Моменты в море

Я не моряк. Никогда им не был и не стремился стать. Из всех родственников с водой был связан лишь дед: ходил на буксире по Амуру. Не мне, конечно, должен был «прилететь» этот месяц в море, но раз уж мирозданию на тот момент попался я, то вот вам подробности.
В 1996 году отец подарил мне бесплатную заграничную поездку. Схема была такая: оформляются фиктивные документы о прохождении каких-то матросских курсов, открывается паспорт моряка и меня вписывают в судовой состав. Судно заходит в Японию, где я покупаю отцу машину, потом в Корею, где трачу сэкономленные при покупке автомобиля доллары уже на себя.
Конечно, купить подержанную «японку» на Камчатке было можно и без таких жертв, но так оно получалось намного дешевле. Ну и мне, второкурснику филфака, такое приключение.
Папин товарищ, ставший после партийной работы крупным рыбопромышленником, устроил фальшивого матроса на свой транспортный рефрижератор. Команда была в курсе, что я «блатной» и никакими специальными обязанностями меня не нагружали. Но швартовые концы таскал вместе со всеми, а иногда и выходил на вахты взамен запивших коллег.
Перед отправкой в рейс папа представил меня матросу Орешкину – своему старому знакомому. Наши каюты были через стенку. Седоватый мужичок слегка за сорок получил от отца задание следить, чтобы со мной вдруг чего не случилось. Открытое море, всё-таки, а я ж рассеянный гуманитарий: обязательно оступлюсь, поскользнусь, с палубы свалюсь и утоплюсь. Орешкин пообещал смотреть за мной как за своим сыном. Тогда, на берегу, я видел своего наставника трезвым в последний раз. Через 40 минут, когда судно ещё только выходило из Авачинской бухты в океан, он уже спал на полу каюты в луже содержимого своего желудка. Спустя полторы недели, выскочив на палубу с сигаретой, я случайно успел схватить блюющего в океан Орешкина за ремень и, как мне показалось, не дал ему опрокинуться за борт. С того дня Орешкина в каюте стали на ночь запирать, а его вахты на капитанском мостике достались мне.
«Вахтами» это было сложно назвать. Делать я ничего не умел, в приборах не соображал, и все мое дежурство заключалось в следующем: я просто пил кофе с капитаном и слушал его истории о том, как опасен светящийся ночью планктон во время белой горячки и сколько нужно времени, чтобы с помощью двух пожилых поварих заразить всю плавбазу триппером.
Капитан обладал всеми качествами руководителя закрытого мужского коллектива: был немногословен, курил американский Кэмел без фильтра, умел формулировать любую мысль при помощи трёх матов и двух предлогов. Моё уважение к кэпу не пошатнулось даже в то ранее утро, когда я увидел его гуляющим по японскому порту в семейных трусах, вывернутых наизнанку. Капитан вышел нетрезвым «из гостей» (с пришвартованного рядом сахалинского траулера) и не мог найти обратную дорогу. Но даже в такой непростой момент своей жизни он был полон достоинства: в ответ на предложение проводить его до каюты элегантно послал меня на х@й, полчаса молча посидел на чугунном кнехте и вернулся на траулер.