Рыжий Чернов

На заре своей офицерской службы пришлось мне служить в полку на самолетах Ан-12. Транспортник этот после нашей подготовки в училище на легкие фронтовые бомбардировщики казался мне похожим на корову – неуклюжий, толстобрюхий и вдобавок взлетал спиной вперед.  Какое-то аэродинамическое безобразие, да и  только! Про экипаж  Ан-12, помню, даже частушка была: слева-справа  два барана крутят влево, крутят вправо – это, понятно про летчиков. Между ними пес-барбос, выпускатель всех колес – борттехник. У переднего окошка в тубус смотрит….  – в общем, штурман это, уткнувшийся в прицел радиолокатора. Был в экипаже еще и бортрадист – на ключе стучит уныло какой-то там радиочудило.  Про стрелка уж совсем неприлично, а про борттехника по авиационному и десантному оборудования так:  за шпангоутом девятым… чудака везут куда-то – намек на то, что в полете, если нет десантирования или выброски груза, делать-то  ему особо нечего.   
Экипаж у нас был колоритный. Командир казался мне стариком, что было абсолютной правдой, потому как был он старше меня двадцатидвухлетнего буквально вдвое. При заходе на посадку он истошно орал: «Илья!!!» - и борттехник, такой же старик, как и командир, напяливал ему на нос очки. - Илья! - очки долой, - Илья!! ... А Илья, налетав тысяч шесть часов, и дослужившись к сорока пяти годам аж до старшего лейтенанта,  в полку между тем был известен, как знаток Петровских указов, озвучивал которые почти всегда к месту и под неизменный гогот окружающих.
Особенно доставалось от него нашему штурману, толстому холостяку, с удивительной быстротой уминавшего пирожки, испеченные для меня моей молодой женой.  Перед поглощением этой вкуснятины штурман, играя на публику, артистично восклицал: «Эх, пропадай фигура!» Эту его присказку знала не одна семья в нашем военном городке.  Посещая по вечерам своих женатых сослуживцев с целью исключительно безобидной – всё ли в порядке, все ли здоровы и счастливы, гость неизменно и предсказуемо нарывался на банальный и  приземленный вопрос об ужине, после чего интеллигентно и, я бы сказал, мастерски выдерживал паузу, и,  хлопнув себя по пузу, произносил свою коронку.
Илья всё время подшучивал, что наш самолет клюет носом, так как штурман своим весом нарушает центровку, и однажды во время какого-то празднества выдал очередной «петровский» указ: «Штурмана - отродье хамское, но дело своё знают, а посему в кают-компанию пускать и чарку водки подносить». Сконфузил, и не был бит исключительно из-за своего возраста и присутствия высокого начальства. Указ  понравился всем, кроме штурманов, которые с сердцем приняли там, где про чарку водки, но против первой половины  указа отчаянно возражали. 
 Бортрадистом  у нас был прапорщик по фамилии Сирота. Редкий хитрец, наглец, на дуде не игрец, но зато большой ленивец!  Для него у Ильи было свое определение: «Сирота у нас - сирота круглый: ни отца, ни матери, ни стыда, ни совести».
Перепадало от Ильи и нашему «чудаку за девятым шпангоутом». Фамилия его была Чернов, но по иронии судьбы  был он рыжим от головы до пят – от пылающих огнем волос на голове до ярких в любое время года веснушек в самых непредсказуемых местах.  Фамилия не спасла. Однажды, получая благодарность  за высокий профессионализм при возникновении нештатной ситуации  в воздухе, Илья перед строем эскадрильи решился на ответное слово и, видимо, вспомнив действия Чернова в той же ситуации,  выдал очередной указ Петра Первого: «Рыжих во флот не брать, дабы мерзким видом своим не срамили флота Российского».  Рыжий Чернов был обидчив, но отходчив и в «душе грубость не таил».
Историй  с этим Черновым было множество, но об одной из них хотелось бы поведать особо. Аэродром наш находился на окраине села Сеща, что на границе Брянской и Смоленской областей. Во время войны это был тот самый партизанский край, в котором «шумел сурово брянский лес». Опасаясь (и не зря)  партизан, леса  вокруг аэродрома немцы повырубили.  Однако это не помогло, и их бомбардировщики, не долетая до  Москвы, иногда взрывались в воздухе. Так что многие москвичи, сами того не зная, жизнью своей обязаны тем самым сещенским партизанам.  На дочери одного из них и был женат наш рыжий Чернов, поэтому из офицерского общежития перебрался в большой деревенский дом, «где резной полисад», черноземный огород и полно всякой живности. Чтобы встретить свою смуглянку-партизанку, Чернов палец о палец не ударил.  Работала она в нашей летной столовой  официанткой и никогда не отказывала ему в добавке.  Дома пиво из хмеля варила – черное, тягучее, сладковатое слегка. Вот и приворожила. Потом детишки, девчонки и мальчишки…  И хотя корова у Черновых была, но для детишек, поговаривали, козье молоко полезней. Чернов «спиногрызов»  своих любил, но с козой как-то не складывалось  - в Сеще  купить не у кого, а съездить куда  подальше - времени нет.  Однако реальный шанс попить козьего молочка  у рыжих детишек Чернова всё же появился.  Застряли мы как-то на одном из аэродромов в Белоруссии на несколько дней. На местном рынке Чернов увидел козу, продавала которую древняя старуха. Продавала дорого, а потому и  безуспешно. На третий день  торгов бабка пошла на понижение. Ударили по рукам и уже бывшая владелица козы, послюнявив пальцы, пересчитала деньги и, картинно всплакнув о потере кормилицы, вручила Чернову веревку с привязанной за рога козой. На сэкономленные в  итоге торговых баталий  деньги Чернов  купил двух пестрых куриц, которых  вместе с блеющим животным на выделенной нам  машине мы и привезли к самолету. 
Погодка - шепчет! Солнце, птички щебечут, кузнечики стрекочут. Командир со штурманом на командно-диспетчерском пункте (КДП), самолет к вылету готов, экипаж валяется на травке, кто-то играет в шахматы (для молодых: это такой деревянный развивающий гаджет).  Коза, привязанная к антенне самолетного ответчика,  мирно пасется, но глаза у нее отчего-то печальные-печальные. То ли  расставание с бабкой на нее так подействовало, то ли неопределенность  будущего, а  может у коз глаза просто такие и есть.
КДП недалеко и видно, как от него в нашу сторону спешно двинулись две фигурки. Ага! Наши. Характерный взмах рукой – добро есть. Чернов одним движением опытного птицевода забросил куриц в парашютную сумку, взлетел по стремянке в самолет, бросив на ходу: «Мужики, козу мою погрузите!». Пытливый читатель вправе спросить, а почему он сам этого не сделал? Здесь следует пояснить, что для запуска двигателей в полевых условиях или  зачастую на чужом аэродроме используется бортовой турбогенератор ТГ-16, а вот он-то находился в епархии Чернова. Вот и поспешил он, болезный, к исполнению того, что предписано ему инструкцией. Убрана стремянка, закрыта дверь , запущены двигатели, прочитана «молитва», диспетчер дает добро, рулим, взлетаем …  Легли на курс. Лету-то всего - полтора часа. В наушниках голос Чернова:  «Мужики, козу мою погрузили?» А в ответ тишина. Тот же вопрос с нотками отчаяния и, как в «Бриллиантовой руке», с «непереводимой игрой слов на местном диалекте»…
Иногда и сейчас  я вспоминаю этот печальный и одновременно  забавный случай и представляю, как коза бежит на привязи за разбегающимся самолетом, как взмывает в небо без всяких крыльев, и все наземные козы ей безусловно завидуют, так как она первая и, я думаю, до сих пор единственная из парнокопытных, которой довелось «прянуть в небо и узкой лентой блеснуть на  солнце».
А козу мы Чернову купили. Сбросились и купили. Так что маленькие рыжие Черновы без молока не остались.

12 декабря 2017 г.


ОТВЕТ АВТОРА НА ТРЕБОВАНИЯ ЧИТАТЕЛЕЙ
СОХРАНИТЬ ЖИЗНЬ КОЗЕ
Судьба козы сложилась круто –
И так и эдак посмотреть.
Подумав, раз без парашюта,
Решила вовсе не лететь.
И на хрена ей перемены?
И этот, как его, Чернов?
Рогами узел сняв с антенны.
Пустилась вскачь без лишних слов.
Замечу, алчная старуха
Козу толкает не впервой,
Но возвращалась – вот везуха,
Она всегда к себе домой.
Зайдет в ворота, а старуха
Поставит медный самовар,
Потреплет блудную за ухо…
И завтра снова на базар.
Финал рассказа, хоть убейся,
Не мог таким счастливым стать,
И сколь веревочка не вейся,
Настало время отвечать.
Оставим сплетни, кривотолки -
Здесь правда вся или на треть…
Козу в лесу сожрали волки,
И лучше было ей лететь!

17.12.2017