Слово

Расскажу вам три истории, кое-чем объединённые и даже вооружённые.

Первая случилась, когда у нас открылось издательство, и я попал в программу «Литературный вестник» на Пацифик FM.

У ведущей настроение было так себе. Усадила меня за микрофон, кликает себе чего-то в компьютере, даже не смотрит в мою сторону. До эфира ещё минут десять. Пытаясь наладить контакт, говорю:

— Уютно тут у вас.
— Да, ремонт сделали.
— Давно?
— Недавно.

Слышу, в эфире поют The Killers ‘When you were young’.

— Надо же, — говорю. — Пока ехал к вам, в голове крутилась песня The Killers.
— Ой, да я вообще не слушаю эти молодые группы, — отвечает ведущая. — Начальство сменилось, вот и ставят чёрт те что.

Остаток времени до эфира мы безмолвствовали.

Когда эфир начался, ведущая расспросила меня про издательство и продажу электронных книг, затем интересовалась, что я обычно читаю и что читает «нынешнее поколение». Не сказал бы, что она была настолько уж старше меня, но позиционировала себя почему-то именно так. И всё бы ничего, но когда я ответил на очередную серию вопросов, и в эфире заиграла музыка, ведущая сказала мне три слова:

— Вы такой неактивный.

И добавила:

— Наверное, придётся закончить пораньше.

После чего как ни в чём ни бывало уставилась в монитор, даже не понимая, что за слова только что произнесла. Она — радиоведущая, чьему голосу внимают тысячи человек, не понимала, что этот голос произносит, и глядела себе в компьютер, даже не замечая, как у её гостя отвисает челюсть.

— Простите, — сказал я, — вы не могли бы уточнить, что имеете в виду, когда говорите, что я неактивный?

Она посмотрела на меня и сказала:

— Вы не спорите со мной. Мало говорите.
— Я привык по существу говорить. А спорить вообще не люблю. Вы спрашиваете, я отвечаю, разве не так строится эфир? Это же ваш эфир, вы его ведёте.
— Будьте поактивнее, — повторила она, уже не глядя на меня.

И я старался быть поактивнее до конца наиболее странного эфира в моей жизни.

Вторая история случилась на презентации книги московского писателя Владислава Ледяева. Он пригласил меня туда, после того как мы познакомились в интернете, это была презентация в Петербурге.

В арт-пространстве собралось человек пятьдесят. Сел я в последний ряд и обратился во внимание. Появился довольно высокий и физически развитый человек — кажется, даже затылок его обладал мышцей, о существовании которой в природе я раньше не догадывался. Ледяев оказался крайне энергичным рассказчиком. Говорил без передышки около часа. Хорошо говорил и очень талантливо, травил разные байки. В числе прочего рассказал, как Гришковец на презентации своей книги дал очереди стоявших за автографом понять, что расписывается только на купленных экземплярах его романа, а не на чём-либо ещё. Потом Ледяев высказался про Довлатова:

— Я не считаю, что вот эти вот автобиографические романы — это такое уж высокое искусство. Типа, ну эй, ну посмотрите, я алкаш, я страдаю…

Так я понял, что мы не подружимся. Однако и во враги Ледяев не годился. Если человек убеждён, что Довлатова любят только за то, что он пил, то это ещё не делает его сволочью, просто он, скорее всего, невнимательно читал. Так я думал. А потом настала пора читательских вопросов, и одна девушка спросила:

— Скажите, Владислав, как издать свою книгу?

И автор поведал о том, что нужно побольше общаться, и тогда случай, быть может, сведёт тебя однажды с тем, кто поможет в этом деле (что, в общем-то, правда). Затем он неожиданно указал на меня:

— Вот, например, Серёжа недавно открыл издательство.

И сказал мне:

— Если хочешь, самопрезентуйся.

Мне это, конечно, было приятно, и я вкратце рассказал аудитории о том, что есть небольшая команда, выпускающая инди-книги современных авторов, художественную литературу сперва в электронном виде, а когда электронное издание окупается, — на бумаге и в аудио.

Когда я закончил, слово возвратилось к виновнику презентации, и аудитория стихла в ожидании того, чем он подытожит. Ледяев сказал три слова:

— Короче, не вариант.

Серьёзно, чувак? Ты меня пригласил на презентацию своей книги, приехал в Петербург, рассказал тут, что тебе Довлатов не нравится, предложил мне самопрезентоваться, и, не зная ничего о франшизе нашего издательства, о том, сколько книг мы уже продали и каков наш бизнес-план, выносишь публично вердикт «Короче, не вариант»?

50 городов России человек объездил, а толку чуть. Гришковец просто хочет, чтобы его книги покупали, и даже если от этого себя ведёт странно, то хотя бы другим палки в колёса не ставит. Не действует в угоду своему эпатажу, потешаясь над коллегами по цеху, которые пользуются тем, что имеют, чтобы ремесло жило, и не говорит:

— Короче, не вариант. Проще купить домой принтер.

Думаете, та девушка с книгой потом спросила мою электронную почту? Она на меня даже не посмотрела. Потому что не вариант же.

Конечно, я зла держать не стал, отпустил немедленно. Дождался, пока Ледяев раздаст автографы, подошёл к нему и говорю:

— Распишись на подставке для стакана.
— На подставке для стакана?
— Ну да.
— А где же она?
— В баре, конечно. Идём выпьем, поговорим.
— Такое дело, — говорит Ледяев, — я непьющий…

Тут всё более или менее встало на свои места.

Третья история произошла у меня дома, когда я работал над антироманом Овердрайв. Жил я тогда в двушке в районе Площади Восстания. Во второй комнате царили мои прекрасные соседи: технический гений Альвиан и его девушка Оксана. Они почти всегда были дома, смотрели кино и сериалы, а иногда красиво одевались и уходили куда-нибудь или принимали гостей. Оксана играла на клавишах и флейте и любила готовить пироги, при этом довольно громко подпевая Мельнице или Alai Oli.

Я сидел у себя на кровати и писал роман. Как раз, кстати, автобиографичный, из серии «узрите, я алкаш, я страдаю». Описывал эпизод, которому в моём бытии соответствовало знакомство с Артёмом Кеворкянцем и Катей Импульс, тогдашними вокалистом и менеджером группы Акулы на Прогулке, предтечи Завтраккусто.

Давно это было, когда я едва-едва освоился в Питере, у меня здесь ещё не было друзей, и я уже малость подвывал от одиночества. Тогда судьба и подарила мне этих по сей день милых сердцу московских гастролёров. Мы встретились в кафе «Фартук» на Рубинштейна, и я сразу понял, что это необычные москвичи. Артём был в драном кардигане со значком группы The Who на нём, а первым, что мне сказала Катя, стало:

— Ты должен кое-что знать о нас, Сергей.
— Слушаю.

Переглянувшись с Артёмом, Катя авторитетно довела до меня:

— Мы — в говно!

Так я понял, что мы подружимся. Немногие москвичи позволяют себе роскошь простецкого общения. Но в этих двоих её было с избытком. Артём с первых минут говорил со мной, как со старым приятелем. Катя глядела, как на картину, которую подумывала купить. Не знаю, почему с одними людьми это сразу возникает, а с другими нет. И вовсе не в алкоголе тут дело, как, наверное, можно предположить. С другой же стороны — кто знает, какой оказалась бы действительность того вечера, не будь мои новые знакомцы в говно…

Мы заказали водки и томатного сока, обсудили предстоящий концерт (я тогда вёл музыкальные фестивали), а когда допили, то пошли гулять по зимнему городу.

— Представляешь, я в Питере не была 25 лет! — сказала мне Катя.
— А что ты тут делала 25 лет назад?
— А 25 лет назад я тут родилась.
— Это очень занятная история, — сказал Артём. — Катя родилась в антракте.
— Как это?
— Мои родители актёры. Когда мама была мной беременна, они играли в Ленинграде спектакль. В конце первого действия отошли воды. Мама ушла за кулисы, в антракте быстренько родила меня и пошла играть второе действие.
— Не верю! — сказал я.
— Твоё право, — невозмутимо ответила Катя. — Я бы и сама не поверила, если бы мне такое рассказали.

Мы втроём шатались по городу в снежной ночи, подпевали музыкантам в переходах, смеялись, пили какой-то ужасный коньяк и наконец оказались возле отеля, где ребята остановились — рядом со Спасом на Крови.

К нам подошёл бомж и попросил сигарету. Артём дал ему сигарету, прикурил её, и они с бомжом завели о чём-то светскую беседу. Мы с Катей присели на порог отеля и тоже закурили. Я рассказал ей о том, как оказался в Петербурге. Она рассказала, как сильно любит этот город, не забыв несколько раз напомнить, что родилась именно здесь, в антракте. Ещё я узнал, что они с Артёмом были женаты.

Тёма простился с бомжом, и мы поднялись к ребятам в номер — маленький, с одной кроватью и большим мансардным окном. Мы расположились на полу, Артём расчехлил гитару и стал петь «Sing» группы Travis, уже не помню отчего именно её. Впервые я слышал вживую голос такой красоты, идеально попадающий в ноты, несмотря на количество выпитого. И были в этом исполнении отзвуки приятной тоски по ушедшему, но и мелодика глубокой радости настоящего, были солнечное детство и окутанная туманом юность, была целая незаконченная жизнь во всей своей красе. Коньяк быстро подошёл к концу, и Артём сказал:

— Без паники! У меня тут где-то хреновушечка домашняя оставалась…

Проснулся я первым. В окно над изголовьем кровати глядело дивное полуденное утро с крышами, укрытыми полыхающим на солнце пушистым снегом. Сквозь ужасающее похмелье я осознал, что обнимаю под одеялом Катю, обнимающую Артёма. Заключил, что до выяснения обстоятельств лучше не шевелиться, и постарался снова уснуть. Вскоре зашевелилась Катя. Она довольно быстро поняла, что кроме неё с Артёмом в постели есть кто-то ещё. Повернулась ко мне, по-видимому, напрягла память и наконец звонко расхохоталась. Я, конечно, тоже засмеялся. От нашего смеха пробудился и Артём.

— Доброе утро, красавчики, — сказал он. — А хреновушечка ещё осталась?

И когда много лет спустя я писал об этом, сидя на кровати у себя дома, мне стало вдруг так хорошо. Я вспомнил ту ночь в мельчайших деталях, заново проникся её атмосферой, ощутил теплоту близости родственных душ после долгого эмоционального кризиса. Рука сама потянулась к стоявшей рядом гитаре, я взял её, наиграл ‘Sing’ группы Travis. Начал петь. И пелось мне так, как никогда раньше. И ноты текли легко и плавно, и я чувствовал вибрацию своего голоса всеми клетками тела, и даже самые высокие звуки сами выскальзывали из глотки без напряжения, прямо как у Артёма.

Когда песня кончилась, мне захотелось спеть ещё, и на ум пришла ‘Wish You Were Here’ Pink Floyd. После неё — «Я Искала Тебя» Земфиры. На ней я думал остановиться и вернуться к роману, несмотря на то, что эта песня, как и предыдущие две, лилась из меня рекой, и хрусталём звенела, и распускалась, как страстоцвет.

И я подумал, что едва ли мне пелось бы так хорошо, не знай я, что меня окружают любящие и любимые мной люди. Я пел именно для них, а не для себя. Я пел для Альвиана с Оксаной, которые, безусловно, слышали меня за тонкой стеной, я чувствовал, как они меня слышат, я и сам их слышал: как они ходят, говорят, смеются. Меня переполняли радость и благодарность судьбе за то, что она подарила мне таких соседей. А на середине второго куплета «Я Искала Тебя» экран моего смартфона засветился, и я увидел новое сообщение в Телеграм. Соседка Оксана написала всего три слова:

«Сергей, уже поздно)»

Всё рухнуло.

Это всегда случается внезапно, но как только случается, понимаешь: назад дороги нет. Эта часть пути окончена, и надо искать новый дом, который, может быть, окажется настоящим.

«Сергей, уже поздно)»

Это было сообщение от девушки, которая могла в первом часу ночи в голос петь на кухне, и которой я по этому поводу слова бы не сказал, чтобы, не дай Боже, не наступить на горло всему лучшему, что оживало в ней с песней. Я готов был не спать до самого утра, лишь бы случайно не показать ей, что петь сейчас не время. Потому что не бывает петь не время, потому что так нельзя, ну просто нельзя. И вот, что я получил взамен в 23:34:

«Сергей, уже поздно)»

Когда я прочитал это, пальцы мои тотчас обмякли и упали со струн, гудящий вислый обертон пополам разрезал черепную коробку. В середине груди что-то оборвалось, и мне показалось, что я сейчас умру. Меня переполнили такие гнев, стыд и отчаяние, будто у меня нет и никогда больше не будет дома, будто никто в целом мире больше не способен понимать мой язык. Вообще-то мне не свойственна такая чувствительность — то есть совсем не свойственна. Но, как видно, я позволил добрым воспоминаниям раскрыть себя так сильно, что остался совершенно беззащитен. Поэтому так песня и лилась, и за это я поплатился. Мне стало так больно, как не было, когда от меня уходили женщины, когда меня кидали на деньги партнёры, когда разъезжались мама с отчимом. Это был какой-то новый уровень боли. Подумать только: ежедневно я произвожу столько текста, сколько только могу, тщась усовершенствовать мир хоть на йоту, а эта девчонка из-за стены взяла и в клочья разорвала меня всего тремя словами!

Конечно, это не была обида разума. Разумом я отлично понимал, что ничего страшного не происходит. Меня вежливо попросили не петь в неположенное время, даже закрывающуюся скобочку добавили в конце, ну чего мне ещё? Однако душа моя говорила, что это конец, и была в этом гораздо убедительнее разума.

Через пять или шесть дней стало полегче, но я понимал, что теперь, находясь в этой квартире, постоянно буду думать лишь о том, как бы не досадить соседям. То сообщение было финальной точкой, в которой воедино сошлись все мелочи быта, раньше не имевшие особого значения, но теперь вкупе невыносимо удручающие. Петь я, конечно, там уже больше не мог, и даже, кажется, понял, зачем люди кладут свою жизни под нож, беря ипотеку. Хотя до сих пор не могу сказать, что сам к этому готов.

Может статься, что прочитав эти три истории, кто-нибудь, кто до сих пор не задумывался об этом, узнал: каждое слово, что слетает с кончиков наших языков, каждое слово, что мы пишем на бумагах и заборах, каждое слово, что множим в интернете, разительно влияет на будущее всякого, кто его услышит или прочтёт. В словах заключена чудовищная, неимоверная сила управления действительностью. Обращаясь с ней неосторожно, мы рискуем навредить своим близким и себе, иногда даже не осознавая этого. Зато взвешивая каждое слово, прежде чем открыть свой рот или занести свои пальцы над клавиатурой, мы способны изменить наши жизни самым лучшим образом. Словом можно убить и можно воскресить. Словом можно заняться любовью и словом же пустить жизнь человека под откос (иногда всё это одновременно). Словом можно свергнуть империю или укрепить её власть, доказать или опровергнуть существование Бога, развенчать чьи-то представления о реальности или построить новый мир для того, кто нуждался в помощи с тех пор, как однажды потерял себя.

Слово — это ключ.

Слово — это заклинание.

Слово — это бумеранг.

Слово — это семя.

Слово — это Слово.



***
Сборник рассказов и повестей Посейдень: http://chtivo.spb.ru/poseiden.html