Вот так вот точно не бывает

                Надо мир всегда жалеть.
                Надо им всегда питаться.   
                Надо так  в него смотреть,
                Чтоб не жить, а любоваться…

   Всё началось необычно и почти внезапно.
   Утром Дима, едва отошедший от таящих и, невесть, куда, исчезающих сонных грёз, произнёс, что наслаждался во сне с принцессой, с которой вот-вот должен был обвенчаться.
- Ты, штаны свои, надеюсь, не забыл переодеть? – съязвила жена, начинающая приводить в порядок постель после сна. Сдёрнула  с мужа одеяло, стряхнула его и начала складывать.
- Знаешь, Люсь, а тех штанов я не видел и не ощущал.
- И то хорошо. Что бы подумала наша принцесса, увидев пузыри на твоих коленях, которые уж и не помню, когда надулись.  Кажется, когда Митька родился, и они появились, то ли от счастья, то ли от того, что свобода закончилась. У тебя брюки меняются, а пузыри остаются одни и те же. Ты, как будто все свои инженерные проблемы на коленях решаешь. В следующем сне, когда ты уже венчаться будешь, уж попроси костюм то новый у своей царевны. Да только смотри, синий не закажи снова. Он тебе так «идёт», что из-за него  придворная знать тебя так полюбит, что из дворца вместе с принцессой выгонит.
     Дима продолжал слушать, постепенно уходя в отрешённое состояние, обидные комплименты жены уже о том, какой он чистюля, что она замучилась щи да каши оттирать с его пиджаков и штанин, и о том, что галстук он оденет, наверное, по случаю выхода на пенсию. Досталось и его не бритым щекам, и немытой голове, и отсутствию носового платка, и не чищеным ботинкам, и его бесконечному где-то витанию, из-за чего, непонятно, почему Виталий Аркадьевич его в руководителях группы держит.
- Потому, что он умеет ценить основное. Видит суть человека, видит, что скрывается за помятым пиджаком – не выдержал и робко спарировал Дима.
- Он не видит. Это я ежедневно вижу, что твой измятый пиджак спасает чьи-то глаза от твоей не лучшей рубахи. Та, какую на тебя ни одень, всякая скольких-то пуговиц лишится. Их не нитками, а на проволоку прикручивать надо. Ты на ней пуговицы, как специально рвёшь. Спасибо пиджаку, что он ещё и подмышки твои, потом просаленные, скрывает.
    Людмила, очевидно, гонимая ревностью, что муж её где-то женится, продолжала разжигать в себе неистовый пожар. С одежды своего мужа-тюхти она перекинулась на квартиру. Дима узнал, что обои надо переклеивать, снова услышал про торчащие провода и про расшатанную розетку, и ещё там про что-то, которое вот-вот упадёт, порвётся, а то и вовсе давно сломалось. Спорить, даже робко парировать, больше не стал.
    Дима слушал и теперь уже полностью не слышал; он был всецело увлечён внутренним влечением. Сейчас он неожиданно вспомнил сам сон: увидел огромный зал; он понимал, что это дворец; по краям зала много людей, которых почти не было видно; посередине зала они танцевали со своей принцессой-невестой, вернее, танцевал только Дима – эффектно «бил» свою любимую чечётку, (он занимался ею еще с юности. Танцевал в ансамбле, где, помимо чечётки ему случалось и петь, и играть на баяне и гитаре; не раз принимал участие в конкурсах, и однажды стал лауреатом), а его невеста кружилась вокруг него. После вторичного сошествия сонных грёз Дима, вопреки обвинениям и к пущему удивлению жены, побрился, почистил костюм, слегка погладил брюки. После завтрака надел постиранную рубаху и, после, нацепил на неё ….. галстук. Люда ахнула.
- Никак и в самом деле женишься?!
     Дима опять ничего не сказал. Засунув ноги в ботинки, взял портфель, шляпу, приготовился  выходить из квартиры.
- Только смотри, Спиридонов, алименты ты будешь платить не от своих инженерных рублей, а от дохода казны своего царства.
     В ответ на явно вызывающую реплику Дима никак не отреагировал, лишь окатил свою жену совершенно спокойным взглядом и вышел.

     Зато на работе на Спиридонова отреагировали. Не совсем как жена, но тоже ахнули. Если у той слышалось чувство ревности и тревоги от «исчезающего» мужа, то здесь, в отделе, были ошарашены новым явлением. Особенно те, кто со Спиридоновым работал сызначала и всегда видели один и тот же замызганный костюм.
- Димочка! – театрально воскликнула Катя Селиванова – держите меня крепче на стуле, ты ли это?
- Он. – Поддерживая ту же язву, добродушно кинул Стёпка. – Я его хорошо знаю и не только по костюму, я с ним в бане мылся.
- Это не критерий – не отрываясь от компьютера, на полном серьёзе в свою очередь вступил в потешки остроум Вишневский. – Я Дмитрия тоже знаю, он весь внутри прячется, а на его наружу пялиться нечего. Давно в нём артиста подозревал. По-моему, он способен к перевоплощению.
- Не томи, Дима, расскажись. – Склонилась двумя руками на его правое плечо институтская сокурсница Ниночка.
- Я видение видел – поддался, было, на уговоры Дима, но после:
- Никак, пора уже? – тут же брошенное в смешливой тональности Стёпкой, он отмахнулся:
- Да ну вас – к тому же, в помощь ситуации, в самое время подоспел Виталий Аркадьич
- Дмитрий Иванович, поанализируй-ка эти цифирьки. Здесь где-то нестыковка в сотках спряталась. Я бегло глянул, но ничего не увидел. Или у тебя какая работа сейчас срочная есть?
- Нет, нет. Что Вы, что Вы Витаркадьич. Я сейчас же примусь.
    Это «сейчас же» продлилось почти всю смену.  Матанализ пошёл на благо всем: Диме прежде всего – он в работу не уходил – она его, словно паутина насекомое, пеленала полностью, напрочь выскребая из мозгов все не сопутствующие мысли; все в отделе это знали и больше Димы не домогались. Только Танюш – это её так Дима звал, и про которую подозревали что-то серьёзное к Димычу, – перед самым выходом:
- Дим, чего ты там видел и когда успел? Мы же с тобой вчера перед домом попрощались.  Ты, что, кого в подъезде тебя выследила?
- Во сне, Танюш. Сон я видел – принцесса меня обженить надумала, а я, дурак, возьми и жене скажи. Думал, убьёт, а она только помоем слов окатила, но, всё равно, сказала, что денег на алименты не даст.
- Никто не даст. Нече. Впрочем, зря сказала. Думаю, что она и сама знает, что зря. Тебя и знать не надо, чтобы знать, на что ты не способен. Ты из  непрошибаемых интеллигентов, которых хотят, а они – или по очень высокому, или – пусть как останется.
- Танюш, ты не обижайся на меня. С твоим умом –  сразу б академиком родиться, а тебя природа вслепую женщиной испортила. В итоге, там убыло, а тут прибавилось – это в смысле: «смотрите, какими они могут быть!». Верь после этого в их  врождённую отсталость.
    Они ещё немного умственно друг перед другом пощеголялись, при этом Дима умышленно подводил своё разглагольствование к обязательному расставанию. Как только они вышли Дима начал усиленно «бегать» глазами, делать потерянный вид, невпопад отвечать и хмыкать. Татьяна это сколько-то терпела:
- Ладно, Спиридонов, поняла, что ты сам не признаешься, что мылишься улизнуть. На чём хочешь? На автобусе или за вами принцесса машину послали?
- Да, Танюш, ты извини, но мне, в самом деле, надо.
- Ладно, Димочка, ладно. Привет передавай. Если свита не поймёт, зови на помощь – и направилась в магазин, а  Спиридонов нырнул в первый подоспевший автобус.      

   Выйдя на площади, проходя мимо театральной кассы, поинтересовался билетами в театры. Глаз упал на «Оперу и балета». Там сегодня вечером спектакль «Кармен». Пусть даже и так, он сейчас мог опуститься и до «Травиаты». Больше того – сейчас в душе он был такой, что и до «Жизели» запросто превознесётся и будет даже почище, чем Альберт. Нет, если по правде, то не будет: внешность не потянет – как минимум, с пиджаком проблемы. Пусть, всё равно, кому надо, заметят. Купил билет и пошел.
    Пришёл в театр с солидным запасом времени, как обычно приходят новички; вальяжные завсегдатаи появляются, как правило, под занавес. Немного потолкавшись по фойе, при первой же пригласительной возможности пошёл в зал. Отыскав своё место, уселся в кресло; ощутив комфорт и удобство, принялся изучать пространство.
    Отремонтированный зал главного городского театра блистал шиком и роскошью. Виделась воплощенная нацеленность обставить убранство именно по высшему разряду. Не абы как, в мотиве «скромно, но с приличием», а в направлении «за ценой не постоим» – с изыском. Стёпа,  если бы увидел, наверное, сказал: – «видно, что ребята подвыпендривались».
     Публика постепенно заполняла свои места. Появились и первые соседи. Подошли две женщины в вычурных платьях. Одна из них сразу же обратилась к  Диме:
- Простите, можно Вас попросить пересесть на соседнее место.
- Да, да, пожалуйста – не задумываясь, ответил Дима голосом, в котором сквозили предательские нотки смущения и извинения.
- Вы уж простите – это наши излюбленные места. – Продолжила женщина, усевшись на Димино место рядом со своей спутницей, этим пытаясь, наверное, извиниться за причинённое неудобство.
- Что Вы, что Вы – ответным извиняющимся голосом спарировал Дима – ничего особенного.
- Собственно – этот ряд. Не важно – правее, левее; главное – вместе, а на этот спектакль одно общее место оказалось проданным – продолжила дама, словно Дима был недоволен, а не наоборот, сам ещё пытался в чём-то извиниться за то, что женщинам пришлось его потревожить – вот и пришлось попросить сделать нам одолжение.
    На этот раз Дима решил  примолчать, дабы притушить огонёк любезных взаимных заискиваний. Видимо, поступил правильно; женщина завела разговор с соседкой. Судя по первым же уловленным фразам, понял, что это дамы знающие и, похоже, на мать с дочерью.
- Кто Кармен? – спросила та, что подальше.
- Изразцова – ответила Димина соседка.
- Она же «ля» не весь диапазон вытягивает.
- Зато чувством берёт. Его у неё на классическую Кармен. Она как родилась цыганкой.
   Дима удивился, услышав про голос: он же на балет шел; набрался смелости, решил спросить.
- Простите, – обратился к соседке – вы говорили про голоса, но это же балет?
- Правильно, есть и балет. – ответила дама – Только он называется Кармен-сюита, в постановке Родиона Щедрина. – Дима почувствовал пристальный взгляд, причём настолько, что ему показалось, что она его как будто влепила в него. – Премьера состоялась в 1965 году. Сейчас состоится опера Жоржа Бизе. Её премьера была в Париже в 1877 году.
- Мама, ты перепутала: – восклицание, очевидно, подтвердило Димину догадку про «маму-дочку» – Кармен-сюита в 1967, – здесь она также перевела внимание на Диму – взгляд этот показался ему таким же заинтересованным – дальше, она едва ли не навязчиво, адресовала  именно Диме исправление маминой ошибки, – а опера в 1875. Первой Кармен спела Селестина Марье.
- Если уж ты на точность, Катенька, то Галли-Марье – тут потушили свет, Дима только и успел сказать «Спасибо» за это и за счастливую возможность временно освободиться от внезапного  заволакивающего шквала повышенного женского внимания и отвернулся.   

    Массовые сцены начала спектакля сразу обворожили и очень скоро пленили полностью. Впрочем, это, всё-таки, было следствие. До этого шло музыкальное вступление оркестра, потом подняли занавес, открыв им шикарные декорации, являющие просторную городскую площадь, с круглым фонтаном посередине, в котором лилась настоящая вода; абриз площадного пространства был обставлен деревьями с пышной листвой; весь периметр был окоймлён высокими крепостными стенами. Вся сцена эффектно усиливалась подсветкой в определённой цветовой гамме. Весь антураж мгновенно зрителя завлекал, порождал состояние психологической готовности и вот на эту подготовленную «почву» полилась полифония множества голосов всевозможных окрасов.  Менялись местами речитативы и пение, обычные бытовые движения актёров межевались танцевальными картинками, всё было наполнено страстными неподдельными чувствами. Это разнообразнейшее великолепное действо, словно пучина поглощает соломинку, Диму вовлекло в себя, сделав его страстным соучастником.
     После шикарного выхода на сцену главной героини спектакля – цыганки Кармен – зал рефлексивно зааплодировал. Когда же она повела свою партию:
- У любви как у пташки крылья
   Её нельзя никак поймать….
    Дима, влекомый видимым событием, переполненный чувством и страстью, не замечая рядом находящихся зрителей, начал выстукивать пальцами правой руки по своему колену завораживающую музыку. Он был настолько поглощён, что среагировал не на первое лёгкое дотрагивание рукой соседки до своего плеча.
- Вы «ля» пропустили. Тут «ля» основная нота – чуть прошептала она с явной иронией.
     Романтическая дымка, запеленавшая Димино сознание, вмиг исчезла, сменившись трезвенническим восприятием. Он повернул голову, мелко кивнув, чуть улыбнулся в знак благодарности, и принялся дальше сдержанно соучаствовать театральному зрелищу, скоро, тем не менее, вновь всецело отдавшись его очарованию. Очевидно, не только он. Настолько весь зал был оцепенён захватывающим действом, что, когда Хозе, не выполнив приказ Цуниги, помог Кармен бежать из-под стражи и после чего занавес опустился, заканчивая тем самым первое действие, никто не встал. Только спустя небольшое время, точно от гипноза отрешение, подобно пелене, что медленно спадает после сладких грёз, начало понемногу сходить, единичные зрители стали подниматься с мест.
    Вышли в фойе вместе, будто были давно знакомы, и никому это не показалось или странным, или бестактным. Дима предложил мороженое, дамы от него отказались, но изъявили желание по стаканчику «колы». Потягивая напиток через соломинку в сторонке, Дима спросил:
- В начале великолепно.  Высокая патетика увертюры сразу же обволакивает и настраивает на возвышенное, которая захватывает и несёт, но потом, после занавеса: табачная фабрика, женщины курят, полускабрезный речитатив солдат – это как ушат холодной воды.
- Знаете ли ……, кстати, Вы до сих пор не представились?
- Меня зовут Дима.
- Что ж – Дима, так Дима – Валентина Васильевна, можно Валентина, а Катеньку я уже называла в разговоре перед спектаклем.  Знаете ли, Дима, что после премьеры оперы в Париже в 1877 году….
- Мама, я же  тебе говорила, что в 1875 году весной, кажется, в начале марта.
- Хорошо, хорошо, Катенька. Так вот, именно тогда многие восприняли её отрицательно. И одним из критических замечаний было обвинение её как раз в пошлости, излишнем реализме. Конечно, у оперы не было такого провала, как у чеховской «Чайки», но безжалостной критики писано не мало. Впрочем, несмотря на это, в тот сезон в Париже прошло с полсотни спектаклей «Кармен».  Та самая вульгарность, Дима, она видится только в первых сценах, но потом наступает власть страсти и любви.
    Сказав это Валентина вдруг, совершенно неожиданно, но, довольно, неплохо, запела приглушённым голосом отрывок партии Кармен:

- У любви, как у пташки крылья,
    Её нельзя никак поймать.
   Тщетны были бы все усилья,
    Но крыльев ей нам не связать…

   Получилась яркая импровизация, которая, несмотря на негромкий голос, всё-таки была услышана и мгновенно обратила на себя внимание окружавших их зрителей; стали подходить из других залов. Валентина, ничуть не смутившись от повышенного внимания, после пения только было хотела продолжить разговор, но тут раздались аплодисменты, и ей пришлось выразить ответную благодарность, после чего раздался приглашающий звонок и все направились в зал.

Они шли по вечернему городу и молчали. Понемногу отходили от сильных переживаний.  Дима, после эффектной, даже красивой, смерти Кармен, всё ещё находился в подавленном состоянии, отчасти потому, что это был первый спектакль после, … уж и не помнится, когда был последний раз. Очевидно, желая помочь ему  справиться с внутренним волнением, Валентина первой начала назревший разговор:
- А ведь между тем, Дима, там не об этом. Ваше молчание и смятение говорят о том, чего Вы в этом спектакле не увидели. Чайковский называл оперу Бизе шедевром, предрекал ей быть самой популярной в мире. И он оказался прав. Бесспорно, Кармен – очень сильная постановка. На мой взгляд – это потому, что в ней всё выглядит в совершенстве: и музыка, и слова, и танцы. Главное же  чувства. Нет – это даже не чувства, это дух, можно даже сказать –  божественный дух, который порождает эти чувства. Поэтому они не земные, не реальные. Возведённые в абсолют они живут сами по себе. Это сплав: синтез и симбиоз одновременно страсти, любви и свободы. Страсть, как таковая!, любовь, как таковая!, и довлеет над всем свобода. Вы увидели смерть, но не увидели торжество этих самых чувств. Хозе страстно любил Кармен и также ненавидел её, но ничего с собою поделать не мог. Кармен – истая цыганка до самых корней своих; она рождена свободною и не изменила свободе ценою своей жизни. В этом апогей чувств, высочайший взлёт духовной предназначенности человека. К тому же, Кармен – это вулкан. В ней постоянно будоражит жизнь, в ней она клокочет; кипящие в ней чувства ни на миг не трансформируются. Они – любовь и страсть – в ней есть постоянно. Этим постоянным присутствием они являют собой единственное живущее в ней постоянство, впрочем, как и верность – она беззаветно предана своему рому  (мужу) – это сначала Гарсия, потом, когда его убивают, самому Хозе.  Однако, любовь и страсть возможны лишь при свободе. У Кармен любовь ради любви, но она живёт только тогда, когда присутствует страсть. Также как и сама Кармен живёт, покуда любит, пока горит пламень души. Как только страсть во взаимоотношениях Хозе и Кармен пропадает сразу исчезает и любовь, и она смело в этом признаётся, и также смело заявляет о любви к тореадору Лукасу; она по-прежнему верна Хозе, как его роми (жена), но уже не любит его. Очевидно, это случается потому, что Хозе призывает уехать с ним, то есть призывает утихомириться, призывает к умиротворению: зажить по-новому, в спокойной тиши. Это органически против её природы. Ей хочется страстной, бурлящей жизни, что  означает любви, но которая возможна только в свободе. Она, не колеблясь, отрицает призыв Хозе, наперёд зная, что будет, предрекая себя на смерть. И он убивает её, и этим совершается одновременно и преступление, и подвиг. Они, звучащие в высочайшей ноте, «поют» о прекрасном и абсурдном, на что, бывает, способен человек. Щемящее состояние – сколько здесь трагической романтики! В этом непостижимом клубке противоречий чувствуются мёд и слёзы ……
     Они вышли на набережную. В слегка прохладный вечер уходящего лета на ней было малолюдно. Проходили мимо одного из карманов – закутков набережной аллеи, обустроенных в полукруглой форме  и уютно обсаженных кустарником и органично дополненной полукруглой скамьёй. Валентина решила войти вглубь этого уединённого пространства.
- Мама, спой кусочек Хабанеры. После твоих слов это сейчас так кстати. Дима, я могу сказать, что у мамы два высших образования: она закончила консерваторию по классу вокала и университет. У неё была небольшая оперная практика, но сейчас она работает искусствоведом. Я жалею, что она не стала оперной певицей. Мне кажется, что она Кармен спела бы даже лучше, чем Изразцова.
- Мне кажется большее. Хотя, почему кажется? Уверен. Вот  существует оценочная теория на основании которой особо выделяется первичное восприятие. Оно может быть не профессиональным, может быть даже наивным, но в силу именно первого знакомства оно наиболее верно регистрирует некую правильность. Считается, что эта способность живёт в человеке сыздавна, говорят даже, что это присутствует в его генотипе. Эта способность особенно чутко реагирует на восприятие звука и цвета. Зафиксированы случаи, когда у человека, впрочем, не только у него, но и у других живых существ, при восприятии звука определённой частоты возникали разные психофизиологические состояния, например, агрессии, тревоги. Так  и с цветом: здесь наиболее впечатляющий пример бледно зеленый цвет, действующий, как сильный раздражитель. Он ещё получил обозначение, как ядовитый цвет. Произведения искусства из этой же категории, но только несравненно высокого порядка. Знаете, чей критерий здесь особенно ценен? – Дима сделал небольшую вопросительную паузу, после которой – Детский – ответил сам себе. – Понимаю, что это всё тривиально, особенно, Валентина,  для  вас искусствоведов. Однако, всё же, это является моей позицией, что первичное восприятие взрослого человека, имеющего базовую культуру, более истинно. Критерием здесь  выступает нахлынувшие чувства, в этом случае говорят «запало в душу», «тронуло за живое». Так вот, должен Вам сказать Валентина, что меня, наряду с великолепным пением Кармен, тоже тронуло и Ваше исполнение в антракте, и я также присоединяюсь к просьбе Кати исполнить тот отрывок, не помню, как он называется, партии Кармен.
- Он называется Хабанера. У неё интересная история. Считается, что это песня кубинских моряков. Музыку её написал испанский композитор Идиер, если я не ошибаюсь. Жорж Бизе этого не знал, он считал, что это народная песня. Когда ему об этом стало известно, он ничего менять не стал, а лишь указал авторский источник. Ария Кармен называется «Любовь – мятежная птица». Первый куплет я спела, поэтому начну со второго. Эта песня особенно эффектна, когда дополняется танцем с кастаньетами.
    Валентина запела голосом с красивым, объёмным нежным переливом верхних нот

 - Любовь – дитя, дитя свободы
  Законов всех она сильней.
  Меня не любишь, но люблю я,
  Так бойся ты любви моей….

   Тут, к большому удивлению Валентины и Кати, Дима начал бить чечётку в такт песне, причём это получалось у него настолько изящно, что они улыбнулись, а Катя ещё и захлопала от восторга. Её поддержали и уличные зрители, случайно оказавшиеся поблизости и подошедшие на звуки песни.

- Думал ты –  пташка уж поймалась,
Но взмах крыла – и в облака.
От тебя она вновь умчалась,
Не ждёшь её – но здесь она!

   Появился новый сюрприз – к зрителям подсоединились знаменитые артисты: Илона Изразцова, исполнительница роли Кармен  и Василий Талантов – Хозе, которые, как потом оказалось, также решили погулять после спектакля и забрели на вечернюю набережную и оказались случайными зрителями импровизированного выступления.

Близ тебя вот она порхает, – продолжала петь Валентина. Заметив знаменитых артистов, она ничуть не смутилась, более того, воодушевляемая благодарными зрительскими симпатиями, в том числе, очевидно, исходящими и от Изразцовой с Талантовым, подогреваемая, к тому же, и мастерской чечёткой Димы, на Валентину нашла новая волна вдохновения. Её голос зазвучал изящнее, проникновеннее. Творческий подъём почувствовал и Дима – его танцевальный рисунок стал эффектнее, точнее, явно гармонировал с оперным текстом….   
Волнуя пламенную кровь,
Поспеши к ней – она взлетает,
Гони её – она тут вновь!

Любовь! Любовь!.....

    Даже при завершении пения, в процессе вытягивания последних нот, зрители, которых столпилось уже немалое количество, стали выдавать первые хлопки, а при окончании громко зааплодировали.
- Браво – кричал Талантов
- Молодцы – вторила ему Изразцова. Другие тоже посылали восторженные комплименты.
     После достаточных взаимообразных благодарностей ажиотаж стал утихать и публика начала расходиться. К Валентине, Диме и Кате подошли  Изразцова и Талантов.
- Позвольте Вас поблагодарить – первой произнесла знаменитая артистка – мы были сильно удивлены, получили огромное удовольствие. Давайте будем знакомиться.
    Дима их не узнал, но Валентина с Катей да.
- Вы нам известны: Илона Изразцова, Василий Талантов. Я Валентина, моя дочь Катя. А вот наше счастливое случайное открытие – Дмитрий.
- Не знаю, как насчёт счастливого, но случайное –  это уж точно, только не известно у кого счастья больше: у меня, или у моих прекрасных дам. Больше того, наверное, это счастье не последнее.
   Тут все вынужденно направили внимание в одну сторону, откуда явственно неслось:
- Льна …льна – сначала слышалось, но скоро к этим звукам прибавилось – Васильна, Васильна – кричал бегущий человек, махая поднятой правой рукой.
- Илона Васильна, Илона Васильна …, ну прямо сбился –  затараторил подбежавший высокий молодой человек в стильном длинном лёгком плаще с перекинутым развевающимся шарфом и шляпой. – В театре, говорят, ушла…., на выходе – наверное, туда. Туда, оказалось, не туда. Вернулся ко входу, там  посчастливилось спросить у тех, кто точно видел куда; ещё и подсказали с кем; сорвался и к набережной. На подбеге ещё спросил случайных и те сказали, что с Талантовым видели и показали сюда; вот сюда и прибежал и, ведь, почти опаздываем. Илона Васильевна, вы обещали….
- Ой, Витенька, виновата. Совсем забыла. Спектакль тяжелый был к тому же, когда меня Васенька укокошил, упала неаккуратно и чуть ушиблась. После театра он меня и вытащил погулять по набережной. Здесь, Витенька, мы встретили чудесных людей: Валечка – как она мило «ля» тянет; представляешь, Витенька, она здесь на набережной исполнила Хабанеру, да так, что хоть сейчас на сцену. А Димочка!: под его чечётку Хабанера шла лучше, чем с костаньетами. Куда же я сейчас от своих друзей?
-  А   зачем без друзей?! Друзья, вы согласны составить компанию Илоне Изразцовой и Василию Талантову?
    Друзья – Валентина, Катя и Дима – опешили. От такого резкого «поворота» они и впрямь, очевидно, «языки проглотили».
- Видите, Илона Васильевна, друзья согласны. Друзья, как вы уже слышали, меня зовут Виктор. Совсем в недавнем артист; до Василия Талантова не поднялся, да, уж, видно, и не поднимусь, хотя бы потому, что он тоже опускаться не собирается, и сейчас – на его божественных высотах – кто ж его достанет? Однако, кой чего пел и я, не знаю как, но Илона Васильевна ругалась не шибко. Я же обожал  и обожаю её шибко, равно, как и талант Талантова, впрочем, не только я, но и Семён Максимович Караваев при котором ныне и служу в конструкторах, а, иногда, и в секретарях. Семён Максимыч обещал мне голову снять, если приеду без Изразцовой с Талантовым. У него ныне праздник большой, а какой же это будет праздник?, сами понимаете – ни-ка-кой. Если вам не жалко моей головы, дочку мою пожалейте, сиротинкою останется.
    Тут, Виктор, вдруг, жеманно подошёл к Валентине, сделал страстное лицо, взял её руку под локоток и громким красивым тенором:
- Я Вас прошу, мадам – напевно произнёс речитатив – не откажите мне в любезности
     Валентина удивила больше – она пропела не менее, если не более изящно высоким голосом отрывок партии Кармен:
- Сражённый страстью
  Упадёшь в ноги мне с мольбой
   Сходу сыгранная импровизированная театральная зарисовка не то, что понравилась всем, очевидно, вызвала общий восторг, а после Валентины из Изразцовой вырвалось чуть ли не изумление – она вперемежку с восторженным мелким смехом выкрикнула:
- Браво, браво – и захлопала в ладоши.
    Вся компания общей гурьбой направилась в сторону, указываемую Виктором.   

     Прибыли в ресторан «ЭЛЕГАНТ». По всей видимости, здесь  уже ждали. Более того, показалось, что ждали только их. После гардеробных процедур, когда женщины уложили расчёсками по местам незначительную потрёпанность, все вошли в зал. Встречать их вышел сам Караваев. Сразу же принялся распинаться в учтивости перед Изразцовой; тепло поздоровался с Талантовым; далее Виктор представил Валентину, как неожиданную оперную находку; Катенька себя пока никак не проявила, но этого он ждёт и не дождётся; а вот Дмитрий то – Семён Максимович, не поверите – чечёткой Хабанеру иллюстрирует лучше, чем кастаньетами. Мне, к сожалению, этого видеть не довелось, об этом в машине Илона Васильевна так плескала, так плескала.
- Очень рад – протянул руку Караваев – Дмитрий, как Вас по отчеству?
- Иванович.
- Дмитрий Иванович, если Вы не откажете в любезности выступить сегодня вечером на этой сцене, то Ваше  искусство будет для нас большим подарком.
    Торжество оказалось юбилеем Караваева, совпавшее с присуждением ему крупной государственной премии. В большом ресторанном зале были накрыты столы каждый на четыре или на шесть персон, подавляющее большинство из которых было уже занято, приглашенными  гостями. По всей видимости, других посетителей не было.
    Русские праздники, имеющие незапамятный исторический шлейф, по форме одинаковы, не претерпели существенных изменений до сих пор. Сейчас они разнятся разве что только кошельком: от эконом, до беспредельного изыска. Этот юбилей был явно не из бедных. На каждом из них, и на этом тоже, наличествовало всё принципиальное насыщение: иллюминировали переливающиеся электрические цвета самых разных оттенков; играла чуть слышимая фоновая музыка; ведущие – молодые мужчина и женщина, очевидно с артистическими голосами и манерами – принялись говорить общие вступительные слова, по какому поводу всё это; потом принялись славить юбиляра, потом шли поздравления гостей; на потом была запланирована ответная речь и в завершении – расслабляющая часть. Этот стандартный порядок не выпаливался залпом, был профессионально срежессирован и осуществлялся тактичной подачей разных «окон» – танцевальных, перекусов и просто пауз, мало ли кому чего понадобится.
     После воплощения первых акцентов длительного поздравительного репертуара Катя загадочно поманила своим пальчиком Витю.
- Виктор, – обратилась она к нему после его присеста на свободный стул их четырёхстульного стола – не сможете  помочь?
- Если Вы попросите меня достать звезду с неба, то это будет несколько сложнее. А так – что только в наших силах, хоть выкрасть Вас, чтобы потом, убежавшись, любоваться на те самые звёзды: пусть живут себе миром и дарят радость и покой смотрящим на них.
- Ну, Виктор, ну Виктор! Вот ведь можете из ничего такую тираду загнуть. У меня всё проще. Мне бы не звезду, а кастаньеты достать. На время.
- Кастаньеты – это Илоночка Васильна. Думаю, что организуем – и убежал.   
- Илоночка, – пришептался Витенька к правому уху народной актрисы – Илоночка Васильна, нужны кастаньеты.
- Как чудесно! – чуть ли не сразу воскликнула Изразцова – Катенька, оказывается, у нас танцует. Надо, Витенька, кого-нибудь послать в театр. Подойти на вахту и там он их получит. Я сейчас позвоню и распоряжусь, чтобы их принесли из моей гримёрной.
    После того самого распоряжения Виктор встретился с администратором.
- Вадим, найдётся ли у тебя потенциально желающий и убедительно просимый народной артисткой Изразцовой нанести краткий визит в театр оперы и балета?
- Не знаю насколько желающий, но убедительно приказуемый, найдётся. Чего, Витя, сделать надо?
- Съездить на машине в театр, подойти на вахту, взять там кастаньеты и привезти их сюда
- И делов!? Легко. Можем даже на нашей машине.
    Отправив посыльного в театр администратор Лиходиевский решил позвонить своему хозяину.
- Костя Палыч, привет. Сейчас Мишку в театр отправил. Витя просил кастаньеты оттуда привезти. Ты сам просил, если чего интересное будет, позвонить. Кажется, у них тут большой концерт вызревает. С Изразцовой и Талантовым  кто-то ещё приехал. Говорят мастера большие, один чечётку лупить мастак.
- Спасибо, Вадя, за информашку.   
    Константин Павлович сразу же принялся звонить своему приятелю режиссёру Роману Лазареву, снимающему документальное кино.
- Рома, приветик. Ты просил тебе сообщить, если сюжет какой будет наклёвываться. Вот ведь и наклёвывается. У меня в «Элеганте» сейчас гуляет Караваев по случаю большой премии за крупное изобретение. Там назвали чуть ли не весь творческий бомонд, есть и новые имена, среди них есть и неизвестные. Один, Витенька сообщил, есть классный степист. Так что, Ромочка, организуйся быстрее.
- Всё понял, Костик. Пасибочки, родной ты мой олигарх.
- Умеешь ты, Ромка, нежно сказать.
   Лазарев принялся срочно звонить своему помощнику и приказал взять с собой ещё двоих, чтобы не менее трёх видеокамер было. На всякий случай ещё и свою камеру прихватил.

Праздничный вечер, тем временем, продолжался в возвышенно-сдержанной тональности. Друзья юбиляра нестерпимо рвались на сцену излить приготовленный творческий шаблон. Художник Корчевников явно претендуя на оригинальное чудо, представил общему обозрению портрет своего друга почему-то с огромным носом и принялся при этом с заикающимся жаром холить Караваева, потом воплощённый образ Караваева, потом вперемежку их обоих, потом только художественное воплощение, потом стал всё более навязчиво намекать публике чуть ли не на тонкое мастерство, если не на гениальность, сюрреалистическую шедевровость, с явной претензией пусть не на сверх, но не менее на однорядность с произведениями Дали; а с носом всё просто: в Автопортрете Дали в центре ГЛАЗ, а в портрете Корчевникова НОС – как и там это у него просто центральная точка, которая функционально предназначена на притягивание сначала глаза, а затем и всего внимания зрителя, который непременно обязан заметить через эту картину и талант самого мастера и должен его славословить. И благодарный зритель это всё слушал, слушал и, наконец, всё понял и, не выдержав, бестактно решил зааплодировать, но почему-то весёлым хлопом, мастера и его художественное дитя. Семён Максимович, принял бесценный шедевр, спасибо, что без иронии.
- Виктор – улучив момент, обратился Дима к нему, в не первый раз проскальзывающему мимо – Вы, Катюша говорит, всё можете достать?
- Если Катенька так говорит, значит всё, но звёзд с неба не хватаю.
- И это правильно, и я тоже. А как бы вот если подумать насчёт русской гармошки?
- Гармошка – это, вероятно, может поможет, Василий Фёдорович
- А может, если это не будет нескромно, он и с гитарой  поможет?
- Уже иду, Дмитрий Иванович. Будем просить и настаивать.
    Если Виктор звёзд с неба не хватал, то публика, очевидно, была полёта явно низшего – она их желала. Носатые картины и длинные стихотворные оды местных талантов, поющих хвалу Караваеву, ей явно поднаскучили. Всё шлышимей по залу гудел шепоток просящий Изразцову. После, примерно, часа скрывающегося отсиживания она-таки дала согласие и Витенька, получив сигнал тотчас распорядился о фонограмме Хабанеры.
    Илона Васильевна вновь поразила. Не как обычно,  выйдя на сцену, манерно выждав начала петь. Она всё сделал по-свойски, как принято в тесном кругу среди своих близких. Поймав нужное место в музыке, она прямо с места, ещё даже не встав со стула, своим громким и необычайно нежным звучанием нижних нот, повела:
- У любви, как у пташки крылья, …….  – зал, точно получив команду дирижера, сразу зааплодировал. Изразцова поднялась с места:
- Её нельзя никак поймать.
Тщетны были бы все усилья,
Но крыльев ей нам не связать …….

  Пропев последнюю строку второго куплета: – «Куда ей вздумалось – летит», она, уже стоя на сцене, тактично сделала паузу и дождавшись только хотела продолжить, но тут вдруг неожиданно из глубины зала донёсся мощный голос Валентины, с преобладающим окрасом лирико-драматического сопрано, особенно гармонически сочетающемся с изразцовской ля малой октавы:
- Любовь! Любовь!
  Любовь! Любовь!
   Затем продолжила, однако, первую фразу Валентина исполнила не так, как обычно пела Изразцова: – «Любовь – дитя, дитя свободы…»,  а в форме первоначального перевода: – «Любовь свободна, век кочуя…» (впрочем, и эти слова в буквальном смысле не совпадали с текстом либретто Анри Мельяка и Людовика Галеви, в котором было сказано, что: «Любовь – дитя Богемы», явно намекая на цыганщину, именно так объясняется Богемия – место, на территории Чехии, где в средние века проживало  большое количество цыган). Дальнейшие две строки звучали одинаково:
- Законов всех она сильней
  Меня не любишь, но люблю я
  Третью строку Валентина пропела: –   Так берегись любви моей; Изразцова её исполняла: –  Так бойся ты любви моей. Буквальный перевод либретто: – Если я люблю тебя, берегись.
  Впрочем, Илона Изразцова, очевидно, на это не обратила никакого внимания, а, возможно, даже и не заметила. Ей, судя по её откровенной реакции, самой очень понравился эффектный артистический выход, наполненный колоритной импровизацией. Она вообще была человеком скромным и очень умным, лишенным какого бы то ни было звёздного высокомерия. Будучи талантливой актрисой ценила и умела замечать любые формы искромётного дарования ничуть не задумываясь о возможном снижении своего конкурентного рейтинга. Более того, пыталась добровольно подпитывать талантливые творческие проявления.   
    То, что произошло дальше, поистине потрясло весь ресторанный зал. Много позже, критики, изучая тот артистический эпизод оперного исполнения Кармен, на основе мастерски снятого Лазаревского фильма, единодушно охарактеризовали его как феноменальный. Это, отчасти, и потому, что вся сцена выглядела как заранее срежиссированной и отрепетированной, на самом же деле, всё было абсолютно спонтанно. 
   …. После « …любви моей» … снова запела Илона Изразцова. Контрастный переход оказался не менее впечатляющим и захватывающим и сразу же по окончании: –  «Меня не любишь ты…»  весь зал зааплодировал, кто-то даже встал с места, откуда-то донеслось «браво». Дальше, всех гостей, ставших зрителями и даже соучастниками яркокрасочного театрального действия,  ждал новый сюрприз.
   Шестой куплет вновь запела Валентина. И ей тоже после первых же слов: – «Думал ты….» публика также страстно начала аплодировать и вдобавок к этому все услышали и увидели красивый танец чечётки, которую начал бить Дима. Его вступление получилось настолько гармоничным – в самое самое время и смотрелось очень красиво; такого эффекта тем более не ожидал никто и все стали ещё пуще аплодировать, искренне и с живой радостью аплодировала и Илона Изразцова, встал с места и рукоплескал и Василий Талантов. В степовом ходе Дима приблизился к Валентине и они медленно направились к сцене, где стояла Изразцова.
   Роман Дазарев сразу же начал бегать от камеры к камере, пытаясь лично проследить, идёт ли видеозапись у его помощников, давая каждому какие-то указания.
   Но и на этом сюрпризы не кончились. В начале строки: – «От тебя она вновь умчалась, ….» все вдруг услышали… звон кастаньет. Зрители сразу обернулись в сторону столика, за которым сидели Дима со своими дамами. Катя, грациозно танцуя, направилась в сторону бьющего степ Димы и поющей мамы.
- Браво, браво – не стесняясь, восторженно кричал Караваев. Из других мест неслось.
   Все вошли на сцену. Пол, вероятно, был сделан из тонкого полимерного материала. Чечётка здесь зазвучала более громко и, потому, эффектнее. Куплет за куплетом исполняемая Хабанера поочерёдно Илоной и Валентиной окрашивалась, наполнялась танцем с кастаньетами Кати и чёчёткой Димы, насыщая её истой страстью испанского фламенко.
    Чувства страсти высочайшего накала горели во всём рестораном зале. Они питали исполнителей, те входили в ещё более сильное состояние эйфории. Дима себя не узнавал – он явно вошёл в состояние экзальтации –  не понимал, почему у него получается то что, казалось, было давно забыто. Как только он начал делать проходку удивился с какой лёгкостью у него пошёл щаг с подбивкой. Раньше он его делал, но был как-то не особо доволен собой. Сейчас же этот рисунок стал элегантным, он это чувствовал. На сцене он рискнул добавить к «единице» и «двойке» – «тройку» и у него получилось! А может и «четвёрку»? Надо же – и четвертное выстукивание пошло, а раньше он этого притопа просто боялся. Дима был просто в ударе. А публика подзадоривала. Даже когда и Хабанеру спели, и Катя танец остановила – он продолжал. Они уступили ему сцену. Дима перешел на уличный стиль. Ход его стал ещё более раскованным, даже развязным. Стало больше ударов носком ботинка и скользящих ударов. Словно подражая неповторимому Билу Робинсону, он стал танцевать на ступеньках, которых было всего три между сценой и полом ресторана.
    Зал разразился овацией. Аплодисментами, вернее стихающими аплодисментами, их провожали в пути до столика. В этом пути кто только не высказывал искренние благодарности. Подошел к Диме Корчевников
- Я должен вас написать – Дима в ответ молча выразил ему благодарность.
- Вы были так пламенны, так пламенны! Мы с вами обязательно должны пообщаться – протиснулась к нему другая, вероятно, не меньшая творческая натура. Ей он тоже доброжелательно улыбнулся.
     Наконец-то подошли к столу. Дима заметил около стула гармошку: – «Молодец Витенька» –  чуть улыбнувшись, поблагодарил про себя.  Уселись. Специально просимые Караваевым и подосланные незаметно прибывшим хозяином ресторана Ионовым, им сразу принялись любезно угождать по форме –  «не что подадут, а чего пожелаете» – две девушки официантки.
     Тем временем, на сцену вылезло очередное поздравление и принялось хриплым голосом бардавить из себя с надрывом глубокие чувства с такой же философией. Нашлось в тексте место и Караваеву: какой он такой особенный ….., и как он его за это …. и, он это знает, что не только он ….., и, вообще, это такая человечища, такая человечища. Песня текла и текла такая  длиннющая, отчасти, из-за нудных повторений, которые начали превращаться в нервотрепание.   
     Атмосфера враз потухла. Публика нахохлилась, потом, ещё сколько-то потерпев, встрепенулась и, точно припомнив, как поступила с Корчевниковым, принялась упрашивающе аплодировать, надеясь, что сам догадается. Догадался, наверное. Замолк. Караваев вышел, тактично и культурно принял поздравление. Бард пошел на место, публика облегчённо вздохнула.    Ведущие сделали паузу, зазвучала фоновая музыка.
- Дмитрий, Вы были великолепны – первой выразилась Валентина, поедая какой-то ресторанный деликатес.
- Особенно, если учесть, что в последний раз я бил степ лет пятнадцать назад.
- Дима, у меня тоже был большой перерыв. Правда, кастаньетами изредка упражнялась. Мне кажется, всё получилось благодаря огромному желанию и душевному подъёму. Хотя, и эти слова лишние – мы все это знаем. А от тебя, мамочка, я такого пения ещё не слышала.
- Никто не слышал, и я тоже. Похоже, к нам гости.
   Дима с Катей не успели обернуться:
- Можно ли присоединиться к вашей могучей тройке? – игривым голосом спросила Илона Изразцова – не помешаем ли мы с Васенькой вашему уединению?
- Как можно помешать!? – в такой же тональности спарировал Дима – вы любое общество украшаете.
- Димочка, отныне, видать  ваша звезда во взлёте. Не правда ли, Васенька?
- Правда, Илоночка. Сущая правда, дорогая. Тройка, несомненно, могучая. Валя, ваше сопрано очень хорошо. Мне кажется, у вас и меццо-сопрано  получится.  Я сам сейчас в баритоне упражняюсь, набрался смелости и уж на публику единожды вышел. И вы решайтесь. Кастаньеты, Катя! ваши кастаньеты под страстный танец – это замечательно. Одень вас в красно-чёрное платье и ваше фламенко будет даже лучше чем в Испании – у вас притворной страсти  нет; а сейчас там её полно, как, впрочем, и на всём нашем телевизионном масштабе. Дмитрий Иванович,  вы меня поразили. Я внимательно наблюдал за вашим исполнением. Видно, конечно, что вы давно не становились на степ, над техникой вам явно надо работать. Поэтому, знаете ли, для меня, оказалось, чуть ли не чудом, что у вас получился четвертной удар. Для какого-то чечёточника и скользящий удар достижение, я уж не говорю про «тройку». А тут «четвёрка» получилась. Отчасти  и  из-за этого удара, у вас явно проглядывается глубокий природный дар, у вас есть основное – у вас есть шарм. Великолепный шарм был у Фредерика Аустерлица, знаменитого Фреда Астера, которого назвали Моцартом танца. Но, имейте ввиду, он не сходил со сцены, он жил на ней.  Можете поверить, Дмитрий Иванович, что в чечётке основное – это не техника, – это умение петь ногами, – это умение выразить тончайший своеобразный вкус, вот этот самый шарм. Далеко не многим это удаётся. Я вот тоже «бью» чечётку, но, чувствую, у меня не получается, а у вас с ходу получилось. Помните: Моцарт и Сольери?  Сольери в постоянном труде, а Моцарт:  раз – и получилось. Как говорится, кому дано, а кому не дано. Я поздравляю вас Дмитрий Иванович.
- Димочка, понимаете, что такая похвала от знаменитого артиста многое значит.   
- Как же, Илона Васильевна, не понимаю! Как же Василий, к сожалению, не знаю вашего отчества, не понимаю.
- И как же вы, Димочка это понимаете? Это я на ту гармошку смотрю, которую Витеньке Васенька посодействовал.
- С огромным удовольствием.
     Что дальше было! Было гораздо больше, чем было.
    Дима взял гармошку, растянул меха и запел громким бархатистым баритоном, медленно направляясь в сторону сцены:
- Снова замерло всё до рассвета
  Дверь не скрипнет,
                не вспыхнет огонь.
Только слышно на улице где-то
Одинокая бродит гармонь
    Публика, враз наполнив свои души сладостным романтическим чувством, захлопала в ладоши. После повторного исполнения Димой двух последних фраз неожиданно…. из глубины зала полился красивый и многим знакомый тенор Василия Талантова под продолжающееся сопровождение Диминой гармошки:
- То пойдёт на поля за ворота,
  То вернётся обратно опять.
  Словно ищет в потёмках кого-то
  И не может никак отыскать.
   Повторный припев двух последних фраз – «Словно ищет в потёмках кого-то и не может никак отыскать» Талантов и Дима пели вместе, причём, Дима уже стоял на сцене, а Талантов подходил к ней. Дальше снова неожиданно – после слова «отыскать»,  оттуда же, откуда начинал Талантов, полилось изумительное меццо-сопрано Илоны Изразцовой:
- Веет с поля ночная прохлада
 С яблонь цвет облетает густой …..
   Она тоже направлялась к сцене. Припев: – «Ты признайся кого тебе надо, ты скажи гармонист молодой» они пели втроём. После «молодой» некоторые из зала уже сделали  догадку и повернулись к тому же месту. И не ошиблись:
- Может радость твоя недалёка – вступила Валентина со своим не менее красивым сопрано и направилась к сцене.
…. – Что ж ты бродишь всю ночь одиноко
         Что ж ты девушкам спать не даёшь…
     Этот припев они спели квартетом. Зал разом, будто сговорившись, встал со своих мест и устроил овацию.

- Костя – Лазарев стоял рядом с Ионовым – это шикарно. Такой концерт, в ресторане, импровизирванно, и не хуже чем специальная постановка, и даже лучше, потому что естественно. Костик – это фантастика! Ты меня познакомь со степистом. Кто он, откуда, почему его раньше не видно было. У него классный степ, классный голос, а может он и ещё чего умеет?
- Не знаю, Рома. Я сам его в первый раз вижу. О нём и Витенька ничего не знает, с остальными ещё не говорили.
- Костя, боюсь загадывать, но, кажется, совсем неплохой фильм образуется.

    Кампания направилась к своему столику. Там уже оказался другой: по намёку Ионова и распоряжению Лиходиевского им накрыли большой стол, за которым уже сидела в одиночестве Катя.
   Тотчас их принялись обслуживать девушки официантки.
- Васенька, как ты додумался до такой изумительной аранжировки «Одинокой гармони». Димочка начал просто прекрасно.
- Не знаю, Илоночка, как-то само так получилось.  Вы, однако, с Валюшой гармонировали просто первостепенно.
- Не помешаю честной кампании? – никто не заметил подошедшего Караваева.
- Что ты, Сенечка, что ты родной! Как можно даже спрашивать такое!? Ты наш виновник всего и звезда первой величины.
- Не знаю, Илона Васильевна, не знаю. Тут такие звёзды, к тому же и новые, так что, моя звёздочка, скорее карлик.
   Тут подошли Ионов с Лазаревым и тоже попросили разрешения не помешать. Их представил Витенька. После их представливания и их рассаживания стал говорить, как отыскал Илону Васильевну, как упрашивал и затаскивал её гостей на праздник, а сам праздник оказался и вовсе не праздник – блестящий концерт  и праздник одновременно, и этого абсолютно никто не ожидал и, что он Илону Васильевну в первый раз видит:  он её много видел, а получается и не знал вовсе – как она очаровательна, во сто крат лучше, чем на театральной сцене; и Василий Фёдорович, несравненно, улучшительно преобразился
- А какие открытия произошли: лирика и романтика Валиного сопрано; грациозная Катенька с её кастаньетами, вернее кастаньеты Илоны Васильевны, Катенька  скажи спасибо Илоночке Васильевне; а наш Дмитрий Иванович – и вовсе вдруг появившееся чудо.
- Димочка – обратилась Илона Изразцова – расскажите о себе, не томите нас. Откуда вы и где скрывались?
- На заводе. Обычный инженер, правда, руководитель группы, кандидат наук, специализируюсь на матанализе. Пел, танцевал с детства. Правда, в этом,  получился перерыв –   более 15 лет и Василий Фёдорович это заметил.  Но любовь к этому у меня оставалась постоянно и, наверное, благодаря этой внутренней тяге и преданности кое-что получилось, но главное не это, а то, что я приобрёл сегодня столько замечательных друзей. Я счастлив. Позвольте мне, сейчас под  такой настрой и по такому поводу пропеть дифирамбы друзьям: исполнить мою любимую песню «О друге». Помните фильм «Путь к причалу»?, там её исполнял Олег Анфриев. Кстати, её также и не менее красиво пел и Эдуард Хиль. Правда, эта песня лучше звучит под гитару, чем под гармошку.
- Константин Павлович – обратился Караваев – у тебя в ресторане гитара найдётся?
- Можно и в театр послать – воодушевлённо откликнулась и Илона Изразцова.
- Никуда не надо посылать. Гитара найдётся – директор подозвал Лиходиевского.
     Пока несли гитару, стали спорить за какой тост выпить: поступил «За Караваева» – этот вечер по поводу его юбилея и его премии;  вообще – «За звёзд»;  и даже «За новых друзей»; а остановились, в конце концов, на Катенькином тосте – «За чудесный вечер». Конечно же за чудо, ведь оно  проглядывается абсолютно везде.
   Дима взял гитару, встал, зашагал к сцене.
- Друзья мои, – сказал Дима в микрофон – самое дивное на свете – это любовь и дружба. Пусть любовь будоражит, не стесняйтесь чувств любви. Открывайте новых друзей – это ведь так хорошо: дружить! Позвольте мне посвятить эту оду моим друзьям. Я так счастлив, что они у меня есть, что они у меня сегодня появились. Не чуду ли это всё благодаря?! Итак – «Песня о друге».
    Дима тронул струны, зазвучали аккорды и полился всем известный, мастерски исполняемый, художественный свист, наполненный чувством ностальгии и романтики
- Если радость на всех одна
  На всех и беда одна.
  В море встаёт за волной волна,
  А за спиной спина   
- Здесь у самой кромки бортов – вдруг донесся с места голос Талантова и дальше они вместе:
- Друга прикроет друг
- Друг всегда уступить готов – начала подпевать Илона Изразцова и дальше втроём:
- Место в шлюпке и круг
- Друга не надо просить ни о чём – начали подпевать Валентина и Виктор и дальше квинтетом
- С ним не страшна беда
  Артистические оперные голоса, отличающиеся тонким слухом, придали песне совершенно отличительный окрас – высокое мастерство исполнения, отсюда её насыщение не слышимой ранее яркой красотой и, при этом, не смытой романтикой и ностальгией, которые, собственно, были подноготным чувством в стихотворении Григория Поженяна. Слыша их Роман Лазарев не скрывал нахлынувших слёз. Совместно исполнив:
- Третий должен уйти – все замолчали, и Дима также мастерски окончил песню художественным свистом.
   Зал вновь разразился овацией. Как только аплодисменты стали чуть стихать, Дима положил гитару и уже, было, готов был покинуть сцену, как встал Караваев и громко обратился и хлопки враз поутихли:
- Спойте, Дмитрий Иванович, пожалуйста, ещё что-нибудь – обратился он с просьбой
- Нашему юбиляру – сказал в микрофон Дима – не то что не отказать, а это доставляет огромное удовольствие. Я поздравляю вас Семён Максимович с юбилеем и с вашей заслуженной наградой. Я сам инженер и знаю цену технических изобретений. Буду рад, если мой скромный творческий подарок будет вам приятен. Знаю, что вы любитель старинных песен. Исполню всем хорошо известную русскую народную песню. Может быть и на этот раз мои друзья мне подпоют.
     Дима взял гармонь и как только завёл первые аккорды, все от удовольствия улыбнулись:
-  Ой, мороз, мороз 
  Не морозь меня-а-а-а-а – протянул он ноту, повышая её до тенора.
  Не морозь меня-а-а-а-а,
  Моего коня-а-а-а
    Почти одновременно поднялись со своих мест и Изразцова, и Талантов, и Валентина, и Виктор. Отошли  от стола и распределились, явно приготовившись к пению.
- Не морозь меня-а-а-а-а – начал исполнение Василий Талантов, своим оперным, изумительнейшим по красоте тенором
- Моего коня
 Моего коня – словно сговорившись, одновременно вступили женские голоса, гармонично сочетая меццо-сопрано и сопрано.
   Партию третьего куплета повёл Виктор, выдавая хорошо очевидный оперный уровень исполнения. Караваев смотрел на него в восторге. Впрочем, умилённо восхищались абсолютно все; вышла смотреть на это диво вся кухня, снизу все поднялись – и гардеробщики, и технички, и вахта, охрана дверь закрыла и поднялась.
   С Лазаревым что творилось – он был вне себя. Это же такое!, это же такое!... Он то и дело обеспокоенно бегал от камеры к камере – только бы было всё хорошо, только бы не сорвалась запись. Однако тут случился конфуз – не выдержал и запел зал.
- Ну зачем, ну зачем – неистово принялся лупить обоими кулаками по стене Лазарев.
   Выругался про себя и сел на какой-то стул. Выждав какое-то время, чуть успокоившись, он, понимая, что не в силах изменить ситуацию, отдал команду своим помощникам остановить запись. Потом, правда, включил одну камеру – для хроники.
   Зал воодушевлённо ликовал. Более того нашлись в нём и крепкие голоса. Бард встал, размахивая руками, как будто кем-то дирижировал.
   Певцы, после откровенной фальши, да и по слуху – «кто в лес, кто по дрова», сколько-то потерпев, не выдержали и смолкли. Вернулись на свои места.
- Народное творчество – произнёс за столом в общее услышание Ионов – куда на пьянке без застольной песни – никто ничего более не сказал, лишь все по-доброму улыбнулись.
   Отдувался один Дима. Причём очень хорошо. Всё понимая, он, при этом, не выказывал никакой надменности или высокомерия. Искренне подпевал, играя на гармони. Концовка усугубилась:
-  Обниму жену
  Напою коня – какая-то женщина, обладая громким высоким голосом, переполненная разгорячённым удовольственным чувством, последние ноты явно провизжала, за что получила прохохотившуюся реакцию зала.
   Окончив песню и игру, Дима поблагодарил зал за совместное трогательное исполнение и выразил надежду, что:
- Мы преподнесли хороший подарок нашему юбиляру – юбиляру, естественно, ничего не оставалось, как мудро согласиться.
    Дима вернулся за стол. Бразды правления вечером взяли на себя ведущие.
- Не судите людей, друзья мои – первый прервал паузу после молчаливого коллективного поедания каких-то многочисленных блюд – вы знаете, в этом зале сидят наши конструктора, инженера, есть среди них и учёные. Они сильны в своём.
- Семён Максимович, вы напрасно оправдываетесь. Все всё хорошо понимают. Я лично такой же инженер, работаю с такими же прекрасными людьми. Они искренние и добрые. Здесь, на этом прекрасном торжестве, им стало хорошо и душа запела, что в этом не естественного?
- Димочка, вы абсолютно правы. Сенечка, я надеюсь не будет подозревать нас в скудоумии. Вам же, Димочка, я должна сказать спасибо и за ваши песни, и за моё открытие: я, благодаря вам, вдруг иначе посмотрела на наш русский фольклор. Он мне увиделся наполненным необычной душевной глубиной, в котором разбрызганы тысячи мельчайших капель необыкновенной красоты. Если эту полифонию продуманно аранжировать будет прекрасный номер. Если вы не против, можно попробовать, а вдруг получится. Васеньку я уговорю, и Валюша, думаю, согласится, а Витенька и сам вприпрыжку побежит.
- Витенька за вами, Илоночка Васильна, куда угодно побежит.
    Дима, конечно же, охотно согласился – это же было предложение, о котором и не мечтать было раньше. Не только об этом. Вообще обо всём, что сегодня произошло. Не чудо ли это? Реально ли это всё? Вот и не верь после этого в сонные пророчества, предвещавшие то, чего никак быть не могло. Позднее к Диме поочерёдно, нарочито выбирая момент, кто только не подходил с поздравлениями и всякими предложениями. Художник Корчевников вновь подошел и, то ли серьёзно, то ли грозно, высказал или повеление, или просьбу создать его творческий образ; высказывал свои симпатии поэт Никита Мудрых и настойчиво предлагал с ним созвониться повстречаться и пообщаться, ибо его, Димина, натура чрезвычайно вдохновительна; даже подошла и та женщина, которая взяла очень высокую ноту из-за чего звук почти превратился в визг. Как зовут Диму она знает, а её – Марией.
- Дмитрий мне очень неудобно перед вами. Петь я очень люблю, но пою плохо и это знаю и никогда на людях не пою. Вот Семён Максимович пригласил: мы работали по его проекту – я работаю инженером проектировщиком – и тут стало так хорошо. К тому же мы с женщинами немного выпили вина.    Ваше пение мне так понравилось и артисты, которых вам, наверное, специально пригласили подпевать и они вам так удачно подпевали, что и мы не сдержались.
- Мария, не переживайте. Я всё хорошо понимаю и обиды на вас не держу. Только артистов приглашали не для меня. Это заслуженные оперные певцы и мой уровень исполнения намного и намного скромнее.
- Нам, мы с женщинами сидим вчетвером, почему-то больше ваше пение понравилось, а танец – это просто шикарно.
- Спасибо Мария, вы просто льстите – Диме надо было возвращаться к столу и он был вынужден пригласить Марию на один из танцев, в ответ на её же неприкрытый намёк это сделать:
- Для меня, Мария, желание женщины – закон, причём – беспрекословный.
- Что Дмитрий Иванович, атакуют поклонники – произнёс Виктор, как только Дима уселся.
- Извинялась та женщина, что выдала фальцет. Она сама всё поняла и ей было очень стыдно. Мария работает инженером-конструктором.
- Я её хорошо знаю – отозвался Семён Максимович – это умная и трудолюбивая женщина. Специалист очень грамотный и, более того, вот после сорока лет решила защищаться на кандидатскую. Обещал ей всякую поддержку. – Потом, чуть сделав паузу, начал как бы заново. – Друзья мои, мне пошёл седьмой десяток и уже только  поэтому, я не отношусь к категории людей, принимающих моментные решения, а вот сегодня набрался смелости и, по сути, ещё совсем незнакомых людей назвал друзьями. И вот вы знаете, уверен, что не опрометчиво. Это или провидение, или интуиция, или просто жизненный опыт, которые меня на это навели. Собственно, должен вам сознаться, что я всю свою сознательную жизнь был болен. Не медицинской болезнью. Был болен жизнью, замечанием красивого в ней. В ней, уверяю вас, красивое на каждом шагу – это и найденное техническое решение, и улыбка в автобусе, и ни за что оказанная услуга, и в чём-то неожиданно проявившийся талант, и обычные цветы в поле, и обычные зелёные деревья в лесу. Мне, наверное, по возрасту не положено, мне стыдно, но я восторгаюсь чисто по-детски. Как повстречаюсь с прекрасным и в слёзы. Наши милые женщины – Катенькин танец, Валин голосок, а про Илоночку Васильевну и Василия Фёдоровича и не говорю – это мои столетние друзья. Витенька, как ты сегодня пел, нет, я, конечно, знал, что ты в театре пел, но я не знал, что ты так пел! Это же какой ты мой человек удивительный. Дмитрий Иванович – вы чудесная находка. Вы мой коллега…., у вас простите, кандидатская по каким наукам?
- Математическим.
- Математик. Сухарь, а видите, друзья, что он умеет. Вы наше открытие, и, надеюсь, вы не скроетесь туда, где раньше от нас прятались.  А знаете ли, друзья, утром меня какие-то грёзы одолевали, что что-то должно произойти. Не это ли? Ваша чечётка, ваш голос, песни ваши так душевно греют и, вероятно, вы ещё не полностью себя показали. 
- Относительно находки и открытия ещё неизвестно у кого они больше. Вы не поверите, но и у меня был сон, который много мне чего наобещал. Думаю, что неуместно и бестактно говорить его содержание, скажу лишь, что обещано в нём было необычное, в которое поверить невозможно. Буквально он, разумеется, не сбылся, но, что касается фантастичности, то это в полной мере. Должен вам всем сказать огромное спасибо в исполнении чуда: Валентина, Катя – мои прекрасные соседки, Илона Васильевна, Василий Фёдорович, Виктор. Нижайшее и вам – Семён Максимович. Что же до меня, то и меня чувства переполняют и, поскольку вам приятно, мне хочется ещё подарок вам преподнести, но, если позволите, не на сцене, а здесь, за столом. Не возражаете?
- Не возражаем. – мгновенно откликнулся Караваев – Дмитрий Иванович, дорогой, нисколько не возражаем.
- Мне кажется, вам доставит удовольствие…. Хотя, где гармошка?.....
- Сейчас будет – отозвался Виктор и побежал на сцену
-  Помните «Свадьбу с приданым»? Песня на стихи Алексея Фатьянова «Хвастать милая не стану» наверное, вам придётся по душе
- Придётся, Димочка, придётся, и нам тоже придётся. Я очень люблю эту песню – кокетничая, с веселинкой в голосе, за Караваева ответила Илона Изразцова.
    Праздничный вечер перешел в танцевальную часть. Играла спокойная музыка, кто сидел за столами, несколько пар танцевало. Виктор принёс гармонь. Дима взял первые аккорды и уже все заулыбались. Необычное воодушевление нашло и на Диму, он был полон эйфории. Ему, вдруг, нестерпимо захотелось высказать, выразить, выкрикнуть, выплеснуть из себя радость и это переполнившее любвеобилие сразу же все почувствовали в песне:
-   Хвастать милая не стану – повёл он песню с игривой филигранностью
-  Знаю сам, что говорю.
   С неба звёздочку доста-а-ану-у – вырисовывал Дима ноты с нежным любованием. Роман Лазарев, чуть подвергшись и его тоже охватившему очарованию, силой воли стряхнул пелену и побежал к помощникам, чтобы немедленно включили камеры;  оказывается – сами догадались и запись уже шла. Облегчённо вернулся за стол. К нему стали подходить другие и скоро их застолье кругом облепили гости.
- Мне б ходить не унывая – продолжал Дима в явном ударе
- Мимо вашего села,
  Только стёжка полевая
  К вам наве-е-еки привела
   Димино высокопарящее состояние  обуяло весь зал; чтобы ему не мешать и не спугнуть очарование, многие зашикали и по этому настойчивому требованию музыку выключили. Завороженные – сидели, стояли, чуть не плакали, а многие и плакали, и себя не узнавали и своих чувств не стеснялись.
    Пропев последние фразы:
- Ах, без вас я,  как без сердца
  Жить не в са-а-астаянии! – Дима, проиграл нужные аккорды и закончил песню. Раздались возбуждённые аплодисменты. Потом его отдельно и долго благодарил за предоставленное удовольствие Караваев, с благодарностями  подходила и Изразцова, и сам Талантов, и Валентина, и Катя, и другие, и другие. Дощло до того, что гостей стали упрашивать не подходить: ему надо просто отдохнуть, посидеть и так далее.
    Заполночь Дима всё же станцевал с Марией. Были танцы и с Илоной Изразцовой, и с Валентиной, и с Катенькой…. Под утро, его, уставшего, и уже охмелевшего, на машине доставили домой. 

   Открыв дверь ключом, осторожно прокрался, снял верхнюю одежду, разулся, прошел в большую  комнату и, не заходя в спальню ни к жене, ни к сыну, лег на диване и уснул.
    Проснулся около полудня. Почему дома тихо? Сегодня суббота – у него выходной, у жены отпуск, у сына каникулы: наверное, ушли к родителям. Встал. На столе увидел лист бумаги. Оказалась записка:
«Во дворце, наверное, ремонт и Вас, после брачной ночи, невеста домой отпустили, а после Вы уж точно во дворец переберётесь? Не так ли?
Думайте, Ваше Вашество Дима Иванович. И мы тут, покуда, подумаем…»
   Ниже жена дописала, очевидно, под давлением повысившегося негодования:
«Жених то наш, видать, в почёте и в общем внимании оказались –  сколько от него всяких духов заморских выпирает…».
   Дима грустно улыбнулся. Состояние жены ему абсолютно было понятно, оно естественно и он нисколько не обижался. Время пройдёт и развеется.

    На работу в понедельник пришёл как обычно: хоть и без галстука, но в чистой рубашке и без пузырей на коленях. Все молчали, но внимание повышенное он явно чувствовал. И что, кто первый – Стёпка или девушки?, а у него выдержки хватит. После вежливых сдержанных приветствий Дима уселся за компьютер и принялся за свои аналитические графики.
- Дима, это не красиво – первой сдалась Танюша
- Димыч, раньше за тобой такого не водилось. Скромность, сдержанность – да, но скрытность не твоя черта – заговорил в своей манере Стёпка
- Что случилось? – как ни в чём не бывало спросил Дима
- Тебя же все видели – искренне удивилась Катенька Селиванова
- Где видели?
- По телевизору, Дима, тебя видели – присоединилась к коллегам Ниночка
- Штирлиц в Спиридонове не состоялся. – как всегда с оригинальным приколом, не отрываясь от работы, сейчас от чертежей, бросил фразу в общую кучу Вишневский – Следы заметать не умеет.
- В новостях тебя показывали – толково всё пояснила Таня – говорили об юбилее крупного учёного и что у него на торжествах присутствовали с поздравлениями видные артисты Изразцова, Талантов, а также их друзья, обладающие уникальным природным дарованием. Дмитрий Иванович – учёный математик порадовал своим искусством филигранного степа и задушевным исполнением русских народных песен под гармонь. Потом показали небольшие кусочки, как ты танцуешь и поёшь. Мы раньше видели твою чечётку и как ты пел, но, чтобы ты у нас был звездой – это, Дима, нас поразило. Также было сказано, что про этот вечер готовится документальный фильм.
    Дима вспомнил того режиссёра, кажется его звали Роман, они ещё с ним немного поговорили, но это было ночью и содержание разговора он помнит смутно, но про фильм он что-то говорил.   
   Не смотря на то, что видимое ёрничество по отношению к Диме от коллег имело, что называется, место быть, но и оно скоро сошло на нет, и преобразилось в не то, что уважительное, но даже, очевидно, в восхитительное и потом просительное, а от Ниночки было чуть ли не настоятельное сделать показательное…; и Стёпка просил сбацать, а Вишневский, опять не отрываясь, кинул: – «а почему бы Димычу и не спеть», и, вообще, почему бы коллективу не воспользоваться его собственной звездой.   
   Однако, к Диминому счастью, ни сбацать, ни спеть тогда не пришлось, но пришлось дать обещание это сделать на неделе при первом же культурном случае, который, как обычно,  им всем организует Катя Селиванова.   
   Между тем, наступающие времена грозились для Димы гораздо большими свершениями. Прежние, оказались, и вовсе не чудесами – мелкие пробы тех, которые поджидали Диму позже.
    На этой неделе Дима, конечно же, и сбацал и спел, причём не только своему отделу: и другие институтские напросились. И все ему также рукоплескали.
      Потом, к  концу следующей недели, позвонил Витенька и настойчиво просил приехать к директору ресторана Ионову. Дима после работы туда приехал. В кабинете директора, кроме него и Виктора находился и  режиссёр Роман.
- Здравствуйте дорогой Дмитрий Иванович – встав из-за своего стола, пошел ему навстречу Ионов – для вас имеется приятная новость. Прошу вас – усадил его в кресло – пожалуйста, Роман Степанович.
- Дмитрий Иванович, к нашей общей радости, фильм получился удачным и прибыльным – сказал режиссёр.
- Более того – поспешил сделать дополнение и директор ресторана – от такой великолепной  рекламы резко повысилась и прибыльность ресторана….
- И поэтому – продолжил кинодокументалист – мы, вкупе с Константином Павловичем, решили отблагодарить наших основных участников. Просим вас сообщить номер счёта вашей банковской карты.    
    За импровизированным фуршетом с коньяком Роман сообщил, что готовит фильм для участия в международном фестивале документального кино и надеется взять серьёзный приз, а это будет означать дополнительные соответствующие последствия и для Димы. Витенька сообщил, что Илоночка Васильевна также строит планы на дальнейшее сотрудничество, правда, вот Талантов выдаёт сдержанные желания, но Илоночка Васильна говорит, что тот никуда не денется и, по крайней мере, «Мороз» мы все вместе споём.    
    На следующий день в субботу около 11 часов утра Диме пришло СМС-оповещение: «Банк онлайн. Ресторан ЭЛЕГАНТ перевёл Вам 650000 RUB».
- Люсь, смотри –  показал Дима полученный текст жене.
    После прочитанного у неё даже дыхание перехватило – это же почти двухгодовая зарплата.
- Что это, Дима?
- Это, Люся, принцесса твоя колдует.
- Дима, а ведь я тогда, когда ты под утро пришел весь передушенный, и в самом деле поверила, что у тебя кто-то появился и ты меня решил бросить.
- Люсь, я тебе, кажется, уже говорил, что не могу бросить того, кому я нужен, не могу женщине сделать больно.
    Последних слов Люся уже не услышала: всё её сознание целиком было пленено сладостным ощущением вдруг свалившегося денежного изобилия. Осязание предвкушения его материального воплощения само порождало планы: Митьке надо это, это, это, и себе бы шубку купить «Димочка, теперь, уже будет не против, я ему столько прощала, да и его бы тоже одеть по-человечески…».
   Сам же Дима вдруг задумался о том, что только что сказал. Как это у него получится. Они уже погуляли с Илоной по той же набережной. Он ей ничего не обещал, но она выказывала ему явные симпатии, и у него не хватило ни сил, и  у самого было внутреннее желание, и он не отнекался, не посмел ничего сказать против. Звонила Валентина. После длительного высказывания своих восторженных впечатлений пригласила его в гости, и, согласовав с Димой время, они уже назначили дату.
- Дима, я вижу, что вы человек глубокопорядочный и на вас можно положиться. Мы с Катенькой будем вас ждать – Дима чувствовал и предполагал в этой семье более чем неравнодушное  расположение к себе.
    Дима сам пообещал позвонить и Марии. Во время танца она ему с чувствуемой страстью в голосе сказала, что будет с надеждой ждать звонка. Дима знал, что у него нет моральных сил и ей не позвонить.
   Были и остались у него преданные чувства к своей Люсеньке; и ей он также не сможет сделать больно.
   В среду следующей недели на 6 вечера у него назначена встреча с директором оперного театра. В ресторане, при расставании, Витенька шепнул, что его там ждёт очень лестное и весьма выгодное предложение.