Судьбу не выбирают. Гл. 16

Май был на удивление тёплым и солнечным. Всё вокруг зазеленело. Берёзы полностью развернули листья. Колхозники благополучно отсеялись и посадили картошку. Старики выползли на завалинку, сидят и блаженно щурятся, радуясь долгожданному теплу.  Деревенские ребятишки в половине мая уже рискнули искупаться. Но многие тут же оставили эту затею. В лесных реках вода не скоро прогревается, а их любимая речка Ольшанка ещё не совсем сбросила полую воду, да и бежит она из глубины дремучего леса, вытекая  из слияния двух озёр.

Только Ваське Гагарину всё нипочем. Накупается после уроков до посинения и бегом домой, на русскую печку. Отогреется и довольнёхонек. Баба Глаша не раз говаривала внуку:
– Экой ты у нас, Васенька, настырной. Долго ли заболеть. Не зря люди говорят: «Дрожжи, а форс держи».
Сегодня парнишка прибежал с реки очень расстроенным. То что он увидел, потрясло его до глубине души. Ребята уже убежали, а он стоял за кустами и отжимал трусы, что потом бежать следом. Васька, одевшись, уже хотел идти домой, но тут он увидел, что к реке идёт Анисья-дурочка, Петра Кожевникова дочь. В руках у неё холщёвый мешок, и в нём кто-то брыкается, так что мешок ходуном ходит и орёт кошачьим голосом.
Васька отпрянул за кусты. Анисья была очень красивая девка, да вот Бог ума не дал. Подойдя к реке, дурочка остановилась. Она развязала мешок, достала упирающегося кота и пошла к воде. Зайдя в воду по колено, она со всего маху шлёпнула его в воду и начала топить.

Васька, как ошпаренный выскочил из кустов, налетел на Анисью с криком: «Дура! Ты чего делаешь?», – и они оба упали в воду. Обречённый кот кое-как доплыл до берега и пустился во все тяжкие. Васька с дурочкой барахтались в воде. Анисья цепко ухватила парнишку за волосы, и пыталась затолкать его голову под воду. При этом она бес-престанно кричала:
– И тебя утоплю! И тебя утоплю! – заливаясь истеричным смехом.
Наконец Ваське удалось вырваться и он, дрожащий от страха, во всю прыть побежал домой.

Заскочив в дом, Васька обессилено опустился на пол и дал волю слезам. Его худенькие плечи сотрясали рыдания. Перепугавшаяся баба Глаша долго не могла добиться от внука, что случилось.
– Васенька, дитетко, да откуле стоко слёзонёк принёс? Скажи бабе, што содеялось?
Она села рядышком с внуком и стала тихонько гладить его по го-лове.
– Баба Глаша, а зачем она это делает? Зачем кота топила?
 –Ты об чём, дитетко?
– Анисья-дурочка пришла на купальню и кота стала топить. А когда я не дал это сделать, дак она меня самого чуть не утопила. На силу вырвался. Саму бы утопить.
– Успокойсе, Васенька. С дурочки спрос не велик. Она думает, што так и надо делать.
Ещё пару дней стояла перед Васькиными глазами жуткая картина расправы над котом. Но с тех пор, завидев Анисью, он старался не встречаться с ней.
Май закончился, а вместе с ним и  ушли не по-весеннему жаркие дни. Пришедший на смену июнь теплом не порадовал. Было прохладно и неуютно. Стояла уже половина июня, а на улице – то дожди, а то ветер. А где-то к двадцатому числу налетела парусина со шквалистым ветром, сильнейшей грозой и ливневым дождём. И после неё началась жара.

Баба Глаша с трудом бродила с внучкой на кормление к дочери. Вера была у неё заскрёбышком, которая родилась, когда матери было за сорок. Она младше старшего брата на целых двадцать лет. Вот и у Степана младшая дочка Верушка младше Геннадия настолько же.  Дочь, жалея мать, иногда сама прибегала накормить малышку.
Осенью Александра заметила, что девочка будет рыженькая. Она втайне запереживала. А к году волосы у дочки совсем порыжели. Как-то раз за обедом Степан Васильевич спросил у жены:
– Александра, а в кого девка-та у нас рыжая?
Та опешила:
– Ты что, Стёпа, неужели думаешь, что я неё нагуляла?
– Ничего я не думаю. Да только мы с тобой не рыжи.
Тут в разговор сына с невесткой вмешалась баба Глаша:

– Дак ведь рыжи-то не токо у рыжих рождаютце. Эвонде Витька у Пашки Смолича рыжой, а батько с маткой – нет. У них дедко Матвей был был рыжой. А Верушка у нас пошла в моего дедушку Осипа. Столь он был рыж, словно сполох. А бородишша чуть не до пояса, рыжа-прерыжа. В него Верушка пошла и обличьём на него похожа.
Александра с благодарностью посмотрела  на свекровь. Как удачно, что она это вспомнила. Всё  ладно у жёнки в большой семье. Геня работает, Витя служит и вот-вот придёт домой. Паша работает в колхозе – возит молоко во флягах со скотного двора на маслозавод, летом  – на телеге, а зимой – на санях, и ожидает со дня на день повестку в армию. Петя на будущий год закончит учёбу школе, будет опять работник колхозу. Учится мальчик хорошо, особенно ладит с математикой и председатель колхоза «Октябрь» Павел Иванович Воронин посулил отправить его в город на курсы счетоводов. Петя был радёхонек. Он станет работать в конторе, а не ворочать фляги, как брат, не отправят его возить навоз на колхозные поля, не надо будет пасти скотину в любую погоду.

– Старайся, Петенька, – учит сына мать, – такую работу тебе сам председатель посулил. Всю жизнь в тепле будешь работать. Не надо  сопли зимой морозить, а летом по жаре комарьё да овадёнков кормить  то на сенокосе, то в пастухах, а осенью мокнуть под дождями, то ещё где, куда бригадир отправит. Старайся, Петенька.
Ваня учится неважно, но твёрдые «уды» носит. Васька тот ещё мазурик, но учебный год вроде неплохо заканчивает. Полюшка – умница, старательная, да вот приноровилась бегать за Васькой, и повадки у неё тоже зачастую парничьи у неё. Верушка. Прикипела к ней Александра всем сердцем.
«Ни за что, никому не расскажу про неё», – думает женщина.
– Мама, мама, – прервал её мысли Васька.
– Что, Васенька?
– Тата сказал, что после школы отправит меня в колхоз работать.
       – А что такого, коли летом поработаешь? Лонись ведь работал. Кучи с Ваней возил, трудодней заработали.
– То лонись, а сеговоды не хочу.
– Дак батько тебя не спросит. Сказал куда пойдёшь?
– Дак опять на сенокосе кучи возить. Ещё и Полька туда же собралась. Тоже мне работница. Коня и того не умеет запрягать.

– Умею, ещё как умею, – завозмущалась сестрёнка. – Буду кучи возить. Меня Генька и запрягать научил, и верхом ездить. Только я супонь у хомута не могу затянуть. Силы не хватает. Вот Васька и будет мне её затягивать.
– Ну, так и знал. Вечно она за мной хвостом волокётся.
– Вот и добро, Васенька, вот и добро: и Полюшке пособишь и трудодней заработаешь – обновки к школе купим. Да и дома дела полно, про это тоже не забывай.
– Забудешь тут с вами. Мама, а Генька у нас дролится с Галькой Зуевой.
– Это Демьяноськой? А ты откуль знаешь?

– А я вчерасе подглядывал за ними. Они сперва под горой за ручку гуляли, а потом, когда они у Галькиного дома прощались, она сама Геньку в щёку поцеловала и убежала. А Генька пошёл домой и всю дорогу, как дурачок,  улыбался.
– Это ты у нас дурачок. Нельзя, Вася, так делать, это некрасиво. Не подсматривай больше за братом. Он осердится и на конюшню пускать тебя не будет. Ты чуешь, что я те говорю?
– Чую. Не буду.
– Вот то-то же. Ишь взял моду: в каждую дырку нос сунет. Поди пособи батьку дрова в костры складывать.
– А те где?
– Кто где?
– Мужички ваши. Придумали тоже звать, кабыть у них имён нету.

– Вот они-то батьку и пособляют. И ты, тоже, поди. Много ныне батько дров заготовил, – помощники выросли, всё полегче стало, всё не один пластался.  Эвонде сколько матерущих куч накололи. Типериче надо них в костры складывать, чтобы просохли за лето. Поди, Васенька.
– Хорошо Польке – ничего не надо делать.
– Как это ней не надо? Она бабе Глаше пособляет с Верушкой водиться, полы пашет, посудину моет, да мало ли бабьего дела в избе.
В это время пришёл с улицы отец.
– Васька, марш робятам пособлять! Лентюк этакой. Лень-то попе-рёд тебя родилась. Александра, – обратился он к жене, – там по лугу кабыть Витька шагает с пароходу. Мне к двум часам на скотной, так хоть увидеться успею.

– Охти! Радость-то, какая! – обрадовалась жена.
Васька, не успевший уйти на помощь братьям, метнулся к двери.
– Васька, стой! Куда ты? – только и успел крикнуть вслед ему отец.
– Витьку встречать! – крикнул тот уже из сеней.
– Вот мазурик. И что из него только вырастет? – сокрушённо про-говорил Степан.
– Степан, ты теперь каждый день так будешь работать с обеда? Эдак и до полуночи заберёт на работе, – озабоченно спросила у мужа Александра.

– Да нет, только сегодня. Коров на волю выпускают, и покуль они пасутся, надо назём вывезти, полы кой-где подремонтировать. Когда коровы в первый раз со двора на волю идут, они как шальные делаются: из двора их не скоро выпихнешь, орут, обратно в стойла ползут. А как на улку выскочат – дак совсем ошалевают. Хвосты задерут и бежать, а куда – ним всё равно.
На крыльце послышались шаги и, минутой позже, в дом вошёл улыбающийся Васька, а вслед за ним бравый солдат Виктор. После приветствий и объятий, Виктор заметил, стоящую у лавки, Верушку.
– Мама, а это что за чудо рыженькое?
– Да вот, Витенька, родила под стару задницу.
– А рыжая-то она в кого?
– В бабы Глашиного деда.
– А баба Глаша где?
– Тута я, Витенька, эвоньде ползу из-за печи. Охти, парничок, дождаласе я тебя. Думала – помру  и не увидимсе боле.
Старушка заплакала.
– Ну что ты, баба Глаша, – засмеялся Виктор, обнимая её. – Ты у нас ещё ого-го! Всех внуков из армии встретишь.
Прибежали с улицы Петя и Ваня, радостно затормошили брата.

– А Пашка где? – спросил Виктор.
– На работе он, – ответила мать. – Сейчас обедать будем, а вот и он, – проговорила она, увидев вошедшего в избу Павла.
 Павел с Виктором стали здороваться, а Александра – проворно накрывать на стол.
– Давайте-ко, робятушки, заползайте на лавки. Каждый на своё место. Сейчас супу всем налью, а мясо батько в общей тарелке на всех нарежет, тащите сами, сколько надо. Мы нынче наливаём одну кринку кому на троих, а кому – на двоих, а то в общую посудину всем не дотянуться, стол-от большой, а народу нас много. Такотки ловчае, только посудин много мыть приходится, – приговаривала мать, разливая суп по крынкам. – Витя, я вам с Геней на двоих налью, эвоньде он уж на обед идёт. Мужичкам одну на троих, Поле с Васей одну, мы с батьком из одной едим, а баба Глаша всегда наособицу, из своей посудины ест, да мы неё и не неволим,– улыбнулась Александра.

– Конечно, конечно, – заулыбалась старушка, – у вас эвон полон рот зубов, а покуле я нашамкаю полым ротом, вы всё и выхлебаите. А я себе крошонинки накрошу и похлебаю тихонечко. Последнёй зубик, ночесь, вывалилсе, едва не проглотила него.
– Баба Глаша, – сказала Поля, – а ты брось него за печку и приговори: «Мышка, мышка, на тебе рябиновый, дай мне костяной». Вот новый зубик у тебя и вырастет.
Все дружно рассмеялись.
– Полюшка, мышка старым бабкам не даёт зубиков, а даёт токо робяткам маленьким, – сокрушённо сказала старушка.
Вошедший Геннадий, разделся и, побрякав рукомойником, степенно поздоровался с братом за руку, и сел на своё место за столом.

– У меня чтоб тихо ели, – пригрозил отец, – не то живо ложкой в лоб прилетит.
– Тата, ты ещё забыл сказать: «У меня не у Кондрашки, лишной раз за столом не пёрнешь», – съязвил Васька и тут же получил от отца деревянной ложкой в лоб. У него от обиды брызнули слёзы, и Васька потихоньку  стал сползать с лавки под стол, чтобы уйти.
– Куда? – спросил отец. – Матке ещё раз на стол для тебя собирать? Ешь и не выделывай на долото. Обиделся он, видите ли. Не распускай в другой раз язык. Больно долог вырастил.

Васька взялся за ложку. Деревянные ложки отец мастерил сам долгими зимними вечерами при свете керосиновой лампы. Заготовляя дрова, он отпиливал от осины или берёзы короткие чурки. Потом он раскалывал их на полешки, в которых долбил теслом ямку, а потом острым ножом гладенько обстругивал всё лишнее, придавая изделию вид ложки. Затем он ещё обломком стекла убирал с ложки шероховатости. Степан Васильевич не ставил целью наделать много ложек. Просто каждый в семье раз в год получал новую ложку. Старые ложки никогда не выбрасывались – мало ли какая из новых сломается, да о празднике гости заявятся, как же без ложечного запасу. Хотя для гостей у Александры прикуплено десятка полтора алюминиевых ложек. Часть отслуживших своё деревянных ложек отдавали Поле в игрушки. Ими она кормила тряпичных кукол, которыми, до некоторого времени, снабжала её баба Глаша, пока ту не стало подводить зрение, и девочка сама навострилась делать  кукол.

Продолжение следует...