Самый сладкий, удивительно теплый...

Сидели как-то семь рож и готовили действо.
Разожгли огонь, бросили дерево, уселись плечо к плечу. Словно огненное колесо, закружилось, завьюжилось, потрескивало и вспыхивало пламя их стремления. Всё бы хорошо, да не так, чтобы гладко. Выскочил в круг один и принялся сыпать пепел. Ему было горько! Так горько, что не было сил ждать. Надо было эту горечь выреветь и выстрадать. Эта рожа сама себе была не рада. А радости очень хотелось.
Вышла в круг вторая веселуха. Ее особо не жаловали, никто не хвалил, да и не ругал. Есть, ну и Слава Богу, будь. А ей ведь мечталось иное! Она себя представляла зорькой ясной, песней небесной и реченькой журчащей. Взяла она, да и залила костер речной водой. Пусть другие попляшут, испробуют этот смертельный холод безразличия.
Третьей роже показалось всё жутко подозрительным. С чего это вдруг никто не наказал эту веселуху? Неужели они слепы и настолько глухи? Третья принялась бить в бубен да приговаривать: « Сколько веревке не вейся, а будет бунт,бунт,бунт».

Четвертая рожа, негодуя, подскочила к третьей, дала подзатыльник и крикнула на всю округу: « Ну, ты, король бубенчиков, марш отседава! И без тебя разберемся, почем сало продают!»

Пятая с шестой переглянулись, взялись за руки и молча ушли в кусты. Долго сидели, ничего не говорили, только перешептывались да переглядывались.

А седьмой поднялся во весь рост, сходил в лес за сухими ветками, разложил их домиком, чиркнул спичкой, развел заново костер. Огляделся и объявил: «Цирк уехал. Приглашаю всех на Рождество».

«В холодный вечер, отложив дела,
Забыв о неурядицах житейских,
Прочь выгнав тень обиды или зла,
Мы Рождество наивно ждем, по-детски.

Оно к нам обязательно придет,
В открытые сердца теплом вольется,
Звездой осветит весь небесный свод
И каждому с надеждой улыбнется...»
(Ольга Теплякова)


Кто-то обязательно хочет быть первым, или на худой конец вторым, можно и третьим для начала… А я люблю седьмого.
Он для меня самый сладкий, удивительно теплый и трепетный.