Классики, современники и вопрос истины

По поводу непонимания сути философии авторами учебников

Недавно начал читать еще один учебник по философии, поскольку на что-нибудь серьезное нет настроения, а учебник – это как раз то, что может развеселить.
Удивляет непонимание сути предмета людьми его преподающими. Снова приводится Вернадский (уже писал по поводу его мнения в «Занимательной» http://samlib.ru/h/hohlow_s_o/z.shtml ) с примерно теми же придирками в адрес философии и сравнением ее текучей неказистости с сияющей монументальностью науки. Да, философские концепты существуют лишь в процессе переплавки*, но эта живость философии вовсе не есть нечто в корне иное по сравнению с научной мумифицированностью. Наука тоже жива и так же живет, переплавляя истины в соответствии с запросами реальности. Научные истины можно было считать окончательными во времена Вернадского, но эти блаженные времена наивных упований на окончательность научных истин канули в Лету, и современные профессора, наверняка читавшие хотя бы Куна с Лакатосом, должны бы если и не понимать (раз уж понимание этого столь трудно), так хотя бы иметь представление, что окончательность эта иллюзорна.
Другая грань этой иллюзии, что якобы в философии имеет место некий перманентный «скандал», война всех против всех, что брат идет на брата, что каждый философ норовит разметать построения предшественников. Однако же, воюя против чужих концептов, философ воюет не с их авторами, - не против них, а за них, - а с тем «пониманием», которое концепты получили в обществе.
Когда концепты оказываются усвоены, это усвоение дает им материальность, дает им жизнь, но делает это за счет понижения уровня до уровня понимающих, делает их негибкими, омертвляет их. Концепты живут в собственном отрицании, чтобы ожить, им надо омертветь, потерять ту жизненную мощь, которая была им дарована автором. И вот против этого окостенелого их состояния и идет война, - правда, лишь для того, чтобы все повторилось сначала…
Удивляет непонимание сути предмета, людьми его преподающими.


Обратим внимание и на современников, чтобы тем не было обидно…
По поводу философии как науки


Разобравшись с отношениями между классиками, обратим внимание и на современников, чтобы тем не было обидно. Очевидно, что в философии не работает принцип аккумуляции, который так хорошо действует в науке (правда лишь в теории, отмечу, - согласно которой, знания накапливаются, - на самом же деле, как известно, каждое следующее поколение попирает знания предыдущих, т.е. ниспровергает старые знания и изменяет прежним парадигмам). В наукообразной философии все так и происходит, как в науке, то есть теоретически там что-то аккумулируется, на практике что-то постоянно развенчивается и попирается, но беда в том, что вся эта кипучая деятельность бьет мимо цели. Все ее дискуссии, обучающие программы, журналы и прочее – все зря. История идет мимо всей этой возни.
Почему так? Люди что-то пишут, что-то обсуждают, что-то спорят, но серьезный человек не побежит «задрав штаны» за этим комсомолом, потому что вся эта возня по гамбургскому счету полный ноль, если не минус. Barbam video…
То, чем занимаются онаученные философы можно сравнить с поделками, идущими на продажу. Они часто выглядят оригинально, законченно и красиво, но поделка и произведение искусства разные вещи. Поделка утилитарна, ее цель - польза здесь и сейчас. Издаться, засветиться, принять участие в языковой игре. Произведение же искусства есть само для себя и потому ее нельзя пристроить к какой-то полезной деятельности, - статуя работы Микеланджело это не гипсовый гном, которого легко поставить на любое место садового участка, картина Леонардо не подходит для того, чтобы ей закрыть дырку на обоях. Так и настоящая философия отличается от ее научного двойника. Люди пишут блестящие статьи и с блеском ведут красивые споры, следя за фотогеничностью своих выражений лиц, но, по сути,  вся эта деятельность - это все та софистика, над которой смеялся еще Сократ.
Так что даже когда полагают, что научная философия это некий вход к настоящей философии, что-то вроде предбанника или сеней, то и тогда ошибаются, научная философия это, скорее, дверь, нарисованная на глухой стене.


*Истина понимается обычно как нечто выводимое из единых основ, будь то авторитет или атомарные факты (в истине есть и авторитет и факты, но есть они не так, как это обычно псевдопонимается**), а потому монументальное и незыблемое (а потому достижимое для всех путем определенных усилий). Однако вопрос истины более сложен, что показало с трудом прошедшее, но окончательное и бесповоротное развенчание обоих вышеприведенных пониманий. Принципиальным оказывается не то, какова истина, не то, каковы ее основы, а то, кто и как истиной пользуется, слабыми местами любой истины являются не столько слабые места теорий, их несостыкованность или слабая приложимость теорий к жизненным реалиям, - слабыми местами истин являются те, кто не могут их грамотно применять, те, кто путаются в границах применимости и в масштабах приложения истин, те, чей уровень попросту недостаточен для работы с истинами высокого уровня сложности, т.е., собственно, большинство пользователей истин. При высоком смысловом уровне работающих с той или иной истиной, даже слабые и сомнительные истины оказываются вполне рабочими и эвристичными.
Главный критерий любой истины, – системность, внутренняя увязанность. И этого достаточно, чтобы работать с реальностью. Истина не идет к реальности, от любой реальности она всегда убегает внутрь, в себя, все дальше от реальности. Истина не вырастает из неких самоочевидных для всех основ, любая истина подвешена, она нисходит к фактическому***. И здесь важно мастерство применяющего истину, его смысловая гибкость и умение творчески работать со смыслами. То же как истины понимаются обычно, – совершенно неистинно, истины не некие алгоритмы, пользуясь которыми любой достигнет правильного, любой и каждый сможет подчинить себе реальность. Истина – как оружие, - есть люди, которые с ножом справляются с медведем, есть такие, что не попадут в упор из карабина. Оружие не дает гарантии удачного исхода, оно важно, но само по себе оно недостаточно.
Вопреки обыденному псевдопониманию сама по себе истина – ничто. Силу истине, реальность истине придают (или лишают ее силы и реальности) приверженцы. Как любые орудия, как любые техники ничего не могут сделать сами по себе, так и истины оживают лишь человеческой настойчивостью, волей и уверенностью (и в том числе самонадеянностью и верой). Истина это тот ноль, который может либо умножать силы, либо умножать бессилие, истина равно способна как вести своих приверженцев к победам, так и заводить их в тупики. И здесь все зависит от адептов истин, которые должны постоянно проходить по лезвию бритвы, – они должны использовать истинностную традицию, чтобы опереться и оттолкнуться от нее, но при этом не оказаться захваченными и скованными ей. И потому-то концепты существуют только в постоянном процессе переплавки.
Если подытожить все это: нет истин для дураков. Или, что то же самое: для дураков нет истин. Истины и дураки существуют в разных плоскостях, их встречи мимолетны и ни к чему не приводят. (Отсюда, кстати и постмодернистские терзания по поводу отсутствия в мире незыблемых истин.) Какие бы глубокие истины не открыли искатели истины, – они никогда не будут применены как-то массово, в области истин – единицы работают для единиц, понимающие – для способных понимать, и здесь не должно быть никакой трагичности и никаких иллюзий, – то чем живет большинство – лишь фантазии и бред. И это нормально, поскольку если продолжать параллели, - большинству оружие никогда и не понадобится (более того их лучше держать от него подальше)****.
То, что так пугает постмодернистов, должно радовать.
Как понимаются истины обычным догматическим мышлением, что оно от них ожидает? Сами по себе истины ему не интересны, они оправданны только как источник приложений для работы с реальностью. Истины понимаются как источник алгоритмов и догм, как своеобразная копилка рецептов на все случаи жизни. Красота истин, их игра между собой, их смысловые богатства, их возможности к адаптации к новым ситуациям чужды догматическому пониманию. И когда в истинах начинает видеться что-то большее, когда важнее выводов и приложений становится труд создателей истин, - это критерий взрослости.

** Вот, скажем, авторитет. Когда происходит прорыв реальности, а он происходит раньше или позже, человек оказывается на грани демонического, когда вдруг то, что работало, перестает действовать, алгоритмы разрушены, наступило состояние амехании, и все, чем могут помочь истины в таком случае, – это лишь представление, что создатели твоих истин, твои предшественники были сильнее тебя и справлялись с такими монстрами реальности, по сравнению с которыми вот этот уходящий головой в небеса демон покажется котенком.

*** Подобно бесконечно разъясняющему свои идеи Будде, повторю – истина важна не сама по себе, не как то, что она утверждает. Истина важна как некая опора для мышления, действующая так:
– во-первых, как вера в важность, нужность и возможность таковой опоры по большому счету, т.е. несомненность достижения незыблемого знания (на грани с наивной самоуверенностью);
- во-вторых, как тренировка мышления в плане его координации, - при любом кувырке реальности, человек истинно-ориентированный ищет истинностные координаты. Часто жизнь ломает этот навык, но тот, у кого он есть, имеет больше шансов выбраться из разверзшейся вдруг пучины реальности на какой-нито берег теории. Истина – это своего рода некая привычка мышления, работа с истинами дает тренировку мышлению, веру в то, что есть некая твердая почва, и опыт в ее отыскании.
В качестве грубого примера приведу еще раз ситуацию молодого специалиста, который после учебной скамьи оказывается на производстве и которому говорят, – «забудь все, чему тебя учили в ВУЗе, все не так», или священника, который оттачивал ум в схоластических спорах и оказался перед паствой с ее проблемами и ее демонами. Для того, чтобы справляться с реальными проблемами нужен опыт теории, даже несмотря на то, что сами теории к жизни приложимы лишь косвенно.

**** В наше время люди живут в условиях избытка истин. Зачастую нагромождение истин, которыми люди норовят как бы запастись на будущее, напоминает коллекцию оружия в доме человека, который не умеет им пользоваться. Все стены завешаны оружием, но в доме  хозяйничают воры, поскольку хозяин, если и снимет со стены саблю, то сам себе ею что-нибудь и оттяпает.


Приложение. Вопрос истины.
Истинность истин, их предметность не должна сбивать с толку. Часто в понимании природы истин путаются, поскольку не замечают в собственном взгляде настроенность на восприятие именно истин определенного рода и вида, т.е. теорию, скрытую в фактическом. Встроенная теория, теоретические настройки восприятия, т.е. условия, необходимые для восприятия истин не видны и оттого-то истины кажутся безусловными. Чтобы истина была уловлена, необходимо то, что встретит ее с этой стороны взгляда.
Возьмем в качестве примера какое-нибудь классическое псевдопонимание в области истинного, например это: «Подлинно всеобщие и необходимые знания – знания материалистические. Они непосредственно достоверны. Даже если бы в природе не было бы ни одного круга или треугольника, положения, доказанные Эвклидом, навсегда сохранили бы свою достоверность и очевидность». Треугольник истинен и несомненен для нас, а потому то, что он со своей истинностью и несомненностью абсолютно отсутствует в представлениях и жизни людей того или иного народа, обычно объясняется примитивностью этого (или иного) народа.
Любые истины получают санкцию извне, любые истины не являются чем-то само себя обусловливающим. Истина должна опираться на другие истины, так что в итоге все истины существуют как карты в карточном домике, поддерживающие друг друга. Чтобы воспринять наш несомненный треугольник из примера, надо иметь представление о плоскости, надо иметь представление о линии, надо иметь представление о точке, не говоря уже о самой потребности в исчислении и измерении всего и вся. Любая истина, стоит ее рассмотреть подробнее, окажется требующей определенной настройки в воспринимающем ее взгляде, теории в сознании, которая делает возможной встречу восприятия и истины, иначе треугольники уйдут лесом, будучи неопознаны и невосприняты.
Истины существуют со всей своей несомненностью и принудительностью только как развертывание теоретических предпосылок, обусловленных набором других истин. И такие наборы, такие мифоззрения могут быть разными до полного исключения друг друга, при этом каждый из них внутренне логичен и связан, и одно в нем вытекает из другого с абсолютной несомненностью и обязательностью.
Существовал ли кислород до того как его открыли? Перестал ли существовать флогистон после того как его «закрыли»? Существуют ли атомы и электроны? Такие вопросы волнуют тех, кто слабо понимают природу истинного. Мифокартины сталкиваются, рушатся и сливаются, меняются как в калейдоскопе, и каждая из них порождает собственную бесконечность следствий, логично и несомненно вытекающих из данностей каждой конкретной мифокартины.
Каждая из которых как о том сказано выше, – «лишь краски для наших кистей», лишь орудие взаимодействия общества с миром и без сильных и решительных умов сама по себе не значат ровно ничего.
А где в этом мире мифов место философии? Философия – работа с настройками, выбор из «возможных миров», задание координат. Понимание философии как некоей части науки неверно, - наука – языковая игра, а философия – не игра, это то, что задает правила для всех игр.