Обновление

        Обновление

У Полухина обновилась икона. Он проснулся по субботнему обыкновению не совсем рано. Утро было солнечное, яркое. Такое светящееся, переливается как изумруд! Кстати, надо сегодня с детьми пройти погулять. Вон все как сияет за окном и..!
        Его ноги не успели коснуться пола, тот  куда-то поплыл и исчез – стоявшая на комоде напротив старенькая икона сияла и сверкала, метая золотистые лучики! Один из них прямехонько вонзилось в зрачок полусонного глаза Полухина. От неожиданности глаз закрылся, а полубесчувственные пальцы невольно сложились в робкое троеперстие. Может это – просто галлюцинация?! То есть он слишком быстро поднялся, крутнул головой и вот, пожалуйста, она закружилась! А может, он еще не проснулся? Ну, как бывает – спишь и кажется, что уже встал и даже сидишь в кровати, а еще того...
        Полухин, ущипнул себя за щеку. Ой, кажется, весьма больно, значит, не сон. Тогда надо побриться...
        Мысль о странном явлении тут же захватила его, запутала и повела куда-то в сторону. Только минут через десять, когда вернувшаяся из магазина жена зашуршала пластиковыми пакетиками за спиной, он пришел в себя. Лицо его будто неживое мерцало опавшей пеной и бледным лбом в серебряном пространстве зеркала и само смахивало на икону.
        Заметив жену в дверях, он повернулся и, потоптавшись, наклонился к ней и прошептал:
        - Маш, ты видела?
        - Что видела, Вить? Я только что вошла, – немного опешив от странного вида мужа, также перешла на шепот супруга. – Ты здоров?
        Опустив пакеты с дарами осенних полей на пол, она осторожно положила свою еще холодную ладонь на влажный мужнин лоб, явно желая убедиться, что он, как говорится, норм.
        - Со мной – ничего. Икона вот светится... – проговорил как-то неуверенно Полухин, и уставился все еще мутноватыми глазами на книжные полки за спиной жены.
        Они были плотно загружены уже не особо востребованными собраниями классиков, переплеты которых сияли золотым тиснением.
        - Какая икона? О чем ты говоришь?  Вроде температуры у тебя нет, – неуверенно сказала жена и оглянулась на пыльные полки. – Чего ты там высматриваешь?
        - Та, что из Нечаевки от бабки Натальи... Она светится как вот эти буковки на книгах.
        - Ну да, ученье – свет, а не ученье – тьма, как известно. Но причем здесь икона? – спросила Маша, пожимая плечами.
        Впрочем, будучи женщиной решительной и с твердым характером, она тут же взяла себя в руки, вытерла на колючей щеке мужа остатки пены, стряхнула ее в раковину и решительно заявила:
        - В общем,  Витя, с добрым утром тебя. Я – на кухню, а ты давай заканчивай и приберись, нечего фантазировать. Сегодня у нас еще поход в торговый центр – надо детям курточки посмотреть. Осень на дворе – не до икон.
        Подхватив пакеты, она свернула в крохотную кухоньку и занялась их разборкой. Полухин постоял, послушал, как в подъезде щелкнул и загудел лифт, со скрипом открылись и закрылись его двери, и, вздохнув, повернулся к зеркалу. Нет, не понятно, что случилось и к чему это странное сияние на иконе? Была бы жива бабушка Наташа, может что объяснила, наставила бы уму-разуму как в детстве...
        Покойная бабка была по представлениям Полухина весьма религиозна – в храм она ходила каждое воскресенье, подавала записки, ставила свечки и всегда о чем-то усердно шептала. Полухин так и запомнил ее стоящую перед иконами и непрерывно шевелящую губами.
        Она и внуков своих, когда на летних каникулах они  гостили у нее, старалась к этому приучать. Правда, хулиганистому старшему Николаю ее поучения не шли ни в какой прок, и на него она махнула рукой. А вот младший Витя, более тихий нравом, ее наставления слушал и запоминал. “Витенька, Бог всегда поможет. В храм ходи, свечки ставь, образы почитай. Бог тебя услышит и не оставит. Сам увидишь”, – любила приговаривать бабуля.
        Так ли это было или нет, но Виктор Полухин, уже будучи взрослым, не раз замечал, что после заходов в храм что-то и вправду происходило, а иногда что-то и приваливало в материальном смысле. Даже то, что он познакомился с Машей сразу после Пасхи, он в свое время воспринял как особый знак свыше. Правда, над предложением зайти с ним церковь, она посмеялась, заметив, если они будут по церквам ходить, то у них получится монастырь.
        - А как детей будем заводить?
        Впрочем, с детьми тоже все получилось хорошо – розовощекие близнецы мальчик и девочка были на загляденье. Теперь уже и в школу пошли. Единственное, что мучило, так это – квартирный вопрос. Полухин весьма огорчался, что его молитвы насчет улучшения жилищных условий оставались без ответа...
        А что если бабушкина икона – это и есть некий сигнал? Значит, что их жизнь изменится, вот может еще в церковь сходить, попросить хотя бы и о квартире?.. 
        Полухин вздрогнул и неловко провел бритвой по щеке – выступила маленькая капелька крови. Да, он слышал, что вот такое сияние на иконе называется обновлением, то есть появится что-то новое, надо вот только сделать как бабушка говорила, т.е. пойти и попросить...
        Не добрившись, Полухин прошел в спальню и замер, можно сказать, остолбенел – золотые крапинки на нимбах, красные и голубые пятнышки на хитоне были еще ярче, чем пятнадцать минут назад. У него перехватило дыхание – не может это быть все просто так!
        В это мгновение на кухне что-то упало, разбилось и через секунду в узком коридорчике раздались решительные шаги жены. Но вместо громогласного “Ну чего застрял?” какая-то странная хрупкая тишина заполнила комнату, и даже пронзительный и долгий гудок машины за окном никак не нарушил ее.
        - Ой, что это?
        Голос жены был испуган и беспомощен одновременно. Впрочем, Полухину было совсем не до супруги – от мелкой лихорадочной дрожи его тело обмякло и почти рухнуло на кровать. Маша тут же опустилась рядом с ним, схватилась за его правую руку как за соломинку, словно она боялась потонуть в этой необычной тишине как в море житейском, и замерла. Так они и просидели неизвестно сколько времени...
        - Надо сходить в храм и узнать у батюшки, что это явление может означать. Я думаю, все это неспроста,  – наконец выдавил из себя Полухин.
        - А это может быть что-то плохое? – спросила Маша, поднимая голову и пытаясь прочитать в глазах мужа отрицательный ответ – от сиявшей иконы ей было явно не по себе.
        - Почему – плохое? Может, наоборот,  – пробормотал тот, – сигнал нам посылается.
        - Какой еще сигнал? – прошептала жена и изо всех своих немалых сил вцепилась мужу в локоть.
        - Не знаю...  Квартира нам нужна, – ответил Полухин
        - Много чего нужно, – еле слышно согласилась супруга. – Давай и вправду вечером сходим... Не зря же к нам эта икона попала...
        Бабушка Наташа умерла два года назад. Полухину пришлось одному ехать в Нечаевку – старший брат Николай тогда был очень занят – налаживал бизнес-связи, как он выражался, с китайскими товарищами.
        - Ты, Витек, разберись сам, мне ничего не надо, только вот чего-нибудь на память. Ну, там пару фотографий, – торопливо проговорил он в трубку, услышав новость о кончине бабки. – Я не могу ехать, сегодня улетаю, у меня контракт на носу. Так что действуй без меня.
        На разборку бабушкиного имущества Полухину много времени не потребовалось – за один день почти все было роздано соседкам, а совсем ненужное было вынесено и сожжено за огородом. Только вот потемневшую от времени иконку Богородицы, висевшую в углу рядом с печкой, он решил оставить себе – вспомнилось детство и что-то защемило под сердцем. Вздохнув, он протер шероховатую доску носовым платком, повертел ее и подумал, что хоть лицо и плохо различимо, но икону он все-таки заберет...
        Вернувшись из деревни, Полухин позвонил Николаю, рассказал, как всем распорядился. Посовещавшись, решили, что по весне домик надо будет продать.
        - Ни к чему с этим возиться, – вынес приговор старший брат.
        Полухин согласился и спросил:
        - Коль, я вот старые фотографии и чайный сервиз прихватил. Еще  медаль “За трудовую доблесть” и бабушкину старенькую икону, что там возле печки висела, помнишь? С ними как?
        Слово “икона” Полухин проговорил почти про себя – ему вдруг захотелось, чтобы она осталась у него, даже сердце екнуло.
        - Икона? Ну, Витек, раз ты ездил, так и возьми ее себе вместе с медалью – заслужил, – вынес решение Николай. –  А вот сервиз я заберу. Посмотришь на него и вспомнишь, как мы по вечерам на веранде чай со смородиновыми пенками пили. Так, братан?..
        Вечерняя служба была долгая, даже утомительная. Людей в храме набралось порядочно, было душновато – заканчивавшийся день был не по-осеннему теплым. Полухин переминался  с ноги на ногу, поглядывал на Машу. К его удивлению, она никакого нетерпения не выказывала, ни по сторонам, ни на него не смотрела, а только на иконостас, вернее, на высокие почти в человеческий рост иконы. При этом лицо ее было необычно сосредоточенным, взгляд – внимательным, словно она что-то пыталась понять и определить для себя. Полухин даже обрадовался, может, Маша, тоже начнет в храм заходить, а не только над ним посмеиваться. “Говорил же ей раньше – не хотела даже заглянуть. Ходили бы чаще, и может квартирный вопрос с места бы сдвинулся,” – подумал он  и вздохнул – вот точно бы привалило...
        После службы они пристроились к небольшой группе прихожан, ожидавших священника. Когда двери алтаря приоткрылись, группка качнулась, подхватила Полухина и его жену и вынесла прямо к небольшому сухонькому старичку в рясе, поверх которой блестел золотой крест, украшенный разноцветными камнями. Ладонь священника поднялась и на мгновение застыла в воздухе –  наклонившись вперед, согнувшись пополам, Полухин неотрывно смотрел на переливающийся всеми цветами радуги знак священнического отличия.
        - Вы чего-то хотели? – с неким удивлением в голосе спросил батюшка и опустил руку на грудь, прикрывая крест.
        Выпрямившись, Полухин оглянулся на жену и невпопад заговорил:
        - Знаете, у нас  вот такое случилось... Как бы сказать... Ну, вот на бабушкиной иконе такие пятнышки светлые появились, лучики такие, как вот у вас на кресте камешки играют...
        Все еще не снимая руки с груди, батюшка прищурился  и то ли ответил, то ли спросил:
        - Значит, у вас икона обновилась?
        - Да, да, обновилась, – торопливо повторил Полухин, на секунду замялся и все же спросил: – Может, это знак какой?
        - Знак? –  переспросил батюшка и, внимательно оглядев странного прихожанина, добавил: – Не до знаков. В храм ходите.
        - Что же... – запнулся растерявшийся Полухин, – ждать ли чего?
        - Ждут пенсии, а когда икона обновляется, то жизнь меняют, – холодно проговорил священник и заспешил к выходу, раздавая благословения...
        По дороге домой Полухин удрученно молчал – чего менять? Живут хорошо, дружно, детей воспитывают. Вот квартиру бы побольше... Всю дорогу до дома Маша как-то трепетно и беспомощно прижималась к нему, стараясь заглянуть ему в глаза, что уж совсем на нее не походило.  Может, избавиться от иконы? Но нет, все-таки память.
        Придя домой, Полухин полночи просидел за интернетом, читая о всяких случаях обновлений икон, но его это не успокоило, а расстроило еще больше. Получалось, что произошедшее – чудо, но вот обернуться оно могло как и хорошим, так и всякими проблемами. И здесь ничего не поделаешь
        В воскресенье Полухин, несмотря на муторную бессонную ночь, проснулся рано и позвонил брату, несколько дней назад вернувшегося из Поднебесной.
        - Вот что тебе скажу, – выслушав младшего, произнес тот как всегда уверенно. – Я ничего не понимаю в этом, но у меня есть один батюшка знакомый, отец Александр, большой знаток всяких церковных дел, надо его спросить. Он  когда у меня офис освятил, то сказал, что Бог поможет. Так и вышло – я тогда свой первый большой контракт с китайцами заключил. И теперь все идет как по маслу. Надо икону к нему свести... Знаешь что, давай заберу ее и съезжу к батюшке. 
        Такой оборот дела Полухину не понравился, но прямо выразить свое нежелание отдавать икону он не хотел – брат мог обидеться.
        - Коль, а если с ней что случится? Давай лучше вместе отвезем, да и батюшку твоего кое о чем хотелось бы расспросить, задать вопросы... – замялся Полухин.
        - Ты чего, Вить, не доверяешь что ли? –  обиженно ответил Николай. – Что с ней случится? Я что, ее потеряю? Семейную реликвию?
        - Ну, хорошо, Коль... Только ты мне ее верни. И позвони, что скажет батюшка.
        - Нет вопросов, Вить. Через час буду, – деловито заключил Николай...
        Услыхав о предложении деверя, Маша неожиданно заволновалась. Она подошла к иконе, долго и внимательно ее рассматривала, а потом вдруг перекрестилась и сказала:
        - Не надо, Витя, ее отдавать. Мы и так от твоего Николая помощи никакой и поддержки не имеем. Квартиру родительскую продали, так он почти все деньги себе забрал, на развитие, видите ли, бизнеса. А тут еще хочет и икону себе присвоить.
        - Маш, не надо так про брата. Он ведь сказал, что как только поднимется, так и поможет. Да у нас и так все слава Богу, – сказал Полухин, обнял жену за плечи и прижал к себе. – Не волнуйся, икону вернет.
        - Вернет? Так и жди, больно уж он скор на всякие дела в свою пользу, – недовольно проговорила Маша. – Всегда ты его оправдываешь. А мы в нашей двушке так и будем жить.
        - Ладно, Маша, не сердись. Жить – не умирать, – попытался успокоить жену Полухин, но она недовольно дернула плечом и вышла из комнаты...
        Весь день после приезда и быстрого отъезда Николая Полухины не находили себе покоя. Маша пошла было с детьми в парк, но вернулась довольно скоро, замерзшая и еще более сердитая, чем час назад – дети сильно поссорились. Не расстегивая курточку, она с порога заглянула в комнату и спросила, не звонил ли Николай. Услыхав, что еще нет, Маша повернулась и шикнула на все еще выясняющих отношения детей. Причем в ее голос зазвенели металлические нотки, отчего у Полухина что-то дрогнуло внутри – такого раньше за женой не наблюдал, что-то не то.
         День после обеда тянулся особенно медленно. На улице было по-осеннему сумрачно, но вечер все не наступал и не наступал, а ожидание звонка становилось все более  и более тягостным. Только когда за окном стало окончательно темно, лежавший на подоконнике телефон испуганно задребезжал.
         - Вот что, Витя,– услышал Полухин довольный и, как всегда, бодрящийся голос брата, – ты, значит, не переживай. Мне отец Александр осмотрел икону и все объяснил. Если коротко, то обновление иконы это знак особой помощи от Бога. Значит, Он будет тебе и мне помогать, но надо, чтобы  пока икона в храме полежала...
         - Как в храме? – теряя голос от неожиданности, пробормотал Полухин. – Это… это же бабушкина икона, и ты сам согласился, чтоб я ее себе оставил. Ты вот сервиз себе забрал...
         - Ну, Витек, не забывай, что икона наша семейная, – осадил Полухина старший брат. – Так что давай будем решать вопрос о ней сообща. Я считаю, что отец Александр прав. Тем более, что он за нас молиться будет и всем будет польза – тебе, мне, церкви. А так стоит она у тебя, и ты не знаешь, что с ней делать.
         - Как не знаю? – пробормотал Полухин, – я тоже буду молиться. Вот и Маша...
         - Чего Маша? – уже с раздражением почти прокричал Николай, отчего ладонь Полухина слегка задрожала, а на лбу выступила испарина. – Она и креститься толком не умеет твоя Маша!
         Не дослушав, Полухин нажал кнопку отбоя, положил телефон на книжную полку и виновато посмотрел на жену.
         - Не надо было отдавать, я так и знала, что все это неспроста, – всхлипнув, прошептала она. – Он там дела свои устраивает, а нам как всегда шиш...
         Тут снова раздался противный дребезжащий звонок – у Полухина все внутри сжалось.
         - Витек, чего-то связь барахлит. Так ты понял, да!? Пусть пока икона у отца Александра в его храме побудет. За недельку-другую ничего с ней не случится.
         - А где храм-то находится? – упавшим голосом спросил Полухин – для сохранения семейного спокойствия ничего не оставалось делать, как согласиться.
Но как только он услыхал название района, расположенного на другом  конце Москвы, то ему стало совсем обидно, что его икону, которую он фактически получил в наследство, у него, получается, забрали, увезли в Капотню и теперь неизвестно, получит ли он ее когда-нибудь назад. И кто? Родной брат. Впрочем,  сказать он об этом не успел – Николай повесил трубку, а перезванивать ему желания у Полухина не было...
         Только в середине октября,  когда Маша в очередной раз с укором посмотрела на него, Полухин все-таки решился еще раз поговорить с братом. Дозвонился он ему только на следующий день – он опять был  в Китае. Выслушав Полухинское пожелание все-таки забрать икону назад, Николай вздохнул:
         - Вить, икону пока вернуть нельзя.
         - Почему нельзя? – едва шевеля немеющим языком, словно его ударили обухом по голове, выдавил из себя вопрос Полухин.
         В телефонной трубке что-то зашуршало, резко щелкнуло, послышался какой-то шепот.
         - Вить, ты знаешь, – после затяжной паузы проговорил Николай,  – не могу сейчас с тобой общаться. Я вот здесь в Харбине офис на постоянной основе открываю, представительство, так сказать. Очень сейчас занят. Вернусь через несколько дней, тогда и потолкуем.
         Но ни через несколько дней, ни через неделю старший брат не позвонил. Полухин, за неделю совсем измотавшийся душой и телом, все-таки решил съездить в далекий храм, где лежала его икона...
         До места добрался Полухин уже под вечер. Открыв массивную деревянную дверь, он вошел в притвор и поежился – помещение храма едва было освещено. По стенам  висели иконы, разглядеть которые в блеклом свете дежурного фонаря над входом было непросто. Ему стало как-то неуютно и не по себе. Потоптавшись у двери и привыкнув к полумраку, он обернулся и заметил в правом углу женщину, чья голова в пуховом платке колебалась за громоздким деревянным ящиком со свечками.
        - Простите, вы не скажите, где у вас здесь обновившаяся икона, – подойдя к женщине  и, почему-то робея, спросил ее Полухин.
        Та тоже замешкалась, испуганно посмотрела на него из-под очков и простуженным голосом прошептала:
        - Не знаю. Я здесь первый месяц работаю.
        - А можно мне тогда с отцом Александром переговорить?
        - Скоро служба. Он сейчас подойдет, – тихо ответила женщина, и ее голова тут же исчезла за ящиком.
        Оглянувшись, Полухин развернулся и направился было ко входу, как дверь внезапно открылась и на пороге прорезалась невысокая щуплая фигура священника. Завидев поспешившего к нему незнакомца, батюшка замер и, с подозрением посмотрев на подошедшего, тихим слегка дребезжащим голосом, спросил:
        - Вам чего?..
        Слушая торопливый и сбивчивый рассказ Полухина, отец Александр продолжал с подозрением и настороженно рассматривать его. Черeз пару минут он немного картинно поморщил свой гладкий невысокий лоб, словно пытаясь что-то вспомнить, чуть наклонил голову вбок и через несколько секунд вдруг улыбнулся и сказал:
        - Да, вспомнил-вспомнил! Правда, приезжал ваш чудный братец, показывал такую весьма старую иконку с признаками обновления, все спрашивал, что это значит и можно ли ей молиться об удаче в бизнесе. Я конечно, сказал, что можно! Он вот тогда денюжку на храм пожертвовал! Замечательный такой!
         - А икона где? Тут? -  выдохнул Полухин
        - Нет-нет. Я просил его хотя на недельку бы на ее оставить нам, –  с явным сожалением ответил батюшка. – Но, знаете, он вдруг так сильно забеспокоился, сказал, что эта ваша общая семейная реликвия, что вы ее требуете назад, развернулся и – в двери. С  тех пор ни его, ни иконы я не видел... Так что вот так...
        Полухин шел по пустынному скверу в сторону метро, в лицо летели первые крупинки снега, резкий ветер задирал полы курточки, но он не чувствовал холода. Несколько раз он останавливался, беспокойно оглядывался, словно надеялся что-то увидеть. Но нет, ничего и никого не появилось, ни рядом, ни вокруг, ни за спиной. Вот только ветер гнет хлесткие кусты, гудит в вершинах деревьев, сливающихся с черным беззвездным небо…
        Господи, как пусто! Только одинокий оранжевый фонарь вдалеке отбрасывает какую-то тень, что странным образом то появляется, то исчезает… Может, вся это история с иконой – это какой-то сон или наваждение даже? Ему все показалось, привиделось: сияние, свет, какое-то волнение и необъяснимая надежда на что-то? И почему эта икона оказалась у него с Машей? Странно, непонятно... И как все нелепо закончилось…
        Свернув на главную аллею,  Полухин вдруг замер – вокруг по-прежнему не было ни души.  Задрав голову он посмотрел на фонарь, свет которого раздвигал осеннюю тьму и исчезал в голых вершинах деревьев.  Он вдруг вспомнил, как в такую же осеннюю ночь он перебирал вещи в опустевшем бабушкином доме, как торопливо раздавал их соседям. А вечером он ехал по деревенской дороге и, несмотря на кочки и колдобины, невольно нажимал на педаль газа. Вот так же качались и гудели деревья вдоль обочины, также было пусто и неуютно. И был такой же фонарь в конце улицы…
        Полухин закрыл глаза и чуть согнувшись прислонился плечом к стволу дерева. Он почувствовал как его бугристая жесткая кора сквозь тонкую куртку впивается в кожу, но он не хотел даже пошевельнутся, поменять положение тела. Он еще сильнее сжал веки словно боясь открыть их и увидеть вокруг вязкую сырую московскую мглу.
         Постояв так пару минут, он все-таки открыла глаза и увидел, как оранжевые и золотистые круги плывут между ветками. Да, свет фонаря вдруг стал почти белым. “Как сияние от иконы,” – мелькнуло в голове Полухина. Он тряхнула ей, прикрыл глаза и, тут же открыв их,  снова поглядел вокруг. Нет, кругов уже не было, хотя фонарь светил действительно ярче. Он поежился, но почему-то не ощутил холода. И его сердце вдруг застучало быстрее и отчетливее, по коже побежали мурашки, но ему вдруг стало теплее, даже как-то уютнее внутри. Ну и хорошо, пусть будет так! Может, Николаю и вправду она так необходима эта икона, может он без нее он никак не может пребывать там в китайском далеке. Кто знает?
        Тут резко засвистел ветер, швырнул под ноги последние пожухлые жестяные листья и взвился вверх. Полухин посмотрел на раскисший газон, на первые снежные проплешины, поддернул воротник и, неожиданно для себя перекрестившись, двинулся к подземному переходу.