Последние рассказы из цикла Быль

Логика, как она есть.
Как-то я задумался над интересным вопросом. Что же такое логика? Заглянул для надёжности в умный энциклопедический словарь Кирилла и Мефодия и выяснилось, что это совокупность научных теорий, в каждой из которых рассматриваются определённые способы доказательств и опровержений. То есть предчувствие меня опять не обмануло. Логика не есть что-то однотолковательное. Но в словаре том ничего не было сказано, что есть логика мужская, а есть немного другая, то есть, как вы уже догадались – женская. Да чего там говорить, и Кирилл, и Мефодий, оба, похоже на то, что мужики, потому и про женскую логику поминать не стали и, с обоюдного не иначе как согласия, рассматривать отказались.
А в чём между ними такая принципиальная разница?
Кто это спросил? Кто, я спрашиваю?! Не признаётесь? Хорошо, тогда решайте сами, а я вам пример для размышлений предоставлю, типичный такой. Правда, из старого периода ещё советского времени, времени тотального … чуть не сказать – тоталитарного, дефицита. И ещё – всё это случилось на самом деле.
Итак, моя коллега по работе Маргарита Михайловна возвращалась домой в состоянии радостного возбуждения. Кстати признаться, многих чувств современный человек понять не в состоянии. Он просто, человек этой современности, не захочет этих радостей понять и принять. «Фи», скажет это пресловутый человек современности и может даже будет в чём-то прав. Если вспомнить монологи одного известного в советском прошлом сатирика, Аркадия Райкина, «пусть всё будет, но пусть чего-то, хоть немного, но не хватает». Это он, тот самый Аркадий Исаакович, имел в виду, чтобы у людей Будущего было больше поводов для радостей.
Теперь возвращаемся обратно к Маргарите Михайловне. Что же её столь сильно порадовало? Да самый что ни на есть пустячок. Она увидала, возвращаясь с работы, что на уличном лотке продают яйца, банальные куриные яйца, по цене, дай Бог памяти, 92 копейки. За десяток. Повторяю – девяносто две копейки. В то время, как в магазине эти самые яйца … Нет – другие! И стоили они уже больше рубля. То ли рубль десять копеек, то ли даже пятнадцать. Копеек. И рубль сверху. Почувствуйте, как говорится, разницу.
Не чувствуете? А раньше люди очень даже ощущали. И Маргарита Михайловна тех лет, не была исключением. Она влетела домой и с порога закричала:
«Вилен! Ты меня слышишь?»
Да, Вилен Евсеевич был супругом Маргариты Михайловны и остаётся таковым по сегодняшний день, хотя их разделяет интервал почти что в тридцать лет. Я про дни, а не про супругов.       
Как человек послушный, Вилен Евсеич тут же на призыв откликнулся и предстал перед возбуждёнными очами своей энергичной супруги.
«В чём дело, дорогая, отозвался муж, который перечитывал газету, прежде чем отправиться к дивану и телевизору».
«Бросай всё, закричала Маргарита Михайловна, бросай газету и скидывай тапочки, надевай пиджак и отправляйся на угол, за два квартала отсюда».
«Для чего такая спешка, Риточка, без всякого энтузиазма отозвался супруг и сжал газету ещё крепче». Его никак не обрадовала перспектива куда-то отправляться, удаляясь от дивана, телевизора и газеты, пусть даже и не очень интересной.
«Там продают яйца. По девяносто две копейки! Ты отправишься прямо сейчас и купишь три … Нет! Четыре десятка этих самых яиц!»
Когда Маргарита Михайловна говорила таким тоном, то становилось понятно, что спорить с ней бесполезно и даже – себе дороже. Будь Маргарита Михайловна Генеральным секретарём ЦК КПСС и прикажи она таким тоном построить коммунизм, вот прямо сейчас, его бы уже непременно построили. Вилен Евсеевич это гарантирует.
Тяжело и незаметно для жены вздыхая, Вилен Евсеевич взял тщательно отсчитанную сумму советских денег и отправился покупать те вожделенные яйца, что продавались за два, как минимум, квартала от их квартиры.   
Но вернулся супруг неожиданно быстро, нагруженный покупкой, которую послушно совершил, действуя строго по инструкциям, которые ему устно внушила супруга. За исключением одной маленькой инициативы, о которой супруг тут же громогласно сообщил Маргарите Михайловне.
«Риточка! Золотце! Я сделал всё, как ты меня просила. Но дай ещё денег. У меня не хватило …»
«Это как, встала в позу супруга, я всё два раза пересчитала. Там всё с точностью до копейки».
«На яйца хватило, спасибо. Мне на такси не хватило, радостно сообщил супруг».
«На какое такси, горе моё?! Закричала Маргарита Михайловна».
«Как – на какое? Удивился Вилен Евсеевич. Я что, должен, как дурак топать нагруженный этими яйцами? А если бы я упал и разбил их, не упоминая о том, что мог разбиться и сам?»
«Да я… я могла бы купить эти клятые яйца в магазине, что находится в нашем доме, пусть и по рублю с пятнадцатью копейками, и это было бы мне гораздо дешевле, чем платить за твоё клятое такси!!»
Вот такая она логика, разная даже для супругов, которые в остальные дни, не занятые покупкой «дешёвых» яиц, просто обожают друг друга, если до сих живут рука, что называется, об руку. Или я не прав?
Вечернее чаепитие
«Есть ли у тебя что новенького? – спросил меня, издалека так, мой приятель, режиссёр Алексей».
Я сначала принялся ему пересказывать историю про логику, мужскую и женскую, вы её уже прочитали, а потом вижу, как у него глаза блестят и как он хитро улыбается. Сразу понял, что ему есть, что мне поведать. И не ошибся, знаете ли. И ещё, подозреваю, что это приключилось с кем-то из его сродственников, хотя он так и не признался. А дело было так.
В старое время. В доброе время. Послали как-то в одну весь девушку молодую, по земству, которая окончила с отличиями женскую гимназию и получила, по нынешним временам излагаясь – лицензию на преподавательскую деятельность, то есть сделалась учительницей. Приехала она, значит, в одно село, в башмачках на высоком каблуке, на которые галошики приспособлены, в пальтишке с пелеринкою, голова обёрнута в вязаную мантилью, а в руках ридикюль и зонтик тючком сложенный. Фу-ты, ну-ты, одним словом. Да ещё ямщик выгрузил из возка своего большой чемодан с личными скарбами.
Народ собрался на новую учителку посмотреть, а потом сразу весь как-то рассосался, знать, чтобы мнением полученным беспромедлительно обменяться. Остался староста, которому сию учительницу на попечение определили, что называется в народе – на кошт, или на постой. Так ведь и у самого изба полнёхонька – мал-мала-меньше.
Почесал у себя под затылком да и кликнул соседа, капрала в отставке, который проживал бобылём  в справной ещё избёнке. Давай, мол, к себе на проживание учительницу забирай. А той – куда деваться? Так, с зонтиком сложенным и пошла.
Устроил её капрал в горнице, комнату определил, где она вещички свои личного применения развесила да расставила сообразно применению, а вечером её капрал для знакомства на чаепитие пригласил. Для этого, как полагается, вскипятил воду в медном самоваре посредством сосновых шишек, которые дают самый применительный жар. Трав всяких чайных назаваривал, и даже медком и маковыми баранками расстарался. Чего ещё надо? Под это дело и барышня вынесла жестяную баночку мармеладного содержания лакомству, а также стеклянную с импортным деликатесом под названием конфитюр. Полное, получается, удовольствие.
Увидела у капрала учительница на комоде старинную медную монетку и взяла её в руку, разглядывая на ладошке, пока хозяин доставал стаканы и расставлял всё на столе. Захотелось девушке блеснуть знаниями, полученными ею в женской гимназии.
«Знаете ли вы, Гавриил Кузьмич, что это за монета»?
«Так медный грошик это», ответствовал капрал и снова повернулся в столу.
«Правильней назвать её полуденьгой, или, как в народе именуют – полушкой, если разговор происходит в Москве, а то и четвертцою, если то же самое происходит в Новгороде. Полушка есть самая малая денежная величина в российской денежной нумизматике. При Иоанне Грозном сия московская полушка означала одну вторую серебряной деньги и весила три с половиной доли. На аверсе изображалась птица, а на обратной стороне значилось, монограммой, слово «государь».
И рассказала учительница некий исторический анекдот, имевший случай произойти в действительности. Великий русский учёный- естествоиспытатель Михаил Васильевич Ломоносов, кроме всего прочего, был создателем силлабо-тонического стихосложения и сделался крупнейшим поэтом- просветителем, чьи достоинства не раз подчёркивались Александром Пушкиным, про которого дополнительно рассказывать большой нужды нет. Именно Ломоносов создал оду, как поэтико- философское произведение и даже в стихах выражал научные трактаты. Но не о них идёт речь. Его высокой покровительницей была императрица Елизавета Петровна, которой он посветил очередную Оду.
В сей день, блаженная Россия,
Любезна небесам страна,
В сей день от высоты святыя
Елизавет тебе дана,
Воздвигнуть нам Петра по смерти,
Гордыню супостатов стерти,
И в ужас оных привести, …
Ода была написана в 1746-м году, на день рождения самодержцы, и была ею восторженно принята, а поэту было жаловано из казны 2000 рублей. Но ирония судьбы была в том, что когда обрадованный поэт и учёный явился за наградой, ему заявили, что казна в запустении и обещанную сумму ему могут выдать разве что медными полуденьгами. Должно быть, казначейские работники были уверены, что известный деятель науки разобидится и откажется от такой «награды». Но Михаил Васильевич много тратился на свои разнообразные научные опыты и крайне нуждался в денежном довольствии и тут же заявил, что его и такой вариант устраивает. Сказал, в общем-то сгоряча и в запале, потому как изменился в лице, когда означенными денежными средствами загрузили две подводы и выехали с казначейского двора. Какую-то часть этих средств учёный потратил, но большая часть из них так и оставалась при нём, так как трудно оперировать столь незначительными монетами.
Молоденькая выпускница гимназии думала поразить воображение своего гостеприимного хозяина этим рассказом, но капрал оставался если не равнодушным, то совершенно спокойным, отхлёбывающим из стакана круто заваренный чай и заедающим его баранками. В очередной раз отхлебнув чая, капрал заявил, что про Михайлу Ломоносова очень даже прослышан и – мало того – кто-то из его свойственников помогал русскому учёному в составлении «Атласа Российского», заказанного Ломоносову Географическим департаментом и Академической гимназией при Академии наук.
Раскрыв рот, девушка слушала капрала, который пересказывал уже свою историю, как его родственники- поморы рисовали для Ломоносова карты носов, губ и разных островов на северных ледовитых пределах России. Ещё в те годы учёный замысливал о Северном морском пути, по которому русские корабли должны были огибать весь необозримый континент, чтобы выйти на просторы Тихого океана. Если найти проходимый фарватер между ледяными полями и заснеженными берегами Сибири, то российское государство получило бы массу прибылей, как для торговли, так и для иных промыслов.
Рассказ капрала был не менее интересен, чем её исторический анекдот, да и чай был отнюдь не плох. Но много ли может выпить молоденькая девушка, учитывая то, что она только что вселилась в комнату, и требовалось готовиться ко сну? Сделав завершающий глоток, новоиспечённая преподавательница отставила стакан в сторону и вздохнула.
«Напилась? – Доброжелательно поинтересовался хозяин и продолжил, подкручивая седой ус. – Тогда кажи жопу».
Девушка едва не поперхнулась от неожиданности. Что ей было ответить на столь скабрезное предложение? Чтобы не закашляться, она ухватилась за стакан и подвинула его к самовару.
И снова они начали чаёвничать. И снова они разговаривали, но происходило это, как бы это выразиться, с налётом лёгкого напряжения. Со стороны квартирантки, глаза которой бегали от хозяина к самовару, и от связок баранок к выходу. Капрал демонстрировал самое что ни на есть добродушие и словоохотливость, но, видя затруднения вверенной в его попечение девушки, снова ей предложил, мол, кажи жопу да спать отправляйся.
Что могла ответить скромная целомудренная девушка, не знавшая объятий парней и даже ни разу ещё по-настоящему не целовавшаяся? Только снова хвататься за стакан и снова пить чай, который уже перестал казаться столь ароматным и привлекательным.
Но скоро сам хозяин с сожалением отодвинул от себя опустевший стакан. Он развёл руками и заявил, что в их селе он самый известный чаехлёб, и что никто до сей поры его перепить в чае не смог. Никто, кроме городской девушки. Он больше с ней тягаться не может и потому сам, первым, кажет жопу.
С этими словами ветеран- капрал перевернул стакан и с сожалением щёлкнул по донышку стакана жёлтым от табака ногтем.
«Это и есть ?.. – Дрожащим голоском спросила учительница».
«Да, кивнул головой капрал. Пьём ли мы водку, чай, либо сбитень, а то и квас, как напьёмся, стакан либо кружку опрокидываем и заявляем, что кажем жопу, что означает конец питию и что продолжения не будет».
Если бы знала бедная девушка толкование некоторые местных слов и выражений, то ей не пришлось бы всё ночь выскакивать из избы «до ветру». Но с чего-то опыт у нас нарабатывается. А с хозяином она сдружилась и жила до той поры, пока не обзавелась собственным хозяйством, но это уже совершенно другая история.


О чём можно поговорить ночной порой
«А знаешь ли ты, мне заявил мой старый знакомый и коллега, что как-то раз я разговаривал с композитором Евгением Догой?».
Я сначала не поверил, всё-таки Евгений Дмитриевич - лауреат Государственной премии СССР 1984-го года, а потом думаю – всяко ведь бывает, тем более, что у нас в коллективе эти лауреаты тоже имеются, пусть и по кинематографической части, но в количестве пяти личностей. Так что – не хухры-мухры. Но речь не об этом.
«И когда вы с ним познакомились? – Осторожно поинтересовался я, а коллега мой хитро на меня покосился и ответил». А что ответил, я вам сейчас и поведаю. Подчеркну лишь, что от первого и до последнего слова всё рассказанное – истинная правда, то есть, в нашей интерпретации опять же быль. Как у нас завелось, рассказываю вам от первого лица, как и было выслушано.
Расстроился я, помню сильно по поводу того, что сорвалась у меня поездка на экзотическое озеро Балатон. («Почему – Балатон, вопросил я, ведь речь шла о Евгении Доге»? «Кстати сказать – Сужениу Доге. Он ведь молдаванин, а что касается Балатона, то в следующий раз расскажу». «Тогда – ладно». «Тьфу, сбил ты меня, снова начинаю рассказ»).
Расстроился я по причине того, что на озеро Балатон не попал и купил, как это у нас в народе испокон заведено, сулейку зелена вина и сижу, грусть- тоску свою, значит, разбавляю. Мысли всяческие в голове закудриваются. И появилось у меня в душе желание кручиною своей с кем-нибудь поделиться. На часы посмотрел – ан уже первый час ночи. Сродственников будить или кого-нибудь из друзей домогаться как-то не с руки, невежливо и даже некультурно получается. А от этого ведь грусть никуда не девается. Сами, небось, понимаете.
Как это в русских народных сказках говорилось про главного героя? Грусть- тоска его снедает. И потом такие с ним приключения описывают, что – мама не горюй. А оно нам это надо – в час-то ночи?
Но душа-то общения всё равно требует. Что прикажете делать? Для полности ощущений доложу вам, что находился я в собственной квартире, не в кадастровом представлении, а в географическом, ибо речь идёт о годах советской принадлежности «я другой такой страны не знаю», со всеми вытекающими отсюда обстоятельствами. Но это я немного отвлёкся ...
Возвращаюсь обратно, то есть на кухню. Родные – напомню, что спят. А на стене радио в наличии, трёхпрограммного диапазона. Щёлкнул я его на предмет хотя бы голоса. Как будто кто в гости зашёл и ко мне обращается. Понимаете меня? Вижу, что понимать уже начинаете. И это при том, что у вас ни в одном глазу, как это классифицировал один наш замечательный сатирик «из греческого зала».
Попал я на волну радиостанции «Маяк» и шла там передача для полуночников, то есть для меня. И был там, у них, на радиостанции, в гостях композитор Евгений Дога. О музыке своей рассказывал. Сначала о балете «Лучафэрул», кантатах своих, симфониях, но ведущий его склонял перевести разговор на песни, или о музыкальные темы фильмов «Табор уходит в небо», «Мой ласковый и нежный зверь», «Лаутары» … Да вы сами всё это не раз видели, чего я вам объясняю. Не о том разговор.
Насупился я и думаю, чего это ведущий к человеку пристаёт, который речь завёл, как он секстами играет в … в … уже из памяти то произведение выпало. И тут ведущий говорит, обращаясь ко мне, мол, может кто из слушателей желает задать Евгению Митричу какой вопрос. И номер телефона называет. Два раза.
Далеко мне идти не надо было. Я из коридорчика тот номерочек набираю и слушаю гудок, а потом мне отвечают. «Алло, мол. Вы желаете задать композитору вопрос?».
«Конечно, отвечаю. Евгений Дмитриевич, очень меня волнует – почему вы так часто секстуете в рамках мажорного звукоряда?».
Говорю, и слышу с кухни свой слегка недовольный голос. Интересное, доложу вам ощущение. Это как увидеть себя со стороны. И самому жутко интересно вдруг сделалось. Опустил я трубку и отправился к радиоприёмнику. А там!..
А там композитор Дога разливался сладкозвучным соловьём. Вопрос мой его по-настоящему обрадовал, и он начал пояснять, что соотношение звуков по высоте меняется, исходя из необходимости, от высоких к низким, и наоборот, переходя от звуков секунд к терциям, от кварт к квинтам, и уж потом, от секст (малой и большой), к септимам и чистой октаве. И что мажорное воплощение свойственно ему ввиду его предпочтения в музыкальном исполнении. Доложу вам, что Евгений Дога знает, о чём говорит, и я с ним согласился. И стаканчик за его здоровье принял, а также за чистую, как слеза ребёнка, слушающего вальс из фильма «Мой ласковый и нежный зверь», октаву.
«Понятно ли я изложил свою теорию? – Поинтересовался у меня Дога, и я ответил ему, что вполне удовлетворён ответом». Ведущий мстительно доложил, что слушатель уже отключился от телефона и снова начал склонять композитора к поп- музыке, за что я его сурово осудил целой тирадой, уничижающей его самого и его ближайших родственников. Евгений Дога со мною молча согласился.
«Отличная история, уважительно заметил я, но откуда столь поразительные знания музыкальных интервалов и других терминов. Вы, верно, посещали в детстве музыкальную школу?».
«Нет, отверг мои предположения коллега. Просто я писал курсовую работу «М. И. Глинка – композитор- гражданин» и этот термин взял оттуда. Хорошая ведь фраза? Отчего её опять не применить, коли – по делу?» …


Международный разговор
«Это теперь, вздохнув, сообщил мне мой добрый знакомый, прочитав предыдущий рассказ и высказав мнение о его изложении, люди с лёгкостью выезжают за границу и перемещаются из страны в страну, а раньше всё было не так, совсем не так».
«Но, помилуйте, милостивый государь, отозвался я, не вы ли рассказывали мне о посещении славного града Лиссабона»?
«Да, было дело, мечтательно улыбнулся коллега, равно как и несостоявшаяся поездка на озеро Балатон».
«Чего не было, рассудительно возразил я, о том и переживать не обязательно».
«Не скажи, уважаемый, не скажи, снова вздохнул мой добрый приятель. К примеру, я до сих пор жалею, что не поговорил с Лондоном».
«С Джеком Лондоном, ухмыльнулся я, о его любви к жизни»?
«С городом Лондоном, о том, громко ли звонит Биг Бен, или как чисто подметают Тайм-сквер, или о том, о чём говорили нынче в Гайд-парке, или какого цвета шляпку надевала давеча королева Елизавета, или … Словом, поговорить было о чём».
Подробности этой истории меня изрядно заинтересовали и я начал выспрашивать подробности. Как это у нас заведено, я перескажу, как всё это услышал, то есть от первого лица.
Давненько это случилось, то есть точной даты сейчас и не вспомню. И даже год. Было это уже при Горбачёве и в воздухе начало припахивать капитализмом. Нашей страной уже интересовались в дальних весях и, по этой причине, делегацию наших журналистов, не помню уж по какой там линии, пригласили посетить Великобританию. А мой коллега, Владимир Николаевич, имея журналистское образование, обладал ещё и дипломом переводчика и – вы уже верно догадались – как раз с английского языка. Так что его участие в делегации было неоспоримо. Вот туда он и отбыл.
Это – преамбула курьёзной истории. Ибо, посетив несколько важных коллективных встреч, вся делегация, в полной составе, отправились в настоящий английский паб, где капиталистической национальности люди вкушали светлый английский эль, или тёмный ирландский портер, а то и прозрачный шотландский виски, по интернациональной своей потребности. И вот, затесавшись в этот «клуб по общим интересам» наши журналисты принялись себя потчевать, как за счёт принимающей стороны, так и за свой собственный.
Всё это проходило уже на четвёртый день загранкомандировки, и Владимир Николаевич успел сделать звонок домой, а теперь пришла ему в голову фантазия позвонить ещё и кому из коллег, поделиться своими, как это называется – впечатлениями, этакое звуковое «селфи». Как вы уже догадались, для звонка он выбрал именно меня.
Надо сказать, что это было верное и взвешенное решение, потому как я полностью бы разделил все его радости, потому как не кто иной, как я, уже бывал в таком примечательном месте, как Лиссабон. К тому же был уже вечер, и по всем прикидкам выходило, что я непременно должен быть дома и готовым для общения. Все это так, но одно не учёл коллега, что я могу оказаться в Богородском районе нашей обширной области и ещё оттуда не вернуться.
По этой важной причине к ожившему телефону подошёл не я, а мама. Она подняла трубку, откуда ей сообщил вежливый голос незнакомой девушки, что сейчас с ней будет говорить Лондон. Мама, всю жизнь проработавшая в советской общеобразовательной школе, прекрасно представляла, где находится Лондон и как он может сочетаться с телефонной трубкой, которую она держала в руках. И в этот момент из мембраны послышался вальяжный голос Владимира Николаевича и сообщил, что это и в самом деле Лондон. Но голос, по маминым ощущениям, содержал изрядное количество алкогольных паров, что никак не могло сочетаться со столицей столь влиятельного государства. По этой важной причине и следуя руководству знаменитого театрала и режиссёра Константина Сергеевича Алексеева, которого все вы знаете как Станиславского (мы говорим про его фразу – «не верю!»), мама сухо сообщила телефонной трубке, что Сашеньки нет дома по той причине, что он отправился в Китай. По маминому мнению это всё было логично, с точки зрения антагонизма, то есть единства противоположностей. К тому же я служил на границе с Китаем и вполне мог быть там, хотя, применительно к тому моменту, я возвращался из Богородского района.
Примерно через час после этих «незначительных» событий я прибыл домой, и мама сообщила мне, что кто-то из моих знакомых, кто именно она не разобрала, но поняла, что голос знакомый, довольно глупо пошутил, и заявил, что звонит из Лондона.
«Эх, мама, с горечью ответил я, сматывая с шеи толстый вязаный шарф, пропахший ароматами богородских хозяйств, а ведь всё это было чистой и незамутнённой правдой. Мой коллега, Владимир Николаевич, действительно уехал в Англию. Ты меня лишила такой возможности – пообщаться с товарищем из столь отдалённых местностей».
«Но тебя ведь всё равно не было дома, сухо напомнила мне мама, пождав губы куриной гузкой». На этот факт мне возразить было нечего, и я только горестно вздохнул. Теперь вот вспоминаю о международном разговоре, которого, собственно говоря, так и не было.


Стул
Историю, которую вам предстоит услышать, поведал мне один из коллег, Андрей, телевизионный оператор высшей категории и богатого практического опыта. Когда-то, в самом начале восьмидесятых годов, он был командирован в стольный град для повышения профессиональной квалификации, которое заключалось в теоретическом прослушивании курса лекции, а также в подтверждении практических навыков, то есть надо было принять участие в процессе павильонных съёмок. Впрочем, пусть этот случай он расскажет вам сам.
Работа на телевидении напоминает собой сверкающую скалу некоего айсберга, плывущего в эфирном океане. Все видят эту сияющую красочную гору, не помышляя о том, что это не более, чем видимая часть, но самое главное происходит в той невидимой глазу телезрителей части, которая скрыта под поверхностью их внимания и остаётся «за кадром». Сколько трагических, а порой и курьёзных случаев происходит в той жизни «под поверхностью», о которой мало кто знает, участники тех событий имеют громкие имена и оглушительную популярность. К примеру, широко известный половину века назад Юрий Борисович Левитан, сын обычного портного, диктор Всесоюзного радио, обладал дивным фактурным голосом, который хорошо знал каждый из россиян, но внешность его была не такой выразительной. Если судить по его голосу, то это должен был быть этакий богатырь, витязь, Александр Пересвет, Евпатий Коловрат, Ермак Тимофеевич, этакий Шаляпин от дикторского микрофона. На самом же деле он был невысокого роста, довольно сухощавого сложения, с узким лицом и высоким залысым лбом, под которым виднелись увеличенные очками глаза. То есть – ничего особенного, пока он молчал, но стоило ему начать говорить и … посредством его тембров и дикции раскрывалась вся широта русской души. То есть – особо примечательный человек. Недаром ведь именно ему поручалось довести до ушей народа все самые важные вести. Многие представляли, что они слышат, как говорит Кремль, на котором сияют рубиновые звёзды. И вот, когда надо было зачитывать тот самый знаменитый текст об окончании войны, Великой Отечественной войны, Юрий Борисович Левитан спешил в радиокомитет, чтобы встать у микрофона и объявить долгожданную торжественную весть. И народ знал, что скоро скажут нечто грандиозное, этакое «сообщение века», и все, буквально все, высыпали на улицы, поближе к рупорам радиосвязи. Собрались толпы людей, и они заполнили всё пространство. Люди стояли плечом к плечу и ждали … они ждали … а между них пытался протиснуться к зданию Радиокомитета невзрачный очкарик в шляпе. Его никто не знал, и его пропускали с большой неохотой, ему ворчали вслед, а кое-кто даже растопыривал локти в стиле «ходють тут всякие». Юрий Борисович протискивался вперёд и с отчаянием понимал, что он опаздывает, опаздывает в свою будку радиостудии. Разве мог он, обычный слабый человек что-то противопоставить стихии коллективного целого? А ведь мог. Свой голос. И Юрий Борисович заговорил. Своим торжественным бархатным баритоном. «Говорит Москва! Работают все радиостанции Советского Союза!..» И это было так волнующе и имело такую необычную силу, что люди расступились перед этим только что неприметным человеком, и он устремился по людскому «коридору» и успел в свою будку, и скоро уже все люди, всё население страны услышали, что эта война закончилась нашей убедительной победой.
А вот ещё один довольно забавный случай с тем же Левитаном, Юрием Борисовичем. Никита Владимирович Богословский, кроме того, что был замечательным композитором советской эпохи, автором музыки для многих песен и фильмов, был ещё и довольно весёлым человеком, любившим шутки и розыгрыши. Как-то он подошёл к Юрию Борисовичу и попросил его что-нибудь нарисовать в подарок. Диктор очень удивился и заявил, что рисовать не умеет, на что композитор ответил, что это совершенно неважно, и он просто хочет получить подарок из рук уважаемого человека. Юрий Борисович пожал плечами и нарисовал, простым карандашом, набросок бревенчатого дома, в окружении деревьев, после чего подписался. Богословский вежливо его поблагодарил, сделал к наброску рамочку, а потом всем показывал и уверял, что это «подлинный Левитан». Для полноты картины остаётся напомнить об ещё одном Левитане, Исааке Ильиче, русском художнике- пейзажисте, которому было присуще богатство поэтических ассоциаций и даже мажорность в написании своих пейзажей. Но я хочу рассказать о встрече с другим человеком.
После прослушивания курса лекций я отправился в студию на съёмки передачи «В мире животных», которую долгие годы вёл Николай Николаевич Дроздов, зоолог и зоогеограф, кандидат биологических наук, профессор МГУ, путешественник, писатель и много ещё кто, короче говоря – крайне разносторонняя и легендарная личность. Популярней его был разве что Юрий Александрович Сенкевич, врач, кандидат медицинских наук, путешественник и тоже телеведущий, но уже другой передачи – «Клуба кинопутешественников».
Работали мы в тот день с ветераном московской телестудии, очень колоритной внешности. Одновременно он походил на штангиста и композитора, на гроссмейстера и укротителя хищников, взяв у всех этих представителей героических и творческих профессий несколько характерных деталей внешности. И, при этом, он был ещё и знаток европейского кинематографа. Пока мы дожидались Николая Николаевича, затеяли разговор о кинематографе Франции.
«Кинематограф создали во Франции, авторитетно заявил московский коллега, и придумал его Луи Люмьер, сын художника, активно занимавшийся фотографией. К его увлечению присоединился брат, Огюст. Потом их так и называли – братья Люмьер, создатели кинематографа, но главным у них был всё же Луи. Он разработал съёмочный аппарат и снял первый в истории фильм «Прибытие поезда на вокзал Ла Сьота». Потом появился «Выход рабочих с завода Люмьер», «Политый поливальщик» и прочие короткометражки. Среди них была и такая поэтическая вещичка, как «Купание Дианы». Особенного в этих работах не было ничего, да это было и не важно. Это как первый самолёт, изготовленный Уилбером и Орвиллом Райт, пролетевший каких-то пару десятков метров. Главное – создать прецедент, понять сам принцип, а дело улучшить его, уже понятие второстепенное. Это как зачать человека. Его потом можно воспитать и обучить и сделать из него великую личность. Но он бы никак не состоялся, если бы его не было. Так?»
Это звучало логично, и я с коллегой согласился.
«Идём дальше, продолжал ветеран, раз кинематограф зародился во Франции, то логично предположить, что самым сильным он здесь и оставался. Можно вспомнить Луиса Бунюэля, который хоть и был испанцем, но кинематографистом стал во Франции. Видел ли ты его фильм «Андалузский пёс», который он сделал на пару с Сальвадором Дали, который там даже снялся?»
Я ответил, что читал только отзывы, и они были двоякими.
«Да, кивнул головой мэтр телевидения, никто и не утверждал, что фильм этот простенький. Надо учитывать, что Бунюэль тогда много общался с Максом Эрнстом, Ивом Танги, с тем же Дали, с поэтом Гарсиа Лоркой. Они тогда жили символизмом, потому и творчество своё переполняли намёками. Считалось, что человек подготовленный может видеть больше, чем обычный человек и надо показать ему суть вещей с особого ракурса. Так и появился «Андалузский пёс». А затем был снят «Золотой век», крайне скандальная лента, учитывая нравы первой половины двадцатого столетия. (Не путать этот фильм с «Двадцатым веком» Бернардо Бертолуччи, не менее эпатажном и скандальном). Если бы не было этого фильма, а затем ещё нескольких за ним последовавших, то, возможно не было бы и сексуальной революции, движения хиппи, молодёжных революций в Париже 1968-го года и мир сегодня был бы совсем другим. Ты это не находишь, дружище?»
Конечно же, я согласился с этим монологом, и только высказался, как раскрылась дверь в студию, и вошёл Дроздов. Конечно же, я его узнал и поздоровался. Он расцвёл яркой улыбкой и направился к своему месту. Мой коллега принялся священнодействовать, выставляя на ведущего правильный свет. Надо отметить, что у каждого человека имеются особенности лица и фигуры. Недаром ведь во время кастингов актёров фотографируют в фас, профиль и на три четверти, чтобы выявить эти сильные и слабые стороны внешности. Заметили ли вы, что в фильмах отрицательных героев часто показывают жующими? Это делается для того, чтобы зрители прониклись к ним антипатией, которую вызывает шевеление некоторых групп мышц на лице. И сажают этих несимпатичных персонажей так, чтобы шевеление челюсти было хорошо видно зрителям.
Но давайте вернёмся к Дроздову. Мой московский коллега светом выделял те детали облика Николая Николаевича, которые его украшали, и затенял те, которые желали оставлять лучшего. Дело непростое, но выполнимое. Дроздов это понимал и терпеливо сидел на месте. То есть он сидел неподвижно первые пять минут, а потом начал ёрзать на месте и как-то раскачиваться.   
«Николай Николаевич, сделал замечание мой коллега, посидите немного, нам надо настроиться».
«Извините меня, товарищи, в интонациях сожаления тут же отозвался ведущий. Дело в том, что стул» …
«Что со стулом?»   
«Понимаете, продолжал ёрзать Дроздов, вы не представляете, как важно чувствовать комфорт, чтобы ничего вас не отвлекало от темы. А здесь … как-то не так … Я думаю, что всё дело в этом стуле. Да, я уверен, что вся причина кроется именно в нём».
Николай Николаевич решительно поднялся, и я направился к нему, чтобы забрать злополучный стул и заменить его другим, но Дроздов замахал руками:
«Ах, оставьте это! Я сейчас пойду, распоряжусь, попрошу, в конце концов. Я сейчас приду».
Не успел я сказать и слова, как Дроздов направился к выходу из студии и скрылся за дверями. Я посмотрел на своего более опытного товарища, на что тот рассудительно заметил:
«Он распорядится и придёт. На чём мы остановились?»
«На Париже 68-го года».
«Париж! О-ля-ля! Это настоящий рассвет кинематографа. Именно в Париже родился тот самый Жорж Мельес, который и сделал кинематограф кинематографом. Родившийся в семье владельца обувной фабрики, он сделался восторженным поклонником нового явления, представленного братьями Люмьер. Жорж Мельес присутствовал на всех короткометражных показах Люмьер и загорелся идеей создания новой ветви в искусстве. Он продал свои права на часть фабрики отца своему брату, Гастону, и выкупил театр у вдовы Робера Удена. Надо сказать, что сам Жорж Мельес был удивительным человеком, которого даже называли эксцентриком. В молодости он увлёкся искусством иллюзионизма и освоил искусство отвлечения внимания и показа фокусов. В то время на арене цирка царствовал Гарри Гудини, и Жорж Мельес воспылал желанием соединить цирк и театр. Надо сказать, что эту его идею на сегодняшний день воплотили создатели цирка «Солей», или «Солнечного цирка», как он переводится на русский язык. Жорж Мельес начал создавать свой театр, но в это время его увлек показ фильмов Люмьер, и Мельес понял, что этому зрелищу предстоит великое и богатое будущее. Мельес постарался взять дело в свои руки, но у братьев Люмьер были свои планы и они не пожелали с ним сотрудничать. Тогда эксцентричный парижанин поехал в Лондон, купил проектор у Роберта Поля, а затем по собственным чертежам изготовил кинокамеру. В Монтрее Жорж открыл собственную киностудию и начал снимать свои фильмы. Если Люмьер делали видовые или бытовые зарисовки, то Мельес проявлял свою буйную фантазию. К примеру, ему принадлежит первый фантастический фильм- шутка «Путешествие на Луну», продолжительностью в двадцать одну минуту. В своём роде Жорж Мельес был гениальным человеком. Он придумывал сам спецэффекты. Его приёмами пользуются кинематографисты до сегодняшних дел. Увы, но его восторженность сыграла против него. Он не выдержал конкуренции со своими заокеанскими коллегами. Все его приёмы бессовестным образом перенимали американские кинематографисты. Если Мельес тратил большие деньги на разработку съёмочных приёмов, то они просто перенимали их у него. Экономический шпионаж в чистом виде. Жорж Мельес, который открыл первый в Париже кинозал, переоборудовав для этого театр Удена, попытался открыть в США филиал своей компании, который возглавил его брат Гастон. Но это не помогло, и Жорж оказался на пороге банкротства. В 1912-м году он снял свою лучшую работу «Завоевание полюса», но и это не помогло. В мире началась Великая война и музы поблёкли под громом пушек. Поля Европы перелопачивали снарядами, а за океаном всё было в порядке. Так американский кинематограф сделал определяющий рывок вперёд».
Мой московский коллега повздыхал, явно переживая за кинематограф Европы, но кручиниться долго не смог и скоро бодро продолжил свой рассказ.
«Первое время главными были драматурги, поэты, писатели и прочие литераторы. Именно от их стараний и зависело всё. А актёры считались всего лишь тем необходимым инструментом, посредством которого и происходило зрелище. Понятно, что долго так продолжаться не могло и, постепенно на первый план начали выходить режиссёры. Эйзенштейн, Пудовкин, Александров (Мормоненко), Пырьев. Какие имена! Какие фильмы! Подумать только, с начала века наш кинематограф и мировой шли вровень, что называется – «ноздря в ноздрю». Фильмы с Чарли Чаплином и Игорем Ильинским смотрелись практически с одинаковым успехом. Нас подвело то, что мы начали отрываться от всего мира за тем, что было названо «железным занавесом». В то время, как кинематографисты Европы, Америки и Азии как-то общались на разного рода фестивалях, у нас были заняты построением если не коммунизма, то социализма «с человеческим лицом», а это развивает, уж извини меня за такие слова, разве что соцреализм товарища Пырьева. А вот взять Андре Антуана, возвращаясь в Париж. Он ведь начинал работать клерком в Газовом обществе, но начал посещать в свободное время драматический кружок и – человека словно подменили. Со временем газовщика сменил театрал. Антуан даже создал свой собственный театр, который назвал Свободным, что сказывалось на том, что актёры, будь то любители или профессионалы, платы за свой труд они не получали. Они создавали тот образ, за который их начинали ценить. Вдумайся в это слово – «ценить». Это была самая настоящая фьючерсная сделка, то есть артист вкладывается в себя, а потом получает гонорары за участие в фильмах, которые задумываются под конкретного актёра. Высшим наслаждением для зрителей, считал Андре Антуан, и бывает актёрский состав, который увлекает своей игрой и ситуациями. Надо отметить, что Антуан был против мелодрамы, как жанра, добиваясь той жизненной правды, которая заключает в себя настоящую, а не нарочитую трагедию. Андре Антуан первым во Франции поставил «Власть тьмы» Толстого. Режиссуру, как искусство, создал Жак Копо, организовавший в 1913-м году «Театр Старой Голубятни» («Вье Коломбье»). Жак Копо имел огромное число последователей и уверял, насколько важна для работы та атмосфера, которая условно называется кухней искусства» …
В этот напряжённый и ответственный момент открылась дверь студии, и всё очарование парижской режиссуры начало вытягиваться появившимся сквознячком, а в павильон вошёл весьма импозантный товарищ в двубортном пиджаке и с улыбкой, навсегда приклеенной к его чрезмерно румяному лицу.
«Николай Николаевич прислал меня решить проблему, заявил гость, и я готов к действиям».
Мой коллега объяснил, что вся проблема заключается в стуле, который чем-то не понравился ведущему. Улыбчивый товарищ тут же пристулился, и начал на нём ёрзать и подпрыгивать. Стул обиженно скрипел, но так и не развалился, сколь товарищ не пытался это сделать. Наконец тот вскочил с него и снова заявил, что нерешаемых проблем не существует, после чего покинул павильон, оставив стул на том же месте. Мне показалось, что я слышал, как стул облегчённо вздохнул. Впрочем, может это был коллега.
«На чём мы остановились, поинтересовался он у меня».
«На кухне, честно напомнил я».
«Кухня, задумчиво произнёс ветеран, ах да, кухня. Лично я предпочитаю грузинскую. Как ты относишься к грузинской кухне?».
Я ответил, что совсем её не чураюсь, и что прямо сейчас не против бы отведать карский шашлычок, да под киндзмараули. Коллега мой заметно оживился и объявил, что война войной, а обед должен состояться «при любой погоде», то есть по расписанию.
«Всё равно сейчас никто сюда не придёт, потому как все сейчас отправятся кушать Сациви и Лобио, на худой конец – Хачапури».
Все эти перечисления провоцировали на выделение желудочного сока, и мы отправились на обед. Что там подавали, мне сейчас уже не вспомнить, да мы там особо и не говорили, но когда вернулись, как-то само собой коллега перешёл на грузинский кинематограф.
«У каждой республики имеется своё кино. Но оно слишком затенено русским кинематографом, который, смею напомнить, был полноправным членом мирового кинематографа. Единственным, кто, наверное, выделялся, был кинематограф Грузии. Насколько это исторически было предопределено, сказать не возьмусь, но это было так. Должно быть, по той причине, что грузины всегда считали себя самодостаточными. Этакими князьями на общем собрании. Там до сих пор человек, владеющий отарой или виноградником, считает себя князем и доказывает происхождение своего рода от царицы Тамары или царя Давида Строителя. Отсюда и мечтательность, отстранённость, умение видеть чуть больше, чем прочие. Взять хотя бы Михаила Чиаурели. Смотрел ли ты его фильм «Клятва», за который его наградили Государственной премией?»
Не помню, что я ответил, но это было что-то маловразумительное. Тогда московский коллега пустился в детальный разбор фильма Чиаурели, а затем переключился, почти без перерыва, на творчество других режиссёров.
«Можно ли считать Георгия Данелия чисто грузинским режиссёром? Строго спросил меня ветеран телевидения и, не дожидаясь моего ответа, сам же пустился в сентенции. Я думаю, что и да, и нет. Да, в том смысле, что его творчество максимально лирично и воздушно, а нет, потому что в нём присутствует и некая прагматика, как дань того, что он слишком много времени провёл в Москве. Как-то принято считать его фильмографию с картины «Я шагаю по Москве, где он собрал весь свой курс по ВГИКу и сделал красивую лёгкую комедию. Но я бы всё же вспомнил его первые работы – фильм «Тоже люди» по эпизоду романа «Война и мир» великого Толстого, а также кинокартину «Серёжа». С них и начался тот Данелия, которого мы знаем, который снял «Афоню» и «Мимино», разные по наполнению, но которые вошли в список лучших фильмов советского и российского кинематографа. Здесь присутствует тот неуловимый переход из комедии в трагедию и снова в комедию, что встречается (говоря о кино), не так уж и часто, но это единство противоположностей вовсе не исключает одно другого, а наоборот – дополняет и обогащает. А взять Отара Иоселиани, который обучался у Александра Довженко. Вот он сумел передать душу грузинского … как бы это сказать … грузинской общности. Посмотри фильмы «Листопад», «Жил певчий дрозд», «Пастораль», которые составили своеобразную трилогию. Кажется, что кинематографом занялся художник. Он сначала рисует ряд картин, а потом заставляет их ожить, заставить нас, зрителей, увидеть эти свои ожившие картины. Недаром Грузию называют продолжением Италии. Кинематограф Италии имеет что-то общее с кино Грузии. Я думаю» …
Дверь студии снова распахнулась и в павильон ворвалась молодая девчонка с косичками, в короткой юбчонке и громадных очках. Она прижимала к груди огромную папку, словно принесла в ней стопку нарисованных акварелью этюдов. Но она строго посмотрела на нас, поправила очки и спросила нас, что там не понравилось Дроздову. Мой коллега терпеливо выдержал её пристальный взгляд, а потом указал на стул. Девчонка приблизилась к стулу, долго его разглядывала через свои окуляры, потом вздохнула и заявила, что ничего страшного не случилось, и сейчас она кого-нибудь направит сюда для решения проблемы. После этого она гордо удалилась. Коллега посмотрел ей вслед и ехидно назвал её пигалицей.
«На чём мы остановились?»
«Кинематограф Италии, уверенно подсказал я».
«Ага, обрадовался коллега, есть такое дело. Итальянским кинематограф – это такой Олимп, возвышающийся в Стране Кинематографии. Имеется там и собственный Зевс. Это лично моё мнение. Это – Федерико Феллини, который мифологизировал реальность, наполнил её таким глубоким и сакральным содержанием смыслов, каким наполнил жизнь простого человека Фёдор Достоевский, с точки зрения просвещённого обывателя. Обычный обыватель обо всём этом не задумывается, а на жизнь глядит сквозь витрины супермаркетов. Об этом, кстати сказать, и говорит фильм «Сладкая жизнь». Я уже отметил, что кинематограф Грузии слагается из комедии и трагедии, пропустившие корни в теле друг друга. То же самое стало визитной карточкой самого Феллини. Посмотрите его «Сатирикон», «Казанову», «Амаркорд». Кстати сказать, многое в личности Феллини получило толчок в общении с другим корифеем – Роберто Росселлини. Кинематограф придумали во Франции, развили в Соединённых Штатах. Первые фильмы ужасов начали снимать в Германии, вспомним Фридриха Мурнау, мелодрамы- во Франции (Клод Лелюш, Вадим Роже и прочие), боевики – в США, комедии – в России и США, но именно в Италии эти жанры развили до состояния гротеска. Это уже упомянутые мною фильмы Феллини, ужасы Ромеро и Ардженто поражают своим обилием крови, а боевики Дамиано Дамиани и – в особенности – Серджио Леоне с его «спагетти-вестернами», где револьверы палят со скоростью пулемётов, а трупы собирают с помощью тачки … Это – нечто … Италия оказалась придуманной страной оперы и мафии, где все поют и льются реки крови. Вместе с тем кино Италии нельзя представить себе без Микеланджело Антониони, поэта в своём восприятии мира. Его работы ещё долго будут очаровывать своей романтикой зрителей, а знатоков радовать своими скрытыми смыслами. Я не могу не сказать о» …
Трах! Двери студии раскрылись и в павильон вошли два крайне деловых субъекта, одетых в синие рабочие комбинезоны.
«Где он? Громко вопросил один».
«Кто? Удивился ветеран и знаток мирового кино».
«Ваш клятый стул».
Рабочему был указан тот злополучный стул, приспособиться к которому оказалось выше сил ведущего. Рабочий подошёл к нему и, без всяких церемоний поднял его и швырнул в сторону, в то время, как его товарищ притащил другой, в точности такой же, который находился в метре от первого и который я собирался поставить к столу ведущего сразу же, как Николай Николаевич показал тень сомнений. После этого оба рабочих развернулись, и, не обращая на нас никакого внимания, удалились прочь, для свершения вещей крайне важных, если судить по их суровому облику. Пустячное дело заняло ровно две минуты их времени. Мы принялись разглядывать стул, пытаясь найти принципиальные отличия его от предыдущего варианта. За этим занятием и застал нас Дроздов, который незаметно появился в павильоне, словно и не уходил никуда.
«О, заявил он, радостно устремившись к своему месту, как я погляжу, к моей просьбе всё же прислушались. Вы себе не представляете, друзья мои, насколько важно, чтобы тебя ничто не отвлекало, никакое неудобство. Вот сейчас мы начнём и выполним всё, что должны сделать. Вот сейчас» …
Николай Николаевич радостно ёрзал на стуле, ничем не отличавшегося от того, который был отвергнут, а потом взглянул на часы, приютившиеся на его руке.
«Впрочем, пожалуй, уже слишком поздно. Мне, пожалуй, уже не успеть. Пожалуй, я буду думать об этом досадном недоразумении, и эта мысль не позволит мне сконцентрироваться на … на … А впрочем, можно ведь всё перенести на завтра, на утро, и тогда нам не придётся спешить … Как вы считаете, товарищи?»
Конечно же, товарищи были не против. Мало того, товарищи в этом поддерживали ведущего и были готов отложить всё на завтра, в особенности - я, так как именно сегодня заканчивалась моя командировка и вся творческая миссия. Я попрощался с Николаем Николаевичем Дроздовым, я попрощался со своим коллегой- оператором и отправился в общежитие, раздумывая по дороге о злосчастном стуле. Подумать только, сколько было вокруг него бессмысленной на неискушённый взгляд суеты. Но потом у меня появилась мысль о том, что это всего лишь краткий фрагмент некоей одной большой истории, которую я не мог видеть и оттого оценить по достоинству. Я шёл и размышлял о превратностях судьбы и о том, сколько же мимо нас проносится разного рода событий, действительного смысла которых мы уяснить не в силах, и нужен специально обученный человек, Мастер, который увидит всю картину в целом, а потом снимет фильм, гениальный фильм, в котором мы все примем участие и только тогда разберёмся, что в нашей жизни не существует мелочей, а всё, буквально всё, несёт в себе разумное основание и, лишь общими усилиями, мы добьёмся завершения процессов и выстроим своё мироздание, что и является действительной целью нашего существования.


Отличница

Эту историю я услышал по радио, уже давно, но мне она запала в душу, что называется. Сейчас я попробую пересказать её вам так, как она мне запомнилась. Кое-что, как это водится – совру, может, самую малость, кое-что переиначу, не без этого, но правды там останется в избытке; имена изменю, да и имён там будет всего-то лишь парочка, самых главных действующих лиц, от взаимоотношений которых всё и случилось. Только вы не думайте, что там подразумеваются какие-то амуры, хотя главная героиня могла бы вызвать самые горячие и волнующие страсти. Тут – совершенно другое. Откладывать далее рассказ совсем невозможно, оттого – слушайте, и не говорите, что я вам всё соврал. Итак …
Произошло всё в главном городе одной северной области. На берегу, то есть, студёного моря, хотя плеск его волн останется на рубеже слышимости. Жила- была девушка, умница- разумница, красавица- глаз не оторвать. Как ведь обычно бывает – уродится девушка красивой, и жизнь себе сочинит наперёд на этой самой красоте основанной. Женихи там, принц на белом коне и она – ягода- малина. Потом свадьба и белый «мерседес», увлекающий молодую черту в сторону светлого горизонта, над которым маячит надпись аршинными буквами – что-то там про счастье. Никому ведь не запретишь мечтать, и это чувство может заменить это самое искомое счастье. Бывает ведь такое, редко – но бывает.
Теперь на другую ситуацию взглянем. На другую девушку. Девушка и девушка. Молодые, они ведь все симпатичные, но порой и сами понимают, что красота та ненадолго. Только года пальчиком строго погрозят, и красота та блекнуть начинает. Конечно, имеются разные косметические ухищрения, но себя-то не обманешь. С другой стороны, если обмануться хочешь, то тогда – конечно. Вольному, мол, воля, но только хорошо ли будет лукавить перед собой? Вот не самая красивая девушка и начинает предпринимать попытки что-то там сделать, взять, как говорится, другими качествами; получить разные там умения, навыки, то есть овладеть науками, получить полезную профессию, занять в жизни завидное положение, которое расцветит её неожиданными волнующими красками. Как-то так … Посмотрит на неё иной потенциальный воздыхатель, прикинет разные там перспективы, и – предложение сделает. Путь, сами понимаете, тернистый, но более реальный, чем первый вариант – с принцем и белым конём ли, иномаркой, не суть важно.
А тут – два варианта в одном, то есть краса неописуемая, характер лёгкий, да ещё отличница, самая умная не только в классе, но и в школе, да что там говорить! – во всех школах области (может и соврал, но от чистой души, право слово). И звали девушку соответственно – Анжела, то есть «ангел». Отпад …
А тут ещё одно обстоятельство объявилось. Анжела, как вы понимаете, закончила школу с золотой медалью – до сих пор такая практика ещё водится. Относительно медальной «пробы» сказать ничего не могу – выглядит убедительно. Да ещё и такая обладательница – держите меня семеро. И ещё – но об этом чуть позже ...
Объявлено было по случаю выдачи аттестатов и награждений торжественное мероприятие, то ли во Дворце культуры, то ли в здании Областной администрации. И вот появился второй персонаж истории – местный мэр. Это был весьма необычный человек. Есть такое понятие, введённое Львом Николаевичем Гумилёвым – пассионарная личность. Это тот же человек, но брызжущий энергией и той своей энергией способный увлечь за собой других. Пассионарием был Лев Троцкий, а вот Сталин – не был, и потому Сталин всю жизнь завидовал Троцкому, а потом и вовсе со света его сжил. Из пассионариев получаются полководцы или авантюристы. Генри Морган, граф Калиостро, Емельян Пугачёв. Таких можно перечислять долго, но вы уже меня поняли, не так ли? Таким был и мэр областного северного центра. Фамилия его была … скажем – Невский. Хорошая фамилия. Кстати сказать, этот мэр даже как-то был кандидатом в российские президенты. Чувствовал он за собой такой потенциал, но назначили другого. Как это водится. Попереживал мэр Невский да успокоился. Много ведь и других славных дел, из которых можно составить знатный капитал. Чем он и занимался в свободное от иных дел время.
Собрались люди добрые в украшенном зале, где лучшим выпускникам выдавали аттестаты, грамоты и медали, а потом появляется, весь в белом, Невский, и, хорошо поставленным голосом, объявляет, что у них имеется тысячный лауреат золотой медали. Зал взорвался, конечно – аплодисментами. И выходит наша Анжела, и тоже в белом платье. Не знаю, что уж она там мэру говорила, за общим шумом не слышно ничего, но только тот снова руку поднял и попросил тишины. Все решили, что он теперь предложение руки станет делать той красавице, что перед ним взор потупила, алая от скромности и от общего внимания. А мэр тем общим вниманием упивается, паузу держит, а потом и заявляет, что решением самых влиятельных людей города тысячному лауреату решено сделать запоминающийся подарок – самый настоящий автомобиль.
Все так и ахнули. А громче всех – виновница торжества. Наверное, потому, что в руках микрофон держала, для ответного слова. Но обрадовалась так, что готова была перед всеми подпрыгнуть от восторга, но сдержалась – платье на ней расфуфыренное было, народу много, да и вообще – впереди взрослая жизнь маячила, со своими соответствующими приличиями. Сдержалась, короче, но обрадовалась очень даже искренне. А мэр Невский в руках бумагу красочную держит и над головой её поднимает, чтобы из самых дальних рядов видно было.
«Это, поясняет, сертификат на обещанный автомобиль, который находится в автосалоне». Тут появляется ещё один лощёный господинчик в импортном прикиде от кутюр, и подтверждает истинность мэрских слов. Это был хозяин сети автосалонов, известных по городу. Все снова принялись хлопать, в том числе и виновница торжества, стараясь при этом не уронить аттестата, медали, грамоты и ещё чего-то. А Невский снова руку поднимает в знак того, что дальше говорить будет.
«Царский подарок, не правда ли, товарищи? (Все зашумели, да, мол). Но всё не так просто. Мы действительно дадим Анжеле машину, иномарку, на которую она может посмотреть хоть сегодня, но в собственность вступит лишь через пять лет».
Все с восторгами как-то успокоились, а Анжела так и вовсе незаметно слезу с глаз стряхнула, осторожненько, чтобы макияж не попортить. Неужели это такая шутка?
«Всё на полном серьёзе, – громко заявил мэр Невский. – Машина действительно стоит в автосалоне и ждёт свою владелицу. Но мы никак не заинтересованы, чтобы лучшие люди нашей области уезжали в столичные города, а уж тем более – за границу. Ты сядешь за руль своего авто в том случае, если останешься в нашем городе после окончания школы и проведёшь здесь пять лет. Пять лет – и машина твоя. А уже потом, если захочешь, можешь на этой машине ехать куда угодно, хоть на край света»!
И все снова принялись кричать и аплодировать. В зале было полно взрослых людей, которые понимали, что пять лет, это ничтожный срок, что пять лет проносятся мухой, и что машина, считай, уже в кармане этого красивого приталенного белого платья. Вот только Анжела хоть и улыбалась, но вид у неё был не такой счастливый, как только что. Почему так? Напомним, что она была, хоть и в макияже, вычурной причёске и умопомрачительном платье, но она ведь оставалась девчонкой, для которой пять лет – это целых пять лет (!), треть жизни, которую она прожила. Это же – почти бесконечность!
А мэр Невский соловьём разливался и рассказывал о специальной программе, которая создана, чтобы поднять их северный регион и безмерно укрепить за счёт умело выставленной кадровой политики, и случай с Анжелой – это один из примеров той будущей политики. Шуму было много и эмоций – выше крыши.
Можно написать длинную книгу, местами даже – поучительную, как красивая современная девушка выстраивает свою жизнь в областном городе сурового северного края, и о чём они думает, о чём помышляет … и какую роль в данной непростой ситуации играет та пресловутая машина. Анжела сходила-таки в автосалон и даже посидела за рулём той машины, которая считалась её. Рядом стоял владелец салона и, улыбаясь, снисходительно её разглядывал, как экзотическую заморскую бабочку. Анжела собиралась попросить его разрешить прокатиться на её машине, хотя бы по территории автосалона, тем более, что рядом стояли её лучшие подруги и смотрели на всё такими глазами, что хотелось петь, не то, что говорить. Но … посмотрев на негоцианта, Анжела передумала говорить с ним. Она аккуратно прикрыла дверцу и вышла.
Шло время. Проходили годы. Менялась страна, менялись люди, но машина стояла и терпеливо дожидалась свою владелицу. Иногда Анжела заходила в автосалон и недолго стояла рядом со «своей» машиной, а потом снова уходила, не говоря ничего. Мэр Невский был занят другими проектами, а также решением проблем, каких у него становилось всё больше. Всё-таки не стоит оглашать свои намерения, такие, к примеру, как желание баллотироваться в президенты великой державы, будь даже ты самым большим авантюристом. Не стоит привлекать к себе лишнее внимание, и желание примерно наказать тебя, наказать так, чтобы впредь у других охочих до авантюр людей таких обременительных желаний больше не появлялось. Что само собой разумелось, скоро на мэра свалились многочисленные проверки, а в газетах и на телеканалах были обнародованы материалы, не красившие его. Теперь он выглядел совсем по-другому. О многих своих грандиозных затеях он уже не заговаривал, а потом и вовсе подал в отставку. Не до жиру, быть бы живу. И не потерять те последние финансовые средства, которые ещё оставались …
Тем временем всё же миновали оговоренные пять лет. Сказка должна была воплотиться в действительность. И Анжела направилась в автосалон, прижимая к груди тот сертификат, который ей торжественно вручил Невский, тогда ещё бывший мэром. За дверями салона находился менеджер по продажам, который был так приветлив с Анжелой раньше. Наша красавица улыбнулась ему, одарив самой чарующей из набора своих улыбок, а потом протянула тот самый сертификат.
Здесь надо бы сделать небольшое лирическое, а может даже политическое отступление. Признаемся вам, что автор этих строк имел в жизни три больших потрясения, каждое из которых переворачивало некий базис его внутреннего мироощущения. Первое произошло после осознания того факта, что следом за гитлеровской Германией на Польшу в 1939-м году напал сталинский Советский Союз, с готовностью подхватив кровавое знамя мировой войны, второй по счёту в двадцатом веке («Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем, мировой пожар в крови – Господи, благослови»). Потом ещё была непонятная военная кампания, с Финляндией. Обе этих события почти не упоминались в школьных учебниках, а что и говорилось, так крайне невнятно и неубедительно.
Второе потрясение было после того, как начали выстраивать лекала капиталистической рыночной экономики, для чего срочно понадобились, в массовом порядке десятки и сотни тысяч собственников, «лёнь голубковых», готовых принять партнёрские отношения с финансовыми структурами. Это было время «Русского Дома Селенга», «МММ», «Властелины», банка «Тибет», «Хопра-Инвеста» и прочих финансовых структур, которые затем назовут «пирамидами». И все эти благие начинания охотно поддерживали все главные федеральные каналы посредством убедительных рекламных роликов. Потом всё закончилось грандиозным крахом всех этих «пирамид», и миллионы несостоявшихся партнёров схватились за головы, подсчитывая убытки. Свои убытки, потому как государство, в лице своих телеканалов, сделало вид, что оно не при чём, а лишь выполняла коммерческий заказ. То есть делало свою работу. Свою работу они сделали хорошо и получили хорошую, надо полагать премию. После этого пришло осознание, что государство в любую минуту может повернуться к своим гражданам изнаночной стороной действительности.
Было и третье потрясение. Хотя оно уже не связано с темой этой истории, но мы скажем вкратце. Это случилось, когда показали, как пассажирский лайнер таранит нью-йоркский небоскрёб. Тогда и появилось ощущение, что того Светлого Будущего, о котором мечталось, может и не состояться, а человеческое общество может снова вернуться во времена средневековья, где миром правит мракобесие, а оскорбление чувств верующих многократно перевешивает все чувства неверующих, а также людей честных и совестливых, мировоззрение которых никак не защищено законом, и до которых никому из политиков нет никакого дела. Это будут времена, когда праздничные демонстрации заменятся крестными ходами и молитвенными стояниями, а фестивали культуры ограничатся парадами хоругвеносцев и фестивалями колокольного звона, выставки художников скукожатся до работ  иконописцев, как это уже долгое время было на Руси, в крайнем случае – останутся фестивали элиты, заключающиеся в демонстрации баснословных украшений и нарядов от мировых брендов. Но это всё – из другой истории.
Вернёмся к нашей героине, Анжеле. Она вручила сертификат менеджеру и снова улыбнулась ему. Тот улыбнулся в ответ и вернул сертификат обратно. Тогда Анжела заявила, что прошли оговорённые пять лет, и она пришла забрать принадлежащую ей машину. Менеджер сделал большие глаза и «включил дурака». Мол, я не я и хата не моя. Тогда Анжела потребовала вызвать хозяина. Хозяина не было. Хозяин был далеко, где-то на другом конце света, на каком-то модном курорте. Главный менеджер? Вызвали такого. Он внимательно изучил сертификат, а потом заявил, что он составлен неправильно и не имеет никакой юридической или правовой силы.
Как так?! Анжела была растеряна. У неё даже опустились руки, а яркая ламинированная бумажка упала на пол. Но былая отличница тут же сертификат подхватила и заявила, что будет отстаивать свои права.
«Ваше право, пожал плечами главный менеджер, мы ничего не имеем против».
Красавице подсказали, что надо бы найти Невского, который всё это затеял. Вряд ли он будет отказываться от собственных слов и подтвердит все права медалистки. Но мэра давно уже не было в городе. Доброхоты подсказали электронный адрес бывшего мэра, а тот откликнулся, проявил горячее участие и посоветовал подавать в суд на недобросовестных коммерсантов. «Весь город будет у вас в свидетелях». «Они утонут в собственном позоре». «Они сразу пойдут вам навстречу».
Не пошли, знаете ли. Суд состоялся, на котором выяснилось, что тот человек, который сертификат составлял, давно уже уволен и уехал неизвестно куда. Более того, всё это событие было пи-ар- акцией бывшего мэра и рекламной кампанией сети автосалонов. А то, что красавица пять лет ждала обещанного ей подарка, было всего лишь шуткой. Она испытала эйфорию? Мысленно всё это время являлась владелицей иномарки? Этого достаточно, ибо предвкушение подарка многократно радостней самого обладания подарком.
Короче говоря, наша героиня суд по всем статьям проиграла, и кинулась жаловаться бывшему мэру по электронной почте. Тот ей жизнерадостно посочувствовал, а потом посоветовал подать на апелляцию, и вызвать свидетелей, которые подтвердили бы все её права. Она так и сделала.
Прошёл повторный суд, и снова высокооплачиваемые опытные юристы не оставили камня на камне в защите Анжелы, и даже намекнули на её мошеннические наклонности, желание чего-то урвать в этой жизни. Красавица и отличница чувствовала себя так, словно на неё вылили ведро помоев прямо в зале суда. Она замолчала и больше не хотела ничего говорить, ибо на каждое её слово приходилось десять аргументированных слов со стороны хорошо подготовившихся юристов. Второй суд тоже был проигран вчистую. Потрясённая красавица лишь плакала и ни с кем не хотела говорить. Ей подсунули какие-то бумаги, она их подписала, не заглянув  в них; что-то ей говорили, она отвечала, невпопад, а в голове было одно – скорее бы всё закончилось.
На кольце библейского царя Соломона была начертано – «всё проходит; пройдёт и это». Соломон был мудр, и к тому имелись основания. Действительно, всё проходит.
Анжела пыталась пережить эту чёрную полосу Большого Потрясения Жизненной Несправедливости, но в один из ближайших вечеров дома раздался звонок телефона. «Это секретарь суда беспокоит, послышалось из телефонной трубки. Когда вы намерены покрыть судебные издержки»?
«Какие издержки? – удивилась наша героиня».
«Как – какие? – теперь уже удивилась секретарь. – Как проигравшая сторона, вы должны оплатить судебные издержки. В размере шестидесяти тысяч рублей».
Говорят, что когда киллер расстреливает заказанную жертву, он проводит в конце контрольный выстрел в голову, для гарантии выполненной задачи. Именно такое ощущение было у Анжелы, когда телефонная трубка выскользнула из её пальцев …
Что же было дальше, спросите вы меня? А дальше включился тот механизм, который именуется «общественным мнением». Тогда он ещё хоть как-то, но работал. Того самого владельца сети автосалонов удалось-таки пристыдить и он сам, «добровольно», оплатил те самые злополучные судебные издержки. Что же касается автомобиля, того самого автомобиля, то он канул в Лету, как это и подразумевалось с самого начала, а у нашей отличницы, красавицы, появился жизненный опыт, насколько надо верить самым убедительным словам, и как человеку, девушке, умнице, красавице, можно «кинуть предъяву», именно за то, что она умница и красавица и насколько она важна для государства, которое представляют владелец автосалонов и мэр. Ах да, мэр … Что же с ним сталось, с таким предприимчивым и придумчивым? Доходили слухи, что он обитает ныне в столице и владеет сетью сексшопов. Что же касается политических амбиций, то он не теряет оптимизма. Если не президентом, то … прикидывает другие варианты.
А как же Анжела? Как же красавица, медалистка- отличница, умница и красавица? Если так уж важно о ней узнать новости, то поезжайте в тот северной регион, если она там ещё остаётся. Ведь что будет экспортировать наше государство, когда закончатся нефть и газ? Не молодые ли таланты, не красавиц ли своих волооких? То, что они экспортируются сами, по своей воле, это же безобразие и почти самоуправство! А как же налог государству за эту «предпринимательскую деятельность»? Где же здесь справедливость?..