Шульгин Василий Витальевич

        "Ждали-звали революцию и торопили ее, но оказалось, что джин, выпущенный из бутылки был страшен и готов был пожрать всех искателей либеральных свобод, а попутно и многих других. И пожрал - таки… И лицо у него было: «гнусно-животно-тупое или гнусно-дьявольски-злобное…» Речь здесь идет о лицах восставших солдат, ворвавшихся в феврале 1918 года в Таврический дворец - здание царской Государственной Думы и оставшихся там по просьбе Керенского….  Это слова В. В. Шульгина, одного из участников февральских событий из книги его воспоминаний об этом времени. Мы еще к нему вернемся, Северянин и Фелисса в 1931 году встретятся с ним в Югославии…



Пленительность эстонки:
Глубины, что без дна;
И чувства, что так тонки;
И долгая весна.
Блажен ваш друг, Фелисса!
У "хладных финских скал"
Он солнце отыскал.
Мечты, мечты?.. Сбылися!

  «Ее звали Фелисса, что значит счастливая. Не знаю, можно ли было назвать их союз счастливым. Для него она, действительно, была солнцем. Но он казался ли ей звездой? Может быть, когда то раньше. Теперь миндальный цвет опадал и гаснул».
«Да, она была поэтесса; изысканна в чувствах и совершенно не "мещанка". Но все же у нее был какой-то маленький домик, где-то там, на Балтийском море; и была она, хоть и писала русские стихи, телом и душой эстонка. Это значит, что в ней были какие то твердые основы; какой то компас; какая-то северная звезда указывала ей некий путь. А Игорь Васильевич? Он был совершенно непутевый; 100%-ая богема; и на чисто русском рассоле.»
Этот стих,  эти рассуждения об их встрече в январе 1931 года в югославских Дубровниках и эту оценку Фелиссе дал в своем дневнике известный дореволюционный деятель, монархист, активный участник февральского переворота Василий Витальевич Шульгин, член царской Государственной Думы, а потом контрреволюционер.  Он там тоже гостил в то время на вилле «Флора мира», принадлежавшей успешному и гостеприимному царскому полковнику Генерального штаба  А.В. Сливинскому.  Полковник с женой пригласили Игоря-Северянина с Фелиссой, приехавших  в Югославию, остановиться и погостить в их доме. После этой встречи Шульгин и Северянин подружились и обменивались письмами и стихами. Умный и проницательный был человек: очень точно он определил значение эстонки в жизни русского поэта. С большой симпатией написаны эти стихи.  Оценил он ее тонкость, глубину, чистоту и свежесть, сочувствовал он Фелиссе, понимая какую ношу она на себя взвалила..."