Heureux Noel, francais!

- Проклятье! То-то у них счастливые рожи были такие - они будут отмечать Рождество в тепле и уюте, в тылу... Тьфу ты.
Это ворчал Ганс - сутулый, уставший, грязный с засаленными неаккуратными усами и закоптелым лицом солдат, стоящий в мокром окопе. Впрочем, такими здесь были все и отличить одного от другого можно было лишь по голосу.
Несколько дней назад наш 7-ой батальон пригнали в эти бесконечные траншеи на смену 6-ому. Вообще, когда солдата сменяют, он всегда рад - рад тому, что еще не умер. Но в тот раз их усталые улыбки были чересчур сильными, словно они скалились на нас. Мы тогда не придали этому значения - мы даже не думали о Рождестве. Теперь все было понятно - они будут праздновать в тылу. Конечно, там не сильно лучше, чем здесь, но там хотя бы можно пожрать сидя.
- Я то надеялся, что нас сменят к Рождеству... - донеслось откуда-то справа, где сидел еще необстрелянный молодой парнишка.
- Наивный! Мы тут из окопов неделями не вылезаем! Какой там "сменят к Рождеству", нас и к Пасхе могут не сменить! - бывалый Гюнтер, чьи волосы уже немного поседели, объяснял особенности траншейной жизни молодняку.
Мы по-прежнему стояли в этих грязных окопах с винтовками на плечах, и уже успели обговорить столько солдатских тем: еду, сон, холод, нерадивость офицеров, трофеи, награбленные во французских деревнях или взятые с трупов французских солдат, когда где-то вдали загрохотали пушки.
- Что это? - испуганно спросил необстрелянный.
- 75-миллиметровые. Как думаете, по нам прилетит? - Ганс невозмутимо спросил всех сразу, но очевидно обращаясь к Гюнтеру.
- Да они издеваются... Рождество на носу, а они... - устало злился Адольф, стоявший рядом с Гансом. Единственное, что я о нем знаю - у него очень смешные длинноватые усы. Наверное, он хотел подражать императору, но получалось это просто смехотворно.
Гюнтер посмотрел на небо и вслушался в свист снарядов.
- Прилетит. Ложись! - закричал он.

Несмотря на то, что он скомандовал "Ложись!", никто не лег - только присел так, чтобы все тело прикрывала толща земли. Один за другим взрывы подымали в воздух землю. Ее клочья долетали и до нас, с мягким стуком падая на шлемы, фуражки и шинели.
- Это французы или англичане? - стараясь перекричать артиллерию, я спросил Ганса.
- А есть какая-то разница?
- Французы же католики, вот и думаю: может, они ненавидят, нас, протестантов?
- Кому на это не плевать? Не забивай башку дурью.

Артобстрел прекратился. Сзади гремели уже наши орудия. Мы вздохнули с облегчением и подняли головы.
Когда мы пришли в эти траншеи, перед нашими  взглядом предстали вскопанные артиллерией поля, состоящие сплошь из кратеров и ямок, но где-то в дали еще виднелись пни деревьев и силуэты мертвых солдат. После этого обстрела картина толком не изменилась. Разве что мертвого Жерара, у которого Ганс взял карманные часы, перекинуло на пару десятков метров ближе.
Если вы спросите, откуда я знаю, что это Жерар, то я объясню. Французы носят красные штаны, и именно поэтому их трупы можно видеть так издалека, равно как и их живых солдат. Гюнтер как-то шутил, что красные штаны - главная причина всех поражений французов.
- Ганс, сколько сейчас времени? - Гюнтер тоже вспомнил про часы.
- Десять часов вечера.
- Еще два часа... Раз уж мы встречаем Рождество здесь, почему бы нам его не отпраздновать?
- У меня есть мясные консервы от матушки, - поддержал я.
- Мясные консервы - это хорошо, но знаете, что мне жена под Рождество прислала? Вы не поверите... - заинтриговал нас Ганс.
- Давай, говори уже!
- Целую плитку шоколада!
- Все вам везет, молокососам - с ноткой обиды сказал Гюнтер, - мне прислали только рождественские украшения.
- Тоже хорошо - украсим здесь все и будем как будто взаправду праздновать Рождество, - подбодрил его Ганс.

Все мы пошли по своим рождественским делам, и только Адольф остался стоять в окопе. Как я понял, он не любит нарушать приказы.
Спустя час или полтора, все было готово. Гюнтер поставил елку прямо над окопом, словно он хотел, чтобы французы ее видели. Мы с Гансом вышли из землянки, уже проверив свой скарб насчет рождественских подарков нашим товарищам. Там, раскрыв кусок брезента, я выбирал среди своих вещей те, которые было бы не жалко отдать. Но в итоге я вышел с бутылкой трофейного французского коньяка и пачкой сигарет. Когда Бог создавал солдат, у них в зубах уже была сигарета, а в руке они держали бутылку - настолько это неразлучные и дорогие солдату вещи.
Гюнтер снова спросил у Ганса насчет времени. До Рождественской ночи оставалось меньше тридцати минут. Мы продолжали смотреть на голое поле, и я нервно сглотнул, когда завидел рядом с мертвым Жераром Фридриха.
- Вот выбьем красноштанников оттуда - захороним твоего братца. Как подобает. Сколотим гроб, крест и похороним, - сказал офицер Касс и хлопнул меня по плечу.
Все обернулись и посмотрели на Касса как на шального. Обычно жестокий и суровый, не знающий доброты и ласки, он только что посочувствовал какому-то рядовому, то есть мне. Неслыханное дело!
- Красота какая! А ну быстро сказали, кто это сделал? - рявкнул Касс, заметив елку, стоящую над окопом.
Молчание. Никто не знал, пьян он или это так на него Рождество действует. Я невольно посмотрел на Гюнтера.
- Я.
- Хорошо, Гюнтер, очень хорошо! - захохотал Касс и удалился в сторону офицерского блиндажа.
Мы облегченно вздохнули. Я вновь отвел взгляд на Фридриха Коллера, моего брата, лежавшего на поле рядом с "красноштанником" Жераром. Какая между ними разница? Уже почти никакой. Мертвые не имеют подданства.
- Во дает! - сказал Ганс и осекся.
На голом поле вдали появились движующиеся в нашу сторону силуэты. Цвета штанов еще не было видно - они были слишком далеко, но и так понятно, что это французы. Они не бежали и не кричали, как обычно делается во время штыковых атак, да и артобстрел толковый не провели.
Адольф вскинул винтовку и проворчал:
- Эти сволочи хотят взять нас прямо во время Рождества!.. Не на тех напали...
- Успокойся, Адольф. Если бы это была штыковая атака, то нас здесь давно бы смело снарядами, - сказал Гюнтер.
Молодой парнишка робко поднял винтовку, но опустил ее обратно после грозного взгляда нашего бывалого.
- Гюнтер, ты предал Германию?
- Что? С чего ты взял, молокосос?
- Стрелять по ним надо, стрелять! Они - враги Германии!
- Они такие же люди, как и мы. Убьешь их - убьют и нас.
Держа винтовки в руках, два солдата шаг за шагом приближались друг к другу.
- Да плевать! Чем больше убью, тем лучше для моей Родины.
- Храбришься, храбришься, а сам поди никогда и в штыковой атаке не участвовал!
Наконец, они встретились в шаге от друг друга. Я сомневался, на чью сторону встать, Ганс же просто чего-то боялся. Адольф и Гюнтер готовы были начать драку, но в траншею снова зашел Касс.
- Отставить драку! Штербен, твои взгляды здесь неуместны. Гюнтер Лебен, твои тоже.
Они разошлись обратно, и тогда Касс сказал:
- Видите? Это белый флаг, рядовые. Я разрешаю вам выйти на нейтральную зону и обменяться подарками.
- Это нарушение приказов!
- Я тут старший по званию, и я тут отдаю приказы. Помни, что я могу отдать тебя под трибунал, рядовой Адольф Штербен.

Мы вышли из траншей. Гюнтер взял свою вырубленную елку и понес ее с собой. Французы ждали нас около пенька, рядом с которым лежали Фридрих и Жерар. Жерара они уже хоронили - прямо здесь, на поле.  Мы перетащили Фридриха поближе к нашим позициям, чтобы на обратном пути забрать его на свою сторону.Гюнтер посадил елку недалеко от пенька.
Мы начали обниматься и смеяться, обмениваться подарками. Я раздал шоколад всем желающим, а в обмен получил французские сигареты. Несмотря на все это, мы до сих пор не сказали ни слова. Среди нас - меня, Ганса, Гюнтера и молодого парнишки - никто не знал французского.

- Heureux Noel, francais!  - на ломаном французском крикнул Касс.
- Радостного Рождества и вам, немцы! - на ломаном немецком ответил француз.