Псих

                Этого парня боялись все - и мальчики, и девочки. Когда они выходили из школы, они опасливо озирались вокруг и, случайно высмотрев его в толпе, прятались за спины прохожих или быстро перебегали на другую сторону улицы. Он был попросту психом, ненормальным, больным на голову человеком с какими-то садистскими наклонностями. Он уже давно окончил школу и, видимо, живя где-то поблизости, болтался со своей компанией без дела, появляясь то в одном, то в другом месте нашей злосчастной улицы. Возможно, он уже где-то работал и мог свободно покупать в магазине спиртное, так как трезвым его почти никто никогда не видел. Такое сочетание психопата со спиртным грозило вылиться во что-то страшное и непредсказуемое. В такие минуты с ним нужно было разговаривать предельно вежливо, с осторожностью подбирая слова, без заносчивости и зазнайства. Но, если кто-нибудь по своей неопытности или наивности посылал его нечаянно куда подальше, он начинал злиться и психовать, и остановить его уже было невозможно. Поговаривали, что он даже пускал в ход ножичек, которым безжалостно и устрашающе потрясал в воздухе.  Не знаю, успокаивался ли он после того как доводил свою жертву до отчаяния или нет, но его, видимо, вполне устраивало такое положение дел. Ему, по всей видимости, доставляло огромное удовольствие держать  нашу улицу в постоянном страхе. И нам оставалось рассчитывать только на быстроту своих собственных ног и умелое маневрирование в лабиринтах многочисленных проходных дворов.
                Но, тем не менее, он всегда находился в гуще какой-нибудь компании, и его вполне можно было принять за обычного нормального парня. Они стояли около какого-нибудь двора, возбуждённо о чём-то разговаривая, и весело смеясь. Но глаза его постоянно бегали по головам и лицам прохожих, постоянно рыскали, что-то ища незаметно для других, подыскивая в округе себе добычу или свою очередную жертву. По каким критериям он её выбирал, было неизвестно - ему было абсолютно всё равно, кто в очередной раз это будет, но доставалось от него одинаково всем, и мальчикам, и девочкам. Одним словом - он был психом!
                Но к девочкам у него было несколько иное отношение, чем к мальчикам. Он любил с ними слегка позаигрывать, прикинувшись этаким джентльменом, умеющим ухаживать за слабым полом и, конечно, любил назначать им свидания. У него, видимо, как у всех помешанных, была великолепная зрительная память. Увидев раз человека, может быть, мельком, он мог без труда, по истечении какого-то времени узнать его в толпе и внезапно преградить ему путь. Но, если остановит, пощады не жди! Либо надейся на счастливый случай, либо сдерут с тебя три шкуры! Ребята из его компании, конечно, в таких случаях, старались его как-то успокоить и утихомирить, прибегая к различным ухищрениям. Когда он пребывал в хорошем настроении, он поддавался на их уговоры, но когда он был не в духе, они уже к нему не лезли, – боялись, - это как раз то, что называется «себе дороже». Так что, лучше, завидев его издалека, обойти его стороной «от греха подальше». Но коли ты попалась…
               Это начиналось так, причём абсолютно с каждой девочкой одинаково: он загораживал дорогу, пытаясь о чём-то заговорить – ни в коем случае нельзя было отвечать на его вопросы пренебрежительно и грубо, он мог страшно разозлиться. Потом он назначал свидание, всегда в шесть часов вечера около школы. И после всего этого наступал кульминационный момент, когда он прямо спрашивал девочку «придёшь или не придёшь на свидание?», то есть «да» или «нет». Девицы, как правило, отвечали «да», чтобы поскорее от него избавиться. Но он, инстинктивно чувствуя фальшивые нотки в их голосе, ещё дольше продлевал их мучения, не отпуская  домой, ухватив своими «клешнями» руку и удерживая так их бедных целую вечность, пока, наконец, не надоедало ему самому или кому-нибудь из парней каким-то чудесным образом не удавалось его отвлечь от этого спектакля. Но, если та или иная девочка, пообещав прийти на свидание, не приходила, он начинал её преследовать, ища удобного случая, чтобы отомстить и тогда начиналось всё снова. И наивно было полагать, что он не вспомнит её лица, не узнав её на улице и, пройдя мимо. Как у всех помешанных у него была очень хорошая зрительная память. И такие девочки дорого бы заплатили за то, чтобы не встретиться с ним в очередной раз.
             К их числу принадлежала и моя подруга. Ей «посчастливилось» все эти прелести испытать на собственной персоне, вернее «шкуре». Она мне долго, со всеми подробностями и в красках живописала свою душераздирающую историю, а её панический страх, переходящий в животный леденящий ужас передался и мне. И когда мы шли с ней по улице, она только и делала, что высматривала этого «психа», ни на секунду не расслабляясь. Зато завидев его, мы срывались с места и бежали что есть мочи тёмными закоулками проходных дворов, скрываясь от предполагаемой погони. Я, конечно, плохо понимала, зачем я, как трусливый заяц также как и она убегаю от этого парня. Он же мне не сделал ничего плохого, и мне ни разу ещё не пришлось повстречаться с ним на узенькой дорожке. Но я уже настолько была пропитана всеми этими ужасными рассказами, что его образ не выходил у меня из головы.
             И вот, такой день наступил. Как- то раз, вечером - было около десяти часов - я возвращалась от подруги домой. И не успела я выйти из парадной, как меня кто-то окликнул. Передо мной стоял какой-то незнакомый парень. В голове моей не улёгся ещё пыл наших девчоночьих разговоров и, поэтому я не сразу поняла, кто сейчас стоял передо мной. А когда я его узнала, от внезапности такой ситуации, от страха и оцепенения, я потеряла дар речи. Я посмотрела вокруг, надеясь на спасенье, но улица была совсем пустая и знакомых ребят из его компании, да и просто прохожих что-то не было видно. Он стоял один. Помощи ждать было не откуда и поэтому ничего не оставалось, как рассчитывать только на свои собственные силы. Но в его фигуре на первый взгляд не было ничего угрожающего и страшного. Он был невысокого роста, белобрысый, с бесцветными маленькими глазками. Тонкие губы придавали лицу циничное и злое выражение. Но он улыбался и всем своим видом показывал, что узнал меня и, что ужасно этому рад, напрасно пытаясь  продемонстрировать мне свои добрые намерения, убеждая меня всем своим поведением, что он бескорыстен и безобиден, как маленькая невинная овечка. Но я-то уже знала, с кем имею дело, и какие от моего неправильного поведения могут быть последствия. Я своей кожей чувствовала, что охота уже началась, и, что если я двинусь с места, чтобы убежать, он побежит за мной, а там уже пощады не жди.
- В чём дело? – попыталась я внести ясность и попробовала сделать шаг в сторону.
- Ни в чём… – он моментально загородил мне дорогу.
- Что тебе нужно? – спросила я, глядя ему прямо в глаза.
- Ничего, – ответил он, также пристально глядя и, изучая меня. «Ненормальный!» - подумала я, отстранившись от него и приблизившись к водосточной трубе.
- Слушай, я тебя знаю, – наконец, сказал он.  - Я тебя видел, когда ты выходила из школы.          
- Ну и что из этого? – спросила я.
-Ничего. Как тебя зовут? – он приставил руку к стене.
- Не всё ли равно, как меня зовут? – я взглянула на него с возмущением, но мысленно я уже прощалась с жизнью.
- Нет, ну, правда, как тебя зовут? – настаивал он. – Вот меня, например, зовут Витя. – А тебя?
              Выдержав паузу, я всё-таки назвала своё имя, хотя мне совершенно не хотелось этого делать. Моё теперешнее состояние почему-то абсолютно не располагало к непринуждённой беседе. В голове пульсировала только одна-единственная мысль, как бы поскорее от него избавиться. И вдруг я услышала его коронную фразу:
-  Слушай, а давай с тобой встретимся завтра.
             Я почему-то решила, что смогу его перехитрить, забыв об ошибках всех предыдущих девчонок, и уже с радостью готова была согласиться, чтобы, наконец-то, отвязаться от него, но он неожиданно произнёс:
- Ты не торопись, подумай. Скажи мне только правду. Если обманешь, хуже будет…
             И пристально и испытующе посмотрел мне прямо в глаза.
             Что мне делать? Я же знала, если не воспримешь его всерьёз, отмахнёшься от него, вообще ведь, не отпустит, а, если соврёшь, он может потом случайно встретить тебя и отомстить. И на этом закончится моя спокойная безмятежная жизнь, что даже по собственной улице я уже не смогу перемещаться, как свободный человек. И стану до конца своих дней бегать по проходным, обходным дворам, как затравленный заяц.
- Мне нужно идти! Меня дома ждут! – я попыталась развернуться, чтобы продолжить путь. Но не тут-то было, он сильно схватил мою руку.
- Отпусти! – вскрикнула я, но он сжал руку ещё сильнее. – Я не собираюсь никуда убегать, отпусти! –  взмолилась я, и он слегка разжал пальцы, но руку не отпустил.
- Ну что, встретимся завтра или нет? – настаивал он.
- Когда и где? – спросила я.
- В шесть часов вечера около школы.
               Я молчала, потупив глаза, не зная, что ответить. Пауза уже слишком затянулась, и надо было на что-то решаться. Но тут вдруг меня осенила одна спасительная мысль.
- И не стыдно тебе? – слегка осмелев, задала я вопрос.
- А почему мне должно быть стыдно? – удивлённо спросил он и неожиданно отпустил мою руку.
- Ты не боишься, что те, кому ты назначаешь свидания, придут все разом, в одно и то же время? Не боишься?
- Почему?
- Потому что я не первая, кому ты назначаешь свидание и тоже в шесть часов вечера около школы.
- А кому еще?
- Кому, кому, знаю кому!
- Ну, хорошо, я не буду больше никому назначать свидания. А ты придёшь?
               Он опять уставился на меня в упор. Что мне ответить, «да» или «нет»? И то и другое не очень-то подходило, потому что исход был слишком очевиден.
- Ну, ладно, слушай, Витя. Я не понимаю тебя. Ведь, если я откажусь, ты ведь не отпустишь меня?
- Нет, – ответил он, немного подумав.
- А, если соглашусь, только чтобы отстал, это же будет обман?
- Да.
- И ты ведь всё равно меня не отпустишь?
- Почему, если согласишься, может и отпущу, – произнёс  он и самодовольно усмехнулся.
- Даже, если совру? - теперь я смотрела на него в упор.
- Если соврёшь, не отпущу, – был его ответ. – Ну, так как, встретимся завтра?
              Я смотрела ему прямо в глаза и искала в них хоть каплю здравого смысла. Любая логика была здесь бессильна, и эта лестница, так ладно выстроенная из стройных цепочек здравого рассуждения, ломалась, наталкиваясь на глухую стенку. Но вот что-то блеснуло человеческое в его глазах или мне это показалось? 
- Ну, так что решила? Придёшь? – прищурившись с ухмылкой, спросил он.
- Не приду! – уверенно ответила я.
- А почему? – он вдруг перестал ухмыляться.
- А потому что ты мне не нравишься! Всё! Я сказала тебе правду. Я сама не хочу тебя обманывать.
- А ты приди, может, понравлюсь! – в его глазах заиграли злые огоньки, и мне опять стало страшно.
- Слушай:  ты намного меня сильней, ты можешь делать всё, что захочешь… хорошо бей меня, режь или что там ещё?!
            Он засмеялся и после этого опять внимательно и серьёзно взглянул на меня.  Выждав немного, я осторожно сделала шаг в сторону, но он не преградил мне путь. Тогда я прошла немного вперёд и оглянулась. Он остался стоять неподвижно. Затем, глядя на меня, серьёзно спросил:
- Так, ты не придёшь?
- Нет, не приду.
              Я осторожно отвернулась от него, и, чувствуя спиной его пристальный взгляд, медленной походкой двинулась по направлению к дому, боясь поверить, что эта пытка, наверное, уже закончилась.  С души как будто свалилась какая-то тяжёлая ноша, и стало вдруг невероятно легко идти. А главное, улетучился куда-то этот панический кроличий ужас, переходящий в какой-то необъяснимый эпидемический озноб. Мне не хотелось оглядываться назад, но я чувствовала, что он так и остался стоять там, около этой водосточной трубы.
                С тех пор прошло довольно много времени. В школе начались летние каникулы. Ребята целыми днями пропадали на улице. Пригревало солнце, листья на деревьях уже распустились, и городской загазованный воздух наполнился живительной влагой и свежестью. И теперь, когда я узнавала этого парня в толпе и проходила мимо него и его кампании, мне уже совсем не было страшно. Я перестала его бояться. После того случая, он никогда ко мне больше не подходил. А моя подруга, бедалага, несмотря на мои уговоры не бояться его, по-прежнему наматывала по дворам невероятные круги, чтобы только не попасться ему на глаза.
                Один раз, когда ко мне подошли на улице парни из нашей школы, сразу несколько человек, окружив меня и не выпуская из этого круга (от них, правда, было несложно избавиться).  Вдруг, растолкав их всех, как из-под земли вырос «псих». Он встал перед ними, загородив меня своим туловищем и сказал:
- Если вы её хоть раз пальцем тронете, убью всех. Поняли? Если кто-нибудь тронет, тоже убью!
                Они не могли поверить своим ушам, так как знали его неприязнь к девчонкам и то, как он их периодически мучает, пугая до умопомрачения. Но также знали, что он псих, что он ненормальный, больной на голову человек и, что с ним шутки плохи, он и ножичек может достать. И поэтому они перестали шутить, голоса их замолкли и смех прекратился. Никто и не собирался с ним связываться, никто даже и не помышлял об этом.
                Парни молча, попятились прочь, то и дело, натыкаясь друг на друга. А, уходя ещё долго испуганно и удивлённо, оглядывались назад. «Псих» исчез также внезапно, как и появился. Я даже не успела ничего ему сказать, не успела даже поблагодарить. Здравый смысл с его логическими построениями терялся в бессилии, натыкаясь на сиюминутный спонтанный импульс. И так, постояв немного, я продолжила свой путь, всё время чему-то улыбаясь, так и не сумев ничего понять, - да, так и бросив эту мысль, мгновенно переключив своё сознание на более обыденные насущные явления беззаботной девичьей жизни.

Ленинград, 1981г.