Враль несчастный

 
   Сидя на красном стульчике, Аркадий  Зеленцов чистил картошку. Вернее, это действо только называлось – «чистил».  На самом деле, Аркадий или,  как называла его жена Ритка, Арканя, размышлял. И было о чем. Вот скажите, почему его, водилу с  тридцатилетним стажем, называют на работе  не Аркадий Петрович, и даже не Аркадий, а так, по-детски, – Аркашка, а то и просто кликнут: «Эй, Зеленец, подь сюды!»
    Ну, понятно, конечно, что «прозвания» в гараже есть почти у каждого. Москаль любит их придумывать. Для него это как семечки. Раз - и готово! Правда, сам он и не русский вовсе, а хохол чистокровный, хотя и живет здесь с рождения. Но это так. Размышления к месту.
    Аркадий положил вычищенную картофелину в блюдо с водой, закурил. Сладостно так закурил, словно жить ему осталось минут пять, не больше.  А мысли текли и текли, не переставая, словно на кухне кран с водой открыли, и булькает она, булькает…
  Да, «прозвания»  были разные. Так, например, завгара с легкой, опять же Москаля руки (или языка?) прозвали Эспумизаном. Так ведь есть за что! Ходит, из-за пуза головы не видать и сам такой неотвратимый, как понос. Или вот еще – Кощей в рейтузах.  Так тоже правда!  Генка этот - худущий такой, что мужики смеются, что у Кощея  штаны лишь благодаря причинному месту держатся.
  Ну, про Лунатика с Чукчей и говорить нечего. Лодыри первостатейные. И ходят всегда парой, хоть обоих зови одинаково. Позовешь одного, другой откликается: «Мы чо, чукчи, что ли, вкалывать?» Вот и бродят по гаражу как два лунатика…Почему лунатика? Так пьяные всегда – еле ноги передвигают…
 Вторая картофелина плюхнулась рядом с первой. Аркадий и не замечает, что кожуру с нее мешочком снимает. Ас он в этом деле, не то что его Ритка. У той  чирк-чирк всегда несколько отваливается, а у него одна - единственная, как ленточка, хоть снова картошку заворачивай…
  А о чем же он сейчас думал? Зеленцов почесал лоб, припоминая. Ах да, о «прозваниях»… Есть, есть у них в гараже хорошие. Вон экскаваторщика по фамилии кличут – Баранкин. Иль не фамиль это, а тоже? Круглый он и добродушный. Так тогда и Пряником можно было назвать.
   Еще Седой есть. Или Дед. Ну, это кто как хочет. Тут все понятно. Из-за волос, хотя к нему даже начальство по имени-отчеству. Уважительно так, словно он после Эспумизана главный.  Но Дедом он, Аркадий, быть не хочет. Рано еще.  Вот если годика через три-четыре.
    А  Вождем Краснокожих называться он бы согласился, особенно Вождем. Звучит-то как! Внушительно.  И чего так новенького прозвали, а не его, Аркадия? Хотя, понятно, конечно. У того после выходных рожа всегда красная. Так тогда бы уж Вождем Краснорожих назвали. А его бы, Аркадия Зеленцова, Чингачгуком…
    Аркадий отложил недочищенную картофелину в сторону. Встал. Потянулся. Прошел по коридору, вкрадчиво ступая босыми ступнями по ламинату. У зеркала резко выпрямился и встал в стойку, натягивая воображаемую тетиву лука. Чин-гач-гук… А здоровски звучит! И ничего, что глаза голубые и нос картохой! С лица, как говорится, не воду, особенно мужику….
   Воображение живо нарисовало ему картинку завтрашнего дня.
Вот идет он, Аркадий, по гаражному боксу и все ему, в том числе и Москаль, и Дед, и Эспумизан  даже: «Чингачгук, здорово!  Сегодня куда едем?» «Посмотри, Чингачгук, чего это у меня в моторе брякает?» А он им так небрежно отвечает: « В Лосинку два рейса». «А ты, Дед, клапана проверь!»
 А тут и Наташка из бухгалтерии выбегает. В одном платьишке. Кричит ему: «Аркадий Петрович! Товарищ Чингачгук, Вам преемия!»
Хотя нет.  Аркадий еще раз посмотрел на себя в зеркало. Мужики его так не назовут, хоть перья понацепляй на всю голову.  Москаль же и посмеется еще. И будет он навечно  каким-нибудь Попу Гайчиком,  ежели заявит о себе в таком роде.
 Зеленцов уныло вернулся на кухню к сиротливо лежащей на столе картофелине. Повертел в руке и сел обратно. Дочищать. Так огорченно и бездумно он справился еще с двумя корнеплодами, пока новая мысль не закружилась в его голове, приобретая очертания победы. Да, да, именно по-бе-ды!!!
   Вот завтра он, Аркадий, придет на работу и всем скажет, чтобы  его Гайдаром называли. А что?   Ведь того Гайдара, что «Тимура» написал тоже Аркадием звали, да еще и Петровичем кажется. А что писателем  был, так это  плевое дело – для детишек сочинять! Это он, Зеленцов, тоже сможет, вот только картошку дочистит.
   Окрыленный, Аркадий быстро справился с заданием жены и, залив холодной водой картофелины, отправился на поиски бумаги и ручки. С компьютером  он принципиально дружбу не водил, да и не тащить же такую хабазину на работу. С тетрадкой сподручнее.
  Минут через десять он уже сидел за столом, старательно выводя: «Леха и его команда. Повесть. Однажды летом…» Но дальше у Аркадия Петровича мысли не шли, буксовали, словно груженый КАМАЗ на взгорке. Поразмышляв немного, Зеленцов зачеркнул два последних слова и начал заново: «Цвела липа. Леха и Ритка сидели в парке на зеленой скамейке».
   Стоп. А почему вдруг его Ритка сидит с каким-то  Лехой? И уж не Кузнецов ли это Леха, который на «Турбинке» вкалывает? А Ритка-то, Ритка-то какова? Его, значит, картошку чистить, а сама с хахалем под липой? А дома: «Арканя, сделай то, сделай сё…»
   Аркадий заметался по сторонам. Пару раз он накидывал на себя куртку.  Бежать, застать… Садануть этому вислогубому, чтобы… И останавливался, затихал в неуемной тоске обиженного, отверженного… Ноги сами потянули его на кухню. Закурить, успокоиться, глотнуть свежего воздуха…
    На кухне Аркадий рванул форточку. За окном тягуче звенела капель. Мартовская. Самая первая в этом году.  И лежал снег.
«Какая липа?- удивленно подумал Зеленцов,- еще и листочков-то нет. Не проклюнулись». И облегченно засмеялся: нет Ритки в парке.
   Аркадий вернулся к столу и скомкал исписанный листок. Хватит, написательствовался! Чуть было крыша не съехала от этого. Ритка – верная жена. И преданная. За всю жизнь слова ему плохого не сказала. На рыбалку с друзьями? Пожалуйста. В пятницу с мужиками посидеть (святой день для водилы)? Пожалуйста! И все Арканя да Арканя, как до свадьбы повелось. Сама ведь придумала. «Ты у меня особенный»,- сказала. А он ее раньше Маргариточкой звал… Почему сейчас не зовет? Или привык, или на цветок она походить не стала? Волосы вон красить начала. Говорит - седые лезут. А где они седые - в сорок-то лет? Хотя теща тоже давно красит.
   Стоп. Она на цветок не похожа? А он-то тоже сейчас не принц из сказки – брюшко вон из треников вываливается, пивное такое брюшко…Да и гитару сразу, как поженились, забросил…Так чем же он Ритки лучше? Тем, что зарабатывает больше? Так ведь мужик – не баба… Должен семью содержать.
    Вот сейчас она зайдет домой, и я ей скажу: «Рита, Маргариточка ты моя!»….
Да где же она? Стрелка уже к семи подкрадывается. Может, правда, другого нашла? Рука-то вон как сама вывела: Леха и Ритка…Ритка и Леха…
   Тьфу, лучше о хорошем думать, как раньше… Так и накликать недолго… А о чем, хорошем-то? О рыбалке зимней? Так он, вроде, не поминал ее. Взгляд Аркадия закружил по двору и уткнулся в черную «Волгу»… Машина…Ласточка…  И… вспомнил!!!
Мысли его вновь вернулись к гаражным «прозваниям», в которых ему, Аркадию Зеленцову, места не находилось…

«Впрочем, да разве это важно, - подумалось Аркадию,- не всем же Москаль прозвания дал.  И по именам у них в гараже многих зовут. Артем, Игорь, Кеша…  Правда, Кеша и не Кеша вовсе, а Женя …кажется…»
  В памяти сразу всплыла забавная история, которая случилась месяц назад. Все тогда в боксе были, вернее, в комнате отдыха. Зима. Не сезон. Вот  и расселись вокруг стола. Москаль байки травил про Чапая с Петькой. Любимая тема. Дед, помнится, трубочку покуривал. Он завсегда так, вроде бы со всеми, но отдельно. Раньше, говорят, бухал здорово, но сейчас ни капли. Остепенился. Сам в завязку пошел. Мечтает еще и курить бросить, но это вряд ли… Лунатик с Чукчей – те, конечно, со стаканами копошились…. Эти еще свою цистерну не выпили.
   А тут фифочка вошла. Такая вся из себя. «Мне бы,- говорит,- Иннокентия Павловича,- по  важному делу».
   А тут и сам Кеша нарисовался. Черный, как грач, и руку свою мазутную протягивает.  Вот он я! Здрасте! Мужики, конечно, прыснули. А дамочка как его черные лопатищи увидела, так ручки свои  в перчаточках за спину спрятала и бочком, бочком…  И кто ей напел, что он Иннокентий да еще Павлович?...  Хотя звучало солидно. Эх!
    А, может, ему подговорить кого-нибудь? Не дамочку, конечно.  Вон, хотя бы соседа сверху. А  он, Аркадий, ему торфу подкинет на дачу. Как говорится: баш на баш… Увидят мужики, что к нему уважительно относятся, и перестанут, как мальчишку, Аркашкой звать.
   В дверь позвонили. « Ритка»,- обрадовался Зеленцов,- пришла!»
В проеме стоял… сосед.
- Аркаша, - забрюзжал он, - весна скоро. Мне бы землицы…
- Сделаю, Михалыч. Только с уговором.
- Это с каким?- прищурился тот.
- А ты завтра на работу ко мне придешь и при всех мужиках Аркадием Петровичем назовешь.
- Ах ты, оголец! Чего удумал! Да ты еще под стол пешком ходил, когда я…  Да мне проще хозяину вашему покланяться! Все равно ты без его ничего не решашь! – с этими словами рассерженный сосед  потрусил на улицу.
  «Сейчас всем расскажет, какой я жмот и вымогатель»,-  удрученно подумал Зеленцов, накидывая на себя курточку. - Эх! Догнать надо. Объясниться».
 Но на лавочке соседа не было. Не видно его было и на дороге. Зато по ней торопливо шагала полногрудая рыжеволосая Ритка. Нет, не Ритка! Рита! Его Маргарита!
- Арканя,- заулыбалась она.- Встречать вышел? А я у Олюшки задержалась.

- Как она? - ответил на улыбку жены Аркадий.- Чувствует себя как?
- Да ничо. Только Ванюшка, говорит, толкается шибко…
В меня будет, - удовлетворенно подытожил Зеленцов.- Я такой же беспокойный был».
   Они уже подходили к дому, когда Аркадий увидел у подъезда другого дома соседа. Тот, нахохлившишь, сидел на скамейке, чертя палкой по мартовскому снегу незамысловатые колечки.
- Николай Михайлович! Чего Вы там один? Пойдемте к нам чай пить, - позвала его Рита.
- С буржуями не пью, - мрачно ответствовал тот.
- Почему с буржуями? - удивилась жена.
- А ты у своего Аркадия… Петровича… спроси…
- Да не хотел я тебя, Михалыч, обидеть,- взмолился Зеленцов.- Просто мы…
Спасительная мысль пришла внезапно, и Аркадий заторопился ее высказать, уже всем сердцем веря в нее…
- Просто мы на работе месячник объявили…вежливости… Ну, значит, чтобы каждого по имени-отчеству.  Так вот, наши не верят, что меня, как и писателя Гайдара, Петровичем кличут. Думают: Павлович я…
- Это почему?
- Как почему! Так отчима-то у меня  Павлом звали. Петрович-то я по отцу.
- А паспорт?
Да показывал. Смеются. Говорят, паспортистка ошиблась. И в пример тетю Нину приводят.
- А с ней чего не так?
- Так по паспорту она не Нина, а Евдокия.
- Врешь, Аркашка!
- Не! Сам слышал, когда она на скамейке с подругами сидела. Да и мужик ейный подтвердил – он у нас сторожем работает…  Так что, Михалыч, кранты мне, если завтра свидетеля не приведу…

******
 Вечером Зеленцов долго ворочался в постели, вздыхал, что жена не выдержала:
- Что, Арканя, боишься, что завтра Николай Михайлович в гараж придет и узнает правду?  Или совесть мучает?
- Совесть, - выдохнул Аркадий.
  Он уже и сам не понимал, почему сегодня пошел на такой выверт.  Ну, Аркашка, ну, Зеленец – да ничего плохого в этом нет. Седого вон тоже раньше Серым звали. И все нормально, без обид.

Может, день такой… неудачливый?
- Рита, - потянулся он к жене, - как ты думаешь, пойдет завтра Михалыч ко мне на работу или нет?
- Не пойдет, - улыбнулась в темноте жена. - Я ему  в дверях шепнула, что сама завтра схожу, что мне больше поверят, чем соседу… Но чтобы больше ни-ни!... Враль несчастный!
-Ага, враль, - Зеленцов уткнулся лицом в Риткино плечо. - Ни-ни…
И уже сквозь сон: «А ты, правда, к Олюшке ходила?»