькой. Отец, кажется, позвал меня, но я не отозвался и не спустился вниз. Он сейчас, скорее всего, говорит, что я засранец и хам…пусть себе говорит. Это единственное, что ему остаётся. Говорить…говорить…
Я не пойду вниз. Я не спущусь. Зачем я там?.. Меня охватила лень и нежелание что-либо делать… Я лежал, как тюфяк на своём диване. Наконец, все посторонние звуки и разговоры закончились.
- Марик! – раздался голос матери, - Мы уезжаем! Вставай!
Потрясающе… - подумал я. Как ей удается точно угадать, что я сейчас делаю. Материнский инстинкт? Вряд ли…вряд ли она догадывается о чём-то вообще, это обычное совпадение. Она никогда не чувствовала меня и моё настроение, она не поймёт, что творится внутри меня. Я поднялся. Оглядел чердак. Моих вещей здесь не было. Всё, что было у меня…это рюкзак. Я схватил его и спустился вниз.
Молча прошёл по мокрому саду. Густая, напившаяся за ночь воды трава целовала носы моих кед. Я вышел за забор, пропустив в калитку мчавшегося со всех ног Ллойда, который, не пропусти я его, сшиб бы с ног, не долго думая. Я открыл заднюю дверцу машины, впустив Ллойда на сиденье, и сам плюхнулся рядом с ним, хлопнув дверцей. Мать заперла калитку, а отец прошёл и сел за руль. Она долго копошилась у забора, как это обычно бывает. Всё вспоминает, не забыла ли чего. Потом и она села на первое сиденье, и мы поехали.
- Ты почему не вышел попрощаться? – спросил отец.
Я видел в зеркало, как он нахмурил брови.
- Так некрасиво… - добавила мать.
- Извини… - нашёл в себе силы сказать я, - я…мне…просто было нехорошо сегодня…
- Что с тобой? – проговорила мать, повернув голову.
- Не выспался наверное…голова болит…
- Это ерунда… - подытожил отец, - приедем домой и кофейку.
Я не стал говорить ему ничего, не стал спорить на счёт кофейка, хотя терпеть его не могу. Воткнул в уши плеер и громко врубил музыку, отвернувшись к окну и погрузившись в мысли.
Ничего…приеду домой…первым делом помоюсь… - пронеслось в моей голове. Я смою с себя горечь этих дней. Вот всё и закончилось. Никаких лишних слов и прощаний, никаких объяснений и выяснений. Мы просто тихо разошлись по своим миркам. Он в свой, я в свой. Ничего такого…я переживу это. Мне это ничего не стоит сделать. Кто он мне?.. Никто…Кто ему я?.. Никто… я уже забыл. Я вообще считаю всё это ошибкой. Повеселился на выходные. Встретились, разбежались. Это так банально. Это так логично. Нас ничто не связывает. Я был один, я и останусь один. Так правильней. Так удобней. Мне никто не нужен. Я словно римский император: одинок, велик, богоподобен.
Мне показалось, что я начинаю уговаривать сам себя. А когда мне так кажется, мне не нравится. Я щёлкнул пальцами перед своим носом, провоцируя смену мыслей. Но этого не произошло. Я не смог переключится. Перед моим внутренним сознанием всплывали его пронзительные глаза цвета нефритовой черепахи. Я заёрзал на сиденье. Сердце предательски забилось. То, что я гнал от себя прочь, настойчиво терроризировало меня.
Я достал из рюкзака psp, включил её, желая отвлечь себя. Я бил по кнопкам с небывалым упорством, но в голове моей крутились образы, абсолютно игнорируя то, что творилось перед глазами. Меня одолела злоба. Я с силой рванул наушники из ушей, отбросил плеер в сторону, выключил psp, бросив в рюкзак. Посмотрел в окно. Мы уже подъезжали к району. Меня охватило внутреннее облегчение лишь от одной этой мысли. Сейчас я сниму с себя всё это грязное барахло, пропитанное его запахом, брошу его в стиральную машину и смою с себя все настойчивые ощущения, сяду за комп, и в моей жизни больше не будет места мыслям о нём.
Ступив на порог квартиры, я так и сделал. С яростью снял с себя всю одежду, потом так же яростно мылся. Потом ел, заедая остатки чувств. Вернувшись в комнату, мельком глянул на сотовый телефон. Он лежал на моей кровати. Я безотчётно взял его в руки, поглядел на экран…и нашёл новую sms. Номер был неизвестным.
«Это я. Прости, что не зашёл к тебе. Я не хотел тебе мешать». Меня почему-то взбесило это сообщение. Поняв, что это он и свирепо сжав телефон, написал ему: «Кто это я? Я вас не знаю. Вы спутали номер. Не звоните сюда больше». Я отправил свою ненависть через мобильную связь. И бросил мобильный на кровать, продолжая с яростью вытирать голову полотенцем. Вновь промычал сотовый. Я повесил полотенце на плечо, мокрые волосы свисали мне на лицо, подняв телефон, я прочитал: «Однако вчера ты был не многословен и не просил остановиться».
- Чёрт! – прорычал я, - Чёрт! Чёрт! – повторял я снова и снова, бросив полотенце так, что оно отлетело и накрыло собой компьютерный монитор.
Я с той же яростью влез в чистые джинсы, надел майку, не переставая грязно ругаться. Потом заставил себя сесть на стул перед накрытым полотенцем монитором. Попытался взять себя в руки.
- Так…спокойно, Макавецкий, что за паника? – сказал я тихо самому себе, - где твой здоровый сарказм?
Я кивнул и растянул рот в кривой ухмылке. Подумав с минуту, написал ему ответную sms'ку: «В следующий раз… я отдеру тебя, как Тузик грелку!». Оставшись довольным самим собой, я усмехнулся.
Глава 4.
Дни плавно перетекали из одного в другой. Август подошёл к концу как-то внезапно, в один миг, превратившись в сентябрь. Погода вновь наладилась, тепло звало на улицу. Листья охристых оттенков заполонили тротуары, шелестя под ногами.
За это время Женька прислал мне пару невнятных, ничего не значащих, sms. Кажется, решив оставить меня в покое.
После обеда позвонила Катька, слёзно умоляя сопроводить её по магазинам. Я согласился лишь потому… потому, что за этим необременительным занятием я мог вдоволь помучить несчастную девушку( кстати…девушку ли?). Я рассмеялся в слух. Короче, это реальный шанс повысить свою самооценку, почувствовать значимость. Это своего рода процесс самоутверждения, от которого моё сердце наполняет приятное ощущение, ибо я могу влиять на кого-то. И рядом некто, кому я необходим…
Странное ощущение, учитывая тот факт, что я всячески стремлюсь быть аутсайдером, отличаться от других, быть другим, быть независимым от чьего-либо мнения. Но моя независимость – лишь призрак, потому как вся моя неординарность направлена на эпатирование публики, значит…без публики я ноль? Человек - существо социальное…зависит от социума, как бы он ни выделялся, как бы ни стремился к одиночеству, он всё равно внутри этого социума, за всеми его движениями и поступками следит всевидящее око его…
Мысли мои были нарушены просигналившей машиной.
- Идиот! Машина не ****! Машина давит! – заорал во всё горло мужик из иномарки, медленно проезжая мимо меня.
Я задумался и забыл посмотреть на дорогу. Что-то это слишком часто стало повторяться. Невнимательность. Повышенная задумчивость.
Влез в автобус на остановке и сел к окну, поставив ногу на возвышение слева и глядя в непрозрачное, запачканное пылью стекло. Солнце играло на волосах. Глаза щурились от яркого света. Я ехал по Замоскворечью, музыка в плеере навевала какой-то ностальгический позитив. Мимо проплывали старые дома, пестрящие современными вывесками типа «Китайский ресторан Мама ТАО», Кафе «Сюси-Пуси» и так далее. Автобус быстро промчался по Москворецкому мосту, сделал крутой поворот и остановился на конечной, выплюнув парочку пассажиров вроде меня. Я выпрыгнул на серый асфальт, меня покачнуло, и я направился в сторону Красной площади. Каждый раз, когда я иду по брусчатке мимо красных стен, мимо мавзолея, к которому уже не тянется длинная очередь, как когда-то, я постоянно думаю о том, как бы подсчитать все эти булыжники. Однажды я даже занялся этим, на досуге посчитав их количество в ширину. Цифру эту я уже не помню, что-то в районе 246 или 300… Занятие оказалось неблагодарным, но, тем не менее, мысль о точном количестве булыжников всякий раз возвращается ко мне.
Вокруг меня постоянно щёлкали кнопки фотоаппаратов. Вот так, пройдя даже в будни по Красной площади, я попал сразу в десяток кадров. Я представил себе, как какие-нибудь вьетнамцы, немцы, итальянцы или даже русские из глубинки приедут домой и будут смотреть свои снимки из сердца России, а на заднем плане буду идти я… обычно хмурый с надменным лицом, наполовину закрытом рваной чёлкой. Ветер будет застревать в складках джинс, а люди, возможно, даже и не заметят этого сутулого худого парня на заднем плане.
Обогнув Исторический музей слева, я подошёл к памятнику Жукова, у которого мы договорились встретиться с Катериной. Её не было. Это стандартно. Она всегда опаздывает. Таких ждущих, типа меня, здесь стояло ещё человек 6. Это тоже норма. Они поглядывали без интереса на меня, я поглядел точно так же на них. Ничего незначащие взгляды. На парапете недалеко от меня сидел «двойник» Путина. Он завязывал шнурки на своих чёрных ботинках, потом встал во весь рост, встряхнув пиджак. К нему откуда-то подбежал товарищ Ленин. Они разулыбались друг другу и пожали руки. Я едва улыбнулся самому себе, подумав о знаковости такой встречи, стараясь в красках запомнить такой редкий кадр, эдакую встречу эпох, встречу идеологий и дружеское рукопожатие… Мысли мои понесли меня куда-то в область эфемерных сравнений, в непознанный мир ассоциаций, исторические кадры клипом замелькали в моей голове под музыку осени. А Жуков возвышался на коне над всеми…букашками этого мира. Гордый всадник на коне, у которого, казалось, были сведены ноги от усталости. Хотя…кроме меня, думаю, мало кто это заметил. «Жаль коня…» - подумал я и посмотрел в идущую константным потоком толпу от метро. Кто-то замахал руками. Я увидел, что это была Катька. Руки её взмыли в знак приветствия. Я недвижно стоял, как часть памятника, ожидая, когда она достигнет меня, сорвёт с меня заклинание обездвиженности, снимет иллюзию, которая распространилась в моей голове. Она подскочила ко мне. Обняла за шею, слегка повиснув на мне, её волосы коснулись моего лица, щекотнув кожу на подбородке.
- Приветик! Марик! – радостно прокричала она.
- Прива-прива… - протянул я.
Парень с розой невдалеке почему-то кашлянул, глянув на нас. Снова все думают, что мы с ней парочка… И это обычно…Почему-то если идут двое, и это парень и девушка, то других ассоциаций не возникает. Какая-то наиглупейшая стандартная ассоциация из всех, кои я знаю, но и у меня она работает точно так же.
Вынув «уши» от плеера из своих человеческих, хочу заметить, ушей, я оглядел Катерину с ног до головы. Красные лакированные туфли, красные джинсы по фигуре, белая рубашечка, поверх которой надета красная вязаная безрукавка, каштановые волосы разбросаны по плечам, на шее пластиковые красные бусы. На руке такой же пластиковый широкий, и тоже красный браслет.
- Что за нелепый гламур?
Она рассмеялась.
- Какого чёрта столько красного? - возмутился я.
- Не беспокойся по поводу быков…- улыбнулась она, - я знаю, что в прошлой жизни ты умер от руки торреодора! – и она снова рассмеялась.
На сей раз её укол попал в точку. Я промолчал. Сам не знаю почему. Не нашёлся. Она ловко кольнула меня едким замечанием. Я глубоко вздохнул.
- Так что ты от меня хотела?
- Я… - она кокетливо закатила глаза.
Это приём всех женщин – закатывать глаза, не отвечая на вопрос, словно вспоминая: «А что же я действительно хотела от этого парня?!».
- И? – надавил я.
- Я хочу обновить гардероб. И твой художественный вкус мне очень пригодиться…
- …ибо я, одарённийший из одарённых, луноликий и солнцеподобный, снизошел на эту грешную землю к тебе, о прекрасная нимфа, по зову твоему…и готов уделить тебе краткий миг своего времени… - и я вычурно поклонился, как это делали мушкетёры короля Людовика.
Катерина шлёпнула меня по плечу, давая понять, чтобы я не дурачился прилюдно. Все взоры тут же обратились на нас. Я внутренне ощущал это, чувство повышенного внимания ласкало глубины моего мозга, в этом чувстве были оттенки сексуального характера.
- О, дева! Веди же меня! - с пафосом проронил я, подкрепив слова эстетичным жестом.
Мы направились в светлую обитель пышности и изобилия. Катерина смеялась в ярком свете лампочек, она рассматривала вешалки со всевозможными платьями, юбками, брючками, майками и кофточками. Я нещадно вешал их на место с фразами типа:
- Не то…
- Говно…
- Тебе не идёт… уймись!
- Это пошло!
- Бесстыжая! Развратная женщина!
Она всё это время была довольна. Лицо её озаряла улыбка.
В итоге она сдалась, выдохнула и спросила:
- Отлично! Я поняла, что… либо я полная уродина, которой ничего не идёт, либо дизайнеры паршивые!
- Ты не уродина… - ответил я и сам удивился, что сказал это…чёрт. Почти ведь комплимент выдал, что мне не свойственно, - и дизайнеры непаршивые, ну отчасти, - улыбнулся я.
- Тогда что?
- Тогда дай мне зелёный свет, и я сам выберу тебе одежду…
Она на секунду задумалась, прикусив ноготок на пальчике, и кивнула в знак согласия.
Я тоже молча кивнул и приступил к делу, как будто всю жизнь выбирал женщинам одежду.
- Так… - я почесал нос, - во-первых, не в этом магазине, это не твой стиль…
- Как скажешь… - повиновалась она, проследовав за мной прочь, как на поводке.
Мы прошли мимо нескольких магазинов, лишь мельком глянув внутрь, потом я, наконец, нашёл подходящий по стилистике и цветовой гамме.
- Запомни. Никаких ядовитых цветов, кричащих: «Эй, братцы, внимание! Я - ядовитая гусеница! – процедил я со знанием дела.
Катерина кивнула, сделав серьёзное лицо. Я перелопачивал вешалки с одеждой, как борец с сорняками.
- Слишком длинное….слишком коротко…дурацкий ремень…слишком простое…вот…возьми это…какой там у тебя размер?.. и вот эту… - я передавал Катерине вешалки.
Она с энтузиазмом их принимала. Сначала держала в руках, потом что-то уже зажимала подмышками, в итоге часть нёс я, идя за ней к примерочной. Она спряталась за занавеской с первой партией добра, я какое-то время скучал, ожидая её появления. Наконец-то она выглянула из-за занавески. Сначала как-то стеснительно, потом появилась целиком в нежно синем платье с оборками. Как-то осмелела, поглядев на моё лицо, не выражающее суровости, покрутилась, светясь улыбкой.
- Как? – спросила она.
- Хорошо. Давай дальше.
Она вновь спряталась. Я на краткий миг ощутил себя отцом, который пришёл с дорогой дочерью в магазин, и сам, того не осознавая, начал получать от процесса удовольствие, даря радость наивному существу. Катерина прервала мои мысли, появившись в выбранном мною на страх и риск костюме коричневых тонов. Он удивительно гармонировал с её каштановыми волосами, преображая Катерину в английскую леди, которой не хватало лишь раритетного автомобиля и бигля на поводке.
- Это ты возьмёшь точно! – ответил я, подарив ей открытую улыбку, которую, как я чувствовал, она очень хотела увидеть.
Неужели я могу кому-то дать столько счастья? Странно… Значит, могу, если захочу. Казалось бы, мелочь, а ей приятно.
Из пестрящего рая шопоголика мы вышли на свежий воздух. Она предложила пройтись пешком и зайти в кафе на Третьяковской, потому что собиралась там с кем-то встретиться. Я согласился, кивнув головой, подумав, что с радостью пропустил бы стаканчик чего-нибудь неалкогольного, потому что длительные походы по мельтешащим магазинам, оказывали дурное влияние на мой мозг. Мы шли по мосту, ощущая на себе последнее в этом году тепло…Тепло осени, которая решила подарить нам солнечные дни. Москва-река искрилась далеко внизу, уходила вбок, вкладывала в поворот, в серой дымке городского смога вдалеке угадывались силуэты знакомых зданий.
- А с кем ты там собралась встречаться? – спросил я, чтобы прервать нависшую тишину.
- С подружкой… - ответила она, хихикнув.
Я кивнул, подумав, что отведу её в кафе, попью чего-нибудь, возможно, съем и оставлю с подружкой, потому что ни к чему мне торчать в обществе двух девиц, постоянно хохочущих и обсуждающих покупки. Это будет уже слишком. Катерина постоянно что-то рассказывала, я слушал молча, вернее не столько слушал, сколько молчал и думал о своём, обращая внимание на дома, на их образы, на исторический оазис в нашем сменившем стиль городе. Мы дошли до кафе, я открыл дверь, пропустив её вперёд. Выбрал столик с креслами в углу у окна. На стене висела картина в стиле передвижников. Я плюхнулся в мягкое уютное кресло, бросив Катькины пакеты на пол, рядом с собою. Она села напротив, спиной к двери, сложила руки перед собой.
- Вы выбрали что-нибудь? – спросил официант, подойдя так тихо, что я даже слегка испугался.
- Да, - ответил я, - чай чёрный с корицей и тирамису.
- А мне кофе капучино и кекс – ответила Катерина, показав пальчиком в меню.
Официант удалился.
- Я хотела тебе сказать… - потупилась она, - ты…мне так приятно, что ты…согласился пойти со мной… - на её лице появился небольшой румянец.
Скорее всего она просто разгорячилась, пока мы шли.
- Ерунда… - ответил я, отщипнув ложкой от только что принесённого торта кусок и отправив в рот.
Краем глаза я заметил, что открылась входная дверь. В неё вошли две девушки, а следом за ними…знакомый силуэт. Мне показалось, что это игра воображения. Но это и вправду был Женька. Я поперхнулся, закашлялся. Он, по-видимому, услышал и, обратив внимание, направился к нам.
- Приветствую! – проронил он и сел в кресло рядом.
- Ты-то тут каким Макаром? – спросил я, изогнув одну бровь.
Катерина засмеялась и смущённо проговорила:
- Я…я хотела сделать тебе сюрприз. Я…думала, тебе будет приятно. Поэтому я пригласила Женьку. Мы же даже попрощаться не успели тогда. Хотелось встретиться в таком вот составе, - она уронила взгляд себе на руки и замолчала.
- Нормально! – возмутился я, - а я думал, ты хочешь познакомить меня со своей самой сексапильной подружкой! А ты этого муделя позвала!
- Я тоже очень рад видеть тебя! – съехидничал Женька.
- Очче… - процедил я, не договорив слово «очень» и принялся поедать свой торт.
- Ох, уж мне эти М и Ж! – возмутилась Катерина, - …вы до сих пор не можете поладить? Не представляю, что за дети вы были…и как вы там вообще дружили…маразм какой-то…
- Ну…я по крайней мере хотя бы Эм – вступил я, - а вот этот Жэ…это точно Ж полное!
Женька молчал и только вкрадчиво смотрел в мою сторону, слегка улыбаясь. Как будто знал, что я могу говорить всё, что угодно. Любой другой давно бы встал и ушёл, а он сидел и даже смеялся в душе над всеми моими колкостями и наигранным недовольством.
Катерина как-то приуныла. Я это сразу заметил, почувствовал мелкую неловкость в связи с этим, но ничего не стал исправлять. Женька полез во внутренний карман вельветового пиджака и достал серебристую ручку. Он потянулся за салфеткой. Что-то быстро чиркнул на ней и передал Катьке. Она посмотрела и рассмеялась. Понятия не имею, что он там написал, но они оба повеселели, я же сидел хмурый и пил свой чай.
- Мне уже домой надо, ребят… правда… - проговорила Катька.
- Тогда мы тебя хоть до метро проводим…или в машину посадим, как скажешь… - предложил Женька.
- Отлично… - ответила она и поднялась. Следом поднялся Женька, взяв её пакеты, валяющиеся возле моего кресла.
- Пошли… - обратился он ко мне, нахмурив брови в знак «мол, ну давай нормально девушку проводим».
Я лениво поднялся, заплатил за нас, потянул спину и, сняв со стула свой кофту с капюшоном, двинулся вслед за ними.
Возле метро Катерина приняла из наших рук свои громоздкие и невесомые пакеты, улыбнулась мне, обняла одной рукой, чмокнув в щёку, потом чмокнула Женьку, которому пришлось прилично наклониться к ней, и направилась в метро, обернувшись напоследок и помахав.
- Сговорились? – спросил я, уставившись на него.
- Просто я понял, что ты такой весь из себя гордый, к тебе на бешеной кобыле не подъедешь, а тут вроде и повод был. Она неплохая девчонка. Сказала, что собирается тебя вытащить, ну, и я проявил интерес. Вернее, она предложила сделать тебе сюрприз.
- Ей это удалось… - процедил я и через несколько секунд добавил, - ну…пошли что ль тогда…пройдёмся…
Мы шли рядом по пыльному тротуару, нас обгоняли люди с разных сторон, в окнах, не смотря на дневное время, горел свет, вывески зазывали, на перекрёстке мигал светофор, издавая пищащие сигналы, давая понять пешеходам, что надо поторопиться.
- Чего ты хочешь? – вдруг спросил он.
- Я? – недоумённо проговорил я.
- …ты так странно себя ведёшь…Как будто маленький. Знаешь… я вспоминаю, когда мы были детьми… Ты всегда так чётко ставил цели, задачи. Пусть это были детские цели и задачи, но они были ясны. Ты был понятен и открыт. Сейчас…ты… как будто прячешься.
Я опустил голову, стараясь не смотреть в его участливые глаза цвета заросшего пруда.
- Молчишь? – вновь спросил он, - значит…всё не так уж плохо…
- Я не знаю… - проговорил я, перебив его, - что ты хочешь от меня услышать? – и я сурово посмотрел на него.
- Что? – улыбнулся он, - Правду. Я хочу лишь знать, чего хочешь ты.
- Если бы это было так легко… Ты не думал о том, что познать правду в себе – это самое сложное?
- Ты просто не хочешь. Всё было бы гораздо проще. Только вот мне это знание необходимо.
Я не ответил. Мы шли и молчали. Мозг судорожно работал, перелопачивая последние события, ощущения, чувства, мысли. Я, как старый седой библиотекарь искал в этой куче информации нужную мне книгу, которая пропала, завалилась под горами макулатуры. А я всё копал и копал, отшвыривая эгоистичные мысли, отбрасывая лживые слова. Мои ноги несли меня прочь от шумной улицы. Я завернул в подворотню, где на карнизе сидела чёрная кошка с блестящими глазами. Я остановился, глядя вверх. Надо мной склонились серые стены с тёмными буркалами окон.
Женька подошёл ко мне и встал рядом, глядя на обшарпанный дом, где на карнизе сидела кошка и улыбалась совей неповторимой чеширской улыбкой.
- Я не знаю, как правильно описать свои ощущения… Просто мне не приходилось ещё делиться такими вещами с кем-то. Я вообще людям не сильно-то доверяю… - проговорил я, глядя на плывущие облака.
Женька молчал и слушал. Окна внимали мне, как внимали с участием обветшалые стены и кошка, мигнувшая в знак согласия. В ушах стоял отдалённый шум города и звуки фортепьяно, доносившиеся из открытого окна на верхнем этаже пятиэтажки.
- Чёрт… - я сжал зубы, схватившись за голову, - я не хочу быть один… Я не хочу… Не хочу! – мой голос сорвался.
Я затих в напряжённой позе, глядя себе под ноги. Он сделал шаг ближе ко мне. В радиус моего зрения попали его стильные серые ботинки. Я почувствовал прикосновение его руки на своей спине.
Голова понуро смотрела вниз, изучая асфальт до мельчайших трещинок.
- Я тоже не хочу, чтобы ты был один. Я для этого и приехал.
Он сгрёб меня в охапку, по-братски крепко обняв. Я покорно уткнулся в его вельветовый пиджак.
Чёрная кошка издала пронзительное «Мурмя?» и со скрежетом спрыгнула с низкого карниза вниз, убежав прочь с высоко поднятым хвостом.
Над нами медленно плыли облака, здания смотрели, клонясь вниз, шумел город, солнечно играло фортепьяно, а «чеширская» улыбка так и висела над карнизом…
Глава 5.
Солнце уже как-то и не грело, но светило ярко, в особенности по утрам, когда я шёл на учёбу, вихляя дворами, пересекая перекрёстки, по долгу стоя возле светофора. Вдоль тротуара наставлены машины, они, словно в очереди стоят, ожидая непонятно чего. Я заметил, что в последнее время появилось много новых, ярких красных иномарок, я тут же вспомнил Катерину с её лакированными туфлями и красными бусами, рассмеялся в душе, подумав, что все эти красные, свежие, обтекаемых форм авто принадлежат вставшим на ноги эмансипе, кои множились в последнее время в геометрической прогрессии. Я шёл, глядя под ноги, разглядывая треснутую плитку, вдоль низенького забора росли хризантемы, кем-то любовно взращенные, их лепестки казались ещё более колоритными в лучах золотистого солнца. Под ноги мне упал большой тополиный лист, казалось, он был выжжен кислотой. Вы когда-нибудь видели, как выглядит сухой лист тополя? Этот ожёг осени на ещё мягкой плоти листа…я подумал о том, что может чувствовать этот лист? Как его выгибает и корёжит от этой выбитой татуировки. Такой нелепый…большой, плотный, мягкий лист со страшным узором цвета сиены жжёной. Я много внимания уделяю миру под ногами, миру по бокам, миру надо мной, миру вдалеке…я мягко плыву по улицам под звуки музыки в плеере. Ощущая утреннюю леность и невесомость, различая краски в их девственном утреннем проявлении. На капоте машины уютно примостился толстый полосатый уличный кот. Мы с ним давние приятели, когда я прохожу здесь, часто его вижу, говорю: «привет, Кыс…» он отвечает, подбегает и трётся об ноги, провожая меня до поворота. Я улыбаюсь ему, кивая головой… Он по своему отвечает мне безмолвным кивком с улыбкой. Кто сказал, что у кошки нет мимики? Может, для простого обывателя и ярого материалиста её и не существует, но если посмотреть другими глазами, то мимика чётко читается на мордах существ. Она куда как ясней, чем мимика людей. Она открытая и понятная. Её просто надо почувствовать. Внимательность и наблюдательность – это то, что делает мир более красочным, более интересным, более живым и говорящим, говорящим метафорами, которые ясны только мне. Это ощущение интимности…словно я знаю то, что не знает никто, словно я говорю без слов, и меня понимают, словно я бросаю кистью краски, а они послушно ложатся на бумагу, растекаясь пятнами, приобретая нужную мне форму. Этот сонный мир показывает мне зияющие дыры в асфальте, испещрённые трубами, словно змеями в гнезде, за сеткой с надписью «работы ведёт…» стоит маленький строительный домик, на крыльце которого прикорнул молодой узбек. Он так спокойно спал, как-то по-детски, так по-настоящему, скрестив руки на груди и уронив нос, не обращая внимания на бегущих на работу людей, на шумящий поток машин в стороне, на дыру в асфальте, уходящую глубоко вглубь, в недра земли. Всё это так банально, всё это так обыденно…но если посмотреть с другого ракурса, всё кажется интересным, заметным, простым, но достойным внимания. Я люблю ходить один. Я обычно хожу один, потому что меня никто не отвлекает от этих углов и тайных знаков, кои я собираю, коллекционируя в голове, кладя в коробочку с надписью и ставя на нужную полку. Сегодняшние зарисовки я отправлю в папку «визуальные стимулы», и буду вытаскивать их по мере надобности.
Мысли мои крутились вокруг визуальных ощущений, когда голова выдала мысль, в данный момент совершенно неактуальную. Я вдруг подумал о Женьке. Сколько по времени мы уже общаемся? Сколько я узнал о нём? Да ровным счётом ничего. Болтаю в основном я, он слушает, запоминает, внимательно анализирует. Просто не может не анализировать. Я это чувствую. Узнал я о нём какие-то банальные вещи. Что-то вроде где он учился заграницей, чему, что там было увлекательно и необычно, но он скучал по дому, желая вернуться. А как же безумные студенческие тусовки? А как же девочки в мини-юбках? Учитывая, как он нравится слабому полу, что я успел увидеть воочию, казалось странным, что он там скучал… прямо-таки скучал… Да ты юлишь… Подумав, что он мне многое не рассказывает, ничем не делится, я впал в подозрительную мнительность. Мы тесно общаемся месяца полтора, но я продолжаю оставаться в неведении о его жизни там, о его жизни…без меня…
Учебный день пролетел как-то незаметно. Я, как и обычно, испускал сарказм по поводу наших всезнающих дам, выкурил пару сигарет за компанию со Снэйком, хотя я не курю, но просто так…какая-то нелепая привязка, что курение избавит меня от пространных мыслей. Ничего подобного, конечно, не произошло, но зато были прослушаны два новых гадостных анекдота на тему «Гоги маленького знаешь?». Любимая тема Снэйка травить бородатые похабные анекдоты. Но…к его радости, я всегда бурно и подолгу над ними смеюсь, исторгая ненормальный хохот. Это получается как-то само собой, ибо я впадаю в состояние неудержимого смеха. Всё лучше, чем слушать разговоры девок о проблемах оргазма. Девки делятся на три категории: первая, и более наглая, обсуждает проблемы оргазма; вторая, она же основная, обсуждает нелепости про своих мальчиков; третья, и тоже распространённая, молчащая и зло поглядывающая на первую и вторую группу, боящаяся, что навсегда останется в старых девах. После занятий мы толпой вывали на улицу. Встали со Снэйком у входа. Я опёрся о стену, засунув руки в карманы.
- Опять нащупываешь? – подошла наша наиболее проблемная сокурсница. Не проходило и дня, чтобы она ко мне не лезла.
- Надрачиваю на тебя, дорогая… - зло ответил я. Снэйк усмехнулся, выпустив из носа дым.
- Смотри не натри… - хихикнула она, сверкнув глазками. Подружки зашлись истеричным смехом.
- Я ж не говорю – Маш, когда дашь? – я посмотрел на неё в упор. Казалось, она вот-вот выпрыгнет из своих узких джинс и изнасилует меня прямо тут, на пороге университета.
Я тут же перевёл взгляд с неё на Снэйка. Он курил и посмеивался.
До моих ушей донёсся окрик:
- Хэй! Марик! Спускайся!
Я повернулся и увидел Женьку. Он стоял неподалёку и смотрел на меня. Меня это немного ошарашило. Я залип на месте, как обычно бывает, когда меня чем-то резко удивляют. Я вообще-то тугодум по натуре. Я не могу быстро реагировать на стресс. А это явление, пожалуй, вполне можно отнести к стрессовым ситуациям. Взгляды нескольких девушек, в том числе и назойливой, как августовская муха, Маши, устремились на Женьку. Я быстро сбежал вниз по ступенькам. Подошёл к нему, поздоровавшись с ним нашим фирменным рукопожатием, которое я изобразил ему как-то, рассказывая про негритянские фильмы и их приветствия.
- Ты чего здесь? – не нашёлся я, что спросить.
- За тобой пришёл…
- Ам… - фраза испарилась на полуслове.
Я обернулся ко входу в университет, махнул рукой Снэйку, который улыбнулся в ответ, выбросил сигарету и развернувшись, исчез в здании.
Мы шли по узкой улице вдоль набережной. Женька был как всегда непоколебим и немногословен.
- Знаешь, что завтра меня задолбают бабы?
- По поводу? – без интереса спросил он, даже не глянув на меня.
- По поводу - чё за мужик? Да познакомь и прочая фигня. Ты думаешь они меня мало донимают?
- Допустим…и?
- Вот я и спрашиваю - что за демонстрации?
- Хочешь, чтоб отстали, скажи, что я твой парень… - спокойно предложил он.
- Ты больной? - Я выпучил на него глаза.
- А ты что? Доктор? – он рассмеялся.
- Идиот, мать твою! – выдохнул я, - я подумал ты серьёзно.
- Куда сегодня? – тут же спросил он.
- Мм… - я замялся, - ну, давай ко мне.
Он качнул головой. Вот что меня начинало доставать, это тот факт, что он постоянно молчал, отвечал односложно, вытянуть из него нормальную фразу было верхом моей извёртливости. Всё наше общение в последние время сводилось по смыслу к двум словам: «Пошли? Пошли…», вернее к одному, но в разной интонационной форме. Как в пародиях Монти Пайтона про полицейского. Меня это изрядно начинало подбешивать.
Когда мы добрались до моей квартиры, мать была дома, она неизменно радостно встречала Женьку. Казалось, она его просто обожает! Мне это напоминало примерно такую ситуацию:
- О! Милый Женечка, красавец, умничка! А кто это с тобой? А-а…эта бестолочь Марик! Надо было оставить его на улице!
Она, естественно, так не говорила, но вся её речь, её интонации и малейшие изменения тона выдавали истинные чувства, которые я чувствовал. Ибо она всё ещё была моей матерью.
Подумать только, какой раз он уже обедает у меня дома? Теперь меня чаще ждёт дома приготовленный обед, а раньше самому приходилось проявлять чудеса кулинарии. Хоть какой-то толк от появления Женьки в этом доме. Пообедав, мы удалились с ним в мою комнату. Я запер дверь на щеколду. Встал, подперев дверь спиной, сунув руки в карманы. Женька сел на диван, достав какой-то мой журнал по компьютерным играм, он спокойно перелистывал страницы, положив ногу на ногу и облокотившись на подушку. Я посмотрел на эту вальяжную картину, подумав, что он уже чувствует себя, как дома. Он смотрит на меня, как на нечто само собой разумеющееся, как на часть интерьера? Как на домашнюю собаку? Или как на телевизор, который в любой момент можно выключить или переключить канал?
- Знаешь… если ты думаешь, что я удачный объект для голого секса? То ты ошибаешься! – выпалил я, - Найди себе нимфетку.
Он посмотрел на меня, как на мелкого ребёнка, который несёт ахинею. Ему бы в этот момент очки и фразу: «Что вы сказали, молодой человек?» и был бы мой вылитый учитель по истории в средней школе.
- А что? Секс бывает не голый? – вдруг спросил он, усмехаясь.
- Кретин! – прогавкал я, - ты прекрасно понимаешь, о чём я, - меня не интересует голый секс, в смысле ничем не наполненный, ненагруженный…без смысловой нагрузки, без духовной составляющей!
Женька кашлянул.
- Тебе идея нужна?
Я кивнул.
- Смысл?
- Да, - резко ответил я.
Женька поднялся с дивана и подошёл вплотную ко мне, положив руку на дверь в сантиметре от моего уха.
- Духовный, значит, союз тебе нужен… – вкрадчиво проговорил он и испытующе глянул на меня, задирая мне майку.
Я резко оттолкнул его.
- Ты ничуть не лучше этой назойливой Машки, которая пытается сесть мне на лицо! – выпалил я.
Женька посерьёзнел, нахмурившись.
- Какая ещё Машка? Ты мне про неё не рассказывал.
- А ты много мне рассказывал? – возмутился я, - какого чёрта я должен делиться с тобой всеми хоть маломальскими событиями на моём плане?
Женька замолк и отвернулся к окну. С минуту в комнате висела гнетущая тишина, потому что я ждал ответа, на поставленный вопрос. Вернее я проводил эксперимент – а начнёт ли он говорить?
- Я понимаю твоё недовольство. Но ты меня неправильно понимаешь. Ты…ещё…слишком мал…
- Не глупей тебя, - пробурчал я.
- Не глупей…даже больше…по крайней мере ты естественен в своих порывах, а мне зачастую приходиться сдерживать свои импульсы, эмоции, думать о том, что и как я сказал. Я предпочитаю …
- Я не дал ему договорить:
- Ага…позиция – молчу – за умного сойду…
Он усмехнулся:
- Ну…пусть так…
Я молчал и нервно крутил кольцо на первом пальце, уставившись в витиеватость изгибов и форм, пытаясь обдумать его слова. Он так и не повернулся… Стоял смотрел в окно и помалкивал. Так продолжалось какое-то время.
В какой-то момент его плавный голос напомнил комнату.
- Я не рассказывал тебе о том, что было там…за рубежом. Я просто не хотел рассказывать тебе это. Я и вправду хотел вернуться назад. Я наполнил свою жизнь смыслом, этим смыслом стал ты. Но я был неуверенным в себе сопляком. Я хотел быть грамотным во всём, чтобы не огорчить тебя, чтобы не упасть в грязь лицом. Я наивно думал, что должен всё попробовать прежде, чем я вернусь, якобы тогда я буду грамотным любовником… - он усмехнулся, но продолжил, - Учителя, конечно, нашлись. Но получил ли я удовольствие от процесса обучения? Каждый раз мне, как юному идеалисту, казалось, что предаю самого себя, отдаляясь от тебя всё дальше и дальше. Мне тоже было необходимо духовное наполнение. Но его не было. Это всё превращалось в грамотный технический процесс, не более. И тогда я стал противен самому себе, поняв, насколько я ошибался. Тем не менее, время шло, а меня грызли сомнения: та ли ты цель, которая мне нужна. И я решил, что возможно я ошибался. Когда я вернулся, мне не хотелось видеть тебя, но желание проверить правильность своих мыслей, привело меня тогда к тебе на дачу. В тот момент, когда ты по-хозяйски прошёл по скрипучим доскам и остановился посреди веранды, все сомнения мои разлетелись, как напуганные птицы. Я осознал, чего же я так долго ждал…
В комнате вновь воцарилась тишина. Слышно было, как работает в гостиной телевизор.
- Ты не можешь найти ко мне подход? – спросил я, глядя из-под длинной чёлки на его спину.
Он, наконец, повернулся, устремив свой острый взгляд на меня.
- Ну…можешь показать…чему ты там научился… - я криво усмехнулся и снял майку, бросив её на диван.
Он потупил взор, как будто застеснялся. Я прыгнул на диван, схватив пульт от музыкального центра, громко включил музыку, продолжая дурачится. Женька был какой-то озадаченный, скованный неловкостью. Я потянул его за ремень на джинсах и впился в его рот, не дав ему опомниться. Он повёлся, начиная проявлять активность всё резче и резче.
Вдруг кто-то дёрнул ручку двери в мою комнату. Я приподнял голову, Женька замер.
- Мама, ёб ты! – процедил я. Поднялся, слегка подтянув сползшие штаны. Отпер щеколду, приоткрыл дверь, высунувшись с наполовину голым торсом.
- Чего? – спросил я.
Из комнаты продолжала дребезжать басами музыка.
- Что вы там делаете? – мать смотрела на меня в упор.
- Чего? Трахаемся! – выдал я.
- Марик, твои отвратительные плебейские шутки! – с ненавистью воскликнула она, - если ты снова будешь курить дурь и ещё Женьку подсадишь, я тебя на куски разорву!
- Отлично, мама… значит, трахаться можно… - ответил я и закрыл дверь.
Слыша, что она там вновь начинает ворчать по поводу травки и её вреда для мозгов…
Глава 6.
Я возвращался с учёбы. С неба без остановки лил дождь. Мне постоянно приходилось проявлять чудеса акробатики, прыгая через текущие по тротуарам ручьи, смотря под ноги, видя невдалеке впереди ещё чьи-то ноги, которые так же пытались преодолевать эти водяные препятствия. Когда я, наконец, достиг относительно сухого участка асфальта под козырьком своего 9-ти этажного дома, стряхнул с рукавов куртки водяную пыль и тряхнул одной ногой, потом другой, так обычно делают все из семейства кошачьих, при попадании в лужу. С кед в сторону полетели брызги.
Я произнёс какое-то невнятное: «Фак!», набрал код подъезда и, поднявшись по лестнице, вынул из заднего кармана джинс связку ключей. Открыв дверь, я зашёл в тёмную прихожую и сразу обратил внимание на шевеления в моей комнате. Дверь была открыта, оттуда доносился шорох и шуршание. Ллойд встретил меня, лёгким повиливанием обрубка-хвоста, не имея возможности мне всё объяснить. Я, не отводя взгляда и нахмурив брови, разулся, бросил куртку на тумбу и босиком пошёл смотреть, что же там происходит…
Когда я появился в проёме двери, моим глазам предстала такая вот картина: мать рылась в моих шкафах. Всё моё барахло лежало на диване, какое-то на полу, на письменном столе. Ящики были безжалостно вывернуты, над моей комнатой злостно надругались, а посреди всего этого паноптикального кошмара стояла мать с растрёпанными волосами, пытаясь отдышаться, словно она, как демоническое существо, резала, крушила и кромсала плоть несколько часов, а теперь была застигнута врасплох незадачливым прохожим.
Я не знаю, что в тот момент излучало моё лицо, но явно не радость, не дружелюбие, не восторг и не безразличие. Я, скажем так, опал…словно осенний лист, искорёженный ржавчиной, скукоженый подступающим зимним анабиозом.
- Это что здесь за НА ***! – прогремел я не своим голосом.
Она посмотрела на меня, смахнув прядь волос с вспотевшего лба, и с едва сквозящей истеричностью в голосе ответила:
- Давай доставай сам! Я так ничего и не нашла!
- Ты дура? Что я должен тебе достать?
- Достава-а-аЙ! – прикрикнула она, сделав резкий акцент на последнем слоге.
- Я могу только из штанов достать! – ответил я, продолжая с непониманием смотреть на неё.
- Ослина! – заорала она, бросившись ко мне, схватив какую-то мою майку - первое, что попалось под руку, и начиная, с остервенением лупить меня ею.
Я невольно попятился, отводя голову в сторону, чтобы она не попала по лицу.
Она непрерывно продолжала хлестать меня майкой и кричать:
- Где ты её хранишь? Где ты хранишь дурь? Доставай, сволочь, доставай! Всю доставай!
- Да у меня нет никакой травы! – я пытался перекричать её, - Нет!
Она остановилась, задыхаясь, и села на край дивана, комкая в руках мою майку, и зло смотрела на меня.
- У меня нет травы, - громко и отчётливо проговорил я, - Я давно уже не потребляю, я её и не потреблял так, чтобы из этого делать такой скандал.
- Денег ты больше не получишь! – выдала она.
- Это было только два раза…чёрт…что за дерьмо ты несёшь?
- Ничего не знаю, мне наплевать! Денег ты больше не получишь, - повторила она.
- То, что ты ничего не знаешь – для меня не секрет… - процедил я.
Быстро прошёл в комнату, поднял с пола свой выпотрошенный рюкзак, как мог, набил его одеждой, достал пару больших пакетов. Свалил всё, что мне было нужно в них. Мать смотрела на меня исподлобья, сидя на краю дивана и не двигалась.
Выйдя в коридор с собранным минимумом вещей, я обулся, накинул куртку и, бросив: «Спасибо этому дому!», вышел вон, успев потрепать по шёлковой голове Ллойда, который продолжал льнуть ко мне, словно пытаясь попросить прощения за всё то, что сделал не он, прося остаться и не уходить. Но в такой ситуации я считал, что просто не имею права остаться. Остаться – значит, дать слабину, значит, показать ей – «Ты права, я – дерьмо, с которым так и надо обращаться…».
На улице всё так же упрямо плакало небо. Я вышел на обочину, пытаясь остановить машину. Довольно скоро возле тротуара остановилась «шестёрка», в ней сидел представитель кавказской национальности.
- Вот и чудесно, - подумал я, - много не возьмёт.
Он приоткрыл дверцу, я забросил свои «узлы» на заднее сиденье и сел спереди.
- Ща, погоди…я ещё точно не знаю, куда едем…
Мужик как-то немного забеспокоился.
- Да я заплачу нормально. Ща, мужик, звонок сделаю.
Он терпеливо ждал, положив морщинистые грубые руки, покрытые тёмными волосами, на руль и смотря спокойным взглядом на скользящие по стеклу дворники.
Я достал сотовый, мысленно радуясь, что хотя бы на нём есть пока ещё деньги. Позвонил Женьке. Казалось, время тянется, как резиновое, Женька не поднимал трубку, я ругнулся, снова набрал его номер, снова проклятые гудки. Делать было нечего. Нужно было резко соображать. Моя голова подсказала мне единственной верный вариант. Катерина. Я нашёл её номер в списке. Она взяла трубку:
- Да… - послышался её радостный голос.
- Кать, выручай! У меня западло какое-то…
- А что такое? – начала было она.
- Я потом тебе всё расскажу, я приеду сейчас к тебе?
- Да, конечно… - как-то неуверенно проговорила она.
Ещё бы, я же никогда к ней не напрашивался, она сейчас, наверное, получила маленький стресс.
- Адрес мне скажи только…
Она продиктовала мне адрес, я повторил его шофёру «шестёрки», он кивнул и взялся за руль.
- Кать, я те смсну, ты внизу встреть, а? у меня денег нет…- я рассмеялся в трубку.
- Марик…кошмар! Да что там у тебя?
- Встретишь, а? Не встретишь – не получишь меня сегодня, меня заберёт страшный дядька с волосатыми руками! – я хохотнул и посмотрел на шофёра.
Он качнул головой, процедив:
- Разговорчивый какой…
Я убрал сотовый в карман джинс, с улыбкой глянув на него.
Пока мы медленно ехали, продираясь, как сквозь густые джунгли, через московские пробки, я погрузился в мысли, но не о том, что или кто есть моя мать, не о непонимании между нами, не о недоверии, а просто погрузился в какие-то абстрактные, фантасмагоричные видения, разглядывая разводы на стекле и стекающие капли дождя.
Когда мы, наконец-то, доехали, я отзвонил Катерине, она очень быстро спустилась вниз, держа в руках большой зонт с длинной ручкой. Она медленно подошла к машине. Я открыл дверцу.
- Сколько денег надо? – спросила она.
- 700 рублей хватит? – я обратился к шоферюге.
Он кивнул. Катька вручила мне деньги, я передал их ему, забрал шмотки с заднего сиденья.
- Спасибо! – проговорил я ему.
- Дэвушк хороший! – ответил он с кавказским акцентом, - Береги её!
- Непременно! – сказал я, хлопнув дверцей.
Катерина заботливо держала надо мной зонт, пока мы шли до подъезда.
Потом мы молчали, пока ехали в лифте на 14-ый этаж с какой-то пожилой парой. Женщина с недовольным лицом разглядывала мою помятую фигуру. Мужчина улыбался Катерине, она улыбалась всем, а я смотрел недовольной женщине на второй подбородок, боясь, что если лифт вдруг застрянет, то я могу случайно наткнуться в темноте на её массивные «батоны».
Катерина открыла дверь, впустив меня внутрь.
- Мамка на работе ещё? – спросил я.
- Ага… - кротко ответила она.
- Фу ты, ****ь… - выдохнул я и сел на пол, откинув голову, прислонившись к стене.
Катерина стянула с ног осенние полуботинки, повесила пальто на крючок.
- Что там у тебя приключилось? Я вроде начинаю понимать, но, всё-таки, поясни…
- Жрать хочу…покорми меня, а? – я мученически посмотрел на неё…
Она вздохнула… я рассмеялся, видя, её напряжение от моей наглости.
- Да, Катечка, я из тех, кого пустите водицы напиться, а то так жрать хочется, что переночевать негде…
- Я это уже поняла… Ладно…расслабься…Чувствуй себя как дома, но не забывай, что ты в гостях… - ответила она мне фразой, уже ставшей народной.
Катерина исчезла за углом, откуда лился мягкий тёплый свет. Я разулся, сбросил куртку, шапку, толстовку, прошёл в ванную комнату. Ванная была в этом доме чисто женская…Вся какая-то розовая, пахнущая сладковатыми цветами. Я мылил руки ароматным розовым с малиновыми прожилками мылом, смотря на свою физиономию в зеркале. Лицо какое-то осунувшееся, глаза большие и грустные, как у собаки, нос прямой и тоже…кажется, как у собаки. Вообще симпатичная такая собака, только жутко печальная, лохматая, чёлка мокрая от дождя, ещё не высохла. Чёрные волосы слишком «эмоционально» смотрятся на фоне этой невинной ванной цвета барби-дома. Шея худая, плечи худые, костлявые, ключицы торчат. Только руки жилистые продолжают с яростью образовывать пену на этом мыле, цвета женского позитива.
С кухни донёсся голос Катерины:
- Ты там замылся совсем? Есть иди!
Я закрыл кран, тряхнув руки от воды и вытерев их об себя, потому что не знал, какое полотенце можно трогать. Не хотелось как-то, пусть невидимо, но следить в этом храме красоты своими мужскими эманациями.
Кухня в этом доме была действительно тёплая, не только по ощущениям, но и по цветовой гамме, марокканская плитка на полу и мозаика на стене наполняли её приятным этническим оттенком. Я сел в углу у окна. Передо мной на столе возник дымящийся борщ. Я неуверенно попробовал его на вкус. Оставшись довольным качеством, я принялся есть. Казалось бы…еда, тепло…вот и всё, что нужно мне сейчас. Катерина примостилась напротив меня, довольно наблюдая за мной.
Меня прилично разморило после еды. Я сидел с набитым животом, довольный, счастливый, изучая тонкости мозаичного рисунка на стене.
- Моя мама перевернула всю мою комнату в поисках марихуаны, - пояснил я, предваряя Катеринины вопросы.
- С чего бы это вдруг? А ты потребляешь? – неуверенно спросил она.
- В том-то вся и соль, что не потребляю… Но доказать ей это невозможно. Это антидоказуемо.
- Печальная история... И что теперь?
- Ну, что? Для начала я из дома свалил, потому что наводить порядок там надо неделю, денег меня лишили, верить мне не хотят…
- Ты бы поговорил с ней… - начала Катерина.
- Ага! Поди поговори, когда на тебя обрушивается шквал ударов! У тебя мать другая. Ты не поймёшь. Моя в неадеквате постоянном! В иллюзорном мире, придуманном ею же.
- А ты не в иллюзорном?
- Философствуешь? – ухмыльнулся я, - я тоже в иллюзорном. И ты в нём же…все мы там…Но она в неадеквате. Чуешь разницу?
Катька пожала плечами и замолчала.
Я поднялся, потянув шею, и направился разглядывать всевозможные полочки и интерьер в её доме. Мне очень нравится это занятие. Я всегда, когда прихожу к кому-нибудь, первым делом начинаю дотошно изучать обстановку. Разглядывать детали, так можно больше понять о людях, чем они живут, что любят, какой у них вкус, есть ли он вообще, можно многое узнать об их чистоплотности, предпочтениях, желаниях, увлечениях. Это очень ёмкое и информативное занятие.
Изучение квартиры закончилось на Катькиной комнате. Я вальяжно развалился на её кровати, листая какой-то модный журнал, весь заполненный фотографиями одежды и аксессуаров.
- Жёсткая пестрятина, - фыркнул я, отбросив журнал в сторону, - у меня от минуты просматривания голова заболела…
Я лёг на живот, положив голову на руки, и пристально посмотрел на Катерину.
Изучая её мимику и мимолётные, едва уловимые движения, которые чётко говорили мне о том, что она просто не знает, что со мной делать, я прекрасно прочёл в её глазах. Вот он, я – предел её мечтаний, лежит, нагло развалившись, на кровати, смотрит на неё. Что делать этой девушке в такой ситуации?
Она, конечно, не знала. Поговорить? Поговорить о чём? Развлечь? Развлечь чем, пардон?
- Ты чего так пристально смотришь? – смутилась она, сидя напротив, поймав мой невежливый взгляд.
Я не ответил, но продолжал смотреть.
Она опустила глаза, интуитивно скрываясь от напористости.
Волосы волнами спадали вниз, на носу были заметны маленькие веснушки, худым пальчиком она теребила плед. Какой знакомый жест, подумал я, уж не я ли так делаю, когда мне как-то мучительно больно и нечего сказать?
- Спасибо тебе, Катька… - проговорил я с нежностью, на какую мог вообще быть способен.
Мне хотелось отблагодарить её чем-то, сделать что-то, чтобы она поняла, насколько я ей благодарен. Этот порыв исходил изнутри. Он был настолько ярким и сильным, что я быстро сел напротив неё, взял её за руку и поцеловал в горящую щёку. Она с надеждой посмотрела на меня. Я прекрасно понимал, что она может сейчас чувствовать.
- Прости меня… - процедил я, поднявшись с кровати.
В этот момент во входную дверь позвонили.
- Мама пришла, - проговорила она и пошла открывать. Я тоже вышел в коридор, обдумывая ситуацию.
В коридоре появилась Ева с зонтом, с которого капала влага.
- Привет, Ев! – я криво улыбнулся.
- Ба! Марик! Какими судьбами?
- Я у вас тут поживу малёк, а? У моей мамы, кажется, то ли запоздалый кризис среднего возраста, то ли ранний климакс, я мало что в этом понимаю…
Ева хохотнула, сняла свои сапоги на огромном каблуке, обняла меня по-пацански за плечи и с улыбкой проговорила:
- Если только такова причина – то да, потому что, Марик, извини, но такого зятька мне дома не надо, Боже упаси!
Я почувствовал огромное облегчение, как же Ева умеет разрядить обстановочку. Катерина как-то грустно улыбнулась на шутку мамочки, но промолчала.
Мне выделили диван в гостиной напротив телевизора. Я там очень вольготно себя чувствовал, смотря какую-то ахинею по MTV. Женька так и не перезвонил мне. Я отправил ему пару sms, на которые он тоже не ответил. Но и оставаться в этом доме я тоже не мог, потому что знал, что испытывает ко мне она, чего она бы хотела от меня, чего я не могу ей дать. Пожалуй, я сроднился с ней как-то, поэтому давать ей поводы к лишним мечтам и иллюзиям, мне совсем не хотелось. Это было бы гадко, это было бы нагло…Это…было бы не по-дружески и нечестно с моей стороны. После всего, что она от меня терпела, что сделала для меня, давать поводы, подпитывая неосуществимые мечты. Низко. Я не хочу, чтоб так было. Поэтому…когда я увидел в тёмное окно, что дождь почти прекратился, уверенно поднялся и подошёл к Катерине.
- Кать, я пойду всё же…
- Куда ты пойдёшь? – взволновалась она.
- Кать, ну пойми меня… - я не смог посмотреть в её яркие синие глаза, видеть в них тоску и печаль, - …но если у меня что-то не получится, я, конечно, вернусь сюда! – и я обдал её своей саркастической ухмылкой.
- Ладно…чтоб по ночным улицам не бомжевал, ясно? - строго спросила она.
- Ясен пень…
Ева закрыла за мной дверь. Я долго ждал лифт, который со скрежетом открыл свои железные двери, приглашая меня войти в его недра. Пока я ехал с 14-ого этажа вниз, я успел многое обдумать, сочтя, что всё делаю правильно.
- Куда это он, на ночь глядя, намылился? – спросила Ева Катерину, которая хмуро стояла в коридоре, прислонившись к стене.
Катерина пожала плечами.
- Это я его напугала! – рассмеялась Ева, - испугался, что от одного неверного движения, я его зятьком сделаю! – она громко засмеялась, - как будто от одного неверного движения дети получаются! – она ещё пуще разразилась смехом.
Катька как-то неловко и печально улыбнулась, но мысли её были не здесь, они были направлены на человека, зажатого в недрах железного лифта…
Глава 7.
Я ехал в полупустом вагоне метро, дремал под гул проводов, положив рюкзак себе на колени, мне казалось, что я сливаюсь с ним, что я и мой рюкзак – одно целое. И…я не могу двинуться, потому что я – рюкзак, а рюкзаки, по определению, не шевелятся… Ощущение потери физического тела… Ощущение затерянности. Я очнулся от этого состояния, придя в реальность, щуря глаза, пытаясь понять, куда я уехал. Оказалось, что на следующей станции мне выходить. Поезд начал тормозить ещё в туннеле, затем появилась ярко освещённая станция. Поезд остановился, громко, с хлопком, раздвинув двери. Я стремительно вышел на мраморный пол, оглядываясь и читая надписи, в какую сторону мне выходить. Женька, как и я, жил почти в центре, но вот от Катерины, забравшейся далеко на юго-запад, пришлось добираться прилично. Я вышел из метро. По тускло освещённым фонарями переулкам, дошёл до его дома, из подъезда как раз кто-то выходил, и я прошмыгнул внутрь. Пешком поднялся на третий этаж и дважды коротко нажал на звонок. Опёршись плечом о стену, выкрашенную в холодный зелёный цвет, я ждал… Каждая секунда отдавалась в висках. Ожидание волновало, потому что…я не знал, что же встречу здесь.
Наконец-то, возле двери по ту сторону послышались движения, потом скрипнул замок. Повернулись ключи. Дверь открыл он. Сорока сантиметровая дыра между ним и мной, сорока сантиметровый проём, в который я увидел его слегка нахмуренные озабоченные глаза. Я улыбнулся правым уголком рта. Я всегда так улыбаюсь, половина моего лица спокойно угрюма, половина саркастически легкомысленна.
- Ты? – выдавил он, искренне удивлённо, но как-то сонно.
- Ты не отвечал. Я звонил тебе. Я написал тебе…ты не ответил…
Женька задумался, потерев затылок.
- И чего?
- Я из дома свалил. Я туда не вернусь. По крайней мере сейчас… - пояснил я.
- И чего ты от меня-то хочешь? – проговорил он, словно всё ещё спал на ходу.
Я внимательно оглядел его из-под бровей, начиная выходить из себя. Ничего не ответил. Мы стояли по разные стороны дверного проёма и молчали. Он ждал, по-видимому, каких-то объяснений.
- Ты чего меня игноришь? Я тебе звонил! – эмоционально выпалил я.
Он промолчал в ответ.
- ***ня! – с наигранной лёгкостью произнёс я, - не очень-то надо было. Не вовремя, значит, пойду! – дерзко договорил я и метнулся к лифту. Но он резко схватил меня за предплечье, я дёрнулся и вырвался, но он поймал меня за куртку.
- Куда собрался? – напористо выпалил он.
- Отпусти меня! Я пойду! – я дёрнул плечом.
- Никуда ты не пойдёшь, раз пришёл…
- Считай, что я не приходил! Тебе это приснилось. Отпусти меня! – раздражённо заявил я, начиная скрипеть зубами, - Я сказал – отпусти! Я уйти хочу!
Он не ответил, применив силу, схватил второй рукой за куртку и буквально закинул меня внутрь квартиры, толкнув так, что я невольно плюхнулся на низкую обувную тумбочку. Женька закрыл дверь, я вскочил на ноги и, понизив голос, с агрессией проговорил:
- Я сказал, что ухожу!
- Сиди! – он толкнул меня назад.
Я снова вскочил, прорываясь к двери с таким остервенением и энтузиазмом, которому позавидовали бы матросы, падающие грудью на амбразуру.
Женька, пользуясь тем, что выше, скрутил меня в охапку и снова с силой посадил на тумбу.
- ****ь! Что ж ты за идиот такой! Попробуй ещё раз подскочить тут! – выпалил он. Жилы на его лице задвигались, - Ты как упрямая самка недоделанная!
- Я не хочу здесь оставаться… - повторял я, бубня себе под нос, - ты меня бесишь! Дай мне уйти!
- Сиди – вновь проговорил он, садясь на корточки и начиная стягивать с меня кеды.
- Неееет! – упрямился я, пытаясь не дать ему разуть меня.
- Тоже мне…пойдёт он… никуда не пойдёшь, когда я сказал, - произнёс он, сняв с меня кеды, поднял вверх с тумбы обвисшего меня и подтолкнул в коридор в сторону комнаты.
Я повиновался, но вид мой был чрезмерно недовольный. Злой вид, помятый, униженный…
Войдя в комнату, я всем своим бараньим весом упал на диван, уставившись перед собой на ковёр.
- Какой ты упрямый болван! У тебя дух противоречия. Ты этим вредишь только себе… - проговорил Женька, стоя напротив меня, продолжая читать мне нотации, упрекая в плохом поведении, отвратительном характере и непоследовательности.
- Ты для этого меня сюда затащил? Чтоб учить меня жить? – проорал я.
- Если не я, то кто? Родители тебя избаловали. Ты превратился из домашней фиалки, кою пыталась взрастить твоя мать, в мерзкий кактус, от которого никакого толку.
Я усмехнулся. Сравнение с кактусом мне понравилось.
- Можно подумать… фиалка – это хорошо… Фиалки бывают только девочки, - проанализировал я.
- Какая разница, как назвать! Смысл-то один.
- Разница есть…я предпочёл бы, в таком случае, быть либо кастумом, либо клостридиумом, – попытался блеснуть знанием и остроумием, хотя не очень-то вышло.
- Вернулся в адекватное состояние? – усмехнулся он. – Ну, поведай мне, что там у тебя стряслось…
- Уже неважно… - я махнул рукой, – ты где был? Мне пришлось к Катерине ехать, навязываться.
- Уже интересно! – рассмеялся он, - много ли было счастья в её глазах? Ты оправдал её надежды?
Я зло посмотрел на него. Женька решил перевести тему, ответив на мучающий меня вопрос:
- Сотовый сегодня дома забыл. Проспал. На работу спешил. Забыл… А вечером так и не добрался до него. Спать завалился.
Я кивнул головой, дав понять, что объяснения удовлетворили меня.
- У меня теперь какое-то испорченное настроение. И…жрать хочу… - я поднялся и отправился на кухню, - Кстати…ты чего один-то? Батя где?
Женька двинулся вслед за мной.
- Батя сегодня у своей любовницы. Она ж вдвое моложе его. Так что он на всю ночь. Дома сегодня не появится.
Я сунул в рот печенье, которое лежало в вазе на столе, и полез в холодильник, жуя и продолжая разговаривать.
- И часто он так?
- Ну…да…он последнее время там почти поселился, – проговорил Женька, пожав плечами. Таким путём он скоро заделает ей ребёнка. И будет у меня второй сводный брат или сестра.
- А маманя всё с тем мужиком живёт?
- Ага…куда она денется? Они же взрослые люди. Пусть жизнью наслаждаются.
- И…не мешают наслаждаться другим… - подытожил я, - Что за говно? У тебя жрать нечего!
- Пельмени возьми… - предложил Женька.
Я открыл морозилку, достал замороженную пачку, потряс ею в воздухе перед носом Женьки.
- И это ты называешь пельменями? Это по-твоему человеческие пельмени? – возмутился я.
- Человеческие? – усмехнулся он, - нет…вроде были говяжьи…
- Тьфу ты, ё! Не гони! Ты понял, о чём я! ибо это…нечеловеческие пельмени! – и я бросил их назад в морозилку.
- Ну, извини, я же не знал, что его Высокопреосвященство, Великий и Ужасный гурман посетит мою скромную обитель!
- Поизголяйся тут! А мне теперь что делать на ночь с голодным животом?
- Завтра сходишь в магазин. Пока чайку попей с печенюшками…
- На какие шиши в магазин?
- Я оставлю тебе денег…
- Ладно… - угомонился я.
В этот момент у меня «замычал» телефон в заднем кармане джинс. Я полез за ним, добыл на свет и ответил:
- Да… - это был отец, видимо, появился дома, но выяснить у моей матери что-то внятное, так и не смог.
- Марик! Где ты? Мне мама рассказала что-то…я так ничего толком и не понял.
- Всё нормуль, батянь, - добродушно ответил я, - я у Женьки.
- Когда домой собираешься?
- Ну…думаю, что явно не сейчас…не знаю…может, и не завтра…Посмотрим. Думаю, мамке будет без меня поспокойней. Точняк?
- Ну, смотри сам тогда. Звони. Славке привет передай.
- Ага…как только его увижу…
- Ну, давай.
- Ага… - и я запихнул телефон обратно.
- Слушай…- начал Женька, - я спать пойду. Мне рано на работу. Завтра день сложный. Ты там сам разберёшься.
Я кивнул, запихивая в рот следующую печенку, глядя на его исчезающую в темноте коридора спину.
Я сел на табуретку, крутя в руках кружку с горячим чаем. Часы на стене показывали половину первого ночи. На улице снова пошёл дождь. Мелкие капли можно было разглядеть под светом фонаря. Из переулка доносились пьяные крики какой-то женщины.
- Ююра-а-а! – кричала она.
Я выглянул в окно, увидев под дождём два силуэта.
- Ю-ю-юра-а! – вновь переулок исторгал из себя этот вопль.
Вопль взывающий о жалости…Я снова посмотрел в окно на улицу, потонувшую во влажном тумане, который кое-где пронзали яркие пятна неспящих окон. Мне нравится смотреть в чужие окна. Видеть в них жизнь. Не ту, которую мы видим в телевизионном ящике, а настоящую, неспешную, ничем непримечательную. Я выключил на кухне свет и на ощупь прошёл по коридору. Дверь в Женькину комнату была не закрыта. Я приоткрыл её шире, аккуратно протиснулся внутрь и остановился в нерешительности. Уличный свет проникал через незашторенное окно, падал прямо на пол в форме четырёхугольника, задевал краем диван, белое одеяло, казавшееся в темноте серо-синим. Я тихо прошёл к нему, глядя на отвернувшуюся к стене фигуру. Аккуратно сел рядом, дотронувшись до его локтя. Он не шелохнулся.
- Ты спишь? – тихо спросил я.
Он не ответил, я слышал его ровное дыхание.
- Спишь… - еле слышно подытожил я, лёг рядом в одежде, повернулся на бок и уткнулся лицом в его шею.
Запах его волос, его тепло так рядом со мной. Меня невольно охватил трепет, остро кольнувший меня изнутри. Я закрыл глаза, но понимал, что не могу спать рядом с ним. Какая-то внутренняя неловкость и яркий свет фонаря, падающий мне в глаза. Я лежал рядом с ним в темноте, уже не кажущейся мне такой непроглядной, как до этого. Я оглядывал комнату, изучая мифологических существ, появившихся в ней с наступлением мрака. Вещи, одежда, предметы объединялись в новые формы, приобретая сходство с сущностями, населяющими тёмное измерение. Вещи тоже издают звуки. Я вспомнил бабушкин рояль, который иногда пугал меня в детстве, когда среди ночи невидимые гномы дергали за одну из струн. И рояль издавал короткий сигнал. Сигнал кому, и что это был за сигнал, я так и не узнал. Так и сейчас стены шептали мне, паркет издавал едва уловимые шёпотливые скрипы. И дыхание Женьки уже не казалось таким громким по сравнению с шёпотом моего сердца. За окном периодически раздавался металлический звон упавшей капли на карниз, разбившейся об него, разлетевшейся вдребезги, превратившейся в пыль. Шелест шин об асфальт и проносящиеся отсветы фар на потолке, распугивающие моих мифических животных. Я грезил с открытыми глазами, как когда-то…в детстве. Только сейчас мне не было страшно. Вернее…мне не хотелось бояться. Я закрыл глаза, изгнав прочь все мысли, перед плотно закрытыми веками, словно ставнями, я дал волю своим произвольным видениям, которые тут же радостно вынеслись из сознания, расползаясь по телу, охватывая его анестезирующим сном…
Когда моя голова вновь обрела желание мыслить, двигаться и ощущать, был уже полдень. Женьки рядом не было. Я был на том же месте, где уснул, но накрытый пледом, а на полу, возле дивана лежала записка на альбомном листе, прижатая сверху, в целях заметности, деревянной сидящей кошкой.
«Я ушёл на работу. Деньги возьми в ящике стола. Ключи от квартиры висят в ключнице в коридоре. Найдёшь.»
Я поднялся, встряхнув головой. Умылся. Взял деньги. Нашёл ключи. Запер входную дверь и пошёл осваивать райончик в поисках приличного супермаркета. Затарившись нормальными, съедобными продуктами, вернулся назад, приготовил завтрак. И как раз тогда, когда я сидел на кухне, жуя бутерброд, закинув ноги на стол и переключая каналы в телевизоре, в замочной скважине стали ковыряться ключи. Дверь отворилась, и на пороге возник дядя Слава, отец Женьки.
- Ба! Марик! – возопил он, его физиономия расплылась в широкой открытой улыбке, - Ты-то тут какими судьбами?
Я поднялся, чтобы в более приемлемом виде застать хозяина квартиры.
- Да…у меня чёт с мамой траблы полнейшие. Ну, вроде Женька согласился мне помочь, предоставив часть своей территории…как бы…так…
- Вот Женька! Я-то думал, застану тут молоденькую школьницу в неглиже, а тут ты, красавец! – он рассмеялся, подойдя ко мне и потрепав по плечу.
- О! Смотрю, от тебя будет толк! – продолжил дядя Слава, - в кое веки в этом доме съедобная еда! Молодец! У! Омлетик! Чудесненько.
- А вас чего? Юная особа не удосужилась покормить? – не преминул съязвить я, ухмыльнувшись краем рта.
- А! Бабы!, – махнул он рукой, - молодая ещё. Ничего не умеет, я ей поваренную книгу купил. Учится, - он потёр руки в предвкушении завтрака.
- Вам от бати моего привет…пламенный! – добавил я.
Дядя Славка благодарно кивнул, жуя кусок моего омлета.
- И чего сыном недовольны? Мой бы такие омлеты готовил, я б и не жаловался! – он хохотнул, разинув широко свою, практически медвежью, пасть, в которой я даже успел рассмотреть кусочки недожёванного омлета.
Он довольно стукнул меня по худосочному хребту, выражая, таким образом, своё крайнее дружелюбие и добродушие. Я снова криво усмехнулся, добавив:
- Дядь Слав, мож…по чайку?..
- Определённо…
Глава 8.
Сегодня город окрасился в коричневые тона. По календарю уже началась зима, но термометр показывал что-то в районе 2 градусов тепла, небо было затянуто тугим серо-охристым воздухом, сверху моросил мелкий, но частый дождь. Я шёл по мокрому асфальту, наступая тяжёлыми ботинками в коричневые лужи… Город казался таящим шоколадным миром, коричневый асфальт, коричневые дома, скрывающиеся под постоянным небесным оросителем, коричневые лужи, в которых отражались деревья цвета сепии, с торчащими острыми ветками, путающимися друг в друге. Я сам, словно охристый человек в камуфляжной куртке и коричневой шапке, спущенной на глаза, месящий грязь под ногами, бегущий навстречу, но мимо… Бегущий прочь, куда-то вперёд к неизвестной цели, мимо сиеновых домов, с облезающей штукатуркой, мимо сероватых саркофагов со следами сырости на стенах. Я подумал о том, что я давно не видел неба, забыл его натуральный цвет, забыв, какое у него бывает настроение, потому что последние 3 месяца небо постоянно либо плакало, либо надувалось и молчало, готовясь к следующему надрывному плачу. Что же так испортило твоё настроение, Небо? Отчего я так давно не видел твои утренние золотистые сияния и розовые закаты? Город заслоняет тебя от меня, он возвышается надо мной, как строгий взрослый над непонятливым сопляком, который ходит пешком под стол. Ощущаю себя провинившимся, сосланным стоять всю жизнь в углу, лишь мечтая, об одном…увидеть твоё великолепие! Коричневые тёмные окна обратили на меня свои пустые взоры, готовые расплакаться вместе с тобой, мечтая о твоей улыбке, жаждя отражать райскую синеву, а не этот седой туман, надвигающийся с высоты, приманивающий воронов, смешивающийся с коричневым дымом высоких труб… С грязной крыши в высь взлетели тёмные силуэты голубей, напуганных глухим хлопком в глубине тёмных дворов. Просыпаясь с трудом каждый день, я не могу понять, который час, думая, что на город спустились сумерки…я живу в этих сумерках, и в половину четвёртого дня ощущаю всем существом клубящуюся темноту…коричневый город окрашивается синими холодными тонами, утопая в них, словно погружаясь глубже в тёмный колодец… Я жду холодов, потому что хочу хоть на немного увидеть яркое небо, небо чистого прямого цвета…а не эту модерновую грязь…
В университете я предавался приятному состоянию творчества…по крайней мере там я был обязан творить в любом настроении, делать то, что необходимо. Это спасало меня, отвлекая от личных дум, я отбрасывал всё своё в сторону, погружаясь в то, что было дОлжно нарисовать или сделать…
Последнее время моё имя слишком часто склонялось в стенах ВУЗа, склонялось моими сокурсниками…Даже самая наша мажорная мажорка с сильнейшим чувством собственного достоинства и неописуемой гордостью вдруг окликнула меня, первый раз за всё это время:
- Марик, а мог бы ты помочь мне? Сказать, что у меня не так?
«Ба… - подумал я, - неужели даже она признала во мне лидера?».
То что некоторые девицы постоянно кидали мне комплименты, что я выдающийся, что они равняются на меня – уже стало обыденностью…
Мои уроки рисунка постоянно сводились к тому, что первые минут 45, учитывая, что я вечно опаздываю, я рисовал на своём листе А2, но потом начинали поступать просьбы:
- Прийди, Марик, посмотри, а?
- Ой…а глянь, что тут у меня?
- Марик, у меня не получается…нарисуй мне чуток…
Я молча покидал свой мольберт, подходил, щуря глаз на модель и переводя взгляд на рисунок. Брал в руки карандаш и уверенными штрихами правил, кому-то стирал всё и рисовал заново основу. Проверял пропорции, объясняя, что человек налажал…
Снэйк снисходительно относился к моей профессиональной популярности. Он всегда улыбался…
Не знаю, с чего бы я стал так отзывчив, зачем мне было помогать кому-то, тратя своё время…наверное, я просто боялся погружаться в свои мысли. Я стал искать общения, жадно искать его, ходить на улицу за булками, даже когда сам не хотел есть, просто идти с ними, слушать их разговоры. Иногда смеяться вместе…хотя мне было не сильно-то смешно, это работала какая-то защитная реакция – все смеются, и я должен хотя бы улыбнуться.
Каждый раз после учёбы, я шёл переулками домой, вернее в дом Женьки, потому что я всё ещё жил у него, за это время я хорошо изучил, что где лежит, я даже навёл там свой некий условный порядок. Я установил новые правила. Его отец приезжал очень редко, в таких случаях – чаще всего утром. И я кормил его незатейливым завтраком, как тогда… потому что с появлением меня в его квартире появилась нормальная еда и съедобные продукты. Дядя Слава был счастлив, что Женя и я стали такими близкими друзьями, потому как он считал, что Женьке необходим отличный друг, пусть один…но близкий друг…Он не знал и даже смутно не догадывался, какими близкими друзьями мы стали за это время, какие отношения связывали нас… Легче всего прикрыться дружбой… Сколько девушек и юношей совместно снимают квартиры. Сколько однополых людей живут вместе на одной территории, но никто не назовёт их отношения чем-то большим, чем просто дружба или совместное пребывание из практических соображений.
Сегодня я точно так же бежал вниз по ступенькам после занятий, когда заметил, что в стороне возле дерева стояла Катерина… Я на секунду остановился в задумчивости. Но потом уверенно направился к ней. Она заметила меня и бросилась на встречу, неожиданно сильно обняла меня, повиснув на шее. Я почувствовал едва уловимый запах её сладковатого с яблочным привкусом парфюма, я невольно приобнял её за плечи, она сильнее зарылась лицом в моей куртке. Я не мог выдавить из себя ни слова… я стоял, легонько придерживая её за хрупкие плечи, понимая что что-то произошло, но не понимая ничего. Я услышал, вернее я осознал по её едва содрогающемуся телу, что она неслышно плачет.
- Кать… - заставил себя что-то произнести…
Получилось невнятно, как-то хрипло и неуверенно… потому что я не знал, как правильно вести себя в ситуации, когда ни с того, ни с сего девушка разыскивает меня, чтобы встретить и броситься в объятия…
- Катерина… - повторил я, - скажи мне…что-то случилось?
Она приподняла голову, но в глаза не посмотрела…. Щёки и нос её раскраснелись. Я аккуратно, не отстраняя её, снял с руки перчатку и холодной рукой дотронулся до её щеки. Увидел, что пальцы у меня испачканы краской, въевшейся в кожу. Мне не хотелось стирать её слезы своей испачканной «цветной» рукой. Я посмотрел на печальное лицо, которое обычно светилось улыбкой, но сейчас было похоже на мордочку какого-то маленького зверька. Я приблизил лицо к ней и коснулся её щеки своим горячим языком, почувствовал во рту солёный вкус от её слёз. Я снова с осторожностью лизнул её щёку…потом другую и посмотрел ей в глаза. Она прямо смотрела на меня, я ощущал её искренне удивление и ещё что-то…едва уловимое, нечто, что я не мог до конца осознать.
- Ты… - вдруг тихо произнесла она.
- Я не могу вытереть тебя рукой…у меня…руки грязные…
Она вдруг улыбнулась.
- Ты…такой ребёнок…ты…добрый ребёнок…совсем не злой, каким ты уверенно хочешь казаться…
Я не знал, что ответить…в этот миг она снова стала Катериной, какую знаю я, улыбающуюся, взрослую и понимающую.
- Пожалуйста… - тихо проговорила она, - я ещё немного постою так?.. – и она снова уткнулась в мою шуршащую куртку.
Я аккуратно поправил одной рукой тубус за своей спиной и положил подбородок на её макушку. Мы стояли так какое-то время. Потом она тихо прошептала:
- Меня… - она запнулась, - меня зло обманули…
Я молчал, внимательно слушая её, чувствуя, что начинаю нервно хмурить брови.
- …я пошла туда, доверяя своей знакомой, думая, что нужна моя помощь, а меня заперли с ним…
Она резко замолчала, скрывая свой срывающийся голос.
Я начинал понимать, что она хотела сказать этой фразой. Она просто упорно не желала выпалить мне эти два страшных слова, пытаясь донести до меня суть в таком пространном предложении… Но вывод я сделал правильный. Ощутив каким-то непостижимым образом, что начинает закипать в моём сердце, она крепче обняла меня и вымолвила:
- Пожалуйста…мне некому было это сказать… я…
- Я знаю… - выпалил я, желая, чтобы она не ворошила внутри себя воспоминания, но она, видимо, набралась смелости и выпалила, всё так же не поднимая головы:
- Я была девственницей. Я не хотела заниматься этим с кем-то просто так, я…ждала тебя… но они…они зло подшутили надо мной… мне было очень больно…
- Ты никому больше не рассказывала?
Она покачала головой.
- Это произошло сегодня?
Она вновь кивнула.
- Кто они? Ты знаешь их?
Снова безмолвный кивок.
Я начал соображать, желая лишь злой мести, не важно кто это, сколько ему лет, и что он за персона, моё существо жаждало мести.
Я аккуратно отстранился. Заметив, что её шарф пристал к липучке от моей куртки, осторожно отлепил его, чтобы не попортить, решительно взял её за руку и потащил куда-то по улице, на ходу задавая вопросы.
- Покажи их мне! Где они бывают, ты знаешь?
- Не надо… - заскулила она, - они изобьют тебя.
Я сильнее сжал её руку, таща за собой.
- Ты должна показать их мне! Хотя бы кого-нибудь одного!
Мы буквально прорвались сквозь стеклянные двери метрополитена. Сумбурно пролетели мимо людей. Заскочили в наполненный вагон поезда. Катерина умоляла, чтобы я остановился. Но во мне давно не было столько решимости, сколько сейчас.
Попав через пол часа в её район, я начал поиски, выспрашивая, где они обычно сидят и тусуются. Я, конечно, знал, что девки – злые существа, но чтобы настолько! Чтобы подружка детства могла специально обмануть, толкнув в руки к кому надо. Ради чего? Злость и зависть…
Мы обошли несколько мест, где заседала местная скучающая молодёжь, бродили по тёмным дворам, тускло освещённым фонарями, в лучах которых виднелись мелкие падающие с неба капли.
Я понимал, что вряд ли удастся найти кого-то из них, но я должен был попытаться. Лишь когда Катерина взмолилась, что устала и хочет есть, я остановился, предложив ей пойти в магазин и купить шоколадку. Мы прошли к местному небольшому магазинчику, проникли внутрь, в тепло…Я изучал шоколад на витрине, как вдруг почувствовал, как Катерина сильно сжала мою руку, я вмиг огляделся. Посмотрел на неё. Она глядела в сторону соседнего отдела. Я внимательно начал изучать стоящих там людей. Но на глаза мне сразу попалась молодая девица в обтягивающих джинсах, в короткой куртке и распущенными крашенными блондинистыми волосами. Я решительно направился к ней. Катерина побежала за мной. Подойдя к девице, я тронул её за плечо, желая, чтобы она обратила на меня внимание. Ощутив, что я нашёл первого виновника, что-то внутри меня затряслось праведным гневом.
Девица посмотрела на меня с нескрываемым отвращением, словно я был дождевым червяком, попавшим ей под каблук. Взгляд её метнулся по мне, потом мимо, кажется, на Катьку. Она уверенно усмехнулась, собираясь отвернуться, но я схватил её за предплечье и потащил к выходу из магазина. Мы втроём выскочили из магазина на мокрый воздух, я подтолкнул самоуверенную даму в сторону и громко спросил:
- Зачем?
Она оглядела меня с ног до головы, хмыкнула и процедила:
- Что, Катечка? Привела защитничка униженных и оскорблённых? Да тебе мальчик одолжение сделал, а то так бы и ходила в старых девах всю жизнь…
Если бы змеи умели смеяться, то именно так они бы это делали, как данная особа. Она попыталась уйти, но я не сдержался и ударил её по лицу. Не кулаком, конечно, я отпустил ей крепкую пощёчину. Гнев вскипел во мне, как вскипает чайник. Она взвизгнула и попыталась вцепиться мне в лицо, но я крутанул её, и как оказалось достаточно сильно, потому что она, каким-то образом, резко отлетела в сторону и свалилась на грязный асфальт, отражающий всполохи огней. Вдруг я услышал пронзительный Катькин голос. Обернувшись, увидел летящий в меня большой кулак, который чудом попал мне не в голову, в а плечо, я отлетел. Передо мной возник парень, прилично крупнее меня, рядом с ним ещё один поменьше, но плечистый. В душе я понимал, что всё это бессмысленно, потому что я никому ничего не докажу, но моё тело рванулось вперёд, локоть мой достиг груди крупного парня, он слегка крякнул, но в этот миг второй угодил мне под дых. Меня скрючило. В очередной раз я ощутил, что оказываюсь на асфальте. Слышу Катькин голос. Что-то им кричит. Взывает к их разуму…странно, но небесполезно.
- Если бы её? А если бы её? Чтобы сделал ты?! – до меня доносятся Катеринины крики.
Не смотря на то, что меня успели-таки немного отметелить, всё ещё слышу и различаю перед носом крупицы крошащегося асфальта. Ощущая, что меня больше не бьют, приподнимаюсь, смотря на тёмные удаляющиеся три фигуры. Катерина подбегает ко мне. Я стою, скорчившись. Она смотрит на меня обеспокоенными глазами, аккуратно дотрагивается до моего виска.
- У тебя скула разбита…- говорит.
Я выдавливаю улыбку. Аккуратно добредаю до кирпичной стены магазина и прислоняюсь к ней.
- Чёрт…где мой тубус? – нелепый вопрос, который почему-то сильно беспокоил меня в этот момент.
- У меня… - Катерина показывает мне чёрный цилиндр.
Я киваю.
Странно, но в душе ощущение, что я мало получил, что надо было больше. Какой-то нездоровый мазохизм, желание, чтобы мне было больно…Больней, чем ей… Потому что меня не было рядом, и отомстить я не смог…и вообще…ничего не смог, ничего не могу… Какое-то состояние беспомощности, бессилия, заострённое чувство вины. Ненавижу себя за это! Ненавижу! Хочется биться головой о кирпичную стену.
Она подходит ближе. Я различаю, что по её лицу опять текут слёзы.
- Мне только с бабами драться… - ухмыляюсь я, оглядывая свою грязную одежду.
- Пойдём ко мне… - произносит она…
- Нет… - я мотаю головой – твоя мамка уже, наверное, дома. Начнутся вопросы лишние. Ты же не собираешься её пугать? – я многозначительно посмотрел на неё, - давай я тебя провожу…
Она замотала головой, но я упрямо пошёл вперёд, слегка хромая на левую ногу.
- Однако…они послушались тебя…значит, не до конца уёбки… - сказал я и ухмыльнулся, - …иначе бы собирала меня сейчас по частям…
- Дурак… - бросила она, но улыбнулась и взяла в руки сотовый телефон.
- Мамке звонишь?
- Неа…Женьке…пусть он тебя домой отвезёт, а то … - она не договорила, потому что на другом конце ответил он, - Жень… - начала она, - Пожалуйста, можешь заехать за Мариком?
Я понятия не имел, что подумал в тот момент он, но, по-видимому, дал положительный ответ. Мы ещё минут сорок сидели с ней у подъезда под навесом, ожидая Женьку. Катерина сбегала в аптеку, расположенную на первом этаже её дома, залила мне ссадины на открытых частях тела.
- Я только подкидываю тебе проблем…
- Констатируешь факт? Но…ты ведь проблемный ребёнок…
- Сходи обязательно завтра к врачу. Поняла? – настойчиво потребовал я.
- Ты тоже.
- Да…
Невдалеке на мостовой остановилась тёмно-синяя Тойота. Из неё уверенным шагом вышел Женька. Подошёл ближе, окинул меня взглядом и сухо проговорил:
- В машину садись и не напачкай мне на сиденья. Там пакетики лежат, подстели себе под зад, а то как чмо.
Я напоследок взглянул на Катерину.
- Больше…не ходи со шмарами к ним на хаты… обещаешь?
- …обещаю… - и она потупила взор.
Я покорно сел в машину, подстелив на заднее сиденье пару полиэтиленовых икеевских пакетов. Несколько минут Катерина с Женькой стояли у подъезда, о чём-то говоря. Я устало откинулся на спинку сиденья. Он хлопнул дверцей и взялся за руль.
- Что на сей раз сподвигло отважного Марика на отчаянные самоубийственные поступки?
- Моя морда притягивает кулаки…
- В следующий раз предупреждай, куда ты намыливаешься, потому что я вообще-то тебе звонил, но…ты, бесспорно, не слышал…
- Это было как-то спонтанно…Спасибо, что приехал за мной…
- Как я мог не приехать? Ведь мы в ответственности за тех, кого приручили…
Глава 9.
- Этот фант…расскажет нам анекдот! – выпалила Катерина, достав из колпака фантик от японской жвачки.
Я потянул шею, удобней развалившись на диване.
- Вам жёсткий или терпимый? – выговорил я, одаривая её кривой ухмылкой.
- Приличный… - ответила она, сложив губы бантиком.
- Короче так… - начал я.
«Перед лекцией подходит студент к своему преподу-профессору и говорит:
- Ой…отпустите меня домой, пожалуйста…
- А в чём дело? – интересуется профессор.
- Что-то плохо себя чувствую….у меня ангина…
- О! Голубчик! Конечно-конечно…ступайте домой!
После лекций препод-профессор прогуливается по центру города и внезапно сталкивается нос к носу со своим нерадивым студентом, который идёт в обнимку с шикарной брюнеткой.
- Голубчик! Думаю, что с ТАКОЙ АНГИНОЙ – вы должны лежать в постели!»
Я довольно откидываюсь на спинку дивана, кривя улыбку. Женька едва видно улыбается, Катерина внезапно заходится бурным смехом, Снэйк закуривает очередную сигарету.
- Я же просила приличный… - смеётся она.
- А чем он неприличный? Хочешь ща Снэйк тебе выдаст анекдот про … - я недоговариваю, потому что она перебивает меня, размахивая руками.
- Марик…я не сомневаюсь, что ты сам можешь мне такое рассказать…
- И показать тоже могу, пойдём? – я делаю вид, что подрываюсь.
Хватаю её за руку и в прямом смысле утягиваю за собой из тёплой комнаты на холодную дачную веранду. Изо рта идёт пар, за окнами падает снег, над дверью светятся фонарики, которые развесила мать, создавая атмосферу рождественской сказки.
- Ты чего? – спрашивает она, глядя на меня огромными синими глазами.
Я смотрю на её выражение, как у какого-то зверька, по лицу, особенно по носу, прыгают весёлые веснушки, несмотря на глубокую зиму.
- Ничего… просто надоело…
Она, кажется, не понимает, зачем я так бесцеремонно вытянул её. Да я и сам не очень это понимаю.
- Тебе не надоели эти вечные придумки наших предков типа «рыбалки на Новый Год» и «совместной ёлки с дядей Славой»?
- Нет… - она, недоумевая, покачала головой, - по-моему это отличные затеи…и, как ни банально, если бы не твой отец и дядя Слава, мы бы все торчали по своим хатам и тупили у компьютеров.
Я уставился в пол, не найдя, что ответить…
- Возможно… - проронил я, - ты права…да…
- Пойдём назад? – она с мольбой посмотрела на меня. Я понуро кивнул.
Войдя в натопленную комнату с промороженной веранды, я прямиком направился к дивану, заняв своё место…и как-то понуро, отстранённо наблюдал исподлобья за происходящим.
Предки решили провести новогодние и рождественские праздники на даче, дав возможность собраться и нам. В итоге я затащил Снэйка с собой, Катерина привезла двух подруг: одна низкорослая и круглобокая Зося, анимешница и, вцелом, незапаренная и в меру легкомысленная; вторая неотягощённая интеллектом девица, с лицом хищной рыбы. Я чувствовал, исходящую от неё угрозу по отношению ко всему живому. Женька притащил двух парней с работы, о которых я не имел ни малейшего понятия: один был на вид неопасен – толстый, смешной, веселящийся «пивной бочок» Вася….Чёрт побери, ну а как его ещё могло звать? Только Вася, определённо. Второй был высоченным и длинноволосым, практически какой-то Данила Поляков – модель и все дела…
Я чувствовал себя некомфортно рядом с ним. В душе я искренне надеялся, что никто про меня ничего не знает. Что этот «Данила Поляков», которого звали Шуриком, понятия не имеет, кто я, какое отношение я имею к Женьке…
Хотя, чего это я так разволновался? Возможно…Женька сокрыл тот факт от этого длинноволосого, что я живу у него на квартире почти пол года. Но эта мысль не вселяла мне уверенности.
- Этот фант станцует нам стриптиз! – я очнулся от этого визгливого возгласа, оторвав взгляд от своих полинялых джинс.
Возле стола стояла «хищная рыба» Юля и держала в руках фантик из-под конфеты «Мишка на севере». Из кресла вальяжно и, ничуть не смутившись, вылез Шурик, мотнув своей конской гривой из стороны в сторону.
- Может, ограничимся приватным танцем? – вырвалось у меня.
- Нет-нет! – вскричала Зося, дико хохоча и поправляя кофточку, в которой прыгала, как мяч, большая грудь.
Шурику, кажется, задание было по нраву, он начал производить какие-то телодвижения. Женька рассмеялся, стукнув себя по колену. Вася вообще был доволен этим «праздником жизни». Катерина неловко улыбалась, ожидая, что же будет.
- Ну на хрена?! - возмущённо выпалил я.
- Деточка! Тебе жалко, что не тебе это выпало? – съязвила Зося.
Я промолчал, зло уставившись на неё.
- Не беспокойся, на твои косточки мы ещё успеем наглядеться! Дай на мужика поглядеть, а? Не ломай кайф! – хохотнула она.
- Деточка, я свои кости тебе показывать не собираюсь, не переживай….единственное, что тебе остаётся – это смотреть, потому что твой удел Васеподобные!
- А что! Вася очень даже мужик себе! - проговорил Женька, - правда, Вась?
Вася молча поднял банку с пивом в знак согласия.
- Раз вылез – давай тоже танцуй! – пропищала Юля, она, по-видимому считала, что пищать и тянуть слова – это верх сексапильности.
- Давай вперёд и с песней! – добавил Женька.
«Сука такой…издевается… - промелькнуло в моём взвинчивающемся мозгу, - Ты ждёшь, что я разорусь. Разосрусь и уйду вон, сказав, что вы все - козлы. Я знаю, чего ты добиваешься. Думаешь, я послушно буду плясать под вашу дудку. Марик не будет клоуном по вашему желанию. Я клоун только тогда, когда хочу этого сам…». Женька стоял, опершись спиной о стену рядом с диваном. Все вроде бы чего-то ждали. Во мне что-то щёлкнуло…Вы хотите театр? Будет вам театр!
Я резко поднялся с дивана, стремительно подошёл к Женьке и, в прямом смысле слова, впился губами в его рот. Он не ожидал от меня этого. Он не успел ни отстраниться, ни отпихнуть меня. Я криво осклабился, оглядев всех, и вышел вон, закрыв дверь. Кровь ударила мне в голову. Сердце забилось быстрей от осознания того, что я только что сделал. Я нахлобучил шапку, на ходу одевая куртку, вышел на мороз, под падающий хлопьями снег.
- Это что был за акт? – поперхнувшись пивом, выпалил Вася.
- Он просто безбашенный мудак, споконей! – заржал Снэйк.
- Он небезбашенный… он просто придурок… - проговорил Женька, вытерев рукавом рот.
Я целый час бродил по пустым улицам, спрятав нос в воротник. Мне хотелось знать, что сделал Женька, мне хотелось знать, что он сказал, мне хотелось знать, что он подумал.
Когда я вернулся, в заснеженном саду, возле наряженной ёлки сидела на корточках Катерина, закутанная в цветной полосатый шарф по самый нос. Я тихо проскрипел снегом, подходя к ней. Я присел рядом с ней на корточки, пытаясь заглянуть в её синие глаза, но она прятала их от меня. Она не шелохнулась, она не сказала ни слова, она, кажется, игнорировала меня. Она? Игнорировала меня?
- Кать… - прохрипел я не своим голосом.
Молчит. Каштановые кудряшки разбросаны по спине, лишь теребит руками в варежках еловую веточку.
- Кать… - повторяю я, - Ты чего? Ты обиделась? Тебя там кто-то обидел?
Молчит. Она молчит…Она…та, что всегда говорит и говорит….
- Кать… - глухо бубню я.
- И давно это у вас? – чувствую, что её голос срывается. Понимаю, чего ей стоило это спросить.
- Что это-то?
Молчит.
- Блин…Кать…это шутка была ж…
- Врёшь… это не шутка была…
Голос срывается, но в нём не чувствуется обиды. Что-то другое…что-то неуловимое…
- Что он сказал? – спрашиваю, смотря на висящий на ели синий шар с узором. Не могу на неё смотреть. Кажется, что разговариваю с прокурором.
- Хм… сказал, что ты просто придурок…
- И всё? Ну так и есть же! А чё народ?
- Тебе так интересно, какой ты произвёл фурор своим поступком? – процедила она сквозь зубы.
- Думаю…Снэйк ржал, да?
- Да…
- Обкурок ****ь…. – я рассмеялся.
- Твоя жизнь театр? Театр одного актёра? На других начихать?
Катерина ставит меня в тупик. Так со мной она ещё не говорила никогда. Отмалчиваюсь, взвешивая слова в мозгу.
- Твоё право меня ненавидеть, Кать…
Я поднимаюсь, отряхиваю колени от нападавшего снега.
- Иди уже… - в голосе чувствуются скрипучие нотки, как будто сейчас заплачет.
- Нет.
- Упрямый такой? Специально? – прячет лицо глубже в шарф, наклоняя голову.
- Нечего меня гнать, я не хочу уходить. Я с тобой ещё не разобрался.
Вдруг сильно стукает меня своим маленьким кулачком по ноге, поворачивает лицо ко мне. Глаза красные, нос покраснел, ещё больше похожа на зверушку, сидящую под ёлкой. Так невинно, так забавно…как будто сошла с рождественской открытки.
- Уйди же! – кричит.
Не могу уйти… Ноги не идут никуда…не могу уйти, бросив эту растрёпанную мышь с забрызганным слезами лицом. Я хлопаюсь на колени в снег, обнимаю её. Сжимаю рыже-каштановую мышь в объятьях. Чувствую, как её кулачки бьют меня по спине. Пусть бьёт.
- Ты же знаешь, что это всё фигня…это всё не имеет никакого смысла… - я говорю…слова мои долетают до её чутких ушей.
Она замирает. Перестаёт биться испуганной птицей. Я продолжаю говорить…Обычно говорит она, теперь говорю я…
- Всё не имеет важности…
Глава 10.
Она отпустила мою руку…она ушла, удаляясь в темноте под непрерывно и медленно падающим снегом, оставив меня одного… Я чувствовал, как на ресницы ложатся пышные снежинки, залепляют глаза. Её силуэт удалялся, скрываясь под навесом, потом распахнулась дверь, выпуская тёплый воздух…и она скрылась в недрах моего старого дома из потемневшего дерева, продутого ветрами, впитавшего влагу летней росы, длительные осенние дожди, мокрый снег и капель, струящуюся с крыш весной…
Я смотрел ей вслед… Я чётко ощущал, как она сейчас вошла в жаркую комнату, наполненную смехом, улыбками, как она растворилась в атмосфере жизнерадостности, и её слёз не заметил никто. Катерина ведь не может плакать… она не умеет… Её никто не знает такой…но знаю я. Я – единственный, кто знает, как розовеют её глаза и нос, только я знаю, почему…
Я не мог пойти за ней. Я знал, что ей необходимо побыть одной…без меня. Она дала мне это понять, поднявшись с липкого снега…и когда я попытался взять её за руку…она осторожно, словно, пытаясь заранее попросить прощения за этот поступок, кончиками пальцев коснулась моей холодной ладони…и ушла.
Я встал под навес, ковыряя носком ботинка так до сих пор и не заделанную брешь в досках на крыльце.
Когда я зашёл в дом, было уже достаточно поздно. Я ощущал тишину. В гостиной комнате на диване спали валетом Вася и Шурик, который вальяжно раскинул свои длиннющие волосы так, что они свисали с дивана вниз, струясь, как вода из трубы.
Я залез на свой чердачный этаж. Женька сидел за столом, качаясь на стуле, подбрасывая монетки в воздух, они потом со звоном падали на старый стол с потрескавшимся лаком. Я остановился, молча, смотря в его спину.
- Пришёл? – как-то глухо спросил он.
Я кивнул, но рта не раскрыл. Спина безмолвствовала.
Я прошел по скрипучим доскам пола, бросил куртку на древний сундук. Она плюхнулась с каким-то странным звуком, но свалилась на пол, брякнув молниями и клёпками, прошуршав, как осенние листья под ветром. Я сел на диван у окна. Кажется, последний раз…я точно так же сидел, когда все уезжали, а за окном был дождь и тугое серое низкое небо. Между стёклами так же, как тогда лежат высушенные временем дохлые мухи. Что изменилось за это время? И…изменилось ли?
Изменилось…всё…и в первую очередь изменился я… всё остальное не имеет значения…
- Ты…боишься? – вдруг спросил Женька…голос его почти напугал меня. Он был глубокий и спокойный, но в нём чувствовалась какая-то скрытая угроза.
- Чего?
Он вновь подкинул монетку. Она со звоном упала на стол, покатилась и полетела вниз, глухо звякнув об пол.
- Вот и я спрашиваю себя…чего?
- Так ты себя спрашиваешь или меня? – буркнул я.
- Не знаю… - ответила спина, - ты как спичка… загораешься, и пламя сжигает тебя, опустошая… ты любишь эту девчонку?
Я перевёл взгляд с его спины на сушёных мух, пытаясь найти ответ. Хотя нет…я не пытался искать ответ. Чувства мои молчали, как молчал и мозг, отказываясь выдавать ассоциативные видеоряды. Мой взгляд приковали мёртвые скрученные тельца чёрного цвета с неимоверно маленькими тонкими ножками, поджатыми по бокам.
Монеты продолжали гулко звякать об стол.
- Ты когда-нибудь замечал, как переливаются крылья мух на солнце? – вдруг спросил я.
Женька молчал, так же монотонно покачиваясь на стуле.
- Ты видел, как играет солнце в их сухих крыльях, которые, кажется, сделаны из тончайшей слюды? Чёрт…я так давно не обращал на это внимания… я забыл, каким спектром цвета играют эти маленькие скорлупки…
- Ты наивный… - вдруг проговорил он, - ты неопытный и…детский… - добавил он после секундной паузы.
- Хм… - я криво усмехнулся, - открыл Америку… хотел обидеть или констатировал факт?
- Возможно…я опоздал… - он поднялся со стула, сгрёб мелочь в руку, пересыпал её в банку на полке и впервые за всё это время посмотрел на меня.
Лицо его было сурово…он двигал скулами, как обычно он это проделывал, скрывая или же наоборот показывая внутреннее недовольство. Руки в карманах, лицо острое…колючее лицо, следы такой же колючей щетины на подбородке, глаза острые…смотрят на меня…пристально, вопрошающе. Свет как-то падает на него, усиливая жёсткость в лице. Скулы выступают. Если рисовать его сейчас, придавая образ, то это был бы какой-нибудь асассин или воин из клана ниндзя. Как рисуют таких персонажей в аниме? Он…красивый персонаж, но ему не хочется доверять, потому что красота его воинственная. В моей голове даже пробежала цепь картинок, как он беспощадно убивает неверных.
- Ты ещё можешь всё исправить… - вдруг вырвалось у меня, - ты можешь найти себе «своего» человека. Я не подхожу тебе.
- Не тебе решать! – выпалил он и ушёл…ушёл куда-то вниз…
Вот… Он тоже ушёл…Сегодня день такой особенный. Обычно я ухожу, но сегодня уходят от меня…все… вот и он ушёл.
Я рассмеялся одной половиной лица, достал спички из кармана джинс, повертел коробку, сдвинув крышку, посмотрел на стройный ряд лежащих спичек…мёртвые стройные солдаты…деревянные спичечные солдаты. Так же неестественно прямы, как неестественно скрючены мёртвые мухи. Разбив их стройный ряд, я вынул одну, с минуту повертел её в руках и бросил в рот, завалившись на диван, глядя в потолок, на котором всегда находились силуэты невиданных животных, картины сражений и сцены у моря.
Снизу раздался смех. Кажется, началось какое-то ночное бодрствование. До моего слуха долетали обрывки фраз, клочки шуток. Мне стало интересно, как ребёнку, что твориться там без меня. Я подловил себя на том, что внимательно слушаю разговоры, пытаясь разобрать и вникнуть в тему. Рывком поднявшись, я подошёл к люку и сел на край, свесив ноги вниз и глядя с высоты своего чердака. Вася с Шуриком уже не спали на диване, вместо них на диване сидел Снэйк в обнимку с хищной Юлей, рука его гуляла по её округлым частям тела, рот беспрерывно искал что-то в её рте. Я усмехнулся в слух, потому что знал, что именно Снэйк разведёт эту девицу, потому что Снэйк всегда разводит хищных дам. И хищницы становятся мелкой добычей на то время, которое есть у него. Я спустился по лестнице вниз, пнув ногой Снэйка в голень. Он оторвался от своей вкусной добычи, своим обычным прищуром посмотрел на меня, протянув мне кулак для приветствия. Ну…мы с ним кулаками здороваемся обычно. Просто он, видимо, день с ночью перепутал.
- Давай…мужик! – протянул он, ожидая моего приветствия, второй рукой не выпуская Юлин бок.
Я ударил свои кулаком об его. Он был доволен, сразу переключив своё внимание обратно на неё.
Мой добрый друг Снэйк. Как здорово иметь рядом такого простого незапаренного чувака, который никогда не будет лезть в мой внутренний мир, не будет вмешиваться, не будет влиять, не будет советовать, просто воспринимать меня…просто ненавящиво быть…
Это человек, с которым я смеюсь. Снэйк хороший граффитчик…и учитывая то, что он по своей легкомысленной сути нереально тусовый, как всякий хоппер…я продолжаю удивляться, почему мы с ним так спелись за эти полгода. Что может объединять меня и его?
Смех?..
Возможно это и будет верный ответ…
Я прошёл мимо них, чтобы не мешать, хотя они, конечно, уже не обращали на меня никакого внимания. По тёмному коридору я шёл на кухню, видя свет впереди. Я тянулся туда, как ночной мотылёк, влекомый яркой лампой и тихими голосами. Я аккуратно заглянул из-за дверного косяка. За столом сидела Зося и Шурик, он мешал чайной ложной чай в мамкиной фарфоровой чашке, напротив сидела Зося, взирая на него лицом удивлённого кролика. Я зашёл под свет оранжевого абажура.
- Марик…чайку? – вдруг просиял Шурик.
Я как-то немного удивился, услышав от него такую заботу к моей вредной персоне…. К тому же, он казался мне каким-то самовлюблённым недотрогой. Может, ошибался? Сегодняшний день не перестаёт удивлять меня, даря сюрпризы на каждом шагу.
- Ну…да.
Шурик поднялся, подтянув сползшие узкие джинсы. Он открыл шкафчик и растерялся в обилии кружек.
- Ой… - процедил он, - тебе в какую?
Зося внимательно разглядывала его. Наверное…она даже рисовала в голове яойные фанарты с участием Шурика. Так чётко читался её задорный вдохновенный взгляд, обращённый на него. Я усмехнулся себе под нос. У меня он ассоциировался лишь с красивой породистой лошадью на бегах. Что-то было в нём нелепо смешное…но благородное.
- Чашка с котиками тебе подойдёт? А?
Он повернулся ко мне, держа в руках чашку с нарисованными толстыми котами в обнимку.
- Миленькая такая…а?
- Миленькая…наверное… - сдался я, - няшная типа да? – спросил я у Зоси.
- Няшная, детк, няшная…как и ты…. – ответила она.
Ба! Стукнуло мне в голову. То ли выпитый Зосей алкоголь смягчил её, то ли она просто расслабилась, то ли это безусловное влияние этого косматого парня на неё так сказывается.
- Сахар нужно? – спросил он, - чай чёрный или?
- Чёрный…два куска…спасибо… - промычал я, смущаясь.
Шурик мешал ложкой чай, неумолимо звеня о бока кружки.
- Пожалуйста… - он поставил кружку с толстыми котами передо мной.
Я аккуратно поднёс её ко рту, разглядывая мелкие образовавшиеся пузырики на поверхности чая. Я слушал их разговор. Такой свободный, такой лёгкий, простой… и мне стало грустно, что так не умею – так же говорить с людьми.
- Знаешь… - вдруг проговорил Шурик тоном заговорщика, обратившись ко мне, - ты бы с Женькой побазарил. Он чёт хмурной, как туча… - он незаметно подмигнул мне.
Я допил чай и, пожелав ребятам приятной ночи, вышел в тёмный коридор. Тёмный коридор, по бокам пара закрытых дверей. Стойкое ощущение, что я в какой-то компьютерной игре, типа квеста…или кибер-панковского триллера? И только свет из кухни падает на пол, освещая клочок тёмного коридора. По углам тени, кажется, что кто-то выскочит из-за угла, как казалось в детстве, когда я звал мамку, чтобы она включила свет, объясняя ей, что в тенях прячутся привидения. Из-за закрытой двери послышался какой-то невнятный шум. Я невольно прислушался. Обрывки фраз.
- Отстань…
Голос…Катькин голос…она говорит: «Отстань». Мои ноги врастают в пол. Я чувствую, что не могу двинуться. Навостряю слух. Мужской голос плохо слышен. Непонятно чей… Дёргаю дверь. Дверь закрыта изнутри. Я чувствую, как начинает кипеть мозг. Тут же прокручивается версия, как во время просмотра детектива – либо там Женька. Либо там Вася. Судя по тому, какой у меня был разговор с Женькой – там может быть он. Судя по Васе и его внешней безопасности и выпитому пиву – его там быть не может.
- Прекрати уже этот фарс! Выпусти меня!
- Что за дерьмо? – выкрикиваю я, дёргаю дверь, - Сука, ****ь, открой дверь на хер!
За дверью какая-то возня. Я начинаю дуреть. Дёргаю дверь. Безнадёжно. Ударяю плечом в дверь. Безнадёжно. Сильнее врезаюсь в дверь плечом. Бессмысленно.
- Отрывай! Ёб ты!
Я останавливаюсь в темноте. В коридор из кухни выглядывают Зося и Шурик. На их немой вопрос отвечаю, напряжённо сдвинув брови:
- Катьку кто-то запер. Не открывает.
Шурик с Зосей переглядываются.
- Идите… - приказываю им, тоном, не терпящим возражений. Они послушно удаляются.
Голова вновь пораждает монстров. Сразу вспоминаются американские триллеры, где весёлая тусовка на даче непременно заканчивается тем, что всех по очереди зверски и неизвестно кто убивает. И это «мясное чекотилово» заканчивается тем, что зрителям понятно – это определённо кто-то из тусовки, но кто так и не ясно до самого конца. Я мотнул головой, пытаясь избавиться от красочных ассоциативных картинок.
- Сука! Тока не на моей даче! Открывай! …Кать!!! Она здесь не причём…Выйди, поговорим! – я кричу, взывая к Женькиному разуму.
- Я её не выпущу! – ответ вонзается мне в голову. Но…голос…это не Женька. Я чувствую внутреннее облегчение от того, что там не он. Но…суть дела не меняет.
- Вася! Козёл! Выпусти её немедленно, иначе я выпотрошу твой жирный живот к чёртовой матери!
- Он ключи спрятал! – слышу испуганный Катькин голос.
- Мразь! – выкрикиваю я. Бегу на веранду, распахиваю шкафчик на стене, ищу на полках запасные ключи, не нахожу. Выбегаю на улицу. Холод забирается под одежду. Я пробегаю вдоль дома к окну. Хватаюсь руками, за промёрзшую раму окна. Подтягиваюсь, опираясь ногами о трещины в досках. Это же мой дом. Никто не смеет устраивать в нём беспредел. Я же знаю мой старый домишко, в нём нет дурацких стеклопакетов. И форточка в этом окне никогда плотно не закрывается. Я ударяю кулаком в раму, форточка распахивается. В комнате темно. Я запускаю руку внутрь, нащупывая щеколду. Железяка плохо поддаётся, но я сдвигаю её, распахиваю окно. Влезаю внутрь. Всё это происходит за считанные секунды, параллельно мозги успевают подумать: «Где этот кретин Женька?». Глаза уже успели привыкнуть к темноте. Различаю Катьку, сидящую в углу на кровати. Глазищи огромные. Вася стоит посреди комнаты, почёсывая пузо под свитером. В темноте напоминает жирного чумного зомби после апгрейда из последних «Пятых героев». Я толкаю его в грудь с силой, он оседает на кровать, плюхаясь массивынм телом.
Чувствую, как Катерина обхватывает меня сзади. Останавливаюсь. Шумно дышу, чувствуя, как колотит всего изнутри. Чувствую, что руки и ноги как будто дрожат.
- Ключи давай! – говорю Васе.
Он роется…копошится в темноте на полу. В распахнутое окно врывается морозный воздух.
- Быстрей давай!
Слышу за дверью народ собрался, голоса бубнят. Слов не пытаюсь разобрать. Вася достаёт ключи из кармана и бросает их на пол. Поднимаю. Обойдя его, открываю дверь, ощущая вялость в ногах.
- Катечка! – выдыхает заботливая Зося, бросаясь к ней обниматься.
Я выхожу в коридор. Он уже нетёмный, он ярко освещён электрическим светом. Не замечая никого, словно во сне, бреду в комнату, мимо дивана, где всего несколько минут назад нежился Снэйк в объятьях дикой Юли. Хочу скрыться на своём спасительном чердаке. Но меня кто-то останавливает, взяв за плечо. Оборачиваюсь. Женька.
- Блин… - ищет слова, чувствую… - Марик… Ты…
Смотрю на него, как дохлая эмоционально высушенная муха.
- Прости меня…чёрт…я не доглядел… Я… слишком много думал о себе…
На моих губах застывает немое «А…», в смысле «забей», я поворачиваюсь, чтобы уйти.
- Чёрт… Марик… Прости…
- Жень, вы меня сегодня морально изнасиловали…отстань, а?
Я отстраняюсь, поднимаюсь наверх, дохожу до старого скрипучего дивана и падаю лицом вниз. Тыкаюсь носом в колючий плед, по крайней мере, он не такой колючий, как его глаза.
Глава 11.
Мне снился сон, такой необычайно красочный, в потрясающих контрастах, с пронзающим изнутри золотистым колоритом, как на картинах Возрождения. Золотистый с сиреневыми искрами закат, деревья отливают золотом, окутывают теплом красок. Я иду по песчаной дороге вдоль охристых полей, иду по солнечному лесу, в ветвях которого играет вечернее солнце. Мир утопает в мягкой нежной дымке сна. Я выхожу на поляну, усеянную сплошь упавшими цветками каштанов. Эти белые цветки с красными прожилками, кажется, светятся изнутри, они густо покрывают поляну толстенным слоем. Я сгребаю всю эту красоту в руки, подбрасываю над головой. Я греюсь всем телом в мягком пушистом свете, когда вдруг замечаю, что на поляну вышел большой чёрный волк. Он остановился и смотрит…смотрит на меня своими пронзительными яркими глазами, в которых сверкает солнце и отражаются цветки каштанов. Он огромный, косматый, шерсть его добротно блестит, лоснится. Он не уходит. Смотрит на меня, застывшего посреди поляны, усыпанной прекрасными цветами. Всё вокруг имеет общий колорит…и только он, лишь волк выпадает из общей картины, он чёрный, чёрный как смоль, он чернее ночи. Он медленно двигается ко мне, но я не ощущаю его агрессии. Мне хочется дотронуться кончиками пальцев до его потрясающе красивой шерсти. Я протягиваю руку. Он оказывается куда больше, чем мне казалось издалека. Его голова, почти что, как голова медведя, широкая, косматая. Уши стоят торчком, слушают шорох, исходящий от меня. Я дотрагиваюсь до его ушей, они плюшевые, шелковистые. Я не могу оторваться, я трогаю его пушистые мягкие уши. Уже не так робко, уже надавливаю ладонью на его голову, ловя каждой клеткой кожи его тепло. Меня начинает захватывать в какой-то водоворот, передо мной разворачивается небывалая трансформация. Чёрный волк начинает распрямляться, его выгибает, шерсть куда-то исчезает с каждой секундой, тело уже не волка, человеческое тело, тело молодое и сильное, я различаю острые черты лица, яркие глаза, острые эльфийские уши, он откидывает голову назад, его длинные чёрные волосы развевает ветром, они шёлковым потоком струятся в золотых лучах.
Я чувствую, как золото льётся мне в глаза, я чувствую…понимаю, что просыпаюсь. Мне тепло, яркое утреннее солнце вливается под веки.
Я ощущаю его рядом с собой. Значит…ты был тем чёрным волком, испытывающим трепет от моих прикосновений к твоих гладким ушам. Ты трогаешь меня под одеялом. Я не хочу открывать глаза, чтобы моя сказка эпохи Возрождения не улетучилась вместе с лепестками, вместе с сиреневым закатом, вместе с гладкой чёрной шкурой, вместе с этими пронзительными глазами. Я полусонно, едва касаюсь его кожи, она такая же гладкая и шёлковая, как шерсть огромного волка. Чувствуя, что я откликнулся на его осторожный призыв, он становится более напористым. Мои глаза всё ещё закрыты, но я вижу сквозь…я чувствую его, не открывая глаз. Твои уши… они будут испытывать тот же трепет, как когда я едва касался их кончиками пальцев. Я касаюсь языком изгибов его уха, путаясь, блуждая им по лабиринтам ушной раковины. Чувствую, как его тело едва выгибается, подаваясь вперёд. Я сам подаюсь вперёд, ближе к нему, прижимаясь торсом к его. Обхватив крепче рукой его голову, дышу ему в шею, кусаю за кожу, кусаю его плечи. Возможно я тоже волк…и у меня нет больше никакой возможности показать свои чувства. Лишь зубы. Я могу лишь несильно кусать его, прижимаясь крепче к его горячему телу. Глаза невольно открываются, медленно…по чуть-чуть, на миллиметр за каждую минуту. Солнце никуда не делось. Не хочу помнить себя, не хочу помнить своё имя, не хочу знать, кто это рядом. Пусть это будет тот эльф-оборотень. Потому что это не может быть кто-то другой. Я хочу, чтобы он больно кусал меня за загривок, но кусаю сам. Видимо, ощутимо, потому что слышу его едва слышное «…мм…». Так всегда. Хочу, чтобы было больно мне, делаю больно другим. Не останавливаюсь. Дотрагиваюсь цепкими пальцами до его спины. Слышу его учащающееся дыхание. Теряю ощущение, не понимая, где я и что вокруг после всех этих перевёртываний и тактильных изучений его тела. Ползу куда-то, касаясь щекой его живота. Испытываю нечто схожее сам. Ощущаю, как его рот сомкнулся. Меня пронзает молниеносная дрожь.
- Ммм…сука… - неразборчиво роняю я.
Втягиваю воздух сквозь зубы, закрыв глаза. Губы пересохли. Касаюсь языком его живота, двигаюсь ниже. Смыкая рот, ловлю его невольную дрожь. Пытаюсь представить сейчас его лицо, но едва справляюсь со своими ощущениями. Я, кажется, чувствую тоже, что и он, потому что знаю, что всё наступит одновременно…
Уши закладывает, как при полётах на самолёте. Жарко. Мокро. Я лежу на спине, не смея открыть глаза. Всё ещё гулко дышу. Слышу шорох рядом, он согнул одну ногу, зашевелился, как всегда первый, поднимается с дивана. Я едва приоткрываю глаза, вижу его силуэт со спины в ярких лучах утреннего солнца.
- Ты даже во время секса не можешь матом не ругаться… - выдаёт он, со смехом в голосе.
- Прости… - сам улыбаюсь, потому что смешно.
- Я мыться пошёл…
Киваю.
- Кинь полотенце!
- Не пойдёшь?
- Не… - лениво тяну я.
Окончательно очнувшись ото сна, одеваюсь, потягиваю шею. Появляется Женька, кивком зовя меня вниз.
- Помнишь, ты спросил меня вчера… - начинаю я, тем самым невольно останавливая его, собравшегося спускаться.
Молчит.
- Ты спрашивал, люблю ли я её? – делаю паузу.
Он ждёт, застыв на лестнице.
- Я…испытываю к ней какое-то тепло…но…. Она не снится мне, понимаешь?
Он смотрит внимательно мне в глаза своим волчьим взглядом.
- Я не вижу её во снах… нет её там…
Мы ещё несколько секунд сверлим друг друга взглядами.
- Спускайся, - наконец, проговаривает он, - все уже завтракать собрались.
- Угу…мычу себе под нос и послушно двигаюсь за ним, сунув руки в карманы.
С кухни доносятся голоса. Останавливаюсь по привычке в проёме двери, оценивая ситуацию. Встречаюсь взглядом с Васей. Он тут же опускает взор.
- Не смотри на него так страшно! – вдруг заступается Зося, - Парень перепил вчерась…
Я отмалчиваюсь, хотя ответил бы, но состояние расслабленное.
Вижу Катьку, сидящую в углу. Как-то скромно улыбается, прячет глаза. От меня ведь прячет, знаю. Сажусь напротив неё. Женька ковыряется в кухонных ящиках. Зося копается у плиты.
- Спасибо… - вдруг тихо роняет Катерина, - и…прости меня…
- За что прости? – так же тихо спрашиваю я.
- Да…просто так… - она опускает своё веснушчатое лицо, но я вижу, что уголки губ подняты. Смеётся. Прежняя.
Шурик рядом потрясающе делает вид, что ничего не слышал, ничего не понял. Хотя это лишь вид, потому что я вижу, что этот породистый зверь знает и понимает гораздо больше. Сразу вспоминается Дао Де Цзын – «Говорящий не знает, знающий не говорит…». Последнее время эта простая истина постоянно подтверждается на практике. Говорят постоянно, доказывая что-то с пеной у рта, именно ничего не знающие…Умные молчат. Молчат, потому что знают. Вот и чёрный волк молчал, потому что знал.
Окинув кухню взглядом, не нашёл ни Снэйка, ни Юльки. Даже удивился бы, если б нашёл. Ухмыльнувшись невольно этой мысли, глянул на Женьку. Сел рядом с Катькой напротив меня. Интересно, чтобы я смотрел и…выбирал? Или… чтобы смотрел и сравнивал? Или…чтобы самому смотреть, где бегает мой взгляд? Если так, то он ошибается. Потому что мой взгляд не бегает. Он уверенный и чёткий. Он отражает мою внутреннюю действительность, коя такова, что в моей жизни всё ясно. Я делаю что-либо только если хочу, и практических мотивов у поступков нет. Они идут из глубины, из нутра, от внутреннего желания, чувств и побуждений эмоционального характера. Я часто слышу в свой адрес необоснованную критику по поводу поведения и внешнего взаимодействия с миром. Почему-то незнающие считают своё мнение истинным и единственно верным, считая себя настолько опытными, чтобы трактовать чужое поведение и чужие мотивы. Я сталкиваюсь с этим на каждом шагу, но я умнее, поэтому никогда не скажу им об этом. Пусть пребывают в своём мифологическом мире, где все должны быть одинаковые, стремясь к только им понятным и правильным в их понимании целям. Я настолько углубился в эту мысль, которая прожигала моё сознание, что завис с вилкой в руках. И очнулся, когда Женька ткнул указательным пальцем мне в подбородок.
- Пока ты ковыряешься в метафизичном, реалисты всё сожрут… - казалось, он читает мои мысли.
Или… просто знает? Потому что сам через это проходил?..
Глава 12.
- Марик, вставай, надо народ проводить… - Женька тормошит меня за плечо.
Я невнятно буркаю сквозь сон, начинаю лениво потягиваться, разлепляю сначала один, потом второй глаз. За окном снова серый тусклый день. Я медленно сажусь на диване, почёсываю затылок, хмуря брови.
- Чё такое? – более менее проснувшись, узнаю у Женьки.
- Чего чего? Народ сегодня по домам разъезжается, завтра Шурику и Васе на работу, у Катьки там какие-то планы, у девчонок…
-Только у меня планов никаких… - улыбаюсь половиной лица.
- Только ты, Марик, можешь позволить себе хоть весь год на даче торчать!
- Только обещай приезжать меня навещать и продукты привози вовремя… - смотрю на него, смеюсь.
Женька делает вид, что недовольно вздыхает.
- Ну, понял…ща...
Поднимаюсь, натягиваю джинсы, на полу нахожу скомканный полосатый свитер, трогаю волосы, поправляю чёлку, потому что искать расчёску слишком долго и слишком лень.
- Иди…чего стоишь пялишься? Жопу мою никогда не видел?
Женька покачивает головой, отмалчивается, спускается вниз, оставляя меня одного наверху. Я выглядываю в окно, там внизу на снегу возле ёлки Шурик с Катькой играют в снежки, она смеётся, кучеряшки торчат из-под яркой шапки. Громко смеётся. Я, кажется, знаю, что мне нравится в ней…
Мне нравится эта детская непосредственность, её искренний лучистый смех, её веснушки…
Ей ещё взрослеть и взрослеть, как и мне. С такой лишь разницей, что пока жизнь не испортила её чистый наивный дух. В отличие от меня…
Почему она, сталкиваясь с неприятностями, пусть со слезами, но преодолевает их, не теряя свою открытую улыбку? Если нас с ней поставить друг против друга, то она будет инь... Если она посмотрит на меня она улыбнётся, мило сморщив веснушчатый нос, широко распахнув свои чистые глаза… Если она будет прыгать и радоваться снегу, хлопая в ладоши, то…что буду делать я?
Я буду стоять, ссутулившись, сунув руки в карманы, смотря на неё одним лишь глазом из-под растрёпанной чёлки, тёмный глаз будет печален, а правая половина рта будет неестественно зло смеяться.
Сейчас мне было сильнее всего жаль, что за все эти зимние дни…я ни разу не видел её такой, какой сейчас она была там. Всё время, что она была со мной, она либо плакала, либо прятала глаза. Как было хорошо раньше, когда она постоянно говорила и говорила, смеялась надо мной и никогда не обижалась. Но… всё когда-нибудь проходит…
Я нехотя отвернулся от окна, подошёл к стулу, взяв с него куртку, которая приветственно прошуршала мне: «Я твоя…».
Я улыбнулся этой мысли, накинув куртку на плечи, спустился вниз, нахлобучил шапку на глаза, вышел в сад. Дневной свет ударил в глаза. Я оступился, вновь забыв про дыру в досках на крыльце, зацепился ботинком, слетел вниз, но удержался на ногах.
- Тьфу ты ахш ты! – вырвалось у меня.
Почувствовал, что поймал её взгляд на себе. Следом за мной на крыльцо высыпали Юлька под ручку со Снэйком.
- Осторожно, дырка! – вскрикнула Катька.
Юлька тут же остановилась, с наигранным ужасом глядя под ноги.
- Ой… - манерно выдавила она.
- Ой, действительно…ДЫРКА! – хамским экспромтом выдал я, - Добрый день, Дырка!
Снэйк тут же понял не о чём, а о ком я. Он хитро посмотрел на меня и разорился диким смехом, сгибаясь пополам.
- Смотри, не обоссысь… - добавил я.
Случайно столкнулся с Катькой взглядом. Взгляд строго сверлил меня. Она-то поняла, что я имел в виду, она не поддерживала, она всем видом показывала недовольство и разочарование.
Только Юля не поняла ровным счётом ничего, аккуратно переступая на высоченных шпильках через неожиданное препятствие в досках. Снэйк всё ещё пребывал в корчах. Кажется, это не Юлю, а его надо было держать под руки. В голове тут же пробежала мысль, что вот сейчас он проводит галантно, ну, насколько позволяет ему образованность, Юлию до машины, обнимет её, облобызает, хлопнет дверцей автомобиля и…прости прощай, пишите письма…и в записной книжке Снэйка лишь добавится очередной ничего не значащий для него номер телефона. Интересно, как он записал её телефон…Юля? Или Юля №3? Или…Юля-шпилька? Я зло хмыкнул себе под нос. Но у неё ведь совсем иные ощущения. Она сейчас приедет домой, позвонит подругам, расскажет о своём бурном рождественском сексе, покажет всем фотки. Выложит их «В контакте». И через пару недель окончательно убедившись, что он, выражаясь дамским языком «долбоёб», сильно позлится и запишет его в СВОЙ список бывших или несостоявшихся.
А Катька недовольна моим поступком. Она вообще стала много позволять себе недовольств в мой адрес. Я заметил, чем теплее я стал к ней относиться, чем больше замечать, чем больше чувствовать её, тем больше она ощущала незримый контроль надо мной и возможность показывать своё разочарование моей персоной.
Пусть показывает. Ей нравится ощущение, что она проявляет надо мной материнскую опеку. В этом она даже забавна. Всё равно её лицо напоминает смешного зверька.
Во дворе появился Женька, в сером пальто, шея замотана длинным тёмно-зелёным шарфом, острый нос прячет от холода в него.
- Ну, что решили? – выясняет он, обращаясь к Шурику.
Шурик отвлекается от своих «снежных игр» с Катериной, выпрямляется, двумя пальцами убирает с лица длинную прядь волос, как-то резко преобразившись во взрослого и серьёзного, примерно такого как сам Женька.
- Жень, ну я отвезу всех. Я ж на тачке, не проблема.
- Хэй! – вдруг подаёт голос Снэйк.
Он кажется таким нелепым на фоне этих двух ухоженных персон, он в широченных штанах, нос смотрит набок, потому что ломали не раз, голос у него хриплый прокуренный.
- Ребят, я с вами поеду, лады? – обращается больше к Женьке нежели ко мне, потому что Женькина машина. И водит Женька.
Ловит немой вопросительный взгляд Юли, сразу оправдывается:
- Я недалеко от Марика живу.
Телега прокатывает, хотя он и вправду не так уж далеко живёт от меня, хотя я сейчас у Женьки живу, но не сути важно, ибо Женька тоже недалече от моей родной квартиры обитает.
- Ну, тогда мы, наверное, поедем. А то вечером в пробки встанем, – поясняет Шурик.
Шурик берёт с земли пару сумок и двигается в сторону калитки. Все гуськом послушно бредут за ним.
Я нагоняю Катьку справа, руки в карманах, довольная саркастичная улыбочка на лице, хорохорюсь перед ней на последок.
- Зачем так о Юльке сказал?
- Да лан, Кать… она же даже не поняла…
- Марик…ты такой злой и грубый…
- Тогда почему ты меня так любишь? – смотрю на неё в упор.
Она недовольна надула губки и шлёпнула меня по шапке.
- Сейчас за такие слова по шапке надаю! – какая смешная угроза из её уст.
- С таким выражением лица будешь Белоснежку пугать… - громко смеюсь.
Доходим до машины. Все утрамбовываются в авто, девчонки за заднем сиденье, Вася понурый сидит спереди, по ходу сам недоволен своим «чудесным» поведением.
Катька на прощание обнимает меня, я сильно сжимаю её и приподымаю над снегом, ставлю на место. Зося чмокает остающихся в щёки, Юля, кажется, назвала Снэйка «Зай».
«Мать её! - мозги мои трясутся от смеха, - этот Зай срать на тя хотел… Какая неимоверная глупость и пошлость…Убил бы сразу, если бы меня Заем кто-нибудь назвал. Гадость какая.». Невольно смотрю на Катьку. Глаза вроде довольные, но немного печальные, смотрит на меня. Хорошо, что она не такая, ей в голову не придёт гнать парням такую пошлятину.
Шурик с Женькой пожимают руки. Шурик хлопает дверцей машины…Уезжают. Я смотрю на дорогу. Начинает падать снег. Пустая дорога, и тёмная иномарка, удаляющаяся на глазах, растворяется в морозном влажном воздухе.
Всё…уехали…как будто ничего не было. Ни встречи, ни смешных ночных посиделок, ни злых шуток, ни Катькиных слёз, ни солнца в его волосах вчера утром…
Я медленно поворачиваюсь.
- Идите шмотьё забирайте и поехали тож. – проговариваю я, - Мне надо дом проверить.
Плетусь по саду назад в уже пустой дом. Тихо в саду. Только вороны извлекают своё громкое «Кра».
Мы со Снэйком сидим на заднем сиденье. За окнами быстро мелькают деревенские дома, снег налипает на стёкла. Женька сосредоточенно ведёт машину, дворники танцуют из стороны в сторону, размазывая липкую грязь на лобовом стекле. До Женькиных ушей постоянно доносятся наша пустая болтовня, начинаю понимать, что если он вытерпит это, то вечером мне обязательно скажет, что я дебил. Пусть… Снэйк – мой лучший друг.
- Ах, ты сука Белоснежка… - громко ржёт Снэйк. Он всегда громкий.
- Дебил…с *** надо было так ржать над тупой Юлей? Я думал она просечёт…
- Слыш…я ещё не всё скурил, дурья твоя бошка. У меня ещё крапаль есть.
- Козлина…блин… - выдаю я, - ты его сныкал хоть?
Смотрю на отражение Женькиного лица в зеркале машины. Понимаю, что завтра он точно будет снова выступать по поводу меня, моего друга и прочей ботвы…да ещё и крапаля, который мы сегодня непременно скурим.
Всё…завтра всё…все разборки завтра, но крапаль мы скурим.
- Может, ты пороешься в своих широких штанах…и окажется, что он не последний? – громко ржу я.
Женька в наши базары не влезает. Ну так…куда ему, он у нас взрослый и респектабельный. Я хоть ещё и не курил, но как-то заранее повеселело, похорошело…
Снег как-то плавно превратился в дождь. В лифте зачем-то повесили зеркало, но в этом подъезде оно точно долго не проживёт. Двери медленно и скрипуче открылись, выпустив на лестничную площадку двух крайне весёлых и одного хмурого человека. Кто-то выкрутил лампу, Женька долго ковырялся ключами в дверной скважине. Наконец, впустил нас в пустую тёмную квартиру. Так странно, нас не было всего неделю, а в коридоре гуляет эхо. Я быстро скидываю обувь, бросаю куртку на крючок. Влетаю в комнату, врубаю свет, лезу в шкаф в поисках дисков с концертами, которые собирался показывать Снэйку. Снэйк влетает в комнату за мной. Сразу становится громко, шумно. Сразу включается большой телевизор, квартира наполняется громкими звуками. Наверное, она даже соскучилась за это время по человеческой речи и звукам. Женька медленно и неторопливо разувается, разматывает свой длинный шарф, лицо ничего не выражает. По правде, в такие моменты мне хочется назвать его «занудой». Уж передо мной мог бы не играть свою вечную роль гордеца.
Снэйк подзывает меня к себе. Радостно достаёт маленькую трубку.
- Блин…у тебя всё с собой…ничего мутить не надо! С фига гнал, что крапаль последний? Отец-эконом, блин! – смеюсь я, глядя на него.
- Учись, пока я жив! - он доволен собой.
Снэйк разваливается на кожаном диване. Достаёт зажигалку.
- Женьк! Давай подваливай к нам…
- Ну его! – отмахиваюсь я, - он не будет.
- Да лан… Кто ж от халявного крапаля отказываться будет? Жень! - он громко окликает его.
В дверях появляется Женька. Я чувствую, чем вся ситуёвина попахивает.
- Марик, не ссы! – вдруг выдаёт Снэйк, оборачиваясь ко мне, словно прочитал гнетущие меня мысли.
- Жень! Ну чё ты, как? Давай, блин, такие ж праздники невьебенные были!
Женька вдруг улыбается, обходит диван и садится рядом с нами.
- Другое дело… - широко улыбается Снэйк, становится видно, что у него нет одного зуба сверху.
Магический ритуал… и дымящаяся трубочка попадает ко мне в руки, я втягиваю дым, прикрывая глаза, задерживаю его внутри, не торопясь выдыхать. Разглядываю деревянного идола на трубке, смотрю в его пустые глаза.
- Шустрее, медитатор, народ ждёт! – похохатывает Снэйк.
Я молча передаю трубку пробуждений ему. Потом она попадет к Женьке. Так… трубка мира ходит по кругу. Я откидываюсь на спинку дивана, Снэйк начинает живо рассказывать какую-то историю, которую я слушаю в пол уха, сосредоточившись на внутренних ощущениях. Вернее тщательно ища что-то внутри.
Я помню, что потом мы совершили нападение на холодильник, Снэйк нашёл в заначке у дяди Славы в шкафу бутылку хорошего вина, которую они с Женькой ополовинили. Потом оказалось, что у Снэйка осталось ещё. И мы снова курили. Часов в 12 ночи Снэйк подорвался домой, сказав мне на прощанье, стоя в дверях:
- Не знаю, как там выглядит золотая молодёжь, ничего не знаю. Золотая молодёжь – это мы, чувак!
В итоге хорошо накурившись, мы с Женькой поняли, что день был длинный и хочется спать, но оказалось, бельё старое сняли в стирку и надо стелить кровать. И самое отвратительное, что Женька ощутил ярую потребность в том, чтобы мы непременно постелили белье, хотя я призывал к здравой логике - просто упасть спать. Но он же такой правильный, такой педантичный. Его дворянская кровь просто не может спать без чистого белья или же без белья вообще. Ну, простынку мы постелили, а вот с одеялом случились большие проблемы, потому что у одеяла есть пододеяльник. И …если вы не знаете, чем занять себя на ближайшие полтора часа по обкурке, то вставлять одеяло в пододеяльник – это то самое занятие.
- Марик…давай я буду держать, а ты тыкай туда одеяло…
- Сука…тыкай… я могу тыкать…только не одеяло…я ничего не понимаю…где у него конец?
- Конец… у него нет конца, у него есть края… возьми за края и тыкай…
Беру за два края и, найдя отверстие в этом огромном тканевом мешке, начинаю просовывать внутрь одеяло за уши.
- Суй аккуратней… просовывай давай глубже…
- Женя…я, сука, ща тебе суну. Я не понимаю ни ***, куда его сувать.
- Давай так…ты заткни всё одеяло внутрь…
- Давай… - рьяно всовываю со злобой одеяло внутрь, сдувая со лба волосы.
Женька стоит и держит пододеяльник за уши, как ни в чём не бывало.
Пытаемся расправить. Трясём с двух сторон, понимаю, что что-то не то.
- Марик…у тебя руки из жопы растут…оно там всё перекрутилось внутри.
- Подожди… Давай ещё раз встряхнём! – предлагаю.
Встряхиваем.
- ***ня какая-то… - подвожу итог.
- Не ругайся…лучше…давай так…
Внимательно слушаю его.
- Давай влезай внутрь пододеяльника, найдёшь, где оно спуталось, распрямишь… и мы снова встряхнём.
Начинаем переворачивать это пухлое гигантское существо. Нахожу огромную щель в его пасть, влезаю. Ещё ничего не сделал, понимаю, что сейчас сдохну тут, жарко и лень ужасно шевелиться. Но я пытаюсь понять, где оно перекрутилось, кажется, нахожу, начинаю распрямлять.
- Ну чего там? – осведомляется Женька.
- Бля…я ща здесь ёбнусь. Мне жарко, я…запутался, кажется.
- Блин…ну вылезай тогда, давай я слазаю…
Я начинаю давать задний ход, понимаю, что нога запуталась в тряпках.
- Ё…я выхода не вижу…
- Мудило… - выдаёт он откуда-то снаружи.
Вокруг меня лишь синего цвета ткань и цветное одеяло, которое похоже на большую улитку.
- Ща я тебя выну, не бойся…
- Я не боюсь, - задето моё самолюбие, - я ваще ща его порву на хрен!
- Я те порву! Сам будешь тогда на свои деньги покупать…
- Ну…помогай давай… вынимай меня.
Слышу, как он начинает копаться, ковыряться, дёргать в разные стороны пододеяльник. Я тщательно стараюсь выбраться наружу. Каким-то образом спасительная щель в этот мир оказывается у меня за ухом, Женька вытягивает меня, я, путаюсь в ткани, но всё-таки вылезаю. Одновременно со мной и половина пододеяльника выворачивается на изнанку.
- В баню твой пододеяльник!
- Нет… ну нельзя всё так оставить, ты же понимаешь… - упорствует он.
- Не ****…я спать хочу… можешь один в нём копаться.
Женька встал, повертел всё это сооружение, посмотрел с одной, с другой стороны… чем закончилась история противостояния Женьки и пододеяльника я в тот вечер так и не узнал…
Потому что проснулся уже на следующий день поперёк незастеленной кровати в тех же джинсах и майке, в которых был накануне. На часах было пол первого, Женька дрых рядом, а на полу так и лежал ком из постельного белья…
Глава 13.
Быстро шагая по серому тротуару, вдоль стоящих в «пробке» машин, я вглядывался внутрь автомобилей, разглядывая людей, всматриваясь в их лица. Они, в свою очередь, с любопытством разглядывали меня, моё лицо. Люди по своей сути существа любознательные с пытливым умом, но им совершенно безразлично, кто шагает мимо них. Им лишь праздно интересно. Мои глаза фиксируют все эти лица, они фиксируют даже больше: белого игрушечного тигра на приборной доске, красную кофту на переднем сиденье, небрежно брошенную кровавым пятном. Так странно… Сколько лиц, сколько жизней сейчас стоит в «пробке» и смотрят на меня, а я смотрю на них, не запоминая никого. Как удобно устроен мозг. Он видит, воспринимает, фиксирует и забывает…. Забывает с такой быстротой, с какой несётся лихой мотоциклист по узкой вихляющей горной дороге. Так же несутся мысли по извилинам мозга, накрениваясь на резких поворотах. Несутся мысли… несутся люди…
Все они едут куда-то… зачем?..
В этот момент мой мозговой мотоциклист резко затормозил, завизжав тормозами и оставив след на влажном асфальте. «Я тоже должен поехать куда-то… в поисках себя…» - подумал я. Остановился от этой мысли. Затормозил. Я действительно должен поехать. Но не один. Есть те, кому так же необходимо узнать о себе что-то.
Порывшись в кармане джинс, я извлёк телефон, холодными непослушными пальцами включил, посмотрел время. Подсчитал. Понял, что как раз чудесно успеваю.
И я побежал, я бросился бегом по серому слегка влажному асфальту, мимо скучающих в автомобилях людей. Я неровно дышал, но продолжал бежать, ощущая всем телом это движение, которое так было необходимо мне, моему застоявшемуся телу, моему скучающему мозгу, моей закостенелой жизни. Бежать вперёд, к неведомой расплывчатой цели, даже если и не цели вовсе, но двигаться вперёд.
Я взбежал по ступенькам, ворвавшись в здание ВУЗа, где она занималась, столкнулся с какой-то девицей, которая неловко отпрянула, покрутив у виска пальцем, бросив что-то вроде: «Совсем что ль?». Что «совсем» или кто «совсем», она, конечно, не сказала. Как часто у людей вылетают неконтролируемые слова, они взлетают в воздух, как маленькие, едва оперившиеся воробьи, взлетают ввысь и пропадают навсегда, бессмысленные, пустые. Подбегаю к висящей на стэнде «информационной доске», рыщу глазами в расписании, нахожу. Запоминаю, несусь на третий этаж. Считываю номера аудиторий. Вот она…та самая, необходимая мне, открыта. Заглядываю внутрь. Преподавательница что-то говорит. Игнорируя её, разыскиваю глазами Катерину. Нахожу Каштанку, сидящую в третьем ряду. Машу ей рукой, пытаясь обратить на себя внимание, вместо этого смотрят на меня не те. Смотрят с любопытством, кто-то хихикает.
- Белоснежка! – выкрикиваю…
Тут же обращаю на себя внимание всех, в том числе и преподавательницы. Она тут же начинает известную занудную песню, типа: «Кто вы такой, молодой человек…» и ля-ля-ля, как будто для неё это имеет какое-то значение. Катерина подскакивает, как ужаленная, начинает глупо и часто повторять: «Извините!». Хватает сумку, пробирается сквозь ряд сидящих, выскакивает ко мне за дверь. Я хватаю её за руку и волоку за собой. В аудитории за нашими спинами продолжается общее веселье и недовольство преподавательницы.
- С ума сошёл! Вот она мне влепит завтра!!! – кричит Катерина.
Я смеюсь…
- Завтра тебя не будет здесь…
- Что значит?.. – недоумевает Катерина, едва поспевая за мной на своих каблучках.
- Сейчас объясню…
Я бегу вниз по ступенькам, держа её за руку, она, спотыкаясь, неуклюже, словно застигнутая врасплох Золушка, бежит вниз за мной, не отпуская моей руки, что вот-вот, кажется, она потеряет свой хрустальный башмачок.
- Подожди… - вынимает из сумочки гардеробный номерок.
Я выхватываю его из её рук, забираю нежно-кремовое пальто, требовательно помогаю ей его надеть. Всё в спешке, как будто рушится здание, и это последние секунды, когда мы можем выскочить из-под завала. Она на ходу застёгивает пальто.
- Мы уезжаем завтра утром.
- Куда? – Катерина выпучивает глаза, абсолютно ничего не понимая, - Кто уезжает?
- Мы! Ты, я и Женька… но он ещё не знает.
Она останавливается, широко открывает свой ротик и начинает заливисто смеяться. Неостановимо. Смотрю на неё, как она машет головой, словно норовистая лошадка, как заливается ярким, звонким смехом.
Не могу удержаться и улыбаюсь.
- Ой, не могу вообще… - она опирается рукой о моё плечо, стараясь отдышаться, - Тебе, Марик милый, лечиться надо. У тебя слишком возбуждённая нервная система.
- Ну, так вылечи меня! – смеюсь.
- Для чего ты сорвал меня с занятий?
- Пошли… - тяну её за собой на улицу.
Выкатываемся из подъезда здания, хочется вздохнуть полной грудью, как будто осуществил что-то неимоверное – вытащил её из-под завала.
- Что за нелепые идеи? – Катерина смотрит на меня испытующим взглядом.
- Нам троим необходимо путешествие в поисках духа.
Она неотвратимо смотрит на меня. Лицо серьёзное, смотрит очень внимательно, как будто ищет подвох в моих словах, разглядывает меня, словно не уверена, кто перед ней.
- Нет, - отрицательный взмах головы, - НАМ троим это не нужно. Это нужно лишь тебе. Он и я. Мы определились. Нам нечего искать в твоём путешествии. Это ты скользишь на грани, не зная, в какую сторону податься. Неуверенный здесь лишь ты.
Она застала меня врасплох этими словами. Я, признаться, не ожидал от неё такой резкости, такого уверенного тона, такой непоколебимости. Возгорающаяся внутри меня шалость тут же сошла на нет. Испарилась так, будто сама мысль о ней – была лишь сном, ночной фантазией, которая с утра показалась простой и неинтересной банальщиной.
Внутри вскипало негодование по поводу «кажущейся ей моей неуверенности». Сказать было нечего. Слова вообще странная штука. Их можно понимать так, как хочется на данный момент. Я не стал посылать в воздух эти звуковые сочетания, несущие абсолютно разный смыл для каждого конкретного человека. Вместо этого я резко схватил её за отвёрнутый воротник пальто, молниеносно приблизил к ней лицо и поцеловал в губы, она не ответила, но и не оттолкнула, я не прекратил, не смотря на отсутствие реакции с её стороны. Я продолжал напористо целовать её в губы, проталкивая язык ей в рот. Наконец, она сдалась и ответила. Как-то испуганно, с осторожностью крадущейся мыши. Я не собирался останавливаться, даже ощутив спиной чьи-то взгляды, даже когда кто-то, выходя из подъезда, слегка толкнул меня в спину, потому что мы стояли на проходе. От неё пахло яблоками. Она отстранилась лишь, когда я стал неумело задирать подол её пальто.
- Поехали ко мне, - тихо проговорил я, касаясь ртом её волос.
Она начала было что-то говорить, но я целенаправленно игнорировал её неуверенность, крепко сжав тёплую маленькую руку и ведя в сторону троллейбусной остановки.
«Либо сегодня, либо никогда…». Какая-то слепая уверенность вела меня. Я не думал о последствиях, я полностью отбросил мысли, поплыв на волнах ощущений. Мне не хотелось, чтобы я вдруг опомнился, или тем более опомнилась она, я не давал нам такой возможности, растворяясь телом в этой ситуации, абсолютно вышедшей из-под контроля. Я не помню, как привёл её в свою квартиру. Всё мелькало перед моими глазами, как плохо смонтированный дёргающийся клип. Вот дверь, ключи на ощупь, пустой тёмный коридор, пёс выбежал, встречает, подставляя голову мне под руку. Руки игнорируют его, они заняты чем-то другим, кем-то, от кого пахнет яблоками.
Куртка, пальто, кеды, сапоги, сумка – все эти вещи, сами сбрасываются, падают на тумбочку, скатываются на пол, шурша, мягко стекая вниз, любовно соприкасаясь. В дверном проёме комнаты возникает голова отца, жующая что-то, он внимательно не без удивления смотрит, смотрит нам вслед, удаляющимся в страстном танце витиеватых движений, захватов, прикосновений. Шёпот ткани, движения мышц, дыхание невысказанных слов, острые мурашки на коже, мягкие шелковистые прикосновения её пальцев, спрятавшаяся робость, плавные изгибы её тела. Мягкость была во всём. Я мысленно сравнивал её с собой. Она, как обтекаемая, упругая, мчащаяся антилопа по знойной саванне, испуганная, но грациозная. И я, остробокий от худобы и поджарости, быстрый, где-то грубоватый, летящий, спешащий обогнать ветер гепард. Она казалась добычей в моих зубах, пылко сопротивляющаяся, жарко дышащая, пахнущая зелёной травой. А я впивал свои острые, не знающие пощады зубы в её молодую плоть, ощущая свою власть над ней в полной мере, упиваясь ею.
Жар стих. Я лежал рядом, глядя в потолок, не смея взглянуть ей в глаза. Она пошевелилась, слегка упёршись локотком, заигрывая, улыбаясь, кудряшки растрёпаны, раскиданы по плечам. Кажется, она счастлива. Ну, что ж, я дам ей это счастье, раз так решил. А гложущие мысли, индульгирование, баталии разума и сердца будут потом. Всё потом. Не сейчас, сейчас я утону в её рыжем свете, упиваясь охотничьим азартом. Я слишком долго не мог понять, слишком долго сдерживал себя. Не понимал, что рвалось изнутри. Может, я и сейчас не понимаю, что движет мной, но я не хочу думать.
Она склонилась надо мной, щекоча свисающими кончиками волос, мягко провела по моей груди пальчиком, наклонилась ниже, глядя в глаза, будто ожидая ещё чего-то. Продолжения.
Аккуратно касаясь подушечками пальцев, она проводила из стороны в сторону по моим соскам. Закрыв глаза, я выпустил несколько неритмичных выдохов, по которым она могла понять, что её прикосновения заставляют напрягаться моё едва расслабившееся тело…
***
Весь тот день я помнил смутно, сквозь фильтр ощущений, заставляющих вздрагивать в экстатическом вопле моё тело. День ли, вечер ли… я уже плохо помнил, потому что время смыло, наполнив танцем страсти. Время остановилось, хотя для других летело так же, как летит обычно. Неостановимо, быстро. Поздно вечером я проводил её домой. Она устало улыбалась. Думаю, я тоже выглядел вполне усталым, но самодовольным и насытившимся, как отъетый белый кот из подъезда, устало глядящий на мир с претензией: «Чем вы вообще можете меня удивить?..».
Как ни странно, я вернулся домой, уже не боясь реакций моей матери. Она не сказала мне ничего. Батя оценивающе, но с лукавинкой в глазах смотрел на усталого меня, когда я вернулся, закрыв входную дверь на щеколду. Он опять что-то жевал, сидя на кухне, попивая горячий чай, распускающий цветы пара, струящегося дымком вверх.
Он неловко то ли хмыкнул, то ли кхекнул. Кажется, я даже понял отчего. Возможно, ему и хотелось бы поговорить и обсудить со мной мои сексуальные утехи, но он лишь подал вид, ничего не сказав. Я прошёл в свою комнату, посмотрел на рьяно раскиданную постель, как будто в ней бесился огромный зверь. Ничего убирать не хотелось. Я сел на корточки возле постели, прислонившись к ней спиной. И именно тогда меня накрыло. Беспощадно накрыло всё то, что я наглухо запер в своём сознании.
Ради чего? Зачем? Возможно, для удовлетворения своего эгоизма. Доказать свою решительность и уверенность. И что теперь? Готов ли ты нести ответственность за это? Говоришь – быть честным перед собой и всегда делать то, что считаешь правильным. Или всё-таки то, что хочешь? Воспламеняться и гореть. А потом восстанавливать почерневшее искорёженное нутро.
Теперь я понял кое-что, о чём писали древние в своих книгах. Любовь женщины развращает мужчину. Она растлевает его, потому что он чувствует себя Богом, он ощущает себя царём. Он владеет женщиной, и его эгоизм поёт, он упивается собой, своей силой и властью, как упивался я. Любовь двух мужчин другая. Она…честна?.. Равноправна? Она причиняет боль.
Я опустил голову на колени, закрывшись руками. Так лучше думалось.
Она была права, говоря о моей неопределённости. Я сам страдал от неё даже больше, чем от раздирающего стены одиночества. Я искал себя с ним. Вернее, я бежал от своих мыслей, погружаясь в эрос с ним, вот теперь я, вновь, сбегая от себя и одиночества, которое никуда не пропало, кинулся на неё, чуть ли не сожрав от сладострастия. Врал ли я им, когда чувствовал, когда делал поступки, которые, как мне казалось, и есть истинный я? Или всё, что я делал, диктовало моё эго? Или пламя, возгорающееся внутри?
Предал ли я его? Предал ли её? Себя? Или сразу всех троих?..
Как бы я ни хотел, я, кажется, не мог любить по-настоящему. Любить кого-то, не себя. Не сиюминутно, а перманентно?
Случайные искры продолжали разжигать огонь размышлений, но тонущие в сумрачном свете стены и раскиданная постель безмолвствовали, игнорируя сжавшегося в ком, скорченного человека на полу…
Эпилог
Конечно, я пришёл к ней позже, сказав, как она много для меня значит. Я пришёл к нему, сказав всё. Сказав даже больше, чем хотелось. Я прощался, но прощался не навсегда. Никто не остановил меня, потому что я решил. И на сей раз был уверен в необходимости действия.
Или это очередной акт эгоизма бросить их так, как бросил я. Думаю, нет. Это необходимость.
Яркое солнце смотрит в глаза, вдалеке гудят электрички, столбы электропередачи уходят в перспективу, жужжа, как летние мухи. Я сажусь в полупустой вагон на лакированную деревянную скамью, как в детстве, предвосхищая путешествие. За окном будут мелькать дома, деревья, местности, заборы… Бесконечные заборы, скрывающие от нас глубины подсознания. В моей жизни больше не будет заборов. Я снесу их к чёртовой матери, возведя мосты…
Мемуары Татьяны
© Copyright: Татьяна Перекрёстова, 2018
Свидетельство о публикации №218011400216
Свидетельство о публикации №218011400216
Рецензии