1. Л. Андреев и М. Булгаков. Красные-Смех и Корона

ИЛЛЮСТРАЦИЯ. Илья Ефимович РЕПИН. «ПОРТРЕТ Леонида Андреева. Летний отдых» 1905. ________________________________
               
                ...ВСЕ ЭТИ НАПАДКИ НА РЕЛИГИЮ и попытки установления миросозерцания, противного религиозному сознанию нашего времени, очевиднее всего доказывают присутствие этого религиозного сознания, обличающего жизнь людей, несогласную с ним. -- ЛЕВ ТОЛСТОЙ. Статья "ЧТО ТАКОЕ ИСКУССТВО?" (1897 г.)
                ___________________________________________               

                На рубеже 19 – 20 веков наряду с обще мировым кризисом гуманизма кризис христианской веры трудно отрицать. Первой терять авторитет начала католическая церковь, не миновал упадок и русское православие. А кризисы всегда чреваты пересмотром – переоценкой старого: разочарованные в официальном "облике" веры начинают искать её и рассуждать о её неискажённых началах. Ибо все резкие выпады в философии и искусстве против "старых" веры и церкви есть не что иное, как жажда веры -- очень образная и объемная по количеству страниц.  Пример тому -- творчество и Льва Толстого, и Леонида Андреева, и Михаила Булгакова. В этой ситуации пересечения творчества найдутся, даже если начинать с "нуля" -- с первичного чтения текстов. Если же предположить, что известный драматург ЛЕОНИД АНДРЕЕВ был частичным прототипом одного из весьма эффектных героев «МАСТЕРА и МАРГАРИТЫ», тогда... Первоначально тогда стоит освежить представление о творчестве и личности Леонида Андреева.
                *        *        *

                ПРОБЛЕМА БЫТИЯ – вот чему безвозвратно отдана мысль моя...(1); "Царство человека" должно быть на земле. Отсюда призывы к богу нам враждебны. (2) -- Леонид Андреев.  ________________________


                Леонид Николаевич  АНДРЕЕВ (1871 - 1919) п р о з а и к,  д р а м а т у р г, критик и публицист. Яркая - колоритная личность и как писатель яркий представитель Серебряного века русской литературы. Кроме любимых произведений Льва Толстого и Чехова не без влияния – пессимизма Шопенгаура, Ницше и революционно народнических идей мировосприятие Андреева было остро двойственным: одновременно «Он мог петь миру ‘’ОСАННА’’ и провозглашать ему ‘’АНАФЕМА’’» (Максим Горький. Полное собр. соч. – Т. 16. С.24). С точки зрения психологии это говорит о страстном, подверженном резким переменам настроения неуравновешенном темпераменте.
 
                Первое в достоевско-чеховском и "революционном" духе осуждение нездорового буржуазного общества быстро перестает у Андреева в исследование духовной ущербности человека вообще –- в своём разуме носителя трудно неразделимых добра и зла. Пугала двойственность разума: его легко проявляющаяся, не сдерживаемая верой разрушительная сила. Такая формула проблемы сразу вылетает на космический уровень: за пределы "приземлённого" вопроса о на сей исторический момент состояния церкви, подталкивающей граждан без её авторитета решать подобные проблемы.

                ВНИМАНИЕ К Двойственности Разума предполагает и внимание к темам жизни и смерти, разума и безумия. Невиданно бурная конфликтная популярность произведений Андреева говорит, что он точно определил "болячку" -- того времени обострённый интерес общества к этим вопросам. Другое дело, что восторженное публикой почитание модного и собою красавца драматурга на фоне ругательных о нём же статей было слишком экзальтированно и нервно, как и всё богемное.

                ЕСТЕСТВЕННО! Православная церковь как могла боролась с интересом общества к "болячке" и с её "ковыряющими" авторами. Епископ Гермоген протествовал против постановки декадентских антихристианских, кощунственных пьес Леонида Андреева «Анатэма» и «Анфиса». «Выступая с пастырским словом против пьесы, — писал владыка Гермоген, — я вовсе не имел в виду той или иной литературной ценности ее — а она, по общему признанию, ничтожна (это он напрасно!) — я имел ввиду эту пьесу как возмутительный пасквиль против Божественного Провидения и всех дорогих и священных для каждого христианина предметов веры...» (3)
                *       *       *

                ЛЕОНИД АНДРЕЕВ, как и всякий истинный талант, владеет философским камнем алхимиков: к чему ни коснется этот писатель, он все превращает в чистейшее золото поэзии. -- Лев ТРОЦКИЙ "О Леониде АНДРЕЕВЕ". (4)___

                ТРОЦКИЙ об Андрееве -- это бросские слова политика. И всё выше была пока от политики. Каковы конкретные особенности художественного письма Андреева? Это метод о т с т р а н е н и я -- когда привычное показывается в непривычном ракурсе. Так в романе Л. Толстого «Воскресение» есть сцена богослужения: увиденное как бы вне привычных с детства рассуждений о важности религии, богослужение вдруг становится похожим на шаманский обряд... Привлекая внимание читателя необычностью "картинки", такой приём заставляет активно пере-осмыслять привычное. Прибавим к этому ещё двойной диалог Чехова и нервные поиски человека в человеке Достоевского -- вот что такое в общих чертах будет метод Андреева.
    
                ПО МНЕНИЮ Андреева, Человек с рождения Безмерно духовно одинок перед безликим Космосом или Вечностью: идея допускающего зла Бога -- абсурд!! Значит?.. Отрицание бытия допускающего зло Бога сметало и предопределённый свыше смысл жизни. Тогда: бороться и искать! найти -- и не сдаваться! Или -- не найти и в знак протеста гордо умереть... Печальный вывод... Но в таком крайнем мировоззрении есть один плюс: размышления о Смерти обостряют рассуждения о смысле жизни. Противопоставленные равнодушному прозябанию смерть и безумие – постоянные темы Андреева. Производя впечатления взрыва, яркий экспрессионизм первого этапа творчества драматурга (и художника том числе) далёк от итоговой ясности «прописных» истин. В отличие от целенаправленного «нервного таланта» - Достоевского, Андреева можно назвать нервным до грани безумия талантом крайностей -- своеобразным носителем рубежа веков ощущения катастрофы. Ведь именно после знакомства с Андреевым -- Александр Блок укрепился в мысли о том, «что везде неблагополучно, что катастрофа близка, что ужас при дверях...» (5) Увы! исход такого метода психологически был предрешён.

                Естественно, что один человек -- даже гений --едва ли может единолично разрешить за 20 веков поднакопившиеся проблемы оправдания бытия божия и двойственности человеческого сознания. На последнем этапе творчества Андреев изображает людей утративших жизнеутверждающий ритм жизни с итоговым самоубийством: таковы пьесы «Дни нашей жизни» (1908); «Екатерина Ивановна» (1913); «Собачий вальс» (1916 г.)______________________________

                ДРАМАТУРГИЯ Леонида АНДРЕЕВА. По образу видения мира считая себя учеником Л. Толстого и Всев. Гаршина, вслед за Чеховым и Горьким (советы последнего часто прямо реализуя на сцене) Андреев – реформатор театра: стать «простым чёрным хлебом» для лишённых долгое время духовной пищи масс – вот задача новой драматургии.  Такие театр и драма сейчас нужнее прозы. Не выхолощенной в угоду старым законам сцены, - но сложной и богатой как роман должна быть драма: «ЗАДАЧА НОВОГО ИСКУССТВА – поднять зрителей от всего мелкого и повседневного на ‘’страшные высоты’’ современного понимания ‘’драмы одного человека’’ и ‘’драмы всего человечества’’». Иначе говоря, -- меньше, чем на ответ «ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА?..» драматург был не согласен.

                Андреев -- драматург использует переплетение символической условности (обобщение) и гиперболы (преувеличение) – как формы всего произведения. Так в «Жизни человека» (1906 г.) нет имён – Человек, Жена Человека, Сын Человека, друзья и враги Человека. ВЕДЁТ СПЕКТАКЛЬ -- Некто в Сером – голос безликого предопределения, выступающий от лица всемирных законов (Рока или неумолимых биологических законов природы, -- по мнению будущего первого Наркома просвещения А.В. Луначарского).

                Драма «Ж и з н ь  ч е л о в е ка» настолько чётко отражала мироощущение своего времени, что её присудили премию имени А.С. Грибоедова.  (6) «Жизнь человека» автор считал началом искомого нового театра, -- авторские претензии на аналогиию с «Гамлетом» остро напрашиваются. И только эти претензии на шекспировскую аналогию "прикрывают", что «Ж и з н ь  ч е л о в е ка» -- дерзкое противоречие Евангелиям.
                *       *       *

                ДО КАКИХ НЕВЕДОМЫХ и страшных границ дойдёт моё отрицание? Вечное “НЕТ” –-  сменится ли оно хоть каким-нибудь “ДА”? И правда ли, что “БУНТОМ ЖИТЬ НЕЛЬЗЯ”? -- Леонид Андреев. (7)_________________________
               
                АНДРЕЕВ НАМЕРЕВАЛСЯ СОЗДАТЬ  «Драму Всего Человечества»: жажду человечеством веры и невозможность верить "сказкам" намечено было уместить в четыре пьесы, из которых осуществлены только две: «Царь – голод» (1907 г.) и вместо задуманной пьесы «Бог, человек и дьявол» -- драма «Анатема» (Анафема) (1909 г.).
 
                «АНАТЕМА» -- на выжженной солнцем символической земле близ большого города (нет нет названия) развёртывающееся действо -- мистерия о проклятом –- анафематствованном богом дьяволе, о Мефистофеле XX века вслед за великим образцом прошлого – «Фаустом» Гёте. Назло непостижимому для него Великому вселенскому разуму Анатема искушает бедного еврея Давида Лейзера, так сказать, искусственно –- силою мысли и обстоятельств -- сделаться Спасителем. Как и герой рассказа Андреева отец Василий Февейский не в силах воскрешать мёртвых, перед гибелью Лейзер постигает недоступную дьяволу красоту подвига и смерти во имя счастья людей...  Постановка пьесы в Московском Художественном театре 1909 г. с и. Качаловым - Анатемой запрещена лично П. А. Столыпиным специальным циркуляром от 9 января 1910 г.
                УЖЕ ОДНОЙ ПЬЕСЫ О Дьяволе и бурных последствий её постановки было бы достаточно для поисков её пересечения с «МАСТЕРОМ». Тем более, что искания Андреева - драматурга во многом были предопределены общими исканиями русского театра. ("Каким быть новому театру?" -- на эту тему острая дискуссия развернётся уже после 1917 г.)  Влияние Андреева на театр своего времени было значительным: драматургические новаторства эксцентричного драматурга отозвалась на всех последующих авторах. Например,роль Первого в булгаковской инсценировке «Мёртвых душ» сходна с ролью -- Некто в сером). В о п р о с: в плане техники драматургии привлекая внимание, в мировоззренческом и психологическом отношении могло ли творчество Андреева импонировать Булгакову?

                ЧТОБЫ на  в о п р о с  ответить, придётся сравнить прозу первого этапа творчества Андреева с ранней прозой Булгакова: судьба маленького человека, безумие войны, смерть, смысл жизни и творчества -- их общая, но весьма разно обрисованная тема. «Бергамот и Гараська», «Петька на даче», «Кусака» -- Андреев школьной программы. Ведь в творчестве Андреев -- на поколение старше Булгакова: в бытность последнего в гимназии новаторства Андреева, так и его яркая личность были, что называется "притчей во языцех".

                В РАССКАЗЕ «КУСАКА» (1901 г.) -- ничейная собака стала злой от постоянных побоев и страха. Но вот приезжают добрые дачники: всё лето кормят и ласкают поверившее им животное: ЭТО ВЕДЬ -- "ДОБРО"?.. Осенью дачники уезжают, бросив уже их полюбившую собаку. Вторичное бездумное предательство "добрых людей" животное уничтожает:
 
                «С о б а к а  жалобно и громко завыла. Звенящей, острой, как отчаяние, нотой ворвался этот вой в монотонный, угрюмо покорный шум дождя, прорезал тьму и, замирая, понесся над темным и обнаженным полем. Собака выла — ровно, настойчиво и безнадежно спокойно. И тому, кто слышал этот вой, казалось, что это стонет и рвется к свету сама беспросветно-темная ночь, и хотелось в тепло, к яркому огню, к любящему женскому сердцу...» Уже здесь двойственность якобы добра и зла колет глаза. И, естественно, школьной программой принято обходить  наподобие вслед за «Красным цветком» (1883 г.) Всев. Гаршина -- «Красный смех. Отрывки из найденной рукописи» Андреева(1904 г.), --  рассказ, который автор считал наиболее удавшимся.
                *      *      *

                СЮЖЕТ «КРАСНОГО СМЕХА»: «ОТРЫВОК Первый. ...безумие и ужас» -- ВОЙНЫ. Среди страшной военной бойни и при адской жаре безымянный герой – «Я»: «Внезапно Я вспомнил дом: уголок комнаты, клочок голубых обоев и запылённый нетронутый графин с водою на моем столике — на моем столике, у которого одна ножка короче двух других и под неё подложен свёрнутый кусочек бумаги... Если бы я мог кричать, я закричал бы — так необыкновенен был этот простой и мирный образ... На столе горела лампа с зелёным колпаком...» -- необыкновенное в обыкновенном. Вот он -- метод отстранения!
 
                «ОТРЫВОК Второй. <...> Мертвые, те лежали спокойно, а мы двигались... говорили и даже смеялись, и были - как  лунатики.  Движения наши были уверенны и быстры, приказания ясны,  исполнение  точно - но  если  бы внезапно спросить каждого, кто он, он едва ли бы нашел ответ  в  затемненном мозгу...
                ...ПЕРЕДО  м н о ю стоял молоденький вольноопределяющийся  и докладывал, держа руку к козырьку, что генерал просит нас удержаться только два часа,  а там подойдет подкрепление... И в  то  же  мгновение произошло что-то непонятное, чудовищное, сверхъестественное. В  правую  щеку мне дунуло теплым ветром... -  и  только,  а  перед  моими глазами на месте бледного лица  было  что-то  короткое,  тупое,  красное,  и оттуда лила кровь, словно из откупоренной бутылки, как их рисуют  на  плохих вывесках. И в этом коротком,  красном, текущем  продолжалась  еще  какая-то улыбка, беззубый смех - красный смех. Я узнал его, этот красный смех... Теперь я понял, что было во всех этих изуродованных, разорванных, странных телах. Это был красный смех...

                ОТРЫВОК Третий. ...безумие и ужас. Рассказывают, что  в  нашей  и неприятельской  армии  появилось  много душевнобольных...» В ОТРЫВКЕ ШЕСТОМ доктор говорит раненному герою повести:  «Вы скоро уедете, и вам  я  скажу.  Вы  видели  когда-нибудь  драку  в сумасшедшем доме? Нет? А я видел. И они дрались,  как  здоровые.  Понимаете, как здоровые!" -- "Вы с ума сошли, доктор!" - "Не больше, чем вы. Во всяком случае, не больше."» __________________

                Безногим и сумасшедшим возвращается герой в свой уютный дом с желанием предупредить мир об опасности "красного смеха". До войны он был писателем: война отняла способность к творчеству. Брат искалеченного и физически, и психически довершает его историю: «... К счастью, он умер на прошлой  неделе,  в  пятницу.  Повторяю,  это большое счастье для брата. Безногий  калека,  весь  трясущийся,  с  разбитою душой, в своем безумном экстазе творчества он был страшен и  жалок... Целых два месяца он писал, не вставая с  кресла,  отказываясь  от пищи...  С необыкновенною быстротой он водил сухим пером по бумаге,  отбрасывая  листки один за другим, и все писал, писал.  Он  лишился  сна...

                По-видимому,  он  был  счастлив,  и  мне  никогда   не приходилось видеть у здоровых людей такого вдохновенного лица - лица пророка или великого поэта. Он сильно исхудал, до восковой  прозрачности  трупа  или подвижника, и совершенно поседел;  и  начал  он  свою  безумную  работу  еще сравнительно молодым, а кончил ее - стариком... Минутами,  -  очень редко, он блаженно отдыхал и благосклонно  беседовал  со  мною,  каждый  раз предлагая одни и те же вопросы: кто я, как меня зовут и давно ли я занимаюсь литературой...»

                БРАТ УМЕРШЕГО тоже близок к сумасшествию:  «Я его любил, и смерть его лежит на мне, как камень, и давит мозг  своей бессмысленностью.  К  тому  непонятному,  что  окутывает  мою  голову,   как паутиной, она прибавила еще одну петлю и крепко затянула ее...   Я не понимаю войны и должен сойти с ума, как  брат,  как  сотни  людей, которых привозят оттуда...» -- «Нельзя же безнаказанно десятки  и  сотни  лет учить жалости, уму, логике - давать сознание.  Главное  -  сознание.  Можно  стать безжалостным... привыкнуть к виду крови, и слез,  и страданий - как вот мясники... но  как возможно, познавши истину, отказаться от нее?
                По моему мнению, этого нельзя. С детства меня учили не мучить животных, быть  жалостливым;  тому  же  учили меня все книги, какие я прочел, и мне мучительно жаль тех, кто  страдает  на вашей проклятой войне. Но вот проходит время, и  я  начинаю  привыкать  ко всем этим смертям, страданиям, крови; я чувствую, что. и в обыденной жизни я... менее  отзывчив...»  -- эти слова близкого к сумасшествию вроде авторского приговора культуре?! Так можно понять... Конец для Булгакова немыслимый!
 
                ДАЛЕЕ в  «К р а с н о м  с м е х е» Брат Сумасшедшего тоже окончательно сойдя с ума, беседует с "приходящим" к нему умершим братом - писателем, путает его с собой  Заканчивается рассказ - дневник очередного душевно больного: под огненно кранным небом земной шар завален голыми розовыми трупами... Полная имитация безумия ради объяснения морального безумия: адекватно ли это?1 Можно спорить. Забегая вперёд скажем: врач по профессии Михаил Булгаков был с таким методом о т с т р а н е н и я  от жизни не согласен.
                *      *      *

                «К р а с н ы й  с м е х» -- объёмная повесть с подробными развёрнутыми описаниями -- безумия на полях сражений; безумия поиска врагов в городе... Из всего этого Булгаков выберет для спора только двух братьев, память довоенного дома и один короткий эпизод с раздробленной снарядом головой. Никакого "красного смеха" либо иного до предопределения омрачающее всё человечество образа не будет. Речь пойдёт об одном человеке: читатель волен принимать близко к сердцу или...

 «К р а с н о м у  с м е х у» Андреева зеркально противопоставлен рассказ Булгакова «К р а с н а я   к о р о н а. Historia morbi*» (*История болезни.) ( 1922 г.), где вражеские армии представлены одним генералом - палачом (либо свято исполняющим свой долг -- на выбор читающего)воюющим на той же стороне, что и младший брат. Таким образом перенесённое во внутренний план действие уложится в три неполные странички. Кроме личного выбора спор будет вестись еще и о культуре: зачем осуждать её, когда она "работает" в зависимости от того же личного выбора?! Осуждать культуру всё равно, что биться головой о стенку рядом с открытой дверью.
   
                ЛАМПА под зелёным абажуром – символ предоставляемого культурой творческого уюта и у Андреева, и у Булгакова. В «Театральном романе» сочиняя роман о потерянной жизни: Максудов старается «изобразить, как поблескивает под лампой с абажуром бок рояля».  Андреев и Булгаков - оба любили цветовую символику... Но с разными смыслами.

                В «К р а с н ой   к о р о н е» безымянный герой - старший брат мог остановить, но не остановил бросающегося в безумие – идущего на войну брата младшего. Теперь убитый, с раздробленным черепом брат каждую ночь является булгаковскому герою: «Но был один раз, когда я заснул и увидел гостиную со старенькой мебелью красного плюша. Уютное кресло с треснувшей ножкой. В раме пыльной и чёрной портрет на стене...»  -- «Напрасно в жгучей тоске в сумерки я жду сна –- старую знакомую комнату... Ничего этого нет и никогда не будет. Не тает бремя.  Я безнадёжен. Он замучит меня...» -- в рамках Истории болезни* рассказ душевно больного в доме скорби позволяет читателю абстрагироваться от текста, но требует личного мнения - выбора.___________________________________

                В чём п р и ч и н а  б о л е з н и  Героя рассказа? «Рабочего... со щекой, вымазанной сажей, повесили на фонаре... <...> Фонарь стал причиной моей болезни (не беспокойтесь, я прекрасно знаю, что я болен)...Я ушел, чтоб не видеть, как человека вешают, но страх ушел вместе со мной в трясущихся ногах. Тогда я, конечно, не мог ничего поделать, но теперь я смело бы сказал: "Г о с п о д и н  г е н е р а л,  в ы  з в е р ь! не смейте вешать людей!"». В «Мастере» о той же нерешительности колебать принятые устои (генерал же воюет за правое дело!)будет сказано: «Трусость -- самый главный порок!»

                Так начинается тема священного - пророческого безумия -- большая разница с безумием житейским. Поэтому безумие булгаковского героя - рассказика по отношению к читателю запланировано оказать очень разумный эффект -- иначе и не скажешь. Герой «Красной короны» заплатил безумием за высшее прозрение: нет такой "высшей" идеи, которая оправдывала бы убийства. В этом уже безнадёжном для героя выводе нет ещё безнадёжности для читателя. СПРОСИМ: какая же разница, раз оба героя - и Андреева и Булгакова гибнут?! В ОПИСАНИИ-ТО гибелей разница немалая!

                ВОТ в «К р а с н о й   к о р о н е» больной фиксирует своё схождение с ума:«Точно с  мозга  моего  сняли  костяную покрышку, и, беззащитный, обнаженный, он покорно и жадно  впитывает  в  себя все ужасы этих кровавых и безумных дней. Я лежу, сжавшись в  комок... а мысль моя  обнимает  мир.  Глазами всех людей я смотрю и ушами их слушаю; я умираю с убитыми; с теми, кто ранен  и забыт, я тоскую и плачу... И то, чего не было и что далеко, я вижу так  же ясно, как то, что было и что близко, и нет  предела  страданиям  обнаженного мозга.»
 
                С точки зрения психиатрии длительное созерцание мировой безнадёжности жизни невозможности значимых изменений нередко ведёт к депрессии и другим психическим расстройствам. Всё, облечённое Андреевым в слова, Булгаков вообще "выдвинет" за пределы текста -- в оттенки возможное от него личного впечатление. У Булгакова смысловой центр сдвинут в сторону личного выбора: "маленький" человек - безымянный герой, Дон Кихот и знаменитый драматург Мольер – всем приходится вести двойной спор: с жестоким миром за жизнь, и  со своими страстями -- за облагораживающее жизнь творчество?.. Творец – ответственен за указуемый другим путь – путь жизни и в жизни. Иначе, какой смысл – в творчестве?!

                Когда то же и н а ч е -- более "технически" сказать: Автор обязан владеть создаваемыми им масками-образами, которые в разной мере призваны выводить читателя из тупика, а не загонять его туда. Ввергать читателя в полный аналог безумия едва ли полезно. Герой  «Красной короны» тоже погиб: хотя так бывает и в жизни, но это только рассказ... Вернёмся к его сюжету: вспоминая прошлое, уже безумный герой будет беседовать с тем генералом - вешателем (исток роли Хлудова в «БЕГе»):

                «СТАРУХА МАТЬ сказала мне: " Я долго так не проживу. Я вижу: безумие. Ты старший, и я знаю, что ты любишь его. Верни Колю. Верни. Ты старший... Найди его! <...> Ты умный и давно уже понимаешь, что все это — безумие. Приведи его ко мне на день. Один. Я опять отпущу его."
ОНА ЛГАЛА. Разве она отпустила бы его опять? <...> Я не выдержал и сказал, пряча глаза: "Хорошо." <...> -- "Нет, ты поклянись, что привезешь его живым."  Как можно дать такую клятву? Но я, безумный человек, поклялся... Мать малодушна. С этой мыслью я уехал. Но увидел... покосившийся фонарь. Господин генерал, я согласен, что я был преступен не менее вас, я страшно отвечаю за человека, выпачканного сажей, но брат здесь ни при чем. Ему девятнадцать лет...»

                ПЕРЕД самым боем герой говорит Младшим Братом: «Все — безумие. Мать была совершенно права. И я шептал ему: "Лишь только... вернетесь... И немедленно отсюда и навсегда... Молчи, — говорил я, — молчи. Я знаю... Что может случиться за один час? Придут обратно. И я стал ждать...  Через час я увидел его... Щурясь от солнца, я глядел на странный маскарад. Уехал в серенькой фуражке, вернулся в красной... Не было волос и не было лба. Вместо него был красный венчик с желтыми зубьями-клочьями. Всадник — брат мой, в красной лохматой короне... Можно было бы подумать: он едет на парад. Всадник был горд в седле, но он был слеп и нем. Два красных пятна с потеками были там, где час назад светились ясные глаза...»

                Вспоминает всё это старший брат уже в Доме Скорби: «Я ко всему привык. К белому нашему зданию, к сумеркам... но к его приходам я привыкнуть не могу. В первый раз.. он вышел из стены... И вот он говорил, шевелил губами, запекшимися кровью. Он расклеил их... руку к короне приложил и сказал: "Брат, я не могу оставить эскадрон." И с тех пор всегда, всегда одно и то же... Что он сделал со мной в первый раз! ...Я рассуждаю здраво: раз в венчике — убитый, а если убитый приходит и говорит — значит, я сошел с ума.

                Да. Вот сумерки. Важный час расплаты. Но был один раз, когда я заснул и увидел гостиную со старенькой мебелью... В дверях стоял он, и буйная радость зажгла мое сердце. Он не был всадником. Он был такой, как до проклятых дней... Живые глаза лукаво смеялись... В гостиной было светло от луча, что тянулся из глаз, и бремя угрызения растаяло во мне.

                НИКОГДА не было Зловещего Дня, в который я послал его, сказав: "Иди". Он никогда не уезжал... Он играл на пианино, звучали белые костяшки, все брызгал золотой сноп, и голос был жив и смеялся...» В этом маленьком кусочке текста -- вся символика культуры: культура только для жизни. Оправдание войны и измышление оправдывающих убийства "идей" -- уже не культура.

                «НИКОГДА больше не было Такого Сна. И зато в ту же ночь, чтобы усилить мою адову муку, все ж таки пришел, неслышно ступая, всадник в боевом снаряжении и сказал, как решил мне говорить вечно. Я решил положить конец. Сказал ему с силой: "Что же ты, вечный мой палач? Зачем ты ходишь? Я все сознаю. С тебя я снимаю вину на себя — за то, что послал тебя на смертное дело. Тяжесть того, что был повешен, тоже кладу на себя. Раз я это говорю, ты прости и оставь меня."
 
                Г о с п о д и н  г е н е р а л, он промолчал и не ушел. Тогда я ожесточился от муки и всей моей волей пожелал, чтобы он хоть раз пришел к ВАМ и руку к короне приложил. Уверяю ВАС, ВЫ были бы кончены, так же как и я. В два счета. Впрочем, может быть, ВЫ тоже не одиноки в часы ночи? Кто знает, не ходит ли к ВАМ тот, грязный, в саже, с фонаря в Бердянске? Если так, по справедливости МЫ терпим. Помогать ВАМ повесить я послал Колю, вешали же ВЫ...» -- и здесь выход на будущую роль генерала Хлудова из «БЕГа». Отсюда и первая нить и к роли Пилата в «МАСТЕРЕ».

                Что же получается в «К р а с н о й   к о р о н е»? Сохраняя вселенский размах проблема, однако, сводится к личному выбору: за ВСЁ мировое зло отвечать человек не может -- свыше не дано. В  р а с с к а з е один герой погиб, другой -- сошёл с ума, сожалея о роковой ошибке. Третий - генерал... У него ещё всё впереди. Вот из этих "ролей" скорее подсознательно мы выбираем: жестокий генерал -- погибший за старые истины с честью и -- сошедший с ума... Нет! Его роль как раз уже исчерпана рассказом! Остаётся не сделанное: вступиться за человека там, под фонарём. Здесь читатель остается наедине с самим собой: что у него на душе, -- может умолчать. Но от самого рассказа ощущения тоскливой безнадёжности нет. Это и есть вечная сила искусства.
                *      *      *

                ЗДЕСЬ уместно привести предшествующую и Андрееву, и Булгакову литературную генеалогию темы: 1. «МАСКА КРАСНОЙ СМЕРТИ» (1842 г.) -- мистико фантастический в стиле ужасов готики рассказ английского писателя Эдгара ПО(1809-1849). Одной из привлекавших Эдгара По психологических загадок человеческой натуры было гибельное стремление к крайностям - к балансированию на краю пропасти жизни и смерти. СЮЖЕТ Рассказа: страну опустошает свирепая эпидемия Красной смерти. Запершись в роскошном замке с особо приближёнными, герцог велит заклепать засовы:  отгороженным от эпидемии чумы -- она не страшна.Однако на устроенный маскарад является удивительная маска: «Гость был  высок  ростом, изможден и с головы до ног  закутан в саван. Маска, скрывавшая его лицо, ...точно воспроизводила застывшие черты трупа... Шутник дерзнул придать себе сходство с Красной смертью. Одежда его была забрызгана кровью, а на челе и на всем лице проступал багряный ужас» -- это оказывается сама смерть, и все гибнут.

      
2. «СЕВАСТОПОЛЬСКИЕ РАССКАЗЫ» (1855-1855 гг.) Льва Толстого -- «бессмысленность и преступность войны: Уже шесть месяцев... тысячи бомб, ядер и пуль не переставали летать с бастионов, в траншей и с траншей на бастионы и ангел смерти не переставал парить над ними. Тысячи людских самолюбий успели оскорбиться, тысячи успели удовлетвориться, надуться, тысячи – успокоиться в объятиях смерти. Сколько звездочек надето, сколько снято, сколько Анн, Владимиров, сколько розовых гробов и полотняных покровов!»
      
3-А. «КРАСНЫЙ ЦВЕТОК. Памяти Ивана Сергеевича Тургенева» (1883 г.)-- рассказ Всеволода ГАРШИНА (1855 - 1888). СЮЖЕТ рассказа: В дом скорби привозят тяжёлого и безнадёжного сумасшедшего. Дом скорби описан так, что похож на мини-ад: заключает в себе немало нелепости и грязи жизни -- точно. Кто, например, догадался стены в ванной комнате красить в раздражающий буро красный цвет?! На прогулке во дворе больной видит распускающиеся три красные цветка. Больному кажется, что всё мировое зло сосредоточено в этих цветах: ценою невероятных усилий (ему не позволяют)сорвав последний цветок -- избавив мир от зла, больной умирает от истощения... В «Красном цветке» -- заметно влияние Эдгара ПО: его Красная Смерть явно "подсказала образ Красного цветка.

 3-Б. «ЧЕТЫРЕ ДНЯ» (1887 г.) -- рассказ Гаршина о том, как раненный на русско - турецкой войне 1877 года герой четыре дня лежат на жаре среди разлагающихся трупов. Он спасся, хотя ему ампутировали одну ногу. Суть рассказа составляет яростный протест против войны. В рассказе полностью воспроизводит эмоциональный взрыв в экстремально неблагоприятных человеку обстоятельства. Такова вся проза Гаршина. Конец талантливого писателя печален: в припадке безумия он покончил с собой.
   
4. «КРАСНЫЙ СМЕХ» (1904 г.) Леонида Андреева. Согласно заявлению автора в этом выше разобранный рассказ и по сюжету и по манере письма как бы продолжает Гаршина. Ещё более усиливает нервную эмоциональность внутренняя связь с «МАСКОЙ КРАСНОЙ СМЕРТИ» Эдгара ПО: к его стилю Андреев даже ближе Гаршина. Психическое состояние всех трёх нервных авторов -- Эдгара ПО, Гаршина и Андреева к концу жизни, мягко говоря, оставляло желать лучшего.
 
5. «КРАСНАЯ КОРОНА» Михаила Булгакова: этот супер - краткий рассказ - почти эскиз -- есть удачная попытка учесть достоинства и ошибки по теме предыдущих авторов: незабываемая эмоционально символичная краткость ПО с глубоким но без излишеств проникновением в психику Гаршина и Андреева вмести с объективностью Толстого. Потому что писатель должен оставаться здоровым. Иначе, как он поможет прозрению читателем истины?! Называвший себя "мистическим писателем" Михаил Булгаков на самом деле самый наименее мистический писатель из всех: в этом он Льву Толстому гораздо ближе Л. Андреева.
                Б р е д  героя у Булгакова -- прием тоже о т с т р а н е н и я, но это совсем необязательно должно быть связано с экзальтацией, - можно считать доказанным. Литература не жизнь и медицинское безумие совсем не то, что использование безумия в художественной литературе.
               
                От ранних рассказов до итогового «Мастера» Булгаков использовал б р е д  и  б е з у м и е  как осознанный прием литературный, -- рассчитанный на ясность воспринимающего текст сознания. На ’’страшных высотах’’ чрезмерной экзальтации как раз и размыты границы между искусством и жизнью и добром и злом. К чему это может привести? Исторически в массовом варианте не раз приводило к большой крови революций... Но массы, вообще-то, состоят из личностей. Добро и Зло должны различаться личностью, чтобы не впасть подробно объяснённую Достоевским ошибку Раскольникова, - не следует в художественном тексте безответно являть опасные инстинкты.               
                *       *        *
                К ПРОБЛЕМЕ личного выбора сводится и более поздний рассказ Булгакова «Я УБИЛ» (1926 г.) -- рассказ об убийстве врачом офицера - садиста как сознательном акте возмездия медицински нормального героя. Ни принадлежность к политическим партиям, и никакие другие общественные идеи этого убийства совершенно не касаются. Не равнодушному просто не было иного выбора: ради спасения будущих жертв садиста надо было его убить. Или в страхе за собственную жизнь стать его молчаливым сообщником.  От ранних рассказов до итогового «Мастера» Булгаков использовал бред и безумие как прием литературный, - рассчитанный на этим текстом прояснение воспринимающего текст сознания.

                В «МАСТЕРЕ» будет почти нарочно и при каждом удобном случае подчёркиваться "сделанность" текста: иершалаимские главы написаны Мастером, в московских – есть на разные лады комментирующий действие ироничный автор – рассказчик –- как бы роль за сценой: значит – театр? Сопереживая драматическому действу, правильно ли лезть на сцену с пистолетом? (Масса анекдотов на эту тему!)
                Питая пристальный интерес к творчеству Леонида Андреева, Булгаков, видимо, воспринимал его в двух планах: как творца до муки озабоченного насущными проблемами времени. И как своего антипода по художественному методу: всё обнажаемое Адреевым Булгаков убирал из словесного действия. Всё это делает Анреева весьма возможным прототипом одного из героев «МАСТЕРА».

       ПРОДОЛЖЕНИЕ 2. Л. АНДРЕЕВ В "МАСТЕРЕ". Красавец Арчибальд Арчибальдовичь
             
1. Неизданные письма Л. Андреева. – Учёные записки Тартуского у-та. Вып. 119, 1962, с. 386.

2. См.: Лит. Наследство. Т. 72, с. - 113, 284, 288.

3. Епископ Гермоген (в миру Георгий Ефремович Долганов или Долганёв;1858 — 1918)--один из самых консервативных русских архиереев начала XX века. Выступал с резкой критикой современных ему тенденций в литературе и театральной жизни; крайне негативно оценил пьесу Леонида Андреева «Анатэма», в своей проповеди призвав губернатора уберечь русское юношество от тёмной и злой силы, направил в Святейший Синод ходатайство о запрете этой пьесы. Гермоген -- автор брошюры «Нынешние исследователи анатэмы и его крамолы». Публичные выступления епископа были «предельно резкими, зачастую нарушали положения российского законодательства». Епископ предлагал отлучить от церкви Леонида Андреева, Дмитрия Мережковского, Василия Розанова. Отменил назначенную в кафедральном соборе панихиду по знаменитой актрисе В. Ф. Комиссаржевско. Когда в 1908 году Саратовская дума назвала две начальные школы именем Л. Н. Толстого (еще при жизни писателя), Гермоген обратился к губернатору с просьбой отменить это постановление, но получил отказ.
 
                Надо признать: во всё время своей деятельной жизни Гермоген много духовно и материально помогал людям и как мог боролся с безумием надвигающейся революции, за что и принял мученическую кончину. По окончании Петербургской Духовной Академии в 1893 году Гермоген назначается инспектором, а в 1898 г. -- ректором Тифлиской Духовной Академии, откуда он прозорливо изгнал Иосифа Джугашвили. 15 июня 1918 года близ Тюмени епископ Гермоген заживо утоплен большевиками. Уже в 1998 г. священномученик Гермоген был прославлен в лике местночтимых святых Тобольской епархии, а в 2000 г. Архиерейским Собором Русской Православной Церкви его имя  внесено в Собор новомучеников и исповедников Российских.

4. Лев Троцкий. О Леониде Андрееве. – Восточное обозрение №126, 5 июня 1902; Или см.: Л. Троцкий. Сочинения. Том 20. Москва-Ленинград, 1926 г.

5. Блок А.А. Собр. соч. в 8-ми т. М.; Л. 1962, т. 6, с. 131.

6. Грибоедовскую премию в 1894 году учредило Общество русских драматических писателей и оперных композиторов. Вручали её за новую оригинальную пьесу сезона вплоть до 1917 года. Ею были отмечены пьесы Горького «Мещане», «Васса Железнова»; Леонида Андреева – «Жизнь человека», Gaudeamus; Александра Островского – «Красавец-мужчина», «Не от мира сего»; Льва Толстого – «Плоды просвещения».

7. Вересаев В. В. Собр. соч. в 4-х томах, т. 3. М., 1985, с. 391-392.