Отелло Если жизнь и рассудок дороги Вам, держитесь

«Отелло»: «Если жизнь и рассудок дороги Вам, держитесь подальше от...» любящих мужчин!
Опера Верди, 12 января, Новая сцена Мариинского театра.

Самым привлекательным для меня событием на спектакле 12 января 2018 года был, безусловно, дебют Владислава Сулимского в роли Яго. Каким будет его герой? Ведь постановка осовремененная, а это предполагает человеческую убедительность образа, помимо вокального воплощения роли. Выражение «оперный злодей» когда-то имело иронический оттенок (правда, гротескный «опереточный злодей» был вообще карикатурой). Немногих тогда волновала реалистическая достоверность героев в опере. Условный жанр, условные люди на сцене! Психологически выверенный Мефистофель? Или Демон? Или еще какой-то злобствующий и подличающий персонаж? Высококлассный вокал – вот, что было важно! Это важно и сейчас, но, по нынешним канонам оперной драматургии и сценографии, требуется, чтобы никто в зале не произнес знаменитую фразу Станиславского: «Не верю!»
Яго в опере «Отелло» – классический злодей, совершающий все свои гнусные, какие-то трудно мотивируемые подлости, как и положено иезуитствующему носителю зла, скрытно манипулируя человеческими слабостями и пороками. В  нем воплощено не просто зло, а подлинное ЗЛОДЕЙСТВО! Но Шекспир, как и Верди, шел впереди своего времени. И создал героя, о котором размышляешь и ищешь ответ, зачем он это сделал?  По идее, он должен быть женоненавистником и мизантропом, то есть человеконенавистником. Но, похоже, что он из той категории людей, что любит, образно говоря, отрывать мухам крылышки и смотреть, как они потом умирают, или лапки голубям отрезает и тоже наслаждается делами рук своих…  Для людей XV века, когда, по либретто,  и происходят все события в опере, это абсолютно нормальная забава! А вот сегодня – отклонение от нормы! По задумке режиссера спектакля в Мариинке – Василия Бархатова,  все действие перенесено в наши дни! Яго у него – мичман, моряк, завидующий старшему по званию офицеру, когда того назначают губернатором острова Кипр. Но сегодня он уже не может быть Злодейским злодеем, мы должны его идентифицировать с каким-то узнаваемым человеком. Так кто же Вы теперь, знаменосец Яго?  Как пишет про него сам Владислав Сулимский, он – «мерзопакостный морячок». Но он еще и чиновник при губернаторе Отелло, суетится около него, лебезит, то одно поднесет, то другое. Ну, просто Молчалин из грибоедовского «Горя от ума»!  Ему и «злодейские», почти бериевские очочки на нос надели, чтобы придать вид не бравого офицера, а угодничающего подхалима и ужасающего в своей обыденности интригана-душегуба. Внешне Яго Владислава Сулимского и вправду – вылитый Лаврентий Павлович Берия! И в пении самодовольные, раздраженные, угрожающие интонации его героя, действительно, не оставляют сомнения, что верить ему нельзя и в друзья брать опасно. Сначала это ощущаешь в так называемой застольной в первом действии, весьма темпераментной и выразительной, когда Яго, подсиживая Кассио, назначенного капитаном, залихватски подначивает его и компанию только что спасшихся матросов «надраться всласть», а потом желательно и «надрать» всем… ммм… уши!. И успешно этого добивается! Непристойная драка, позорное срывание погон с капитана Кассио, назначение нового капитана. Но Яго этого мало!  Он хочет «достать» самого главного, кого он люто ненавидит, – Отелло, высшего чиновника острова и своего начальника. Метит в его кресло? Возможно, но у того еще и молодая, красивая, любящая жена, во всем ему покорная и послушная. И немолодой мавр Отелло тоже от нее без ума! Несправедливо? Еще бы!  У Яго тоже есть жена Эмилия, но, похоже, она-то его, мягко говоря, не любит. По ходу действия они  лишь парой фраз перекинулись. Да и «сдала» его всем после убийства Дездемоны, именно она, рассказав, откуда взялся пресловутый платок у Кассио! А умирающая супруга мавра и тут осталась верна себе: взяла вину своего мужа на себя.  Главная ария-признание Яго, второй крупный вокальный номер в довольно большой, состоящей преимущественно из речитативов, партии главного злодея, была исполнена так, что отвращение, которое герой испытывает к миру и людям, стало не просто очевидно, а неприятно. И никаких симпатий к этому персонажу, как и предполагал композитор, не возникало! Интересно было дальше наблюдать, как Яго плетет интриги, а потом с любопытством натуралиста и с алчной скрытностью паука, ждет результатов. Ну, чистый диккенсовский Урия Гип из «Дэвид Копперфильд»! Дуэты, полные иезуитской обманчивой доброжелательности Яго и дикой ревнивой ярости Отелло, убеждают, что интриган разбудил вулкан, который поглотит и его, хотя он этого еще не понимает. Словом, перефразируя известную поговорку, у Яго слепая злоба на злобе сидит и злобой погоняет!
«Отелло» стал для меня первой оперой, в которой я не сочувствовала герою Владислава Сулимского, а ждала, когда же этого мерзавца, наконец, справедливо прикончат вскоре после смерти Дездемоны! Что тут скажешь? Браво, Владислав Олегович!
Но, несмотря на восхищение исполнением роли Владиславом Сулимским, действом оперы и самим спектаклем я не была потрясена, хотя обычно со мной это бывает на операх-трагедиях, особенно с участием любимого баритона. Вокалом и образом, им созданным,  я впечатлилась, а тем, что видела на сцене, нет. В конце оперы и в середине, временами мысленно смеялась над странными ассоциациями, которые рождала сценография (дети, сидящие на полу и рисующие карандашами, – просто картинка из памяти: английские школьники в Британском музее на уроке рисования; люди, стоящие с портретами в приемной губернатора, – одиночные пикеты по поводу…; питье вина из алюминиевых фляги и кружек – обед на полевом стане или на ферме), ловила себя на желании дать совет Дездемоне: «Да пошли ты своего Отелло подальше, врежь ему, как следует куда надо, чтоб неповадно было рукоприкладничать!»  Правда, с другими исполнителями Яго мне даже музыка оперы не нравилась! И это заставляло задуматься: «Почему?»
Есть оперные постановки, которые доставляют эстетическое наслаждение – прекрасная музыка, великолепные голоса, интересные костюмы и декорации, хорошая постановка. Многие спектакли властно берут в плен и становятся частью твоего внутреннего «островка безопасности», где всегда можно укрыться от любых невзгод. Ряд сценических воплощений опер вызывает гомерический смех, хотя сюжет и музыка к этому не располагают. От некоторых болит сердце, хочется плакать от обиды, закрыть глаза и никогда этого больше не видеть. А иные режиссерские решения в спектаклях вызывают раздражение, потому что очень мешают воспринимать оперу в ее синтетической многоликости: саму музыку и либретто, в которых воплотились идеи и замыслы создателей произведения; историю героев, логика поступков которых намертво связана в менталитетом их эпохи; вокальное исполнение, которое в оперном искусстве требует от певца не только высочайшего мастерства и выразительности, но физической и «голосовой» силы и выносливости. 
Опера «Отелло» Верди в Мариинской постановке у меня попадает в разряд раздражающих. Если бы действие на сцене происходило, как задумано в либретто, в XV веке, то я бы в итоге подумала: «Господи, какие кошмарные нравы! Бедная бесправная женщина во власти мужчин!» Так подспудно я думаю, слушая «Трубадура», «Дона Карлоса», даже «Травиату». А в современной версии постановки «Отелло» моя финальная мысль звучит так: «Ну, и …(как бы поприличней сказать?) глупая же женщина, эта Дездемона! Позволять так над собой издеваться!» А конкретно на этом спектакле я встала с кресла, произнося про себя с иронией перефразированный текст записки сэру Генри из «Собаки Баскервилей» Конан-Дойля: «”Если жизнь и рассудок дороги Вам, держитесь подальше от...” любящих мужчин!» Поскольку средневековые страсти никак не ложатся на современные реалии: «Не верю!»

А еще 12 января я весь спектакль ломала голову, почему после триумфальной премьеры вердиевской оперы «Отелло» в 1887 году  в Милане, в знаменитом театре Ла Скала, ее признали лучшим творением Верди? Может потому, что тогда в моду вошли веристы и на оперной сцене уже властвовал Пуччини? Нет, это было впереди, до этого оставалось еще лет пять-десять! Но прежнюю музыку великого Верди  музыкальная молодежь, среди которой был и автор либретто «Отелло» композитор Арриго Бойто, незаслуженно называла устаревшей. Возможно, потому, что самому Верди тогда было уже сильно за семьдесят, и после своей знаковой оперы «Аида» он сделал долгий перерыв в творчестве? Молодежи часто кажется, что лев повержен и можно потоптаться на его еще не снятой шкуре. А зря! У великих творцов бывает и вторая, и третья молодость! Иллюзия рассеялась, когда после многолетней работы Верди представил свое новое детище – «Отелло». Желая показать всем, что не отстал от времени, он создал принципиально новое для своего композиторского стиля и почерка произведение. Без увертюры, с бесконечными пароходными гудками и ревом маяка, буйством волн и ветра. Настоящая симфоническая картина «Буря на море возле берегов Кипра». Музыка оперы «Отелло», которую я слушаю в Мариинке не впервые, как и смотрю спектакль, в этот раз поразила своей кинематографичностью, она требовала динамичную картинку, как в кино, с терпящим бедствие кораблем, уповающей только на себя и Бога командой, с мечущейся по причалу толпой встречающих и ревущим, слепящим своими огнями маяком! Мне хотелось спросить: «Это Верди?» И, опираясь на отдаленную от 1887 года современность, знакомую с музыкой опер более поздних композиторов итальянской школы, ответить: «В ней же так и витают музыкальные приемы и мелодические ходы Пуччини, Масканьи, Леонковало!». Вчера во многих местах оперы я не могла отделаться от ощущения, что я слушаю не Верди, а Пуччини! Специалисты пишут, что в этот период, в 1870-1880 годы, в итальянской опере властвовали Верди и Вагнер. А про музыкальную стилистику Пуччини говорят, что он по-новому относился к законам гармонии, к вопросам обращения и разрешения устойчивых и неустойчивых звуков и аккордов. Главным его приемом было разрешение доминанты в субдоминанту вместо тоники, а также параллельные квинты и т. п. Но ведь главное гармоническое новаторство Вагнера как раз и состоит в бесконечном «восхождении по неустойчивым ступеням», создающим иллюзию нескончаемого стремления ввысь! Один «Лоэнгрин» с его музыкальной «готикой» чего стоит! А выведение Вагнером оркестра в опере на равные позиции с певцами, иногда и на главенствующие, внедрение симфонизма в оперную музыку, обеспечило ее драматическую выразительность и содержательность. Это все в «Отелло» видно, то есть слышно невооруженным ухом! Получается, что сам Верди заложил противоречие между либретто и музыкальным его воплощением. И, если так можно выразиться, именно либреттист, он же молодой композитор, «отставал» от жизни, а не Верди с его новаторской музыкой, к которую маяк так и просится…  Ведь музыкальный импрессионизм и симфоническая «живопись» в музыке «Отелло» уже явственно слышна
Думаю, теоретики музыки и ее историки, улыбнуться по поводу маленьких открытий увлеченного зрителя. Но я на спектакле 12 января отчетливо услышала, а после него, подумав, поняла, что не Верди подстраивался под «молодежную» музыкальную моду в опере, а молодежь выросла на его композиторских находках. В антракте я пошутила, что Верди в стиле Пуччини (а музыку «Отелло» я именно так и воспринимала до недавнего времени) мне нравится меньше, чем Верди в стиле Верди.
На следующий день я прочитала, что Пуччини захотел стать оперным композитором, услышав вердиевскую «Аиду», вообще, он был большим почитателем музыки Верди. И премьеры всех опер Пуччини, кроме одной, состоялись после первой постановки «Отелло». Вот и выходит, что новые веяния, которые напомнили мне музыку веристов и, в частности, Пуччини, на самом деле были новой ипостасью таланта оперного гения, т.е. Верди, его провидческим ответом на трансформации эпохи. Но до веризма в сюжетах он снизойти не мог, потому для либретто и взял бессмертную шекспировскую трагедию, произошедшую в конце XV века. Злодей Яго сплёл интригу, натравил ревнивого мавра на жену и наслаждался полученным результатом, словно срежессированным спектаклем. Великие сюжеты потому и велики, что они вечны и вневременны… Но снижение их накала до бытовой истории за счет перенесения в реалии современности ни к чему хорошему не приводит. Получается некрасивый эпизод криминальной хроники, для трагедии нужны масштабы и отстраненность… Во времени! Великое видится на расстоянии!
Фото Натальи Яшиной