Оркестр

                Памяти моего друга
                Ашурова Беньягу Ильизировича         


           Художественный руководитель и дирижер нашего оркестра Вениамин Лазаревич, узнав, что у него онкология в необратимой стадии, решил, не дожидаясь конца, устроить себе преждевременный, но менее мучительный уход. Эта история о том, каким образом он осуществил свой замысел.
           Город наш небольшой, разросся от ранее находившейся здесь дворянской усадьбы, имеет глубокие традиции в области обучения, воспитания и становления мастеров классической музыки. Имеется большая многопрофильная музыкальная школа с талантливыми педагогами, и практически все городские дети и многие ребята из близлежащих селений, во всяком случае, начинают в ней обучение. Далее все зависит от характера, умения и желания заниматься настоящей музыкой.  Также, город известен своим несколько самобытным, однако, очень талантливым симфоническим оркестром, дающим успешные концерты и за пределами домашнего региона. Расположился он в Доме культуры - здании, ранее бывшем одним из двух кинотеатров города, затем любезно переданном мэрией в бессрочное пользование коллективу оркестра. Музыканты, так или иначе, проходили свое становление здесь. Однако, большинство из них, помимо музыки, работают и в других сферах деятельности, имеют разные профессии и должности. Зарабатывать и жить музыкой, даже работая в городском симфоническом оркестре, практически невозможно. Ремонт Дома культуры отчасти тоже осуществлялся силами и средствами оркестра, что позволило почти тысяче зрителей наслаждаться качественной акустикой в зале.
           Но давайте вернемся к тому, с чего начали. Вениамина Лазаревича, несмотря на его еще не пожилой возраст, пятьдесят семь лет, уважали и почитали все, кто был с ним знаком. А знали его практически все горожане сознательного возраста. И беда, случившаяся с ним, была им небезразлична. Когда Вениамин Лазаревич увидел жалостливые лица учеников младшего класса музыкальной школы, которую он курировал, то понял, что Галина Алексеевна, врач городской больницы, а по совместительству, или наоборот, вторая флейта в его оркестре, язык за зубами держать и не думала. Сочувствие лилось на Вениамина Лазаревича со всех сторон в таких масштабах, что ему еже хотелось поскорее покончить с этим.
           Надо было доделать несколько дел: подготовить и пригласить единственную родственницу – сестру Вениамина Лазаревича, Надежду Лазаревну, тоже «осчастливленную» уже как несколько лет аналогичным недугом, дописать и сыграть с любимым оркестром собственный этюд, над которым он трудился последние время. И вот, когда была отыграна премьера, на которой горожане уже не сдерживали слез, Вениамин Лазаревич выдохнул: «Все!»
          На следующий день он пригласил группу музыкантов, в том числе и меня, к себе на чаепитие, и в тяжелой, гнетущей, но со всех сил силящейся быть просветленной, улыбающейся и ироничной обстановке, медленным, но твердым голосом произнес: «Все, ребята! Мое время вышло!». На редкие возгласы: «Да Вы что? Сто лет проживете!» и прочее, он вяло поднял руку: «Спасибо, я знаю, что вы меня любите. И я вас очень люблю и горжусь вами. Но время пришло, и я это чувствую». Все молчали, опустив головы в пол и глядя по сторонам, пытаясь спрятать наворачивающиеся слезы. «Не надо плакать. Я прожил прекрасную жизнь, напоенную музыкой, окруженный талантливыми музыкантами - моими детьми, как я смею считать. Я завершил все, о чем мечтал. Большее было бы уже не так значительно. И сейчас, я прошу вас выполнить мое последнее желание». Все замерли, ожидая воли своего наставника. «В воскресенье, послезавтра, прошу прийти в наш Дом культуры в концертной одежде в максимально большом составе. Я хочу попрощаться со всеми. Сыграйте мне то, что я люблю, но уже без меня. Герман Сергеевич, обратился Вениамин Лазаревич ко мне, я Вам вверяю эту задачу.
           Весь субботний день до позднего вечера мы репетировали, вспоминая любимые произведения и темы своего наставника.
           В воскресенье ранним утром к городскому Дому культуры подъехало такси. Приехали оповещенные о просьбе Вениамина Лазаревича трубач Саша Козлов и пианист Сергей Осипов. Они прилетели одним самолетом из Москвы. Эти музыканты были городской гордостью, так как добились большого уровня признания, каждый на своей стезе, и большую часть времени проводили за рубежом, выступая в различных, наперебой приглашающих их, классических и джазовых коллективах. Сейчас эти два талантливейших музыканта, разместившись на пока еще не заполненной оркестровой сцене, поочередно исполняли свои сольные программы, а иногда дуэтом, видимо когда-то ранее отрепетированные композиции. Постепенно сцена наполнилась музыкантами, а зал, пришедшими на прощание с мэтром, горожанами. Музыканты, в том числе и я, были в концертных костюмах и готовились к выступлению.
           К обозначенному времени в зал вошел Вениамин Лазаревич. Он был в повседневной, но опрятной одежде, и улыбался каждому, подходившему к нему поздороваться за руку. Далее, сделав несколько легких поклонов находившимся на сцене и в зале, он сел на отведенное ему место в первом ряду второго блока партера.
           Я, взяв микрофон, объявил: «Уважаемые коллеги! Уважаемые друзья! Сегодня наш уважаемый Вениамин Лазаревич не будет стоять, как обычно, у пюпитра. Он пригласил нас, чтобы увидеться, перед тем, как я надеюсь, продолжить лечение от своего недуга. Сегодня мы будем играть разные, на наш взгляд, любимые произведения мэтра. Раздались неуверенные хлопки, переросшие затем в аплодисменты. Я встал к пюпитру. Заиграла музыка.
           Через около получаса игры по залу прошел тревожный шепот, в котором можно было уловить: «Умер! Маэстро умер!»  Я прекратил дирижирование и повернулся.  Музыка прекратилась. В зале не было страха, паники, только сожаление и любовь. Музыканты медленно вставали со своих мест и двигаясь по проходу в середине партера, вглядывались в одухотворенное спокойное, застывшее на какой-то высокой ноте, бледное лицо Вениамина Лазаревича.
           Не знаю точно, при исполнении какого произведения обрел смерть наш глубокоуважаемый наставник, могу только предположить, и надеюсь, что именно в этом и был замысел мэтра - умереть в момент высокого восхищения, восторга, наивысшей радости от прекрасной музыки, от ее безукоризненного исполнения его оркестром. И в этот момент невидимая во вселенской бесконечности размерность, могла легко открыть ему свою дверь - по ту, пока не ведомою нам, сторону бытия.
           Приехала скорая, и медики забрали безжизненное тело нашего наставника.
           Хоронили Вениамина Лазаревича всем городом. В процессии шли, исполняя различные траурные мелодии старшекурсники нашей музыкальной школы, ведомые их преподавателями. Люди медленно шли за гробом, вспоминая давешнее утро и смерть Вениамина Лазаревича. Хотя наш город многонациональный, только здесь, на кладбище, люди задумывались о том, кто из них к какой конфессии относится.
           Когда Вениамина Лазаревича захоронили и настало время читать «Кадиш», несколько мужчин, в том числе неиудейской веры, вызвались исполнить этот естественный сыновний долг перед усопшим. Несмотря на заверения раввина, что это неправильно, их настойчивость и уверенность в своей логической правоте, что они не меньше родных, к сожалению, недарованных мэтру сыновей, почитают и любят этого человека, наверно все же не убедили раввина, но обряд он все же совершил в соответствии с канонами своей религии. Десять мужчин, повернувшись в указанную раввином сторону, в разнобой, но с уважением и тактом друг к другу, читали «Кадиш» под многочисленные отклики «Аминь!» присутствующих горожан.
           «Хитрец! Ай, хитрец, Вениамин Лазаревич!» - промолвила Галина Александровна, узнав заявленную патологоанатомом, литавристом Арсеном Гамлетовичем, причину смерти наставника: «Синдром счастливого сердца».
           Учитывая то, что в обязательном воплощении замысла у Вениамина Лазаревича была некоторая уверенность, можно предположить, мэтр уже неоднократно был в таком пограничном состоянии восхищения. Но теперь, в день прощания, он не стал себя удерживать от наступления ожидаемого приступа.