О музыке. О Чайковском

Высокое искусство в почете у наших горожан. И это не может не радовать. Зал ДКС в прошлую пятницу был полон и преисполнен предвкушения чуда перед балетной постановкой "Щелкунчик", которую представляли солисты Государственного академического Большого театра. И это вам не жук лапкой потрогал. Это уровень, это профи. Эффектные анимационные декорации, ослепительные наряды, четкая хореография, утонченные кисти рук в положениях arrondi и allongee, похожие на полураскрывшиеся бутоны стыдливого лотоса и... музыка...великого и могучего Петра Чайковского, которая с первых нот вальсировала тебя и уносила в какой-то другой мир, в другую реальность, где стирались границы пространства и времени.

Я смотрела на сцену и думала: «Надо же, всего семь нот и такая палитра настроений - в одной мелодии переживаешь все человеческие чувства. От сильного и страстного к нежнейшему и перламутровому и затем резко лицом в обжигающий снег. «Вальс снежных хлопьев» - нужно пережить внутри себя бурю, метель, чтобы написать такое произведение. Какая филигранная игра из тонкого психологизма и необыкновенной мелодичности таится в музыке Чайковского. Арабский танец Кофе" (сцена завершающего бала) просто поражает своей изысканной красотой и восточными переливами. Откуда он извлек все эти женские чары? Все эти минорные изгибы? Как он творил свою музыку? Что его вдохновляло? Была ли у него одухотворенная муза или он был одиночка? Мучали ли его вспышки озарений посреди ночи или все приходило во сне? Дар - это благость или тяжелая ноша?»
Мои размышления прервала мама:
- Наверное, спектакль подходит к концу.
- Как так? А где сражение с крысом?
- Так было уже. Принц выносил его голову.
Ну и дела, как же я все проспала. Не проспала. Все, что нужно я увидела. Как трепетно и старательно солистка исполняла танец Феи Драже, как предательски дрожали икроножные мышцы у мужской половины, когда они поднимали балерин, как блестели глаза у принца, пронзительно смотрящего в темноту зала, как старался понравиться зрителям артистичный крестный-сказочник, как нервозно суетился на месте темнокожий балерун и затем прятал свою неловкость под крысиной маской и высокими прыжками. Видела, как затаенно с блаженными улыбками смотрели зрители на сцену, переживая за то доброе и светлое, которое обычно хранится в сказках и в ослепительно белых пачках танцовщиц, как маленькая девочка с первого ряда тихонько спряталась возле ступеней и повторяла движения артистов.

Все видела. И слышала. Как музыка Чайковского разливается по залу, проникая сквозь стены, скользит по заводским крышам, заглядывает в трубы, оседает отдельными нотами в бокалах влюбленной пары, уединившейся в уютном кафе. Она снится восточными грезами местным красавицам и помогает разливать медовый улун чайным полуночникам, позванивая над ухом незримым колокольчиком. Она носится между домами с черными кошками и напевает колыбельные беспокойным младенцам. Она являет монахам озарения во время молитвы, поднимает с постели больных и отверженных и в рождественскую ночь заботливо засыпает снежной крупой тропинки, которые могут привести к печали... Затем незримо просачивается сквозь трехмерное пространство и серебряным серпантином стремительно уносится вверх. В высшие сферы. Собственно, туда, откуда она и пришла. Вечная музыка. Вечная жизнь. В бесконечном ожидании очередного гения.