Ну, кирюха, шабаш, пошли!

Я тогда еще молодой специалист и только что отслужил срочную. Ходил летом в рубашке военного образца. Зачем?
 И поступил на работу в один из довольно хитрых, полузасекреченных НИИ. Что удивительно, этот институт с корпусами, даже с гаражом и механическим цехом размещался в пруду, а точнее, на месте спрятанного в коллекторе целого водоема. И его питали то ли ручей, то ли речка, один из притоков Хапиловки.
   Первый день работы — день новых знакомств. Я не придал большого значения одному человеку.
   Забегая вперед, могу сказать, что работать вместе с этим человеком мне предстояло восемнадцать лет. Колбасов — так звучала его фамилия. Но человек этот по характеру был «несъедобным». Он был суров, равнодушен. Разговаривал он на жаргоне московской шпаны военных лет, блатняков.
     - Ну что, кирюха? - первая его фраза, обращенная ко мне, - зачем приковылял сюда? - и ощерился, показав полный рот железных зубов. Глазки его в щелочку еще больше сузились. Кепочку свою неприметную натянул на самый лоб. Из-под козырька зорко и цепко осматривал меня. Бросил ловко щелчком пальца в угол рта беломорину. Закурил, - Ты сюда на отдых или как?
     - Да я вообще работать пришел, - ответил я.
     - Ну-ну, давай-давай, кирюха.
  Нелегко было общаться с этим коллегой. Был он тяжел характером, груб, да еще блатняцкий жаргон его. Мне казалось тогда, что вышел сей персонаж из тени прошлого, откопали его, чуть-чуть смахнули пыль, натянули старую кепулю, надели ботиночки годов пятидесятых, мятый пиджачок и вставили в зубы папиросу.
   Иногда отдыхая, мы шли к сваленным на заднем дворе бревнам. Там, в зарослях лопухов  мы скрывались подальше от глаз начальства. Во время перекура он начинал меня учить жизни. Уроки его скорее походили на монологи о своей непростой житухе  с частым глаголом «понял». Бывало, он даже пытался спеть старые блатняцкие куплеты, которые распевали в военные годы:
«В шумну гавань заходили корабли,
Большие корабли из океана…»
или:
«Часовой стоял и стоны слушал,
 Словно сыч на дереве сухом.
И как будто рвал он наши души,
Наслаждаясь кровяным куском»
и еще одна:
«Эх, чавалы!
Веселились коллективно морячки
И пили за здоровье атамана.
Все атамана принимали как вождя».

      Как-то летом в очень хорошем настроении во время нашего очередного перекура он рассказал мне эти истории из своего довольного темного прошлого.


Шухер!

     Колбасов юношей призывного возраста, большой любитель выпить пивка, покуролесить в Марьиной роще. Работал он в войну,  на оборонном заводе, скрываясь таким образом от мобилизации, имея законную бронь.
    Хорошо тогда погуляли ребята после получки, - рассказывает Колбасов, - Где-то пили, кого-то били. Целой ватагой гуляли вечером с ножичками. Но время-то военное, уже ночь — комендантский час. Идет патруль. Кто-то крикнул: «Ребята, шухер!» Их поймали и загребли в участок. И попросил молодой Колбасов у охранявшего с автоматом в коридоре красноармейца закурить. Пока оформляли, вокруг охрана с боевым оружием. Боец тихонько шепотом ответил Димке, так звали Колбасова:
- На фронт поедете. Немец под Москвой.
- Но у меня же бронь, - ответил Димка.
- Забудь про это, - усмехнулся нквдешник, - на рассвете придут полуторки, под охраной солдат поедете прямехонько на сборный пункт. Так-то, приятель.
     В большой камере, куда затолкали ребят, было душно. Камера была полна. Всю ночь в нее приводили новых задержанных. И люди стояли на ногах.
    Димка с трудом добрался до стенки, где почти под самым потолком чуть приоткрыта форточка. Договорился с таким же худосочным пареньком бежать. Но как?
     В ту пору мужчины носили высокие носки без резинок на подвязках. Стянули носки, сняли подвязки и связали их между собой.
   Почти в темноте, где-то над дверью в тумане тяжелых испарений от пребывания множества людей тускло горела синяя лампочка. Помогая друг другу, встав на плечи, подтягиваясь, они достали до форточки и кое-как пролезли в нее. Спустились по стене при помощи связанных носков и ходу на завод в ночную смену прятаться.
    Позднее Димка узнал, что всех, кто был в камере с ним в ту зимнюю ночь, на рассвете отправили на грузовиках прямо на фронт. И в первом же бою ребята погибли.


Стружка

     Трудно жилось москвичам в военное время в городе. Пайки маленькие, продуктов нет. Да и если бы были, на что купить? Зато на рынках Москвы, на Тишинке, на Преображенке, на барахолках можно было достать, продать, выменять что угодно.
     Зачастую продавали краденое. Гуляли целые шайки воров, шпаны в Марьиной роще, на Благуше, в Сокольниках.
   Димка парень хваткий, фартовый. На военном заводе, где работал, для производства изделий  применялся очень дорогой металл — вольфрам. Токаря обтачивали его. И вот Димка с дружком наладили подпольное производство редких и дефицитных тогда электроплиток. Срезая резцом на токарном станке вольфрам, стружку нужного сечения, укладывали в самодельную подставку из шамотного кирпича, выбрав предварительно из него канавки.
     Электроплитки с вольфрамовой надежной спиралью на рынках шли на ура! У голодных ребят на столе появилось сливочное масло, белый хлеб, говядина, тушенка, водка, папиросы «Казбек».
     Перекупщики-барыги с удовольствием брали электроплитки. Но кто-то стуканул, и дело закрутилось. Пришлось Димке по доброй воле бежать с завода в другое теплое местечко.
 

За буханку хлеба

    Таким теплым местом оказался хлебзавод. В военные годы хлебзавод также давал бронь работающим. Кругом голод. А у него и дрова, и продукты — все было. Хлеба белого ели от пуза. Мука, масло… Жизнь — лафа!
     А остальные в городе? Хорошо, если пайку рабочую получали. А иждивенцы как? Хоть подохни, а корку черствую не найдешь.
      Девчонок, женщин красивых полно! На барахолках за хлеб и золото, и серебро столовое меняли. Стал Димка толкаться по рынкам, подмышкой держа пару буханок. Народ сам подходил к нему, предлагал, у кого что есть. Но ему вдруг захотелось радостей жизни! Договаривался с женщиной или с девчонкой какой и за буханку хлеба вел ее либо на кладбище, либо в сторону, в уголок. Пока она с голодухи, почти не глотая, жадно запихивала хлеб в рот, он имел ее как хотел. После еще буханку давал с собой.
    
Мой рассказчик умолк: «Ну, кирюха, пойдем! Сегодня пятница — день короткий. Шабаш! Валим домой!»